Текст книги "Бог из глины"

Автор книги: Иннокентий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

10. На чердаке

Надежда с самого утра отправилась навестить любимую матушку, и Сергей слонялся по двору, думая, чем занять субботний день. Женушка отбыла на чихающем, испускающем клубы дыма «Москвиче», и теперь наступило блаженное время, когда можно не боятся того, что дражайшая половина будет неотступно следить за ним (совать свой любопытный нос, куда не следует!), словно выискивая возможность упрекнуть, в чем-либо.

Зима ушла, но после трех месяцев, проведенных в снежном плену, в холодных стенах дома, словно какая-то стальная заноза, засела в груди, и каждый раз, когда Сергей, раз за разом прокручивал в голове все веселые деньки, что остались в трескучих морозах, он приходил к выводу, что семейный кораблик все глубже и глубже погружался в стоячее болото, заставляя расступаться зловонную топь, выпуская пузыри, чтобы найти упокоение где-нибудь на дне, куда не попадают солнечные лучи.

По правде, говоря, эта толстуха стала доставать его своей непроходимой тупостью. Она словно специально раскачивала лодку, находя какой-то изощренный кайф от того, что ему с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее сдерживать себя.

Ладно, к черту все эти толстушечьи проблемы. Сергей повернулся, задумчиво рассматривая громадину дома. Дом как дом – два окна внизу, два вверху. Еще выше, дверка чердака. Там, под крышей, много пыли. Скорее всего, чердак под завязку забит различным хламом, хотя кто знает – сам Сергей никогда не был там. Интересно, что скрывается за этой маленькой дверкой?

Сергей подошел к дому, и задрал голову.

Высоко.

Когда-то давно, к стене была прислонена огромная лестница, по которой дед забирался наверх. Пробовал подняться по ней и Сережка. Он до сих пор помнил, как закружилась голова, и мир поплыл куда-то вбок, когда он добрался до середины.

(Ха, вспомни-ка лучше, как маленький мальчик хлюпал носом, не в силах спуститься, и как поблескивало солнце, сквозь мокрые ресницы, а еще он звал дедушку!)

С тех самых пор, содержимое чердака оставалось тайной за семью печатями. Позже когда Сережка подрос, и мог уже смело карабкаться по лестнице, не боясь высоты (и к тому времени во всей округе не осталось ни одного дерева, на которое бы Сережка еще не успел взобраться), дед разобрал эту чертову лестницу, и ее деревянные остатки гнили где-то во дворе, за летней кухней.

Сергей улыбнулся. Иногда приятно копаться в прошлом, находя обрывки воспоминаний, про которые и думать позабыл. И чем неожиданнее были такие находки, тем больше волшебства было вокруг. Это как найти золотую монетку на пыльной дороге. Монетку, которую ты потерял много лет назад, и теперь нежданно-негаданно нашел вновь.

Но как бы то ни было, для того, чтобы посмотреть, что же там, на чердаке, придется немного постараться. Тем более, что Сергей с самого начала собирался взобраться наверх, посмотреть как обстоят дела с крышей, чтобы в первый же дождь не возиться с тазиками и ведрами, подставляя их под мутные от штукатурки капли.

Сергей заглянул за летнюю кухню. Из гниющих кусков дерева трудно было соорудить лестницу, но он не собирался сдаваться просто так. В сарае, насколько он помнил, пылились длинные деревянные брусья, что же касается перекладин, в дровах среди разной гнили, должны найтись несколько вполне приличных досок.

Так и вышло. Сергей вытащил из сарая несколько брусков, затем приколотил к брусьям найденные перекладины. То, что получилось, назвать лестницей можно было с большой натяжкой, но лучшей, черт возьми, у Сергея не было!

Сколотив несколько секций, он изготовил лестницу, достаточную для того, чтобы забраться на крышу. Прислонив ее к стене, Сергей начал восхождение.

Где-то на середине пути, он остановился. Лестница опасно прогнулась под его весом, и слегка потрескивала при каждом движении. Сергей представил, как старое дерево подламывается, и он нелепо размахивая руками со всей дури шлепается о землю, ломая кости.

(И вот что парень, – это будет не первый раз, когда бедные косточки не выдерживают нагрузки)

А потом… Сергей знал, что будет потом.

Боль, много боли. Боль, от которой волосы встают дыбом, и в глазах вспыхивают маленькие искорки. И стальные шурупы, что вкручиваются в тело, заставляя его вибрировать, в ожидании, когда же прекратится эта мука!

О, это все можно будет вспомнить, если гнилое дерево решит, что из него получился никудышный альпинист. А может быть и нет, если ты не будешь торчать как последний остолоп, остановившись посредине, забыв, зачем ты собственно лезешь наверх. Давай, парнишка, шевелись, пока не поздно!

Сергей ухмыльнулся. Ему стало страшно, но он не собирался сдаваться. Ни в коем случае!

Он пополз дальше. Добрался до дверки. Маленький навесной замочек, который висел на петлях, и был невиден с земли, оказался достаточной причиной для того, чтобы выругаться. Жданов с проклятиями спустился по лестнице. Путь вниз оказался намного быстрее. Ступив на землю, Сергей, в который раз задрал голову. Дверь манила своей недоступностью, словно обещая тысячи чудес тому, кто сумеет открыть ее. Присмотревшись, Сергей заметил замок. Черт, где же найти ключ, который сможет его открыть?

(Маленький кусочек латуни, что таит в себе огромную силу, способную открыть дверь, за которой… время)

Можно было обшарить все вокруг, потратить неизвестно, сколько времени, в напрасных поисках ключа, а можно было поступить иначе. Вместо ключа, в сарае нашелся небольшой ломик.

Поднявшись по лестнице во второй раз, Сергей одной рукой крепко хватился за лестницу. Прижавшись к ней так, чтобы не упал ломик, другой рукой он принялся ощупывать дверку. Деревянная дверь оказалась изрядно подпорчена временем. Она подгнила, и не казалась такой уж неприступной, как вначале.

Скобы, на которых висел замок, проржавели, но, тем не менее, пытались держаться молодцом. Осторожно, чтобы не упасть, Сергей вставил конец ломика между дверью и скобой. Теперь хорошенько дернуть, и…

Лестница заскользила вдоль стены, и Сергей почувствовал, как что-то в нем оборвалось. Ломик выпал из руки и упал вниз. Сергей схватился руками за ручку на двери, пытаясь удержать равновесие. Что-то затрещало, и Сергей с ужасом увидел, как из прогнившего дерева, вылезают шурупы, которыми была прикручена ручка. Еще немного, и чертова ручка окажется у него в руках. Это будет не большим утешением для Сергея, когда он будет лететь вниз, считая секунды до столкновения с землей. А потом… что же, незадолго до этого ты представлял что будет, когда семьдесят килограмм живой плоти соприкоснутся с холодной утоптанной землей.

Хотя нет, возможно, тебе даже не будет больно. Просто вспышка, и… тишина. Холодная, вечная…

Ну, уж нет. Сергей затаил дыхание. Ну же, черт тебя раздери, держись. Словно услышав его мольбы, лестница остановилась. Осторожно, сантиметр за сантиметром, стараясь не делать резких движений, Сергей принялся подтягивать ее ногами, держась при этом за злополучную ручку. Та потрескивала, словно протестуя против подобного обращения. Выровняв лестницу, Сергей на некоторое время застыл, восстанавливая дыхание. Теперь спуститься вниз, и забыть про все эти шалости с непослушной дверкой.

Перекладина, еще одна… и еще… Спрыгнув на землю, Сергей с ненавистью посмотрел вверх. Дверь казалось, ухмылялась, дразня своей недоступностью.

Сергей сжал кулаки, чувствуя, как в нем просыпается доселе незнакомая ярость. Ярость, от которой хочется выть и крушить все вокруг. Багровая ярость, она затопила естество, проникла в мысли и чувства, добавила кровавых оттенков…

Стоп, парень! Остановись пока не поздно. Тебе показалось мало того, что ты только что чуть не сорвался с этой гребаной лестницы, чуть не рухнул вниз мешком дерьма? Ты хочешь, чтобы все твои страхи вверху враз стали самой, что ни на есть реальностью?

Тебе захотелось немного боли? Или ты соскучился по тишине?

Голос в голове увещевал, просил успокоиться.

– Иди к черту! – пробормотал Сергей, переполняясь холодной решимостью. Он стиснул зубы, и наклонился, чтобы подобрать ломик.

А теперь наверх! Пускай трещит гнилая лестница, и дверка вверху ухмыляется щербатыми трещинами на потемневшей от непогоды деревянной поверхности, он поднимется и вышибет все это дерьмо, к чертовой матери, и потом, когда остатки гнилья будут отброшены, прочь, он заберется на чердак, и встанет в проходе, обводя взглядом победителя все то великолепие, что станет доступным взору.

Сергей небрежно схватился рукой за лестницу. Никуда она не денется, это его дом, и он сам будет решать, что и как ему делать. Если понадобится, он будет руками ломать неподатливое дерево, вырывать проклятую дверь из проема, вгрызаться в нее, пробираясь туда, куда решил.

Теперь вставить лом. Лестница шелохнулась. Сергей качнулся, и схватился покрепче за ломик. Дернуть, как следует, и…

Лестница снова поползла в сторону. Давай же зараза…

Сергей дернул ломик, дверь затрещала. Он снова воткнул лом, в расширившуюся щель. Надавил. Он вырывал петли из косяка, куда они были когда-то вкручены. Проржавевшие шурупы гнулись, с неохотой отпуская свою добычу. Сергей дергал ломом, не обращая внимания на то, что лестница угрожающе накренилась так, что еще немного, и представление будет закончено.

НУ, ДАВАЙ ЖЕ!!!

(Гребаная, гребаная, гребаная тварь!)

Ломик вырвал петли, и дверь недовольно скрипнув, поддалась. Одновременно лестница резко ушла в сторону, скользя вдоль стены. В последний момент, Сергей сумел рвануть дверку, и та отлетела в сторону, повиснув на одном навесе, (второй оторвался сам, когда Сергей выдирал непослушные шурупы петель). Лестница падала, и Сергей, почувствовав пустоту под ногами, схватился за порог открывшегося дверного проема. Он повис, ощущая боль, в ободранных коленях (шуба, которой были покрыты стены дома, была похожа на огромную, в сотни раз увеличенную наждачную бумагу, и Сергей с тоской понял, что любимым джинсам, пришел конец), и радость о того, что он сумел победить треклятую дверь. Лестница свалилась на землю, ломаясь от удара с противным треском, сбив ветки с вишни, растущей неподалеку.

Сергей попытался подтянуться. Совсем одно дело, делать это в спортивном зале, на турнике, когда в любой момент можно спрыгнуть, и отойти, виновато улыбаясь (ну не вышло, бывает…), и совсем другое, когда под ногами несколько метров высоты, и любая промашка чревата неприятными последствиями.

Он забирался на чердак, словно альпинист на горную вершину, тянулся изо всех сил, отталкивался ногами от стены, подтягивался, упираясь локтями, вползая в благословенную полутьму чердака, где пахнет пылью и птичьим пометом.

Ну что же, парень, ты своего добился. Хочется надеяться, что оно того стоило, и награда, которую получает смельчак, прошедший все испытания, окажется достойной потраченных усилий.

Сергей упал на пол, и хрипло рассмеялся.

(Еще немного и пришлось бы вспомнить про славные деньки, проведенные на больничной койке, и это в лучшем случае, поверь парнишка-Сергей)

С трудом поднявшись, (тут же заныли ноги), Сергей выглянул из проема на улицу. От высоты сразу закружилась голова. Схватившись за косяк, Сергей поспешно отпрянул.

Черт, как же теперь спускаться вниз?

(Попробуй поискать старые простыни, чтобы свить веревочную лестницу, повелитель чердаков и подвалов, славный покоритель колодцев, Сергей Жданов – первооткрыватель различных мест, куда не особо-то стремятся попасть обычные серые людишки, предпочитающие адреналиновой жажде чего-то нового и неизведанного диванный покой у телевизора…)

Впрочем, пустяки – главное было сделано. Сергей забрался наверх, а путь вниз, как-нибудь отыщется сам. В конце концов, спускаться всегда легче, чем карабкаться вверх, и поэтому пора отбросить все сомнения, и заняться, наконец, тем, ради чего попал сюда.

Да, именно так. Сергей в последний раз оглянулся – прямоугольник света казался выходом в рай, там остался такой привычный мир, а впереди его ждала насквозь пропахшая пылью неизвестность, что так давно манила к себе.

Сергей улыбнулся в последний раз, и шагнул в темноту…

11. В больнице

Надежда подрулила к больнице. Сообщив мужу, что едет к матери, она немного слукавила – Надежда и в самом деле собиралась навестить родных, но только после того, как посетит женскую консультацию.

Заглушив двигатель, она откинулась на сиденье. Две черточки на полоске теста, оказались достаточным основанием для визита в гинекологию, тем более теперь, когда третий месяц подряд можно было не обводить кружочком числа на карманном календаре, самое время навестить своего доктора.

Женская консультация располагалась в двухэтажном здании, стоящем отдельно от основного корпуса больницы. Старый, дореволюционной постройки дом из красного кирпича, казалось, только и ждал, чтобы какая-нибудь опростоволосившаяся красавица заглянула под сырые своды, и там, в очередной раз убедиться в том, что черточки на полоске не соврали, и очень скоро наступит время перемен.

Вздохнув, Надежда выбралась из машины (очень скоро детка, это простое действо превратится для тебя в настоящий акробатический номер, толстая ты дура), и с силой прихлопнула дверь.

Поднимаясь по щербатым ступеням крыльца, Надежда с тоской представляла себе неприятную процедуру у гинеколога. Проклятое кресло, в котором придется сидеть, широко расставив ноги, между ними будет с нарочито-безразличным видом копаться доктор. Свет лампы, прикосновение холодных инструментов, брр…

Толкнув высокую дверь, Надя вошла в полутемный коридор. В отделении было безлюдно. Там, где должны были сидеть на скамейках вдоль стен многочисленные посетительницы, и деловито сновать медсестры, не было ни кого. А еще свет – тусклый, мертвенный, словно это заведение было призвано не способствовать появлению на свет новой жизни, а наоборот – всячески мешать, давить суровой атмосферой и показной строгостью все робкие попытки хоть как-то расшевелить это царство скорби и тишины.

Надежда шла по коридору, рассматривая таблички, пытаясь найти кабинет гинеколога. С тех пор, как она в последний раз была здесь, многое изменилось, и теперь она с недоумением поняла, что совершенно не представляет, куда идти.

Все было не так. Вернее почти все. Запах остался тот же – зловонная смесь фурациллина и хлорки. Остались неизменными кое-как побеленные стены, выкрашенные до половины зеленой краской, и покрытые пылью молочные, стеклянные шары под потолком. Все остальное оказалось каким-то нереальным. Словно кто-то нарочно перепутал таблички, развесил по стенам странные плакаты (на одних животрепещуще были расписаны ужасные последствия венерических болезней, на других с непонятной изощренностью смаковались фото различных кишечных паразитов, не говоря уже про плакаты, на которых рассказывалось про ужасы туберкулеза, и прочих не менее отвратительных болезней), словом сделав несколько шагов по коридору, Надежда поневоле призадумалась о том, что неплохо было бы выскочить ненадолго на улицу, вдохнуть свежий воздух и направиться прямиком к машине, чтобы никогда больше не заглядывать в эту странную обитель.

Ну-ну, детка, это все отговорки. Все больницы одинаковы, словно их придумал один и тот же человек. И даже стеклянные двери, замазанные белой краской – это всего лишь дань традиции, не более. Не стоит забивать голову разной чепухой, и неплохо найти кого-нибудь, кто смог бы подсказать, где находиться кабинет нужного доктора.

Чуть дальше, коридор заканчивался большой, в пол стены, стеклянной перегородкой и потемневшей деревянной ширмой под ней. Огромное слово "Регистратура" словно повисло в воздухе, мерцая алыми буквами. Между перегородкой и ширмой находилась щель, достаточная для того, чтобы можно было получить больничную карточку из руки медсестры, которая находилась за стеклом. Надежда подошла к перегородке. В этом конце коридора было еще темнее, только шары под потолком отбрасывали неровный свет, подсвечивая надпись, отчего та казалась еще более тревожной.

Сидевшая за перегородкой медсестра была занята делом. Она что-то черкала в простой тетрадке, не обращая внимания на Надежду, всем своим видом демонстрируя, что кто бы сейчас ни подошел к ней, он мог катиться ко всем чертям со своими проблемами, поскольку дело, которым была занята медсестра, являлось настолько нужным и важным, что все претензии посетителей этого чудного заведения по сравнению с ним, были просто ерундой.

Надежда негромко кашлянула. Никакого эффекта.

Толстые линзы в темной пластмассовой оправе поблескивали в неровном свете, и губы медсестры, покрытые слоем кроваво-красной помады, казались двумя огромными пиявками. Они пошевеливались, словно их хозяйка пыталась бормотать под нос, но изо рта не доносилось ни звука.

Вообще тишина, царящая в отделении, была похожей на тишину старинного склепа. Не хватало только запаха тлена, но его с успехом заменяли больничные ароматы.

Надежда кашлянула громче.

Медсестра подняла голову. Ее глаза за линзами очков были похожи на два чернослива. На мгновении Надежде показалось, что медсестра сейчас проткнет ее взглядом.

– Да? – Голос медсестры оказался до отвращения скребущим, словно она нарочно тренировалась, стараясь сделать его как можно более непривлекательным.

– Здравствуйте… – Робко поздоровалась Надежда. – Мне нужно на прием к доктору.

Медсестра продолжала буравить ее черносливами глаз. Время словно застыло в полутьме коридора, оставшись кровавой надписью над головой Надежды.

(Придется немного подождать, детка, пока доктор сможет принять тебя. Совсем чуть-чуть – вечность, или две, хе, хе…)

Наконец медсестра опустила голову, и Надежда почувствовала странное облегчение. Все время, пока медсестра пялилась на нее, она чувствовала себя, словно нанизанное на иголку насекомое.

Медсестра протянула ей квадратную картонку.

– Первый кабинет – прокаркала она. Надежда вздрогнула, когда ее пальцы соприкоснулись с рукой медсестры. Словно сухая веточка – подумала Надежда, – как будто гребаная мумия тянула сейчас свои пальцы, чтобы

(схватить, вцепиться покрепче…)

прикоснуться, на миг ощутить биение жизни, вспомнить, каково это… быть живым.

Чертово место. Надежда выхватила картонку. На ней простой шариковой ручкой была изображена жирная, синяя единица. Не то номер кабинета, не то номер в очереди, которыми обычно полны все больничные заведения.

Отвернувшись, Надежда с тоской уставилась на темный коридор. Если следовать логике, первый кабинет должен был находиться в самом начале, хотя почему тогда регистратура располагалась в конце коридора?

Ей совершенно не хотелось возвращаться в темноту, чуть разбавленную тлением матовых шаров на потолке. Спросить у медсестры? Сзади раздалось тихое шипение, и тут же в коридоре погас свет. Вернее он не погас окончательно, но стал таким слабым, что по коридору можно было передвигаться, соблюдая осторожность, чтобы не споткнуться невзначай, и не нарушить воплями священную тишину.

Надежда обернулась. Медсестры не было. В темноте только угадывались очертания мебели за стеклянной перегородкой – стол, за которым незадолго до этого сидела медсестра, шкафы с медицинскими карточками, традиционный умывальник, что слегка поблескивал, и больше ничего не было, в этом царстве некогда горящих букв.

Черт, куда же исчезла странная медсестра?

– Эй… – негромко позвала Надежда. Коридор отозвался тихим эхом. Надежда вздохнула. Хочешь, не хочешь, а придется покинуть этот уголок уюта, и вернуться назад.

(И куда все подевались?)

Она пошла по коридору.

(Нужно выбираться отсюда… Она навестит женскую консультацию в следующий раз, когда тут будет все в порядке, и не придется передвигаться бочком, ощупывая холодные стены, приближаясь к заветной двери первого кабинета.

Сделав несколько шагов, Надежда остановилась. Каким бы тусклым не был свет, его все же оказалось достаточно для того, чтобы разглядеть номера на дверях кабинетов. Только что она миновала третий. Значит, следующий должен быть второй (или четвертый, в зависимости от того, в какую сторону шла нумерация комнат). Нужно было не спешить, а самого начала следить за номерами.

Следующий номер оказался восьмым. Надежда в недоумении рассматривала пузатую золоченую восьмерку, которая словно ухмылялась своими боками. С противоположной стороны гордо красовалась дверь с пятизначным номером. Черт знает что, а не больница!

Надежда пошла дальше. Номера на дверях сменяли друг друга, причем понять логику, с которой были пронумерованы двери, было совершенно невозможно. Наконец, где-то посередине коридора, Надежда узрела, наконец, заветную дверь.

Она толкнула ее – заперто. Тут же вспыхнул свет. За дверью послышался тихий шорох. Надежда постучала вновь. За дверью кто-то ворочался, натыкаясь на мебель, неразборчиво бубня под нос.

– Минуту – каркающий голос был до удивления знаком – ну конечно, точно такой же был у медсестры, что направила ее сюда.

Надежда поежилась. Это заведение обладало удивительной способностью действовать на нервы. Что-то щелкнуло в двери, и та чуть приотворилась. Надежда открыла ее и вошла в кабинет.

Кабинет как кабинет – прямо по середине было расположено гинекологическое кресло – неотъемлемый атрибут, всем своим видом навевающее мысли об абортах и внематочных беременностях, к нему зачем-то была приделана хирургическая лампа, чуть дальше, вдоль стен стояли медицинские шкафы с инструментами, в углу тоскливо притаился автоклав, покрашенный в унылый серый цвет. В другом углу разместился покосившийся стол, накрытый куском поцарапанного стекла. За столом сидел врач, и что-то торопливо писал (интересно, кто открыл тогда дверь?) – похоже, увлечение письмом составляло единственное хобби всех работников консультации.

Надежда осторожно закрыла дверь и подошла к доктору. Тот поднял голову, и на нее уставились добрые серые глаза. Надежда остановилась, чувствуя, как заколотилось сердце.

Доктор был похож на Айболита из сказок Чуковского. Именно таким она себе и представляла неугомонного доктора – небольшая фельдшерская бородка, усталый взгляд, словно доктор целую вечность только и занимался тем, что (вспарывал животики непослушным мальчикам и девочкам) лечил пациентов, позабыв про отдых и сон. Белизну белого халата портили пятна чего-то коричневатого, словно от пролитого соуса (хотелось бы верить детка, что это не кровь), стетоскоп, висевший на шее Айболита, придавал законченности облику простого провинциального доктора.

Кивнув, чтобы она присаживалась, доктор не глядя, вытащил из стопки на столе, простую школьную тетрадку. Надежда уселась на неудобный, шаткий стул, без спинки. Случайно глянула на тетрадку, и волна страха прошла по телу – на обложке тетради, старательным ученическим почерком были выведены ее имя и фамилия.

Между тем, доктор раскрыл тетрадку и углубился в чтение. Его глаза бежали по строчкам, и бородка смешно подергивалась в такт.

Закончив, доктор довольно кивнул головой в сторону кресла. Дальний угол кабинета был огорожен ширмой. Надежда расстегнула джинсы (в последнее время залазить в них, стало настоящей пыткой), стянула трусики.

Доктор смотрел, как она взбирается на кресло, и в его глазах царила осенняя доброта. Устроившись, наконец, в кресле, Надежда обречено застыла в ожидании осмотра. Айболит, не спеша, подкатил небольшой столик на колесиках, накрытый пожелтевшей простыней. Под простыней угадывались контуры инструментов.

Вымыв руки (растрескавшийся умывальник сиротливо примостился рядом с ширмой) доктор надел резиновые перчатки и приблизился к распластанной в кресле, Надежде.

– Ну-с – добродушно пробурчал Айболит, и приблизил лицо к ее промежности – на что жалуемся?

– У меня задержка – почему-то виновато ответила Надежда. Она чувствовала себя не в своей тарелке.

Доктор понимающе кивнул.

– Детские шалости. Кто ж знал, к чему они иногда приводят… – пробормотал Айболит.

Надежда недоуменно приподняла голову:

– Простите?

Доктор, словно не слыша, продолжал бормотать под нос:

– Гадкие ненасытные девки, сами бросаются на шею, чтобы утолить похоть, и кто потом виноват?

– Эй, послушайте – Надежда попыталась, было привстать, но сильная рука доктора прижала ее к креслу.

– Ну, ну, детка – доктор устремил на нее взгляд своих добрых глаз. – Тебе нужна помощь, не так ли?

Надежда смотрела на доктора, чувствуя, как страх вновь заполняет естество.

Движением фокусника Айболит сдернул простыню, и Надежда, скосив глаза, увидела, как заблестели облупленным никелем инструменты, лежащие в эмалированных продолговатых кюветах. Клещи, щипцы, зажимы, скальпели – все это великолепие только и ждало, когда же доктор займется нужным делом.

– Сейчас посмотрим – по-прежнему добродушно бубнил доктор. – Сейчас…

Из вороха инструментов, доктор на ощупь вытащил самый большой скальпель. Кончик скальпеля опасно блеснул.

– Ну-с, Наденька – доктор излучал тепло и радушие. – Могу сказать только одно – ты беременна, детка…

Надежда сглотнула.

– Скальпель… зачем?

Доктор хрипло рассмеялся.

– Как же, дорогуша – тебе наверняка интересно, кто будет – мальчик или девочка? Вот мы сейчас и посмотрим.

– Я не… – последние слова потонули в неразборчивом хрипении, когда сильная рука доктора вцепилась в шею.

Айболит с силой прижал ее к креслу.

– Сейчас… сейчас – торопливо бормотал он, примериваясь, как лучше сделать первый надрез.

Да он разрежет тебя сейчас! – внезапно поняла Надежда.

(Вспорет твое брюхо, разрежет как свинью, чтобы всласть покопаться в теплых еще внутренностях…)

Ага, детка, все так и произойдет, если ты и дальше будешь продолжать лежать в этом гребаном кресле.

– Пусти! – прохрипела она, извиваясь. – Пусти…

– Конечно, конечно – шептал Айболит, занося скальпель.

(Сейчас детка, сейчас… Потерпи немного, боль будет очень сильной!)

– Я взрежу твой маленький животик, и мы посмотрим, что там, внутри…

Доктор прокричал эти слова, прямо ей в лицо, так, что она ощутила смрадное дыхание – запах гниющей плоти, запах сырой (глины) земли, запах смерти.

(И что, ты так и будешь покорно сжиматься от страха, словно трусливая овца, позволишь этой мрази осквернить твое тело своими мерзкими прикосновениями?)

Это даже не доктор, это какое-то существо, пришедшее из снов, чтобы мучить, измываться, нести боль и смерть…

Надежда извернулась, и что есть силы, саданула существо ногой. Айболит выронил скальпель и схватился за живот. Надежда с трудом даже не слезла – вывалилась из проклятого кресла, и на карачках поползла к выходу. Существо сзади схватило ее за ногу.

– Врешь, мерзкая похотливая сука, ты будешь в моей власти…

Надежда закричала, пытаясь освободиться. Железная хватка Айболита не ослабевала. Надежда вновь ударила ногой, целясь в лицо существа, и вновь, и вновь…

Существо заверещало, падая на пол. Оно ползло за ней, и Надежда слышала, как из его рта вырывается тяжелое дыхание. Существо надсадно сопело, пытаясь дотянуться до нее.

Надежда рванулась к выходу. Она, что есть силы, толкнула дверь, и вывалилась в коридор. Существо взревело и бросилось за ней. Надежда успела закрыть дверь, прежде чем существо смогло дотянуться до ее лица. Дверь вздрогнула. Существо билось об дверь, словно не соображая, как можно открыть ее. Оно бесновалось там, в своем кошмарном кабинете, и Надежда, дрожа от страха, теряла спасительные секунды, вместо того, чтобы броситься сейчас к спасительной двери в конце коридора.

Существо, наконец, догадалось открыть дверь кабинета. Надежда что есть мочи припустила по коридору, который казалось, удлинялся на глазах, растягивался в бесконечность.

Она бежала, и закрытые двери мелькали вереницей золоченых номеров.

(Беги, детка, беги…)

Где-то сзади ее догоняло существо, похожее на сказочного доктора Айболита, чтобы распотрошить своим скальпелем. И от того, кто первым достигнет заветной двери, зависела вся ее дальнейшая жизнь.

По мере того, как Надежда приближалась к концу коридора, ее дыхание становилось все тяжелее.

(Черт, когда она шла к регистратуре, он казался таким маленьким, но теперь же, коридор стал похож на дорогу без конца.)

Дверь была уже совсем близко. Так же как и существо. Надежда явственно слышала его неровное дыхание. И шепот, больше похожий на шипение:

– Давай, маленькая сучка, беги так быстро, как только сможешь, но я все равно доберусь до тебя, похотливая тварь… Я вырежу твое отродье, брошу к твоим ногам окровавленные ошметки. Беги, крошка, беги…

Надежда схватилась за холодную бронзовую ручку, и, что есть силы, толкнула дверь. Дверь даже и не думала открываться. Она оставалась неподвижной, словно кто-то задвинул засов с другой стороны, чтобы дать шанс существу добраться до ее рыхлого тела.

(Боже, ну за что мне это…)

– Давай, давай, Наденька, моя пышечка – существо приближалось, еще несколько мгновений и…

Надежда потянула дверь на себя. Та отворилась с неохотным скрипом, и Надежда выскочила на улицу, оставив за дверью тягостный больничный кошмар.

Она вывалилась из полутьмы коридора, и яркий солнечный свет на мгновение ослепил ее. Тысячи звуков и запахов – они казались нереальными, так же как казались ненастоящими темный коридор и живущее в нем существо из снов.

Надежда открыла глаза, и уставилась на приборную панель "Москвича". Она сидела за рулем автомобиля, хлопала ресницами, с трудом привыкая к тому, что дурной сон закончился, и солнце, слепившее глаза, нагрело дерматиновую обивку сидений через лобовое стекло, наполнило салон запахом искусственной кожи.

(Да детка, ты просто задремала в машине, и все приключения в темном коридоре больницы не стоят и ломаного гроша…)

Надежда вышла из машины. Здание женской консультации стояло там, где и раньше. Щербатые ступени по-прежнему вели к высокой двери.

(Все как во сне…)

Надя остановилась перед дверью.

(Ну как детка, ты готова рискнуть. Кто знает, может быть, ты сейчас вытянешь главный приз, и за этой дверью окажется все тот же коридор?)

Надежда застыла как вкопанная. Меньше всего ей сейчас хотелось оказаться там, во сне.

Мимо нее прошли две женщины, у одной из них уже был достаточно большой животик. Они о чем-то весело щебетали, совершенно не обращая внимания на Надежду. Та, что с животиком толкнула дверь, и подруги вошли в отделение. Надя, мышкой юркнула вслед за ними, и открыла рот, увидев широкий светлый коридор, совершенно не похожий на тот бесконечный туннель, по которому она бежала не так давно, спасаясь от существа, что так стремилось заключить ее в свои смертельные объятия.