Текст книги "Государственный обвинитель"

Автор книги: Игорь Зарубин

Воинство Христово

В этот день должны были проходить судебные прения. В этот день все решалось. Поэтому толпа у входа стала еще гуще, чернорубашечные мальчики теперь смотрели озлобленнее, а их предводитель закричал:

– Что, масонка, христианской крови захотела?! Так мы ее твоей жидовской смоем!

Старушек теперь оттеснили на задворки, но они тоже не унимались, брызгали на Наташу из майонезных баночек святой водой. Она вошла в зал совершенно мокрая, словно попала под настоящий ливень.

Погостин все так же сидел, опустив голову. Наташа до сих пор не видела его глаз. А ей очень надо было в них заглянуть.

– Прошу вас, Наталья Михайловна, – сказал судья и так жалобно на нее посмотрел, что Наташа чуть не рассмеялась. Этот крепкий мужчина как бы просил ее – помягче, милая, поосторожнее.

– Андрей Олегович, – встала Наташа, – я скоро рожу ребенка.

И только в этот момент Погостин поднял глаза. Они были виноватые и темные.

– Наверное, ребенка надо крестить. Это значит, что он станет членом воинства Христова. Так, Андрей Олегович?

– Обращайтесь к подсудимому по правилам, – взмолился судья.

– Так, – кивнул Погостин.

– Меня сегодня снова встретили у суда мальчики в черных рубашках. Я их не боюсь, Андрей Олегович, но я боюсь, что мой ребенок может стать таким воином. Я видела у входа старушек. Они обливали меня святой водой, наверное, ждали, что я задымлюсь. Они тоже члены воинства Христова, Андрей Олегович. Посмотрите, в зале сидят люди, которые изначально знают, что это неправый суд. Что ведет их сейчас? Ненависть, Андрей Олегович. Вы этого хотели?

Погостин снова опустил глаза и покачал головой.

– Судят священника! – повернулась к залу Наташа. – Судят веру! Судят христианство! Один очень близкий человек даже сравнил меня с Понтием Пилатом. Все как бы сходится. Это дело затеяло КГБ. На скамье подсудимых пастырь духовный. А я должна обвинять. У адвоката уже заготовлена обличительная речь по поводу гонений на Церковь. Наверное, он будет прав. Только здесь не судят ни священника, ни религию, ни веру. Здесь разбираются в уголовных деяниях вполне мирского человека Погостина Андрея Олеговича.

Наташа вернулась к столу, взяла бумаги с записями, быстро пролистала их и отложила.

– И я считаю, что факт получения денег начальником ХОЗУ Московской Патриархии гражданином Погостиным Андреем Олеговичем в сумме тридцати шести тысяч двухсот двадцати рублей следствием и судебным разбирательством полностью доказан.

Зал охнул.

Судья заломил руки и постарался, стать невидимым.

– Действительно, деньги Погостиным были получены. Тому множество свидетелей, показания самого подсудимого, аудио– и видеоматериалы.

Наташа вздохнула глубоко – зал затаил дыхание.

– Но именно это и отменяет обвинительное заключение. Подсудимый не занимал государственных должностей, а соответствующая статья закона трактует взятку как получение должностным лицом денег, подарков за исполнение неких незаконных операций. У нас Церковь отделена от государства. Поэтому получение им денег никак не может быть расценено как получение взятки. Наверное, это понимал и сам подсудимый, который вовсе не прятался, беря деньги. Более того, он словно специально собирал вокруг людей. Он – частное лицо. Он вступает с подрядчиками в договорные отношения. Это его личное дело – брать деньги или не брать. Это, если хотите, рыночные отношения, о которых столько сейчас говорят.

Зал стал потихоньку приходить в себя.

Адвокат судорожно листал Уголовный кодекс. Эту закорючку в законе он как раз и пропустил.

– Но – тридцать шесть тысяч! – подняла палец Наташа. – Большие деньги. А по тем временам – просто огромные. И здесь я бы хотела высказать несколько соображений. Священник, берущий деньги, – что может быть кощунственнее? Впрочем, это дело совести таких служителей Церкви. К счастью, к Погостину это не относится. У меня на руках несколько почтовых переводов от гражданина Погостина на имя разных детских домов и школ-интернатов на общую сумму тридцать восемь тысяч четыреста пятьдесят рублей…

Зал всколыхнулся.

– Что же вы молчали?! – не выдержал адвокат. – Андрей Олегович, что же вы сразу не сказали?

– Странно, – тут же подхватила слова защитника Наташа, – что вы, берясь за дело священника, собираясь обличать гонителей веры, даже не удосужились заглянуть в Библию. Добро должно совершаться втайне, сказано там. Кто совершает добро явно, тот уже награжден, а кто тайно, тому воздается. Я не ручаюсь за точность цитаты, но ручаюсь за ее смысл. А после этого я хотела обратиться к иерархам церкви, которые сидят в этом зале.

Высокие клобуки встревоженно задвигались.

– Знают ли эти уважаемые люди, что Погостин с больной женой и четырьмя детьми живет в двух комнатах коммунальной квартиры? Что жене его необходимо лечение на юге, но у Погостина на это нет средств. Знают ли они, что те две тысячи с лишним, которые пошли в детские дома, Погостин оторвал от своей зарплаты?

Отхлынувшая было волна ненависти из зала теперь вернулась глухой неприязнью.

– Я думаю, на скамье подсудимых должны быть как раз те, кто давал деньги Погостину. Хотя и их по-человечески можно понять. Поэтому не прошу суд выносить в их адрес частного определения. Я думаю, что в зале собрались действительно верующие люди. К сожалению, я не принадлежу к их числу. И истиной в последней инстанции не обладаю. Я только прошу вас – будьте терпимее. Спасибо. Я закончила.

После Наташиной речи пришлось объявлять перерыв.

Судья что-то лепетал про свое сердце, которое чуть не разорвалось, адвокат подобострастно заглядывал Наташе в глаза, а Погостин снова сидел, опустив голову.

После перерыва в зале не осталось ни одного клобука.

Адвокат смял свою речь, как ненужную бумажку. Правда, делал много реверансов в адрес честного обвинения.

А потом слово получил подсудимый.

Погостин встал. Пальцами вцепился в перила барьера так, что костяшки побелели. Молчал долго, а потом дрожащими губами проговорил:

– Простите, люди добрые.

У Наташи к горлу подступили слезы. Но это было еще не все. Погостин посмотрел Наташе прямо в глаза и снова повторил:

– Простите. И я вас очень прошу, Наталья Михайловна, покрестите своего ребенка…

Москва слезам не верит

– «Сегодня еще одно заказное убийство потрясло нашу столицу, – монотонно читала по бумажке диктор. – Рано утром в подъезде своего дома был убит исполнительный директор акционерного общества «Московский биржевой фонд» Виктор Шувалов, а также его тринадцатилетний сын и один из охранников. Чудом осталась в живых супруга убитого, Шувалова Светлана. Трагедия разыгралась…»

Дальше Артем Тарасович смотреть не стал. Выключил телевизор и продолжил паковать чемоданы.

– Артемка, а зачем такая спешка? – Жена никак не могла засунуть в сумку норковую шубу. – Поехали бы завтра или, еще лучше, в воскресенье.

– Галя, я умоляю, только сегодня не спорь со мной. Хорошо? И зачем тебе эта шуба, мы же на море едем, в Грецию.

– А вдруг там холода?

Он уже открыл рот, чтобы разразиться ругательствами, но тут зазвонил телефон.

– Алло!

– Артем Тарасович? – это был голос того узкоглазого, он сразу узнал.

– Да, это я. Видел-видел вашу работу по телевизору, – ответил он, одновременно показывая жене, чтобы выматывалась из комнаты. Очень даже Профессионально сделано.

– Короче! – оборвал его тираду кореец.

– Да-да, конечно. Мелкими партиями, семь частей, в разных местах. В камерах хранения.

– Что?! Ты что, играть со мной решил? Да я тебя за такие дела…

– Нет, что вы, ни в коем случае. – Артем Тарасович посмотрел на часы. Три часа до регистрации. – Я просто не мог по-другому. В силу разных причин. Вы поймите, мне ведь себя обезопасить тоже нужно, я…

– Ну хорошо. Называй номера ячеек. – Юм сплюнул на пол телефонной будки и достал блокнот с ручкой. – Только медленно, а то я не успеваю.

Он долго строчил по бумажке, а потом сказал:

– Теперь так. Слушай меня внимательно, гнида, и запоминай. Если ты вздумаешь со мной играть, то я тебя живым в землю закопаю. И это не образное высказывание, это правда.

– Ну что вы, как вы могли такое подумать? Я ведь деловой человек, а не какой-то там…

Дальше Юм слушать не стал и повесил трубку.

– Говорил я, что надо его кончать, – вздохнул Мент, когда Юм рассказал все по порядку. – Говорил тебе, лопух? Накрылся теперь твой домик с бассейном в солнечной загранице!

– Ничего еще не накрылось. – Юм улыбнулся: – Ты что, не понял?

– А что я должен понимать?

– Да он же просто время затянуть хочет, боится. – Юм засмеялся: – Бабки точно там. Ты только представь, сколько времени нужно, чтобы семь вокзалов объехать. За это время он смыться рассчитывает.

– Ну и что? – Мент наморщил лоб, стараясь активизировать умственный процесс.

А то, что у нас на это в семь раз меньше времени уйдет. Как раз успеем на его похороны.

– Каким это образом? – не понял Мент.

– Слушай! – Юм засмеялся: – Почему ты до генерала не дослужился с твоей сообразительностью? Сколько нас человек? Ты поедешь на Павелецкий, я – на Казанский, Женька – на Курский, на Белорусский Целка поедет, Грузин – на Савеловский, Склиф – на Рижский, а Ванечка куда?

– На Киевский? – неуверенно сказал Мент.

– Ну вот! – Юм хлопнул его по плечу. – Можешь ведь, когда захочешь! Записывай свою ячейку…

Все разъехались по своим точкам через десять минут. Юм выбрал себе Казанский вокзал не случайно. Там обычно толчется больше всего народу, в основном казахи, узбеки и таджики. Легко будет затеряться среди них.

– Подождешь меня? – спросил он у водителя* – Я только в камеру хранения сбегаю и быстро обратно.

– Запросто. – Тот пожал плечами. Только ты за то, что проехал, заплати. А то, может, ты на Дачу собрался, кто тебя знает?

В зале автоматических камер хранения, как всегда, была куча народу. Как только Юм вошел, к нему сразу же подскочил какой-то мужичок с чемоданчиком и спросил:

– Забирать или класть?

– Твое какое дело? – зло спросил кореец.

– Если забирать, то я твою ячейку занимаю. А то тут пустых нет, стой в очереди по три часа. А мне еще в ГУМ смотаться за шмотками.

– Тогда пошли. – Юм ухмыльнулся. Знал бы этот мужичок, ЧТО он будет забирать из этой ячейки, наверняка инсульт бы схватил.

Ячейка нашлась сразу. Юм набрал комбинацию и уже хотел открыть дверцу, но мужичок сзади вдруг вежливо поинтересовался:

– А вас, простите, как зовут? Не Юм, случайно?

Не успел кореец дернуться, чтобы бежать, как уже был прижат лицом к холодному полу, к виску его был приставлен пистолет, а руки до хруста вывернуты за спину.

– Все, Вася, мы его взяли! – кричал в рацию мужичок, сильно придавливая его коленом к полу. – Да, все обошлось…

– Суки! Волки позорные! – ревел Юм, брызжа слюной, но на него никто не обращал внимания. Вокруг суетились опера, фотографировали, выворачивали карманы, совали в полиэтиленовый пакет пистолет, вынутый из-за пазухи.

– А кто на него донес, выяснили?

– Не знаю, мужик какой-то по ориентировке узнал и позвонил полчаса назад! Что там в кейсе?

– Да ерунда. Газеты старые.

Юма подняли на ноги и поволокли в «воронок».

– Это не я! – рычал он, упираясь ногами в пол. – Я ни при чем!

– Да? А это что? – Мужичок ткнул ему под нос пакет с пистолетом; – Это ты в мусорнике у метро нашел и нес сдавать? Юм, да тебя весь Советский Союз ищет, на всех вокзалах ориентировки поразвешаны. Тебя минут двадцать назад мужик какой-то узнал и нам позвонил. Так что молчи и не дергайся. Москва слезам не верит…

Полчаса назад его никакой мужик видеть не мог. Поэтому Юм был уверен, что в это же время с других московских вокзалов в каталажку тянут и всех остальных…

О, Амфитея!

Но заснуть Тифон так и не смог до самого вечера. Что-то тревожило его в поведении Лидии, что-то было не так. Почему она была так возбуждена, почему старалась не смотреть ему в глаза, как будто скрывала от него что-то, почему, наконец, не захотела, чтобы Тифон увиделся с Амфитеей? Все это было странно, очень странно.

Затем мысли Тифона невольно перескочили к тому, что будет потом. Он пытался представить себе, как будет выглядеть их дом, сколько у них будет Детей, как они будут жить.

Мечтать намного приятнее, чем бояться, поэтому Тифон постепенно забыл о Лидии. Ну что, в Конце концов, такого уж странного в ее поведении?

Просто переволновалась, когда узнала, что этот предводитель дикарей не ее зовет с собой, а какую-то волчицу. Любая женщина на ее месте вела бы себя точно так же.

А вот Амфитея… Неужели она действительно любит Тифона? До последнего времени он старался не думать об этом. Старался не думать потому, что не был уверен. Мало ли что скажет продажная женщина для того, чтобы доставить удовольствие мужчине, – он ведь платит ей за это деньги.

Но она отказалась от притязаний самого царя скифов ради него, жалкого бездомного актера. Разве это ни о чем не говорит? Вряд ли ей настолько нравится жизнь волчицы, что она хочет надуть сразу двух влюбленных в нее мужчин и остаться в лупанарии.

И еще Тифона, конечно, просто распирала гордость. Огромная гордость за то, что он победил такого сильного и знатного соперника. Актер пытался вспомнить хоть один похожий сюжет из всех трагедий, комедий и драм, которые ему довелось сыграть на своем веку, но так и не смог. Воистину случай, достойный того, чтобы ему посвятили достойный сюжет. Скорее всего, это будет комедия – ведь у нее хороший конец.

Тифон отвязал от пояса кошелек и высыпал перед собой все деньги. Довольно внушительная куча серебряных и медных монет. Маловато, конечно, для того, чтобы начать новую жизнь, но ведь это еще не все. Еще семь бессонных ночей, проведенных в логове дикого зверя. Они тоже чего-нибудь стоят.

Полюбовавшись богатством, актер стал складывать деньги обратно в кошелек. И туг ему в руки попалась самая мелкая монетка из всех. Тот самый асе. Обычная монетка. Немного потертая, чуть погнутая. Самая дорогая. Ее доля.

– Вот загадка, – улыбнулся он. – Когда один асе может равняться пяти драхмам. Ни один мудрец не сможет найти ответа.

Так он просидел до самого заката под равномерный стук молотка Праксителя, мастерская которого была неподалеку. А когда на небе появились первые звезды, актер встал и бодро зашагал по дороге, ведущей к окраине города. Настроение у него было отличное. Поэтому хотелось смеяться, танцевать, декламировать прямо на улице. Тифон даже чувствовал во рту вкус неразбавленного вина, которого допьяна напьется сегодня в доме этого знатного скифа.

– Вон он! Это он был у нее последний! – закричал кто-то, когда Тифон быстрым шагом проходил мимо городской площади. Две пары крепких рук схватили его за плеч» и прижали к стене.

– Что случилось? – Тифон удивленно посмотрел на хмурые лица двух дюжих стражников.

– Это он, это точно он! – бесновался какой-то старик неподалеку.

– Как тебя зовут? – спросил один из стражников.

– Тифон. Я актер. – Тифон никак не мог понять, почему его остановили и что кричит этот бесноватый старик.

– Ты был сегодня перед полуднем у волчицы по имени Амфитея? – Стражник крепко держал его, не собираясь отпускать.

– Да, был. – Тифон испугался: – А что, вышел закон, запрещающий посещать гетер до полудня? Что-то я не слышал, чтобы глашатай пел об этом на улицах.

– Ты пойдешь вместе с нами. – Стражники подхватили Тифона под локти и поволокли за собой, не обращая никакого внимания на его сопротивление.

– Но почему?! – Он старался вырваться из их цепких рук. – Что я такого сделал? Имею я право знать, в чем меня обвиняют?

– Эту самую Амфитею нашли убитой сегодня после полудня, – холодно ответил один из стражников. – Она была заколота. И мы думаем, что это был ты.

– Что?! – Тифон вырвался, порвав тогу, и остановился как вкопанный. – Она убита?

Стражники хотели опять схватить его, но взглянули в его глаза и невольно отступили.

Тифон стоял посреди улицы, как столб, не в силах пошевелиться. Зеваки, обступившие его плотным кольцом, смотрели на него во все глаза, открыв рты от любопытства. Так они обычно смотрели, когда он был на сцене и читал им бессмертные трагедии великого Софокла, Еврипида и Эсхила. Он и сейчас для них актер, они и сейчас ждут от него каких-то откровений.

И вдруг Тифон упал на колени, воздел руки к черному, усыпанному звездами небу и начал читать громко, нараспев:

 
– О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове пышном,
Славишься ты средь гетер златокудрых ольвийских.
Даришь любовь свою всем за вина только чашу.
Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь.
Если все семя собрать, что в тебя извергали из чресел
Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки,
Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных
Свет бы увидел, когда бы плоды принесло это семя.
Многим дарила ты ласки свои, но они уж забыли
Облик твой дивный, богами даримый тебе, о волчица.
Только лишь я по ночам от бессонницы лютой, страдаю,
Имя твое и черты не в силах забыть и богов умоляя
Память отнять у меня или дарствовать мне тебя в жены.
 

По щекам его катились слезы, голос дрожал. Стражники стояли рядом, не смея остановить этого сумасшедшего. А Тифон продолжал читать.

Когда он умолк, наступила пронзительная тишина. А потом раздались аплодисменты…

Дурачок

Она была такая маленькая, что даже страшно было дотрагиваться до нее. И в то же время постоянно хотелось целовать ее, тискать, гладить. И все время почему-то на глазах появлялись слезы. Тогда Наташа просто брала ее на руки, прижимала к груди и тихонько, чтобы было слышно только им двоим, бормотала:

– Инночка, доченька моя, все у тебя будет хорошо. Ты вырастешь большая-большая. И будешь такая красавица, такая умница.

Дочка чмокала губками и удивленно смотрела на маму своими карими глазами.

А потом возвращался Виктор. Сразу с порога кричал:

– Как моя дочь? Все нормально? Она не заболела?

Наташа смеялась над этой неумелой мужской заботой, и почему-то опять появлялись слезы. Никогда раньше в своей жизни она так часто не плакала. И никогда не была так счастлива, как сейчас.

Когда родилась дочка, Виктор так волновался, так суетился и заботился, таким виноватым ходил вокруг Наташи и Инночки, что она отодвинула на задний план все свои обиды на мужа. Да, он явно не ангел во плоти, но он отец ее ребенка. Он кажется. Может быть, это его исправит наконец. Она потерпит. Все-таки семья. Так продолжалось до самого лета. Только дочь и муж, муж и дочь. Странно, но раньше Наташа думала, что это просто несчастье для женщины – посвятить всю свою жизнь семье. А теперь вдруг поняла, что большего для нее и не нужно. Совсем не хотелось думать о работе, о том, что через несколько месяцев придется возвращаться из дебета и опять брать какое-нибудь дело, опять заниматься допросами, проверками и перепроверками показаний, копаться в уликах, прямых и косвенных, и выносить приговор. Тем более что за последние месяцы все, что она пережила в прокуратуре, все эти грязные и страшные дела стали казаться ей какой-то глупой и неинтересной игрой. А жизнь, настоящая, реальная жизнь, начиналась здесь, возле маленького веревочного манежика, в котором истошно орет, требуя к себе постоянного внимания, самое дорогое существо на свете.

Поэтому, когда пришло письмо, что она прошла конкурс и может сдавать экзамены в аспирантуру, Наташа даже немного огорчилась. Даже хотела плюнуть, пусть все остается так есть. Но вмешалась мама.

– Ты что, сдурела? – металась она по кухне, одновременно успевая варить ташку и тереть на терке свежие яблоки. – Опомнись, Натка! Ребенок – это, конечно, хорошо, это счастье, но ведь нельзя же таза этого пускать всю жизнь коту под хвост. Пойми, что рано или поздно ты об этом пожалеешь. Так что не дури, готовься к экзаменам, пока есть время. Сейчас она еще в коляске лежит, а так бегать начнет по парням, так не до учебы будет.

– Мама! – счастливо смеялась Наташа. Канне парни? Это когда еще будет?

– А ты не помнишь, когда в первый раз замуж собралась? – Мать грозно посмотрела на дочь.

– Ну лет в семнадцать, кажется. – Наташа пожала плечами.

– Как бы не так! В четыре года! С Олежкой из соседнего дома в электричку села и укатила в синие дали. Искали вас потом три дня. Не помнишь?

– Не-а! – Наташа захохотала.

– А вот я помню! – Мать не то злилась, не то сама готова была разразиться смехом. – Я все помню. И как ты в пять лет соседа по детскому саду в дом привела, заявила, что это твой муж и он будет с нами жить, и как ты во втором классе с соседом по парте в загс ходила заявление подавать, и как в пятом белугой ревела по ночам, что какой-то Игорек из «Б» класса на тебя не смотрит. Так что давай поступай в свою аспирантуру, а то опомниться не успеешь, как бабушкой станешь. И потом, если честно, – вдруг понизила голос мама, и лицо ее стало серьезным, – ты подумай хорошенько. Твой гений сможет семью прокормить?

– Подожди, мам, но ты сама говорила, что он талант… – Этот разговор возникал между дочерью и матерью примерно раз в месяц и был Наташе очень неприятен. – Он работает. Не все же сразу.

– А когда? После смерти? Ты меня прости, конечно, милая, но те малюнки, которые он мне на каждый день рождения дарит, у меня все за шкафом стоят. Людям показать стыдно, что он там накалякал. Нет, я-то ничего не понимаю. Да, я считаю – он гений. Но пока непризнанный. Только пожрать он горазд, как будто уже популярность всемирную снискал. Хоть бы постыдился, ей-богу.

И решила поступать. Витька как раз в это время укатил на Ольвию, и поэтому маме пришлось снова перебраться жить к Наташе. По вечерам, пока дочь сидела на кухне за учебниками, мама стирала, готовила, убирала в квартире.

Экзамены Наташа сдала, как ни странно, легко. То ли все хорошо помнила, то ли преподаватели жалели эту миниатюрную молодую маму, которая просила пропустить ее первой, потому что нужно бежать домой кормить грудного ребенка. Только при зачислении ректор посоветовал хорошенько подумать, стоит ли браться за учебу, заранее зная, что со временем будет большая напряженка.

– Поступила! – Наташа влетела домой, как на крыльях. – Все, отстрелялась.

И я отстрелялась, слава Богу, – вздохнула мать облегченно. – Интересно, наступит когда-нибудь такой момент, когда я смогу уже с тобой не возиться? Завтра еду домой.

И действительно, уехала. Странно, но Наташе стало легче, хотя и прибавилось работы по дому. Что ни говори, а две хозяйки в доме – это всегда плохо.

Через три дня неожиданно позвонил Граф. Позвонил рано утром, часов в шесть, когда Наташа еще спала.

– Привет! Как дела? – закричал он в трубку и, нс дожидаясь ответа, сразу начал возбужденно рас сказывать: – Наташка, ты не представляешь, мы еще один могильник отрыли! И знаешь где?

– Где? – Наташа сразу окончательно проснулась.

– Под фундаментом! Под тем, который три года назад расчистили. И такой богатый могильник! Мужчина, три женщины и пятеро детей. И все знатного рода! Так что украшений одних сто двадцать единиц. И это еще не все, там наши дальше работают!

Наташа сразу представила Витю, копающегося там с кисточкой и скребком. На душе стало тепло.

– А ты почему же вернулся? – удивилась она.

– А я в музей прикатил, нам еще люди нужны! – кричал Граф так, как будто телефон еще не изобрели. – Группу набрали, через два дня уезжаем.

– А как там?.. – Наташа хотела спросить про мужа, но профессор не слушал.

– Зря, зря ты не поехала! – продолжал кричать он. – Хотя я, конечно, понимаю, ничего не поделаешь! А Виктор твой, если захочет, может смотаться на пару деньков!

– Что?.. – Наташу как будто окатили ледяной водой.

– Я говорю, пусть мне вечерком звякнет! У меня два свободных места еще есть, смогу устроить, если захочет. Лады?

– Хорошо, я передам. До свиданья, – сказала Наташа и повесила трубку.

И как будто весь мир полетел к чертовой матери. Перед глазами все поплыло, в голове зазвенело, даже показалось, что комната вместе с кроватью заваливается набок и летит в какую-то бездонную пропасть. Чтобы не закричать от боли и обиды, Наташа уткнулась лицом в простыню и накрыла голову подушкой…

Он приехал через три дня. Ворвался в квартиру радостный, загорелый, прижал Наташу к себе на секунду и сразу побежал в ванную.

– Как Инна? – крикнул оттуда, включив душ. – А у нас пожрать есть что-нибудь? Не представляешь, какой я голодный!

Наташа пошла на кухню и достала из холодильника вчерашний суп. Поставила на плиту и зажгла огонь. Все делала механически, так робот.

Выскочив из ванной, муж побежал в комнату посмотреть на дочь, и оттуда послышался его радостный возглас:

– Какие мы большие стали!.. Наташа, а где мой халат?.. Ладно, не надо, я спортивки надену.

Потом он долго с аппетитом ел. Наташа сидела напротив и старалась не смотреть в его сторону. Ей было почему-то очень стыдно.

– Я две амфоры нашел, – сказал он, поставив тарелку в раковину и налив себе чаю. – Так, дешевка. Но все равно.

– Поздравляю, – холодно сказала Наташа.

– Неважный сезон. – Он наконец заметил, что с женой что-то не так, и спросил. – А почему такая кислая? Случилось что-нибудь?

– Ничего, – спокойно ответила Наташа.

– Вот и отлично. – Витя чмокнул ее в щеку. – Ты не представляешь, как я по тебе соскучился. Жаль, что ты со мной не смогла поехать. Граф так переживал, что ты…

– Я знаю, – спокойно сказала она и посмотрела ему прямо в глаза.

– Что? – Витя улыбнулся.

– Он мне звонил. Приезжал три дня назад людей набирать. Они там могильник раскопали, он в музей приезжал. Предлагал тебе с ним поехать на недельку.

– В каком смысле? – спросил муж, все еще продолжая глупо улыбаться.

Наташа опустила голову и тихо сказала:

– Теперь уже все. Теперь уже совсем все. Я твои вещи упаковала.

– Зачем? – Виктор начал бледнеть.

– Чай допивай и можешь катиться на все четыре стороны. Если захочешь развестись, я препятствовать не буду.

– Что ты говоришь? – опомнился муж. – Какой развод, зачем? Наташа, ты думаешь, что говоришь?

– Да. У меня было время, чтобы подумать. – Она просто силой заставляла себя не вцепиться ему в волосы и не выцарапать глаза. – Больше ждать, пока ты найдешь жилье, я не стану. Если хочешь, я сама могу на первое время к маме перебраться. Но я пока не хочу, чтобы она знала.

– Но уже поздно, – вдруг тихо сказал он. – Мне некуда идти.

Наташа посмотрела на часы. Была уже половина одиннадцатого.

– Хорошо, можешь переночевать на кухне.

Он пришел к ней, когда она уже лежала в постели и пыталась заснуть. Сел на краешек кровати и тихо сказал:

– Ее зовут Лариса.

Наташа ничего не сказала. Только напряглась, как пружина, готовая в любой момент распрямиться.

– Мы с ней лет пять назад познакомились, еще до тебя.

– Мне это не интересно, – ответила она.

– Да-да, я понимаю. – Витя вздохнул: – Но ты все поймешь. Должна понять… Она калека.

Наташа подняла голову и посмотрела на мужа. Улыбнулась и тихо сказала:

– Это бесполезно. Лучше не говори ничего, а то только хуже будет. Нам обоим. Случайно, твою Ларису не Катя зовут?..

– В аварию попала три года назад, – продолжал он, не обратив внимания на ее слова. – Ампутировали обе ноги. Живет теперь в Химках с родителями. Мы с ней жениться должны были через месяц, а тут… – Голос его дрогнул. – А тут эта авария…

– Почему же ты раньше не рассказал? – спросила Наташа, все еще не веря его словам.

– Она так хотела с тобой познакомиться! Вик тор вдруг разрыдался и упал на подушку. – Я к ней езжу раза два в месяц. А когда она узнала, что у нас дочка родилась, даже распашонку связала. Какой я гад, какой я гад! Как мне стыдно перед ней…

Наташа повернулась к мужу. Лицо его было в слезах. Нет, он не врал. Он в самом деле страдал. И его было очень жалко.

– У меня есть ты, есть Инна. А у нее никого нет. И не будет никогда. Ну не могу я ее вот так взять и бросить, пойми ты! – Он вдруг обнял Наташу и крепко прижал к себе. И она не стала сопротивляться. – Верь мне, верь, Наташенька! Никто мне, кроме вас с Инной, не нужен. Но так ведь нельзя, правда? Взять и оставить человека в беде. Ведь нельзя же…

– Я тебе верю. – Наташа вдруг почувствовала, что и сама уже плачет. – Только почему ты молчал все это время? Почему раньше не сказал?

– Я боялся, что ты не поймешь. – Он посмотрел ей в глаза: – А когда тебя лучше узнал, подумал, что поздно говорить. Хотел пару раз, но так и не решился. А потом – сама знаешь, я столько наворотил…

– Дурачок. – Наташа тихо засмеялась. – Какой же ты все-таки у меня дурачок.

И нежно поцеловала его в губы…

– А на острове, помнишь, ты сказала, что я дурак…

– Ты сильно изменился, – улыбнулась Наташа.