Текст книги "Королева нефритов"

Автор книги: Икста Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

В отель мы вернулись примерно в два часа дня. Иоланде выделили номер на первом этаже здания, нас с Эриком очень усталая хозяйка проводила на второй этаж.

Подойдя к дверям Иоланды, я постучала. Никакого ответа. Я постучала снова.

– Есть здесь кто-нибудь?! – крикнул Эрик.

– Эй! – сказала я.

Но когда мы открыли дверь, за ней никого не оказалось.

– Может, она… ну, не знаю… принимает душ? – предположила я.

Однако никакого плеска воды слышно не было. Я ощутила смутное беспокойство – несмотря на происшедшее примирение, что-то все-таки было не так. Я вспомнила наше детство: как Иоланда впервые спряталась, чтобы потом броситься на меня. Некое атавистическое чувство предупреждало меня, что, возможно, и сейчас мне придется столкнуться с подобной засадой.

Мы поднялись наверх по лестнице, покрытой красной дорожкой. Ступеньки были сделаны из полированного мягкого дерева. Прямо передо мной находился номер, который при ближайшем рассмотрении оказался пустым. Отвернувшись от двери, я прошла дальше по коридору и вошла в свою комнату.

Склонившись над маминой сумкой, на моей постели сидела Иоланда. Шляпы на ней не было, черные волосы свободно раскинулись по ее плечам и спине. Судя по всему, она не только перерыла сумку, но и просмотрела все мои книги и бумаги.

– Я искала карту, которую ты мне обещала, – заявила она.

Я осталась стоять в дверях. То светлое чувство, что я испытала в такси, пропало без следа.

– Ее здесь нет, верно? – спросила она.

– Иоланда!

– А вообще-то она у тебя есть?

Я закрыла глаза.

– Нет, то есть не совсем.

– Боже мой, Лола! – Она покачала головой.

В этот момент в комнату вошел Эрик.

Нос и щеки Иоланды густо покраснели, глаза метали искры.

– Он сказал мне, чтобы я не злилась на тебя. Но теперь, когда я знаю, что это правда, я очень, очень сердита!

– Кто тебе сказал, чтобы ты на меня не злилась?

– По-моему, ты не вполне представляешь, до какой степени я взбешена, – очень ровным голосом произнесла она.

– Я не вполне уверен, могу ли вмешиваться, – прервал ее Эрик. – Хочу только заметить, что сейчас вы обе очень расстроены и можно даже подумать, будто вы собираетесь сделать себе больно… себе или кому-нибудь еще. – Он сделал паузу. – В особенности мне не нравится слово «взбешена».

– Скажи, чтобы он заткнулся.

– Все в порядке, Эрик, – сказала я.

– Ничего не в порядке! – страстно выкрикнула Иоланда. – Ты меня обманула!

Я потерла лоб, отгоняя воспоминание о женщине в золотисто-черной шали.

– Конечно, обманула, – сказала я.

– Что?

– Конечно, я тебя обманула. Я до сих пор не знаю, где моя мать, Иоланда. Возможно, она уже умерла. Знаешь, что я готова сделать, чтобы ее найти? Обмануть лучшую подругу – это ерунда по сравнению с тем, на что я готова пойти.

– Ты…

– Ты бы не пошла со мной, если бы я не сказала то, что тебе хотелось услышать. А потом – если бы узнала всю правду – ты бы нас бросила.

– Думаешь, я не могу это сделать прямо сейчас?

Внизу послышались чьи-то голоса, затем приглушенные шаги – кто-то направлялся к лестнице. Наверное, хозяин гостиницы.

– Тем не менее я кое-что нашла. Кое-что стоящее. И если ты дашь мне хотя бы минуту…

Шаги на лестнице приближались, затем я услышала знакомый голос. Поднявшись по ступеням, Мануэль просунул в дверь свое сморщенное лицо, потом вошел. На нем был твидовый костюм, волосы он аккуратно зачесал на лысину. Воротник рубашки, правда, оказался немного не в порядке, зато туфли сияли. В целом он выглядел так, словно неделю не спал.

– Это вы здесь разговаривали, дорогая? – спросил он у Иоланды. – Привет, милая, – обращаясь уже ко мне, добавил он.

Я смотрела на своего отца, который на самом деле не был моим отцом, и молча вытирала слезы, которые вдруг полились из глаз.

– Милая!

– Привет, папа!

– Здравствуйте, Эрик! – сказал Мануэль.

– Здравствуйте, сеньор Альварес.

Отец взглянул на нас с Иоландой, и на его лице появилось страдальческое выражение. Это вновь напомнило мне о причине, по которой я в свое время оборвала контакты с Иоландой – моя дружба с де ла Росой причиняла ему боль. По крайней мере так утверждала мама. На первом месте должны быть интересы семьи, решила я.

От этой мысли у меня все сжалось.

– Кажется, между вами возникла некоторая… размолвка, – деликатно сказал Мануэль.

– Даже немного больше, – подтвердила я.

Сидевшая на кровати Иоланда молча сверлила меня взглядом.

– Как ты сюда попал? – спросила я Мануэля. – Дороги ведь заблокированы.

– Разумеется, на вертолете, милая, – ответил он. – У твоей матери я все же кое-чему научился. Конечно, я не стал связываться с этими ужасными дорогами.

– Ах вот как!

– Нам сегодня некогда ссориться, – продолжал Мануэль. – Ну как, леди, вы готовы помириться?

– Нет, – сказала Иоланда.

– А вот я готова с тобой помириться, – сказала я.

Иоланда ничего не ответила.

– И как же нам теперь быть? – спросил Мануэль.

Эрик посмотрел на Иоланду.

– Думаю, у нее найдутся для нас хорошие новости.

– Я тут кое-что выяснила, – вытерев мокрую щеку, сказала я. – Ко мне попал мамин дневник, и в нем она пишет, что отправилась в лес уже давно, так что нам нужно попасть туда как можно скорее.

– Господи! – сказал Мануэль.

– А еще она пишет о нефрите. Думаю, она вычислила часть пути, который ведет к нему. Она выяснила, что собой представляет лабиринт Обмана, и мы отчасти можем это использовать для своих поисков. Лабиринт расшифрован… не полностью… но мама в своем дневнике упоминает ключ к его расшифровке. Думаю, я знаю, где его искать. А если мы его найдем, то сможем расшифровать лабиринт и таким образом узнать, куда она направилась.

Мануэль нахмурился:

– Для меня это немного чересчур. Ты хочешь сказать, что она нашла лабиринт? Она ничего мне об этом не говорила…

– Знаю.

– Должно быть, ты ошибаешься.

– Не ошибаюсь. Могу тебе показать.

– Тогда – раз ты говоришь о дешифровке первого лабиринта… – Эрик наморщил лоб. – Что это, собственно, означает?

– Лабиринт Обмана не был каким-либо строением или сооружением, как мы это себе представляли. Это сама стела. Панели, рельефы.

– Стела? – переспросил Мануэль.

– Продолжай! – сказал Эрик.

Сидевшая на кровати Иоланда по-прежнему свирепо смотрела на меня, не говоря ни слова.

Я посмотрела на Эрика.

– Это правда – она его расшифровала. Хотя здесь расшифрованного текста нет – для сохранности мама отправила его в Лонг-Бич.

– Подожди, – сказал Эрик. – Я как раздумал об этом в машине… О том, что стела может иметь к этому какое-то отношение…

– Ну да, конечно, – сказала я.

– Нет, просто хочу сказать, что относился к этому вполне серьезно. Перед тем, как Иоланда разбила свою машину и отвлекла меня от…

– Да, да – я тебе верю.

– Ладно, – сказал Эрик. – Ты меня прямо-таки с ума сводишь.

– Очевидно, это относится к вам обоим, – вмешался мой отец, – но мне все-таки хотелось бы выслушать подробное объяснение.

– Лабиринт Обмана и стела Флорес – это одно и то же, – повторила я и стала объяснять, насколько соответствуют друг другу истории Тапиа, де ла Куэвы и Гумбольдта.

Взяв мамин дневник, я открыла его на той странице, где она описывала свое открытие. Я показала им расчеты и описание маршрута, по которому она собиралась идти через лес. Копии документов, которые мы забрали с собой, были разбросаны по всему полу, поэтому я их подняла, сложила вместе и для пущей убедительности сунула своим спутникам под нос.

Из «Путешествия» Гумбольдта, там, где немец описывает свое первое впечатление от лабиринта Обмана, я выделила следующие строчки:

– «Когда вы углубляетесь в один из его сапфировых пассажей, знаки все больше сбивают вас с толку, а запутанное строение приводит в такое недоумение, что уже не можешь сделать ни шагу вперед». – А из самой «Легенды» я вслух прочитала следующее: – «И вот в тени великого драконова дерева, истекавшего рубиновым соком, был построен безумный голубой город. А вход в него скрывался в колоссальном лабиринте, состоявшем из дьявольских нефритовых пассажей и комнат и представлявшем собой полное смятение, которое невозможно выразить словами».

– Теперь это все имеет смысл, – говорила я. – Использованные фон Гумбольдтом выражения «пассажи» и «построения» означают литературныепассажи и построения. Нас также сбило с толку, что де ла Куэва здесь вроде бы говорит о комнатах, используя итальянское слово «stanze». Однако это слово имеет в итальянском языке и другое, литературное значение.

Собеседники ответили мне непонимающими взглядами.

– Здесь вот какая связь. Stanza – комната – это место, где «останавливаются». A stanza, то есть станс – куплет, раздел песни или поэмы, как раз и характеризуется паузой на конце. [4]4
  По Далю, «каждый станс должен быть округлен и закончен смыслом». – Примеч. пер.


[Закрыть]

– Откуда ты все это знаешь? – помолчав несколько секунд, спросил мой отец.

Я развела руками – пожалуй, чересчур энергично:

– Просто много читаю.

В конце концов они мне поверили.

– Боже мой, – засунув руки в карманы, сказал Мануэль. – И ведь Хуана все это скрывала!

– Она это сделала, старушка сделала это! – воскликнул Эрик.

Я указала пальцем на переписку:

– В своем дневнике мама пишет, что ключ к расшифровке стелы находится в одном из писем де ла Куэвы, написанном 15 декабря 1540 года. Там она пишет об уроке танцев – помнишь, Эрик? Мы еще читали его в Гватемале, в гостинице. Нужно еще раз просмотреть.

– Я помню то письмо, о котором ты говоришь, – сказал Эрик. – Это там Баладж К’уаилл сходит с ума и признается, что обманывал де ла Куэву насчет нефрита.

– Верно. Так давай изучим текст и выясним, как расшифровать стелу. А когда мы это сделаем, то узнаем, куда надо идти.

– Тут много «если», Лола, – заметил Мануэль.

Я повернулась к кровати.

– Иоланда, я действительно считаю, что теперь у нас есть карта. Или по крайней мере скоро будет – нужно лишь разгадать шифр. Если мы его расколем, все, что я обещала, станет правдой.

Держа в руках «Легенду» и «Перевод», я направилась к ней. Но Иоланда продолжала сидеть на кровати, исподлобья глядя на меня.

– Ха! – Она сделала угрожающий жест, видимо, не услышав того, что я только что сказала.

Ее нисколько не заботили ни карты, ни письма, ни маршруты, ни стела. Встав, она двинулась к нам, не сводя с меня мрачного, пугающего взгляда. Губы ее стали совершенно белыми.

Подойдя ко мне вплотную, она одним коротким жестом вдруг обхватила меня обеими руками.

Я тоже ее обняла; сердце молотом стучало в груди.

– Не надо, Иоланда, – признала я. – Тебе не надо было мне помогать.

Она продолжала словно тисками сжимать мою грудь.

– Ты могла найти другого проводника, – все тем же дьявольски спокойным тоном сказала она. – Но даже не попыталась этого сделать, хотя в городе их было полно – только позови. На самом деле ты хотела, чтобы я тебя простила. И я бы тебя простила. Если бы ты показала… что жалеешь… о том, что со мной порвала. Но ты лишь стремилась меня одурачить. – Она ослабила свою хватку. – Ты преподала мне жестокий урок, Лола. Мне пришлось его усвоить. Да, пришлось усвоить. Ты показала мне, что у меня никого нет. Все, кто был мне дорог, умерли.

– Нет! – сказала я, чувствуя, что ее слова меня убивают.

Если бы я сказала, что она моя сестра, мне пришлось бы отвергнуть отца. К тому же неизвестно, захочет ли Иоланда, чтобы я была ее сестрой.

Опустив руки, она повернулась и вышла за дверь.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

– Поразительно, – сказал Мануэль Альварес. – Получается пятизначный шифр. Ничего бессмысленного, а?

В номере мы были одни; я сидела рядом на кровати, положив руку ему на плечо, и тоже просматривала книгу.

– Не надо так, папа. Нам еще расшифровывать панели.

Он покачал головой:

– Она мне так ничего и не сказала, Лола.

– Знаю. И мне тоже.

Он перевернул страницу.

– Похоже, это очень легко расшифровать, чтобы заметить очевидное, нужно всего лишь иметь мозги. У твоей матери они есть.

– Думаю, она сама этому удивилась.

– Стела и камень – они были все время связаны, и никто из нас этого не понимал. Хотя все еще неясно, как далеко можно будет с этим продвинуться.

– Почему?

– А может, мы расшифруем текст и все равно получим бессмыслицу? А если ландшафт изменился? Или твоя мать истолковала надпись по-другому?

– Ну… давай не будем спешить. Об этих проблемах начнем беспокоиться, когда они возникнут. Единственное, что можно сказать наверняка – сегодня мы не сможем разгадать все.

Еще немного почитав, Мануэль захлопнул книгу и погладил меня по волосам.

– Папа!

– Знаешь, я должен был сюда приехать. Не мог позволить себе поддаться каким-то старым страхам. В конце концов решил, что твоя мать приятно удивится, если я хоть раз окажусь героем.

– Все правильно, папа.

– Я сидел у того телефона и все пытался вести себя как нормальный человек. По телевизору только и показывали что куски голубого нефрита, которые продолжали находить в Сьеррас, – с каждым днем они становились все ярче и ярче. Но какое мне дело до того, найдут там месторождение или нет? Раньше Хуана никогда так надолго не исчезала – самое большее мы с ней не разговаривали три дня. А потом мне пришло в голову, что, возможно, она попала в ловушку… что ее что-то удерживает. Пусть меня засосет болото или съедят крокодилы, пусть меня застрелят – главное, что она нуждается в моей помощи. И вот я здесь, прилетел на вертолете. Отвратительная вещь эти вертолеты. Болтаешься в воздухе как неизвестно что. Того и гляди, врежешься в какую-нибудь гору.

Я нервно провела рукой по покрывалу. На красной – под цвет дорожки – ткани были вышиты синие звездочки, похожие на собак зеленые зверьки, голубые человечки и крошечные желтые цветы.

– Знаешь, Иоланда действительно очень расстроена, – с минуту помолчав, заметил Мануэль.

– Да, очень.

– Она не выходит из своего номера и даже не сказала, пойдет ли с нами. Конечно, она должна пойти. Тебе нужно как можно скорее с ней помириться.

– Когда она захочет со мной поговорить. Все это просто ужасно…

– Со временем она успокоится. Вы всегда, что называется, были с ней в контакте. Вы же были… подругами. – Посмотрев на дневник, он провел пальцем по его желтому корешку. – Значит, ты прочитала мамин дневник…

– Прочитала, папа.

Несколько секунд он рассеянно смотрел перед собой, затем попытался улыбнуться.

– Надеюсь, ты не ошиблась. Как думаешь?

– О чем ты?

– Ну, если Хуана узнает об этом, то может немного… рассердиться. Она не любит особенно о себе распространяться. А я всегда уважал ее мнение на этот счет. Ты… она не написала там ничего чересчур личного?

Он уже не улыбался. Губы скривились, образовав тяжелую складку; лицо Мануэля стало постаревшим и настороженным, словно я собиралась его ударить.

Я пожала плечами.

– Там не было ничего, кроме записей о стеле, – мягко сказала я. – Академические заметки – так это можно назвать.

– Академические заметки…

– Ну да. Читать было чрезвычайно скучно, пока я не наткнулась на запись о панелях – тогда, конечно, мне стало очень интересно. Но все остальное – скукота.

– Ага, ну конечно.

– Ну просто смертная скука. Она это умеет.

Мануэль напряженно смотрел на меня еще несколько секунд, потом его лицо прояснилось и слегка обмякло.

– Не думаю, что мы должны ей об этом рассказывать. – Он взял меня за руку. – Как я уже говорил, Хуана слишком темпераментная. И потом, она ужасно расстроится, если кто-то станет критиковать ее литературный стиль, не так ли?

– Да, скорее всего начнет топать ногами и утверждать, что у меня нет вкуса.

– Вот именно! Ты же не хочешь привести моего ангела в плохое настроение? Этот урок я давно усвоил. Ее лучше не расстраивать – хотя, с другой стороны, может, правильнее было бы обо всем рассказать. Как ты сама думаешь? Возможно, она заслуживает наказания за те неприятности, которые нам устроила.

– Ну, тогда ладно! – засмеялась я.

Подняв мою руку, он учтиво, по-отцовски, и очень нежно поцеловал ее сухими губами.

– Я так люблю и обожаю тебя, – сказал Мануэль. – Вы так мне нужны – ты и твоя мать.

Обвив его руками, я опустила голову ему на плечо.

– Ты тоже нам нужен, папа.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Остаток дня и вечер мы провели в отеле «Петен-Ица». Эрик изучал переписку де ла Куэвы, а мы с отцом ждали появления Иоланды, которая должна была сообщить, пойдет ли она с нами в лес. После полудня небо потемнело и стало свинцово-серым; тот же оттенок приобрели и спокойные воды озера Исабаль. По озеру скользили зеленые и желтые лодки с местными рыбаками в разноцветных футболках либо в бейсбольных кепках и белых рубашках. На берегу женщины стирали на камнях одежду, и белая пена от порошка образовывала на поверхности воды изящные узоры.

Наступил вечер. Выпив с другими постояльцами рома, Мануэль отошел ко сну. Иоланда все еще не показывалась и ничем не давала о себе знать. Мы с Эриком расстались на кухне, под взорами улыбчивой хозяйки и ее бдительных дочерей неловко пожелав друг другу спокойной ночи. После этого я отправилась к себе в номер и улеглась в постель. Но уснуть не смогла – безлунная ночь рвалась в окно, словно стая черных птиц, снизу доносились чьи-то разговоры.

Через час, в одиннадцать, я не выдержала и встала.

Прямо в ночной рубашке выскочила за дверь, прислушалась. Ни звука, все уже угомонились. Я побрела по коридору к номеру, где остановился Эрик.

– Эрик!

Я повернула дверную ручку и, скользнув внутрь, обнаружила, что он при тусклом свете лампы работает за столом. Сделанный моими родителями «Перевод» был раскрыт на том месте, где анализировалась первая панель стелы, рядом с книгой лежал словарь, позаимствованный Эриком у хозяев «Петен-Ицы». Вокруг были разложены листы бумаги с какими-то словами и математическими уравнениями.

Посмотрев на меня, Эрик улыбнулся. Лампа освещала лишь половину его лица, другая оставалась в тени.

– У тебя счастливый вид, – сказала я, положив руку ему на плечо.

Он удивленно вскинул брови.

– Я имею в виду работу, – уточнила я, указывая на книги.

– Ах да! Кое-что получается. – Он посмотрел на бумаги, и в его глазах мелькнула тень удовольствия.

– Покажи.

Порывшись, Эрик нашел тот раздел писем де ла Куэвы, о котором упоминала моя мать.

– Думаю, вот пассаж, о котором она говорила, – сказал он. – Письмо от пятнадцатого декабря, в котором описывается урок танцев:

Взяв за руку, я повела его через лес к реке, и возле этой реки мы остановились. Я натирала его бальзамами и пела на ухо, а потом, дабы поднять ему настроение, принялась учить нашему танцу, сарабанде.

– Раз, два, три, четыре, – шептала я ему на ухо. – Это фигуры той игры, в которую мы играем, мой милый. Иди вперед – вот так. Двигайся плавно, словно европеец.

– Ля-ля-ля! – смеясь, сказал он и начал петь песни, которых я не понимала. Впав в игривое настроение, он твердил какую-то бессмыслицу и читал стихи. Выкрикивал какие-то буквы, числа, иностранные слова – в общем, полную чепуху.

– Чтобы танцевать в Гватемале, душа моя, – говорил он, – нужно двигаться небрежно, пропуская каждый второй trac.

– Каждый что?

– По-французски это «след». К тому же мы такие отсталые, что наши туземные па идут задом наперед – четыре, три, два, один, ноль.

Эрик умолк.

– Вот оно! – воскликнула я. – Это, должно быть, числовой код.

– Да. Однако приведенные здесь инструкции, как я понимаю, дают два различных направления поиска. Не думаю, что одни лишь числа дадут нам возможность расшифровать стелу. Прежде всего Баладж К’уаилл предлагает нам «пропускать каждый второй trac», и некоторое время я не был вполне уверен, что он имел в виду, – до тех пор, пока не понял, что это слово…

– Означает «колея».

– Ну да. Обычно этим словом называют отпечатки ног на дороге или колес в колее. Получается, будто он говорит, что нужно пропустить па. Однако данное слово имеет отдаленное отношение и к письму.

– А! – сказала я. – Trace?

– Да, в старофранцузском между этими словами существует определенная связь. «Trac» и «trace» – и то, и другое означает проторенную колею. Как оказалось, словом «trace» в старину также обозначался танец, а кроме того, в детективной литературе оно используется, когда речь идет об уликах…

– Исчезли без следа, и все такое прочее…

– …но также оно происходит от латинского слова, – Эрик перелистнул страничку, – «trahere», что означает волочить что-нибудь за собой – например, телегу. Которая оставляет след. Весьма специфический след. Вроде того, что остается, когда водишь пером.

– Строка?

– Именно так.

– Но если я правильно тебя поняла, все это означает, что Баладж К’уаилл намеренно играл словами. Что он был любителем каламбуров, знал французские слова «track» и «trace»…

– Или что в шестнадцатом веке это знали все. Он был лингвистом… Думаю, мне удалось кое-что уловить. Вот, слушай. Когда он говорит, что мы должны пропускать каждый второй след…

– Это означает, что нужно пропускать каждую вторую строчку текста.

– Чем я сейчас и занимался. – Он пролистал лежавшие перед ним бумаги и вытащил одну из них. – Вот несколько строчек из перевода твоих родителей, с первого камня стелы.

Рассказ нефрит некогда был я король нефрит жестокий король настоящий нефрит дорогой мой ты без потерял я тоже потерял я под величественный и нефрит знака нефрит обладал я змей пернатый ты потерял я ты потерял горячий оставаться будет где ты может целовать я где руки нефрит земля сверху сила мужчина и море и нефрит мой в моем остаться меня прости ты очарование мое сокровище мой ты без здесь меня оставил из-за нефрит он дар великий один нефрит к судьбе мой был нефрит для только имел это и грехи мой поплатиться я ветер выдержал я строка

– Да, – сказала я. – Абсолютно невразумительно.

– А вот что получается, если читать каждую вторую строчку. Остальное я вычеркнул. Помнишь тот параграф, который я тебе показывал? Теперь он выглядит так:

Рассказ нефрит некогда был я король нефрит жестокий король настоящий нефрит под величественный и нефрит знака нефрит обладал я змей пернатый нефрит земля сверху сила мужчина и море и нефрит мой из-за нефрит он дар великий один нефрит к судьбе мой был нефрит для

– Думаешь, здесь уже больше смысла? – спросил он.

– Вероятно, – мельком взглянув на текст, сказала я.

– Мне тоже так кажется. А если предположить, что это сработало, остается только применить числовой шифр. Четыре, три, два, один, ноль.

Мы молча смотрели на страницы бумаги с черными буквами текста, в свете лампы отблескивавшими бронзой. В воздухе кружились серебристые пылинки; повернувшись, я увидела, что синяк под глазом так и не прошел, а сам Эрик уже несколько дней не брился.

Тем не менее выглядел он великолепно.

Взяв его за руку, я большим пальцем погладила его запястье. Я чувствовала, как бьется его пульс, слышала его дыхание. Криптограммы и символы окончательно перестали меня интересовать.

Нагнувшись, я выключила свет.

– Боже! – сказал он. – Боюсь, на сегодня моя работа закончена.

– Не совсем, – поправила я.

В темноте я не видела ни себя, ни его, и когда мы уже оказались у постели, настал неприятный момент: в мое сознание вдруг вернулись мысли о том, что я узнала сегодня. Не говоря ни слова, я нагнулась над Эриком, коснулась его волос и почувствовала, как его пальцы гладят мои руки. Однако меня по-прежнему одолевало беспокойство, и я сомневалась, способна ли сейчас настроиться на другое. Застыв в нерешительности, я видела, как вокруг нас продолжают сгущаться тени, слышала наше тяжелое дыхание. Эрик ни на чем не настаивал, лишь целовал мою руку.

– Все в порядке, – наконец выдохнул он. – На данный момент и этого достаточно.

Но мне этого было мало.

– О нет, – наклонившись к нему, сказала я. – Так легко ты от меня не отделаешься.

– Ох уж эти современные женщины! – усмехнулся он. – Все время они хотят господствовать. Знаешь, в восьмом веке у майя ведущая роль оставалась за мужчиной, поскольку тогдашние центральноамериканские девицы считались настолько скромными и невинными, что с криками убегали от своих поклонников. Сегодня это могло бы показаться скучным, даже пугающим…

– Помолчи, – скомандовала я.

И взяла его за руку. Я была такой нежной! Поначалу.

Болтливый, сексуальный латинянин и просто крупный мужчина, которому прямо сейчас, с первого же раза надо было показать, кто здесь главный – хотя, конечно, в этом первом порыве страсти он думал о том же самом. Такого рода схватка – вещь восхитительная. Сначала дразнишь его, щекочешь и слегка почесываешь, а потом вдруг ускользаешь в тень, чтобы молниеносно броситься на него, словно воробей со своим маленьким острым клювом и мягкими перьями. Я испытывала бешеную радость, заставляя Эрика забыть о членораздельной речи, так что вскоре он мог отвечать мне одними движениями рук и бедер. Должна признать – все-таки бывали моменты, когда он брал надо мной верх, хотя я не особенно жаловалась, оказываясь высоко над узкой кроватью и бешено двигая руками так, словно это были крылья, не дававшие мне упасть, а где-то в преисподней, в районе моих бедер, слышалось его дьявольское хихиканье. И все это с невообразимой нежностью – да, он оказался очень нежным, хотя его грубая шкура нещадно царапала мою грудь, мои ребра, мой спелый сочный зад, порождая просто божественные вспышки страсти. Прижавшись ко мне всем телом, он тыкался мне в щеку своей физиономией.

И хотя мы издавали только гласные звуки, в эту ночь я изменила свое отношение к начитанным любовникам и пришла к выводу, что мне пора отказаться от пристрастия к пожарным и полицейским, выражающимся междометиями.

Перед самым пиком страсти он вдруг протянул руку и коснулся моего лица.

– Моя красавица, – сказал он. – Моя прекрасная девочка.

Я обхватила его еще крепче, улыбаясь и подпрыгивая, словно дельфин. Думаю, я удивила его своей силой и неуступчивостью, заставив визжать от счастья. Пол под нами скрипел, кровать скакала по комнате, как лягушка, и я взяла этого мужчину и прижала его к своей груди, и он задохнулся от моих поцелуев и в полном изнеможении откинулся навзничь. Я чувствовала, как из меня вихрем извергается смех. Все плохое было в прошлом, я была счастлива, стараясь только не слишком шуметь, чтобы не услышали другие постояльцы.

А потом это случилось еще раз. И еще.