Текст книги "Адская ширма"

Автор книги: Ингрид Дж. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Глазки у Масаёси заблестели.

– Ага! Теперь-то мне понятно – у нашего начальства появился союзник. Ну уж нет, так нечестно, я не буду говорить первым. Скажите-ка сначала вы, что думаете по поводу ее смерти.

Раздраженный панибратским тоном, Акитада все же согласился и приступил к осмотру тела. Супруга Нагаоки была, насколько ему помнилось из той встречи у монастырских ворот, среднего роста, имела красивые формы и бледную кожу. Если не считать искромсанных в кровавое месиво лица и шеи, никаких других ран на теле не наблюдалось. Не смущаясь ее наготой, на которую ему довелось насмотреться в банях и во время летних купаний, Акитада склонился над мертвой женщиной, внимательно исследуя ее красивые ноги и руки, маленькие упругие груди, плоский живот и округлые бедра.

– Она была красива и молода, лет двадцати с небольшим, и вела подвижный образ жизни, – заключил он и принялся осматривать ступни ног, ладони и пальцы рук. – Кожа слишком нежная и белая для простой крестьянки, руки и ноги знали хороший уход, вот только… – Он пощупал ее бедра и предплечья, потом, поджав губы, распрямился.

Кобэ нетерпеливо заглянул ему в глаза:

– Ну так что там? Как она умерла?

Акитада окинул взглядом чудовищные раны, нанесенные убийцей. Некоторые из них могли быть смертельными. Они начисто уничтожили лицо, почти перерубили шею и глубокими рубцами покрывали плечи.

– Удары, полагаю, нанесены мечом. Ни один нож не способен так глубоко рассечь тело, а вот раны от меча обычно выглядят именно так. Я их много повидал. – Отогнав внезапно нахлынувшие неприятные воспоминания, Акитада снова опустился на колени, чтобы более обстоятельно изучить раны. – Странно, – пробормотал он. – Она, по-видимому, лежала распростертая. Тот, кто орудовал мечом, похоже, стоял над ней, потому что раны глубже наверху, а книзу довольно поверхностны. Кроме того, он, а может быть, это была женщина, явно перерезал горло умышленно, так как для этого понадобилось зайти с другой стороны.

– Ага! – воскликнул Кобэ и бросил победоносный взгляд на Масаёси.

Тот усмехнулся и спросил:

– Что-нибудь еще?

Акитада все еще разглядывал тело, щупая его своим длинным указательным пальцем. Лицо представляло собой совершенное крошево из запекшейся крови, хрящей и костей, белеющих среди красной плоти. Один глаз был закрыт, другого попросту было не видно в этом кровавом месиве. Из черного от запекшейся крови рта торчали сломанные зубы. Одним словом, лицо это уже больше ничем не походило на человеческое. Акитада подавил в себе неприятный приступ дрожи.

– Крови маловато, – сказал он наконец, потом посмотрел на Масаёси и посуровел. – Это означает, что она была уже мертва, когда ее кромсали мечом. Не так ли?

– Великолепно! – хлопая вл адоши, воскликнул Масаёси тоном учителя, довольного успехами старательного ученика. – Только вот как тогда она умерла?

Раздраженный насмешливым тоном лекаря, Акитада снова устремил взгляд на тело. Никаких ран на нем не было, если не считать превращенных в крошево лица, шеи и груди. Тогда он осторожно перевернул мертвую женщину на живот. Шелковистые волосы были завязаны на затылке бантом, когда-то белым, а теперь потемневшим от засохшей крови. На спине ран тоже не наблюдалось.

– Может, на голове?.. – пробормотал Акитада, ощупывая череп под волосами.

Вся кровь из ран на лице и груди стекла потом вниз, пропитав волосы и бант. На черепе никаких ран или вмятин от удара твердым предметом тоже не оказалось.

– Нет, – сказал Акитада, сидя на корточках и задумчиво глядя на тело. – Если исключить отравление, то причина смерти, должно быть, скрыта под этими ранами. Лицо и горло так сильно искромсаны, что трудно определить, отчего она умерла, но версий может быть множество. От стрелы или ножа, попавшего в глаз или в рот, или, например, в горло. Только в последнем случае она бы сильно истекла кровью, и это было бы заметно.

– Ну и ну! Я прямо потрясен, – закивал Масаёси, оскалившись в широкой улыбке. – Чему-то вас, молодых да благородных, все-таки учат. – Тон его на этот раз был откровенно оскорбительным.

Акитада медленно поднялся на ноги. С высоты своего роста он посмотрел на коротышку-лекаря и холодно сказал:

– Из ваших слов мне понятно, что вы ровным счетом ничего не смыслите в благородном образовании.

При настоящих обстоятельствах вам было бы лучше попридержать свой язык. Ваши, судя по всему, нездоровые интересы привели вас на это поприще, так что если хотите на нем остаться, ведите себя сдержаннее.

При этих словах Кобэ, до сих пор внимательно слушавший, усмехнулся, что означало то ли удивление, то ли удовлетворение. Зато лекарь, вдруг изменившись в лице, сухо и демонстративно поклонился и проговорил:

– Прошу прощения, господин. Я забылся.

Этот человек был явно склонен говорить лишнее, и Акитаде совсем не понравилась его манера извиняться, но он сдержал гнев. Он не любил унижать людей, занимающихся каким-нибудь полезным делом, но этот лекарь позволял себе чрезмерные вольности. Да и кем он был для Акитады с его высоким государственным званием? Всего лишь мелким исполнителем. Поэтому Акитада лишь сказал:

– Ну что ж, а теперь, пожалуйста, расскажите, что вам удалось обнаружить.

Масаёси отвесил новый поклон и повернулся к телу. Отодвинув в сторону волосы, он указал на затылок женщины. Кровь в этом месте была смыта, и на бледной коже под самым ухом едва виднелась тоненькая розовая полоска.

– Вот, пожалуйста, – сухо сказал лекарь.

– Ну и что? – поторопился вставить Кобэ. – Ничего особенного. От такого не умирают.

Акитада наклонился к телу. Он медленно повернул голову мертвой женщины, стараясь проследить, куда ведет полоска. Обнаружив, что та скрылась под искромсанной плотью перерезанного горла, он распрямился и посмотрел на лекаря:

– По-моему, вы правы. Вы считаете, что ее задушили чем-то вроде веревки или шнурка?

Масаёси закивал.

– Других ран на теле нет. Как нет следов отравления или болезни. – Он наклонился, чтобы поднять веко у оставшегося неповрежденным глаза: белок весь покраснел от лопнувших сосудов. – Такое бывает, когда люди задыхаются, – заключил лекарь.

– Да это просто чушь! – не удержался Кобэ. – Зачем это ему понадобилось сначала душить ее, а потом кромсать на куски?

– А вот это, дорогой мой Кобэ, уже ваша работа, – сказал лекарь, поднимаясь на ноги. – А я, с вашего позволения, пожалуй, откланяюсь.

– Да-да, конечно, Масаёси, простите, что оторвал вас от дел, – пробормотал Кобэ.

Акитада кашлянул, и лекарь метнул взгляд в его сторону.

– Я могу еще быть вам полезен, господин? – спросил он ровным, сдержанным тоном.

– Меня интересует, не нашли ли вы каких-нибудь признаков… э-э… половых действий.

– Если вы имеете в виду половые сношения, то нет. Что-нибудь еще?

– Нет, благодарю вас. – Акитада понял, что лекарь счел себя уязвленным и таким образом попытался поставить его на место. Когда Масаёси ушел, он сказал Кобэ: – До чего же неприятный тип! И где вы его только откопали?

Кобэ нахмурился.

– Он неплохой человек. И такой же упрямец, как и вы. Только вот аристократов недолюбливает, и ваш выговор его рассердил. Теперь мне долго придется подлизываться к нему, чтобы добиться хоть какой работы. И зачем вам только понадобилось так унижать его? Особенно если учесть, что он оказался прав, а вы нет.

Акитада почувствовал, что краснеет.

– Он мне нахамил. Не забывайте, Кобэ, я ведь уже не тот, кем был восемь лет назад. Там, в далеких заснеженных землях, я получил несколько серьезных уроков и хорошо усвоил, что такое представитель власти. Этот человек без должного почтения отнесся к моему званию, а без уважения к власти и званиям не может быть порядка. Почтение к чинам продиктовано здравым смыслом, иначе в обществе воцарился бы хаос. Насмехаясь надо мной, он насмехался над порядком, установленным нашим императором и богами, а это недопустимо.

Кобэ расхохотался.

Акитада застыл в негодовании, потом повернулся, чтобы уйти.

– Да постойте же! – крикнул Кобэ. – Не делайте глупостей! Я согласен с вами, что у этого парня дурные манеры, но мне приходится смотреть на все с практической стороны. Масаёси чертовски хороший знаток своего дела, поэтому я не обращаю внимания на его странности. Вот взять, к примеру, этот случай. Если он говорит, что ее задушили, значит, так и было. Хотя судебное дело против брата Нагаоки от этого только усложняется, черт подери!

На это Акитада сухо отрезал:

– Как раз это не важно, потому что мертвая женщина – не жена Нагаоки.

Кобэ изумленно уставился на Акитаду:

– Не его жена?! Вы с ума сошли? Да муж её опознал! Какие могут быть сомнения? Даже сам Кодзиро признал в ней свою невестку.

– И все-таки они ошиблись. – Во взгляде Акитады читалась абсолютная уверенность. – Возможно, у них есть какие-то причины говорить неправду. Тело может принадлежать любой молодой женщине. У этой же хорошо развита мускулатура, на ладонях мозоли и кожа на ступнях загрубелая от частой ходьбы. Возможно, она и не крестьянка, но и не изнеженная дама, каковой, несомненно, была жена Нагаоки. Я не знаю, где она взяла это платье, но думаю, вам следует выяснить, не пропала ли где служанка. Ведь ни вам, ни вашему хваленому судебному доктору, судя по всему, не пришло в голову задаться вопросом, почему ее лицо было так изуродовано.

Кобэ снова расхохотался:

– Нет, сегодня явно не ваш день! Так уж случилось, что я поинтересовался насчет мускулатуры и мозолей. Нагаока говорит, что его жена выросла в деревне и привыкла скакать верхом, лазить по горам и всякое такое. Его послушать, так она была настоящий мальчишка-сорванец. – Он стоял, раскачиваясь на каблуках, глаза самодовольно блестели.

Акитада пребывал в растерянности.

– Вы уверены? Тогда зачем было кромсать ее лицо? С какой целью?

Кобэ взял его под руку и повел к выходу.

– Да ладно, не берите в голову! Для одного дня вы уже достаточно навредили. Почему бы вам не пойти домой? Вы, помнится, говорили, у вас матушка хворает, так что вас там наверняка заждались. – Он произнес эти слова отеческим тоном, намеренно стараясь уколоть побольнее.

Высвободив руку, Акитада процедил:

– Нельзя ли мне только сначала коротко переговорить с братом Нагаоки?

– Нет! – отрезал Кобэ тоном, не терпящим возражений. Глаза его при этом были холодны.

– Ни сегодня, ни завтра и вообще никогда. Выбросьте это дело из головы. Оно вас не касается.

ГЛАВА 5
ВРАТА СВЯТИЛИЩА

Возможно, четыре года назад Акитада, не так хорошо знакомый с Кобэ, мог бы еще попытаться упросить его разрешить ему свидание с обвиняемым, но сейчас, встретив этот неумолимый взгляд, он просто сухо откланялся, повернулся и вышел.

Шагая в ярости к дому, он даже не заметил, что погода изменилась. Город зябко ежился от холодных порывов ветра и застилавших небо свинцовых туч. Люди спешили по домам, на бегу придерживая шляпы и поднимая воротники. Сухая листва кружилась в танце и забивалась в закутки зданий и под бамбуковые ограды.

Дома ему открыл Сабуро, и его морщинистое старческое лицо тут же расплылось в добродушной улыбке. Акитада промчался мимо него в дом, где теперь укрылись от ветра матушкины монахи. Их заунывные голоса эхом гуляли по коридорам.

Заслышав шаги брата, ему навстречу выбежала Ёсико. Глаза ее сияли, когда она радостно приветствовала его.

– Как там она? – сухо поинтересовался Акитада, чье лицо и голос были мрачнее тучи.

От радости Ёсико вмиг не осталось и следа.

– Пока никаких перемен. – Она робко переминалась с ноги на ногу. – Что-то… случилось?

– Нет. То есть да. То есть не обращай внимания. К тебе это не имеет отношения. Если матушка не звала меня, то я пойду в свою комнату.

– Нет, она не звала. Но… что же все-таки случилось? Или ты не можешь говорить об этом?

Глядя на ее встревоженное лицо, Акитада вдруг почувствовал себя виноватым из-за того, что сорвал на ней свой гнев на Кобэ.

– Прости, – пробормотал он. – Тебе не о чем беспокоиться. Просто меня обидели – оскорбили мою чертову гордость и чувство собственного достоинства. Пошли. Если хочешь, я тебе расскажу.

Личико Ёсико просветлело, и она последовала за ним в его комнату.

– Шелк-то хоть доставили? – спросил Акитада, оглядывая ее скромное темно-синее кимоно.

– Да! Об этом я и хотела тебе сообщить! Только знаешь, Акитада, не надо тебе было покупать для меня такую роскошную материю. И зачем два отреза да еще ткань для отделки? Да у меня в жизни не было ничего столь дорогого и роскошного! Наверное, заплатил целую уйму денег? Акитада улыбнулся:

– Ну, не такую уж и уйму. И потом, сестричка, я же теперь человек состоятельный, и увидеть тебя в красивом наряде для меня великая радость.

– Я тебе очень благодарна, братец, только, наверное, не придется мне их много носить. Особенно розовое.

– Почему?

– Из-за матушки.

В первый момент Акитада даже воспылал гневом к матушке, когда представил, что даже в этом она отказывает родной дочери. Но потом он сообразил, в чем дело. Устыдившись своих мыслей, он сказал:

– Да, сестрица, мы действительно должны быть готовы надеть траур, когда придет время. Правда, возможно, все не так и плохо.

Но Ёсико покачала головой:

– Нет, это скорее всего произойдет до наступления весны. Боюсь, даже совсем скоро. Она уже начала отхаркиваться кровью.

Акитаду одолело уныние.

– А что говорит врач? Ёсико потупилась.

– Он говорит, конец близок.

– И она не требовала меня к себе?

Ёсико молча покачала головой. Акитада сидел, растерянно разглядывая свои руки. «Как же сильно она, должно быть, ненавидит меня», – подумал он. Он чувствовал, что мать оставит ему в наследство эти вечные горькие сомнения и отчужденность. Тяжелый вздох вырвался из его груди.

– Она очень больна, – осторожно проговорила Ёсико. – Даже на себя совсем не похожа.

Акитада не ответил.

– А у тебя усталый вид. Ты ел что-нибудь в городе?

– Что? Нет. Был так занят, что забыл.

Ёсико ушла и вернулась с миской лапши и порцией рисовых колобков на подносе. Она тихонько наблюдала, пока он ел. Аппетита не было, но после еды он почувствовал себя лучше. Отставив в сторону недоеденную лапшу, он сказал с благодарностью:

– Все-таки хорошо, что я вернулся. – И, поморщившись, торопливо поправился: – Вернее, к тебе. Ведь в этом доме я никогда не был счастлив.

Слова его поразили Ёсико.

– Ну зачем ты так?! Это же твой дом, не матушкин и не мой. И не позволяй ей отравлять здесь твою жизнь, жизнь Тамако и малыша. Когда-нибудь и этот дом снова наполнится счастьем. Наша семья жила здесь на протяжении многих поколений и будет жить благодаря тебе.

Акитада оглядел свою комнату и неухоженный сад за окном, который сейчас был так же завален опавшей листвой, как двор Нагаоки. Со стороны матушкиных покоев доносились заунывные голоса монахов, назойливо проникавшие даже в это его личное убежище. Как и жилище Нагаоки, этот дом тоже пребывал в запустении, но слова Ёсико все же задели какую-то струну в его душе. Она была права. Это в его руках – вернуть жизнь в родовое гнездо. Тамако быстро разделалась бы с сорняками, превратив эти заросли за окном в настоящий цветущий сад, где их сынишка Ёри, а потом и другие дети играли бы и резвились, и тогда только их веселые голоса и смех слышались бы в доме вместо тягостных заупокойных молитв. Акитада улыбнулся.

– Ну вот, так-то лучше, – сказала Ёсико. – А теперь расскажи-ка мне, что у тебя случилось. Что так расстроило тебя?

Решив не упоминать о неприятностях Тосикагэ, Ахитада поведал ей, как ночевал в монастыре, как потом встретил в городе Кобэ и как в итоге оказался вовлеченным в историю с убийством жены Нагаоки.

– Глупо было с моей стороны сердиться на Кобэ за этот отказ, – признался он под конец. – Все дело в том, что я теперь уже привык, чтобы мне подчинялись. И никто уже давно не разговаривал со мной в таком тоне. – И он с улыбкой прибавил: – Теперь понадобится время и усердие, чтобы снова стать нормальным человеком.

Ёсико не улыбалась и молчала. Акитада с ужасом заметил, как она побледнела и ее большие глаза наполнились испугом. Проклиная себя за то, что поделился с ней своей страшной историей об убийстве и ночном кошмаре, он поспешил извиниться.

– Да нет, ничего, – сказала она, жалобно улыбаясь. Только что же теперь будет? Кто поможет этому бедолаге? Неужели ты, Акитада, ничего не можешь поделать? А не воспользоваться ли твоим положением? Или обратиться к твоим влиятельным друзьям.

– Конечно, нет. Я не настолько самонадеян. К тому же пока никоим образом не ясно, что этот человек невиновен.

– Но как же так? Он не может быть виновен! Ты же сам сказал, что сомневаешься в его вине.

Акитада вздохнул.

– Да, милая сестрица, сказал. Но это разные вещи – быть неуверенным в вине и быть уверенным в невиновности. Меня смущает то, что у него имелся мотив. И то, что жену Нагаоки задушили перед тем, как искромсать на куски, говорит о том, что убийцей был не пьяный маньяк. Это выглядит попросту нелогично. Вот и все.

– Да это мог сделать кто угодно! Например, муж. Он, наверное, был зол на брата, если подозревал его в любовной связи со своей женой. Может, он-то и убил ее и выставил все так, чтобы подумали на брата. Это была бы идеальная месть, не так ли?

Она говорила с жаром, чуть подавшись вперед и глазами умоляя согласиться. Акитада не мог не прислушаться к ней. Конечно, она была права насчет мотива самого Нагаоки, и он сразу же сказал ей об этом.

– Только вот руки у меня связаны, – прибавил он. – Кобэ не разрешит мне побеседовать с заключенным, а я должен это сделать, чтобы понять, что произошло в монастыре и каковы были отношения между двумя братьями и женой Нагаоки. – Он замолчал и с тревогой посмотрел на Ёсико. – У тебя все в порядке? У тебя немного возбужденный вид. Может, нам больше не говорить об этом деле? Скажи лучше, как по-твоему, не зайти ли мне к матушке?

Потупившись, сестра некоторое время разглядывала руки, потом, собравшись с силами, сказала:

– Наверное, лучше завтра. Боюсь, она может совсем возбудиться да начнет еще снова харкать кровью.

Акитада закивал. Ёсико явно считала, что его появление в покоях матушки настолько не обрадует ее, что может ускорить ее смерть.

– Тогда я, наверное, немного почитаю, – сказал он и дождался, когда сестра безмолвно поднимется и уйдет.

Остаток дня он провел в унынии расстроенный тем, что не может с правиться с неприятностями, навалившимися на него сразу по приезде. Ненависть матери к нему даже в ее нынешнем положении действовала на него угнетающе, но еще были неприятности Тосикагэ, потенциально угрожавшие не только самому Тосикагэ, но также Акико и их еще не родившемуся малышу. Несчастная доля Ёсико да и его собственное неясное будущее тоже давили на него тяжким грузом.

Он скучал по жене и сыну. Тамако и Ёри (полное имя малыша было Ёринага) до сих пор были для него всем в жизни. Он надеялся, что с ними все в порядке. Особенно он волновался за трехлетнего Ёри – ведь маленькие дети так всегда подвержены внезапным болезням и напастям. А еще он боялся, как бы они не наткнулись в пути на разбойников. Тут оставалось уповать только на Тору и Гэнбу – они сильные и опытные воины и, несомненно, сумеют защитить его семью. К тому же там есть еще носильщики и наемные всадники. Сэймэй, секретарь Акитады, конечно, слишком стар, чтобы противостоять грабителям, зато на выручку всегда может прийти его мудрость. И все же…

В конце концов Акитаду сморил сон. Он провел беспокойную ночь, ворочаясь с боку на бок и беспрестанно просыпаясь от тревожных мыслей. За окном без умолку голосили монахи. «Интересно, сколько стоят их услуги? – подумал Акитада. – Надо будет поинтересоваться у Ёсико, какого пожертвования ждет теперь монастырь». Потом он слышал среди ночи, как кто-то пробежал, после чего монахи запричитали еще громче. Акитада вскочил, накинул на себя кое-что из одежды и стал ждать, что его позовут в матушкины покои.

Но этого не случилось. В доме все стихло, и Акитада вернулся в постель. Только к утру он наконец уснул.

Утром, одевшись, он поспешил разыскать сестру. Изможденная и усталая, она встретила его на пороге своей комнаты.

– Как матушка? – спросил Акитада. – Я слышал ночью какую-то беготню.

– У нее снова было кровотечение. На этот раз еще более сильное. Потом она все-таки уснула. – Ёсико устало прикрыла рукой глаза, под которыми темнели круги. – Во всяком случае, мне так показалось. Знаешь, я никогда не могу понять, спит она или просто так слаба, что не может шевелиться.

– Ты устала. Хочешь, я пойду посижу с ней сегодня? Ёсико с благодарностью посмотрела на него.

– Если можешь. Всего несколько часов, а то я ночью совсем не спала. Только не буди ее.

В коридоре перед дверью матушки пятеро или шестеро монахов сидели с закрытыми глазами в рядок, беспрерывно шевеля губами и перебирая бусинки четок.

Перешагнув через них, Акитада открыл дверь. Они, не поднимая глаз, не переставали бубнить.

Матушкина комната была погружена в полумрак, в воздухе стоял тяжкий дух крови и мочи. Во всех углах мерцали угольки жаровен. Сидевшая у изголовья матушки служанка подняла на Акитаду удивленные глаза, но госпожа Сугавара оставалась бездвижной. Она лежала на спине, скрестив руки на животе, ее впалые глаза были закрыты, нос и подбородок обострились, отчего лицо перестало напоминать человеческое и больше походило на череп.

Акитада осторожно опустился на пол рядом со служанкой и прошептал:

– Я побуду здесь какое-то время. Как она?

– Ночью ей было хуже, – так же шепотом ответила женщина. – Но теперь она спит. Уже час или около того.

– Хорошо.

Акитада приготовился к долгому бдению, но матушка вдруг открыла глаза и устремила их на сына.

– Матушка! – осторожно позвал он и, не услышав отклика, попробовал снова: – Как вы себя чувствуете?

– Где мой внук? – Голос прозвучал на удивление громко и резко в этой тишине. – Ты привел мне внука?

– Пока нет. Они еще в пути и скоро приедут. Через… – Он осекся на полуслове, увидев, как ее лицо в считанные мгновения исказила ярость.

– Убирайся вон! – крикнула она, задыхаясь. – Убирайся из моей комнаты и оставь меня одну! – Этот сдавленный крик перешел в приступ кашля. – Я даже умереть спокойно не могу… потому что ты постоянно врываешься сюда… Пропади ты пропадом… со своими… – Она вдруг приподнялась на постели, тыча в него скрюченным костлявым пальцем и сверкая полными ненависти глазами. Но она не успела больше ничего выкрикнуть. Черные сгустки крови хлынули у нее изо рта прямо на постель, и она, задыхаясь и захлебываясь, безвольно откинулась назад.

Акитада в ужасе вскочил на ноги и теперь стоял, беспомощно наблюдая за тем, как служанка хлопотала, вытирая кровь и придерживая захлебывающуюся в кашле матушку.

– Нужен лекарь. – сказал Акитада. – Я схожу за ним. Где он живет?

– Не надо, господин. Лекарь тут не поможет. Это скоро само пройдет, – поспешила остановить его служанка. – Только вам сейчас лучше уйти. Она расстраивается, когда видит вас.

Акитада бросился прочь из комнаты, на бегу споткнувшись об одного из монахов за дверью. Тот что-то проворчал, и Акитада на ходу торопливо извинился.

В комнате его ждал завтрак. Только взглянув на него, он тут же помчался на веранду, и его вырвало в кусты.

Почувствовав себя немного лучше, он вернулся к себе в комнату, оделся и ушел из дому.

На улице было все так же пасмурно и промозгло. Колючие порывы ветра то и дело поднимали в воздух сухую листву. Деревья по большей части совсем оголились. Самое время для смерти, мрачно подумал Акитада, ежась от холода.

На примирение с матушкой он больше не надеялся. Ее злобу и ненависть к нему приходилось принимать как должное. По-видимому, они таились все эти годы за маской приличия. Теперь же, на пороге смерти, когда ей стало безразлично чье-либо, а особенно его, мнение, она словно кровью, истекала этой своей накопившейся за всю жизнь горечью. По крайней мере это хотя бы освободит его от дальнейшей необходимости навещать ее.

Впрочем, это решение не принесло ему покоя. Матушкины слова проникли к нему под кожу, словно яд, и впервые в жизни он пожелал ей смерти. В сущности, он даже надеялся, что она умрет скоро, до приезда его семьи – ему совсем не хотелось, чтобы она отравила еще жизнь Тамако и их обожаемого малыша. Ему невыносима была мысль, что эти костлявые руки будут касаться маленького Ёри, что сморщенные, пропитанные до ялом ненависти губы будут целовать нежные розовые щечки его сына. Горький протест, поднимавшийся в его душе, был подобен пробуждающемуся дракону. Да как смеет матушка разрушать покой и счастье, которые он наконец обрел, покинув отчий дом? В отчаянии сжимая кулаки, он жалел, что вообще вернулся. Ну уж нет, теперь, когда он здесь, он не позволит ей испортить будущее ему и его семье.

Так, бесцельно бредя, он дошел до какой-то улицы в неизвестном ему квартале и остановился перед высокими воротами в святилище. Обычно вокруг таких синтоистских [8]8
  Синтоизм – древняя японская религия. «Синто» – «путь богов».


[Закрыть]молелен было людно, но сегодня, по-видимому, из-за непогоды, здесь парила пустота. Величественная уединенность этого места произвела на Акитаду сильное впечатление, ворота, казалось, так и манили его. Словно зачарованный, он вошел.

Ступив за ворота, он очутился в мире тишины и безмолвия. Густой ковер из листьев под ногами приглушал шаги, а звуки человеческих голосов и скрип телег на дороге словно остались далеко позади. Где-то чирикала птичка. Завернув за угол, Акитада увидел каменный бассейн. На его краю, трепеша крылышками, сидел воробей. Акитада подождал, когда он напьется и улетит, потом подошел и зачерпнул немного воды бамбуковым ковшом, лежавшим рядом. Прополоскав рот, он выплюнул воду на землю, потом вымыл руки. Прохладная и свежая вода словно очистила его душу, и уже с легким сердцем он приблизился к святилищу. Над входом покачивались на ветру привязанные за веревки священные свитки – они словно шептали слова молитв, начертанных на них рукой тех, кто пришел сюда поклониться до него. Акитада не принес такого свитка и сейчас вдруг пожалел об этом.

Перед дверью в молельню он низко поклонился. Сладковатый запах фруктов и рисового вина в чашах для даров смешивался с ароматом благовоний. Акитада всматривался в сумрачное пространство впереди. Здесь не было никаких священных изображений, только огромный резной ларец посреди комнаты на столе. В нем, по-видимому, покоился дух какого-то местного божества. Акитада уже собирался повернуться и уйти, когда плеча его коснулась толстая соломенная веревка, свисавшая с карниза. Она предназначалась для битья в колокол, которым пользовались паломники, когда хотели донести свои просьбы до божества.

Акитада замешкался, потом снова повернулся лицом к святилищу, трижды хлопнул в ладоши, мысленно сосредоточился и дернул за веревку. Где-то под сводами здания звякнул колокол. Акитада снова поклонился, постоял еще немного и вышел.

Этот древний ритуал был знаком ему с раннего детства. Теперь на сердце у него странным образом полегчало, словно это простенькое священное действо помогло ему изгнать из души всех демонов и расчистить путь в будущее. Он был благодарен божеству, обитавшему в этом святилище.

В доме, наводненном проклятиями умирающей матери, он терял всякую ясность мысли, но сейчас он понял, что должен повернуться спиной к прошлому, символом которого стала его умирающая мать, и позаботиться о будушем. Сестры отчаянно нуждались в его помощи. У него щемило сердце при мысли о Ёсико, давно уже не той веселой девчушке, а сильно изменившейся молодой женщине, печальной и грустной, забывшей о том, что такое улыбка. Он обязательно найдет ей достойного жениха, как только вернется к работе. Кого-нибудь, с кем она вспомнит, что такое смех.

А вот у Акико, наоборот, неприятности из-за мужа. Акитада не смог в свое время повлиять на ее решение вступить в этот брак, которым сама она, судя по всему, была довольна. Интересно, осталась бы она при таком же мнении, если бы знала, в какую беду попал Тосикагэ?

Собственно, из-за Тосикагэ Акитада и отправился снова к Нагаоке. У него еще остался список ценностей, исчезнувших из императорской казны, но он пока так и не посоветовался насчет них с антикваром.

Когда он постучал в ворота Нагаоки, ему открыл все тот же слуга. Акитада с удивлением отметил, что тот опять переоделся в обычную одежду, а двор тщательно прибран и выметен. Что ж, похоже, Нагаока решил забросить траур по жене и навести порядок в доме.

Нагаока сидел в своем кабинете, все так же склонясь над низеньким столиком, разве что на этот раз он деловито изучал какой-то предмет в деревянной коробке. Завидев Акитаду, он поднялся и предложил ему сесть. Его холодноватый и несколько официальный тон подсказал Акитаде, что его приходу здесь не так уж рады.

– Прошу прощения за очередной неожиданный визит, – сказал Акитада, присаживаясь, – но я кое о чем забыл спросить у вас. Надеюсь, я не помешал вам?

Нагаока тоже сел и отодвинул открытую коробку в сторону.

– О нет, господин, ничуть, – сухо бросил он, потом спросил: – Может, выпьете чего-нибудь?

Оставшись утром без завтрака, Акитада теперь чувствовал, что сильно голоден, но, видя такой холодный прием, решил отказаться от предложения.

– Нет, благодарю вас.

В комнате повисла неловкая тишина. Нагаоке явно не хотелось обсуждать убийство. Удивленный Акитада гадал про себя, что могло послужить причиной столь разительной перемены. Бросив взгляд на коробку, он спросил:

– Я оторвал вас от работы?

– Нет, я просто рассматривал предмет, который мог бы пойти на продажу. Вы не интересуетесь театральными представлениями?

Он придвинул коробку к Акитаде, и тот едва сдержал изумленный возглас.

В первый момент ему показалось, что там лежит отрубленная человеческая голова. Из складок парчовой ткани на него смотрело чье-то лицо. Эта отчлененная от туловища голова казалась живой. На лбу глубокие хмурые морщины, кустистые брови почти срослись над крупным крючковатым носом, а толстые губы растянулись в злобной усмешке. Бездонные черные глаза сердито сверлили взглядом Акитаду. Венчало голову некое подобие шапки эбоси, но лицо имело мало схожего с человеческим и скорее напоминало гримасу демона.

Сухой голос Нагаоки вывел Акитаду из смятения.

– Отличный образец, не правда ли? – Он смотрел на маску почти с обожанием.

– Да-а… Выглядит убедительно. А что же это все-таки такое, если поточнее?

– Это маска бугаку. Довольно старинная. То ли китайской, то ли корейской работы. Представляет одного из персонажей древнеиндийского эпоса.

Маска танцора! Акитада дотянулся и вынул ее из коробки. Теперь он увидел, что она была полая и имела по краям тесемочки, при помощи которых крепилась к голове актера. Шапка лишь напоминала эбоси и сильно отличалась от тех, что носили при дворе, да и крючковатый большой нос не имел ничего схожего с носами японцев. Зато изготовлена она была мастерски и раскрашена натурально. Сверлящие глаза-буравчики оказались отверстиями, через которые мог смотреть актер.