Текст книги "Бог из глины"
Автор книги: Иннокентий Соколов
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)
– Открой стол, достань нож…
Ты сделаешь это, достанешь нож, и, не спеша, вернешься в спальню. Все, что от тебя потребуется – несколько быстрых взмахов рукой. И никто не, догадается…
– Сережа. Сереженька.
Голос затихает – слабеет. Ты удовлетворенно киваешь. Все идет так, как должно идти. В конце концов, ты уже взрослый. Пора избавляться от детских кошмаров.
Заворожено ловишь лунный отблеск на лезвии ножа. Голос ослаб, но все еще нашептывает, причмокивает…
Остается один пустяк. Так, пустая формальность – ты готов на все, лишь бы только избавиться от этого голоса. Ты сделаешь это – и существо навсегда покинет тебя, твои сны, твой разум…
Ты берешь нож поудобнее, и на цыпочках крадешься в детскую…
Сергей вздрогнул. Маленькая капелька крови скатилась по подбородку и упала на клеенку. Сергей запрокинул голову. Отец молча смотрел на него.
(Вот так парень, все будет так, как тебе привиделось, и мы оба знаем это…)
– Что тебе нужно? – прохрипел Сергей.
Отец не спеша, допил остатки водки в стакане и неожиданно, грохнул его об пол.
– Что мне нужно?!! – заорал он. – Мне нужно, чтобы ты оторвал, наконец, свою задницу от стула, и сделал то, что давно должен был сделать!!!
Сергей испуганно заморгал. Если отец и дальше будет так орать, он непременно разбудит Надежду…
– Что я могу…? – Отец не дал ему закончить:
– Ты можешь все, стоит только захотеть – все твои надежды и мечты, все чего только пожелаешь, и будет лучше для всех, (в первую очередь для тебя), если ты сделаешь это…
Сергей уставился на отца тяжелым пронзительным взглядом.
– Там, в погребе… – начал, было, он и остановился.
Отец ковырнул клеенчатую поверхность стола пожелтевшим от никотина ногтем.
– Я знаю сынок, я знаю… – спокойно ответил он. – Но быть может, стоит проверить еще раз? Прямо сейчас…
Сергей встал из-за стола. Мир сдвинулся, и это было прекрасно – стоять вот так, чуть пошатываясь, втягивая ноздрями запах паленого, смотреть как окружающее пространство начинает свой немыслимый танец.
Он пошел к выходу, нашаривая руками дорогу, больно ударился о дверной косяк. Ухватился руками за перила. Старое дерево жалобно заскрипело.
(Полегче, парень.!)
Сергей поднялся по лестнице, про себя отметив, невообразимое количество ступенек, которые пришлось преодолеть. Уперся плечом в дверь, ведущую в прихожую.
(Пора заглянуть кое-куда, навестить старых друзей…)
Одним движением сдернул циновку, и заворожено уставился на крышку погреба. Наклонился, с трудом удержав равновесие, и принялся ощупывать крышку. Там, в самом углу, где под ударами ломика отлетел кусок дерева, образовалось небольшое отверстие, в которое можно было свободно просунуть руку.
Теперь дернуть сильнее, и…
Застонали гвозди, вырываемые из некогда прочного дерева. Сергей отбросил крышку, совершенно не обращая внимания на шум, с которым та упала на пол.
– А парень этот я… – пробормотал Сергей, всматриваясь в непроглядную тьму погреба.
Луна, светящая в небольшое окошко прихожей была похожа на огромный серебряный блин, она чуть освещала комнату, отчего казалось, что в углах прячутся страшные чудовища, вот-вот готовые выпрыгнуть из своих упокоищ, чтобы наказать наглеца, осмелившегося нарушить их древний покой. Внизу же, в подполье, чернела мгла, и на миг, Сергею совершенно расхотелось окунаться в ее ночные объятия.
Он сглотнул, чувствуя, как к горлу подкатывает рвота.
(Дыши глубже парень, вот и весь секрет!)
Сергей стоял в прихожей, чувствуя, как оживает дом. Встрепенулись и запели существа, замурованные в толще его стен. Луна за окном улыбнулась, и спряталась за тучи, тьма обрушилась на него, и ее сосредоточие там, за пределами прямоугольного прохода в другой мир, показалось не таким уж и страшным.
Сергей шумно втянул ноздрями воздух. О, это блаженное ощущение, когда сдвинутый мир – лишь причудливая декорация, не более, и пускай завтра болит голова, и тугой ком стоит у горла, сейчас – лучшее из времен, когда все по силам, и нет предела взбесившимся желаниям молодого пропойцы.
(Там все – деньги и слава, золото и дорогие красотки в шелках, их соски касаются твоего разгоряченного тела, чуть царапая, а прикушенные губы блестят в ярком свете софитов, в глазах неприкрытое желание, животная похоть…)
Давай, малыш, не раздумывай, не жалей – все будет только так, как того захочешь ты, поскольку это твое время, и не трать его понапрасну, чтобы с первыми лучами солнца не оказаться в прихожей, тупо созерцая учиненный разгром, маясь бессмысленным и жестоким похмельем, и ловить неободрительный взгляд этой сучки, что вообразила себе невесть что, пытаясь, что-то сообразить своим куриным мозгом.
Тот, кто внизу не привык ждать. Вернее он слишком долго ждал, и теперь, когда до столь желанной встречи осталось сделать два шага, ответь, малыш – какого черта ты медлишь?
Давай, становись на край, так, чтобы почувствовать пустоту пальцами ног. Ты же не собираешься забираться вовнутрь, словно старик, мающийся простатой и утренним недержанием, нет – ты не таков.
Зажмурь глаза, (если это действительно поможет тебе), задержи дыхание, соберись.
И когда ты будешь готов (действительно будешь!) медленно открой свои гребаные глаза, и набери полную грудь воздуха так, чтобы тебе хватило:
Показать всем, на что ты способен.
Отбросить сомнения прочь.
И подпрыгнув повыше —
Разорвать эту ночь!
Рухнуть вниз, с оглушительным криком:
– Хей-хо!!!
7. Пробуждение
Она толкнула двери и вышла. В лицо ударило обжигающим жаром. Уходящее лето словно собрало все оставшиеся ему теплые деньки и слепило в один день. Надежда опустила взгляд – от самого порога начиналась дорожка, мощенная желтым кирпичом. В стыках между кирпичами пробивалась пожухлая от солнца трава.
Если следовать это тропинкой, наверняка можно прийти туда, куда она ведет. Главное никуда не сходить с нее…
Надежда пошла по тропинке, оставив позади небольшой дом, похожий на замок. На готических башенках развевались разноцветные полотнища, а огромный старинный флюгер показывал направление ветра. Цветы, что в изобилии росли вокруг, поникли, словно понимая, что жаркое лето подходит к концу, и скоро наступит золотая осень – время, когда все встает на свои места, и старуха с косой выходит собирать урожай…
Это был сон и Надежда отчетливо осознавала это. И если там, в ее мире все еще царила ночь, то здесь был жаркий полдень.
Надя подошла к фонтану. Дорожка огибала его с двух сторон, образовывая небольшую, округлую площадку, с лавочкой, на которой можно было бы сидеть часами, слушая журчание воды, что льется из пасти статуи-рыбины.
Вот только на этот раз статуи на месте не оказалось. Надежда подошла ближе. Рыба, что так испугала ее в прошлый раз, исчезла, остался только небольшой постамент, да на дне фонтана лежало несколько позеленевших бронзовых чешуек. Надежда обратила внимание, что в одном месте что-то проломило невысокий бортик фонтана. Наверно рыбина, падая с постамента, обрушила его, оставив обломки кирпичей. Надежда обошла фонтан – от разрушенного бортика шел отчетливый след, будто кто-то волочил отломанную статую сначала по дорожке, царапая желтый кирпич, а потом прочь от нее, прямо по цветникам, оставив в земле глубокие борозды.
Сама не зная зачем, Надежда сошла с тропинки. Она шла по следу, стараясь не потерять его. След петлял, становился то почти невидим, то вполне отчетливым, в этих местах огромная борозда пересекала аккуратные газончики, и по обе стороны ее, валялись иссохшие, вырванные с корнем, цветы.
След привел ее пруду. Он был небольшой, местами оброс камышом. Через пруд вел красивый деревянный мостик, с невысокими, резными перилами.
Надежда подошла к берегу. В пруду цвели огромные белые лилии, и Надежда невольно залюбовалась прекрасными цветками. Она осторожно встала на мостик, пробуя его на прочность. Мостик заскрипел, принимая ее тяжелое, рыхлое тело. Прямо посередине мостика, часть перил отсутствовала, так что можно было усесться, свесив ноги, чтобы кончики пальцев доставали до холодной, неподвижной воды, и мечтать, слушая одобрительно лягушачье пение и вдыхая приятный аромат цветущих лилий.
До воды было совсем близко. Надежда встала на колени, и свесилась, пытаясь дотянуться до огромного цветка. Нет, слишком высоко…
Что-то мелькнуло в воде, и на солнце сверкнула зубастая пасть огромной, огненно-золотой рыбины. Надежда едва успела одернуть руку. Рыба фыркнула и уставилась на нее темным, величиной с блюдце, глазом, так, что Надежда явственно увидела в нем свое отражение.
Надежда испуганно отпрянула, заставив жалобно заскрипеть мостик. Рыба все так же продолжала сверлить ее неподвижным взглядом, время, от времени открывая рот.
Огромная золотая рыбка, только увеличенная в десятки раз.
– Не бойся, она добрая – тонкий детский голосок раздался откуда-то с берега.
Надежда повернула голову. Маленькая девчушка в белом платьице и корзинкой в руках подошла к берегу. Надежда отстранено смотрела, как девочка идет по мостику, приближаясь к ней.
– Это Жданов-Рыба, она не сделает тебе ничего плохого – серьезно сказала девочка, устраиваясь рядом с ней. – Раньше она была плохой, а сейчас нет…
– Эта рыба… – начала Надежда, и замолчала, увидев, как девочка достает из корзинки кусочки хлеба.
Рыба не сводила глаз с корзинки, нетерпеливо растопырив огромный, красивый плавник на спине. Ее чешуя горела на солнце так, что на рыбу было больно смотреть.
– Теперь она здесь живет – пояснила девочка. – Ей хорошо, и она больше не желает никому зла.
Девочка бросила кусочек хлеба, и рыба ловко поймала его на лету. Надежда заворожено наблюдала, как ребенок кормит рыбину, которая так напугала своим неожиданным появлением.
Съев последний кусок, Жданов-Рыба благодарно фыркнула.
– Это особая рыба! – все так же серьезно произнесла девочка. – Она исполняет желания. Нужно только покормить ее…
Надежда улыбнулась. Заметив ее улыбку, девочка нахмурила носик.
– Ты мне не веришь?
– Верю, верю… – успокаивающе ответила Надя, с трудом сдерживая улыбку.
Девочка покачала головой.
– У тебя есть желание? – пытливо спросила она, не сводя глаз с лица Надежды.
Надя задумалась.
– Я хочу домой – ответила она, и все-таки улыбнулась.
Девочка пожала плечами.
– Для этого нужно просто проснуться – обиженно сказала она.
Надежда погладила девочку по голове.
– Ну, хорошо, значит, я хочу проснуться… – Она не успела договорить, как Жданов-Рыба раскрыла пасть, и высоко выпрыгнула из воды.
Солнце вспыхнуло на огромных, прекрасных чешуйках золота и из пасти рыбины раздался громкий пронзительный крик. И в этот миг что-то стало меняться. Окружающий мир сразу потерял свою прелесть, на глазах превращаясь в зыбкое марево.
Рыба плюхнулась в воду, и скрылась в глубине, вильнув на прощание огромным хвостом.
И сон растворился в тишине…
Надежда дернулась, приподнялась на кровати. Последний рыбий вскрик до сих пор стоял в ушах, но почему-то ей показалось, что она слышала его наяву. Какой-то шум, ворчание, и ожидание чего-то нехорошего.
Надежда протянула руку. Сергея не было – только пустая смятая постель. Это стало привычным для нее. В последнее время Сергей спал беспокойно – ворочался всю ночь, иногда что-то бормотал сквозь зубы. Все чаще и чаще, просыпаясь среди ночи от шума внизу, Надежда ловила себя на мысли, что очень скоро должно что-то произойти.
(И это вряд ли понравится тебе, крошка, если конечно ты не сторонница жестких ощущений…)
Пол ночи она лежала без сна, вслушиваясь как внизу тарахтит посудой супруг, не находя себе места от смутного беспокойства. Окружающая обстановка давила на нервы, заставляя поминутно вздрагивать, когда в невинном изгибе шторы или тени от перил, ей чудились страшные монстры, что затаились в нетерпеливом ожидании.
(Точно детка, и ты как никто другой знаешь, что темнота иногда таит в себе неприятные вещи, которые не могут не расстроить молодую жизнерадостную тетку, что готовится стать мамашей…)
Луна, светившая в окно, отражалась на полированной поверхности шкафа, и в ее тусклом свечении, мебель спальни приобретала какие-то невероятные очертания.
Вон то пятнышко, что отблескивает с самого краешка дверки похоже на огромный глаз, что подмигивает каждый раз, когда луна скрывается за черными тучами. А чуть дальше, огромная когтистая лапа, небрежно обхватила дверку, готовясь открыть ее одним, резким рывком. Словно в подтверждение ее мыслей, причудливые силуэты полуночи соткались в страшное чудовище, что таилось в шкафу. Еще немного и…
(Привет детка, надеюсь, ты соберешься с духом и уделишь мне немного времени?)
Дверка противно скрипнула.
Совсем тихо, чуть-чуть…
Она услышала его не ушами, нет – скорее почувствовала, как вибрирует дверка, открываясь. Возможно, ей показалось, или это немного сместилась тень от стула, но что-то было там, за ней, и оно выкарабкивалось наружу, чуть слышно чертыхаясь, путаясь в одежде.
(Хей-хо детка, погоди немного, и ты по-настоящему узнаешь, что такое страх, когда стоишь, не в силах шевельнуться, понимая, что еще немного, и будет поздно что-либо менять, что острые когти оставят глубокие кровавые борозды на нежной женской коже, и пасть, полная мелких, похожих на иглы зубов, исторгнет из себя торжественный рык!)
Надежда затаила дыхание, попятилась, отползая к спинке кровати, стараясь убраться как можно дальше от проклятого существа. От него нельзя было скрыться под теплым, пуховым одеялом – длинные лапы чудовища настигли бы ее и там.
Оно нашарит твое испуганно вздрагивающее тельце, и нырнет под одеяло, чтобы там, наконец, насытить свою утробу. Но все это произойдет немного позже, а сейчас…
Сейчас скрипнет, отворяясь, дверка, и существо вывалится из шкафа, наполнив ночную тишину омерзительным скрежетанием.
Если конечно… ты веришь во всю эту чушь, с ночными демонами, и существом, что живет в шкафу, выбираясь оттуда по ночам, пугать доверчивых простаков.
Ну уж нет.
С нее довольно!
Надежда решительно встала, отбросила одеяло. Нашарила выключатель, и тени ушли, растаяли как сон.
Там, в шкафу не было никого!
И не могло быть – достаточно было только однажды поверить в это, но кто знает, откуда, из каких неведомых глубин мироздания, проползают в наш мир чудища, способные свести с ума, одним своим видом? Неуемные фантазии сумасшедших художников, что рисуют отвратительных монстров – не есть ли они отражение чудовищ, существующих на самом деле?
Кто даст ответ на вопрос, что страшнее – выдуманные существа, дети полуночи, или монстры, что сидят где-то в глубине каждого из нас. И не окажется ли так, что даже самая неуемная фантазия померкнет, когда однажды, эти чудища явят свой дьявольский лик, вырвавшись на волю, чтобы нести смерть…
Надежда не собиралась искать ответы на вопросы, стоя посередине комнаты, она ловила себя на мысли, что была почти готова поверить во все это, в тот момент, когда почувствовала присутствие чего-то запредельного, чуждого, и сердце, бьющееся из груди, и холод в ногах, были тому лишним подтверждением.
Так же как и осознание того простого факта, что все катится к черту, и все маленькие секреты, что до поры до времени хранились в коробке из-под обуви, растаяли как дым.
Она поняла это совсем недавно, в тот миг, когда подняла крышку коробки, намереваясь положить на место найденное картонное сердечко, с нарисованной на нем стрелой.
Там, в коробке все было вверх дном, и маленькое фото, лежащее сверху, казалось положенным туда по ошибке.
Он знает все, детка, и теперь, все зависит только от того – соберешься ли ты, наконец, с духом, и выложишь ему все как есть, или будешь продолжать играть в идиотскую игру, уговаривая саму себя, что все в порядке; что все идет своим чередом, и лето будет долгим, а ночи приятными; да, детка, эта игра затягивает, поскольку так не хочется бросаться в омут, понимая, что ничего хорошего не ждет там, на самом дне, где нет течения; и можно упасть на мягкое илистое дно, уходя, растворяясь в сказочной неге, медленно закрывая глаза, прощаясь с надоевшим миром, вот только оттуда нет возврата, и темная вода ни за что не отпустит назад, и холодные волны сомкнутся над тобой, милая, и ветры унесут прочь все воспоминания…
И можно продолжать эту игру до тех пор, пока не станет возможным скрывать тот факт, что они крепко влипли, и очень скоро придется отвыкать от неспешного шатания по дому, в поисках самих себя. Вот только, какой от этого прок? Разве что обманывать самих себя, изображая глупое неведение, надеясь, что проблемы, уйдут сами собой, пропадут, исчезнут, оставив тень на лицах.
Надежда обвела взглядом спальню. Сергея не было слышно, и на мгновение в голову закрались шальные мысли.
(Он ушел, детка, и теперь все будет хорошо. Ушел навсегда, оставил вас вдвоем, в этом большом неуютном доме, ушел так же, как когда-то его папаша – упертый сукин сын, что не уставал показывать кто в семье главный…)
Надежда усмехнулась и вышла из спальни. Должно быть, он внизу, сидит за столом, взобравшись с ногами на табурет, следит за чайником, который никогда не закипает быстро, особенно тогда, когда нужно…
(Хей, детка, а быть может, он просто задремал там, на кухне, и видит красивые разноцветные сны?)
– Сережа – позвала Надежда, вслушиваясь в тишину дома.
Наверняка он спит за столом, и в бедном чайнике давно уже выкипела вся вода. Нужно растормошить его, пускай возвращается в спальню, а завтра утром, они обо всем поговорят. И каким бы трудным не казался этот предстоящий разговор, Надежде хотелось верить в лучшее.
– Все будет хорошо – прошептала Надя, спускаясь по лестнице.
Проходя мимо двери, ведущей в прихожую, она остановилась. Возможно, ей показалось, но из-за двери раздался какой-то шорох.
(Ну давай, крошка, загляни за дверку, и быть может чудовище, которого не оказалось в шкафу, на самом деле там?)
Надя замерла. Голос в голове шепнул и пропал, поставив ее перед выбором. Что лучше – заглянуть на минутку в прихожую, и убедиться в том, что она глупенькая перепуганная дуреха, или найти сначала мужа, чтобы потом уже вместе с ним, искать причину этих странных звуков.
Поколебавшись, Надежда все же решила разыскать Сергея.
– Сережа, ты где?
Она спустилась на кухню, и вошла, щурясь от света.
Сергея на кухне не было. Надежда нахмурила лоб. На столе царил полный беспорядок – разбросанная еда, крошки, опрокинутый стакан. И запах, – Надежда потянула носом – устойчивый запах…
(Да это же…)
Она бросилась к столу, схватила стакан, и поднесла к носу. Что-то звякнуло под столом, и под ноги ошарашенной Наде, выкатилась пустая бутылка из-под водки.
Вот так детка, и никаких иллюзий…
Все что ты можешь сказать – несколько глупых, банальных фраз, от которых не будет никакого проку. И теперь, когда он преступил запретную черту, что-то рухнуло, какая-то стена, которую они долго и методично возводили, то ли отгораживаясь от всего мира, то ли выстраивая опору для таких шатких, неустойчивых семейных отношений.
Это был удар в спину. И неизвестно теперь, что хуже – игра, в которую она играла с мужем, или будущее, в которое они проваливались вдвоем – с нескончаемыми пьяными ссорами и взаимными претензиями.
(Ох, детка, а еще, когда твой Сереженька пьян, он не прочь почесать кулаки. И если ты сомневаешься в этом, то у тебя еще будет возможность убедиться самой!)
– Что же ты делаешь? – беспомощно прошептала Надя, обращаясь, то ли к отсутствующему супругу, то ли к себе самой.
Нужно найти его, пока он не творил ничего плохого.
– Сережа, Сереженька…
(Куда же он запропастился?)
Надежда заглянула в ванную, включила свет.
Здесь его не было тоже. Только желтела облупившейся, растрескавшейся эмалью допотопная ванна, да загадочно отбрасывала тень корзина с грязным бельем.
Надежда покачнулась. Запах водки казалось, пропитал собой все. От него мутило, и Надежда, уже собирающаяся выйти из ванной, бросилась к унитазу, чувствуя, что еще немного, и захлебнется рвотой.
(Сейчас, детка, тебе будет лучше, потерпи…)
Она наклонилась, с трудом сдерживая дыхание. Стены ванной поплыли, и снова накатил омерзительный запах.
(Сейчас… еще немного…)
Ее вырвало, затем еще раз…
Надежда с трудом приподнялась, попыталась дотянуться до полотенец, висевших на двери, на шляпках гвоздей (Сергей так и не удосужился прикрутить обычные крючки), и чуть не свалилась от слабости.
Она вытерла лицо, и только после этого услышала голос мужа.
8. В погребе (продолжение)
Сергея опять обманули. Там, в подвале, не было ничего. Ничего… кроме боли…
Ее было так много, что казалось весь мир, состоит из боли, раскрашен ее оттенками, пропитан ее запахом. Боль была разной, и вместе с тем одинаковой. Она пронзала тело, огненными иглами, скручивала в жгут из оголенных нервов.
Боль заставляла вспыхивать золотистые искорки, которые разлетались в стороны, оставляя в глазах быстро темнеющие пятна. Все, что было вокруг, стало этой болью, и он сам, был ее частичкой. И когда он смог осознать это, все встало на место – и боль, и страдание, все это было необходимым придатком, неотъемлемым атрибутом, осознанной необходимостью, и источником всего этого было изломанное, искалеченное тело…
Он обнаружил себя лежащим на земле. Боль перетекала откуда-то снизу, начинаясь чуть ниже колен, и поднималась, вопреки желанию, застывая тугими комьями в груди. Он застонал, и боль тут же вспыхнула яркой вспышкой, на мгновение рассеявшей тьму.
(Ох, парень, похоже, ты крепко влип. Свалился вниз, большим куском протухшего куриного дерьма…)
Когда Сергей открыл глаза, то смог рассмотреть светлеющий прямоугольник вверху – похоже, он пролежал достаточно для того, чтобы уходящая ночь, подкрасила волшебной патиной наступающее утро, или наоборот, отключился совсем не надолго, и луна, вышедшая из-за облаков, решила обратить свой лик, осветив через небольшое окошко прихожей путь к свободе.
(Если ты только способен оценить этот подарок, маленький никчемный олух!)
– Черт… – прошипел Сергей, и попытался перевернуться на живот.
У него не получилось. Ноги казались набитыми ватой – два бесполезных бесформенных придатка. И только боль, что исходила от ног – придавала уверенность, что они есть на самом деле.
– Ну же… – он подбадривал самого себя, понимая, что на самом деле у него не выйдет ни черта, и придется проваляться всю ночь, вот так, на холодной земле, в ожидании утра, когда любимая женушка соблаговолит поднять свой мясистый зад из теплой постельки, и заглянет, наконец, не надолго в прихожую; и даже тогда, когда она заметит дырку в полу (о, даже тогда!) ее куриные мозги не сразу сообразят, что нужно заглянуть внутрь (представь только – она будет тупо таращиться на беспорядок в прихожей, пытаясь понять, что же произошло на самом деле, даже и не пытаясь помочь тебе, маленький покоритель подвалов, парнишка-Сергей).
– Может, стоит посмотреть на все это с другой стороны? – обдав ледяным дыханием, совсем рядом проскрипел чей-то голос.
Сергей дернулся, и боль тут же прошлась обжигающей волной, разбрызгиваясь мутной, с привкусом крови, пеной.
– Кто здесь?
(Хей, парень – похоже, у тебя уже вошло в привычку задавать этот вопрос, каждый раз, когда с тобой приключается что-нибудь из ряда вон выходящее, быть может, для тебя это способ решить все проблемы, которые ты с таким упорством сам себе создаешь?)
– А сам-то как думаешь? – проскрежетал голос, словно глумясь.
Этот голос был знаком ему, как никакой другой.
– Ага, парень – согласился голос. – Теперь я всегда буду с тобой. И если ты решил, что не стоит прислушиваться к советам старого друга, то вот что я тебе скажу – ты просто кретин. Тупой гребаный кретин.
– Иди к черту – пробормотал Сергей. – Я выбираюсь отсюда.
– Не спеши – посоветовал голос. – Я думаю, нам с тобой есть, о чем потолковать.
Сергей ухмыльнулся. Если бы не темнота, то улыбка бы вышла что надо. Но теперь, в этом месте, где ожидания и надежды, сплелись и перепутались в огромный, шевелящийся, мохнатый клубок, он сам понимал, насколько глупо это выглядит.
– Точно! – довольно заржал голос. – Каждый раз, когда я наблюдаю за тобой, мне хочется лопнуть от смеха, и только чувство долга удерживает от этого опрометчивого поступка. Ладно. Давай, для начала разберемся, что к чему. Как я посмотрю, ты из тех чудаков, которые способны на подвиг, если им конечно перед этим правильно обрисовать перспективы…
(Ты неудачник, парнишка – вот, что на самом деле я пытаюсь тебе тут втолковать…)
Сергей чуть приподнялся на локтях, словно ожидая, что действительно произойдет чудо, и маленькая золотая рыбка раскроет рот, полный мелких зубов, чтобы выкрикнуть волшебное слово, способное все изменить к лучшему.
Чуда не произошло. Боль по-прежнему была с ним, пусть и стала более привычной, не такой острой, и, если подождать, еще чуток, можно было вполне не обращать на нее внимания, благо с ним были холодная решимость, и… голос.
– Гм, даже не знаю, с чего и начать – задумчиво пробормотал голос существа. – С одной стороны, мне глубоко побоку все твои закидоны, тем более, что мне противны неудачники, неспособные навести порядок в собственной голове, но с другой – видит бог, парень, если отбросить все эти мелкие промахи и сомнения, ты мне даже в чем-то симпатичен.
– Начни с начала – прохрипел Сергей, и оттолкнулся от земли.
– А ты, как я посмотрю, крепкий орешек – одобрительно произнес голос. – Или, по крайней мере, пытаешься казаться таким. Ну что же, я скажу пару слов, если ты не против.
Сергей был не против.
– Кто знает, может быть, чудеса и на самом деле случаются – продолжил голос. – И то что ты здесь сейчас, тоже в какой-то степени чудо… Ну посуди сам – довести себя до такого, мог только безнадежный псих, который не дружит с самим собой. Ты валяешься, как драный мешок, до отказа набитый самым свежим, самым первосортным дерьмом, которое буквально вываливается изо всех щелей и прорех, и пытаешься говорить с голосом, который звучит в голове.
– Ох…
Сергей застонал, переваливаясь на живот. Он с ужасом ощутил, как ноги, неохотно, словно два ватных валика, перевалились вслед за телом.
(Крепко влип!)
– Или посмотреть на эту толстуху! – не унимался голос. – Подумать только – воображать себя невесть кем! Все эти маленькие секреты, в коробке из-под обуви…
– Маленькие секреты… – эхом повторил Сергей, и попытался отжаться дрожащими от боли руками.
– А главное – она действительно считает тебя неудачником, не способным сложить один и один, даже не понимая того, что все ее мысли, лишь шелуха, в которой даже и не сыскать ничего стоящего, поверь, малыш…
– Ну, так помоги мне – прошипел Сергей, и упал, корчась в судорогах, не в силах вздохнуть.
Разноцветные пятнышки, окаймленные темным, яркие радуги, всполохи боли, и обнаженные нервы, предусмотрительно политые свежим желудочным соком – все только для тебя, малыш, было бы желание, участвовать во всем этом, не так ли?)
Нет не так! Мир это не только резкие краски боли в зубовном скрежете, не только обманутые надежды и напрасные ожидания, и огромный замок, за которым немножко чуда, тоже часть всего этого; и время, и страх, и ослепительная ярость – маленькие вехи, они могут указать правильный путь, малыш, нужно только копнуть поглубже, и мир засияет, раскроется навстречу, и время застынет и обернется вспять, туда, где солнце и зеленая трава, где ветер и дождь, где снег искрится под ногами, и желтые листья падают в воду, чтобы покачиваться маленькими корабликами; и ты отбросишь все лишнее и ненужное, рванешься в этот мир, оставляя позади страхи и сомнения, и все то, что не дает покоя, долгими ночами, и даже пятна слюны на подушках – несусветные мелочи, которым не место на твоем пути, парень…
Совсем не место.
Копни глубже, не отвлекаясь на маленькие глупости, что застилают глаза.
Начни с начала, слушай голос существа, что живет в тебе, помогает тебе, подменяя боль и слабость, холодной решимостью.
Начни с начала, считай вслух, и пусть каждая цифра отзовется дьявольской болью в переломанных ногах.
– Раз… – прошептал Сергей, и оттолкнулся рукой от пола.
– Давай, малыш – одобрительно зашептало существо, прячась где-то во тьме погреба.
– Два… – он перенес вес тела на локоть, и начал разгребать землю, пачкаясь, раздирая пальцы о щебенку.
Боль заставила тихонько взвыть, сквозь стиснутые зубы. В глазах заплясали золотистые искры. Сергей зажмурился, он от этого не стало темнее. Боль рассыпалась роскошным веером искр, вела за собой в дивную страну забвения, в которую так легко попасть, но очень трудно, почти невозможно покинуть.
– Хей-хо, малыш – замерло в ожидании существо…
– Три! – Сергей набирал полные пригоршни земли, углубляясь, пытаясь добраться до того, кто жил там, в глубине, спал равнодушным сном, даже не догадываясь о том, что самое время растормошить это сонное царство, где в коробках из-под обуви хранятся секреты, а в шкафу живет существо, что так отвратительно причмокивает, катая в пасти маленькие глиняные горошины.
Что-то вздрогнуло, в темном, сыром помещении погреба.
– Четыре… пять…
Замерло в немом восхищении существо, и Сергей принялся быстрее раскапывать землю руками, понимая, что еще немного и…
Мир сдвинется, и покоренное пространство обречено вздрогнет, расширяясь, теряя привычные очертания.
Мир сдвинется, и время станет похожим на кисель, на студень, что вздрагивает в металлической мисочке каждый раз, когда ты дергаешь рукоятку старого холодильника, пытаясь открыть дверку.
– Шесть! – Запах гари усилился, и Сергей почувствовал, как первая капля крови скатилась по подбородку.
(Не все так плохо малыш, главное, что ты способен взять себя в руки, а это уже само по себе, что-нибудь да значит!)
– Семь – проскрипело вместе с ним существо.
Он углубился уже достаточно глубоко. Под пальцами зачавкало, и Сергей улыбнулся, чувствуя, как размазывается по пальцам, холодная глина.
Боль может быть сильной.
Настолько сильной, что кажется еще немного, и все потеряет смысл, останутся только боль и страх того, что эта боль никогда не прекратится, останется навеки, подменит собой все ощущения.
Боль может быть очень сильной, невероятно сильной.
От нее хочется кричать, выворачиваться на изнанку. Трогать небо руками, ползти по дорожке из битого стекла, слизывать шершавым языком металлическую стружку. Все что угодно, лишь бы не было ее – королевы-боли, холодной красотки с кровавыми губами и тяжелыми свинцовыми грудями.
Она заполняет тебя без остатка, проникает в каждую щелочку, в самые дальние уголки, о которых даже и не подозревал, не догадывался. Она похожа на мед, такая же тягучая, и даже в чем-то сладкая, но не так-то просто отмыться от нее, забыть про нее.