Текст книги "Барби играет в куклы"
Автор книги: Ирина Алпатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
– Аркадий, крайне глупо скрываться от собственной матери! Да еще эта ужасная тварь набросилась на Мими, стала её рвать, я пережила такой стресс…
При этом её мальчик, уже почтительно склонившийся для поцелуя, замер, затем в недоумении повернулся ко мне. Еще бы, я тоже было подумала, что ужасная тварь это я.
– В чём дело, Ксения?
Вообще-то мне захотелось нагло ответить, что ни в чём. Вот захотела и набросилась, и может быть, еще наброшусь и порву, потом, если захочу…
– Мало того, что ты приводишь в свой дом незнакомую мне женщину, так еще и ее ужасную собаку! Как ты мог такое допустить, Аркадий!
– Собака?! Ксения, откуда здесь собака?
– Это Георг, и он не набрасывался, она первая начала. И не рвал он никого, то есть порвал, но только трусы.
Судя по выражению лица Аркадия, он решил, что у меня сносит крышу. Но тут вмешалась его мать:
– Мне страшно представить, что там произошло! У Мими маленькое женское недомогание, а этот мерзавец сорвал с неё памперс… если он что-то с ней сделал…. Мне просто страшно думать о последствиях!
– Он кастрированный, – брякнула я и покраснела.
– Нет, это просто невообразимо… – мадам поднесла ко лбу когтистую сверкающую камешками лапку и потёрла висок. – Аркадий, у меня в сумке лекарство.
Пока Аркадий поил лекарством мать, я вдруг успокоилась – а ведь всё получилось очень даже неплохо. Сейчас мне велят выметаться, и я сделаю это с готовностью. Вот только достану из-под кровати Георга и выметусь. Да где же в этом доме швабра?
– Почему эта чашка оказалась здесь? – прервал мои мечты Аркадий, и они оба, не сговариваясь, посмотрели на шкаф.
– Кошмар… – снова простонал мадам.
Сразу стало ясно, что я сделала что-то не менее ужасное, чем затеянная Георгом драка. Но это тоже пойдет нам в актив.
– Я хотела выпить чаю. – Надо было смело сказать, что уже выпила и осквернила эту несчастную чашку.
– Чика, не нужно ничего брать без разрешения, – Адольф сказал это с нажимом на последнем слове, а мадам поморщилась.
– Это Гарднер, милая, из этого чай не пьют, – прошелестела она, в её голосе отчетливо слышалась безнадёжность.
Странно, вообще-то с виду это была чашка как чашка, хоть и не новая, а оказывается, какой-то гарднер…
– Я совершенно тебя не понимаю, абсолютно. Нет, а ты сам понимаешь, что происходит? Ты снова приводишь непонятно кого, не считаясь с моим мнением, хотя в прошлый раз я оказалась абсолютно права… Хорошо, оставим сейчас это. Но почему, в конце концов, в этом доме ничего не запирается?
Мадам обратилась к Аскольду таким тоном, что я даже задержала дыхание – вот оно, начинается! Вот сейчас она приступила к делу вплотную и я, что называется, могу паковать чемоданы. Денисова, с вещами на выход!
– Мадрэ, Ксения ещё совершенный ребёнок. Ничего страшного не произошло, я объясню ей некоторые вещи, но не всё сразу. Нужно проявить терпение…
Так-так, начался врачебный консилиум – один специалист считал, что пациент слетел с катушек окончательно, а второй – что нет, не вполне. Надо было высунуть язык и закричать как Тарзан или хлопнуть об пол чашку, которая гарднер, тогда бы консилиум сразу и закончился, едва начавшись. Но я растерялась, и момент был упущен.
– Да, вот именно ребёнок, снова ребёнок, который не в состоянии понять, оценить… Ты только что получил очередной урок, как будто тебе мало прошлых… Между прочим, Наталью ты тоже считал ребёнком! И, похоже, забыл, что выкинула тогда эта…
– Мадрэ, я прошу!
Ого, как мы умеем просить, у меня даже мурашки по коже побежали от такого тона, и мадам всё-таки замолчала. Жаль, мне страшно захотелось узнать, что именно "выкинула" некая Наталья. Судя по прошедшему времени и возникшей напряженности, что-то стоящее. Пожалуй, я бы не возражала против обмена опытом.
– Как знаешь, – мадам поднялась и взяла сумку. – Можешь не провожать, я сама найду дорогу. А собаке здесь не место, надеюсь, хоть это ты понимаешь? Просто чудо, что она еще ничего не испортила.
Испортила, испортила спинку вашему сыну – так и хотелось сказать мне, но мадам уже пошла к дверям Конечно, сын пошёл за ней следом, а меня никто не удостоил и взгляда. И слава богу.
Ну вот, эта старуха сразу разгадала твою собачью сущность, доложила я Георгу, присев на кровать. Он не стал спорить, ответив своим фирменным "гау".
– Чика, кота нужно отсюда убрать, и чем скорее, тем лучше, – сказал Арчибальд, когда вернулся, – этот дом не приспособлен для животных. – Он, между прочим, был явно настороже.
Спорить тут было не о чем. Этот дом, если угодно, совершенно не был приспособлен и для людей тоже. Здесь прекрасно смотрелась бы интеллигентная старушка-смотрительница, дремлющая в уголке на стуле, а перед стеклянными шкафами – заградительные веревки – посторонним вход воспрещён. Всё что можно – заперто и задраено, глубина погружения двести метров. И страшно подумать, что я могла и не поймать историческую голову.
– Я не знаю, куда его девать, у Бабтони на кошек аллергия.
– Нет проблем, для этого и существуют специальные учреждения. Я распоряжусь.
У меня противно защипало в носу, хотя на самом деле я с первой минуты поняла, что Георгу здесь не место, то есть нам не место. И эти двое ни за что не оставят моего кота в покое.
– Ты сможешь его навещать, если захочешь. В конце концов его, может быть, пристроят в хорошие руки, хотя это вряд ли. И лучше, чика, сделать это прямо сегодня. Геннадий его отвезет.
И тут я сообразила, куда можно пристроить Георга. Елена Петровна поймет, согласится. Только бы согласился Георг. А он всё понял, честное слово, и чуть ли не сам залез в большущую сумку, еще и рявкнул на дорожку – давай, поехали отсюда!
– Поживешь у очень хорошего человека, пока, – сказала я ему в машине. Что подразумевалось под словом "пока", я и сама не знала, но что-то подразумевалось точно.
Я уже окончательно поверила в то, что большинство событий в моей жизни повторяется «на бис», хотя я этого слова даже мысленно не произнесла ни разу. Вот и теперь я почти не удивилась, когда поняла, что внизу, в холле первого этажа идёт сражение. Вначале домофон призывно пискнул, потом голосом пожилого отставника, очень похожего на Полковника, сообщил, что к нам вот пришли, дамочка тут вот требует… Отставник дежурил внизу, и мимо него не могла прошмыгнуть незамеченной даже мышь. Он был очень обстоятельным и нудным, но в этот раз ему не дали доложить как следует, потому что означенная дамочка, судя по всему, водворилась на его рабочее место.
– Я сейчас ОМОН вызову! – рявкнул пенсионер кому-то.
– Я сама ОМОН, нечего тут командовать… – а этот голос явно принадлежал Люшке.
Наконец-то. Мне казалось, что после свадьбы прошло несколько лет, а не недель, и за эти годы растворилась, исчезла вся моя прошлая жизнь, и Люшка тоже растворилась. Теперь у меня не было никого и ничего, даже Аркадий только "присутствовал". Хотя нет, была Долорес. Вот именно так, без отчества, Долорес и всё.
Она появлялась, и начинался сеанс: факир доставал свою дудку и под ее писклявые звуки из мешка нехотя выползала змея, я бы даже сказала, удав, довольно упитанный и неловкий. И, не смея отвести от факира глаз, начинал свой неуклюжий танец. Лёвчик однажды мне всё объяснил насчет этого "смертельного" номера: у змеи вырывают ядовитый зуб, затем факир систематически лупит беднягу дудкой по башке и вот, пожалуйста – аспид укрощён, то есть боится этой сопелки до смерти.
Ядовитых зубов у меня, положим, не было и никто меня не бил, но Долорес была самым, что ни наесть настоящим укротителем. Она смотрела на меня своими угольными глазами, кривила кровавый рот и я – готово – уже в холодном поту. И еще она меня презирала. Ну что поделать, если ее сын опять (!) женился на совершенно неподходящей девушке, но не пускать же это дело на самотёк и дальше. Мне до ужаса хотелось побольше узнать про ту, другую девушку, которая, судя по всему, в списке была предпоследней, а еще больше хотелось увидеть её. Я не умела вести себя как положено, говорить, двигаться, сидеть, одеваться. Интересно, чего не умела делать та, другая? И какой порядковый номер звонил мне перед свадьбой, если он вообще числится в списке?
– Аркадию придётся появляться с тобой на людях, – Долорес даже не пыталась скрыть сожаления. – Нельзя допустить, чтобы он выглядел смешным. Нет, о чём он только думает?
Ей в голову не приходило, что он в меня мог…, ну в смысле, что я ему очень понравилась. Только я и сама очень сомневалась насчёт его чувств ко мне. По-моему, влюбленный человек должен был вести себя как-то иначе. Конечно, я в его квартире "имела место быть", как говорит наш дорогой Полковник, вот только почему я, а не кто-то другой, оставалось для меня, как и для Долорес, тайной за семью печатями, за пределами всякого смысла.
Так вот, насчет драки. Просто замечательно, что в этот день я сидела дома с небольшой простудой, и факира с его дудкой рядом не было, он дрессировал кого-то другого. И вот теперь вместо него моя прошлая, моя прекрасная жизнь Люшкиным голосом орала где-то внизу:
– Семён, да скажи ты этому придурку, скажи, что я к тебе! Отвали, блин…
– Ксения Георгиевна… я не имею права… пропускать… это хулиганка какая-то… – По голосу мужика было очень похоже, что Люшка добралась до его горла.
– А ну вернись, я кому сказал! Я вызываю ОМОН!
Между тем Ксения Георгиевна бросилась открывать дверь, расчищая путь хулиганке, пока ту не сцапал бдительный старикан при поддержке вызванного ОМОНа.
Когда Люшка ворвалась в квартиру, я даже удивилась – странно, что она не верхом, потому что впечатление от её появления было именно таким. Ботфорты, малюсенькая шубейка, хлыст… нет, хлыста все-таки не было, и коня тоже.
– Не, ну ты тут окопалась, блин! Уже и лучшей подруге не пройти! Зазвездилась, да? А кто тебе все это организовал, забыла? Да и на свадьбе ты… – ну дальше Люшка коротенько осветила мне некоторые события, мною уже подзабытые. Но сама она была такой настоящей, такой реальной, и при этом походила на тигрицу, только что побывавшую в драке.
Я слушал её ор как самую прекрасную музыку, я бы даже, пожалуй, её поцеловала, если бы дотянулась.
– Люшка, – мне было наплевать на глупости, которые она болтает, – куда ты пропала? Я так по тебе соскучилась, ты даже представить себе не можешь.
– Оно и видно. Семё-ён, ты просто отпадная! Охренеть, какой прикид, и это для дома, да? Если ты в хате так ходишь… Ну давай, всё-всё мне показывай, рассказывай, где тут у тебя что.
– Люшь, только ты руками ничего так особо не трогай, ладно?
Нет, не так мне хотелось бы встретить свою лучшую подругу, но хватит с меня Гарднера и крошки Мими, жить-то хочется… Впрочем, подруга на мои слова особого внимания и не обратила.
– Ну ни хрена себе, это чё тут такое у тебя, посудный магазин что ли!
Ну вот, я думала, что живу в музее, а оказывается, в магазине. Но это открытие как-то усмиряющее подействовало на Люшку, и дальнейший осмотр она продолжила почти молча, то есть только периодически булькала, шипела и чертыхалась.
– Тут гостиная, а тут кабинет… – я, кажется, потихоньку начала осваивать роль гида.
– Не самая большая хата, есть и больше, но тоже ничего А эта дверь куда?
– Это гардеробная, – я предупредительно отодвинула створку двери. Мне очень хотелось порадовать Люшку, и я не ошиблась – она с визгом "вау" кинулась в обнаруженную сокровищницу и начала там вдохновенно рыться.
– Эх, Сёмка, ну что это за жизнь? Вот выдала я тебя замуж и что? – после минут десяти сосредоточенного сопения начала Люшка. – Ну и куда мне всё это? Ну вот чё ты такая маленькая, а? Мне вот разве что эти две майки подойдут и трусы вот. Правда, не очень-то они шикарные, уж могла бы и потратиться, уж с твоими-то возможностями. Семён, а чё тут твои ляльки делают? Ты чё, их тут прячешь?
Я не прятала, они там пока жили, потому что совершенно не подходили к этой квартире. Теперь Вояка сидел на полке, свесив кривенькие ножки и, несмотря на свою сабельку, выглядел беззащитным и забытым. Вот ведь до чего дошло дело.
А Люшка уже бесцеремонно разглядывала бельё, вертела его и так и сяк. Да, теперь мне за него было не стыдно, но всё равно я поежилась.
– А чё тут стрингов нету, тебе с такой шикарной задницей их только и носить. Твой, между прочим, тогда вообще заторчит, хотя ясно, что он и без стрингов готов. Давай, колись, как он по этой части?
Я почувствовала, как к лицу прилила кровь, а Люшка, собрав бровки, ждала ответа. Мне вдруг ярко-ярко вспомнилась картинка, как мы сидим на кровати, и Люшка таким же вот тоном спрашивает:
– Он к тебе лезет, в смысле койки?
Тогда я полезла под кровать, а теперь можно выскочить и закрыть за собой дверь, пусть посидит в одиночке. Люшка тоже, наверное, вспомнила, потому что, хихикнув, сказала:
– Да ладно тебе, уж не девочка чай.
В этом она была права. После того, как мой бдительный кот был из квартиры выслан, уже никто не мог прыгнуть Аскольду на загривок, а жаль. Но, между прочим, свечи тоже куда-то исчезли, во избежание возгорания, наверное. Попытка номер два была обставлена гораздо скромнее, даже будничнее, и мой новоиспеченный муж пальцы мне уже не целовал – может, не отошёл до конца от пережитого шока?
Оказывается, я боялась, что будет как в кино: он станет стонать и рычать, и городить страстным шёпотом всякую чушь (и почему я поняла про чушь только теперь?) и смотреть мне в глаза, а у меня нет для этой сцены дублерши… Неужели мне и в самом деле раньше нравились подобные сцены?!
Короче, всё оказалось не так страшно, как я думала – Аркадий был больше занят собой, и это оказалось лучше, чем всякие там горящие взоры и идиотские причмокивания. Когда-то это должно кончится, твердила я себе, оно и кончилось – на всё про всё у Аркадия ушла одна минута, (я считала, хотя и сбилась несколько раз). И запах его одеколона… Супруг очень вовремя уснул, то есть моментально, и я смогла встать и пойти в ванную. И чего я с недоверием смотрела на эту самую джакузи? В ней кожу покалывали не чужие прикосновения, а упругие струи воды, влажных дорожек от чужих губ не осталось и в помине. Я даже попыталась представить, что ничего и не было, получалось не очень хорошо, и процесс затянулся.
Потом я пересмотрела и перенюхала всё, что стояло на зеркальной полке. На флаконах и бутылочках было написано что-то по-французски, и на том самом одеколоне тоже. Нда, не быть мне настоящей женщиной, если меня тошнит от настоящей парфюмерии. Мне, пожалуй, подавай одеколон "Шипр" или что-то в этом роде.
Я дернулась так, что чуть было не выронила флакон, потому что в дверь постучали и Полковник позвал: "Чика"!
Какой Полковник? Откуда здесь Полковник?! И почему он назвал меня чикой?
– Чика, ты там провела больше часа! Тебя не смыло? Пора выходить!
"Сколько можно сидеть! Двадцати минут более чем достаточно"! Ну что же, по крайней мере, здесь на помывку было отведено гораздо больше времени. Между прочим, когда я вышла, Арчибальд уже спал.
– Нормальный он в этом вопросе, – решительно ответила я Люшке. – Такой, как надо.
– Слу-ушай, а мой Кузик в койке такой кисой оказался, я даже не ожидала. У меня таких ещё не было, он говорит, что у него тоже не было, врёт, наверное, но внимательный, ничего не скажешь. Только вот женат, но ничего, это только начало, он у твоего в дружках не один такой.
– Какой Кузик, тот толстый, маленький? – я очень обрадовалась, что Люшка переключилась на другой объект. – Люша, но он же тебе по пояс будет!
– Не по пояс, а по грудь. Внешность для мужика не главное, внешность должна быть у нас. А он… да хоть мне до колен, главное, чтобы бабки были. Он мне насчёт работы обещал помочь, у него есть кое-кто в модельном агентстве. Так что всё о" кей, Семён, не боись.
Люша запихала в свой мешок отобранные вещи и вздохнула:
– Негусто, но ничего, уж на это дело я его точно раскручу. Слушай, а ты работать что-ли собираешься или как?
Я непонимающе уставилась на подругу:
– К сожалению нет, Аркадий против. А что?
– А тряпки у тебя там есть какие-то такие… официальные, как для офиса. Всё качественное, но какое-то… – Люшка покрутила в воздухе пальцем.
Я поняла. – Мне это Долорес купила, его мать, я только меряла, а решала она.
Вообще то, в гардеропе на плечиках разместились две команды: малочисленная – игроки в серо-белой гамме (тренер Долорес) и команда Аркадия (девушки в розово-голубом). И сказаать честно, от последних меня немного подташнивало – сплошные воланы, оборки, декольте. Мечта Левчика сбылась, но в каком-то кошмарном варианте.
– Официальные для ее салона, она меня часто туда приглашает, (ага, приглашает, как же, – дудкой по башке и вперёд).
– Да иды ты, какая у него мать может быть! Сколько тогда ей лет, как мумии что-ли? Ведь Аркаша твой лет сто как не мальчик.
– Нашла мумию! Да она любую пирамиду своротит одним только взглядом. Маленькая, черная, уши, рот, и кого хочешь достанет.
– Ясно, чирей на жопе. А ему тоже она шмотки покупает и с ним по шопам таскается? А чё он носит, какую фирму? – Люшка завертела головой.
Между прочим, зря завертела, шмотки Аркадия хранились отдельно, в шифоньере в спальне. Я уже заметила, что в гардеробную он никогда не заходил, или просто мне так казалось, но Люшке я этого объяснять не стала.
– Ну и чё, ты только вроде как на работу и ходишь?
– Почти. – Мне не хотелось рассказывать про пару-тройку "великосветских" выходов. Мой муж сразу начинал зевать с закрытым ртом, и его лицо при этом становилась каким-то тупым и тяжелым, и он довольно быстро напивался, а я стеснялась, не знала, куда себя деть и как себя вести. Мрак! Хорошо, что эти мероприятия случились в моей жизни в мизерном количестве.
– Ой, Сём, а чё за салон-то у старухи?
Я небрежно пояснила мадам прокурорше, что у Долорес свой художественный салон, точнее салончик: картины, вазы, безделушки. А какое лицо было у Долорес, увидевшей первый раз моих кукол, да еще когда она поняла, что это я их шила…
– Ну не знаю, не знаю, хотя довольно стильно – она держала Жирафу кончиками пальцев, и мне захотелось её убить. – Может, выставить… – с сомнением сказала она не понятно кому, уж мне-то самой и в голову не пришло предложить ей такое. Ну уж нет, Вояка, Жирафа и компания, они были моими родственниками, и их я отдать никак не могла. Про Генри и Козетту и говорить нечего. Долорес все-таки взяла летающую корову и Пегаса – вроде как решила разбавить свое высшее общество.
А что касается пастушки… Опять же, Долорес пережила потрясение, когда узнала, что она моя.
– Откуда! Кто подарил!? – у неё был прямо таки оскорбленный тон. Не должно у меня быть такой вещи, и всё тут, не положено.
Я вздрагивала от мысли, что моих красавиц поставили за стекло навсегда, и они вроде бы сразу перестали быть моими. Ну, это мы еще посмотрим. Вот Лили обосновалась у Аркадия в кабинете, и очень правильно сделала. Если я хотела зайти, когда он пустовал, то специально кашляла, шаркала ногами и делала десяток других глупостей. Но я не хотела застать куклу врасплох, мало ли чем она там занимается, а у меня нервы не железные.
– Семён, слушай… – Люшка таким проникновенным тоном сказала это своё "слушай", что у меня прямо сердце сжалось, и я даже не дала ей договорить.
– Забудь! Никаких щей-борщей и вообще ничего.
– Ни хрена себе, как это?
– А так, здесь не принято что-то там готовить, жарить, парить. Всё это, – я повела вокруг рукой, – страшных денег стоит, коллекция особенно, а тут еще чад и дым, запах котлет…
– Понятно, хотя я бы как раз поела. А как же вообще?
– Для вообще есть небольшой ресторанчик, совсем рядом, напротив, мы туда часто ходим ужинать, или на дом заказываем.
Люшка восхитилась, она забыла, как не могла "нормально пожрать" в ресторане. Как будто я могла. Спасибо тетиной муштре, но всё равно её было недостаточно, и я стеснялась всех и вся, боялась что-нибудь уронить или опрокинуть и часто вставала из-за стола почти голодной. А у Акакия была паршивая привычка щелкать пальцами, подзывая официанта. У него это получалось до неприличия громко, будто ломалась сухая ветка, тоже, испанский гранд выискался, и кастаньет не надо.
– Только знаешь что, Сём, щи у тебя всё-таки отпадные были. Я, конечно, суши-муши там всякие люблю, но… Ну ладно, а хоть кофе-то есть? Вот его и давай, – вздохнула Люшка.
Нормальной жизнью на кухне жил только холодильник, который, между прочим, наполняла Вера Никитична. Несколько утешенная его содержимым Люша поинтересовалась:
– А ты эту бабу-снабженку хорошо знаешь?
– Откуда, её до меня наняли, мы и видимся очень редко.
– Небось, ворует по-чёрному, – светским тоном предположила подруга. Вот уж кому самое место в этих апартаментах, Люшка, возможно, даже нашла бы общий язык с Долорес или даже укротила её.
– Слуушай, а чё я Жорика не вижу, как они уживаются-то? – Люшка завертела головой, а я вздохнула.
– Никак не уживаются, его отправили в ссылку за аморалку. Представляешь, он чуть было хозяйкину собачку не обесчестил, – нехорошо конечно, но я сообщила об этом не без удовольствия.
– Да ты что, – возликовала Люшка, – расскажи!
Она пришла в полный восторг от этой истории, хохотала и хлопала в ладоши так, что чуть было не свалилась с табурета.
– И где теперь насильник-то?
– В хороших руках, я его часто навещаю.
Я не стала говорить Люшке, что часто вижу не только Георга, но и Елену Петровну.
– А свадебное путешествие твой всё-таки заныкал, да? Я так и знала, ну козёл! Ничего, Семён, в другой раз поедешь.
– Он женился не в первый раз, и ему надоело ездить в свадебные путешествия. – Я решила проигнорировать дурацкий Люшкин намёк на мою возможную вторую попытку.
– Да всего-то три раза с половиной, мне Кузик говорил.
Ого, я с тревогой уставилась на Люшку. Что еще говорил ей информированный Кузик? И насчёт половины, а вдруг это от Натальи осталась только половина? Я даже немного испугалась.
– Люшь, а как это "с половиной"? – решила уточнить я.
– Да у него раньше, до всех жен, была какая-то баба, он с ней долго жил, но так и не женился. И вроде бы Кузик сказал, что она не в его вкусе, в смысле, твой таких не любит, шибко умных. Точно! – тут Люшка так треснула меня по руке своей девичьей дланью, что я едва не потеряла равновесие. – Он же тогда сказал, что их мать познакомила, только я подумала, что она уже сто раз померла. Прикинь, твоя свекруха их и свела, во!
Так вот кто тогда звонил! Точно, это была "половина"! Мой склад ума, в котором никогда не было особого порядка, зашатался и рассыпался на мелкие составные части, то есть обрывки непонятных мыслей. Ладно, Люшка уйдёт, попробую их как-нибудь собрать.
– Но тебе плевать на это дело. Хата отличная, мужик… ну какой-никакой, а есть, не из самых последних, тебя одевает как куколку. Короче, можно позавидовать. Ну я побежала, пока.
Люшка унеслась, и я не успела ей объяснить, что всё не так, как она думает. Это я, я, ей завидовала, хотя и сама не очень понимала, чему именно.
С салоном номер два мне на самом деле крупно повезло. Вот что я стала бы целыми днями делать в этой музейной квартире? Таращиться в телевизор? Нет уж, увольте. Теперь я совершенно не могла смотреть всякие там мелодрамы и сахарные сериалы: как только герой придвигался к героине с горящим взором, меня пробирал озноб. Я сразу представляла, как он сейчас начнет слюнявить девушку своими мокрыми губами и бр-р, дальше уже ничего смотреть не хотелось А ехидна пошла еще дальше, она даже попыталась намекнуть, что и у Ричарда Гира…, может, у него тоже… И хоть она и ехидна, но на сей раз даже у неё голос дрожал и прерывался и мы, пожалуй, могли бы обняться и зарыдать на плече друг у друга, имей она эти самые плечи.
И вот тут очень кстати Долорес в каком-то журнальчике откопала статью на английском. Статья была про американского хирурга-косметолога, творящего чудеса омолаживания, и Долорес вроде бы заинтересовалась, не окажется ли ему по плечу и такое чудо, как она сама, то есть её рот, глаза, щеки, уши и всё прочее. Я прочла и вполне сносно перевела, и вот тут Долорес на меня посмотрела…
– У тебя голос, – сказала она, – у тебя иностранный язык… Пожалуй, ты можешь иногда быть полезной.
А я думала, что мой голос может быть полезным только в качестве пожарной сирены.
Вообще-то салон оказался не совсем таким, каким я его представляла – что-то ужасно светское, дорогое и недоступное. Ничего подобного. Раньше, похоже, это были две квартиры на первом этаже жилого дома, А теперь в них были убраны перегородки, окна превращены в витрины и над входом поблескивало золотом по зеленому – "Долорес".
Честно говоря, некоторые из высталенных картин мне нравились, а некоторые нет – какие-то круги, пятна, разводы… Похоже, их рисовал как раз тот дядька, который периодически вытирал кисти о Люшкины волосы, но Долорес явно считала иначе. И я сказала себе: представь, что ты играешь роль гостеприимной хозяйки или гида, и Виктоша одобряюще улыбается тебе из зала. Ну мало ли что тут понавешали. И у меня получилось и не просто получилось, у меня случился триумф.
Не то, чтобы в салон часто заходили иностранцы, но всё-таки бывало. Как-то зашли три японца или корейца, какая разница, и Катя, постоянный продавец, тихо мне скомандовала: давай! Я сделала шаг им навстречу и улыбнулась. Они тоже улыбнулись, а я ещё шире, а они давай мне улыбаться во весь рот. Кто это говорил, что восточные люди очень сдержанный народ?
Хватит уже, скомандовала ехидна, у тебя сейчас сведёт челюсти и ты так и останешься с растянутыми губами и сощуренными глазками, уж пора бы что-нибудь и сказать. Тут появилась Долорес и стала показывать японцам-корейцам картины и вазы, а я переводила. Но они улыбались и продолжали смотреть не на картины, а на меня, на Долорес они не глядели вообще и всё лопотали между собой по-своему. Я бы сказала, что-то одобрительное лопотали. И что же? А то, что они купили не картину или вазу, а мою летающую корову, и мне не было жалко. Всё-таки животное попало в хорошие руки, а японцы хотели ещё купить, но у нас больше не было.
Когда они ушли, наша гостеприимная хозяйка перестала улыбаться и повернулась ко мне, а я по инерции продолжала сиять идиотской улыбкой.
– Они приняли тебя почти за свою, – констатировала Долорес сочувственным тоном. – Ты такая же плюгавенькая, да еще глазки прищурила и вообще, они полных женщин любят. И сделай-ка еще пару-тройку этих коров, у людей бываю очень странные вкусы.
– Наплюй ты на неё, – сказала мне потом в подсобке Катя. – Ты маленькая, беленькая и хорошенькая, вот они и растаяли. Они бы тебя с удовольствием вместе с этой твоей коровой уволокли, если бы можно было. А наша всё просекла, вот и злобствует, и потом, если бы ты не была её невесткой, она бы, может, не так вредничала.
Катя, конечно, просто старалась меня утешить, но я и в самом деле категорически запретила себе расстраиваться. Ну подумаешь, я похожа на японку, да еще толстую. Похожа и похожа. Пусть я теперь буду Сеня-сан.
Когда до Нового Года оставалось меньше недели, позвонила Долорес и объявила, что она умирает, тем более что она совершенно никому не нужна и даже родному сыну до нее нет дела. Аркадий хотел решить проблему как обычно, то есть у него и на этот случай было специальное учреждение, очень дорогое, нет, не богадельня, а наворченный санаторий, где мадрэ подлечат… Но Долорес не хотела умирать в санатории, она хотела сделать это дома, окруженная близкими людьми.
Аркадий страшно распсиховался, он высказал мне всё, что думал про женщин. То есть до этого я выслушала выводы про неблагодарных детей – от Долорес, потом про истеричных баб – от Аркадия и, похоже, я была воплощением и тех и других. По крайней мере, я должна была ответить за все их происки и закидоны.
Одним словом, у Аркадия в планах на Новый Год была не смерть Долорес, а нечто совсем другое – поездка "в одно место", где намечалась некая программа. Кусочек этой программы мне как раз и посчастливилось увидеть накануне.
Кто-то растолкал меня среди ночи, и я решила, что у меня окончательно помутился рассудок: рядом с постелью стоял и пьяно ухмылялся маркиз, сошедший с картины – бородка, чёрный камзол, плоёный воротник и… кинжал в руке… Он всё-таки до меня добрался! Я уже издала, было, хриплый клёкот, но тут фантом-убийца покачнулся и захохотал. "Ведь п-похож, чика? С-скажи, что п-похож"! И Арчибальд, выронив свое оружие, тяжело осел на край постели и завалился на бок.
Я живо выбралась из-под одеяла и первым делом подняла с ковра кинжал, тьфу ты, это был тот самый нож для разрезания бумаги. Я посмотрела на гранда, уже храпевшего с открытым ртом, и задумалась. Отнести нож на место? Но мало ли что еще взбредет кабальеро на ум, когда он проснётся.
И в самом деле, ножичек на сей раз выглядел как-то опасно и по-настоящему, несмотря на легкомысленную пластмассовую ручку Я осторожно тронула узкое лезвие и отдернула руку – ого, да оно острее бритвы! Ну уж тут моё воображение разыгралось не на шутку – а ну как Арнольд не рассчитает и шутя меня прирежет?
Я пошла в гардеробную и включила свет. Не спите? – спросила я своих ребяток. Уснешь тут, – вразнобой ответили они. Генри принципиально не смотрел на меня, зато Вояка так и буравил взглядом. Я развязала бечевку на его рукаве, с помощью которой наш герой держал в руках оружие, и вложила вместо сабли нож, то есть теперь это был меч. Он оказался тяжеловат для Вояки, и старичок держал его неловко, неумело.
Ты понял, как обстоят дела? – спросила я. Ничего не поделаешь, если что, будем сражаться, это тебе не гантелями греметь. Держи меч крепче и закаляй волю к победе. – Ни фига себе, – ответил озадаченный Вояка, но мне показалось, что глаза-пуговки воинственно блеснули в неярком свете. То-то же.
Итак, я оказалась перед выбором – новогодняя ночь с Долорес или с испанским аристократом и еще неизвестно кем. Я выбрала Долорес. То есть я как раз не особенно и выбирала, с меня вполне хватило ночного шоу. Арчибальд обозвал меня сопливой идиоткой, идущей на поводу у старой идиотки – и отбыл в неизвестном направлении. Да, слышала бы Долорес своего гранда, когда он входит в раж…
Когда я позвонила в её дверь, мне открыла тётка, при виде которой я чуть было не выронила сумку с подарками. Федора! Тётка мрачно посмотрела на меня и, шаркая ногами, пошла вперёд, а я, сразу оробев, осторожно двинулась следом. И чего я приперлась с этими еловыми ветками, как последняя дура?
Долорес, укутанная в пушистый белый платок, сидела в большом кресле и здорово смахивала на полинявшую обессилевшую ворону. Господи, куда она подевала свое лицо?! Я даже не сразу догадалась, что Долорес просто не накрасила губы и не подвела глаза.
