Текст книги "Государственный обвинитель"

Автор книги: Игорь Зарубин

Музыка

Юм отрезал Венцелю четыре пальца. Только после этого врач умер. Грузин разрезал на учительнице платье, и оно теперь болталось на одних плечах. Та не шевелилась, только сжимала руками бледное лицо.

Самое противное, что мальчика так и не удавалось поймать. Он знал дом, он знал здесь каждый закуток. И кроме того, он боролся за свою жизнь. Целков уже несколько раз почти хватал его за одежду, но мальчик вырывался.

– Хорош, Юм, – сопел Мент, – нечего здесь ловить.

Он перерыл весь дом – никаких тайников, сейфов и кубышек не было. На сберкнижке было всего двести рублей.

– Молчи, Мент, пацана поймайте! – устало отмахнулся Юм. – Пацан знает.

Ванечка спрятался в туалете. Только дикие стоны доносились оттуда.

– Радио включи! – уже в который раз крикнул Мент.

Юм опустил со всего размаха на мертвую голову Венцеля ножку стула. Брызнули мозги. И в тот же миг Юму показалось, что Венцель закричал. Дико и страшно.

Но это кричал Грузин.

Он сидел на полу, держась руками за пах, шипел:

– Сука, по яйцам, сука, умираю…

Учительницы не было.

Мальчик перепрыгнул через корчившегося Грузина и взлетел по лестнице наверх.

– Уйдут!!! – заорал Юм. – Лови их!

Все бросились на лестницу, и в этот момент громкая бравурная музыка взорвала дом. Играли на пианино.

Когда Юм вбежал, он увидел учительницу. Она играла одной рукой. Просто колотила по клавишам, выбивая дикие звуки.

Другой рукой она держала за шиворот мальчика. И улыбалась…

Юм осторожно подошел к ней, забрал мальчика из ее рук. Спросил:

– Ты кто?

– Я – Женя, Евгения, учительница музыки, – прохрипела в ответ девушка.

– Ты что? – склонился к ней Юм.

– Я – с вами, – не отшатнулась Женя.

Юм одним движением свернул мальчику шею и бросил тело на пол.

Женя перестала колотить по клавишам. Но улыбаться не перестала.

С этого дня она жила с Юмом.

Все считали их мужем и женой…

Дурак

– Может, останешься? – спросил Граф, засовывая голову в палатку.

– Нет. Я поеду.

Наташа укладывала в рюкзак вещи.

– Почему? Ты на меня в обиде? Прости старого дурака…

– Прощаю. Но все равно уеду. Сезон докопаете без меня.

Граф почесал затылок.

– Наверное, ты права.

– Да. Я не хочу, чтобы все тут развалилось.

– А на будущий год?

– Ask! И на будущий, и на послебудущий…

– Наташка, я тебя уважаю! – заулыбался Граф.

– А как я сама себя уважаю! – рассмеялась Наташа.

Граф пришел последним. Все археологи по очереди приходили к ней с одними словами – останься. Но все понимали, что лучше ей сейчас уехать. Нарушитель спокойствия Виктор Клюев согласился убраться при одном условии – вместе с Наташей.

– А может, ты его довезешь до Одессы, а там скроешься в толпе? – предлагал Федор.

– И ты думаешь, он не вернется?

– Да-а…

Виктор оказался настырным. Всю вчерашнюю ночь они выясняли отношения, несколько раз чуть снова не доходило до драки.

– Не-а, без нее не поеду! – стоял на своем художник.

И Наташа решила – так тому и быть.

Дел у нее в Москве особых не было. Стажировка закончилась. Работа начнется в конце сентября. А сегодня только двадцать восьмое августа. Но оставаться на острове в такой сумасшедшей обстановке не было никаких сил.

«Ну погоди, – думала она, – останемся мы наедине, я тебе покажу! Ты у меня узнаешь, кто тебе нужен! Абрек чертов! Завоевывать он меня приехал!»

До прибытия катера оставалось полчаса, и Наташа решила не сидеть в палатке, а спуститься на берег.

Там уже сидел, нахохлившись, Виктор со своим нехитрым скарбом. Только сейчас Наташа увидела, что рюкзак у Виктора тощенький и старенький.

– Я передумал, – сказал он, когда Наташа подошла. – Ты можешь оставаться. Я уеду один.

Как же Наташе хотелось сейчас запустить в художника каким-нибудь тяжелым предметом! Отхлестать его розгой, отлупить палкой. Но тяжелыми предметами на острове были только огромные камни, а растительности и вовсе никакой.

– Ты дурак, – сказала она.

– Конечно дурак, – быстро согласился Виктор. – Я и не знал…

– Что? Что ты не знал?! – взбеленилась Наташа.

– Не знал, что когда влюбляешься, таким дураком становишься.

Наташа хотела что-то сказать, но почему-то забыла, что именно.

– А ты влюбился? – как-то на выдохе спросила она.

– Да. В тебя. – Виктор опустил голову. – Прости.

– Действительно, дурак, – сказала Наташа, с трудом сдерживая растягивающую губы улыбку. – Господи, какой же ты дурак!

Через две недели Наташа и Виктор поженились…

Гетера

 
– О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове славном,
Лучшая ты средь волчиц златокудрых ольвийских.
Даришь любовь свою всем за вина только чашу.
Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь.
Если бы семя собрать, что в тебя извергали из чресел
Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки,
Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных
Свет бы увидел, когда б проросло это семя.
 

Нет, лучше не так. – Тифон вздохнул и покачал головой, перепрыгнув через коровью лепешку. – Трудно сочинять стихи. Интересно, а что делал Гомер для того, чтобы муза никогда не покидала его светлую голову? Может, он уподоблялся скифам и пил вино неразбавленным? Интересно, как будет звучать лучше, «средь волчиц» или «средь гетер»? И может, Лесбос назвать не славным, а пышным? Нет, жаль, что я не поэт, а всего лишь актер.

Так, рассуждая вслух, Тифон медленно брел по дороге, ведущей в город. В животе у него урчало от голода, но в мошне звенело несколько ассов. Значит, можно будет что-нибудь перекусить перед репетицией.

Хоть Тифон был мужчиной уже немолодым, тридцать два года как-никак, и попутешествовать ему пришлось довольно много, но на острове он был впервые. Редкая труппа захочет давать представления в таких отдаленных местах Эллады, как эти колонии. Лучше, конечно, выступать где-нибудь в Микенах или во Флиде, не говоря уже об Афинах. Там и платят больше, и лучше кормят. Но в тех краях много гораздо более искусных трупп, чем труппа, в которой был Тифон. Поэтому и приходится странствовать по отдаленным местам.

И здесь, на этом маленьком острове, Тифон вдруг встретил ее. Даже не думал, даже представить себе не мог, что до такой степени можно влюбиться в обыкновенную жрицу любви, которую можно купить всего за буханку хлеба.

Нет, он не был похож на юнца, готового жертвовать жизнью ради первой женщины, одарившей его своими ласками. А уж к женщинам, зарабатывающим на жизнь собственным телом, он вообще относился как к вещам. Не будешь же ты воспевать в стихах кусок бараньей ноги только за то, что он утолил твой голод.

Но Амфитея… Если бы сам Парис увидел ее в свое время, то она бы затмила все прелести Елены Прекрасной, которую он похитил у Менелая, царя Спарты. Елена бы преспокойно сидела в своем Аргосе, Троя осталась бы целой, а слепому Гомеру просто-напросто не о чем было бы сочинять свою знаменитую поэму. Но Зевс распорядился по-другому, и теперь прекрасноланитая Амфитея продает свою любовь скифским торговцам всего за четверть асса, а он, Тифон, вынужден лишь довольствоваться тем же, что и все остальные.

 
– О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове… пышном,
Славишься ты средь… гетер златокудрых ольвийских.
Даришь любовь свою всем за вина только чашу.
Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь.
Если бы семя собрать, что в тебя извергали из чресел
Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки,
Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных
Свет бы увидел, когда бы плоды принесло это семя.
 

Да, так, пожалуй, лучше. Нужно будет записать на чем-нибудь, пока не забыл. – Тифон рассмеялся и ускорил шаг.

Что ни говори, а голодный желудок заставляет тебя двигаться намного лучше, чем самый жестокий сборщик податей, и поэтому совсем скоро Тифон был уже в городе. Город пробудился ото сна, на всех улочках, возле каждого дома уже кипела жизнь. Торговцы выставляли свои товары перед приезжими купцами с диких скифских земель, искусные ремесленники уже вовсю занимались работой, туда-сюда сновали проворные рабы, спеша исполнить поручения своих господ.

Тифон зашел в первую попавшуюся харчевню и там долго не мог решить, на чем ему остановить свой выбор – на бараньей ноге или на боке кабана. Наконец купил кабаний бок, амфору вина и два ржаных хлеба. Половину съел прямо там, а вторую сложил в торбу и быстрым шагом направился в театр. Нельзя было, конечно, есть до репетиции, потому что сытый актер гораздо хуже играет, чем голодный, но когда от голода трясутся руки и все мысли только о еде, из этого тоже ничего хорошего не получится. И потом, голодный мужчина только время потеряет, если вздумает вкушать ласки женщины.

Размышляя таким образом, Тифон вальяжной походкой двигался к центру города, когда его вдруг окликнули.

– Эй, Тифон! Куда это ты направляешься в такой ранний час? Неужели опять к своей возлюбленной?

Тифон остановился и посмотрел на окликнувшего его человека. Им оказался Намис, торговец фруктами. Два дня назад Тифон выиграл у него спор, кто дальше швырнет яблоко, и теперь мог каждый день брать одно яблоко бесплатно.

– Как твой сын? – Тифон приветливо улыбнулся. – Все еще мечтает стать актером или ты уже выбил из его непокорной головы эти глупые мысли?

– Ох… – Намис вздохнул и махнул рукой. – Поговорил бы ты с ним, а то у меня уже нет слов, чтоб его переубедить. Если у тебя получится, то каждый день будешь брать не одно яблоко, а ровно столько, сколько сможешь съесть.

– Тогда ты станешь нищим. – Тифон рассмеялся. – И тебе придется самому наниматься в актеры, чтобы не умереть с голоду. Ну хорошо, я поговорю с ним.

– Правда? Ну тогда не уходи, постой минуту. – Намис убежал в лавку.

Через минуту он вернулся с сыном, высоким стройным юношей семнадцати лет.

– Вот. – Намис поставил ему на плечи корзину с виноградом: – Отнесешь это в театр. Тифон тебя проводит. И сразу домой. Ты все понял, Гелен?

– Да, понял, – вздохнул юноша. – А разреши мне…

– Нет, не разрешаю! – сразу отрезал Намис, не дав сыну даже договорить. – Иди.

Юноша вздохнул и двинулся вперед.

Тифон шел немного позади и любовался красотой этого молодого парня. У него было стройное тело, бронзовая кожа и одновременно мягкие, как у девушки, черты лица. Наверно, если бы Тифон любил не женщин, а мальчиков, он бы вожделел Гелена.

– Скажи, Тифон, – обратился вдруг к нему юноша. – А как давно ты стал бродячим актером?

– Очень давно. – Тифон вздохнул и улыбнулся: – Мне тогда было меньше лет, чем тебе сейчас.

– Здорово! – мечтательно воскликнул юноша. – И все это время ты путешествуешь по разным городам?

– Приходится. – Тифон пожал плечами, щурясь от солнца.

– Как это – приходится? – удивился Гелен. – Разве не об этом ты мечтал, когда встал на этот путь?

– Да, именно об этом. По глупости. – Тифон ускорил шаг и поравнялся с юношей. – А теперь сам жалею, но уже поздно.

– Но почему? Ты же столько видел, столько знаешь!

– Видишь ли, Гелен, – тяжело вздохнул Тифон, – это кажется, что все города – разные. Только первых три города отличаются друг от друга. А потом они все становятся одинаковыми. Где-то платят больше, где-то меньше – вот и вся разница между ними. И ни в одном у тебя нет постоянного крова, каждый готов дать тебе ночлег только на время сессии. Что же в этом хорошего? Разве ты не знаешь закона? Актер не должен иметь никакого имуществу, не должен иметь семьи – ничего. Их даже хоронят отдельно ото всех остальных. Путешествовать хорошо, когда тебе есть куда вернуться, а так это не путешествия, а скитания. Даже у птицы есть свое гнездо, даже лесной зверь может спрятаться в нору во время грозы. Только бездомные собаки рыщут по улицам в поисках места, откуда их не погонят палкой.

– Но разве это так важно? – задумался Гелен. – Разве такое уж большое счастье – повесить себе на ноги оковы семьи, дома, имущества? Не лучше ли быть свободным? Если у тебя ничего нет, у тебя нельзя ничего отнять, кроме жизни.

– Именно так я и думал, – усмехнулся Тифон. – Именно так и должен жить актер. Тогда его нельзя будет заставить говорить людям неправду о том, что творится на земле. Но к старости начинаешь понимать, что жизнь твоя прошла даром, что ты ничего не оставил после себя, что никто не придет к тебе на могилу принести жертву богам. Если и есть у меня дети, то я об этом никогда не узнаю, а они вырастут на ступенях храма любви, где я предавался плотским утехам о гетерами. А правда? Она никому не нужна. Что же в этом хорошего, скажи на милость.

Гелен не ответил.

– А ты кем хочешь быть? – спросил Тифон после короткого молчания.

– Не знаю. – Юноша вздохнул и пожал плечами: – Теперь не знаю. Может быть, попробую стать мореходом, как Одиссей. Но для этого…

– Для этого тебе надо было родиться Одиссеем! – засмеялся Тифон. – И не забивай себе голову глупыми мыслями. Что начертано тебе великой мойрой Антропос, тому и быть.

– Да, наверно, – согласился юноша. – Вот только знать бы, что ею начертано…

Когда Гелен оставил корзину и грустно поплелся обратно, к лавке своего отца, к Тифону тихонько подошел бородатый человек. Остановился и вместе с ним долго наблюдал за удаляющимся юношей, пока тот не скрылся за поворотом.

– Кто он? – спросил бородач, взяв из корзины гроздь винограда. – Почему я раньше его не видел?

– Это Гелен. – Тифон пожал плечами. – Сын Намиса, торговца фруктами. А почему ты спрашиваешь? Ты что, интересуешься мальчиками?

– Я скульптор, – тихо ответил бородач, – и интересуюсь всем прекрасным, в отличие от тебя, старого развратника, которого интересует только собственный живот и собственный фаллос. Познакомь меня с ним.

– С фаллосом? – Тифон рассмеялся.

– С Геленом, дурак. – Скульптор бросил виноградную кисть на землю и вытер руки о фартук. – Я буду делать с него статую Аполлона. Скажи ему, что меня зовут Пракситель.

– Нет, не познакомлю, – хитро улыбнулся Тифон.

– Я тебе заплачу.

– Сколько? – насторожился актер.

– Две драхмы.

– Согласен, за такие деньги я познакомлю тебя с ним целых три раза.

– Мне хватит и одного, – ответил Пракситель без тени улыбки и пошел прочь.

На репетиции Тифон никак не мог попасть в такт хору. Все время вступал то раньше, то позже, чем нужно. Все время думают о куске кабана, лежащем в торбе, и о двух драхмах, которые заработает с такой легкостью.

Потом он долго бродил по саду, смакуя виноград, пока не решился наконец идти к своей возлюбленной Амфитее.

Она только что вернулась с купания. Сидела в своей комнате и втирала в кожу недорогие благовония.

– Я пришел к тебе, милая, – сказал он тихо, остановившись у двери. – Ты впустишь меня сейчас?

– Конечно, входи! – засмеялась женщина. – Дом мой для всех открыт, ты же знаешь.

– Да, знаю… – Тифон вздохнул. – И это ранит мне сердце.

– Как красиво ты говоришь! – весело засмеялась она. – Ты говоришь это всем волчицам или только я удостоилась такой чести?

– Только ты. – Тифон откашлялся и принял позу чтеца.

 
– О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове пышном,
Славишься ты средь гетер златокудрых ольвийских.
Даришь любовь свою всем за вина только чашу.
Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь.
Если бы семя собрать, что в тебя извергали из чресел
Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки,
Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных
Свет бы увидел, когда бы…
 

– Хватит, довольно! – Она не могла удержаться от смеха. – Лучше не сочиняй больше стихов, а то я буду брать с тебя большую плату, чем с остальных.

– Хорошо, не буду. – Актер покраснел. – Скажи, а ты подумала над тем, что я тебе сказал в прошлый раз?

– Над твоим предложением бросить ремесло и стать твоей женой? – Лицо женщины стало серьезным. – Подумала.

– И что ты скажешь в ответ? – Тифон опустил голову.

– Ничего. – Она пожала плечами. – Ты же сам прекрасно понимаешь, что не можешь этого сделать. Тебе нельзя иметь ни жены, ни детей, ни…

– Но я готов бросить актерство! – перебил ее Тифон. – Я накоплю денег и увезу тебя туда, где нас никто не знает. Мы купим землю, построим дом и…

– Ты уже накопил эти деньги? – тихо спросила она.

– Нет, но…

– Приходи ко мне, когда накопишь. – Она поднялась с подушек, подошла к нему и нежно поцеловала. – И я с радостью стану твоей женой. А пока… Что ты хочешь, чтобы я сделала сегодня?

Тифон достал из мошны монетку, положил в протянутую ладонь и сказал, улыбнувшись:

– Я хочу, чтобы ты выпила мое семя.

– Но тогда из него не выйдет войска, которое будет меня защищать! – засмеялась женщина и подняла его хитон…

Первое дело

– Нет, ну ты же сам понимаешь, – бросил бычок на пол Самойлов и раздавил его ногой, – не в жилу мне сейчас это дело.

– А кому в жилу? – Дробышев засмеялся. – Издержки профессии! Но надо же кому-нибудь и этим заниматься, не все же в белом фраке…

– Может, Чижу отфутболишь? Он все подряд берет… – Они вышли из курилки и зашагали по длинному коридору районной прокуратуры, изредка натыкаясь на подавленных посетителей и будто не замечая их.

– Берет-то он все, но только запорет, потом отдувайся перед конторой. Он же алкаш… Такое сляпает, что никакой суд не проглотит.

– Наш суд – самый всеядный суд в мире. Все проглотит.

Мужчины переглянулись и вдруг так расхохотались, что в коридоре наступила тишина. Дробышев вытер веселую слезинку, помотал головой и вздохнул:

– Но ему все равно нельзя. На тебя была последняя надежда.

– Не, Дим, даже не проси.

Дробышев взялся за ручку двери с самой важной по рангу табличкой, посмотрел на Самойлова задумчиво и спросил, скорее себя, чем его:

– Если не ты, то кто?..

Наташа почему-то испугалась. Нет, даже не испугалась, а просто мурашки забегали по спине, когда она шагнула на первую ступеньку маленького крыльца небольшого грязно-желтого здания. Здания, в котором ей придется проводить восемь часов в день, пять дней в неделю, одиннадцать месяцев в году, ну и плюс сверхурочные. Районная прокуратура Москвы. Даже старомодная массивная дверь не сразу захотела открыться и впустить ее внутрь, только с третьей попытки поддалась.

– Простите, пожалуйста, а где я могу найти?.. Извините, а вы не подскажете, как мне?.. Скажите, вы не знаете, где находится кабинет?..

Она шла по коридору и пыталась хоть у кого-то узнать, где ей найти главного. Но на нее никто не обращал внимания. Какая-то бабка дико покосилась, старик вообще не поднял глаз, когда она тронула его за локоть, двое мужчин прошли мимо, чуть не сбив ее с ног, и разразились смехом, после которого в коридоре наступила минутная тишина.

Наконец эти двое остановились у одного из кабинетов, продолжая болтать. Значит, тут работают, значит, нужно спросить у них. Наташа набрала побольше воздуху, одернула юбочку и решительно двинулась вперед.

– Если не ты, то кто? – спросил тот, что поменьше, открывая дверь.

– Здравствуйте! – Она сказала это как можно громче и уверенней, чтобы на нее обратили внимание. Но мужчина, похоже, даже не сразу ее заметил. Долго смотрел удивленно на ее косички и только потом ответил:

– Ну здравствуй… те.

– Простите, вы не подскажете, где мне найти товарища Дробищева? Он тут самый главный.

– Да, самый главный. – Уголки губ у мужчины дрогнули. – Только он Дробышев, а не Дробищев. А зачем он вам нужен?

– Нужен. Я к нему по делу.

Второй мужчина не уходил, с интересом рассматривая Наташу, как будто она какое-то диковинное животное.

– Ну тогда проходи, если по делу. Дробышев – это я. А ты кто?

– Ладно, Дим, я ухожу. – Второй отвернулся и зашагал по коридору, сдерживая улыбку.

– Ну так что у тебя за дело? – спросил Дробышев, когда Наташа вошла в кабинет и тихонько притворила за собой дверь.

– Я… Вы… Я к вам по направлению. Вот. – Наташа полезла в «дипломат», долго рылась там и наконец протянула бумажку.

– Что, опять стажерка?! – взорвался вдруг начальник. – Ну я этой Жданкиной покажу! Сколько раз, твою матрешку, просил не присылать никого, а она опять…

– Я не на стажировку. – Наташа покраснела. – Я на работу.

– Ты? На работу? – Он смерил ее взглядом с ног до головы. – Так ты не студентка?

– Нет. – Наташа обиделась. – Я уже закончила.

Дробышев взял бумажку, пробежал глазами и бросил на стол.

– Угу, значит, прокурор. Ты смотри. Ну и как тебя зовут, прокурор?

– Наташа. Девушка улыбнулась. – Клюева.

– А по батюшке? – Дробышев прищурился, как будто разговаривал с пятилетним ребенком: – Как нашего папку зовут, Наташенька?

– Миша.

– Ми-иша. Как интересно. – Дробышев вдруг перестал улыбаться и покачал головой. – Значит, так, Наташа Клюева, на первый раз прощается, второй раз запрещается. С завтрашнего дня ты у нас не Наташа, а Наталья Михайловна, и на голове у тебя не хвостики и косички, а нормальная прическа, и юбка у нас ниже колен. Ну и, конечно, ты у нас не «ты», а «вы». Все понятно?

– Понятно. – Наташа покраснела. Весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро Наташа с Виктором пытались придумать, что надеть, как причесаться. Волосы были самой большой проблемой. Выбрали вариант, естественно, консервативный. А про прическу Виктор вообще пропел:

– Ну, старуха!

Оказалось, вот такой пассаж.

– Понятно, – повторила Наташа, опуская глаза.

– Вот и хорошо. Пока можешь походить тут, посмотреть, в кабинет свой зайди, я тебя в седьмой, с Гуляевой посажу. Только не говори никому, что ты прокурор, а то меня на смех поднимут, любой воришка бояться перестанет. Все поняла?

– Да, простите.

– Ну и дуй. Меня Дмитрием Семеновичем зовут.

Наташа уже открыла дверь, буркнув что-то неопределенное, не то «очень приятно», не то «большое спасибо», но Дробышев вдруг сказал:

– Да, вот тебе и дело, чтобы без толку не болталась. Покажешь, какой ты на самом деле прокурор…

Она сначала вымыла руки, зачем-то привела в порядок прическу, потом тщательно протерла стол и только затем аккуратно, как будто это какой-то ужасно дорогостоящий фолиант, положила на стол обшарпанную картонную папку, на которой небрежным почерком было выведено: «Дело № 2847. По обвинению Дрыгова В. С.».

Положила и просидела над ним минут десять, не решаясь потянуть за тесемочку, чтобы открыть.

Кто такой этот Дрыгов? Виктор Степанович? Или Владислав Сергеевич? Фамилия знакомая. Наверно, какой-нибудь опасный преступник. Может, аферист, может, вор или, хуже того, убийца. И вот тут, перед ней, на нескольких десятках машинописных и рукописных страниц лежала вся его душа. Вся его страшная, черная душа, которую Наташа, нет, пардон, Наталья Михайловна Клюева, должна будет вытащить на свет Божий, разложить по полочкам и решить, сколько эта душа стоит.

Наконец она аккуратно развязала тесемочку и раскрыла папку.

Но тут зазвонил телефон…

… – …Покажешь, какой ты на самом деле прокурор, – сказал он и протянул ей картонную папку с делом Дрыгова. – И смотри мне, не облажайся, а то до самой пенсии бланки заполнять будешь.

Девчонка покраснела, потом побледнела и взяла папку в руки.

– Это мне? – спросила неуверенно.

– Нет, папе Мише отнесешь. – Дробышев улыбнулся. – А что ты думала? Тут времени на раскачку не дают. Ну давай шагай, а то у меня у самого дел по самый кадык.

Как только эта новенькая выскользнула из кабинета, он плюхнулся в кресло и облегченно вздохнул. И когда зазвонил телефон, трубку взял уже безо всякой опаски:

– Алло, районная живодерня, Дробышев слушает.

– Все шутишь? – спросил холодный мужской голос. – Раз шутишь, значит, сплавил наконец. Ну давай рассказывай, либерал хренов. Чижову отдал?

– Нет, Клюевой. – Дробышев дотянулся до пачки сигарет, достал одну и принялся разминать, посыпая табаком документы. Никак не получалось отделаться от этой идиотской привычки, хотя уже мог себе позволить перейти с «Явы» на «Монте-Карло».

– А кто это – Клюева?

– Новенькая одна. Только сегодня притопала по распределению.

– Новенькая? – Голос проявил какие-то человеческие интонации. – А ты хорошо подумал?

От сигареты осталась ровно половина, и Дмитрий Семенович швырнул ее в корзину.

– Нормально. Не бога горшки обжигают.

– Она ведь зеленая, а там обвинение, сам знаешь, на сопле висит. Подумай хорошенько, – увещевательным тоном произнесла трубка.

– В том-то и дело. Раз новенькая, значит, наизнанку вывернется, чтобы начальству угодить. И вообще, я тебя хоть раз подставил?

Некоторое время трубка молчала, а потом спросила:

– Как, ты говоришь, ее зовут?

– Клюева Наталья Михайловна. Адреса пока не знаю, еще в кадрах.

– Обижаешь. – Трубка захихикала. – Я тебе сам адрес могу сказать. Значит, так, Клюева… Клюева Наталья Михайловна…

– …Клюева Наталья Михайловна, правильно?

– Да, правильно, – удивленно ответила Наташа.

– Ну тогда здравствуйте. Это вас, так сказать, из смежного ведомства беспокоят. Хотим поздравить со вступлением в должность. Дробышев, надо сказать, мужик хороший, вы его слушайтесь. Он вас многому научить может, о чем в книжках не прочтешь.

– Спасибо. – Наташа почему-то покраснела. Приятно, когда тебя кто-то с чем-то поздравляет, тем более если событие важное, а человек, казалось бы, незнакомый.

– Да не за что. – Голос в трубке был уверенный и очень приятный. Обладатели такого приятного голоса обычно быстро располагают к себе собеседников. – Слышал, что вы уже даже и новое дело получили? Дрыгова на место ставить будете? Непростой он экземпляр, ох непростой. И ужасно противный. Ну да вы уже, наверно, и сами знаете. Материалы просмотрели?

– Нет, пока знакомлюсь.

– Вот и отлично, знакомьтесь. Если что будет неясно или помощь какая-нибудь потребуется, вы звоните, не стесняйтесь.

– Куда звонить? – не поняла Наташа.

– А прямо нам и звоните. Вам Дмитрий Семенович скажет, как меня найти. Ну, желаю удачи. Всего хорошего.

– Спасибо. До свиданья… Ой, простите, а как вас…

Но на том конце линии уже повесили трубку.

Наташа еще минут пять сидела неподвижно, а потом наконец решилась. Открыла папку с делом этого загадочного Дрыгова, которым интересуется даже «смежное ведомство».

Что же он такого натворил, что так о нем пекутся? Она вдруг почувствовала на себе огромную ответственность, как будто тебе доверили вести огромный корабль, когда капитан заболел и больше некому встать за штурвал. И ни в коем случае нельзя подвести. И она не подведет.

Он смотрел на нее с первой страницы, с протокольной черно-белой фотографии. Вадим Станиславович. Тридцать пять лет. Маленькие противные глазки, короткая стрижка, узкий лоб и широкие скулы. Вылитый бандит.

– Я тебя, Клюева, не понимаю. – Самойлов покачал головой. – Ежу понятно. Этот Дрыгов – тот еще фрукт. И вообще, что ты так долго возишься с этим делом. Давно бы уже засудила его, и всех делов.

Наташа пожала плечами и не ответила.

– Слушай, я что-то никак не врубаюсь. – Самойлов панибратски приобнял ее, и они двинулись по коридору. – Ты тут всего ничего, а уже какие-то проблемы людям создаешь. Так ведь нельзя, ей-богу.

– Кому? – тихо спросила Наташа.

– Что – кому? – не понял мужчина.

– Проблемы кому?

– А ты не понимаешь? – искренне удивился Самойлов.

– Нет. И вообще, простите, но мне работать пора. – Наташа выскользнула из-под его руки и быстро зашагала, к своему кабинету.

– Ну что? – спросил у него Дробышев, когда он вошел в кабинет. – Как она?

– Говорил я, лучше Чижу отдай. – Самойлов криво ухмыльнулся.

– Что такое? – насторожился Дробышев.

– Да ничего, работает.

– Ну так это же хорошо, что работает, – улыбнулся начальник. – Или не так?

– Ты не понял. Она серьезно работает. На полную катушку, понимаешь? Это, конечно, не мои проблемы, тебе отвечать, но передал бы ты это дело кому-нибудь, пока не поздно, а то она что-то там копает по поводу Тыквиной.

– По поводу Тыквиной? – Дробышев достал из пачки сигарету и начал ее потрошить. – Ей что, показаний мало? Что она лезет?

– Это ты у нее спроси. – Самойлов встал. – А мне уже пора.

Как только он вышел, Дробышев схватил трубку телефона и набрал номер:

– Алло, Клюева? Это правда, что ты там бурную деятельность развила?

– Ну, Дмитрий Семенович…

– А ты точно знаешь, что делаешь? И зачем тебе анализы его мочи потребовались?

– Ну как же? – спокойно ответила она. – Все по правилам. Или я что-то нарушила?

– Наташа, что ты делаешь? – тихо, каким-то не то просящим, не то примирительным тоном спросил он.

– Ничего, – ответила она после короткой паузы. – Только свою работу.

– Наташ, я…

– Наталья Михайловна, – поправила она. – Вы же сами просили. Разве не так?

– Да-да, конечно. – Дробышев вздохнул и повесил трубку.

Сразу же после звонка Дробышева раздался еще один телефонный звонок. Голос Наташа узнала сразу.

– Здравствуйте. Наталья Михайловна?

– Здравствуйте.

– Как ваши делишки? – вежливо поинтересовалась трубка.

– Делишки у простых смертных, а у меня дела, – не к месту пошутила она.

– Да-да, конечно. – Трубка захихикала. – И все же, серьезно. Я слышал, что у вас там какие-то проблемы возникли с этим Дрыговым.

– Да нет, никаких проблем, если честно. – Наташу начало раздражать все это. Уже третий день ей все подряд стараются намекнуть, что она что-то делает не так, хотя она прекрасно поняла, что надо делать.

– Ну смотрите. А то в случае чего мы с удовольствием поможем. Если какая-нибудь дополнительная информация понадобится, то…

– Большое спасибо, – перебила она как можно вежливей. Но трубка совершенно не обиделась и продолжала болтать:

– Если что, то вы только скажите, и мы передадим это дело более опытному прокурору. Трудно ведь так прямо сразу начинать с подобного рода случаев. Да и если провалите, очень будет обидно, правда?.. Очень обидно. Доказывай потом, что ты настоящий прокурор и можешь нормально делать свою работу.

– Да-да, я понимаю.

– Вот и хорошо, что понимаете. – Постепенно голос в трубке начинал меняться. Теперь он не казался Наташе таким уж приятным. – А раз понимаете, то не буду вам мешать. Всего хорошего.

Голос в трубке сменился короткими гудками.

Это было больше чем неприятно. До суда осталась всего неделя, а обвинение держится просто на волоске. Любой адвокат, знающий немного больше, чем азбука и таблица умножения, сотрет ее в порошок. Но как только она начинает серьезно работать, ей сразу начинают со всех сторон намекать, что она делает совсем не то, что нужно. Но не может же она надеяться на то, что судьям тоже позвонят из «смежного ведомства» и объяснят, как надо судить. На это, в конце концов, есть Конституция и Уголовный кодекс. Их пока еще никто не отменял. Если они изменят законы, то она будет действовать по ним, а пока…

Она сняла трубку и набрала номер.

– Алло. Вадим Станиславович Дрыгов? Здравствуйте, из Краснопресненской прокуратуры вас беспокоят. Не могли бы вы со мной встретиться?..

Он был точь-в-точь как на фотографии. Только волосы не короткие, а длинные, до плеч, патлы, пучковатая бородка и желтый прыщ на самом кончике носа. Открыл дверь и, нисколько не удивившись, сказал:

– Ну входи, чего застряла. Не стой на сквозняке.

Наташа вошла, и он закрыл за ней обшарпанную дверь.

– Не разувайся, а то испачкаешься. У меня такой срач после вчерашнего, что хоть дом сноси.