Текст книги "Бог из глины"

Автор книги: Иннокентий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)

5. Ночные приключения

Там, во сне, он был всемогущ. Мир тусклых оттенков и полутонов, серо-блеклых цветов, мир тьмы и боли – это был его мир, и он являлся его частью. Все, о чем он только мог мечтать – исполнилось в эту ночь, и этот мир был дарован свыше. Пускай в нем было много пустоты, не беда. Достаточно было ощущать себя властелином всего сущего там, в темноте и невесомости.

Оставалось только заполнить этот мир.

Болью и страхом!

– Сережа, вставай…

Он заверещал, сопротивляясь, но посторонняя сила уже вытаскивала его, забирала, не давая окончить начатое. Мир начал рассыпаться с хрустом овсяного печенья, и он поддался, устремляясь навстречу, теряя силы, понимая, что проиграл.

– Ну же, вставай, пожалуйста…

И уже на границе между сном и бодрствованием, он осознал кем был, и кем станет через мгновение, но был поздно – это знание осталось там, в приграничье, и не было никакой возможности забрать его с собой. Рассыпавшийся мир остался позади, и сквозь россыпь звезд, тускнеющих на глазах, он ворвался в сонную действительность спальни, приветствуя первым вздохом новый мир, контуры которого проступили сквозь пустоту, приобретя знакомые очертания комнаты.

В самый последний момент, перед тем, как стать тем, кем являлся на самом деле, здесь, где каждый шаг расписан до мелочей, и не дернуться ни влево, ни вправо, и самый последний человечишка мечтает быть тем, кем не станет никогда, он вскрикнул, прощаясь:

– О-хей, детка, я вернусь, и тогда мы окончим все дела, которые не успели окончить, о-хей!

Но вместо крика услышал лишь хрип пересохшего горла, да озабоченный шепот супруги:

– Да проснись же, наконец!

Она тормошила его, безжалостно выдирая из сна, и он, как обычно бывало в такие минуты, лишь беспомощно хлопал глазами, пытаясь сообразить, что с ним, и где он находиться. Старая добрая привычка вскакивать чуть свет, и бодро семенить на кухню, давно уже покинула его, и Сергей не особо скорбел об утрате.

Пробуждение не входило в его планы, и Сергей попытался отвернуться, чтобы вновь погрузиться в мягкую мглу сновидений, но Надя, прекрасно зная повадки муженька, тут же удвоила усилия.

– Ч-черт!

Сергей, наконец, разлепил глаза, и тут же напрягся, уловив испуганный взгляд супруги.

– Что…, что случилось? – он попытался собраться с мыслями, уже окончательно просыпаясь, заранее готовясь услышать что-то плохое.

– Я… видела…, в лесу, во сне – заговорила она, пытаясь собрать из обрывков слов, вертящихся на языке цельное предложение. Но как скажите, объяснить сонному мужу тот ужас, что пришлось пережить в лесу, пусть тот и оказался в итоге лишь порождением сна?

Сергей почувствовал, как раздражение начинает затекать в душу упругими струями желчи.

– Что случилось? Ты можешь, наконец, объяснить? – неужели эта дура разбудила его специально для того, чтобы рассказать свой гребаный сон, до которого ему не было никакого дела – Сергей отказывался верить в происходящее. Да оно просто издевается над ним!

– Этот сон… он был таким настоящим, словно… это чудовище, оно преследовало меня, чтобы растерзать… – Надежда заплакала, понимая, что не может передать произошедшее словами.

– Да успокойся же – смягчился Сергей. – Ты же сама сказала, что это всего лишь сон! – он выделил последние три слова, пытаясь успокоить жену.

Надежда вытерла мокрые щеки. Да, это на самом деле был сон, пускай – в последнее время, она стала слишком часто видеть сны.

(ТАКИЕ СНЫ!)

Никогда раньше, сколько она себя помнила, подобные сны не посещали ее. И возможно теперь, самое время поговорить об этом с мужем.

Рассказать ему, что происходит с теми, кто не знает как вести себя в темном-претемном лесу, не соблюдает лесной этикет – Надя горько усмехнулась. Скорее всего, он не будет даже слушать, как сейчас.

Сергей, вздыхая, протянул руку. Нащупал на тумбочке будильник, нажал на продолговатую кнопку сверху – циферблат озарился тусклым светом встроенной в часы лампочки, – четвертый час. За окном луна серебрила заснеженный двор, отчего казалось что светает – Сергею совершенно расхотелось спать, и теперь предстояло придумать, чем заполнить ночные часы, чтобы время не тянулось так медленно.

Сегодня вечером должны были приехать родители Надежды – так что денек выдастся на славу. Неплохо было бы немного прибраться, навести порядок на кухне, в прихожей. Впрочем, это забота Нади – это ее родители, вот пускай и носится как угорелая.

Сергей заворочался – сон как рукой сняло, но и вылезать из-под теплого одеяла не хотелось совершенно.

– Сережа, ты не спишь? – озабоченно спросила жена.

Что за идиотский вопрос? Как будто на него можно ответить утвердительно!

– Сплю! – язвительно ответил Сергей, высматривая в темноте круглое лицо дражайшей половины.

Надежда сконфуженно промолчала. Сергей услышал, как она ерзает, пытаясь устроиться поудобнее – похоже, решила все-таки соснуть пару часов перед рассветом, удовлетворившись тем, что разбудила его самого.

Тяжело вздохнув, Жданов выбрался таки из кровати, опустил ноги на холодный пол. Нащупал кончиками пальцев растоптанные тапки, встал, кряхтя по-стариковски. Надежда проводила взглядом уходящий силуэт мужа. Сейчас, когда ощущения от случившегося развеялись в зимней ночи, ей стало неловко оттого, что она повела себя словно испуганная дурочка.

Теперь лежи, ворочайся без сна, чтобы весь день потом бродить словно тень по комнатам, а в зеркале будет отражаться твое опухшее личико…

Надежда перевернулась на живот, уткнулась носом в подушку, и замерла, заново переживая увиденный сон.

(Лес, в котором из темноты светят огоньки глаз, и на извилистых тропинках следы волчьих лап. Лес, в котором много злых и жестоких зверей, лес в который нечего совать нос маленьким любопытным девочкам…)

А еще, она вспомнила странные слова песенки, которую шептали деревья, и зеркало подпевало своим хрустальным голосом:

– Когда сегодня пойдешь ты в лес, то испытаешь шок…

Эти слова были знакомы ей. Она слышала их раньше, пусть и не так давно. Впрочем, сейчас это не имело для нее значения – она уже побывала в лесу, и шок, испытанный ею, вполне подтверждал искренность песенки, сочиненной специально для того, чтобы предостеречь маленьких аппетитных девочек от прогулок в темном, страшном лесу.

Куда важнее было то, что темнота спальни сгущалась, и даже странная песенка не могла помочь ей вернуться туда, где скучно и неинтересно, и каждый последующий день похож на предыдущий, и впереди не предвидится ничего интересного, но зато все знакомо и нет причин вскакивать каждый раз, когда в темном уголке вспыхнет пара огоньков, так подозрительно похожих на чьи-то глаза, в которых и жажда и ненависть, и алчная злоба и страстное предвкушение.

Туда, где ее дом…

Внизу ее муж, замер возле стола, вслушиваясь в шорохи спящего дома. В кухне было тепло – чугунные плиты печи нагрелись, стали серо-малиновыми. Если разлить ложку воды, то по поверхности запляшут, крутясь словно заведенные, шарики кипятка – Сережка провел не один час, заворожено наблюдая за ними, время, от времени подливая жидкость, зачерпывая длинной алюминиевой ложкой из эмалированного ведра, стоящего возле печи. Сейчас ему было не до того – откуда-то раздавался тихий скрежет, словно кто-то водил по стене железякой. Тихо, но настойчиво.

Сергей напрягся, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Он не был трусом, но не был и героем. Кто-то забрался в дом, и следовало выяснить кто этот ночной гость. Жданов покосился на телефон, стоящий в нише кухонного шкафа. Параллельный телефон находился в библиотеке, и Надежда частенько накручивала старомодный диск, проводя время в беспредметных, состоящих целиком из одних междометий, разговорах. Для него так и осталось загадкой – о чем, черт возьми, можно ворковать часами, улыбаясь непонятно чему, и ногтем царапая столешницу. Одним словом, женщины…

Он скользнул взглядом по столу – закрытая хлебница, чашки, со следами заварки. Нет, не то…

Осторожно, стараясь не делать резких движений, потянул на себя ящик стола. Вилки и ложки, лежали россыпью, поблескивая в полумраке – заходя в комнату, Сергей так и не удосужился включить свет. Ага, вот то, что нужно – из бокового отделения ящика, он вытащил длинный нож, с пластмассовой рукояткой.

Теперь осторожно, на цыпочках, добраться до источника шума, и…

Что будет потом, Сергей решил не загадывать. Там видно будет. Он прислушался – шум шел из тамбура, закрытого шторами. Плотная ткань гасила скрежет, но даже из того места, где стоял Сергей, он был слышен вполне отчетливо.

(Скр-р-р-режет!)

Сергей облизал губы. На миг, в глазах потемнело, и сквозь привычные очертания кухни проступили контуры совершенно другого места. К скрежету добавилось треньканье колокольчиков. Чуть слышное, тревожное – в нем слышалось предупреждение.

(О-хэй, малыш, не ходи сегодня туда. Сделай вид, что ничего не слышал, ступай наверх, заберись под бочок к женушке, и наполни спальню довольным храпом – так будет лучше для вас обоих!)

Сергей упрямо мотнул головой. Он слышал то, что слышал, и, черт возьми, он не собирается играть труса, а прямо сейчас пойдет и разберется что к чему!

Что и говорить, иногда он был чертовски упрям. Проходя вечером, мимо подгулявшей орущей компании, он никогда не пытался замедлить шаг, или свернуть в близлежащую подворотню – наоборот шел навстречу, напряженный, словно сжатая пружина, пускай до сих пор и не попадал в передряги.

Сейчас был именно такой случай. Сергей сжал нож покрепче и сделал первый шаг. Потом второй…

Он крался, приближаясь к цели, а наверху, сонная Надежда, в последний раз хлопнула ресницами, погружаясь в страну зимних сказок. Колокольчики зазвонили громче. Сергей нетерпеливо откинул штору, пробираясь в темный тамбур. Немного постоял там, пока не привыкли глаза.

Звук шел из-за закрытой двери омшаника. Кто-то возился там, скрежеща железом, неловко топтался по хрупким останкам некогда нужных вещей. Давил неуклюжими ножищами невзрачные сокровища детства.

Сергей приблизился к двери. Наклонился, прислушиваясь.

Там никого нет, глупыш – только груды бесполезного хлама!

Вздор – кто-то же издавал эти странные звуки. И этот кто-то все еще там – замер с другой стороны двери, слушает, как твое сердце выбивает рваный ритм, понимающе качает головой в такт неровному дыханию хозяина дома.

(Ты трусишь, парень, и это правильно. Другой бы на твоем месте уже давно навалил полные штаны… да что там говорить, не каждый способен на подвиг, уж тебе ли не знать, но только такие как ты могут заглянуть за дверь, или все совсем не так?)

Все так – Сергей чуть толкнул дверь.

За дверью была тьма, и какой-то подозрительный шорох. Тот, кто таился во тьме не собирался выдавать свое присутствие.

– Эй… – негромко позвал Жданов. – Кто там?

Странно было бы ожидать, что воришка отзовется, но чем черт не шутит – Сергей давал ночному гостю шанс уладить все миром.

– Выходи… – продолжил он.

(А не то…)

Сергей резко пнул дверь, так что та чуть не слетела с петель, и ворвался следом, бестолково размахивая ножом. И остановился как вкопанный, попав в кромешную тьму. Попятился, пытаясь нащупать свободной рукой выключатель.

Тьма рванулась навстречу, обволакивая, укутывая бесплотным саваном, ласкаясь, примеряясь, куда бы вонзить свои несуществующие клыки.

(Э нет, подруга, на этот раз все будет по-моему!)

Вспыхнул свет, тусклый, неровный – лампочка покачивалась на обросшем мхом проводе, отчего желтоватое пятно на полу меняло очертания, словно расползаясь и собираясь вновь. Тени скользили по стенам с которых давно осыпалась штукатурка, по останкам ульев, придавая грудам старья неожиданный шарм. Но даже не это оказалось настоящим потрясением для Сергея:

В омшанике не было никого!

Он оглядывал помещение, не веря глазам. Ведь шум казался таким отчетливым, настоящим!

Что же могло быть его причиной?

Конечно, можно было бы заглянуть в самые дальние закоулки, отодвинуть дубовые останки некогда шикарной мебели, вот только одного взгляда на припорошенный пылью пол оказалось достаточно: от входной двери шла цепочка следов (его следов!), оканчиваясь неряшливым пятачком под ногами. Больше следов не было, если неведомый вор не обладал способностью проходить сквозь стены и надолго зависать в воздухе.

Здесь нет никого парень, можешь опустить бесполезный нож, – не дай бог порежешься еще.

Убирайся отсюда!

Сергей протянул руку, чтобы выключить свет, и одернул ее, словно ошпарившись. Тишину омшаника вновь наполнил тревожный скрежет.

Небольшой отрезок водопроводной трубы, небрежно прислоненный к стене, почти у самого выхода, чуть сдвинулся, царапая остатки штукатурки. Сергей заворожено следил за тем, как труба, покачнувшись, ржавым концом прочертила на стене дугу, и грохнулась, подняв небольшое облачко пыли.

Жданов отпрянул, нож выпал из руки, но ему было уже не до оружия. Чертова труба испугала не на шутку.

Но с другой стороны – должна же быть причина тому, что ржавый отрезок трубы, столько лет прислоненный у стене, вдруг решил грохнуться оземь. Выбираясь из тамбура, Сергей не долго раздумывал о причинах – в голову сразу же пришло единственно правильное объяснение:

Крысы!

Огромные серые твари с горящими глазами. Одна из них, пробегая, мимоходом зацепила трубу длинным хвостом, так что все ночные похождения в омшанике не стоили и медной монетки, что валялась у входа, и поднять которую было просто лень.

Сергей облегченно вздохнул. Теперь, когда нашлось простое и логичное объяснение, можно не забивать голову разной всячиной, а с чистой душой отправиться спать. Тем более, что любимая женушка наверняка уже досматривает десятый сон.

Выходя из кухни, Сергей в последний раз оглянулся. Сквозняк всколыхнул шторы, и сквозь темноту тамбура проступили очертания человеческой фигуры.

– Ну нет… – Жданов рассмеялся. Все хорошо в меру. Сейчас его ждет нагретая супругой постель, и легкий ненавязчивый сон, в котором можно будет отрешиться от забот и тревог, и ощутить себя тем, кем являешься на самом деле.

Он поднялся по лестнице, прошел по коридору, ни на миг не задержался в зале, в которой просторно и темно, а на картине, висящей на стене, был изображен густой темный лес, да берег реки, на котором отчетливо выделялись чьи-то небольшие, возможно женские, следы.

В кровати беспокойно ворочалась жена. Сергей тихонько забрался под одеяло, и затих, прислушиваясь к звукам уходящей ночи.

А потом он просто уснул.

6. Погоня (окончание)

Надежда осторожно отодвинула мешавшую ветвь, и шагнула на широкую опушку. Корабельные сосны стояли полукругом, очертив островок свежести, весь заросший травой. Тут и там, сквозь колышущееся поле стыдливо проглядывали редкие кустики лещины. С дальней стороны, сосны становились все меньше, уступая кривому березняку.

Девушка остановилась, вслушиваясь в зловещую тишину леса. Ветер стих, и молчаливые сосны угрюмо рассматривали Надежду. Она снова оказалась здесь – в этом недружелюбном лесу. И как в прошлый раз, все казалось слишком настоящим, чтобы быть сном.

(Это сон, и на самом деле ты сладко сопишь в две дырочки, а муж возится на кухне, возможно, замер у распахнутого настежь холодильника, изучает содержимое, пытаясь сообразить, чего бы съесть, на ночь глядя.)

Надежда настороженно оглянулась. Здесь, в зазеркалье вечерело – уже сейчас она с трудом могла рассмотреть что-либо между деревьями, особенно там, откуда она вышла. Кроме того, сейчас было намного холоднее.

Она поежилась – как и тогда, из одежды на ней не было ничего кроме ночной рубашки, и если в прошлый раз погода не радовала особым дружелюбием, то теперь, дальнейшее нахождение в этом лесу, могло стать проблемой.

Серьезной проблемой.

Вдалеке звонко хрустнула ветка. Кто-то ломился через березняк, и на миг, Надежде даже показалось, что она различает, колышущиеся верхушки берез.

(О, детка, оно сметает все на своем пути, и ты не станешь исключением!)

Оставаться на месте было чистым безумием – Надежда рванула с места, не обращая внимания ни на сосновые шишки, что хрустели под ногами, разламываясь на мелкие колючки, и впивались в босые ноги, ни на ветви, что хлестали по лицу, словно нарочно пытаясь задержать ее.

(Ну а как ты думала, Надя, они все заодно, и все их старания направлены только на то, чтобы помочь существу схватить тебя!)

Опушка осталась позади, и Надежда не видела, как существо, вырвавшись на открытую местность, помчалось, едва касаясь длинными лапами земли. Оно рычало, всматриваясь в темноту леса, пытаясь различить за смолянистыми стволами мелькающую ночнушку жертвы.

Существо догоняло – раскидистые ветви не были ему помехой. Оно мчалось напролом, опустив голову, лишь время от времени сбрасывая с пучки хвои с заросших длинной темной шерстью плеч. Жертва была где-то поблизости – существо чуяло ее, и в предвкушении поживы плотоядно урчало, сокращая разделяющее их расстояние.

(О – это будет славный ужин!)

Надежда убегала, напрасно пытаясь затеряться в наступающей ночи. Существо призвало эту безлунную ночь в союзники, и молчаливые сосны были тому свидетелями. Этот лес действительно оказался не тем местом, где можно рассесться полукругом у костра, и, укутавшись в теплый плед, заворожено провожать взглядом улетающие вверх искорки огня, слушая гитарные переборы и тихонько подпевать, погружаясь в странную дрему. Наоборот – плавное течение ночи оказалось разорванным на отдельные мгновения, запечатленные в памяти несчастной девушки.

Темнота, сквозь которую проступают контуры леса. Сосны угрюмо следят за Надеждой, не решаясь вмешаться, и лишь подставляют ветки, пытаясь осложнить ее бегство.

Тропинка выскочила ниоткуда, и Надежда следует за ее изгибами, с трудом вписываясь в повороты, натыкаясь на ходу на торчащие отовсюду ветви.

Огромный куст, с обломанными ветвями, торчащими словно пики – Надежда влетела в него на полном ходу. Острые ветки проткнули тонкую нежную кожу, словно пытаясь всосать ее страх, оставив пустую равнодушную оболочку.

Мгновения сменяют друг друга, оставаясь ненадолго в памяти, и размываясь как картинки на песке, уходят в небытие.

И только шепот деревьев впивается в уши, напоминая о главном:

– Беги, милая, беги пока можешь…

Ночь обступила ее, возвращаясь обратно туда, откуда была ненадолго изгнана скупыми лучами осеннего солнца – здесь в лесу была поздняя осень, но что-то подсказывало Надежде, что это не навсегда.

В лесу холодало – ветер дул навстречу, отчего занемело лицо, а шея и плечи покрылись гусиной кожей. Надежда прислушалась – настолько насколько это было возможно здесь и сейчас. Затем неохотно сбавила бег – существо затерялось где-то позади, и ничем не выдавало своего присутствия. Возможно, затаилось под одним из многочисленных кустов, и насторожено следит за ней бусинками глаз, пытаясь сообразить, как ловчей поймать ее.

(И ему наверняка удастся ЭТО!)

Тропинка резко пошла на уклон, и Надежда скатилась по ней огромным неряшливым клубком. В падении она зацепилась рубашкой за сук, и тут же услышала противный треск раздираемой ткани.

Уже в самом низу, она зацепилась ногой за корень, и растянулась во весь рост. От удара захватило дух, она поползла, роняя слезы, пытаясь сдержать стон – существо не должно было услышать ее, тем более теперь.

Надежда подползла к огромной сосне, и с трудом, ломая ногти об отслаивающуюся кору, встала на ноги, вытерла лицо, и осторожно выглянула из-за дерева. С таким же успехом можно было бы всматриваться в "Черный квадрат" Малевича, пытаясь рассмотреть несуществующие детали – ночь превратила лесную картину в смазанное чернильное пятно. Глаз с трудом улавливал очертания тропинки, кроме того, Надежда с тревогой почувствовала, как заметно похолодало – погода портилась на глазах, и если так будет продолжаться и далее, она превратится в огромную замерзшую статую, со сломанными ногтями, с растрепанными волосами, в которых запутались пожелтевшие сосновые иголки.

Словно в подтверждение ее мыслей, ветер подул снова, принеся ледяное дыхание северных льдов – острые иглы мороза вонзились в обнаженное тело. Надежда, выбивая зубами дрожь, обхватила плечи руками. Как будто это могло помочь!

Вдобавок ко всему пошел снег. Осень ушла в одно мгновение, сменившись зимой – переход был неуловим. Просто когда она, моргая, опустила ресницы, холодная осень застыла, умирая навсегда, и следующее, что увидела Надежда, открыв глаза – снежную зиму. Снег повалил с неба огромными пушистыми хлопьями, и равнодушная зелень сосен, почти неразличимая во тьме, оказалась покрыта белым блестящим покрывалом. Из-за разошедшихся туч выглянула озорная луна, и, подмигнув, затянула чуть слышную песенку.

 
   В этом зимнем лесу много разных чудес
   И ты все их познаешь сполна
   Но касаясь едва этих снежных ветвей
   Ты поймешь, что осталась одна.
   Ты одна навсегда в этом страшном лесу
   Ты останешься с нами навек
   Убегай от чудес, обходи стороной
   Слабый, глупый, больной человек!
 

Этот лес оказался совсем неправильным.

Он не был тем лесом, в котором волк и ягненок гуляют вместе, вовсе нет! И страшное существо не собиралось отказываться от погони. Оно затаилось, давая фору, и теперь собиралось окончить преследование. Вдалеке Надя услышала, как скрипит снег под его ногами.

Вставай, детка, если не хочешь замерзнуть. Двигайся, возможно, это поможет тебе пережить холодную зимнюю ночь. Первый шаг оказался невероятно трудным – снег обжигал ступни, царапал раскаленными иголками. Второй был ненамного легче…

Надежда брела, подобрав остатки рубашки, понимая, что еще немного, и опустится на колючий снег, и тогда метель укутает навеки, нашептывая, напевая свою злую колыбельную:

– Спи детка, спи, и пусть твои сны будут вечными…

Лес окончился внезапно – вот он был, и оборвался, окончившись широкой дорогой, что разрезала его, уходя в обе стороны. Ветер сносил снежинки, обнажив темный асфальт. Надежда остановилась, прижав руки к груди.

(Дорога!)

Вот только на ней не было ни одной машины, и ни одна пара огней не собиралась разрезать на куски снежную ночь, пронзая стрелой темное асфальтовое полотно.

В лесу что-то ухнуло, и Надежда помертвела.

Существо снова дало знать о себе. И если ушедшая осень и осталась в его сердце, то наступившая зима никоим образом не могла расстроить его планы. Оно опять догоняло, вот только на этот раз, Надежда отчетливо смогла рассмотреть, как осыпается снег с качающихся вершин сосен.

Надя выбежала из леса, и побежала по скользкому асфальту, удалясь от того места, где на заснеженной тропинке выделялись ее следы, обрываясь у еле различимой сплошной черты, что отделяла обочину от проезжей части дороги.

Она бежала, и шум сзади уплотнялся и нарастал, грозя настигнуть, словно огромный снежный ком, и закрутить, завертеть, закатать в белый кокон, из которого уже никогда не выбраться наружу. В нем присутствовал еле слышный звон и шелест, словно…

(Широкие шины оставляли причудливые отпечатки на тонком слое снега…)

Словно шины автомобиля пытались расстаться с надоевшей дорогой, и вздыхали от огорчения, когда им это не удавалось.

И тут же вспыхнули фары, в мгновение ока развеяли ночь, заставили отступить ее в лес, и затаиться там до поры до времени.

Надежда обернулась, оставшись стоять посреди дороги. Она расставила руки, и ее оголенные груди выпрыгнули из-под остатков ночнушки. Свет фар выхватил напряженно торчащие соски, скользнул ниже. Надя запоздало прикрылась, всматриваясь в слепящие огни. Мороз с новой силой ударил по плечам, спине, и, оседая в снег, тут же наметенный услужливой метелью – владычицей холодов, она услышала, как распахнулась дверь автомобиля, и почти сразу же чьи-то руки вцепились в нее, пытаясь оторвать от дороги.

(Это существо-страшило, детка, и оно, наконец, поймало тебя, приехало из далекой холодной страны, чтобы заключить в объятия, как старого доброго друга!)

Ее затащили в машину, вновь хлопнула дверь, взревел двигатель, и машина рванула с места. Как раз вовремя – существо выскочило из леса, и помчалось широкими прыжками, стремительно сокращая расстояние между ними. Острые когти блестели в свете луны, словно были стальными. Луна отражалась и в глазах существа, но оказалась передернута кровавой дымкой, как будто оно заранее предвидело итог встречи.

Существо успело полоснуть когтями по багажнику джипа, оставив глубокие следы, но тут же отстало, не в силах соревноваться с металлическим зверем, созданным руками людей, каким бы нежными и слабыми они не были. Оно разъяренно взревело, и прибавило скорость, напрасно пытаясь догнать автомобиль. Надежда, вывернув голову, оцепенело следила, как уменьшается в боковом зеркале страшный силуэт монстра. Когда же оно окончательно скрылось за поворотом, она облегченно выдохнула, и начала проваливаться в темноту. Там было тепло, и совсем не страшно, и играла музыка.

Там играла музыка, и когда над солнечной лесной опушкой рассеялась тьма, на старенькой танцплощадке санатория, закружились пары – странные, похожие на призраки создания. Они кружили на инвалидных креслах, создавая видимость праздника. И музыка тоскливо накатывала волнами, устремляясь ввысь, рассеиваясь в небесах, отчего казалось, что все это ненастоящее, вымученное, выстраданное.

Руки со вздувшимися венами, толкали колеса, заставляя двигаться кресла, а на лицах танцующих, проступала упрямая уверенность, что все это не напускное, и им в самом деле весело, и кто знает, сколько одиноких сердец обретут друг друга, чтобы зажечь искру неистового пламени, что отразится в блестящих никелем спицах.

Надежда брела между ними, замечая косые взгляды. Она была лишней здесь – на этом странном празднике, и от этого ощущения хотелось провалиться сквозь разбитый цемент площадки.

Сбоку играл духовой оркестр – трубачи надували щеки, исторгая предсмертные хрипы из позеленевших медных инструментов, и отчего-то казалось, что музыка пресыщена болью.

Надежда обернулась – она очутилась в самом центре, и стояла окруженная людьми в инвалидных креслах. Они перестали танцевать, и застыли переломанными манекенами, вперив в нее неподвижные взгляды.

Музыка стихла, и на площадку выскочил конферансье. Важно надувшись, он изогнулся, словно пытаясь удержать в груди остатки воздуха, и извергнул дикий вопль:

– Дамы и господа! Минуточку внимания. Позвольте представить, только сегодня, проездом из столицы, любящая и верная супруга, примерная домохозяйка, и просто красавица…

Конферансье выдержал паузу, и торжественно провозгласил:

– Итак, встречайте… Надежда Жданова!

Гости разразились громовыми аплодисментами, и возможно ей показалось, но сомкнувшие круг кресла, стали ближе.

– Давайте поприветствуем… – не унимался конферансье, и Надя с ненавистью посмотрела на тучную фигуру.

Десятки рук вцепились в ободья колес, и одновременно толкнули их вперед, на нее. Над площадкой пронесся пронзительный скрип, трущихся друг о дружку колес. Надежда закрыла уши, не желая больше слышать этот звук.

Толстяк приблизился к ней, неуловимым образом протиснувшись сквозь круг, и больно схватил за руки, отрывая ладони от ушей, заставляя слушать. Он любил, когда все слушали только его!

– Белый танец, господа! – торжественно провозгласил он. – Дамы приглашают кавалеров!!!

Раздался одобрительный говор гостей.

– Но в нашем случае, я думаю, стоит сделать небольшое исключение – доверительно прошептал на ухо конферансье, приблизив свое лицо, покрытое каплями пота.

И тут же, словно повинуясь мысленному приказу, часть кресел отъехала, пропуская существо. Оно приближалось, плотоядно урча, потирая волосатые лапы. Конферансье галантно отступил, склонив голову в молчаливом приветствии. И в тот момент, когда когтистая лапа протянулась к ней, вновь заиграла музыка…

Музыка наполнила салон машины. Надежда приоткрыла глаза – приборная панель подмигивала разноцветными огоньками, а откуда-то снизу и с боков, ее обдували восхитительные потоки теплого воздуха.

А еще прямо над ней склонилось знакомое лицо писателя. Степан Королев всматривался в ее глаза, словно пытаясь прочитать ответы на мучающие его вопросы. Ответы, которых у нее не было.

Они уже не ехали. Надежда приподняла голову, пытаясь рассмотреть что-либо снаружи. За окнами был все тот же лес. И снег.

Метель свирепствовала, наметая тонны снега, и тут же разбрасывая в стороны, засыпала деревья, дорогу. Надежда подумала, что эта остановка, пожалуй, может дорого стоить – еще немного, и зима погребет их здесь, заботливо укроет пушистым снежным одеялом.

Надя решила поделиться своими мыслями с писателем, но он опередил ее:

– Как ты? – В голосе Степана проскакивали нотки участия, но Надежда не собиралась обманывать себя по этому поводу. Слишком свежи были воспоминания о той встрече, когда за рассыпающимся забором стадиона тревожно кричали электрички, а за стенами подстанции гудели километры проводов.

Она провела руками – Королев догадался укутать ее дорожным пледом. Это помогло согреться. Даже если это был и сон, ей бы все равно не хотелось ощущать себя замерзающей дурочкой, что непонятно по чьей воле очутилась в зимнем лесу почти без одежды.

(В лесу, где много чего случается с теми, кто имел несчастье оказаться не в том месте и не в то время…)

– Что происходит? – вопрос оказался весьма кстати.

Степан отвел взгляд.

– Я не знаю, детка… – почему-то виновато ответил он. – Это происходит снова и снова, и я не могу пообещать, что это не повторится впредь. Эти сны – мы встречаемся в них, но кто может ответить, что общего у нас с тобой! По правде говоря, я предпочел бы никогда не встречаться с тобой – у меня осталось не так-то много сил, чтобы вытаскивать тебя из передряг, но что-то подсказывает мне, что это становится моим хобби, пускай и против всякого желания. А еще детка, мне бы хотелось, чтобы поскорее наступило лето. Оно все расставит по местам, вот увидишь!

Надежда испуганно смотрела на него.

– Но оно же обещало, что оставит меня в покое! – она выкрикнула прямо в лицо, отшатнувшемуся писателю, и сама удивилась своей злости, тут же пожалев о том, что эти слова вырвались из нее. Почему-то показалось, что ей не стоило говорить этого.

Неприятная ухмылка растянула рот Степана.

– Ты что же, решила с ним договориться? Так я хочу сказать тебе кое-что…

Он приблизился к ней так близко, что она ощутила его несвежее дыхание – запах алкоголя и сигарет. Он пил, и, причем совсем недавно!

– Если ты решила, что сможешь играть в эти игры, то ты тупая сука! – он проорал ей прямо в лицо, обдав брызгами слюны. – Никогда, слышишь, никогда не пытайся играть с ним. И знаешь почему? Потому что окажешься в дураках. Оно не придерживается правил, оно само придумывает их, и заставляет других танцевать под свою дудку!