Текст книги "Адская ширма"

Автор книги: Ингрид Дж. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Какой еще Кумэ? Что еще за прачка? – недоумевал Кобэ.

– Это еще одна легенда. Кумэ – это божество, – объяснил Акитада. – Легенда гласит, что он утратил свою божественную силу, потому что воспылал страстью к смертной женщине.

Старик закивал:

– Да, женщина погубила Кумэ. И Нагаоку погубила женщина. Она и этот ее папаша.

– О чем это он? – спросил Кобэ. – Я-то только хотел узнать, был ли здоров Нагаока, когда уезжал отсюда.

– Здоровье у него было в порядке, – недовольно пробурчал старик. – А если так боитесь ночевать здесь, то, пожалуйста, скачите себе в самую пургу домой.

– Нет-нет, ты не так понял, – спохватился Акитада. – Дело в том, что Нагаока был найден мертвым примерно в одном ри отсюда. Возможно, смерть настигла его как раз в тот день, когда он выехал из поместья. Мы с начальником полиции пытаемся установить, что с ним произошло. Ты, случайно, не знаешь, куда он направлялся?

У Кинзо отвисла челюсть.

– Господин Нагаока мертв? – Он недоуменно покачал головой. – Ох-ох-ох!.. Вот ведь что значит плохая карма! Ну, теперь мой бедный хозяин совсем впадет в отчаяние!..

– Ладно, ладно! – оборвал его Кобэ. – Куда держал путь Нагаока?

Кинзо вдруг вытаращил глаза и закричал:

– Ага! Я знаю! Эта женщина забрала его! Точно, точно! Вот говорят, что души усопших остаются в доме в течение сорока девяти дней. А ее душа, видать, подалась в Кохату. Ведь туда же отправился господин Нагаока. Да, да, как раз через эту гору в Кохату. А эта злобная дьяволица поджидала его там, затаившись в засаде. – И он сокрушенно закачал головой.

ГЛАВА 18
ДВА ПРОФЕССОРА

Кинзо хорошо принимал их в тот вечер – приготовил им баню, горячий сытный ужин и мягкую постель.

Акитада давно так хорошо не спал. За окном в студеной ночи бесшумно падал снег, но в очаге уютно мерцали угли, согревая комнату и навевая покой.

Наутро явился Кинзо в сопровождении мальчика, несшего в руках поднос с дымящимся рисом.

– Снегопад закончился, – объявил Кинзо. – Верхом вы без труда проедете через гору в Кохата.

Путь оказался грудным, но небо расчистилось, и иногда даже выглядывало солнце. Сверкающий снег в тенистых местах казался почти синим, а стволы и ветви деревьев на его фоне напоминали черные росчерки кисти по рисовой бумаге.

Деревушку Кохата они завидели, как только начали спуск. Немногочисленные покосившиеся домишки крестьян, почтовая станция и какое-то довольно крупное хозяйство, состоящее из многих построек, предстали их взору. Хозяйство, как оказалось, принадлежало тестю Нагаоки, получившему у местных жителей прозвище «профессор».

Оно определенно имело не столь процветающий вид, как поместье Кодзиро, и явно знавало лучшие времена. Ограда местами порушилась, но ворота сохранились в целости. Тоненький дымок вился струйкой над какой-то убогой, зашарпанной постройкой – очевидно, кухней, – от которой кем-то была протоптана тропинка к главному дому.

Вокруг было пустынно, поэтому помощник Кобэ постучал в дверь. Ответа не последовало.

После нескольких попыток поднять кого-нибудь в доме Акитада и Кобэ спешились и пошли осмотреть задворки. Покосившаяся деревянная калитка вела в крохотный садик, вернее, бывший садик, теперь заросший, неухоженный и заваленный снегом. Одна-единственная цепочка человеческих следов, огибая угол дома, вела в глубь сада. Следуя по ним, они пришли к небольшому павильону.

Двери постройки были распахнуты настежь, а в глубине виднелась застывшая на месте согбенная фигура. Укрытый с головы до пят старыми стегаными одеялами, человек этот сидел, склонившись над столиком, заваленным бумагами. Лишь иногда из этой бесформенной кучи высовывалась рука, чтобы накорябать несколько иероглифов, после чего окоченелые пальцы подносились ко рту.

Сидевший в холодном домике человек не слышал приближающихся по мягкому снегу шагов и обернулся, только когда они взошли на крохотную веранду. Одеяла соскользнули с него, и перед ними предстал старик с блестящими черными глазами и мокрым носом.

Кобэ тут же сказал:

– Простите, что помещали, но никто не ответил на наш стук. Не вы ли профессор Ясабуро?

Старик шмыгнул носом и отер его замусоленным рукавом.

– Ну уж нет, слава Богу, – проговорил он гнусавым простуженным голосом. – Отвратительный скряга, проклятый тиран, грубый невежа, несносный стихоплет, бездарный стряпун, презренный спорщик, горе-ученый, дрянной отец и никудышный каллиграф, вот кто он, этот ваш Ясабуро. И вино у него паршивое. Нет уж, я – это не он, слава Богу.

– Тогда кто же вы? – поинтересовался Кобэ. Старик снова вытер нос и шмыгнул.

– Проклятый холод! – пробурчал он. – Что-то не припомню, чтобы сами-то вы представились.

– Я начальник полиции Кобэ.

– Курам на смех! – Старик ухмыльнулся. – С чего бы это начальнику столичной полиции являться сюда? Придумайте что-нибудь получше.

– Не тратьте мое время понапрасну! – вспылил Кобэ.

Даже не поднимаясь с места, старичок умудрился выказать почтение.

– Харада. Бывший профессор математики Императорского университета, а ныне жалкий раб в услужении.

– Я расследую преступление. Вам знакомо имя Нагаока?

Старичок изумленно уставился на него:

– У Нагаоки неприятности? Удивительно. Он же был здесь недавно.

– Был? Когда?

Харада шмыгнул носом и заглянул в свои приходные бумаги, ведя по строчкам посиневшим от холода пальцем.

– Ну вот же, – пробормотал он. – Да, у меня отмечено второе число этого месяца.

– Ага! – оживился Кобэ. – Уже кое-что проясняется. Кстати, какого черта вы тут делаете?

– Уж не знаю, какого черта, но я здесь работаю. А без черта тут явно не обошлось – чертовски трезв, чертовски продрог и вожусь с чертовыми счетами этого чертова скряги в непротопленном садовом домике, где на меня орет какой-то полицейский.

Акитада сдержал улыбку. За пределами столицы Кобэ явно не пользовался уважением. Он спросил у непочтительного Харады:

– А где ваш хозяин?

– Мой хозяин? – Приподнявшись, Харада попытался смерить Акитаду презрительным взглядом, но из этого ничего не вышло – все испортила очередная капля, повисшая на кончике носа. Он смахнул ее замызганным рукавом и высокомерно проговорил: – Если вы – кстати, абсолютно незнакомый мне человек – упоминаете здесь Ясабуро, значит, вы плохо слушали. Этот человек никому не хозяин. Он неумеха во всем, полный неудачник. Я работаю у него, но при этом во многих вещах скорее я у него хозяин. В этом вся тонкость, молодой человек. Запомните это!

Акитада улыбнулся:

– Простите меня, господин Харада. Меня зовут Сугавара. Я принимаю участие в расследовании дела одного из заключенных господина Кобэ, брата Нагаоки.

– Ах вот оно что?! Несчастный Кодзиро! – Харада оглядел Акитаду с головы до ног. – Ад разверзает свою пасть в самых неожиданных местах и в самых потаенных уголках. Остерегайтесь демонов, что скрываются среди живущих.

– О чем это вы? – сухо спросил Акитада. Но Харада отвернулся, качая головой:

– Да так, ни о чем. Вам лучше подождать Ясабуро. Он сейчас с луком и стрелами сеет смерть и разрушение среди ворон. – Он снова укрылся одеялами и принялся растирать тушь.

Рассерженный Кобэ открыл было рот, чтобы объяснить Хараде, кто тут отдает распоряжения, но в это время со стороны дома послышался чей-то крик. Они обернулись на голос.

По заснеженному саду к ним быстро приближалось еще одно странное создание – высокий тощий старикашка с проседью в бороде и щетинистыми бровями. На нем были старомодный, отороченный мехом охотничий плащ, меховая шапка и высокие, облепленные снегом меховые сапоги. Если бы не лук и не колчан со стрелами за спиной, его можно было бы принять за старого медведя, расхаживающего на задних лапах.

– Кто вы, ко всем чертям, такие и что вам нужно? – прокричало визгливым голоском странное создание, потрясая луком. – Отстаньте от него! Он работает. И я плачу ему за это, а не за то, чтобы он трепал языком со всяким встречным-поперечным дурнем, которого угораздило сбиться с пути.

– Это вы Ясабуро? – рявкнул на него Кобэ, окончательно потеряв терпение.

Меховой человечек – лет под семьдесят, судя по бороде, – остановился и изумленно уставился на Кобэ, потом огрызнулся:

– Я первым задал вопрос.

Кобэ помрачнел – он явно не привык к такому неподчинению.

– Полиция! – рявкнул он. – Мы зададим вам кое-какие вопросы. В доме.

Ясабуро отвел взгляд.

– Я удалился на покой, – пробормотал он. – Если вам нужен совет специалиста, обратитесь лучше к университетской молодежи.

Кобэ буквально выпрыгнул из хибарки на снег.

– Я сказал, идемте в дом! И если вы сейчас не сдвинетесь с места, я велю привязать вас к лошади, и вы у меня потопаете пешком до столицы.

Без единого слова Ясабуро повернулся и зашагал к дому. Связка мертвых птиц, болтавшаяся у него на поясе, походила на хвост какого-то большого зверя. Акитаде показалось, что он услышал за спиной тихое хихиканье, но, когда он обернулся, Харада сидел, уткнувшись в свои счета.

Дом оказался крепким старым особняком с покатой крышей, выстроенным из прочной, солидной древесины, правда, почерневшей от времени и копоти. В грязной прихожей Ясабуро швырнул в угол связку птиц и присел разуться на каменную ступеньку, от которой начинался деревянный пол коридора.

– Вот чертовы птицы! – пробурчал он. – Никто столько шуму не делает, как эти вороны. – Своим гостям он даже и не подумал предложить разуться.

Акитада и Кобэ молча скинули сапоги и последовали за ним. Шаркая впереди, он привел их в просторную комнату с очагом посередине, такую же, как у Кодзиро, только здесь вдоль задней стены имелся деревянный помост, возвышавшийся над остальным полом. На этом помосте располагались какие-то странные предметы, которые трудно было разглядеть в потемках, пока Ясабуро не зажег фитилем пару масляных ламп.

Гости в изумлении уставились на громадный, обтянутый кожей барабан, украшенный деревянной резьбой в виде оранжевых языков пламени и черно-белых символических знаков инь-ян, и на другие барабаны поменьше, на складные табуретки, цитру и пару лютен. На вбитых в стену гвоздях висели флейты самых разных видов.

– Я вижу, вы здесь у себя в деревне устраиваете музыкальные представления, – сказал Акитада.

– Больше уже не устраиваем, – проворчал Ясабуро. – Раньше все это было, когда девчонки жили здесь. А теперь вот сиди только да жди, когда смерть придет.

Он пнул ногой в их сторону несколько пыльных выцветших подушек и пошевелил угли в очаге. Подкинув к ним дровишек, он раздул огонь, взметнувшийся к почерневшим от копоти балкам. Комната наполнилась дымом.

Кобэ и Акитада уселись на подушки подальше от очага.

Хозяин дома не стал дожидаться, когда пламя немного поутихнет, и наполнил свисавший на цепи закопченный железный чайник вином из глиняного кувшина. Потом он скинул с себя меховой плащ и шапку, бросил их на стоявший в углу платяной сундук и сел рядом с гостями.

– Ну и что же вам нужно? – недружелюбно спросил он.

Акитаде показалось, что за этой неприветливостью скрывалось беспокойство.

– Я начальник столичной полиции Кобэ. Скажите, к вам недавно наведывался ваш зять Нагаока?

Ясабуро не мог скрыть удивления.

– А в чем, собственно, дело?

– Зачем он приезжал сюда?

Ясабуро поерзал на подушке, потом сказал:

– Соболезнования выразить.

– Ну и с деньгами разобраться, как я понимаю? – вставил Акитада.

Ясабуро метнул на него взгляд из-под кустистых бровей, но ничего не ответил, а, встав, разлил горячее вино в три чарки и две протянул Кобэ и Акитаде.

– А вы не похожи на полицейского, – сказал он Акитаде. – Кто вы такой?

– Я Сугавара Акитада и представляю интересы брата Нагаоки.

Вино оказалось мутным и кислым на вкус. Либо этот человек испытывал крайнюю нужду, либо и впрямь был скупердяем, как назвал его Харада.

Ясабуро свирепо сверкнул глазами.

– Этого ублюдка, убившего мою девочку? Вам нечего делать в моем доме! Убирайтесь вон!

– Он останется, – вмешался Кобэ. – А вы будете говорить.

– Что вам от меня нужно? – Голос Ясабуро перешел на визг. – Я потерял родное дитя, любимую дочь, красавицу, одаренную всеми талантами, а вы врываетесь в мой дом и терзаете меня какими-то дурацкими вопросами! И что с того, если Нагаока заявлялся сюда неделю назад? Не очень-то он торопился. Ему давно уже следовало принести свои извинения за то, что его братец сотворил с моей маленькой доченькой. Да и был-то он здесь всего ничего – утром приехал и в тот же день уехал. Дела у него где-то были, как он сам сказал.

– Какие дела? Где?

– Откуда мне знать? Может, охотится за каким-нибудь редким предметом, надеется надуть полуграмотных монахов, чтобы потом загнать его по баснословной цене в столице. А на что он еще-то способен? Только деньги добывать. Поэтому я и отдал за него свою доченьку. Чтобы она хорошую жизнь увидела. Ха-а! – Он издал горлом какой-то горестный звук, покачал головой и прикрыл глаза рукой.

Акитаде эта демонстрация чувств показалась неубедительной. Этот Ясабуро явно состоял из множества противоречий, играл много ролей одновременно. То он изображал деревенского отшельника, то неординарного ученого, то убитого горем отца, то отрицающего весь мир циника. Он испытывал жгучий интерес к этой персоне, но счел, что лучше будет, если вопросы станет задавать Кобэ, особенно теперь, когда выяснилось, что его присутствие здесь не сильно приветствуется.

– Кстати, по поводу денежных дел Нагаоки, – продолжал Кобэ. – Сколько он заплатил вам за моральный ущерб от гибели дочери?

Последовала изумленная пауза, потом Ясабуро проворчал:

– Не столько, сколько хотелось бы! Кобэ повернулся к Акитаде:

– Ну вот, теперь хотя бы ясно, куда делись деньги. Значит, не дорожный грабеж.

Ясабуро вскинул голову.

– У него могло быть больше при себе. Откуда вам знать, что его убили не из-за денег?

– А я разве говорил, что его убили? Ясабуро разозлился.

– А зачем еще начальнику полиции являться сюда? Ну что ж, так ему и надо. Он в ответе за смерть моей дочери, за это убийство, которое совершил его негодяй-братец. И как вы думаете, сколько ему стоила ее жизнь? Всего-то восемнадцать серебряных слитков! Я сказал ему, что о нем думаю. А он еще пытался выгораживать себя, все хотел открутиться, все ссылался на то, что дела идут плохо. Даже посмел заявить, что запросы Нобуко дорого ему обходились. Ха! Да этот скупердяй держал ее взаперти день и ночь, словно рабыню какую! – Он помолчал, отпил из своей чарки и со стуком поставил ее. – А потом эта бесчувственная рыбина спровадила ее из дома со своим оборванцем-братцем. Как я понимаю, он наказал этому ублюдку обрюхатить ее. Моя бедная доченька сопротивлялась, и тогда этот мерзавец убил ее. Нет, нет, господин начальник полиции, восемнадцати слитков серебра слишком мало, чтобы заплатить за такое безобразие!

Тишина повисла в комнате, когда наконец стихли эти источающие злобу речи. Потом Акитада сказал:

– Это дерзкое обвинение. И трусливое. Чтобы взвалить вину на мертвого, особой смелости не требуется.

– Ой, только избавьте меня от этой слюнявой чепухи! – Ясабуро свирепо зыркнул на Акитаду, потом спросил у Кобэ: – Ну что? Вы узнали, что хотели?

– Не до конца, – сказал Кобэ. – У нас есть основания полагать, что Нагаока умер здесь, а потом его перенесли туда, где он был найден.

Ясабуро, шатаясь, вскочил на ноги.

– Что?! Когда? Да он уехал отсюда тем же путем, что приехал! Уехал живехонький и невредимый на своей лошади. Вот и мальчишка мой может подтвердить. А вы что же, собрались повесить это убийство на меня?

– Ну-ка сядьте! И поговорим о его визите. Внезапно вся прыть и дерзость покинули старика, и он смущенно пробормотал:

– Мне ничего не известно о смерти Нагаоки. Он уехал отсюда живым. Мог по дороге напороться на грабителей.

– Нет. Расскажите-ка лучше про те деньги.

– Восемнадцать слитков. Но он был должен мне больше. Мы сговорились на тридцати пяти слитках, когда я приезжал повидаться с ним в столицу. Пять слитков он отдал мне тогда же, а остальное обещал отдать позже. Но привез-то только восемнадцать!

– А почему он платил вам? – вмешался в разговор Акитада. – Ведь он не считал брата виновным.

Ясабуро ухмыльнулся:

– Какая разница, что он считал? Полиция объявила его виновным. Как только я прослышал об этом, сразу же отправился к нему за деньгами. И Нагаока не стал отказываться. Только попросил об отсрочке.

Кобэ задумчиво хмыкнул, поскребывая коротко подстриженную бороду.

– Постойте, дайте-ка мне разложить все по местам. Вы обратились к Нагаоке с некими требованиями, он выплатил вам часть сразу же, а остальное привез сюда лично. Так?

– Ну да, я так и сказал.

– Но он привез не все, и вы разозлились. Так? Очень сильно разозлились, насколько я понимаю.

Ясабуро закусил губу.

– Я был недоволен и дал ему это понять. Он уехал сразу же.

– А как насчет напитков? Согреться после долгой холодной дороги? – Кобэ приподнял свою чарку. – Винцом-то горячим его угощали? Как-никак, а он вам приходится родней.

Не промелькнула ли беспокойная искорка в глазах Ясабуро? Во всяком случае, он колебался, прежде чем ответить:

– Одну только чарку налил, вот и все.

– Ага! Стало быть, наливали. – Кобэ кивнул и улыбнулся. – Яд в доме держите? Птиц травить, к примеру.

Ясабуро побледнел. Теперь он был явно перепуган не на шутку.

– Да живой он был, клянусь вам!

Кобэ хлопнул в ладоши, и перед ними тотчас же возник худенький мальчонка с выпученными глазами и открытым ртом. Он появился так мгновенно, будто все это время подслушивал где-то рядом.

– Где остальные слуги? – рявкнул Кобэ.

– Здесь есть только я и господин Харада. – Мальчонка изумленно пялился на своего хозяина, который сидел, заломив руки и тихонько постанывая.

– Ты помнишь человека, который приезжал сюда неделю назад? – спросил его Кобэ. – Средних лет, худой. Приезжал верхом на лошади.

– На лошади? – Мальчик продолжал смотреть на Ясабуро, который теперь сверлил его умоляющим взглядом.

– Его зовут Нагаока. Торговец стариной, который женился на дочери твоего хозяина.

– Ах, он?..

– Ну-ну, так что же?

Мальчик неохотно отвел глаза от Ясабуро.

– Он приехал утром. На лошади. Я принял у него лошадь. А потом он за ней пришел. – Мальчишка насупился. – По-моему, он был перепуган. Как будто демоны гнались за ним.

Ясабуро снова тихонько застонал и закрыл лицо руками.

– Да парнишка-то полоумный, – промямлил он и крикнул на мальчика: – Скажи им, что он потом уехал!

– А ну не вмешивайтесь! – свирепо зыркнув на него, приказал Кобэ, потом спросил у мальчика: – А не показался ли он тебе больным? Ну там, может, его мутило или тошнило, или может, ему надо было на горшок?

Мальчишка захихикал.

Кобэ остался недоволен.

– Нам лучше позвать Хараду!

– Не получится. Он уехал, – сообщил мальчик.

– Уехал? То есть как?..

– На хозяйской лошади.

– Вот лицемерный обманщик! – завопил Ясабуро. – Он спер мою лошадь и сбежал. Да наверняка с моими деньгами! Быстрее же за ним в погоню!

– Этим займется мой помощник, – сказал Кобэ. Помощника отправили в погоню за удравшим Харадой, а Кобэ принялся расхаживать по комнате и что-то бормотать себе под нос. Мальчик продолжал смотреть на Ясабуро, ковыряя в носу. Акитада встал и решил походить по комнате.

– Эй ты! – вдруг окликнул мальчишку Кобэ. – А ну-ка посмотри на меня! Кто был здесь в тот день, когда приезжал Нагаока?

– Она была, – сказал мальчик. – Она и он. Он мне монетки дает.

Ясабуро не выдержал:

– Да говорю же я вам, паренек полоумный! Дурачок он, все перепутал и говорит сейчас совсем про другой случай, когда приезжала моя дочь со своим мужем.

Ахитада, разглядывавший музыкальные инструменты на помосте, обернулся и с удивлением посмотрел на Ясабуро. Оказывается, у этого человека имеется еще одна дочь. Ну да, если призадуматься, то он уже упоминал об этом раньше. Да и с какой стати ему это скрывать? Только вот ни Нагаока, ни его брат почему-то ни словом не обмолвились об этом.

– Они приехали в тот же день, что и господин Нагаока? – спросил Кобэ у мальчика.

Тот задумался.

– Нет, раньше. Он дал мне пять монет.

– Лодка есть, весел нет, – пробормотал себе под нос Кобэ и попробовал по-другому: – Дочка твоего хозяина и ее муж виделись с господином Нагаокой? Говорили они с ним?

Но удача, похоже, окончательно отвернулась от Кобэ, потому что мальчишка только покачал головой и сказал:

– Может, говорили, а может, нет.

– А как насчет лошади господина Нагаоки? Не забыл он ее здесь?

Мальчишка заулыбался:

– За лошадкой присматривал я.

Кобэ только вздохнул и отпустил его. Ясабуро снова завел речь о двуличности Харады, но Кобэ грубо оборвал его:

– Заткнитесь! Вы и так уже влипли по уши. – И он снова принялся расхаживать по комнате и бормотать себе под нос.

Через некоторое время Ясабуро предпринял новую попытку.

– Должен вам признаться, господин начальник полиции, что я не меньше вашего удивлен бегством Харады, – сказал он. – Должно быть, это означает, что он замешан в этом убийстве. Откровенно говоря, я всегда недолюбливал этого человека. Вечно он нес какую-то чепуху, и я всегда считал его полоумным, но я и предположить не мог, что он способен на убийство. Он знал про восемнадцать слитков серебра и наверняка подумал, что у Нагаоки имелось при себе больше. Харада пьет запоем, и никто не знает, чем он занимается в столице. Может, играет на деньги. – Ясабуро беспокойно поглядывал на помост, где Акитада все еще разглядывал музыкальные инструменты.

– Интересно, профессор Ясабуро, что же заставило вас нанять к себе на службу такого ненадежного человека, как Харада? – спросил Акитада.

Ясабуро заерзал.

– Ну… видите ли, он был моим коллегой. Потерял работу в университете из-за пьянства, в котором погряз после смерти семьи. Оспа скосила их. Зато он отлично управляется с цифрами. Пальцы его так и пляшут по счетной доске, а счета ведет просто безукоризненно. Он не получает от меня ни капли вина, когда работает, но раз в месяц я отпускаю его на несколько дней в столицу. – И, видя в глазах слушателей недоверие, он неохотно прибавил: – К тому же он соглашался работать задешево.

Акитада продолжил осмотр комнаты. В нише на стене прямо над вазой с сухими ветками висел каллиграфический свиток. И свиток, и выступ, на котором стояла ваза, были покрыты толстенным слоем пыли, зато сундук рядом с ними выглядел совершенно чистым. Акитада из праздного любопытства открыл его. Сундук был набит роскошными платьями, поверх которых лежала резная маска, изображавшая какое-то сказочное существо. Он уже хотел спросить у Ясабуро. не имели ли его дочери отношения к театру, да тут же передумал.

Теперь уже стало очевидно, что Хараде все-таки удалось удрать. Кобэ прекратил расхаживать по комнате и встал перед Ясабуро.

– Вы поедете с нами в столицу, и там мы продолжим допрос. Можете взять с собой что-нибудь из одежды и денег – на них будете покупать еду у стражников.

– Это еще зачем? – захныкал Ясабуро. – Я же ничего не сделал! Вы не можете так поступить!

Пока Кобэ и Ясабуро собирались в путь, Акитада быстро обошел дом.

Когда-то и сам дом, и прилегающие к нему постройки вполне могли вместить целую семью и некоторое количество прислуги, но сейчас Ясабуро, похоже, занимал только одну комнату, потому что остальные, пыльные и неприбранные, имели совершенно нежилой вид. На Хараду и мальчишку Ясабуро, по-видимому, особенно рассчитывать не приходилось. И все же в другом крыле дома одна из комнат составляла исключение на фоне всеобщего запустения. Пол здесь был покрыт соломенными циновками, а по углам стояли сундуки с чистыми постелями. Имелось в этой недавно прибранной комнате также несколько жаровен и масляных ламп. Несомненно, именно здесь ночевала вторая дочь Ясабуро со своим мужем, когда приезжала к отцу.

Акитада вышел во двор. Там помощник Кобэ и его люди, угрюмые и злые, как раз только спешились. Харады с ними не было. Хорошо зная местность, он, конечно же, смог беспрепятственно улизнуть, не замеченный никем. В общем, Харада был теперь самой большой загадкой.

Кобэ и двое полицейских вывели Ясабуро. У того были связаны руки за спиной. Кобэ сказал:

– У одной из лошадей обнаружили клеймо столичной почтовой станции, а еще мои люди нашли яд. Мышьяк. Он утверждает, что припас его для птиц, но я уже предъявил ему обвинение. Доктор Масаёси сможет определить, что принял Нагаока. Ну как, готовы? Путь-то неблизкий.

Они поехали впереди остальных. Акитада ощущал смутную тревогу. Он спросил у Кобэ, что тот думает по поводу визита другой дочери и ее мужа.

– Мальчишка-то, видать, и впрямь полоумный! Сомневаюсь, что они как-то замешаны, но мы выудим правду из Ясабуро.

После этого они все время молчали, погрузившись каждый в свои мысли.

Последние открытия, по мнению Акитады, скорее только запутывали, нежели облегчали дело. Ведь до настоящего времени они даже не подозревали, что у погибшей женщины имелась замужняя сестра. И еще больше ставили в тупик эти пышные наряды в сундуке Ясабуро. Ясабуро утверждал, что потерял вкус к жизни с уходом из дома дочерей, но среди пыльных предметов в комнате он, похоже, все-таки выделял этот сундук и с явным благоговением относился к этим остаткам былого счастливого прошлого. Но пожалуй, больше всего Акитаду беспокоила эта подспудная связь с актерами. Она присутствовала буквально везде. Все, кто проходил по этому делу, так или иначе имели к актерам какой-либо интерес или были как-то связаны с ними.

Заснеженная местность была пустынна. Мало кто пускался в путь в такое время года. Им встречались только пешие путники – в основном местные крестьяне да странствующие монахи. Но, преодолев последний подъем, они увидели впереди одинокого всадника.

Всадник, укутанный во что-то цветастое, пригнувшись к шее коня, кренился в седле то в одну, то в другую сторону и то и дело пускал животное во всю прыть, вскоре снова натягивая поводья.

– Боже! Да это ж Харада! – воскликнул Кобэ и пустил свою лошадь галопом.

Это действительно был Харада. Заслышав за спиной погоню, он обернулся и хлестнул коня. Животное встало на дыбы и рвануло по голому заснеженному полю; Харада буквально сросся с ним в одно целое, и его странное платье развевалось в этой бешеной скачке, словно пара гигантских разноцветных крыльев. Поначалу они никак не могли его нагнать, но потом его лошадь вдруг споткнулась, и Харада выпал из седла.

Когда они подъехали к нему, он сидел на краю замерзшей придорожной канавы и потрясал кулаком вдогонку убегающей лошади. Укутан он был в лоскутное стеганое одеяло – то самое, что укрывало его в непротопленном садовом домике. Из этого одеяла он, похоже, сделал себе что-то вроде плаща, прорезав посередине дырку для головы.

Кобэ спрыгнул с седла и с довольным видом сказал:

– Неплохой улов! Два заключенных по одному делу об убийстве. Жаль вот только, нет у меня с собой ни кандалов, ни веревки, чтобы связать его. А у вас нет?

Акитада покачал головой и спешился.

– И так сойдет, – сказал он. – Сдается мне, этот человек скорее свидетель, нежели соучастник. Так что давайте не будем обращаться с ним сурово.

Харада даже не пытался подняться, а только приветствовал их такими словами:

– Ненавижу лошадей, и они платят мне тем же. Это ж надо, какое унизительное совпадение – я пытался удрать от неприятностей, в которые впутался по милости этого человека, не как-нибудь, а именно на его проклятой лошади.

У Кобэ был озадаченный вид.

– Да уж лучше так, чем предстать перед судом по обвинению в убийстве.

– Так все-таки убийство? – Харада покачал головой. – Я тут ни при чем.

– Тогда зачем вы украли чужую лошадь и пытались сбежать? – прогремел Кобэ.

– Уверяю вас, господин начальник полиции, я сделал это из самых чистых побуждений. Даже Конфуций одобрил бы. Не прибавляй неприятностей тому, на кого работаешь, если можешь избежать этого.

– Вы поранились? – спросил Акитада. Харада ощупал себя и покачал головой:

– Хорошо, что я прихватил с собой это одеяло. Оно смягчило удар. – Он огляделся по сторонам. Вдалеке из-за деревьев виднелся крохотный домик. – Полагаю, я могу рассчитывать на ночлег в гостеприимном крестьянском доме.

– Какое еще гостеприимство? Вы под арестом! – рявкнул на него Кобэ. – За кого вы нас принимаете? За деревенских дурачков? Речь идет об убийстве.

Харада грустно вздохнул.

– Я знал, что уловка не сработает, но попробовать стоило. Только на лошадь я не полезу.

Кобэ удивленно изогнул брови.

– Хотите идти пешком?

– Нет, может, паланкин или носилки… Кобэ разразился раскатистым смехом.

– Прямо императором себя считаете, никак не меньше. В общем, так – или поедете верхом, или пойдете пешком. Только тогда вам придется бежать бегом, потому что мы торопимся поскорее заключить вашего хозяина под стражу.

– Так вы арестовали Ясабуро за убийство зятя? – Харада наконец попытался выпутаться из одеяла и встал.

– Да, арестовал. А что вам известно об этом?

– Да в общем-то ничего. Я был пьян тогда.

– А я думал, вы употребляете вино только во время поездок в столицу, – сказал Акитада.

– Да, был такой уговор. Крыша над головой, кое-что поесть и раз в месяц попойка. Но тот день был исключением. Он прислал мне кувшин вина – кстати, очень даже хорошего, что само по себе было удивительно, – а на словах передал: дескать, это мне погреться. Ну я и стал «согреваться». Уговорил весь кувшин еще до заката. Про холод и думать забыл, спокойно уснул. Проснулся только в середине следующего дня – самочувствие паршивое, а Нагаоки и след простыл.

– А что можете сказать о дочери Ясабуро и о ее муже? – спросил Кобэ.

– О них-то? Да хуже парочки и найти нельзя. Что касается меня, то я стараюсь держаться от них подальше, когда они здесь гостят. Скачут по всему дому, будто сумасшедшие, волосы распущены, девчонка в мужских штанах, ноги задирает выше головы да верещит, словно в нее бесы вселились. А старик бьет в барабан да только подбадривает. Ну не чокнутый, скажите? А еще ноет, что я пьяница!.. Вот вы, спрошу я вас, позволили бы своей дочке так вести себя?

Кобэ этот вопрос привел в замешательство.

– Ну ладно, – проворчал он. – Давайте-ка двигаться. Не можем же мы провести остаток дня за болтовней в чистом поле.

Когда Кобэ взобрался на лошадь, видимо, ожидая, что трясущийся Харада пойдет пешком сзади, Акитада сказал старику:

– Вы можете поехать вместе со мной. Если сядете впереди, я буду вас держать и не дам вам упасть.

Харада немного подумал и кивнул. Спуск оказался нелегким, но в конце концов они добрались до главной дороги, где их ждали остальные.

Ясабуро набросился на Хараду с обвинениями и потребовал обратно свою лошадь, но его вопли были встречены равнодушием.

Со вторым седоком в седле Акитада ехал медленнее остальных, поэтому оказался в конце кавалькады. А между тем Харада постепенно успокоился и принялся рассказывать о своей жизни. Потеря семьи потрясла его настолько, что он утратил интерес к жизни и находил одно лишь утешение в беспробудном пьянстве.