Текст книги "Бог из глины"

Автор книги: Иннокентий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

2. В погребе

Сергей спустился по лестнице, что-то насвистывая под нос. Он отлично выспался, несмотря на ночной концерт, устроенный этой дурехой. В последнее время ему не особо удавалось прикорнуть после тяжелого дня. Целые дни напролет он работал, как проклятый, приводил все в порядок, чтобы любимой женушке и не пришло в голову укорять его, а вечерами сидел в кресле, покачиваясь, слушая музыку старых пластинок, или возился в библиотеке, время, от времени меняя чернила в старой чернильнице.

Хуже было ночами. Он частенько лежал без сна, слушая, как темнота пытается говорить с ним, наполняя комнату бессмысленным шепотом. Не шевелясь, отчего супруга наверняка подумывала о том, что он спит спокойным сном праведника, хотя на самом деле все было совсем не так.

(Ох, детка, совсем не так!)

Иногда Сергей спускался вниз, чтобы полночи сидеть на кухне, под развеселое тарахтение холодильника, уставившись на темные шторы, что чуть покачивались от сквозняка, и размышлять о том, какая же все-таки грустная штука жизнь. Когда нет ничего впереди, и все, что остается – плыть по течению, не предпринимая никаких попыток выбраться из всего этого дерьма. Когда опостылевшая растолстевшая тетка, что по какому-то странному недоразумению считает себя вправе называться твоей женой, портит настроение одним своим видом, а там, за поворотом, поджидают темнота и сумерки, давно прочитаны все книги, и прослушаны все пластинки, старый хлам заботливо расставлен по полкам, и все что остается – сидеть вот так, облокотившись о стол, чуть раскачиваясь в такт невеселым мыслям, которые словно черви шевелятся в голове. Сидеть, понимая, что впереди нет ничего хорошего. А то, что есть, пугает своей определенностью.

(Ведь так, малыш – ты же знаешь, что будет потом? Если нет, то загляни за темные шторы, там много чего, что поможет решить проблемы, главное не дрейфь, и сам удивишься, как легко и приятно станет потом, когда ты закончишь все свои дела!)

Это же надо придумать! Существо в шкафу. Сергей растянул в ухмылке рот. Прямо фильм ужасов для впечатлительных подростков. Что-то такое было пару раз с ним, давным-давно, еще, когда он был ребенком. И то, он не был уверен в том, что это что-то было на самом деле.

(Существо, живущее в шкафу – острые коленки, волосатые лапы, с непременно длинными когтями, пасть, полная острых, как у акулы зубов, и конечно же глаза. Глаза-бусинки, что светят в темноте, словно два прожектора, хе-хе…)

Пожалуй, что-то все же было. Но оно покрылось белесым туманом, схоронилось под ворохом ярких впечатлений, эмоций, мыслей и бог знает еще чего.

(Хей, парень, ты стал быстро забывать ненужное, выбрасывать все из головы, и это хорошо. Ни к чему забивать голову разной всячиной!)

Да еще промелькнули перед глазами картинки детства, когда Сергей не надолго задержался на чердаке, но, во-первых, он сам не был толком уверен что там, в пыльных коморках, среди разного хлама, действительно произошло хоть что-то, стоящее внимания, а во-вторых, даже если что-то все же и имело место там, в грудах барахла, то это просто…

– Просто привиделось, парень – вслух пробормотал Сергей, перепрыгивая через ступеньки.

Этой ночью Надежда разбудила его, вырвала из сладких объятий сна. Ему снилось что…

Вокруг была тьма. Много тьмы. Тьма была во всем, и даже он сам был частью этой тьмы. В мире, в котором он существовал, оставалась маленькая, вертикальная полоска света. Даже не света, просто в этом месте тьма не была такой густой. Она окрасилась в серые тона, не давала сосредоточиться. Он коснулся ее рукой. Острые когти пронзили серую тьму, и схватились за край. Край оказался шероховатым на ощупь, как кусок дерева.

Край дверки шкафа!

Он легонько толкнул ее. Дверь неохотно подалась, расширяя серую муть. Она скрипнула, и Сергею понравился этот звук. В нем было что-то ночное, потустороннее. Он снова толкнул дверку.

Там, за дверью открывался целый мир. Новый мир серых полутонов, очертаний, контуров, звуков. Чертов храп, запах пота, страха и утраченных надежд.

Надя не спала. Она чуть приподнялась, упершись локтями в матрац, и не сводила глаз со шкафа, пытаясь что-то рассмотреть в полутьме.

(Хей-хо, детка, а парень этот Я!!!)

Он толкнул дверь, и начал выбираться из шкафа. Это оказалось не так-то просто. Все из-за гребаной одежды, что лезла под руку, – он увязал в ней. Сейчас детка, потерпи немного…

Сергей смотрел на женщину в спальне. Ее грудь судорожно вздымалась, мелкие капли пота стекали по широкому (как у мамочки) лбу. В глазах было отчаяние. Много отчаяния… А еще в них, при желании, можно было увидеть ожидание.

Ожидание БОЛИ.

– Хей, детка… – бормочет существо, бормочет Сергей. – Я уже иду…

Эта гребаная сучка – она боится. Вся трепещет, испускает волны страха. Страх в ее карих глазах, в спутанных, похожих на паклю, волосах, в капельках пота, в затертой ночной рубашке, которую она не снимает годами.

– Будет больно, милашка, не без того… – бормочет существо, приближаясь.

О, это прекрасное чувство – знать, что тебя боятся. Что может быть прекраснее осознания своей власти. Знания, что одно движение твоего когтя, способно навеки остановить это маленькое трусливое сердечко.

Не такое ли чувство ты испытал теплым апрельским деньком, когда пытался сколотить лестницу, и эта сучка застала тебя с молотком в руках. Вспомни взгляд, полный тупого недоумения, когда она смотрела на прорехи в твоих штанах. Она так и не решилась спросить, откуда прорехи, хотя в ее глазах так и плескалось любопытство. Черт, да она просто изводилась, боясь задать самый главный вопрос.

– Какого черта, ты делаешь, парень?

И когда, раздражение охватило тебя так, что еще секунда, и ты бы зарядил ей молотком между глаз, чтобы только стереть с ее лица это коровье выражение, она что-то такое почувствовала. Почувствовал и ты. Это как маленькая голубая искорка, что проскакивает между двух оголенных проводов под напряжением. Короткое замыкание, вот что это такое. В то мгновение, эта искорка понимания пролетела между вами, и она испугалась. Поверь, парнишка-Сергей, эта сучка боялась тебя, и вы оба знали это.

Она попятилась, не сводя с тебя глаз, а ты стоял, крепко сжимая молоток, который на мгновение стал продолжением руки, и все твои мысли, они ведь были не о том, как ты будешь сколачивать эту гребаную лестницу. О, парень, ты думал совсем о другом.

(Как было бы хорошо врезать ей так, чтобы она навсегда прекратила эти свои штучки!)

Как ни крути, толстая сука озаботилась заиметь свои маленькие секреты. Это было видно по ней. Она холила и лелеяла их, даже не соображая своим маленьким умишком, что все ее тайны не ценнее высушенного рыбьего пузыря. Сдави его хорошенько, и он лопнет, выпуская наружу застоявшийся, зловонный воздух.

Точно, парень – лопнет, как пить дать!

(Потерпи, дорогая, мы еще вернемся к твоим секретам, секретикам, секретишкам…)

Он вывалился из шкафа, и бросился к ней, чтобы вырвать эти секреты из груди. Подумать только – эта глупая сучка завизжала дурным голосом.

– Сереженька, Сережа… – мать твою так! Ничего, мы еще славно повеселимся, поверь существу, что живет в шкафу, что живет в каждом из нас…

Сергей остановился, улыбнувшись. Потянулся, так, что захрустела шея. Он не помнил, что ему снилось, впрочем, это и не важно. Важно то, что женушка, так и не дала досмотреть сон до конца…

Утром, при свете, он дождался, когда Надежда уберется из спальни, и заглянул в шкаф. Скользнул взглядом по полкам, на секунду зацепился взглядом за вещи жены, что томилось на них (прокладки, трусики, – все эти женские штучки, хе-хе), и закрыл дверку. Там не было ничего, что могло напугать, только ввести в легкую краску мужчину, не привыкшего копаться в ажурном белье. То, что действительно могло вызвать испуг находилось снаружи.

Три тонких царапины.

Они были чуть видны, и бросились в глаза только сейчас. Сергей замер, чувствуя, как сгущается тишина спальни. Где-то внизу супруга тарахтела посудой, а он стоял, не в силах отвести взгляд.

Три тонких царапины испортили лакированную поверхность.

(Острые когти существа, которое спешило убраться назад, в спасительную темноту шкафа, как только вспыхнул свет, и немного стихли истеричные вопли этой жирной суки)

Три маленьких, почти не заметных царапинки – да мало ли что могло оставить их. Возможно, царапины были там еще до того, как Ждановы перебрались в фамильное гнездышко. Возможно, дедушка перетаскивал шкаф, и открывшаяся дверь за что-то зацепилась. Возможно… да все что угодно, и не стоит искать сложных ответов на простые вопросы.

Не стоит усложнять жизнь себе и окружающим, отвлекаясь на разные глупости. Впереди еще много долгих дней и приятных ночей. А теперь вперед, за работу…

Сергей спешил доделать все свои дела. В конце концов, он славно поработал. И теперь торопился, поскольку остался один маленький пустячок. Так, пустая формальность. Навести порядок в погребе. Почему-то у него так и не дошли руки расставить банки и прочее дерьмо по гребаным полкам. Сегодня, он займется этим, тем более что Надежда с самого утра упорхнула к мамочке.

Решительным жестом Сергей откинул штору и вошел в тамбур. Остановился на миг. Три двери, три разных мира. Та, что слева – второй вход в ванную (раньше ванная и туалет были раздельными, но потом дед разломал перегородку, чтобы никто не шастал в темном тамбуре, не разносил пыль по дому), прямо впереди омшаник (о, он действительно полон разных чудес, были бы только желание и время копаться в них!), и справа набольшая дверь, ведущая в погреб.

Выбор за тобой, малыш.

Сергей потянул дверь, и шагнул во тьму погреба. Нащупал руками допотопный выключатель. Под потолком зажглась покрытая пылью лампочка. Ее света хватало лишь, чтобы осветить половину погреба. Дальняя сторона, уходила в темноту. Сергей окинул взглядом полки. Те, что находились у стены, крепились к ней огромными, ржавыми штырями, вбитыми между каменными блоками, и были сделаны из поперечных деревянных брусьев, к которым прибили широкие, плохо струганные доски. На полках томилось разное барахло. Какие-то коробки, банки, пакеты, свертки, – в общем, все, что душе угодно. Сами полки обильно покрыла плесень, удивительно как гниловатая древесина могла держать на себе такой вес.

Сергей прошел вдоль стены, отмечая взглядом каждую мелочь. Вон отсыревшая коробка, сквозь прорехи которой выглядывают проржавевшие шляпки гвоздей. Чуть дальше моток войлока, перевязанный зачем-то медной проволокой, стопка стелек для сапог, вложенные одна в другую целлулоидные баночки из-под плавленого сыра, картонные коробочки для зубного порошка, пеньковая веревка, спутанная в один неряшливый узел, и множество других сокровищ, половину которых можно было, не глядя выбросить ко всем чертям, чтобы освободить немного места, на прогнувшихся от тяжести досках.

Полки вдоль дальней стены погреба были заставлены пустыми трехлитровыми банками. Сергей придирчиво осмотрел стеклянное войско. Зачем-то поправил банку, как будто от того стоят ли банки ровными рядами, или нет, зависело что-то важное, важнее даже того, ради чего он пришел сюда.

А… собственно, зачем он пришел в погреб на самом деле?

Все это дерьмо про наведение порядка можно было смело откинуть к такой-то матери. Что-то тянуло его сюда, умоляло посетить мрачный, сырой закуток.

Это ночной ветер поет призрачную колыбельную.

Это луна подпевает ему серебряным голосом.

Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой.

Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе…

Сергей вздрогнул. От дальней стены внезапно потянуло холодом. На секунду, ему даже показалось, что слабо звякнули банки.

(Кто живет в тайном закуточке, существует во тьме, рождая шорохи, прислушивается к чужим шагам, сатанея от того, что не может добраться до влюбленной парочки, нарушающей его священный покой одним своим существованием?)

Когда Сережка был маленьким, он любил заглядывать сюда. Стоял, ежась от холода, вдыхая запахи, вслушиваясь в тишину, иногда ему казалось, что нет никого, за той, дальней перегородкой, что так раздражала, иногда же, что-то оживало там, за деревянным щитом, неуклюже ворочалось, сопело, и Сережка, повизгивая от страха пулей вылетал из погреба, чтобы все равно вернуться вскоре в благословенную сырость, и стоять истуканом, пугаясь собственного дыхания, пытаясь хоть как-то прикоснуться к тайне.

Что было там, в самом темном уголочке дома?

Сережка был готов часами вглядываться в зловредную темноту, стоя на коленях в прихожей, пытаясь поддеть непослушную крышку, но тьма как никто другой умела хранить секреты. Она словно издевалась, манила своей неприступностью.

– Хей, малыш – пела тьма. – Всему свое время, а пока подрасти немного, чтобы мы могли говорить на равных. Сейчас же мне не хотелось бы причинить тебе боль, вернее хочется, и даже очень, но я думаю, мы и так, рано или поздно встретимся с тобой, и все будет просто чудесно…

– Да, малыш – шептали стены, волшебные стены дома (иногда Сережка представлял, что дом этот – вовсе не дом, а замок, полный разных разностей, и странные существа, замурованные в толще стен, лишь малая часть этих чудес) – все будет просто великолепно…

Существа поют тонкими, серебряными голосами. Они поют о том, как выберутся однажды наружу, и прикоснутся к долгожданной, заветной плоти маленького, непослушного мальчишки, что смеет нарушать священный покой дома.

– Подожди, проказник – поют они. – Мы еще доберемся до тебя, ты ощутишь силу наших объятий, и пусть это станет последним, что ты почувствуешь, все равно мы останемся вместе, и пока твое маленькое тельце будет остывать, мы расскажем о далеких, других мирах, чудных временах и бесконечных дорогах, что ведут из ниоткуда в никуда, о том, как тоскливо и одиноко в холодных стенах, о том, как хочется ощутить вкус крови на растрескавшихся губах, о том, как прекрасно вернуться назад, в те счастливые времена, когда все было взаправду, не было лжи и обмана, а если и было, то самую малость, – чтобы не огорчать маленького, непослушного мальчишку, который вообразил себе, что, может прикоснуться к тайне.

– Слушай малыш – поет луна. Она светится серебряным блином на черном небе, в окружении россыпи звезд. – Слушай, и не молчи. Пой вместе с нами, и быть может тогда частичка тайны достанется и тебе. Прислони ухо, и ты услышишь, как что-то ворочается там, внизу, и будь, уверен, это не мыши, совсем не мыши, маленький озорник.

Сережка спускается по ступенькам. Его глаза закрыты, а губы шепчут что-то на языке, который понятен только ему одному. Он разводит шторы, просачиваясь тенью, ненадолго задерживается в тамбуре, словно делая выбор. Открывает дверь погреба, включает свет.

Наверху в спальне беззаботно спят бабушка с дедушкой, а Сережка незадолго до этого улизнул из теплой кровати, и теперь царапает ногтями деревянную перегородку.

Там за ней тайна.

Божество из глины – это оно живет там, во тьме.

Это бог ржавых банок, паутины, и прогнивших досок. Бог из глины – глиняное божество. Он или оно – не важно, главное, что теперь понятно, кто же ворочается там, внутри, наполняя смыслом ночную тишину дома.

Это божество зовет каждую ночь к себе, и именно поэтому дедушка соорудил эту перегородку, чтобы маленький Сережка не совал нос, куда не следует!

А может быть и нет. Почему-то, иногда Сережке кажется, что у него украли что-то важное. Часть воспоминаний, они исчезли, растворились, оставив в памяти черную дыру, уголок тьмы, подобный тому, что отделен от дома проклятой перегородкой.

И возможно теперь самое время вернуть их!!!

Сергей отошел назад. Обвел взглядом погреб. В тусклом свете запыленной лампочки, с трудом можно было разглядеть, что творится в заплетенных паутиной углах. Места было достаточно, чтобы разместить несколько десятков трехлитровых банок, да прочую дрянь, загромоздив полки. Сергей ухмыльнулся.

(Самое время!)

Он подошел к полкам. За стенкой что-то ворочалось, шуршало.

Мыши, крысы, все что угодно – Сергею было наплевать на обитателей погреба, он просто собирался заглянуть в прошлое. Жданов принялся аккуратно снимать банки с полок.

По мере того, как они пустели, Сергей все больше и больше входил в раж. Он хватал, чертовы банки, и, не глядя, отбрасывал за спину. Те откатывались с обиженным звоном, несколько из них разбились, ударившись о каменную стену.

– Сейчас, сейчас… – бормотал Сергей. Он одним махом смел хлам, освобождая полки.

Остановился, рассматривая разрушения. Битые банки чуть поблескивали острыми сколами, осколки помельче разлетелись по полу, поджидая, когда кто-нибудь наступит на них. Осиротевшие полки, ухмылялись покрытой плесенью древесиной.

Сергей ухватился рукой за широкую доску. Потянул на себя. Руки заскользили по влажной поверхности.

Нет – так ничего не выйдет.

Сергей выскочил из погреба. Если бы кто-нибудь посмотрел на него сейчас со стороны, то ни за что не узнал бы в этом бормочущем, размахивающем от нетерпения руками, покрытом паутиной пареньке, прежнего хозяина дома.

Он ворвался в чулан, что начинался сразу у лестницы. Ящик с инструментами притаился у входа. Сергей вытащил давешний молоток, ощутил рукой приятную тяжесть (чуть попозже, малыш, чуть попозже…), там же в ящике, нашелся небольшой ломик с гвоздодером.

Сергей вернулся в погреб. Дальняя стена с полками терпеливо поджидала его.

(Хей, приятель, вот я, перед тобой – давай, покажи, на что способен…)

Первый удар заставил содрогнуться прогнившую доску. Второй сорвал ее ко всем чертям. Сергей ухватил заплесневевшую деревяшку, и отбросил назад, прямиком на стеклянные останки банок.

Вторая полка оказалась намного крепче. Сергей лупил молотком, выбивая щепки. Доска вздрагивала под ударами, но не собиралась сдавать позиции.

Ладно! Сергей отбросил молоток. Он ухватил ломик, и вонзил его между несущим брусом и доской. Полки затрещали. Сергей дернул, что есть силы, и доска лопнула с оглушительным звуком.

Сергей подобрал молоток, и уже без всякого сопротивления сбил остатки доски. Осталась одна, последняя полка. С ней Сергей расправился на удивление быстро. Он просто выдрал ее ломиком – прогнившая древесина развалилась в руках. Сергей нетерпеливо отбросил прочь трухлявые ошметки.

Куда сложнее, оказалось, выдрать несущие балки. Пришлось поработать ломом. Выдирая последний брус, Сергей ощутил, как дрогнул фанерный щит.

Теперь вставить заостренный конец ломика в узкую щель между прогнувшейся фанерой и стеной, и…

Сергей замер. Что бы ни оказалось там, за столетней фанеркой, главной причиной, по которой он затеял все это, было не любопытство, отнюдь!

Тем более что когда дрогнул и подался щит, что-то словно ударило по глазам, и воспоминания ворвались в голову свежим потоком. Он уже почти знал, что увидит там, за перегородкой!

Сергей пришел в погреб, чтобы обрести самого себя, как бы банально и глупо это не звучало. Ибо этот пропитанный сыростью погреб, был частичкой всего того, что осталось там, за тысячей дней и ночей, пускай они ушли, растворились, оставив только старую мебель, да смутные воспоминания, так же как и замшелые чудеса омшаника, в старом, уютном доме, и вернуть все это, означало вернуться самому.

А это ведь достаточно веская причина, не так ли? Во всяком случае для того, чтобы разнести ко всем чертям десяток-другой никому не нужных трехлитровок, да выдрать с мясом несколько прогнивших досок.

И когда щит противно скрипнул, и подался, опасно изогнувшись, заваливаясь, воспоминания вернулись, и все стало на свои места…

Сергей отскочил. Щит грохнулся на пол, распугав пауков. Наступила тишина.

Там за щитом, он увидел двухстворчатую дверь. Железные, покрытые облезшей грунтовкой створки, изогнутые, словно под действием неведомой силы, что пыталась прорваться сквозь их надежный заслон, они были похожи на маленькие волшебные дверцы.

Сергей хрипло засмеялся. Он подошел к двери.

Огромный амбарный замок внушал уважение. К створкам были приварены широкие железные пластины. Дужка замка проходила сквозь них, не давая никакой возможности заглянуть за двери. Сергей потрогал замок.

Он вспомнил все, вспомнил эти дверцы. Это было так давно.

Еще тогда, когда не было погреба, в дом вело два входа. Левее от входной двери, располагалась другая, и там, где у вешалки встречались две лестницы, раньше и была прихожая. На месте нынешнего погреба был длинный коридор, который заканчивался широкими бетонными ступенями.

Когда сырость и слякоть уходили в небытие, по этому коридору дедушка выносил из омшаника ульи. Он тащил их, пыхтя от тяжести, и маленький Сережка бестолково путался под ногами, помогая деду. Они поднимались по ступенькам, и вытаскивали ульи в солнечное лето. Дедушка закрывал железные двери, чтобы открыть их потом, когда будет собран весь мед, и придет время заносить ульи назад, в омшаник, где сонные пчелы будут зимовать, ожидая, когда под жарким солнцем вновь зацветут липа и гречиха, и можно будет наполнить двор деловитым гудением.

Конечно же, эти двери были всегда. И теперь, когда Сережка увидел их вновь, он почувствовал, как исчезает туман, застилающий глаза, который не давал рассмотреть что к чему, в этой беспокойной жизни.

Позже, когда дед перестал заниматься пчелами (Сережке было пять), он заложил вторую дверь, пробил проход между прихожей и коридором, убрал ступеньки, настелил пол, оставив ляду в нем на тот случай, если придется воспользоваться погребком, что остался отделен железными дверками и стеной дома. Нижняя часть коридора превратилась в погреб, верхняя – стала новой прихожей. А потом, на следующий год, дедушка закрыл двери фанерной перегородкой, и приделал полки.

Вот так. Странно, почему-то Сережка напрочь позабыл обо всем этом. Он помнил, что было что-то там, в темноте, оттого играя в погребе, и придумал разную чушь про божество, которое живет за щитом, и терпеливо поджидает своего часа.

Если только…

(Давай парнишка, пошевели извилинами…)

Если только не предположить на мгновение, что была достаточно серьезная причина для того, чтобы дедушка навесил этот огромный замок, и постарался сделать так, чтобы двери больше не попадались никому на глаза.

Сергей засмеялся. Все просто, – нужно только привалиться спиной, чтобы ощутить холодную твердость металла, закрыть ненадолго глаза, и прошлое вернется к тебе.

Эти воспоминания, – на самом деле они никуда не делись из твоей бедной головы. Все время они были с тобой, просто ты забросил их куда подальше, в самый темный закуток сознания, втайне надеясь, что они пропадут, сгинут навсегда. Но мы знаем (точно знаем, парень) все они с тобой, все до последнего вздоха, до последнего удара испуганного сердечка.

И это все твое парень. Было бы желание ворошить прошлое, копаться в нем, стараясь не испачкаться.

(О, это совсем не просто, поверь…)

Старые воспоминания, кусочки головоломки со стертыми краями, которые нужно подогнать друг другу, чтобы собрать картинку. И чем ты скорее сделаешь это, тем будет лучше для тебя, твоей толстушки Нади, для всех вас…

Давай, парень, не тяни резину. Закрывай глаза, слушай голоса.

Сергей счастливо улыбнулся. Он сполз на пол, и послушно закрыл глаза.

И прошлое обступило его…