Текст книги "Королева нефритов"

Автор книги: Икста Мюррей

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

К северу от реки Саклук, к востоку от пресловутого драконова дерева, в центре биосферного заповедника майя в склоне холма есть небольшая пещера.

Ее не так уж легко заметить, особенно в почти полной темноте – если только в вашей компании нет экспертов по архитектуре и топографии майя. Ну, это на тот случай, если вы не знаете, как должна выглядеть древняя пещера.

Углубление для гробницы в склоне холма некогда вырыли вручную. Древние майя считали священными пещеры, колодцы и подводные реки – то были промежуточные зоны, где мир живых сообщался с преисподней.

Склоны холма густо покрывала трава, в том числе заячья капуста и камнеломка. Бледный свет наших фонариков озарял цветки с крошечными белыми и желтыми лепестками. У темного входа вились разноцветные птицы.

– Дошли! – выдохнула Иоланда. – Дошли.

Не смея позвать маму, я вообще ничего не говорила, только все крепче сжимала фонарик.

В пещеру я вступила первой.

Луч ярко осветил пещеру, размеры которой я сразу не смогла оценить; она тянулась гораздо дальше, чем могло показаться снаружи, хотя проход был довольно узким. На дне стояла вода, доходившая мне до лодыжек; обведя лучом фонаря окружающее пространство, я увидела, что дно пещеры понижается.

Мы двинулись вперед, сквозь известковые залы, где гулко капала вода; фонари горели, словно маяки, их лучи выхватывали сталактиты. На стенах виднелись темно-красные иероглифы в форме драконов и горбунов, которые я даже не пыталась прочитать. В расщелинах сверкали золотом жилы пирита и светились красные глаза ящериц и летучих мышей. Где-то что-то хлопало, слышался плеск воды. Нагнувшись, я стала протискиваться в узкий туннель. Здесь приходилось продвигаться на ощупь, так как не хватало места, чтобы манипулировать фонариком. Бедро сильно болело, я даже упала в воду прежде, чем Эрик успел подхватить меня сзади.

Тем не менее большую часть пути я прошла самостоятельно. Воздух был спертый. Я слышала шумное дыхание своих товарищей и шлепанье их ног, слышала, как поскользнулся Мануэль и как упала Иоланда. Вскоре мы достигли еще одного очень низкого и чрезвычайно темного прохода.

Пройдя его до конца, я смогла выпрямиться во весь рост.

Провела перед собой лучом фонарика и поняла, что нахожусь в просторном помещении; на одной из стен были полувыцветшие надписи. К середине зала пол поднимался, там было сухо и стоял большой продолговатый предмет. Это был массивный кусок обработанного голубого нефрита – прямоугольной формы и такой чистый, что, когда я направила на него луч фонарика, камень ответил сияющим фонтаном кобальтовой сини. Вырезанные на камне изображения отбрасывали на стену голубые и темно-синие тени, на поверхности дрожали звезды, завитки и полумесяцы. Поверхность самого камня, как и стела Флорес, испещренного изящными иероглифами в виде богов и воинов, переливалась различными оттенками бирюзы и опала, синевой павлиньих перьев и темными прожилками абсолютного индиго. Под этой изменчивой каменной «кожей» ровно горел глубокий, идеальный, немыслимый синий цвет – сочный и яркий.

Кроме этого, там было кое-что еще. Этот длинный граненый нефрит не слишком напоминал сказочный камень из перевода де ла Куэвы. Он вообще не был монолитом, скорее представлял собой продолговатый ящик, в котором что-то находилось.

Когда же я шагнула вперед, не понимая, что передо мной, то вдруг увидела лежавшую рядом с этим ящиком изможденную женскую фигуру.

Женщина оперлась на локти, и на ее щеку упала мокрая прядь серебристых волос. В свете фонарика черные глаза моей матери сверкали, словно совиные. Резкие очертания ее скул отчетливо выделялись на фоне окружающей темноты. Мелкие морщинки вокруг глаз и рта переходили в резкие складки, нос, казалось, стал еще острее. Возле левого виска виднелся громадный синяк, на шее – пятна грязи. Губы двигались, но никаких звуков она не издавала. Белая рубашка и джинсы промокли насквозь, обувь она сняла, правая нога, вероятно, вывихнутая или сломанная, была как-то неестественно вывернута.

Я бросилась вперед. Сердце в груди бухало как церковный колокол.

– Мама! Мама! Мама! Мама! Мама!

Я обхватила ее руками, она уткнулась лицом мне в плечо.

Я продолжала звать ее по имени, но теперь рядом с нами появился плакавший навзрыд Мануэль и Эрик с Иоландой.

– Да, – наконец сказала мама. – Мы опять вместе, мое Чудо. Моя милая!

– Мама! – сказала я. – Ой, мама!

Я водила руками по ее рукам и плечам, ощупывала ее ноги – искала раны, все это время не переставая ее обнимать.

Прошло не так уж мало времени, прежде чем я все же отпустила маму, чтобы другие тоже смогли к ней подойти и она, наконец, смогла заговорить.

– Я нашла, – слабым голосом сказала она. – Мануэль!

– Да, Хуана! – нагнувшись к ней, сказал он.

– Я нашла, – вздохнув, повторила она.

– Да.

Она снова взглянула на меня.

– Нашла то, что искал он.

Я кивнула.

– То, что искал Томас де ла Роса.

– Да, дорогая.

Сзади меня Иоланда издала какой-то странный звук.

– Как же ты шла? И почему потерялась?

– Не смогла выбраться отсюда, – ответила она. – Были… некоторые проблемы с погодой. Дождь шел примерно пять дней, я попала в этот потоп и все себе испортила. Видишь, что с ногой? К тому же я утопила в болоте рюкзак. В конце концов я попала сюда, но, когда это случилось, у меня остался один фонарик, а из питья только дождевая вода. Я очень устала, поэтому сидела здесь и… ждала. – Она сглотнула. – И вот вы пришли.

– Мама, попробуй сесть – я хочу на тебя посмотреть.

– Как видишь, я это нашла. – Когда она села, я увидела, что покрытое синяками лицо выглядит неважно. Насчет ее ноги я оказалась права. Она была как-то странно изогнута; мама повредила ее несколько дней назад, а с тех пор травма, вероятно, стала еще серьезнее. – Нашла то, что он хотел, но здесь уже все было раскопано.

– Я думаю, тебе не стоит сейчас разговаривать, – сказала я. – Мы должны вывести тебя отсюда…

Но она меня не слушала.

– Тут уже все было расчищено. Вскрыто. Кто-то побывал здесь раньше меня. Не очень давно. Но они ничего не украли.

– Кто же здесь мог побывать? – удивился Мануэль.

– Не знаю, да это и не важно. Потому что все равно я это нашла. Весьма забавно, ведь нашла совсем не то, о чем мы все думали.

– А что же? – вмешалась Иоланда.

– Это… ты, Иоланда? Ты прошла весь этот путь?

Иоланда шагнула на свет, ее шляпа отбросила на стену громадную тень, напоминающую птицу.

– Да, Хуана.

– Ну, тебе это будет интересно, не так ли?

– Думаю, что да.

– И потом… нет, только не говорите мне, что за Лолой стоит Гомара!

Я рассмеялась.

– Это он.

– Ну, теперь меня больше ничем не удивить.

– Здравствуйте, миссис Санчес! – сказал Эрик.

– Да, здравствуйте, Гомара! Не беспокойтесь, я обязательно поблагодарю вас со всем красноречием, на которое только способна, но попозже.

– С нетерпением буду ждать этого момента, профессор.

Присев на корточки возле мамы, Мануэль принялся осматривать ее ногу.

– А я-то думала, что ты боишься джунглей, – сказала она ему.

– Кое-что испугало меня гораздо больше.

– Ну да, конечно, мне не стоило сюда идти одной. Хотя на самом деле все испортил этот отвратительный ураган. И потом мне не хотелось поворачивать назад, когда я уже была так близка к цели. В результате поскользнулась, повредила ногу, а со временем она стала донимать меня все больше и больше. Я здесь три дня. – Она помолчала. – Вы что, все сошли с ума?

– Я не сошел.

– Как же вы сюда попали?

Мануэль описал, как я нашла в Антигуа ее дневник с расшифровкой стелы.

– Ах вот оно что! – протянула мама. – Мой дневник… этого я не ожидала. – Она посмотрела на меня: – Ты там все прочитала?

– Этот твой дневник очень сильно намок. – Мануэль попытался отделаться полуправдой. – Там едва ли удастся что-нибудь разобрать.

– Но ты все равно знал, почему я сюда пришла! – обращаясь к нему, резко сказала она.

– Знал. – Он поколебался. – Потому что он умер.

Она прикоснулась к его лицу.

– Я не знала, что еще сделать.

– Все в порядке.

– Но ты знаешь, что я тебя люблю?

– Да.

– Значит, она тоже знает? Мне кажется, да…

Мануэль коротко взглянул на меня, затем снова перевел взгляд на маму.

– Думаю, что да.

– Что знает? – спросила Иоланда.

Ее лицо сияло в свете фонаря; из-под края шляпы блестели темные глаза.

– Что знает? – снова повторила она.

Я посмотрела на маму; она коротко кивнула в ответ.

– Что Томас был и моим отцом, Иоланда, – ответила я.

– Что ты имеешь в виду?

Я повторила.

До Иоланды дошло не сразу. Секунду она смотрела вниз, а потом на мою мать, которая взглядом подтвердила мои слова. Моя сестра тяжело вздохнула.

– Твоим отцом он был только в определенном смысле, Лола, – сказал вдруг Мануэль. Его непривычно резкий голос был полон любви и страдания.

Каково же ему было смотреть на меня и видеть во мне черты того наглеца, которого он так долго ненавидел!

– Ты – мой папа, – просто сказала я.

– Конечно же, он! – проворчала мама. – На этот счет никогда не было никаких сомнений.

Взглянув на пляшущие голубые тени, Иоланда стиснула зубы.

– Иоланда!

– Отец тогда предал мою мать, – спустя мгновение сказала она.

– Да, это так, – сказала мама. – Здесь я тоже сыграла определенную роль.

– Так вот почему ты не хотела, чтобы Лола мне писала! – с болью произнесла Иоланда. – Или виделась со мной. Не хотела вспоминать о своей ошибке…

– Боже мой! – сказала я.

Тем не менее мама утвердительно кивнула:

– Да.

Мы с Мануэлем и Эриком хранили глубокое молчание. Иоланда попыталась откашляться, но лишь испустила слабый судорожный звук. По лицу ее текли слезы.

В течение минуты она была не в силах заговорить. Глядя на нее, все молча ждали.

– По правде говоря, все мы представляем собой одно сплошное несчастье, – наконец сказала она.

Мама закрыла глаза.

– Боюсь, что так.

Все с тем же свирепым выражением лица Иоланда долго стояла, уставившись на стену, но потом словно пришла к какому-то решению.

– Мне не стоит больше злиться. Мне это не поможет.

– Ну, так не злись, – предложила мама.

– До того, как стала тебе помогать, я действительно хотела тебе отомстить, – повернувшись ко мне, сказала Иоланда.

– Иоланда!

Она прикрыла глаза рукой.

– Но я… просто вспомнила старые добрые времена.

Тут я начала плакать.

– А все остальное меня не волнует, – договорила она.

– Иоланда… Иоланда, – стараясь держать себя в руках, сказала я. – Нравится тебе это или нет, но мы одна семья.

Она молчала. Слышался лишь шум воды и какой-то плеск; на наших лицах дрожал синий свет.

– Я не против, – наконец кивнула она, изо всех сил пытаясь справиться с волнением.

Пододвинувшись, я взяла сестру за руку. В ответ Иоланда крепко стиснула мою вторую руку. И хотя она всегда была достаточно сдержанной, сейчас вся тряслась и тщетно пыталась улыбнуться.

Пока мы обнимались, Эрик не находил себе места. Откашлявшись, он отвел фонарик в сторону. Луч света скользнул по комнате и остановился на голубом камне-контейнере с его странным содержимым.

– О Боже! – сказал он. – Вы только посмотрите!

– Я же говорила вам, Гомара, – хриплым голосом сказала мама, отвернувшись от нас с Иоландой. – Это совсем не то, что мы себе представляли. Такого вообще никто себе не мог вообразить. Но если хорошенько поразмыслить, то получается, что это все же имеет смысл.

– Что имеет смысл?

– Ответ на все наши вопросы относительно стелы.

– Да что же это такое?! – вскричали мы хором.

– Дайте мне секунду, и я вам все объясню.

Мы с Иоландой и Мануэлем дружно повернулись к маме, и она с удовольствием начала раскрывать нам тайны «Королевы нефритов».

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

Как известно, у древних майя пещеры считались священными местами, в которых и живые, и мертвые могли общаться с потусторонним миром. Захоронения нередко устраивали именно в этих подземных пространствах, заполняя их мумиями, мощами и костями – с тем, чтобы духи предков могли легко перемещаться.

Данная пещера имела точно такое же предназначение.

Лучи фонариков сверху донизу осветили предмет, возле которого сидела моя мать. Огромный прямоугольник представлял собой не что иное, как саркофаг, сработанный из цельного куска голубого нефрита и со всех сторон покрытый искусной резьбой. Здесь были изображены карлики и воины, жрецы и ведьмы, розы и геометрические фигуры. Высота гроба составляла примерно два фута, ширина – три, а сверху он был некогда закрыт сделанной из того же нефрита массивной крышкой, которую кто-то снял и переместил к стене. В саркофаге лежало стройное тело худощавой молодой девушки – по крайней мере она показалась мне молодой. Хорошо сохранившееся тело имело цвет мореного дуба, кости по текстуре напоминали старый янтарь. Руки усопшей походили на окаменевшие ветки; выражение лица, по цвету напоминавшего мокрое тиковое дерево, нельзя было назвать спокойным. Длинные ноги стали похожи на ветви и корни сепии – деревьев, мимо которых мы только что проходили. Голова была словно сделана из пергамента, а на впалой груди лежали какие-то предметы, но то были вовсе не птичьи яйца, как показалось нам сначала.

При погребении эту девушку украсили нефритовыми безделушками, ограненными, как бриллианты, и испещренными иероглифами. Украшения голубыми огнями сверкали по всему телу. Древние ремесленники не только искусно огранили камни, они вырезали из нефрита крошечных идолов, розы (как это делали с изумрудами ацтеки), громадные капели и даже ломтики хлеба, оправленные в серебро и золото. Посередине сокровищницы лежал большой плоский кулон из голубого нефрита. На кулоне были вырезаны надписи, которые показались мне знакомыми.

Подняв кулон, я поднесла его к свету; в свете фонаря внутри голубого вещества можно было различить некий красно-золотой знак:

Я знала, что это символ нефрита.

– И который из них тот самый? – спросила Иоланда.

– Ты не поняла, – сказала мама. – Это она. Она и есть «Королева нефритов». Как мне представляется, это женское тело. И я абсолютно точно знаю, что женщин хоронили именно так.

– «Королева нефритов», – проговорил Эрик. – То есть вы хотите сказать, что вот эта женщина – «Королева нефритов»?

Фонарики разом осветили тот участок пещеры, где на стене виднелись поблекшие иероглифы синего, красного, черного и зеленого цвета.

– И что же они означают?

– Ну, – сказал Эрик, – если твоя мать права, в вольном переводе это звучит так: «Моя красавица, моя королева; рыдать на твоей могиле; сердце; потерял». Увы, это все. При таком освещении я больше ничего не могу здесь разглядеть.

– Я знаю, что здесь написано, – сказала Иоланда. – Знаю эти слова.

– Это очень старая поэма, – сказала моя мать. – Знаменитая.

– Ты уверена? – спросила я. – Это точно?

– Да, уверена! – твердо ответила мама.

Подойдя к стене, Иоланда взглянула на символы и, выпрямившись в темноте, стала напевать слова баллады. Ей вторила моя мама:

 
Что я наделал,
Моя красавица, моя королева?
Почему ты меня оставила
В этом мире,
Таком холодном и пустом?
Твои щеки так бледны,
Моя принцесса, моя детка,
Я рыдаю на твоей могиле,
Мое сердце превратилось в камень.
Мое сердце стало пещерой.
 
 
Я потерял тебя,
Я потерял тебя
И сам я потерялся.
Моя родная,
Я ходил кругами
И шел по прямой —
Я боролся с ветром,
Поплатившись за свои грехи,
Из-за которых остался здесь —
Без тебя.
 
 
Мое сокровище, моя прелесть.
Прости меня.
Останься в моих объятиях,
Чтобы я мог целовать тебя,
Не остывай.
 
 
Я потерял тебя,
Я потерял тебя —
И я тоже погибаю,
И я тоже погибаю.
Погибаю —
Без тебя,
Моя родная.
 

– Получается, что нефрит, – сказала мама, когда они кончили петь, – это не камень, не магнит и не талисман. Иероглиф, которому мы приписывали значение «нефрит», на самом деле всегда обозначал женское имя – имя этой девушки. К минералу под названием «нефрит» он никогда не имел отношения – это его значение мы взяли из перевода, сделанного де ла Куэвой. Увы, Баладж К’уаилл обманул губернаторшу, и в результате перевод оказался неверным. Король сходил с ума вовсе не по камню, а по своей собственной жене. Эту песню он пел после ее смерти. А мы ни о чем не догадывались…

– Просто фантастика! – восхитился Эрик. – Это даже интереснее, чем то, что недавно нашли в Сьеррас.

Мама наклонила голову набок:

– А что нашли в Сьеррас?

– Об этом, доктор Санчес, я расскажу вам потом.

Мама подняла брови, но, решив пока не настаивать, снова повернулась ко мне и трижды поцеловала в щеку.

– Ну вот тебе и разгадка, моя радость, – сказала она. – А ты прошла весь этот путь, чтобы найти меня.

– И нашла, – ответила я.

Обратив к Эрику мрачное лицо, Хуана попыталась улыбнуться:

– Ну что, впечатляет, а, Гомара?

– Весьма впечатляет, профессор.

– Надеюсь, в дальнейшем вы будете относиться ко мне с глубоким почтением и исключительным уважением.

– Ну… я буду работать над этим.

– Вот и отлично. А теперь будьте так добры, поставьте меня на ноги и помогите выбраться из этой гнусной пещеры. А потом, если это вас не затруднит, доставьте меня в больницу, я не слишком хорошо себя чувствую…

Подойдя, Эрик подхватил ее под руки и поднял на ноги – что вообще-то было не очень легкой задачей. После этого мы покинули место захоронения и снова потащились по узким душным тоннелям, мимо ползающих и стрекочущих тварей, а выйдя на воздух, вновь оказались в темном влажном лесу, где перед возвращением в город нам предстояло провести еще одну ночь.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Лагерь мы разбили на поляне, окруженной ониксовыми деревьями, у самого входа в пещеру. Пока Эрик обрабатывал маме раны и давал болеутоляющее, мы с Мануэлем и Иоландой, присев на корточки, при свете фонариков вытаскивали из рюкзаков накидки, пищу, воду, топливо и противомоскитные сетки.

Обменявшись с Иоландой нервными взглядами, я расцеловала Мануэля, а потом вновь посмотрела на свою сестру. Любимая шляпа все еще была на ней, только немного сползла набок. В свете фонарика было видно, что ее лицо расцарапано, хотя и не очень сильно. Под аккуратно застегнутой рубашкой проступали контуры какого-то украшения. Наклонившись, я поцеловала и ее.

– Ладно, ладно, – сказала Иоланда, подставляя щеку так, чтобы я могла поцеловать ее снова. – Перед сном еще многое нужно сделать, так что сейчас некогда предаваться бабьим эмоциям.

– Мне показалось, что в пещере ты как раз вела себя немного эмоционально.

– Да, дорогая, это правда, – подтвердил Мануэль.

– Если б это и было так, то меня, вероятно, можно извинить – не каждый же день обнаруживаешь, что у тебя есть сестра. Но, учитывая все то, через что нам пришлось пройти, я бы предпочла на время отложить обсуждение вопросов об отцах, обманутых надеждах и прочих семейных проблемах.

Тем не менее она, похоже, была чрезвычайно довольна происшедшим – несмотря на то что сейчас хмурила брови и требовала, чтобы я немедленно нашла ей магниевую палочку.

– Может, тебе стоило бы переехать к нам? – предложила я.

– Переехать?

– А почему бы и нет?

– Ну… – Вздохнув, Иоланда порылась в рюкзаке Эрика и наконец нашла палочку. – Думаю, на то есть тысяча причин.

– Назови хотя бы одну.

– Легко! Насколько я помню, ты была не слишком хорошей соседкой по комнате.

– А может, я немного изменилась к лучшему?

– Сомневаюсь. Но раз уж ты об этом заговорила, я, пожалуй, все-таки смогу иногда приезжать на месяц или два… Все зависит от того, сколько я смогу тебя выдержать.

– Я позволю тебе одеваться циклопом и бросаться на меня из чулана, – пообещала я.

– Вот спасибо! Хотя, наверное, я смогу придумать и новые формы пыток. – Она едва удерживалась от смеха. – Тем не менее – я просто размышляю вслух, – если мы действительно собираемся больше времени проводить вместе, тебе придется кое-что в себе изменить.

– Изменить?

– Ну, начинается! – засмеялся Мануэль.

– Прежде всего ты явно не имеешь представления о том, как надо ходить по джунглям. – Она вызывающе выпятила подбородок. – И проводишь слишком много времени в библиотеках.

– Не думаю, что…

– Нужно будет привести тебя в форму. Например, научить, как перейти реку, не погубив всех своих спутников. Кроме того, ты должна научиться писать письма.

– Да, да, – сказала я. – Меа culpa. Меа maxima culpa! [5]5
  Мой грех. Мой тяжкий грех! (лат.)


[Закрыть]Теперь я всегда буду перед тобой трепетать.

– И это правильно.

Она строго посмотрела на меня, но потом невольно начала улыбаться. Я тоже. Скрыв лицо под шляпой, Иоланда отпустила еще парочку замечаний относительно моего характера и моих походных навыков, а потом набрала веток и листьев и бросила их на середину площадки. После этого начала орудовать своей палочкой и в конце концов все же высекла искру. Я не отрывала от нее глаз, а когда на земле заплясало пламя, заметила, что под ее рубашкой сверкнули какие-то голубые камни.

– Что это? – На ее шее можно было разглядеть нефритовый кулон, который всего несколько минут назад находился на шее у погребенной «Королевы».

– Это? – переспросила она. – А, я тут кое-что подобрала – так, мелочь. Не волнуйся, я все верну обратно. Просто взяла его на время – для сохранности. Мой отец наверняка хотел бы, чтобы я получше присматривала за такими сокровищами.

– Этот вопрос мы еще обсудим… чуть позже, – искоса взглянув на нее, сказал Мануэль.

– Вот именно. Да, о чем это я говорила? Ах да, о будущем. О будущем. Как я уже сказала, для того, чтобы ты стала мне настоящей сестрой, нам придется основательно потрудиться. Но если нам хоть немного повезет и все, как обычно, не пойдет к черту, то, возможно, из тебя что-нибудь да выйдет…

Пока она продолжала описывать то величайшее нравственное возрождение, которое я должна была пережить, чтобы стать достойным членом семьи де ла Роса, я смотрела, как пламя бивачного костра пожирает листья, ветки и цветы, озаряя своим светом вход в пещеру, папоротники, большие поваленные деревья, болота, птиц и обезьян. Среди золотисто-черных веток красных деревьев мелькали крылья кетсалей, где-то пробежал олень, в кустах чудилось сопение невидимых диких кабанов и мягкая поступь массивных кошек. Не обращая внимания ни на какие опасности, Иоланда встала, набрала еще немного веток и лепестков бромелии и бросила их в костер, а потом села и взяла меня за руку. Остальные тоже устроились возле огня, озарявшего золотистым светом таинственный лес с его удивительными красноглазыми чудищами. Однако самым большим чудом сейчас было присутствие моей матери, которая, пусть с покалеченной ногой, но живая, сидела сейчас с другой стороны костра и не сводила с меня глаз.

Исполненная благодарности, я тоже пристально смотрела на нее.

Мы не улыбались; наша любовь была для этого слишком сильной.

Прошло четыре дня. После того как мы вернулись в город, показались врачам и выяснили, что наши раны не представляют особой опасности, я вновь оказалась под сенью безумного золотисто-розового рококо «Вестин-отеля». Как и в прошлый раз, я сидела на большой кровати с лилово-розовым покрывалом и, глядя в окно на голубое небо и голубой бассейн с белыми зонтиками и шумными купальщиками, осторожно потирала бедро.

Тут раздался стук в дверь, голова моя закружилась, а сердце застучало.

– Войдите! – сказала я. – Открыто.

В номере показалась голова Эрика; взглянув на меня, он улыбнулся.

– Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше.

– Ну, теперь ты знаешь, что с твоей мамой все будет хорошо.

– Да.

Закрыв дверь, он подошел ко мне.

– И я тоже это знаю. – Он приподнял бровь. – Не могу дождаться, когда она снова начнет меня оскорблять.

– Серьезно?

– Ну, в определенном смысле. Но! У меня такое чувство, что теперь она будет относиться ко мне чуточку лучше.

– И некоторые другие тоже.

– Да? – Наклонившись, он коснулся моей щеки. – И кто же еще?

– Например, Иоланда. Не думаю, что теперь она против тебя что-то имеет.

– Против закоренелого колониалиста и липового гватемальца? Неужто она сделает для меня исключение?

– Что-то вроде этого.

– А еще кто?

– Конечно, Мануэль.

– Надо же, какое облегчение!

– Ну, я думаю, ему-то ты всегда нравился. И потом – если для тебя это имеет какое-то значение – ты, конечно, нравишься и мне.

– Рад слышать, – сказал он, наклонился и чмокнул меня в макушку. – Не будешь возражать, если я присяду?

– Ты сам прекрасно знаешь, что не буду, – дрожащим от счастья голосом сказала я.

Мы тихо сидели бок о бок и молча улыбались. Потом он взял меня за руку.

– Лола…

– Эрик…

– Нет, дай я скажу…

– Для разнообразия.

– Вот именно, для разнообразия. Я… насчет фон Гумбольдта.

– Почему именно фон Гумбольдта?

– Я снова его перечитал. И очень внимательно.

– Но я думала, что та книга погибла…

– Давай не будем вдаваться в детали. Думаю, у него есть несколько очень интересных вещей, даже не считая нефрита.

– Я слушаю.

– Там в «Путешествии» есть один пассаж – когда он находится в лесу с Бонпланом и ищет свой магнит. Ты помнишь, что он пишет?

– Про Карлика и драконово дерево.

– Не то.

– Ну… еще о своих приключениях… и о своей дружбе…

– Уже теплее.

– А еще он пишет о любви. «Я уже нашел величайшее сокровище, о котором только можно мечтать» – как я понимаю, он говорит это об Эме Бонплане.

– Именно так, – сказал Эрик и замолчал.

– И что же?

– Ну… именно с этого раздела «Путешествия» все и началось. Когда ты явилась ко мне в университет в поисках этой книги.

– Потому что ты ее украл.

– Это точно – потому что я ее украл. – Эрик смотрел на меня так, как Мануэль смотрит на мою мать. – Я украл ее, потому что хотел почувствовать то, что чувствовал он. Хотел знать, что он имел в виду.

– Теперь знаешь?

– Теперь знаю, – сказал он. – Я люблю тебя, Лола.

Голова у меня совсем закружилась. Я готова была услышать это еще сотню раз.

– Я тоже, – ответила я.

И тогда он меня обнял, и сердце птицей взлетело в небеса, я увидела звезды и услышала собственный смех, а он все целовал меня и целовал…