Текст книги "Государственный обвинитель"

Автор книги: Игорь Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Тряпка

Склифосовский выглядел, прямо скажем, неважнецки. На физиономии места живого не было.

Он хмуро поглядел на Наташу и опустился на привинченный к полу табурет. По тому, как он при этом страдальчески прикусил нижнюю губу, можно было сделать вывод, что его задница представляла собой один сплошной синяк.

– Где мой адвокат? – с вызовом гаркнул Склифосовский. – Я не скажу ни слова, пока не явится мой адвокат!

– Я хочу, чтобы наш разговор был не для протокола, – интимно произнесла Наташа.

– С чего это вдруг?

– Совсем не вдруг… – Она вывалила на стол объемистую пачку ксерокопий. – У меня сегодня было достаточно времени, чтобы еще раз внимательно просмотреть ваше дело. Внимательно и спокойно, не захлебываясь эмоциями, как это было на процессе.

Склифосовский уперся в Наташу своими распухшими глазенками, по выражению ее лица стараясь уловить какой-то подвох.

– Раньше я думала, что вы такой же, как и они. Безжалостный убийца, выродок без капли совести и сострадания. Но теперь… Я сопоставила все факты, выстроила цепочку происходивших событий день за днем, час за часом и пришла к выводу, что…

– Что? – Склифосовский встрепенулся.

– Мне стал ясен ваш психологический портрет. Еще несколько часов назад не хватало чего-то существенного, важного… Или же, наоборот, что-то мешало, что-то было лишнее. Уж очень противоречивой и загадочной личностью вы мне казались. И тут я поняла. Случайность! Все дело именно в ней! Про Маугли читали? Маленький мальчик случайно, я подчеркиваю – случайно! – оказался в джунглях, в волчьей стае. И сам стал волком.

– А можно попроще? – Склиф нервно заерзал на табурете. – Без этих ваших заумностей?

– Попробую… Есть люди, способные управлять обстоятельствами. Но есть и другие люди, не обладающие достаточно сильным характером. Я понятно выражаюсь?

– Допустим… – угрюмо пробурчал Склифосовский.

– Так уж получилось, что обстоятельства управляли вами на протяжении всей вашей жизни, а вы были их невольным рабом, послушным исполнителем. Подует ветер вправо – и вы вправо. А подует влево… Никакой вы не злодей, Склифосовский. Вы просто безвольный человек, тряпка, тюфяк. И трус. Да-да, пора бы уж признаться самому себе. Трус!..

– Вы правы… – тихо сказал Склифосовский. – Я боялся их… Сколько раз хотел сбежать, а боялся…

– Вы самого себя боялись, – с сочувствием смотрела на него Наташа. – Боялись совершить поступок. Вы привыкли, что за вас думают и решают другие.

– Короче! – будто опомнившись, закричал Склифосовский. – Я тряпка, да?!

– Ничего-то вы не поняли, – вздохнула Наташа. – И напрасно сердитесь. Я же прощения у вас хотела попросить…

– Прощения?..

– За ошибку… Страшную ошибку… Не заслуживали вы такого наказания. Сами-то вы никого не убивали, ведь так?

Склифосовский кивнул.

– Вам грозили расправой?

– Да…

– Вас заставляли под страхом смерти присутствовать при убийствах?

– Заставляли…

– Вы не сказали на суде всей правды? Вы оговаривали себя, очерняли?

– Оговаривал…

– Вы прощаете меня? – Наташа подалась всем телом вперед. – Прощаете?

– Ну, если вы так хотите… – после небольшой паузы потрясенно выдохнул Склифосовский. Он ожидал чего угодно, но только не подобного поворота событий. Ненавистная прокурорша просит у него прощения! Такое и в самом сладком сне не привидится!

– Вы даже представить себе не можете, как я рада, что вы не ударились в бега!.. – счастливо улыбалась Наташа. – Прямо гора, с плеч!.. Постойте, а что у вас с лицом? Кто вас так изукрасил?

– Да так… – неопределенно махнул рукой Склифосовский. – Упал неудачно. На лестнице поскользнулся, знаете ли…

– Ну-ка, расстегните рубашку, – сурово потребовала Наташа.

– Я стесняюсь…

– Да ладно вам!.. Живо раздевайтесь!..

И Склифосовский нехотя оголил свою впалую грудь, исчерченную вдоль и поперек уродливыми ссадинами.

– Это что ж за лестница такая?

– Обыкновенная… – шмыгнул носом Склифосовский. – Не спрашивайте меня больше ни о чем, пожалуйста… Пусть я трус, но стукачом никогда не стану…

– Я не знал, – потрясенно качал головой Дробышев. – Честное пионерское, не знал!

– Они же убить его могли!

– Могли… Но не убили же…

Охранник, дюжий парень под два метра ростом, повсюду сопровождавший Наташу и не отходивший от нее ни на шаг, скучающе смотрел в окно.

– Хорошо, я распоряжусь, чтобы Склифосовского перевели в одиночку. – Дробышев потянулся к селектору.

– Подождите!.. – Наташа схватила его за руку. – Не так, не так!..

– А как? – удивленно уставился на нее Дмитрий Семенович.

– Мы сейчас же выпустим его!.. Немедленно!..

– Да вы соображаете, что говорите? – Тут Дробышев осекся. Он понял, к чему клонила Наталья. – На живца?

– На живца…

Мужчина

Самым противным было то, что Томов-Сигаев знал, что ни о чем эти хамы не пожалеют и никакими слезами умываться не станут. Не такой он человек просто-напросто, чтобы звонить куда-то, требовать возмездия и тому подобное. Самому же хуже будет. Вот и теперь он поерепенится, повыступает перед самим собой и все проглотит, как миленький.

На работе он обругал секретаршу Лидочку за то что она не подготовила черновики для расшифровки, и от этого стало немного легче. Но все равно до конца дня ему было неприятно от мысли, что он такой уважаемый человек, а не может перебороть в себе жалкого трусишку, готового пойти на попятную каждый раз, когда какой-нибудь грубиян обольет его грязью. Это засело настолько глубоко, что до сих пор по ночам Федору снились юношеские сны: он – высокий и мускулистый, обкладывает трехэтажным матом выскочку-начальника, перед которым на работе вынужден привставать с кресла, когда тот без стука входит к нему в кабинет.

– Ну что, Томик, как у нас дела? – спросила жена Элла, когда он вернулся с работы домой.

– Все нормально. – Он чмокнул ее в пухлую напудренную щеку. – Вот только…

– Что еще? – выдохнула она. – Опять Эльгин тебя с докладом обошел?

– Да нет. Врезался. И представляешь… – Он уже хотел рассказать жене про то, что с ним случилось, но напоролся на ее скептический взгляд и решил не делать этого. Просто махнул рукой и сказал: – Фара…

Потом ели суп и жаркое с томатами. Эллочка всю дорогу трещала про Жанну, свою приятельницу, которая умудрилась выдать дочь замуж в ФРГ и теперь каждый год ездит к ней в гости навещать внуков и тащит оттуда всяких шмоток чемоданами, ну просто чемоданами.

Томов-Сигаев тщательно прожевывал мясо не переставая кивать, а сам думал о том, что зря он конечно, вызвал ГАИ. Нужно было просто состроить великодушную мину и сказать что-то вроде: «Ну ладно, прощаю. У меня этих фар…» и нахалы были бы посрамлены, и самому не было бы так противно.

Когда позвонили, он сидел в кресле и читал газеты.

– Томик, там к тебе какие-то молодые люди! – закричала жена из прихожей.

– Кто это, любопытно. – Он встал.

Это оказался Короткий. С ним был тот долговязый, кажется, Юрик, и еще четверо. Ввалились в прихожую, не сказав ни слова, и поперлись прямо в гостиную.

– Простите. – Томов-Сигаев растерялся: – Как вы, собственно, меня нашли? И потом, вас ведь не приглашали, кажется…

Эллочка, ничего не понимая, таращилась на шестерых здоровенных парней, которые, даже не разувшись, топчут палас и нагло рассматривают картины на стенах.

– Томи, а это кто? – спросила она наконец.

– Это, Эллочка, те молодые люди, с которыми я…

– Ну что, профессор, – подал голос Короткий, – давай разбираться. Мы же сказали, что тебя найдем.

При этом он так посмотрел на Федора, что у того по спине побежали мурашки и с ноги слетел тапок.

– А в чем, позвольте узнать, вы хотите разбираться? – выдавил он из себя с неким подобием заискивающей улыбки.

– Не, вы слышали? – Короткий окинул взглядом дружков. Те понимающе закивали.

– Ну если вы по поводу того инцидента на дороге, – залепетал Федор Иванович, – то я вынужден вам заявить…

– Кто это, Томик? – Эллочка готова была заплакать. – Может, мне позвать милицию?

– Короче! – рявкнул Короткий, не обратив на нее никакого внимания.

– Нет, согласен, – Томов-Сигаев изо всех сил пытался выглядеть достойно, – вполне может быть, что и была какая-то толика моей вины, но согласитесь, есть же какие-то пределы… Или я не прав?

– Тридцать тысяч, – сказал Короткий, зевнув от скуки.

– Простите, что? – вежливо переспросил Федор Иванович.

– То-оли-ик. – Жена закрыла рот рукой.

– Это не моя тачка, понимаешь. – Короткий вздохнул и ткнул коротким пальцем с печаткой в одного из спутников. – Это вот его тачка. А он мне за бампер тридцать тысяч вломил, не меньше. Вот я к тебе и пришел разбираться.

– Ну ладно. Хорошо, я готов, – сказал он как можно серьезнее. – Я приношу вам свои извинения. Этого вам достаточно?

Парни переглянулись и вдруг захохотали во весь голос.

– Не, а ты прикольный мужик, профессор – сказал Короткий сквозь слезы радости и даже похлопал его по плечу. – Ему говорят – тридцать штук, а он прощения просит.

Сразу после этой фразы последовал сильный удар в живот, и Федор Иванович под визг жены согнулся пополам.

– Теперь понял? – Лицо Короткого стало злым, даже свирепым. – И не надо мне тут дурака валять. Или гони тридцать штук, козел, или мы тебя по стенке размажем.

– Но за что? – простонал Томов-Сигаев. – И потом, у меня нет таких денег.

– Во-о, это уже другой разговор. – Короткий опять похлопал его по плечу и сел.

Элла старалась не шевелиться, чтобы все просто забыли о ее существовании. Вот только зубы у нее стучали слишком громко.

– Не, ну ты пойми, мужик, – сказал Короткий примирительным тоном. – Я тебя бить не хотел, так, разнервничался. Ну ты сам прикинь взял у товарища машину на пару дней, совсем еще новую. Ты же видел эту машину? Просто ляля.

– Да-да, конечно. – Томов-Сигаев вытер слезы.

– Ну вот, – продолжал рассуждать Короткий. – Еду себе по улице, собираюсь на светофоре остановиться, а тут какой-то козел сзади мне в жопу как шарахнет. Ну что, разве не так было, профессор.

– Ну, почти так, но только…

– Что? – Коротышка привстал.

– Так, так! – закричал Томов-Сигаев, только чтобы его опять не били.

– Вот, хорошо. – Парень осклабился. – Бампер разворотило, как я машину отдам? Пригоняю ее Вове, а он говорит, чтоб я тридцать штук платил. Почему, интересно, я должен платить тридцать штук, если я не виноват? Скажи, профессор, разве я виноват?

– Не виноваты, – проскулил Федор Иванович.

– Вот видишь. – Парень развел руками. – Нет, я тебя понимаю, это большие бабки. Но ты попробуй с Вовой поторговаться, может, он и скостит маленько.

Томов-Сигаев только разок взглянул на Вову и сразу понял, что тот не скостит. Но все равно заплакал:

– Нет у меня таких денег, вы поймите. У меня от силы рублей восемьсот наберется, и то на книжке. Ну давайте я вам ваш бампер сам починю.

– Понимаешь, какое дело, – опять вмешался Короткий, – он не хочет рихтованную тачку, он хочет целую, как была. Значит, придется новую покупать.

– Но ведь новая тоже столько не стоит. Тысяч двадцать, не больше.

– Пра-авильно. – Короткий улыбнулся. – Только вот какое дело, эта машина ему в наследство от одного хорошего друга досталась. Память, можно сказать. Поэтому и выходит дороже.

– Ну и что же мне делать? – промямлил Федор Иванович.

– Не знаю. – Короткий пожал плечами. – Выкручивайся как-нибудь. Развалюху свою толкни, ну хам обстановочку. Вон у тебя какой антиквариат. Прямо как в Древнем Риме. Туда-сюда подсуетись. Наберешь как-нибудь. Недели тебе хватит на все про все?

– Какой антиквариат? – вмешалась вдруг Элла. – Какая машина? Да тут ему ничего не принадлежит. Тут все на мое имя записано, если хотите знать. Так что…

– Мамаша, – перебил ее Короткий, засмеявшись, – мы же не из ОБХСС, чтоб нам таким макаром лапшу вешать. Это вы ментовке рассказывать будете. Мне до лампочки, что тут его, а что твое. Через неделю чтоб было тридцать штук.

– А вы не боитесь, что мы…

– Нет, – покачал головой парень. – Не боимся. Вам же хуже будет. Спроси у своего героя. Так что, профессор, будут бабки? – Он подошел к Томову-Сигаеву вплотную и заглянул в его перепуганные заплаканные глаза.

– Я постараюсь, – еле слышно прошептал тот.

– Громче!

– Я постараюсь! – Федор Иванович отвел взгляд.

– Все слышали?! – Короткий оглянулся на приятелей. Те закивали. – Ну смотри, профессор, тебя никто за язык не тянул. И не вздумай на самом Деле ментам ябедничать, а то… – Он взял его пятерней за горло и слегка сдавил. Томов-Сигаев начал хрипеть.

– Не смей им ничего платить! – закричала жена, как только парни выкатились из квартиры. – Слизняк чертов, зачем ты им обещал?

– Я не обещал, – оправдывался Томов-Сигаев. – Я сказал, что постараюсь.

– Постара-аюсь… – передразнила она его. – Да как ты вообще мог вляпаться в такую историю? И не смей ни копейки брать с моей книжки, понял? Сам вляпался, сам и выкручивайся, мокрица!

– Замолчи! – вдруг закричал он. – Замолчи, блядь усатая, а то все зубы на хрен повышибаю!

Не успела она раскрыть рот от изумления, как Томов-Сигаев подскочил к ней и со всей силы вкатил такую оплеуху, что она повалилась на бок.

– Хватит! – продолжал кричать он ей прямо в лицо, брызжа слюной. – Хватит, натерпелся! Всю жизнь кровь из меня сосала, прорва! Если ты сейчас не заткнешься, если ты свою пасть не закроешь, то я тебя прибью, скотина! Заткнись, я сказал! Ты слышишь меня – заткнись, сука! Заткнись, последний раз повторяю!

Он совсем не замечал, что она не проронила ни звука, с ужасом глядя на мужа, и все продолжал кричать, потрясая кулаками перед ее носом:

– Замолчи, а то убью! Заткнись! Заглохни!..

Потом он лежал на кушетке с ледяной грелкой на лбу, а Эллочка метеором носилась по квартире, принося ему все новые и новые таблетки.

– Вот это выпей, Томичек… И вот это, от головной боли… от напряжения, успокоительная. Ничего-ничего, как-нибудь выкрутимся – Дай мне записную книжку, – сказал он скинув со лба ее мокрую ладонь. – Там, на журнальном столике.

– Да-да, сейчас-сейчас, уже-уже.

– И телефон принеси! – крикнул ей в спину.

– Конечно-конечно, сейчас-сейчас.

– Алло, Леня?.. Это Томов-Сигаев тебя беспокоит, добрый вечер. – Ой грозно посмотрел на жену, и та послушно вышла на кухню впервые за двадцать лет их супружеской жизни. – Леня, у меня к тебе большая просьба. Ту партию, последнюю, ты еще не продал?.. Ага, ну тогда снижай цены. Только чтобы взяли за три дня. Ну так надо, потом рассчитаемся. Понимаешь, тут у меня обстоятельства… Долго рассказывать. И еще просьба, поспрашивай там, может, кто-нибудь захочет мою машину купить тысяч за восемь. Она у меня почти новая, ты же знаешь, всего полтинник пробега… Да нет, долго рассказывать. Ну, если серьезно, то задолжал тут кое-кому. Очень серьезные люди, шутить не станут… Тридцать тысяч, представляешь. Нет, ты не волнуйся, в следующей партии я с тобой полностью рассчитаюсь, ты же меня знаешь. Только мне деньги через неделю нужны… Ага, постарайся, милый, очень тебя прошу. Я в долгу не останусь… Ну все, пока, спасибо тебе большое.

Повесив трубку, Федор Томов-Сигаев посмотрел на жену, сидящую в самом дальнем углу кухни и глядящую на него с испугом, и вдруг впервые за всю жизнь почувствовал себя мужчиной…

Два врача

– Алло, Наталья Михайловна, здравствуйте. – Склифосовский прижал трубку к уху и огляделся. – Это Склифосовский вас беспокоит.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Нет, пока ничего, – но… – Он запнулся. – Я просто вас спросить хотел.

– Спрашивайте.

– Вот скажите, Наталья Михайловна, а если Юм ко мне придет, что мне делать? Вам сразу позвонить или по ноль два?

– Он что, появлялся? – испуганно воскликнула она.

– Нет, я же сказал: «если». Если появится, что мне тогда делать?

– Ну если он появится, то можете не волноваться, – ответила она. – Наши люди его сразу же возьмут. Всего хорошего.

– А откуда они узнают?! – закричал он, пока прокурорша не успела повесить трубку.

– Что? Вы что-то еще хотели спросить?

– Да-да, я хотел спросить, а как же они узнают?

– Как это?.. А разве у вашего дома никто не дежурит? – удивилась она.

– Не-ет. – Склифосовский на всякий случай выглянул в окошко. – Нет, тут нет никого.

– Как это нет? Как нет? Да что вы такое говорите? – закричала на него она. – Не может такого быть!

– Извините, – испугался он. – Но я правду говорю. Тут нет никого. Я вот сейчас в гастроном ходил, за пивом, и меня даже никто…

Но в трубке уже были короткие гудки.

Они приехали через час, две машины. В дом ворвалось человек пять с автоматами, Склифосовского повалили на пол и долго обыскивали.

– Все нормально, – наконец сказал кто-то, и ему позволили подняться.

– Здравствуйте, – тихо сказал Склифосовский, отряхивая штаны.

– Я лейтенант Семашко, – холодно представился старший, сухощавый брюнет с маленьким шрамом на лбу. – Нам велено тебя, паскудника, охранять, чтобы с тобой ничего не случилось. Хотя, если честно, если тебя грохнет кто-нибудь, особо переживать не стану. Так что не вздумай фокусничать. Все понял?

– Чего же не понять? – Склифосовский пожал плечами и виновато улыбнулся.

– Вот и хорошо. – Семашко положил автомат на стол и плюхнулся на диван. – Два врача – Склифосовский и Семашко, понял юмор? А теперь можешь заниматься своими делами. Попить у тебя есть что-нибудь?

Остальные четверо разбрелись по дому. Один Устроился в передней, другой ушел в спальню, а двое полезли на чердак.

– Хотите пива? – спросил Склифосовский. – у меня свежее, «Ячменный колос». Или вы на службе?

– А что, если на службе, так сдохнуть надо от жажды? – Семашко неожиданно подмигнул и засмеялся: – Ку давай тащи свое пиво.

Через два часа они уже сидели за столом и вовсю резались в подкидного дурака. Склифосовскому не везло, потому что милиционеры всю дорогу бессовестно жульничали, а он никак не мог их поймать…

Эта электричка была последней, в вагоне ехало всего три человека. Сначала Юм думал, что так будет безопасней, но, когда сел в поезд, понял, что все-таки надо было ехать днем, когда полно народу.

Когда приехал, была уже половина первого. Людей на улицах не было, все, наверное, спят крепким сном. В деревнях рано спать ложатся, часов в десять. Ну оно и лучше.

Про то, что Склифа отпустили, Юм получил весточку из Бутырок. Так просто из-под «вышака» не отпускают. Значит, Склиф заложил его. Значит, Склиф знал, где они с Женькой встретиться собирались. Юма-то не возьмут, а вот Женьку…

Дом кореец нашел почти сразу, даже в темноте. Неслышно перемахнул через ограду и метнулся к сараю. Но сарай оказался заперт на огромный амбарный замок.

– Твою мать, куркуль хренов, – тихо ругнулся Юм и осмотрелся. Нужно куда-то спрятаться и подождать немного. Если у Склифосовского менты, то в дом пока соваться нельзя. Хотя не своими же ногами они сюда притопали, а машины во дворе никакой нет.

Подумав немного, Юм опять перемахнул через ограду и быстро побежал по улице, прячась в тени домов и деревьев. Если они не глупые, то отогнали машину от дома, чтобы не светиться. Но далеко ее поставить тоже не могли – а вдруг понадобятся колеса.

Машины нигде не было. Он сделал два больших круга вокруг дома, но наткнулся только на парочку влюбленных, которые тискались у колодца. Оба были настолько возбуждены, что его не заметили.

Но даже если Склиф никого не заложил, жить ему незачем. Юм знал, что за ним погоня. Знал, что рано или поздно его возьмут. А ему очень не хотелось помирать так просто. Ему хотелось поквитаться на этом свете со всеми. Со всеми подряд…

– Нет, ты уж давай не выкручивайся, – смеялся Семашко, потягивая пиво прямо из горла. Проиграл – лезь под стол.

– Но так же нечестно, – пытался возразить Склифосовский. – Вам Жора подсказывал.

– А что ж ты в дурака садишься играть, если сам дурак? – Семашко смеялся еще больше. – Ну давай лезь быстрей, а то я отжить хочу, боюсь про пустить.

Склифосовский вздохнул и полез под стол.

…Хоть ментов не было, но в дом Юм решил пока нс ходить. Спрятался за сараем, в старой телеге. Нужно подождать во дворе часов до шести. В шесть двадцать семь идет первая электричка. Как раз успеет засадить ему пулю в лоб и уехать. Даже если он там не один, все равно можно успеть. Вот если его из дома выманить, то можно было бы прямо сейчас…

– Кукареку, кукареку, – тоскливо вздыхал под столом Склифосовский под смех милиционеров. – Ну что, может, хватит? Кукареку.

– Ладно, вылезай. – Семашко зевнул: – Время уже без четверти час, спать пора. Жора первый сторожит, потом я, потом Бабаев. Смена через два часа.

Склифосовский облегченно вздохнул и выбрался из-под стола.

– Давай тащи сюда подушки, одеяла, – сказал Семашко. – Или нам на досках спать?

– Да-да, сейчас принесу. – Склифосовский пошел в спальню.

– И где тут у тебя гальюн? – спросил лейтенант. – А то у меня сейчас пузырь разорвется.

– Там, во дворе, возле ворот.

– Чур, я первый! Нет, я! – сразу трое бросилось к двери.

– Отставить! – приказал Семашко. – Что, молокососы, страх потеряли? Старших надо пропускать. Всем стелить постель.

…Когда скрипнула дверь, Юм весь собрался. Тихонько поднял голову и выглянул, пытаясь рассмотреть, кто вышел на улицу.

Это был мужчина. Пошатываясь, побрел в сторону нужника. Лица Юм рассмотреть не мог, но рост был как у Склифосовского, телосложение тоже, да и походка похожа. Конечно он, не мент же. Если бы мент, то не вышел бы без автомата. Да и не может быть мент пьяный.

Мужчина распахнул дверь, расстегнул ширинку и стал громко мочиться. Совсем не слышал, как от телеги в его сторону метнулась чья-то тень.

– Ну что, привет, врачок-стукачок, – тихо сказал Юм и вогнал ему штык между лопаток, закрыв ладонью рот, чтобы тот не смог вскрикнуть. И только тут увидел прямо перед глазами милицейские погоны.

– Ну что ты так долго, Симыч? – позвали из дома. – Давай быстрей.

Юм швырнул мента в туалет и уже хотел бежать, но тот вдруг громко застонал.

Стрелять начали почти сразу. Несколько пуль просвистело у Юма над ухом, и он упал на землю.

– Лежать и не двигаться! – закричали из дома. – Эй, Симыч, ты жив?! Симыч!

– Суки, твари поганые, – шипел Юм сквозь зубы, стараясь поймать на прицел кого-нибудь. – Ну возьмите, попробуйте.

В соседних домах начали зажигать свет.

– Всем оставаться в домах, не выходить на улицу! Позвоните в милицию' – закричал кто-то испуганным голосом. – А тебе встать, руки за голову!

Юм выпустил короткую очередь туда, откуда, как ему показалось, кричали, и быстро откатился в сторону.

– Сука! – заорал кто-то, и стали лупить сразу из трех автоматов. – Он Бабаева достал!

Пули жужжали прямо над головой и жалили землю в нескольких сантиметрах от лица. «Их трое осталось, – пронеслось в голове Юма. – Если побегу, пристрелят».

– Мочи его, гада! Там он, там! – кричал кто-то в истерике и поливал двор из автомата.

Где-то рядом продолжал стонать Семашко.

Юм вскочил и в три прыжка оказался рядом с ним. Упал, прижавшись лицом к его груди ж стараясь спрятаться за ним от выстрелов.

– Гад, да я тебя своими руками… – хрипел лейтенант, выплевывая кровавые сгустки.

– Хорошо, в следующей жизни! – Юм вдруг засмеялся, вскинул автомат ему на грудь и выпустил очередь в окно.

И сразу начали палить в ответ. Очередь прошила лейтенанту живот, он согнулся пополам и затих.

– Кажется, я в него попал! – крикнул кто-то через минуту. – Свет дайте кто-нибудь. Есть в доме фонарик?

– Нет! – ответили ему.

Юм сразу узнал этот голос. Склифосовский, сука. Таки продался.

– Эй, ты, встать! – закричали из дома. Юм не пошевельнулся. – Встать, а то всю обойму в тебя выпущу! Или хотя бы голос подай!

– Шмальни в него еще раз!

– Прикройте меня, ребята, я пойду посмотрю. Жора со мной.

Юм только этого и ждал. Тихо, стараясь не шуметь, поднял автомат и прицелился. Они вышли через минуту, друг за другом. Аккуратненько двинулись в его сторону, держа автоматы наготове. Не видят, дурачки, что у него есть прикрытие, на него тень от туалета падает.

– Ну как там? – спросили из дома.

– Да пока…

Но голос прервала длинная автоматная очередь.

– На, суки, хавай! – заревел Юм, выпуская последние патроны. – Что, не нравится?

Оба милиционера повалились на землю как подкошенные. Первый сразу, а второй по инерции пробежал еще несколько шагов и свалился в двух метрах. Как раз, чтобы достать автомат.

– Па-ца-ны! – закричал последний милиционер, стреляя по мертвому лейтенанту. Пацаны, вы чего?!

– Эй, мент! – Юм быстро спрятался за туалет и проверил рожок. – Отдай мне Склифосовского, и я тебя отпущу!

– На тебе Склифосовского, падла! – Пули оторвали от сарая дверь и вышибли две доски. – Получи Склифосовского, гадина!

Времени уже не оставалось. Если соседи позвонили, то менты будут здесь минут через десять, а то и раньше. Поэтому, как только милиционер перестал стрелять, Юм выскочил из-за гальюна и, лупя по дому длинными очередями, бросился к сараю. Кажется, в кого-то попал, потому что услышал крик. Хорошо, если в Склифосовского. Но в любом случае лучше мотать, пока не поздно.

За сараем, где его уже не могли достать, перемахнул через забор и бросился бежать к шоссе…

Спросонья Наташа никак не могла нащупать телефонную трубку. Наконец просто потянула за провод, и весь аппарат упал на кровать.

– Алло, Клюева слушает.

– Наталья Михайловна, простите, что так поздно. Это опять Склифосовский.

– Что такое? – Она сладко зевнула: – Я послала к вам людей. Они что, не приехали?

– Приехали.

– Так в чем дело?

– Их всех убили, – тихо ответил он.

– Как? – Она вскочила с кровати. – Что ты мелешь?

– Наталья Михайловна, я пойду, – сказал Склифосовский. – Вдруг он опять вернется.

– Как, Юм там был? – закричала она, не обращая внимания на то, что проснутся муж и ребенок. – Его что, не взяли? Не смейте никуда уходить, оставайтесь на месте, к вам сейчас…

Но в трубке уже были короткие гудки…