Текст книги "Барби играет в куклы"
Автор книги: Ирина Алпатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
– Это ты так готовишь уроки?
– Я уже все сделала, – сказала я, обращаясь к Долли.
Фу ты, я как-то совершенно упустила из виду, что начала новую жизнь и каждую минуту должна быть в боевой готовности. Вот эта минута наступила, вот сейчас нужно было послать Полковника к черту, а я оказалась как-то не очень готова. И Долли лыбилась как полная идиотка. Тоже, нашла кому улыбаться. Команду "пли" все же отдавать не пришлось, потому что Полковник развернулся на пятках и исчез. Мне что ли поучиться так вот улыбаться?
Но история с Долли произошла чуть позже, а сразу после зимних каникул я заболела. Наконец-то вернувшаяся Бабтоня поила меня вкуснейшим чаем с малиной и противным горячим молоком, покрытым желтыми лужицами сливочного масла, и все время вздыхала: «Девонька, где же ты умудрилась простыть»?
Подумаешь, нашла хитрость. Уж я-то отлично знала где. Просто был еще один снежный, но безветренный вечер, и снежинки падали не за окном, а прямо на подставленные ладони, и Мики тыкался мокрым носом мне в колени. Он забавно разевал розовую пасть и громко клацал зубами, ловя бесформенные хлопья снега. Это было смешно и здорово, и мы взялись за дело вдвоем. Снежинки таяли на языке, у меня слегка кружилась голова, и я не совсем ясно представляла, где земля, а где небо. А Мики смотрел на меня восторженно, наверное, я в тот момент тоже превратилась в щенка, и мы веселились как могли. Только Мики к счастью не заболел, а я свалилась с ангиной. Но не рассказывать же о таком ребячестве Бабтоне.
Главным было то, что праздник продолжался. Да, я сидела с укутанным горлом и градусником под мышкой, но в ногах у меня тяжелым клубком лежал Георг, а Бабтоня не знала, как мне угодить. А еще она за что-то сердилась на Полковника, и это мне тоже жутко нравилось. Кроме всего прочего, на маминой открытке внизу тетя Валя записала свой номер телефона: звони, если что. Я сначала на нее рассердилась – надо было лезть с этим дурацким номером, а тут Бабтоня решила, что как раз это самое "если что" наступило, и вызвонила тетку к моему одру.
Тетя Валя явилась незамедлительно. Я только-только успела ужаснуться, что она и отряд свой притащила, с нее станется, но тревога была напрасной. Тетя Валя, улыбаясь, уже входила в комнату, уже и говорить что-то начала, как вдруг замерла на полуслове – увидела часы. Мне даже показалось, что она сейчас присядет перед ними в реверансе или сделает что-то в этом роде, но нет, она только посмотрела на них со странным выражением, будто удивилась чему-то, и ничего не сказала.
А потом я лежала прямо как принцесса, вокруг которой суетится преданная ей свита, неважно, что только из двух человек Тетя Валя и Бабтоня наперебой пытались меня накормить, пощупать лоб и все такое. Между ними даже вроде как конкурс начался, кто в меня больше ложек бульона впихнет, обалдеть можно. Главное, они друг другу понравились, это было очевидно. И хотя не было сказано ни одного слова, я поняла совершенно ясно, что они дружно не одобряли Полковника, он им тоже не нравился и точка. Как тут было не торжествовать.
– И приходите безо всякого там, и даже не думайте…, – немного воинственно говорила Бабтоня, провожая тетку. И эти весьма туманные напутствия нам троим были абсолютно понятны: мол, наплевать на Полковника с высокой колокольни, пусть знает свое место.
Да, нашего полку прибыло, потому что тетя после этого случая действительно стала заходить, и когда она сталкивалась порой с Полковником нос к носу, он здоровался вроде нехотя и делал особенное лицо. Да чихали мы на это лицо! Я с чувством победителя вела тетю к себе в комнату как взятый в бою военный трофей.
И еще. В один знаменательный день тетя Валя привела с собой маленького совершенно лысого старичка, какого-то Петра Семеныча. Старичок поначалу вроде меня и не заметил, а сразу кинулся к часам. Он открыл свой чемоданчик и многозначительно произнес: "Тэк, тэк…". Позже он повторил это слово бессчетное количество раз, пока колдовал над часами. Мне уже начало казаться, что он таким образом напоминает им, что именно нужно делать. Часы онемели, а он учил их говорить: тик-так, тик-так. И куранты начали что-то такое вспоминать.
– Да-а, подзапустили вы их, подзапустили, – сказал наконец Петр Семеныч, обращаясь к тете и начал подробно объяснять, как именно подзапустили, и как он это исправил. Тетя Валя безропотно выслушала несправедливый упрек и только кивала в такт пространным объяснениям мастера. Он достал из кармана большие часы с крышечкой и, взглянув на них, поставил стрелки курантов в нужное положение. И сел ждать.
– Петр Семеныч, чайку, – спохватилась тетя, и я помчалась на кухню, не дожидаясь ответа. А часы тикали себе и тикали и, похоже, понимали, что они здесь главные. А потом раздалось шипение, а за ним чуть хрипловатый звон, и мы все как по команде встали перед часами. Тетя Валя вдруг всхлипнула, но на нее никто не посмотрел, я, между прочим, тоже разволновалась. И еще я заметила, что амурчик теперь не просто улыбался, а беззвучно хохотал.
Потом мастер начал тетке говорить, как нужно с часами обращаться, все же возраст у них преклонный, но тетя Валя указала на меня – вот хозяйка. Нет, ну надо было так сказать: хозяйка… А он будто и не удивился, дал мне свою визитку, и сказал что если что, нужно звонить ему, и он придет. Вот такие вот важные часики оказались. Хотя я в этом никогда и не сомневалась.
После затянувшихся каникул в школе меня ждал сюрприз и ладно бы приятный, а то как всегда. Соседка по парте Лена Зорина, худенькая и легкая как мотылек, упорхнула от меня к одной из своих бесчисленных подружек, и теперь на ее месте сидела здоровущая черноволосая девица. Нет, правильнее сказать, это я теперь сидела за ЕЁ партой. Так и только так можно было истолковать небрежную позу и презрительный взгляд моей новоявленной соседки.
Я неловко достала учебники, стараясь не смотреть на тетю-лошадь, но боковым зрением хорошо видела, как мерно двигаются челюсти, жующие розовую жвачку. Именно розовую, потому что такого цвета пузырь надулся и с тихим хлопком лопнул на наглых губах. Нет, это была не лошадь, это была акула. Тут я подумала, что лучше снять очки и обойтись без леденящих душу деталей.
– Галоша, жвачку дай, – возле парты возник Голован со своим вечным "дай". Надо сказать, что Голована так звали не за хорошие мозги, и не за большую голову, просто фамилия у Толика была Голованов. Хотя чего уж там, в определенном смысле мозги у Голована работали очень неплохо – он обожал халяву. Голован был готов позаимствовать все и у всех, и не потому что это было ему нужно, а просто так, из любви к искусству. Он прекрасно изображал голос Совы из мультика про Вини-Пуха, когда что-нибудь выпрашивал или требовал: "Ну дай или подари безд-возд-мезд-но!". Надо ли говорить, что все мои более или менее с его точки зрения привлекательные вещи давно перекочевали в его необъятный и бездонный ранец. Голован даже использованными жвачками не брезговал.
И вот девица по имени Галоша лениво повернула к нему голову и так же лениво процедила: "Отвали!". И снова надула пузырь. Тут я вспомнила фотографию из одного журнала – Лохнесское чудовище всплыло из глубин озера. У него была длинная-длинная шея и ма-а-ленькая головка. Так вот, теперь моя соседка как две капли воды походила на это самое чудовище. Поэтому я нисколько не удивилась, что Голован взял да и в самом деле отвалил, причем без лишних разговоров. Но отвалил он недалеко, потому что мой ранец был прямо тут, под рукой, под его рукой, естественно. Уж со мной Голован никогда не церемонился.
Девица, не меняя позы, снова повторила: "Сказано, отвали…", но Голован даже ухом не повел и уже рылся, гад, в поисках добычи. И тут девчонка даже не то чтобы поднялась или там вскочила, нет, она только чуть потянулась к наглецу, не вставая с места, и влепила по оттопыренному уху. Мародер с воем отлетел от моего ранца, схватившись за пораженный орган. "Не, ты чё тут ваще…". Его блеяние потонуло в дружном гоготе зрителей, и тут прозвенел звонок. И я весь урок наслаждалось видом пылающего алым цветом лопуха, приделанного к голове Толика.
– А, Ксения, выздоровела наконец. Потом подойдешь, я покажу, какие темы нужно будет нагнать. – Англичанка Виктоша приветливо кивнула, и я почувствовала, что краснею как последняя идиотка.
Вот кто мне безоговорочно нравился, так это наша Виктория Андреевна. Она была лучшей в мире училкой по инглишу и, по совместительству, режиссером нашего школьного театра. Худенькая, стриженая под мальчика, она казалась мне старшеклассницей, которая и в учительницу лишь играет. Легко играет, весело. При этом Виктоша всегда обращалась к нам "дети мои", и это мне тоже очень нравилось, вот бы мне такую старшую сестру! И я чуть не грянулась в обморок, когда однажды Виктоша предложила мне играть в своем театре. Я смотрела в её золотистые глаза и была готова разрыдаться, потому что это было невозможно ни за что и никогда. Виктоша просто не понимала, КОМУ она это предлагает. Дома я все-таки призналась Георгу, что мне давали шанс, а я его упустила. Хорошо, что Георг не стал выяснять, в чем этот шанс заключался. Виктоша настаивать не стала, только советовала все же подумать, и тема была закрыта. Хотя иногда мне казалось, что она про наш разговор помнит и в самом деле ждет. По крайней мере, мне было приятно так думать.
Преисполненная чувства признательности я с усердием склонилась над заданием, когда кто-то дернул меня за рукав. Пригнувшись к самой парте, соседка пододвигала мне свою тетрадь, черные глаза смотрели нахально и требовательно.
– Валя, – постучала ручкой по столу Виктоша, – не отвлекайся. Галошко! Я к тебе обращаюсь.
Валя Галошко нехотя придвинула к себе тетрадь и громко вздохнула. Да-а, подумала я, с такой фамилией она была обречена. Вот ведь почти никто не видел эти самые галоши "живьем", а сразу туда же, дразниться. Сама я что-то такое смутно припоминала – черное и блестящее, с красным нутром, и вроде у кого-то эти штуковины были прибиты к стене, кто-то так хохмил. А насчет Галошко… Откровенно говоря, эта длинная девчонка с черными сальными волосами чем-то действительно напоминала и галошу тоже, вот только хохмой здесь и не пахло.
А между тем Галоша взяла надо мной шефство. На переменах она энергично тащила меня без пальто на улицу – подышать, предлагала уже использованную жвачку – пожевать, любую вещь с себя – поносить. И что значило для неё мое слабое сопротивление? Да ничего – трепыхание какой-то там полудохлой мухи. Эх! Если бы я могла сказать ей так же коротко и внушительно, как умела сама Галоша – отвали! Но я не могла, и Галоша стала вовсю со мной дружить.
Вот так всегда, те кого выбрала бы я сама, даже не смотрели в мою сторону, а те, кто был мне совсем не нужен… Да ладно, чего врать – ни те ни другие в друзья ко мне не набивались. Я уж и позабыла, когда будучи еще малявкой предприняла слабые попытки привести кого-нибудь из девчонок к себе домой. Полковник, а в его отсутствие Федора, быстро пресекли это дело на корню. Да никто ко мне в гости и не рвался – игрушек нет, а чем еще можно играть в почти пустой квартире?
В прошлом году я решила взять ситуацию в свои руки и наметила себе в подруги новенькую, пока еще никем не занятую Верочку Флеер. Ничего не подозревающая жертва, волоокая, рыхлая, с двумя длинными черными косами, она определенно выглядела недотёпой, и это был плюс, а вот ее полнота… нда, это уже минус. Когда же Верочка достала из портфеля очки и, держа их как пенсне, с любопытством суслика стала разглядывать окружающих, я со вздохом похоронила свои надежды на дружбу: на один квадратный метр две коровы и обе очкастые – это был явный перебор.
Но я исподволь продолжала следить за несостоявшейся подругой, как-то она обживется на новом месте. А та очень даже ничего обжилась – в момент спелась с Ленкой Федорук, которая были ни рыба ни мясо: ни красивая – ни уродина, ни толстая – ни тонкая, в общем, никакая. Тем не менее, все перемены эта парочка о чем-то шепталась и постоянно хихикала. Вот это самое хихиканье меня просто поражало, как им не надоест всё время издавать эти писклявые звуки? А Бабтоня, между прочим, сказала, что девчонки в пятнадцать лет всегда хихикают, это нормально. Я дома попробовала похихикать – мрак! Получалось, что в этом деле я была вроде как ненормальной. А скоро выяснилось, что Верочка меня обскакала не только по этой части.
По наущению подружки она записалась в школьный кружок народного танца (и ведь ее взяли!), и теперь они напару пропускали уроки: у нас репетиция. Верочка и танцы… Для меня это как-то не очень связывалось. Вот лично я просто ненавидела уроки физкультуры, особенно две вещи – лазанье по канату и прыжки через коня. Стоило мне ухватиться за этот чертов канат, как Гусь начинал прикрывать руками голову и гнусаво орать: "Все в укрытие! Сейчас упадет потолок!". Да лучше бы он упал, потому что я не могла залезть на эту штуковину хотя бы на высоту десяти сантиметров. А уж конь! Я разбегалась и останавливалась перед ним как вкопанная и почти ждала, что деревянная нога вот-вот лягнет меня в колено.
– Денисова, сколько раз объяснять – толчок и прыгаем! – обреченно талдычил физрук. И тогда Гусь протяжно гнусавил:
– Да Анатоль Василич, где вы видели летающих коров?
В общем, я была безнадежна. А эта, видите ли, записалась в танцевальный кружок. Короче, я насторожилась, уж не знает ли Верочка какой-то секрет или заговор, полезный таким вот толстым и очкастым как мы с ней? Я никогда не любила ходить на школьные концерты – скукотища, особенно если не с кем идти, но один разок сделала исключение, уж очень мне хотелось взглянуть на Верочку.
Когда музыкантша Татьяна Львовна в образе старшей девушки, то есть с привязанной косой и жутко накрашенная, вывела свое стадо на сцену, я совсем было растерялась и расстроилась – все девчонки в одинаковых сарафанах с одинаково малиновыми щеками, где уж тут кого разглядишь. Зря беспокоилась. Когда заиграла особенно залихватская музыка, прямо на авансцену, размордевшаяся и с застывшей улыбкой, выкатилась Верочка. Остановившимся взглядом она, точно загипнотизированная, смотрела на "старшую девушку" и только на нее. Ага, это чтобы не сдрейфить окончательно, догадалась я. Догадалась и расстроилась. Верочка, конечно, была молодчиной, хотя здорово напоминала дрессированного медведя из цирка, но никакого такого секрета она явно не знала. То есть если и знала, он годился только ей. И потом я окончательно поставила на Верочке крест, когда однажды увидела, как она со своей Ленкой сидела в засаде в раздевалке, карауля какого-то старшеклассника, причем эти дуры то выглядывали как испуганные крысы из норы, то с хохотом прятались обратно.
Итак, я все-таки обзавелась подругой. Каждый день она провожала (или точнее сказать конвоировала) меня до подъезда, и эти пятнадцать минут раньше такой обычной дороги стали для меня сущим мучением. Галоша не говорила, нет, она орала, комментируя всё, что попадалась ей на глаза: пробежала мимо собака, и Галоша тут же рассказывала длинную историю про какого-то щенка; проходил пьяный дядька, и следовал рассказ про запойного соседа. При этом она жутко возбуждалась и переходила на какой-то птичий язык:
– … а он как бац! А тот от него тынс, тынс… А те: пи-и… жи-у, жи-у…
При этом Галоша еще вдобавок и приседала, и вертелась вокруг собственной оси будто хотела бросить мяч в кольцо или метнуть ядро на отметку мирового рекорда. Короче, у меня начинало рябить в глазах, и я почти слышала довольный рев трибун. Надо ли говорить, что на нас многие оглядывались. Еще бы – чуть впереди своими длинными ножищами вышагивает Галоша и то вертится волчком, то размахивает руками точно ветряная мельница. А за этой жердью с луженой глоткой, как будто на привязи семенит толстая туповатая овца… Умереть и не встать. Да-а, я забраковала Верочку и что получила взамен?
А потом еще выяснилось, что пусть лучше Галоша болтает, чем задает вопросы, потому что вопросы ей в голову приходили какие-то уж очень неудачные.
– Твоя мать где работает? – Никто и никогда не интересовался мною, а уж моей матерью тем более, а тут нате вам.
– Она уехала… пока… у неё командировка… – конечно у меня получилось не внятно и не убедительно, ведь тренировки-то не было.
– А-а… А куда уехала– то?
– Далеко. И надолго, – мне все никак не удавалось взять правильный тон, поэтому Галоша и не собиралась отставать.
– А дома еще есть кто? С кем живешь?
Вот ведь привязалась. – С Бабтоней, с бабушкой, в общем, – не говорить же ей про Полковника.
Я не стала дожидаться очередного вопроса и кивнула на первого встречного: где же я его видела? Глупость конечно, но только не для Галоши, она с готовность стала предлагать варианты, ей было все равно, о чем трепаться.
Скоро выяснилось, что я Галошу недооценила, то есть она не всегда задавала вопросы просто так. Однажды, доведя меня как обычно до подъезда, подружка нарушила наш обычный ритуал.
– Я к тебе зайду? – не то спросила, не то объявила она. – У меня дома…, в общем, неохота идти.
Я растерянно хлопала глазами – такого поворота дел я никак не ожидала. Но в голову, как назло, не приходил ни один довод против, и мы пошли. Поднимаясь по лестнице, я молилась только об одном – чтобы Полковника не было дома, ну что ему стоит куда-нибудь уйти? Зря старалась. Конечно, он торчал дома, конечно, он тут же продефилировал из своей комнаты на кухню: "Мороз-воевода дозором обходит владенья свои"…
На нас Полковник вроде как и не смотрел, очень ему надо, только этот фокус мог обмануть кого угодно, но не меня. Уж я его повадку наизусть выучила – стоило мне прийти из школы, он тут же маршировал мимо с каменной физиономией, и можно было не сомневаться – ни одна деталь не будет пропущена, вплоть до оторванной пуговицы.
Я почти насильно запихнула нерасторопную Галошу в комнату и захлопнула дверь. И очень вовремя, потому что эта непосредственная девочка, все еще оглядываясь через плечо, громко спросила:
– А это что еще за старый хрен?
Я открыла и закрыла рот. Пожалуй, впервые в жизни мне захотелось заступиться за Полковника – почему это он хрен да еще старый? Конечно он был одет по домашнему – в застиранные галифе и майку, он дома всегда так ходил, но если бы Галоша увидела его "при параде" да еще и в папахе… В общем, Полковник умел иногда выглядеть очень даже прилично. Впрочем, я и сама уже не помнила когда видела его "при параде" в последний раз. Поэтому я только покачала головой: "Он не хрен, он Полковник". И это всё, что я смогла сказать в его защиту.
Но Галоша меня уже не слышала. Словно огромная черная муха она закружила по комнате, заглядывая в каждый угол. Я растерянно смотрела, как её цепкие и, кажется, не очень чистые руки берут, трогают мои вещи, вон и Долли, и мамина открытка, всегда лежащая на столе, оказались в руках захватчицы… Только Георг проявил, как всегда, характер и отпрянул от протянутой было руки и даже замахнулся лапой. Молодец! А я-то чего стою, ушами хлопаю? Я сделала шаг и уже набрала побольше воздуха в легкие, когда Галоша плюхнулась юрким задом на мое новое покрывало и восхищенно выдохнула: "Класс!". И хозяйка смиренно присела рядом и уже как бы чужими глазами окинула свою комнату: а что, и правда класс. И я на Галошу взглянула как-то иначе, нет, все-таки она ничего.
Тут я подумала, что никогда толком Галошу и не видела. Ну здоровая, ну боевая, вот только никакие деталей в ее внешности я до сих пор не замечала. То есть я ни за что не смогла бы дать ее словесный портрет, вот. А детали, между прочим, были, и портрет тоже, и очень даже ничего, симпатичный портрет. Глазищи огромные, рот вон какой яркий, и вроде не накрашенный, а сам по себе, правда, шея ну уж слишком длинная, но все равно… короче не какая-то там бледная моль как некоторые.
– Слушай, Семён, а у тебя есть чего пожрать, я со вчерашнего дня не ела? – спросила Галоша небрежно и выдула очередной пузырь. Наверное, от предвкушения.
Я чуть было не оглянулась, чтобы проверить кто тут у нас Семён, я что ли? И насчет пожрать я растерялась, потому что тащить Галошу на кухню при Полковнике… А в комнате есть я не привыкла, потому что борец против антисанитарии меня обязательно бы застукал и призвал к ответу. В общем, я уже собралась было соврать, что ничего нет, но Галоша смотрела с надеждой, да и мой желудок тут же стал надеяться тоже. Ну что, вести Галошу на кухню? Так ведь Полковник моментально припрется с воспитательной миссией, а я публичного позора не переживу. Пришлось отправляться в тайную экспедицию. Я тихонько проверила – самого на кухне не было, но это еще не факт, а вдруг он в засаде сидит? Стараясь даже не дышать, я отрезала хлеба, отпилила колбасы и с добычей прокралась назад. Было вкусно, но мало. И Георг, и Галоша думали точно так же, это я сразу поняла по их лицам. Но они оба ничего не сказали. Все-таки Галоша не совсем наглая, решила я. А про Георга и говорить нечего.
После того как следы тайной трапезы были тщательно уничтожены, хотя чего уж там после нас было уничтожать, я решила все-таки выяснить:
– А почему ты меня Семёном назвала?
Короткие черные бровки встали домиком, мол, неужели непонятно.
– Ну дак ты Ксения, да? Значит, Сеня или Семён, если коротко. Не Ксюшей же мне тебя звать.
Действительно, если коротко… И уж конечно не Ксюшей, хватит с меня тетки.
Моя непосредственная гостья снова потянулась к Долли, а у меня даже что-то сжалось внутри. Сейчас начнет спрашивать: неужели я все еще в куклы играю, ну или что-нибудь в этом роде.
– Не, вообще классный прикид, я похожую юбку тут у одной видела. – Галоша пустилась в долгие описания, но я поняла главное – она очень даже одобряла Долли и ничего такого спрашивать не собиралась. И я расчувствовалась, достала остальные Доллины наряды и смотрела, как Галоша сосредоточенно наряжает мою красавицу.
И вот тут-то я и попалась.
– А этот, Полковник, он тебе кто?
Галоша заправила за ухо длинную немытую прядь и снова усердно засопела над куклой, но нашей недолгой идиллии пришел конец. Вот еще один вопросик, на который мне ни разу не приходилось отвечать. Полковник он и есть Полковник.
Я смотрела на острый Галошин нос, собранные в бантик губищи – и чего лезет с дурацкими расспросами? Галоша истолковала наступившее молчание по-своему и предложила собственный вариант ответа: "Отчим что ли?".
Видимо, в тот момент я вошла в ступор, потому что упорно продолжала молчать. А всё потому, что в моей голове точно молот бухнул: а что если и правда отчим?! Тогда многое можно было бы объяснить, вот только присутствие сопящей Галоши ужасно мешало, не давало сосредоточиться, насморк у нее что ли? Уж очень неожиданной оказалась идея, и почему я сама ни разу об этом не подумала? Галоша между тем оторвалась от своего занятия и вопросительно зыркнула на подследственную. Дался же ей Полковник…
Кажется, я издала какой-то писк, смысл которого мне и самой был не понятен, и судорожно дернула плечом. Ну вот, теперь Галоша окончательно прекратила возню с Долли и в упор уставилась на меня своими глазищами. Ишь, вытаращилась, "это чтобы лучше тебя видеть, дитя мое".
– Не знаю, – брякнула я, потому что в этот момент и в самом деле ничего не знала. А эта приклеилась как банный лист, как репейник вцепилась:
– Не, ну как это не знаешь?
Галоша смотрела на меня будто на сумасшедшую, ну и наплевать.
– Он к тебе лезет?
Лезет?! Ну да…, пожалуй, я могла бы сказать, что Полковник ко мне лезет: периодически начинает учить жить – нужно четко ставить перед собой жизненные цели; время от времени контролирует мою походку – ты опять сутулишься, плечи нужно раз-з-звернуть! Даже тупому ясно, что педагог в нем просыпается, когда у самого дела не клеятся, и ему нечем заняться. Конечно, лезет. Но что-то в выражении глаз Галоши, в тоне каким был задан вопрос, меня остановило – она имела в виду явно другое, неизвестное и темное. Галоша так и поняла и решила пояснить:
– Не, Семён, ты чё, совсем рехнутая, не понимаешь? Ну он к тебе пристает в смысле койки?
Хорошо, что я сидела, и то так резко отпрянула от Галоши, от ее ужасных вопросов, что очки соскользнули с вдруг вспотевшего носа и упали на пол. Я неповоротливой гусеницей сползла вниз и принялась усердно искать потерю, слепо тычась то в покрывало, то в острые Галошины коленки и никак не могла ничего отыскать. Вообще-то не настолько уж я плохо видела в полуметре от носа, но вылезать мне решительно не хотелось. А что если заползти под кровать и сделать вид, что застряла, да так, что вовеки не вытянуть? И ждать, пока Галоша уйдет и унесет свои кошмарные предположения. Приперлась, понимаешь…
– Да вон они, вон, – Галоша со своего насеста руководила поисками, как ни в чем не бывало.
Вот ведь невезуха. Пришлось все-таки выныривать из укрытия и являть дорогой подруженьке свою пылающую несчастную физиономию. А Галоша как раз изменила позу, и как раз перед моим носом оказался ее рваный чулок. Из дырки нахально торчал большой палец с накрашенным, между прочим, ногтем.
– Так пристает или нет? – Галоша продолжила точно с того места, на котором мы остановились. Я отчего-то уставилась на Галошин палец – он вращался, будто маленький локатор: жду ответа, жду ответа….
– Нет, нет… – я замотала головой так, что она чуть не отвалилась, и треклятые очки снова съехали на кончик носа.
– Тогда, значит, не отчим, – авторитетно заявила Галоша. – Если бы отчим, тогда бы точно лез. Я одному кружкой по морде заехала, потом неделю у ребят отсиживалась. А мать на меня же еще и наорала, сама, говорит, сука, подставляешься.
Я во все глаза смотрела на Галошу, на ее сальные волосы, на большой рот. Она… одному кружкой…, то есть их было много, этих ужасных опасных мужиков, которые назывались таким же опасным словом отчим. И все они тянули свои грязные лапы к Галоше, и она с ними воевала, и мать называла ее грязным словом, а Галоша как-то со всем этим жила и вот сейчас наряжала Долли.
– Но я не врубилась, этот твой… ну Полковник, он тут, а мать чего?
Она, видите ли, не врубилась, а я что ли врубилась. Нет, маму я понимала, или почти понимала. А вот если взять Полковника, то да… Отчего-то стала вдруг ужасно горько во рту. Надо было Галоше припереться со всеми своими отчимами, кружками, вопросами, и я соврала, причем неожиданно для самой себя.
– Мне про это говорить нельзя, понимаешь? Совсем нельзя, – я смотрела на Галошу почти с отчаянием. Потому что для этой идиотки слово "нельзя" не существовало, и теперь она готовилась выпить из меня всю кровь вместе с несуществующей тайной. Вон и пасть свою разинула, и вся превратилась в огромный вопросительный знак.
– Мама за границей…, у нее особая работа…, задание. Ну понимаешь? – я сама уже не совсем себя понимала. Еще чуть-чуть, и придется пересказывать ей какой-нибудь фильм про разведчиков. Так и есть, Галоша с вытаращенными глазами придвинулась ко мне почти вплотную и выдохнула: "Ну!? НУ!". Разнукалась тут.
Подумать только, сумасшедшая фантазия еще только чуть забрезжила у меня в голове, а Галоша уже поняла и… почти поверила. Зато как-то сама собой построилась цепочка: мама за границей на задании, а Полковник при мне, ну вроде как охрана… Присматривает он за мной то есть. Галоша все-таки растеряла не весь разум и напряженно шевелила этим своим голым пальцем – думала. А я именно на него и таращилась, ждала результата Галошиных раздумий. Сейчас она как захохочет, а потом опозорит меня на весь класс, да что там класс, на всю школу. Но подруга к окончательному выводу так и не пришла. Пока. Я сильно подозревала, что решающим голосом "за" стал сам Полковник. Ведь зачем-то он присутствовал в моей жизни.
– Валь, но если ты проболтаешься, то мне – смерть. – Я на самом деле так считала. Правда ждала этой смерти не от таинственного врага, а от руки Полковника.
Кристальная честность входила в список обязательных качеств, которые я должна была в себе воспитывать и лелеять. До сих пор именно этим я, пожалуй, и могла бы похвастать, но теперь, теперь моя репутация была под угрозой. Дознайся Полковник, какую роль я назначила его персоне, всё, моё нравственное падение стало бы окончательным и бесповоротным. Что же я натворила! Теперь мои честь и достоинство были в не очень чистых руках Галоши. Ужас!
Наконец-то она ушла, а я долго смотрела в темное окно, и мне казалось, что я вижу долговязую фигуру, шлепающую по ледяным апрельским лужам. В душе остался мутный осадок – какой чепухи я ей наболтала, зачем? Это надо было придумать про маму-разведчицу! И теперь вот Галоша ушла, и ничего не исправить. И как страшно там, куда Галоша потопала.
Тут я вдруг подумала, что я-то про Галошу не знаю ничего, ну кроме ее сражений с отчимами. Да и то, она это только сегодня ляпнула. А ведь если разобраться, Галоша не закрывает рта, но говорит о всякой ерунде, ее не касающейся. Это я один единственный раз раскрыла рот и сразу нате вам – вот наша "семейная тайна". Я прислушалась к тишине квартиры. Вот, даже Полковник затаился. А почему он затаился? Нет, ну не может он быть таким, как эти Галошины отчимы, и я-то знаю, кто он мне. Или не знаю? Тьфу ты, вон и Георг внимательно смотрит на дверь комнаты, будто заметил что-то. Вечерочек закончился просто замечательно – я всё пугливо прислушивалась к звукам за стеной – а вдруг Полковник зайдет?
В ванной я открыла воду, но под душ встала не сразу. Протерев чуть запотевшее зеркало, я пристально уставилась на свое отражение. Итак, что мы имеем? Физиономия круглая, волосы висят сосульками, нос как пятак у свиньи – нет, я могла быть спокойна, ну кому такая нужна. Вот только грудь…, она могла бы быть поменьше, вон у Галоши на этом месте почти ровно, а у меня растет и растет. Если дело так и дальше пойдет, то скоро я стану похожа на дойную корову. И вот было несколько раз, когда со мной на улице заговаривали какие-то психи. Но на то они психи и есть. Я поспешно сняла очки и снова уставилась на свое отражение. Ну и что? До этого была лягушка в очках, теперь лягушка без очков. Я встала под струи горячей воды, по крайней мере, хоть не буду пахнуть как Галоша.
Ну ясное дело, Полковник начал методично стучать в дверь, и как только ему, дятлу, не надоело? Правда, на этот раз я не только разозлилась, но и немного испугалась – а вдруг он сломает запор и ворвется! Или вот стоит он сейчас под дверью и смотрит сквозь нее бесцветными глазами, а зрачки у них… красные. Но с другой стороны, он меня, дуру, охраняет… Я наспех, с рекордной скоростью оделась и вылетела из ванной точно камень из рогатки. Чертова Галоша!
