Текст книги "Адская ширма"

Автор книги: Ингрид Дж. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Тосикагэ просиял:

– Ага! Вот и отлично! Нет, это, должно быть, Акико поставила ее туда. Моя умница!

Итак, стало быть, Тосикагэ не часто наведывался в покои жены. Судя по всему, Акико сама ходила на половину мужа для осуществления супружеских обязанностей, как было заведено в императорском дворце. А коли так, то, возможно, Тосикагэ не имел никакого отношения к подозрительной статуэтке. Но это только затрудняло дело, потому что в таком случае, по-видимому, кто-то еще из домашних мог поместить статуэтку туда. Если, конечно, она вообще принадлежала к числу дворцовых ценностей, а не была просто похожим изделием.

Акитада повернулся к Такэнори:

– Кстати, ваш батюшка дал мне описание пропавших предметов, вот я и подумал, что и вы, должно быть, тоже знакомы с ними. Не могли бы вы припомнить и сказать мне, как они выглядят? Ведь так вы подтвердите слова вашего родителя.

Но здесь от Такэнори было мало толку. Запинаясь, он давал какие-то неясные описания, перепутал цвет статуэтки и после того, как отец несколько раз поправил его, отказался от этой затеи, сославшись на то, что мало интересуется подобными вещами. В общем, вывода никакого не напрашивалось, разве что стало более или менее ясно, что статуэтка Акико – скорее всего просто удачная копия с дворцовой и что Тосикагэ явно не знает о ее присутствии в доме.

Копнуть глубже Акитада не отважился – чтобы не встревожить отца и сына своими подозрениями. Он решил поговорить о чем-нибудь другом и вдруг снова вспомнил о ширме.

– Меня действительно буквально потрясла ваша расписная ширма с цветами, – сказал он Тосикагэ. – Акико не сумела припомнить имени мастера и посоветовала мне спросить у вас. Я подумал, что мог бы приобрести нечто подобное для Тамако – она у меня любит сад и цветы.

Тосикагэ хлопнул в ладоши:

– Отличная мысль! Нашу ширму покупал Такэнори. Ну-ка, Такэнори, посмотри адрес и объясни Акитаде, как добраться туда.

Сын послушно поднялся, подошел к полкам и, открыв одну из коробок с документами, принялся изучать ее содержимое. Вернулся он с листком бумаги в руках и протянул его Акитаде.

– Вот нужные вам сведения, господин, – учтиво проговорил он.

Это была копия счета на покупку ширмы «в одном экземпляре, четырехстворчатой, с изображением цветов в необычных сосудах». Товар надлежало доставить к концу месяца Желтеющих Листьев в дом его превосходительства помощника начальника дворцовых хранилищ в обмен на десять слитков серебра. Счет был подписан мастером «Ноами, проживающим в «Бамбуковой хижине», что возле храма Безграничного милосердия».

Десять слитков серебра! Громадная сумма для простого ремесленника, привыкшего продавать свои работы на рынках да на монастырских торжищах.

– Да при таких-то заработках этот человек должен жить во дворце – заметил Акитада. – Где же находится эта «Бамбуковая хижина»?

Тосикагэ рассмеялся.

– Помните, я говорил вам, что этот парень входит в моду? Так вот вам любопытная деталь – он, говорят, изучает цветок на протяжении всех стадий его развития – от бутона до опавших лепестков. Такое усердие стоит денег. И знаете что, дорогой братец, у меня появилась идея. Я все мучился, не зная, как выразить вам свою благодарность. Так доставьте же мне удовольствие и позвольте преподнести вам в дар такую вот ширму. Такэнори сходит с вами к художнику, и вы сами объясните ему, что вам нужно. А я позабочусь о том, чтобы доставить потом ширму вашей очаровательной жене.

Акитада смутился. Ни при каких обстоятельствах ему не хотелось обязываться перед Тосикагэ, по крайней мере до тех пор. пока он не убедится в непричастности своего зятя к делу об исчезновении императорских ценностей.

– Благодарю вас, братец! Вы чрезвычайно любезны и щедры, только этот подарок я хотел бы сделать Тамако сам. Думаю, вы меня хорошо понимаете.

Изогнув бровь, Тосикагэ усмехнулся с видом знатока.

– Не говорите больше ничего, дорогой братец! Я вас отлично понимаю. Как же! Ведь ваша дама должна получить знак восхищения именно от вас. – Он хихикнул.

Тогда, обращаясь к его сыну, Акитада сказал:

– Вам вовсе не обязательно ходить со мной, вот разве что объясните мне, как добраться до дома этого мастера.

Выяснилось, что художник проживал в западной части города, причем Такэнори намекнул на какое-то опасное соседство.

– Это еще что значит?! – воскликнул Тосикагэ. – Ты ничего мне не говорил о каких-то там опасностях.

Такэнори стыдливо потупился:

– Простите, отец. Я и сам не знал, пока ко мне не прицепились какие-то два оборванца. Мне довольно легко удалось от них отвязаться, но господину Сугавара может так не повезти.

Тосикагэ прищелкнул языком.

– Да, в западном городе становится все более и более неспокойно, там уже без опаски по улицам не походишь. Такэнори прав. Вам следует взять с собой вооруженного слугу. Не могу только понять, зачем успешному художнику жить среди такого отребья.

– Ну, дом-то у него весьма и весьма приличный, только вот зарос порядком, – заметил Такэнори. – По-моему, это его родовое гнездо, но живет он там один.

– Ну что ж, мне, пожалуй, пора. – Акитада поднялся, все еще не в силах выкинуть из головы подозрения относительно фигурки в комнате Акико. После мимолетного колебания он сказал Тосикагэ: – Мне кажется, моей сестре пошло бы на пользу, если бы вы рассказали ей о происхождении и значении некоторых поистине очаровательных вещиц, украшающих ее покои. Я убежден, что, зная их историю, она в большей мере сможет насладиться их красотой.

У Тосикагэ был довольный вид.

– Безусловно, безусловно! Какая хорошая мысль! И я с удовольствием это сделаю. Пожалуйста, передайте мой самый сердечный привет вашей благородной матушке и мои самые искренние надежды на ее выздоровление.

Это были пустые и никчемные слова, и оба они понимали это. Акитада поклонился и отправился восвояси.

После тепла и уюта, царивших в доме Тосикагэ, холодный уличный воздух буквально хватал за горло. Акитада старался шагать живее, чтобы разогнать кровь. Ему не терпелось поскорее разрешить вопрос с подарком для Тамако. К предостережению Такэнори он отнесся с пренебрежением. Его обидел намек на то, что он не справится сам, к тому же его покоробил тот факт, что юный Такэнори не очень-то привечал молодую жену своего отца, а заодно и ее брата. Ведь он не мог не понимать, что Акитада способен легко справиться с более серьезной опасностью, нежели парочка каких-то голодных оборванцев.

Но даже больше, чем косвенное обвинение в малодушии или необходимость пробираться через разбойничий квартал, его раздражала цена работы мастера. Однако на этот раз он не позволит, чтобы деньги встали на его пути. У Тамако будет собственная ширма, чего бы это ему ни стоило.

Правда, пока еще он не знал, какую цену в конечном счете придется заплатить.

ГЛАВА 7
«БАМБУКОВАЯ ХИЖИНА»

Два дня спустя Акитада отправился к художнику. Со времени своего возвращения он еще не наведывался в западный город. Именно там почти пять лет назад ему довелось испытать жестокое душевное потрясение, когда во время пожара заживо сгорел в своем доме отец его жены. С тех пор он старался избегать этой части столицы.

День снова выдался на редкость промозглый. В здешних краях зима приносила не обильные снегопады, как на севере, а колючие ледяные ветры, и серые оголенные стволы деревьев да жухлая трава представляли собой поистине унылое зрелище по сравнению со сверкающими снегами, белоснежным ковром покрывающими просторы Эчиго.

Людей на улицах в этой части города было совсем мало, и все они, казалось, куда-то спешили, ежась от холода и все ниже утыкаясь подбородками в поднятые воротники простеганных ватой одежек. Женщины, укутанные в теплые платки, шли по дороге, придерживая их одной рукой, а другой судорожно сжимая корзинку или озябшую ладошку малыша.

Проходя по улице Коноэ, он засмотрелся на флаги, развевавшиеся над имперской тюрьмой. Тюрем в городе было две, как две городские управы и два рынка. Это разделение города на восточную, или левую, половину и западную, или правую, с улицей Судзаку в качестве разграничительной черты словно образовывало два мира, ибо не было на земле ничего столь непохожего, как эти две половинки. Восточная часть города отличалась многолюдностью, толкотней, и жили в ней в основном люди добропорядочные и состоятельные, в то время как западный город быстро приходил в запустение, и населяли его по большей части те, кому хорошо были знакомы отчаяние и нужда. Здешняя тюрьма всегда была переполнена, и списку судебных разбирательств не было конца.

Брат Нагаоки находился в другой тюрьме, где, впрочем, вне всякого сомнения, подвергался точно такому же каждодневному избиению, коим обычно выбивалось из заключенного признание. При этой мысли у Акитады защекотало под ложечкой, и противная дрожь пробежала по лопаткам.

Мастерская художника располагалась в самом западном квартале города. Акитада шагал торопливой походкой, чтобы разогреться, и все кутался в поднятый воротник стеганого платья. Но вот уши некуда было спрятать, и вскоре мороз начал болезненно пощипывать их.

Некогда в здешних местах располагалось штук пять частных усадеб, окруженных пышными садами, но все они теперь развалились или сгорели дотла. Местная знать перебралась в другую часть города, оставив родные гнезда зарастать бурьяном. Теперь на этих покинутых землях жили поселенцы, то здесь, то там тоненькие струйки дыма поднимались над убогими хижинами или опустевшими особняками.

Их обитатели в бедных одежках, взглянув на Акитаду в богатом наряде, торопились обойти его стороной. Здесь он смотрелся так же странно, как отрез парчи среди грубого полотна или – как он вскоре понял, так и не сумев приблизиться хоть к кому-нибудь, чтобы уточнить направление, – как рыба, выброшенная на сушу.

Еще больше он пожалел о том, что так хорошо оделся, когда за ним увязались шестеро или семеро оборванных юнцов, которые, похоже, ждали, когда он свернет в какой-нибудь узенький переулок, где его легко будет ограбить.

Как ему пройти, он наконец узнал у какого-то работяги, тащившего на спине связку черепицы, явно раздобытой на одной из заброшенных усадеб. Неохотно опустив свою ношу на землю, тот с удивлением оглядел дорогой шелковый наряд Акитады. И вообще чем дальше Акитада углублялся в эти трущобы, тем неспокойнее становилось у него на душе. Он стыдился своей одежды перед этими оборванными бедолагами, ютившимися в убогих хибарах и землянках, что выстроились вдоль заросших бурьяном и покрытых колдобинами дорог. По мере продвижения квартал становился более людным и одновременно более мрачным. Лавки и лотки торговцев дешевыми товарами теснились на узких улицах Иногда встречались молеленки или крошечные пагоды, и лишь изредка попадался какой-нибудь действительно приличный дом, но в основном окрестности кишели дешевыми винными погребками и кухнями, от которых несло горелым рыбьим жиром и гнилыми овощами.

Храм Безграничного милосердия поразил Акитаду размерами и величием. Его основное здание и другие, более мелкие, постройки располагались в просторном дворе, окруженном полуразвалившимися стенами, с которых во многих местах осыпалась штукатурка. Двор храма утопал в тонкой пелене серого дыма – судя по тому, что Акитаде удалось разглядеть через проломы в стенах, там находилось что-то вроде местного рынка.

Он остановился перед храмом и огляделся, соображая, как ему найти дом художника, и в этот момент кто-то сильно толкнул его в спину, отчего он даже закачался. Чьи-то руки ухватились за его пояс и уже тянулись к рукавам [12]12
  В старину японцы носили деньги в широком поясе и в рукавах, зашитых наподобие кармана.


[Закрыть]. Повинуясь инстинкту, он моментально вывернулся и, сжав кулаки, бросился на обидчиков. Правым он нанес кому-то сильный удар. Послышался жалобный визг, и какая-то хлипкая фигурка метнулась в сторону. Но разглядывать ее у Акитады не было времени, поскольку левой рукой он схватил другого нападавшего и повалил его на землю лицом вниз. Придавив поверженного противника коленями, он врезал тому хорошенько и схватил за запястья, буквально вдавив его в грязь. Пленник его заверещал тонким голоском, и тут Акитада сообразил, что поймал какого-то мальчишку, сопляка лет четырнадцати или пятнадцати. Карманные воришки, с отвращением подумал он и убрал колени со спины паренька, гадая, что теперь с ним делать.

Ответ на этот вопрос очень скоро стал очевиден. Небольшая враждебно настроенная толпа собралась вокруг них. Стоя на коленях посреди улицы, Акитада сначала увидел их ноги, по большей части босые или в обтрепанных соломенных варадзи [13]13
  Варадзи – деревенская обувь типа сандалий, изготавливается из соломы.


[Закрыть], и среди них только одну пару огромных кожаных сапог – прямо перед своими глазами. И хотя сапожищи эти были поистине громадного размера, их владельцу пришлось еще отрезать им мысы, чтобы выпустить на свободу здоровенные грязнюшие пальцы. Подняв голову, Акитада обнаружил, что обладатель сапожищ полностью отвечал своей обувке в том, что касалось и размеров, и «чистоты». Бородатый великан свирепо смотрел на Акитаду сверху. Но что еще хуже, по обе стороны от него стояло никак не меньше десяти или пятнадцати крепких парней с угрюмыми, враждебными лицами. Акитада сглотнул ком, сдавивший горло. Здоровенный бородач втрое превосходил его в весе.

– Ну-ка отпусти его! – сказал он, свирепо сверкая глазами на Акитаду.

Акитада встал на ноги и поднял за собой паренька, крепко держа его за шиворот. Юный воришка перестал ныть и сопротивляться и с нахальным видом ждал, чем кончится эта встреча.

Лицо бородача, как оказалось, выглядело нисколько не лучше, чем все остальное. Повыше неухоженной, нечесаной бороды оно было сплошь покрыто рытвинами оспы, а мясистый нос и жирные губы тоже ничуть не прибавляли ему красоты. Несколько мгновений они смотрели друг на друга с отвращением, потом Акитада с небрежным видом сказал:

– Этот мальчик со своим приятелем пытался ограбить меня. Я бы хотел поговорить с его отцом, если вы скажете мне, где он живет.

У здоровяка от таких слов поначалу отвисла челюсть, но он быстро опомнился.

– Сказано тебе отпустить его! Не твое это дело! На кой ты нам нужен тут такой добрый, если обзываешь наших детей ворами!

Толпа вокруг одобрительно загудела и придвинулась ближе.

Акитада подтолкнул парня вперед, продолжая крепко держать за шиворот.

– Вот ты считаешь, что заботишься о своих детях! Да ты разуй глаза! – с вызовом сказал он, обращаясь к верзиле. – Ты посмотри на него! Сегодня он пытался вытащить у меня из пояса несколько медных монеток, а завтра возьмется за нож и будет резать беспомощных стариков и женщин. Неужели ты хочешь, чтобы он дошел до убийства или был убит сам? Сколько еще твоих сыновей бегают сейчас без присмотра? И сколько твоих сыновей заканчивают жизнь от ножа или в кандалах?

В толпе послышался сердитый ропот, но здоровяк изумленно глазел на паренька, и Акитада заметил, что уверенность его пошатнулась.

– Киндзиро – хороший парень. Восьмой по счету в семье, – словно оправдываясь, проговорил великан. – Я знаю его родителей. Такие же бедняки, как и все мы. Отец у него хворает, а мать недавно родила еще одного. Может, он просто случайно налетел на вас в толпе? Эй, Киндзиро! А ну скажи-ка, пытался ты стащить у господина деньги?

Мальчишка залился слезами и пустился что-то объяснять на каком-то местном наречии, которого Акитада совсем не мог разобрать. А вот здоровяк внимательно слушал, и лицо его постепенно вытягивалось. Когда мальчик закончил и, шмыгая, вытер мокрый нос, он положил на его худенькое плечо огромную ручищу и сказал:

– Ладно, не волнуйся. Я с этим разберусь. А сейчас ступай домой. – Он посмотрел на Акитаду: – Можете отпустить его. Я – Хэята, здешний староста, и сам пойду поговорю с его родителями. У них сегодня ночью умер самый младшенький, а денег на похороны нет.

Акитада моментально отпустил мальчика.

– О, простите… – сказал он, чувствуя себя беспомощным перед лицом такого тяжкого горя и острой нужды. Он было потянулся к поясу за деньгами, но передумал. Откуда ему знать, правда это или хитрая уловка, чтобы выманить у него деньги?

Здоровенный бородач кивнул пареньку:

– Давай-давай, чеши отсюда! И смотри не попадайся мне больше со своим дружком Ёси! – Потом он, махнув рукой, распустил толпу и, когда все разошлись, сказал Акитаде, указывая на его одежду: – По всему видать, что в наших краях вам не место, господин. Шли бы вы лучше домой поскорее. – С этими словами он развернулся и торопливо зашагал за мальчиком.

Итак, ему отчетливо дали понять, что его присутствие здесь не приветствуется. Рассерженный таким приемом и настроенный решительно, Акитада стряхнул пыль с одежды и перешел через улицу к храму.

Он ступил за покосившиеся ворота и зашагал по широкому двору, где раскинулся самый настоящий базар. Народу здесь было множество – кто-то грелся у костров, кто-то торговался с лоточниками, ребятишки толклись среди взрослых, крича и гоняясь друг за другом. У одного из костров какие-то оборванцы прямо на земле играли в кости. На ступеньках храма целая толпа зевак – и детей и взрослых – завороженно внимала басням бродячего сказителя. И повсюду шла торговля – дешевым вином, горячей пищей, амулетами, овощами, старым тряпьем, деревянной утварью, лекарственными настоями, отварами и мазями от всех вообразимых и невообразимых недугов. А недугов здесь было великое множество. Один человек был крив на один глаз, другой калека ковылял на костылях, а на ступеньках в толпе, окружавшей сказителя, древняя старуха кашляла в замызганный, перепачканный кровью лоскут, заменявший ей платок.

Несмотря на всю эту грязь и толчею, Акитада почувствовал приступ голода. Уловив в воздухе какой-то аппетитный запах, он направился к кучке бедняков, которые, завидев его, ошеломленно расступились, и, шагнув в их круг, он увидел молодую женщину, видом поопрятнее остальных – она помешивала суп в громадном котле над огнем. Акитада протянул ей несколько медных монет, и она налила ему приличную порцию супа в глиняную миску.

Грея руки о горячую посудину, Акитада сожалел, что не может прижаться к ней еще и замерзшими ушами. Суп, как оказалось, был сварен из бобов и разнообразных овощей. Акитада осторожно попробовал и понял, что аромат его не подвел. Ему показалось, что в этой похлебке он смог различить вкус репы и капусты, но был там еще какой-то лиственный овощ темно-зеленого цвета со слегка горьковатым, однако весьма приятным вкусом. Быстро опустошив миску, он попросил себе новую порцию. На этот раз женщина улыбнулась ему, а потом наблюдала, как он ест. Он спросил ее, как называется зеленый овощ. Щавель – ответила она и объяснила, что он в изобилии растет в здешней округе, особенно на старом монашьем кладбище за храмом.

Акитада чуть было не поперхнулся от таких слов и посмотрел в указанную сторону. Там на пустыре среди покосившихся деревянных надгробий шестеро или семеро маленьких мальчишек наблюдали затем, как их товарищ крутит волчок. Акитада и сам в детстве забавлялся с волчком, и это воспоминание вызвало у него улыбку. Мальчонке, что вращал волчок, было лет пять или шесть, и по всему было видно, что он большой мастак в этом деле. Его игрушка подпрыгивала и плясала, и он лихо запускал ее, в какую ему хотелось сторону.

– Ну и мастер этот малыш, – с улыбкой сказал Акитада.

– Это мой сын, – с гордостью объяснила женщина. – Очень любит свой волчок. Да и в чем ему еще преуспеть-то, бедняжке?!

Акитада, протягивая ей обратно пустую миску, спросил:

– Что значат твои слова? На вид он прекрасный, здоровый малыш.

Она посмотрела туда, где играли дети, и глаза ее наполнились слезами.

– Да какой там здоровый! Калека! – с горечью проговорила она.

Потрясенный ее словами, Акитада пригляделся повнимательнее и теперь увидел, что мальчик не только как-то странно прижимал правую руку к телу, но, похоже, и вовсе не имел ее от самого предплечья. Она кончалась локтем. С таким увечьем он, конечно, не сможет овладеть каким-нибудь полезным для жизни ремеслом, требующим сноровки и силы рук, и всегда будет зависеть от милостыни, которую ему подадут более удачливые люди. В этой части города было много нищих калек, просящих подаяния на углах улиц и на ступеньках храмов. Но то были взрослые, а это – ребенок.

Внезапно неприятная мысль зашевелилась у него в мозгу. Сабуро предупреждал его, что этот храм пользуется дурной репутацией, основанной на каких-то мрачных местных суевериях. Ходили слухи, будто бы в храме обитают кровожадные демоны-людоеды, с наступлением темноты покидающие свои пределы, чтобы нападать на нерадивых грешников, возвращающихся с хмельной пирушки. Несколько обезображенных трупов, найденных в здешних местах, подтверждали правдивость подобных историй, которые все больше и больше обрастали вымыслом – например, что души несчастных грешников якобы превращались в голодных призраков, принуждаемых селиться возле храма и с голодным воем пожирать дерьмо и отбросы. Акитада с содроганием огляделся по сторонам. Многие из этих живых бедолаг выглядели такими голодными, что вполне походили на этих самых призраков.

Чтобы успокоить разыгравшееся воображение, он спросил у матери, что произошло с ее сыном.

– Несчастный случай. И ведь не хочет рассказывать, глупый мальчишка. Один сердобольный человек принес его домой. Сказал, что нашел его у дороги, истекающего кровью, что отрубленная рука куда-то пропала, а в другой была зажата золотая монета. Хорошо еще, что этот человек вовремя нашел его да остановил кровь. Он предполагает, что мой сын увидел на дороге золотую монету, схватил ее, и в это время проезжавшая мимо повозка отрезала ему руку. Вот ведь глупый мальчишка! – Она шмыгнула носом и утерла слезы.

– Да, чудовищный случай, – посочувствовал Акитада. – И что ты теперь думаешь по поводу его будущего?

Она немного воспряла духом.

– Пойдет в монахи. Как раз тот самый сердобольный человек, что нашел его, вызвался определить его в один из крупных монастырей, что за чертой города. Да хранит его навеки Будда! Вы не представляете, каким это было облегчением для меня.

Акитада снова посмотрел на розовощекого мальчика, который в победоносном смехе сверкал белыми зубками. Значит, доброта и сострадание все-таки еще не умерли в этих трущобах. Быть может, эти чувства были даже живее здесь, среди отчаяния и нужды, нежели среди богатых и сытых. Такая вот ирония судьбы. А еще Акитада был вынужден признаться себе, что впервые в жизни зауважал монахов, проявивших милосердие и готовность взять к себе бедного ребенка.

– Ну что ж, за вас можно порадоваться, – сказал он. – Все у него сложится хорошо. Посмотрите, сколько у него друзей уже сейчас.

Женшина улыбнулась:

– А поначалу мальчишки побаивались приближаться к нему – думали, демоны откусили ему руку и собираются вернуться, чтобы сожрать его без остатка. Но со временем они все потянулись к нему – уж больно ловко управляется он со своим волчком. Хороший мальчонка.

Этот разговор поверг Акитаду в еще большее уныние, и он отправился прочь за пределы храма, зловеще возвышавшегося над людской суетой, подальше от этого мрачного обиталища кровожадных демонов-людоедов.

У ворот он спросил у какого-то старика, торговавшего благовониями, как пройти к «Бамбуковой хижине». Тот указал ему на узенький переулочек на другой стороне дороги.

– А далеко идти-то? – поинтересовался Акитада, с подозрением косясь на убогие некрашеные домишки с деревянными ставнями на крохотных окошках.

Ответа он не получил. Старик издал горловой звук, показывая на свой рот. Он оказался немым. Вот еще один калека. Акитада дал ему несколько монет и зашагал прочь.

Тесная улочка скорее напоминала какой-то узкий проход. Здесь было совсем пустынно – один мусор, – но Акитада не терял бдительности и вскоре заметил какое-то шевеление впереди, за сплетенными ветвями деревьев и углом навеса, закрывавшего обзор. Он чувствовал, что там кто-то прячется, поэтому замедлил шаг. Теперь он проклинал себя за то, что отправился сюда один, хотя его предупреждали. Вдруг сзади послышались быстрые шаги. До него донесся также уже знакомый хлопающий звук, и он поспешно обернулся. Бородатый здоровяк с отметинами оспы на лице загораживал собой всю дорожку позади него. Ну вот, попался! Для местного старосты, пожалуй, крупноват, подумал Акитада и прижался спиной к стене дома.

– Ищете кого? – спросил великан усмехаясь. Акитада изучал его взглядом. Сейчас он казался даже здоровее, чем раньше, и еще страшнее в этих зловещих окрестностях. Акитада огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь оружия, но не заметил ничего, кроме болтавшегося кола в заборе в нескольких шагах от себя. Колышек-то был коротенький – так себе оружие! – но Акитада имел хорошую сноровку в палочных боях. Осторожно подкрадываясь к колу, он спросил:

– Что тебе нужно?

Верзила проследил за его взглядом и издал горлом какой-то чудной утробный звук, похожий на собачье рычание, и Акитада еще проворнее придвинулся в сторону жерди. Изрытое оспой лицо расплылось в широкой беззубой улыбке, а чудное рычание переросло в смех.

– Я не желаю вам ничего дурного, – сказал великан, поднимая вверх обе руки и показывая тем самым, что у него нет оружия. – Просто хотел убедиться, что у вас все в порядке. Места у нас тут суровые, да и богатые господа не часто захаживают. Скажите только, куда идете, и я пойду с вами.

Акитада уже понял, что забрел в тупик. И человек этот, конечно же, мог врать. Но что-то подсказывало Акитаде, что все-таки стоит рискнуть, поэтому после недолгого колебания он наконец оторвался от стены.

– Ну что ж. спасибо. А мне вот показалось, что кто-то прячется там впереди. Вообще-то я ищу дом под названием «Бамбуковая хижина».

Староста приподнял кустистые брови.

– Вот как? Стало быть, у старого Ноами появился новый клиент? Ну что ж, коли так, идемте. У нас тут Ноами жалуют – он щедр с бедняками.

Акитада почувствовал, что краснеет. Он потянулся к поясу и извлек из него связку медных монет.

– Я тут подумал о семье того парнишки, – сказал он. – Может, ты передашь им это, чтобы помочь похоронить малыша?

Здоровяк был потрясен, однако деньги взял и сказал:

– Спасибо, господин. Да воздадут вам небеса за вашу доброту! А в такую неприятность мальчишка вляпался впервые, больше этого не повторится. Ну так что, идем?

Он зашагал вперед, шлепая оторванными подошвами по мерзлой земле. Акитада последовал за ним.

Когда они поравнялись с навесом, им навстречу выскочили два головореза и преградили путь. Но, завидев спутника Акитады, они с перепуганными рожами бросились наутек.

– Ага-а! А ну давайте-ка вернитесь! – гаркнул им вслед староста. – Я же видел вас, ублюдки! И даже не мечтайте получить свою миску жратвы на этой неделе, паршивые негодяи!

Так и не дождавшись ответа, староста что-то сердито проворчал, потрясая кулаками.

– Ты что, их знаешь? – спросил изумленный Акитада.

– Знаю?! Да не то слово! Они у меня еще как пожалеют! Кстати, вот вы и пришли. Вон там живет Ноами. А теперь простите, но мне надо пойти догнать этих двоих. Не торчите здесь до темноты и выбирайтесь другой дорогой. Вон там проходит оживленная улица. – Он указал вперед, в том направлении, куда удрали двое незадачливых грабителей, и сам зашагал туда же, шлепая оторванными подметками.

Оказалось, что «Бамбуковая хижина» была обязана своим названием густым зарослям бамбука, окружавшим крытые соломой постройки. Владения эти были обнесены бамбуковым забором. У ворот маленькая табличка с названием, тщательно выписанным китайскими иероглифами, гласила, что «здесь находится мастерская художника». И ворота, и ограда находились в отличном состоянии, и их бамбуковые колья были вдобавок заострены наверху. Ничего удивительного, что Ноами предпринимает такие предосторожности от воров в этих трущобах, подумал Акитада. Однако он был немало удивлен, когда ворота распахнулись от его первого прикосновения.

Он вошел, подав голос, но ответа не получил. Ответом ему была тишина. Только сухая бамбуковая листва шелестела на ветру. Бамбук здесь был такой густой и высокий, что его верхушки заслоняли небо. Пробираясь меж этими стволами, Акитада направился к передней двери. У самого порога он прямо-таки подпрыгнул от неожиданности, когда вдруг услышал чей-то хриплый крик. Где-то над головой загремела цепь, потом снова раздался все тот же крик. Приглядевшись повнимательнее, Акитада увидел огромного черного ворона – тот сидел на поперечной балке под стрехой и, оправляя на себе перья, поглядывал на гостя своими глазками-бусинками. Цепь, пристегнутая к одной лапе и прикрепленная к балке, снова звякнула.

Птица эта явно была пусть и примитивным, но зато весьма действенным средством для оповещения о приходе посетителей. Акитада ждал, когда к нему выйдет художник, но ничего подобного не случилось. В открытую дверь ему была видна большая сумрачная прихожая. Подвязанные к стропилам, на стенах висели свитки, длинные столы были уставлены горшками с красками и завалены стопками бумаги. На заднем плане возле раздвижных дверей стояла наполовину расписанная ширма.

Акитада снова громко позвал, но ему откликнулся только ворон. Тогда он снял сапоги и, ступив на деревянный пол прихожей, огляделся вокруг. Почти сразу же его охватил какой-то неведомый мистический страх – даже волосы на затылке зашевелились.

Наслушался про всяких демонов, подумал он, заставляя себя осмотреться по сторонам. Пол в прихожей был заляпан краской и тушью. Рулоны чистой бумаги и шелка лежали, грудой наваленные в углу. Под низкой закопченной балкой в середине комнаты висел тяжелый бронзовый фонарь, болтавшийся на цепи, прикрепленной к массивному крюку. Одним словом, мастерская явно принадлежала человеку, равнодушному к удобствам и чистоте и интересующемуся только работой.

Ахитада приблизился к незаконченной расписной ширме и увидел, что на ней изображен осенний лес. На переднем плане изящными росчерками черной туши были обозначены огромные валуны, а лесистые склоны на заднем плане представляли собой всего лишь размывчатую сине-зеленую дымку. Но покосившийся клен в центре картины был уже выписан со всей тщательностью во всем своем багряном величии, до последнего листочка. Он выглядел так натурально, что могло показаться, будто он даже трепешет на ветру. Огромный черный ворон – точная копия хозяйского – восседал на одном из валунов, впереди на земле несколько воробышков клевали зерна.

Блюдечки с краской и сосуды с водой стояли вперемешку с остатками пищи в мисках перед недописанной ширмой. Повсюду валялись кисти всех размеров. Акитада наклонился и потрогал пальцем багряно-красную краску в одном из блюдечек. Она была еще влажная. Значит, художник совсем недавно работал здесь. Но где бы он мог быть сейчас?