Текст книги "Бог из глины"

Автор книги: Иннокентий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 38 страниц)

6. Ключ

Завтрак получился несъедобным. Вермишель в кастрюле слиплась в один комок. Надежда ковырнула вилкой студенистую массу и запоздало подумала, что нужно было сливать воду минут на десять раньше. Мясо подгорело, но и без того хватало забот – в мойке дожидалась гора грязной посуды, полы в кухне напрасно надеялись, что их протрут влажной тряпкой, а наверху, в библиотеке голодный муж листает подшивки, что-то, недовольно бурча под нос.

Надя села за стол. Обхватила голову руками. В который раз она сидела так, чуть раскачиваясь, размышляя о нелегких буднях совместной жизни. Все шло не так. Зима бушевала не только за окном – она протянула свои руки в сердца, покрывая инеем, заставляя, все дальше отстраняться друг от друга. Особенно это стало проявляться в последние месяцы.

(С того самого дня, детка, как ты переступила порог этого дома, не так ли?)

Да, все так, хотя, может быть, начало этой стуже было положено раньше? Еще когда они стояли на разбитых ступеньках городского загса, и уже тогда в глазах Сергея можно было увидеть, ту лютую тоску. Тоску, которую она старалась не замечать, всем сердцем надеясь, что ей показалось, что на самом деле все будет просто прекрасно, и два любящих сердца будут биться в унисон.

Пока что, окунувшись с головой в прелести домашнего быта, она могла констатировать один факт – хорошей хозяйки с нее не вышло. Надежда решительно встала. Содержимое большой алюминиевой кастрюли отправилось в мусорное ведро, туда же полетели куски подгоревшей свинины – неудавшиеся отбивные. Тем лучше – Сергей не любил особо ни первое, ни второе. Вернее мясо пришлось бы ему по вкусу (будь она немного лучшей поварихой), но не вкупе с вермишелью, как не крути. Вообще в последнее время, что-то творилось с ее головой. Надежда точно помнила, как собиралась приготовить картофельное пюре. Она набрала картошки, из большого грубо сколоченного ящика, стоящего в тамбуре за шторами, (Сергей самолично наполнил его клубнями еще осенью), и благополучно забыла про нее, спохватившись тогда, когда мясо уже было практически готово. Потом она впопыхах варила вермишель, совершенно упустив тот факт, что мясо, предоставленное самому себе, покрылось коричневым загаром, так что о завтраке можно было позабыть.

Надежда дернула ручку холодильника. Яйца, сало, пудинг в эмалированной миске – есть, где разгуляться фантазии. Надежда поставила вариться яйца, нарезала длинными тонкими ломтями сало. Нужно будет глянуть, что есть в погребе.

Надежда развела руками шторы (все никак не доходили руки, выбить из них вековую пыль) и мышкой нырнула в темный проход. На небольшой площадке было сыро и пахло чем-то заплесневевшим. Надя на ощупь (Сергей так и не удосужился провести свет в тамбур) открыла дверь погреба и шагнула вовнутрь. С трудом нашла выключатель – под потолком зажглась в надбитом патроне обвешенная паутиной лампа, свисающая на растрескавшемся от времени, перекрученном проводе.

Погреб как погреб. Банки с солениями, стоящие рядами на полках вдоль стен. Куча какого-то мусора в ближайшем углу – взгляд выхватил донельзя грязный валенок, что высовывался из кучи, словно ему захотелось на миг глотнуть свежего воздуха, чуть дальше стоял вверх дном небольшой деревянный ящик, на котором Сергей аккуратно сложил горку из консервов. Дальний угол скрывался во тьме. Свет лампочки почти не доставал туда. Надежда ступила по холодному земляному полу, всматриваясь в темноту. Черт – ничего не видно. Осторожно нащупывая пол ногами в домашних тапочках, она двинулась вперед.

Подвал закончился деревянной стеной, вдоль которой также как и везде примостились полки, забитые до отказа разным хламом, подобным тому, что валялся у входа.

Нужно будет заставить Сергея, навести здесь порядок – про себя решила Надежда, и повернулась, чтобы выйти. Тихий шорох, неожиданно раздался сзади, заставив вздрогнуть. Сердце подпрыгнуло и только чудом осталось в груди.

Шорох повторился. На этот раз он оказался намного громче, словно что-то там, за фанерной перегородкой только и ждало своего часа, чтобы выпрыгнуть и вонзить острые зубы в нежную девичью шейку…

Надежда застыла.

– Ну же, давай повернись, посмотри что там – прошептала она, и осталась неподвижной.

Шорох стал намного громче. Было в нем что-то такое… вызывающее. Словно тот, кто шуршал там, за стеной, вдоволь насладился ее испугом, и теперь ему показалось недостаточным то, что молодая толстушка стояла как вкопанная, не в силах повернуться.

Хей, детка, так и будешь стоять, словно глиняный истукан? Если ты не в силах повернуться, то, как же ты надеешься выбраться отсюда? Или ты решила остаться здесь до тех пор, пока проголодавшийся муж не начнет разыскивать свою ненормальную женушку и не заглянет невзначай в старый погреб, где его любимая застыла мешком дерьма, пугаясь ударов собственного сердца, то ли услышав, то ли придумав будто услышала странный шорох, источником которого может быть что угодно – возможно скрипнула полка под тяжестью барахла, в беспорядке наваленного неизвестно кем, а может быть мыши затеяли возню, мотаясь между стеклянными банками, которые неплохо было бы оттереть от пыли.

Крошка, все, что нужно тебе сейчас, поднять ногу, и сделать шаг. Нет, если ты, конечно, действительно решила остаться здесь, то ничего этого делать не нужно. Но тогда (не хотелось бы тебя пугать, Наденька), тебе придется встретиться лицом к лицу с тем, кто шуршит за стеной, заставляя стоять столбом в грязном холодном погребе.

(Ну как толстушка, готова ли ты глянуть в лицо хозяину этого погребка?)

Надежда всхлипнула. Ей не нужно было ничего такого. На кухне варились яйца, и если она не хотела, чтобы они составили компанию вермишели, то следовало вернуться на кухню и снять их с печки.

Ну же, такой пустяк – сделать первый шаг. Поднять ногу, переместиться немного вперед, опустить ногу. Нехитрая наука. Вот только… нога отказывалась подниматься.

Наступила тишина.

(Хей-хо детка. Сейчас, погоди минутку…)

Да что же это такое? Словно неведомое существо поселилось там, за стеной и только поджидает своего часа, чтобы…

(Выскочить, выпрыгнуть…)

вонзить клыки в ее тело.

Это существо! – внезапно поняла Надежда. То самое существо, что гналось за ней во снах. Это оно разбрасывало кресла в зале ожидания, оно вставало рядом с ней, держа в руках свадебный букет, в котором так удобно примостился отрезок ржавой водопроводной трубы. И сейчас оно притаилось там, в темноте, слушая, как бешено стучит ее сердце.

– Хей, детка – напевает существо – я высосу твой мозг через трубочку, и буду смотреть, как тускнеют глаза, из которых по капле уходит жизнь, а потом выпью их.

(Хей-хо, Надежда – иногда реальность намного страшнее самого страшного кошмара)

– Беги детка, беги – поет существо. – Пока тебе есть, чем бежать. Я буду грызть твои коленные чашечки, и выложу из костей твое имя.

(Косточки сложатся в причудливый узор, в котором будет все – и боль и страх…)

Давай Надежда, шевели своими толстыми бедрами. Не теряй драгоценного времени.

– Мне показалось – упрямо прошептала Надежда. – Это просто… мыши.

Точно так, детка – маленькие отвратительные серые существа, что носятся как угорелые, задевая хвостиками банки, оставляя тоненькие следы на пыльной поверхности.

Сразу после этого ей стало намного легче. Ответ лежал на поверхности, и она схватилась за него, как утопающий за соломинку. Надя засмеялась. Тьфу ты черт – испугалась как дурочка, а это всего лишь гребаные мыши. Насколько становится легче, когда придумаешь рациональное объяснение всему непонятному, потустороннему, от которого веет неприкрытым ничем ужасом. Маленькие мышки – мать их так. Пускай шуршат себе, лишь бы не было повода сомневаться в собственном рассудке.

Твое воображение немного разыгралось – только и всего. Нет никого за этой стеной. Если подумать хорошенько, то можно сообразить что эта дальняя стена погреба как раз граничит с другим погребом, тем самым, попасть в который можно из прихожей, стоит только открыть прямоугольную крышку, которую давным-давно прибили на совесть, чтобы никаким толстухам было неповадно совать свой нос, куда не следует. И мышиное гнездо, где-нибудь там, в темном пространстве ТОГО погреба – обычное дело. Маленькие твари так любят прятаться в темноте, и тонкий отвратительный писк слепых мышат тому подтверждение.

Надежда облегченно вздохнула. Конечно, она не слышала ничего такого, но при необходимости можно было представить себе, как у самой стены, в сыром углу, мыши натаскали обрывки газет, кусочки войлока из того самого валенка, что вольготно расположился в середине кучи у входа, и прочий мусор, чтобы соорудить гнездо и наполнить ее детенышами. Этими маленькими омерзительными мышками, которые вырастут и станут большими, сытыми мышами.

Теперь дело оставалось за малым – попытаться выбраться из этого чертового подвала, ничего не задев, и не разбив. Сущие пустяки.

Надежда вздохнула еще раз. И поймала себя на мысли, что готова стоять здесь целую вечность, лишь бы только не пришлось потом убедиться, что ноги окончательно отказались повиноваться ей.

– Ты неуклюжая дрянь – прокаркал в голове голос матери.

Когда-то в детстве, Надежда хорошо запомнила этот случай, мать сварила огромную кастрюлю компота. Кастрюля стояла в холодильнике, на нижней полке. Однажды прекрасным утром, маленькая Надя (ей было лет восемь) решила выпить стакан компота. Мама возилась на кухне, и Надя решила не отвлекать ее. Она подошла к холодильнику, и открыла дверцу. Кастрюля была наполнена до краев. Надя осторожно взяла кастрюлю и вытащила ее из холодильника. Закрывая ногой дверцу холодильника, она слегка покачнулась. Этого было достаточно, чтобы холодный компот выплеснулся из-под крышки кастрюли, прямо ей на ноги. От неожиданности Надя тихонько ойкнула и благополучно выронила кастрюлю, которая упала на пол, обдав компотом добрую половину коридора.

В этот миг время словно замерзло. Надя отрешенно смотрела, как бардовая лужа увеличивалась прямо на глазах.

Мать подняла голову и посмотрела на дочь. Надежда заметила, как на лице матери медленно собираются тучи. Надя стояла в самом центре огромной лужи компота и не могла даже пошевелиться, чувствуя, как промокают тапки.

Так они и стояли вдвоем. Мать, упершись кулаками в стол, и маленькая девчонка, в луже компота. Секунды растянулись до предела, чтобы лопнуть с громким оглушительным треском.

– Что ты стоишь – взорвалась мать. Надежда буквально чувствовала поток ярости, что исходил от матери.

Она сейчас лопнет – внезапно поняла Надя – просто разлетится на маленькие кусочки, начиненные яростью, словно снаряд порохом. Она разорвется от переполняющей ее злости. Испачкает обои окровавленными ошметками, оставив потеки.

– Ты… – Мария Сергеевна шевелила губами, не в силах что-то произнести – ты… маленькая неуклюжая дрянь.

Надежда вздрогнула. Мама не разлетелась на куски, и она по-прежнему стояла у холодильника.

– Что ты стоишь – заорала Мария Сергеевна – что ты стоишь!? Шевелись давай. Или ты вообразила, что я буду убирать вместо тебя?

Потом Надежда долго вытирала пол тряпкой. Десять литров компота разлились по коридору, намереваясь впитаться в пол, заполнить собой каждую щель.

Но главное было не в этом. Главным было то, что как тогда, так и сейчас, Надежда стояла как вкопанная, и некому было подстегнуть ее, чтобы она, наконец, могла тронуться с места.

– Ты неуклюжая тварь – прошамкал голос. – Может быть этого будет достаточно для того, чтобы ты убралась отсюда ко всем чертям?

– Возможно – пробормотала Надежда и сделала первый шаг. На этот раз получилось лучше некуда. Стоило только сдвинуться с места и обручи, стягивающие тело исчезли. Голова прояснилась, и запах сырости вновь ворвался в ноздри. Надежда ощутила странную легкость, словно кто-то невидимый дал ей шанс, взвесив и оценив неведомые ей достоинства, и очевидно решил, что простушка в домашнем халате еще сгодится на что-нибудь.

Ей даже хватило силы оглянуться. Полки оставались полками, и стеклянные банки на них все так же пылились в темноте.

Надежда присмотрелась. Толстый слой пыли лежал неподвижно на растрескавшихся деревянных досках. Значит этот кто-то (любитель пошуметь) находился за деревянной стеной погреба.

Это точно мыши. Можешь биться об заклад, что это именно они. И словно прочитав ее мысли, за перегородкой что-то скрипнуло.

Надежда попятилась, ощупывая пол прохудившимися тапками. Не хватало еще оступиться и с грохотом полететь вниз. То-то шуму будет.

Наступила тишина.

(Возвращайся назад дуреха. Шоу закончилось, можешь выбросить неиспользованный билет.)

Надежда осторожно повернулась. Несколько шагов и она выберется из этого чертового погреба.

Когда Надежда проходила мимо кучи мусора у входа, она краем глаза заметила, как что-то блеснуло. Не иначе золотая монетка в куче дерьма – невесело подумала Надя. Ей не очень-то хотелось задерживаться хоть на секунду, но она решила остановиться, чтобы глянуть, что может блестеть в этом пыльном царстве. Ей стало любопытно.

(Просто решила засунуть свой длинный любопытный носик.)

– Пусть так – подумала Надежда вслух.

Она заслужила небольшую компенсацию за минуты, проведенные в дальнем углу погреба.

Большой латунный ключ торчал из середины кучи. Надежда осторожно подцепила его. Ничего особенного – ключ как ключ. Единственное, что немного смущало – его размеры. Ключ оказался толщиной с ее мизинец. На головке ключа были вырезаны какие-то цифры и буквы.

– Интересно, какой же замок открывает это чудовище? – Пробормотала Надя.

Судя по величине ключа, замок должен был быть просто огромным. Ничего подобного она не видела. Наверно самого замка уже давно и след простыл, решила Надежда и задумчиво посмотрела на ключ.

Выбросить его и все дела. Назад в кучу мусора, где ему самое место.

С другой стороны, было в этом ключе что-то такое… притягательное. Он удобно разместился в руке, лаская ее своей тяжестью.

Надежда машинально засунула находку в карман халата, и отправилась восвояси. Она вышла из погреба как раз за секунду до того, как в кухню вернулся ее муж.

7. Разговор на кухне

Сергей сумрачно смотрел, как Надежда жует бутерброд. В последнее время это стало для нее любимым занятием. Каждый раз, когда любимая женушка попадалась ему на глаза, ее рот был постоянно чем-то занят. Неудивительно, что некогда аппетитные бедра медленно, но неуклонно превращались в огромные окорока.

(А потом она просто превратится в гору колышущейся плоти, подумать только – иногда тебе нужно будет изображать страсть, пытаясь пристроиться между ее ляжек, вот потеха!)

А эта дурацкая привычка прятать, где только можно обертки от конфет! Сергею приходилось вылавливать цветные фантики в самых неожиданных местах. Казалось, в доме нет ни одной щели, куда благоверная не постаралась бы впихнуть очередную обертку.

Незадолго до этого он спустился в кухню, чтобы поинтересоваться ходом приготовления завтрака. Не то чтобы он испытывал зверский голод, но последние полчаса Сергей ворошил прошлое, переворачивая страницы журналов, и вслушивался, как озабоченно тарахтит посудой Надежда, явно пытаясь удивить мужа каким-нибудь кулинарным чудом. Чуда не произошло. Прождав безрезультатно еще минут пятнадцать, Сергей понял, что опять придется довольствоваться пригоревшей яичницей. Когда ему надоело вслушиваться в тишину на кухне, он решил проведать непутевую супругу.

Он застал ее выходящей из темного проема, ведущего в погреб и омшаник. Надежда старательно прятала взгляд, и сразу мышкой юркнула к холодильнику, принялась копаться в нем, с преувеличенным вниманием.

(Не кажется ли тебе парень, что у любимой завелся маленький секретик? Секрет, секретик, секретишко…)

Надежда вытащила из холодильника остатки сыра, кусок замерзшего масла на белом фарфоровом блюдце, колбасу, и что-то там еще. Сергей, подняв брови, наблюдал, как Надежда сооружает некое подобие бутербродов. Все было просто великолепно. И вот теперь она жевала огромный бутерброд, как-то подозрительно отводя в сторону взгляд.

– Что? – первым не выдержал Сергей.

Надежда отставила стакан молока.

– Ничего… – пробормотала она.

– Уверена? – Сергей не сводил с нее глаз. Что-то было не так. Словно… словно она пыталась скрыть от него что-то важное.

Надежда кивнула. Она машинально смела крошки со стола, и уставилась тяжелым взглядом на Сергея. Вообще-то ей было о чем потолковать с любимым муженьком. Все что происходило в этом доме, смахивала на начало кошмара, когда все декорации подготовлены, действующие персонажи замерли в ожидании действа. Короткий взмах руки режиссера и…

(Хей, крошка, тебе на самом деле интересно, что будет дальше?)

Все эти сны, тревожные ожидания чего-то страшного, – оно грядет волной неописуемого ужаса, сплетая сон и явь в одну кошмарную нить, и нет способа предугадать, что будет потом. Останется ли все как есть, или рухнет прямиком в бездну. Сны похожие на явь. Реальность, что размазана странными, причудливыми картинами. Веселое безумие, стекающее густой липкой кровью в этих проклятых снах…

Хорошенько потолковать обо всем этом. Чтобы не осталось ничего недосказанного. Вот только… в таком случае придется выложить всю правду. Правду, что проявилась двумя параллельными черточками на полоске бумаги.

Только так, и не иначе. Выбросить карты на стол, показать все козыри. По-другому она не могла.

(Ты же собираешься быть честной, со своим любимым мужем?)

Жаловаться на все происходящее, забыв про секреты – это было бы неправильным.

Маски долой!

(Ну же, расскажи ему обо всем! Или ты боишься, дуреха?)

Сергей смотрел на нее, и его взгляд обжигал. На мгновение Надежде показалось, что это то самое безумие, что царило в ее снах, окрашивая их в кровавый цвет, вспыхнуло в глазах мужа.

– Этот дом… – начала она. – Я не знаю, это все так неправильно…

– Неправильно, что? – Сергей цедил слова, словно ненароком опасался, что скажет что-то лишнее. То, чего она не должна слышать. Пока…

Надежда прикусила губу. Слова, обернутые в блестящую обертку полуправды – будь осторожна, толстушка!

– Мне страшно – прошептала она. Сергей вздохнул – главное не волноваться. – Наверно нам нужно поговорить обо всем, что происходит…

Каждый раз, когда Сергей слышал эти слова, ему хотелось только одного – запихнуть их обратно в глотку, откуда они имели неосторожность вырваться.

– Что происходит, что? – Если она решила завести его, то это ей удалось сполна. Сергей заставил себя разжать кулаки.

(Держи себя в руках, малыш. Не дай этой стерве достать тебя…)

Надежда почувствовала, как слезинка покатилась по щеке, прокладывая первую дорожку. Только не плакать. Он не должен видеть слез.

– Я не знаю… – слова давались с трудом. Что она могла рассказать мужу? О том, что чувствовала себя чужой в этом маленьком мире, ограниченном стенами проклятого дома?

(Убирайся прочь, жирная, похотливая сука…)

Иногда тяжело подобрать нужные слова. Словно опускаются тяжелые шторы, не давая заглянуть в глубь самого себя. И тогда все, что остается – с трудом собирать слова, выстраивая длинные неуклюжие предложения, приходя в отчаяние оттого, что нет возможности сказать все, что хочется сказать. Третий глаз покрывается грязью, искажает реальность, не давая увидеть ее, передать все мысли и ощущения.

Что может быть легче? Подойти поближе, и прокричать прямо в ухо, так, чтобы любимый муженек не пропустил ни одного слова.

Это дом! Гребаный дом, в котором все против нее. Эти мрачные стены, холодные неуютные комнаты. Сны, в которых слишком мало от сна, и много больше яви, голоса в голове, что терзают душу, да много чего еще…

Вот только сделать это нелегко. Совсем трудно. Труднее даже, чем оторвать ногу от земли, стоя столбом в затхлом погребе, тупо рассматривая, как пылятся на полках трехлитровые банки, вдыхая сырой воздух, ощущая присутствие чего-то постороннего, нездешнего.

Сергей смотрел, как Надежда смешно морщит нос.

(Ты только представь, как в этой маленькой головке рождается некоторое подобие мысли…)

Он облизал губы. Ему вдруг захотелось напиться. Вдрызг, как раньше, чтобы возвращаться домой, нащупывая дорогу, спотыкаясь в розовом тумане, что становился вдруг осязаемым, наполнял душу смыслом. И все проблемы съеживались до размеров горошины, становились несущественными.

Сергей мотнул головой. Колокольчики звякнули, и наступила тишина.

Он молчал, рассматривая столешницу. Молчала Надя, вытирая слезы, и только пламя гудело в латунных форсунках, словно рой пчел.

Что-то было не так в этом разговоре. Это было похоже на игру в слова. Когда окончание каждого слова служило началом следующего. Вот только, похоже, один из них мухлевал, пытаясь увести цепочку слов не туда, куда следует…

(Что-то не так. Посмотри на нее, малыш – толстушка себе на уме. Парень, это же ясно как божий день.)

– Маленькие секреты – пробормотал он.

– Что? – спросила Надежда. – Что ты сказал?

– Нет… ничего – спохватился Сергей.

Все хорошо. Все просто отлично.

(Хей-хо, крошка – все в порядке)

И если кто-то сует свой маленький носик не в свои дела, то у него очень скоро могут появиться очень серьезные проблемы. Тем более, если у этого кого-то есть нехорошие секретики. Маленькие гребаные скелетики в шкафу…

– Ладно, я наверх. – Сергей отставил недопитый стакан молока, и вышел из кухни, всем своим видом демонстрируя серьезность намерений человека, у которого слишком мало времени, чтобы тратить его на всякую ерунду, вроде словесных перепалок с вконец зарвавшейся супругой.

Надя осталась сидеть за столом. Она рассматривала хлебные крошки, которые сложились в причудливый рисунок на поверхности стола. Все будет хорошо, подруга, главное держать себя в руках.

(И не совать свой любопытный нос, в проход, отгороженный пыльными шторами…)

И да прибудет в тебе уверенность в завтрашнем дне. Вот так вот, крошка…