Текст книги "Камень, брошенный богом"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Трейчке, – позвал я клерка огласить сведения о пленном.

– Владеет наследственными землями Веннов и присоединенными согласно аннексий с виконта Шартре шестьюдесятью квадратными лигами у истока Лаи.

– Вы удачливы в войне мой друг? – обратился я с вопросом к седовласому.

– Не теперь, – ответил он, но уже вовсе не грубо. Политика кнута приносила свои плоды.

– Имеет десяти процентную долю в банке Крюффа, – дополнил информацию Трейчке. – Сам банк оценивается в миллион реалов.

– Не путайте, сеньор Трейчке. Сеньор Венн имел долю в банке, но уступил мне. Не возражаете сеньор Венн? Отлично! Хорошо вести дело с понятливым и дальновидным человеком. Как вы догадались, что с виселиц на стенах Эль Гураба, истоки Лаи не просматриваются?

Венн поджал губы, но промолчал.

Я перешел к последнему из пленников. Наглому.

– Уважаемый вы доставили мне не мало хлопот.

– Бросьте фиглярство, Гонзаго. Касательно меня ваши контрибуции не законны. В кодексе Реенталя сказано, суммы удержания с пленных держателей империалов не должны превышать пяти процентов стоимости их личного имущества. Так что самое большее вы от меня получите…

– Сеньор эконом, – призвал я клерка, недослушав барона.

– Сеньор Берг является имперским ленником или по старому империалом, потому земли принадлежат короне.

– Вот те здрасти!

Берг самодовольно осклабился. Что съел?

– За сеньором Бергом более ничего не записано, – констатировал несостоятельность пленника Трейчке.

– А у родни?

– Родственники сеньора Берга так же являются ленниками императора.

– То есть нищими? – заключил я из справки клерка.

– Имущественно не самостоятельными, – поправил меня Трейчке.

– Суть одна. Он голодранец и думает, это ему поможет. Причем имеет наглость ссылаться на закон. Так вот, насчет законности сеньор Берг не сильно апеллируйте к Реенталю. Напомню по такому случаю вам народную мудрость. Закон что дышло, куда повернул туда и вышло.

– Вы не посмеете, – упорствовал Берг в своих заблуждениях. – Вас вызовут в Имперский Суд и Суд сословий. И за самоуправство отнимут титул графа.

– Беспокойтесь сеньор Берг о себе. Скажем так, если в течение декады в моей казне не прибудет на восемьдесят тысяч реалов, я посажу вас в такую дыру, где даже тараканы не живут. Когда наступит срок вас отпускать. Опасаюсь, сам лейб-медик двора не возьмется за ваше лечение.

– Я императорский ленник, – напомнил мне Берг. – Больше чем на три декады вы меня не посадите. А на три декады моего здоровья хватит.

– Как сказать! Я посажу вас в компанию с Додо, – сочинил я на ходу. – Знаете, за что он там сидит в каталажке. За ско… то… ло… же… ство, – по слогам произнес я, дабы спорщик и законник на слух определил, что ему грозит. – Я вам не завидую Берг. Додо сидит год, но, увы! тюрьма не деревенский выпас ему так давно ничего не перепадало.

– Как вы смеете!!! – возмущению Берга не было границ.

– Я смею, – рассмеялся я над запаниковавшим бароном. – Не хотите ли процитировать по такому случаю что-нибудь из Реенталя? Трейчке принесите свод барону. Освежить память… и на случай прикрыться от домогательств.

После столь скорого, но справедливого суда, я сопровождаемый Маршалси отправился восвояси. Выцепив в суете слуг Арно, распорядился готовить столы изобильные, вина нескончаемые, фанфары всегласные в ознаменование победы и избавления от недругов и пацаков. Пережидая приготовления к гусарскому мальчишнику, мы уединились покалякать во все той же библиотеке за бутылочкой "Молока лозы".

– И так господин лейтенант, – объявил я герою, после первой чары, – здесь мы задерживаемся край три дня. После чего отправляемся в Тиар, куда собственно и держали путь. Возможно, акцентирую, возможно, завернем в Галле к епископу, но это зависит от некоторых обстоятельств.

– А чем тебе здесь не житье? – спросил Маршалси перед второй.

– Меня здесь не любят, – спрятался я за усмешку.

– Опять мутишь Вирхофф?

– Понятно мучу, – поскупился на объяснения я, но не пожадничал на выпивку. Третья зарядилась до краев.

– Будь по-твоему, – согласился Маршалси без особой радости.

Мы душевно помолчали, допив остатки вина. Пришел слуга, по случаю торжеств наряженный в золотом тканый камзол и страусиновые перья и пригласил к столу.

– Ну что ж, настала пора чествовать героев, – по-приятельски похлопал я Маршалси по плечу, и мы отправились к месту сбора овеянной славой гвардии.

Нет! Если справедливость на белом свете! Назовите мне уголок тверди земной, где бы упомянутая особа, не отворачивала свой прекрасный лик от таких как я, горемык!

Я успел сделать в сторону счастья ровно десять шагов. Десять шагов по чудесному коридору, устеленному полосатой дорожкой, десять шагов вдоль стен драпированным цветастым шелком, десять шагов мимо бюстов предков и панно с сатирами и нимфами, десять шагов под алебастровым потолком в алебастровых розах и алебастровых виньетках. Там где коридор входил в круглый зальчик уставленный вазами с ярко-зелеными фикусами, колючими акациями и прочей комнатной растительностью меня стерегла служанка Валерии.

– Ваше Сиятельство, – легкий реверанс в мой адрес, – вас просят навестить Их Сиятельство.

– Кто просит? – разгневался я на деву.

– Их Сиятельство, сеньора Валерии.

– А подождать с визитом Их Сиятельства не может?

– Нет. Просили зайти тотчас.

Говоря со мной, служанка стояла посреди дороги, что айсберг на курсе Титаника. Ни влево, ни вправо не увернуться.

– Ступайте лейтенант, – вынужден был расстаться с Маршалси я. – Мое отсутствие не продлится слишком много времени.

Я проследовал за белобрысой. В эти мгновения, сам себе я напомнил революционера-семинариста, которого припутала царская охранка.

На этот раз служанка не докладывала. Распахнула дверь и впустила меня в покои. Злопамятный мопс поднял уши и по-взрослому рыкнул. Однако рассмотрев меня, поспешил спрятаться за подушки на диване.

Заводным солдатиком, я без задержки, проследовал в спальню. Валери сидела на краю кровати и смотрела куда-то в угол.

– Знаете, сеньора, – наболевшее рвалось наружу, и я готов был выплеснуть обиды наружу, особенно пройдясь по поводу использования меня как к мужчины. Валери подняла глаза, и я заткнулся в начале речи. У киношного вампира глаза и то бледнее. А тут представляете в рубиновом ореоле черная точка зрачка. Ух!!! Мороз по коже!

– Вы хотели, что то сказать? – спросила Валери.

Я промолчал.

– Вас смутил цвет моих глаз, – она не сводила с меня своего упырьего взгляда.

Опять промолчал.

– Второе драже, – подсказала Валери. – Следовательно, вы знаете, зачем вы здесь? – и, глядя прямо мне в глаза медленно спросила. – Лех фон Вирхофф? Кажется, так вас зовут?

17

Ровно через два дня, как отгремели литавры побед, отпела звонкая медь хвалебных труб, раздали все пряники и всыпали все плети, попили и поплясали на хмельном пиру победители, наша славная компания: я, Маршалси и Амадеус, верховыми въезжала в Галле.

– Сдалось вам тащиться к занудливому попу, – отговаривал меня от визита Маршалси. – Еще неизвестно примет епископ тебя или нет. Будем торчать, ожидая аудиенцию невесть сколько.

– Меня примет немедленно. А зачем я к нему еду, так это вопрос особый и касается одного недоконченного в Эль Гурабе дельца. Я бы рад гнать во всю резвость наших рысаков в Тиар, в эту Содому желаний и Гоморру пороков, но вынужден, как сказано, свернуть с пути ради небольшого дела.

– Содома?! Гоморра?! Вы слишком подолгу пропадали в библиотеке. От того и выражаетесь, в оскорбительной для простого невежды замудрой форме.

– Ничего поделать не могу, но повторюсь снова и думаю в последний раз. Прекратите ныть, Маршалси, мы должны навестить епископа.

– Вечно вы со своими тайнами, Вирхофф. А потом ломай голову, где у ежа жопа. Вы-то не поторопитесь с разъяснениями.

– Я не зоолог и про ежовый анус ничего не знаю. (Маршалси отмахнулся – кому говорилось!) И прекращайте брюзжать. Подобными речами вы вгоняете нашего барда в окончательный кризис. Заметили, он за все время отъезда не попросился спеть и не написал в тетрадь ни строчки.

– Давно так следовало поступить! Что хорошего в карьере писаря? Мужчина должен предпочитать меч перу, кружку вина чернильнице и…

– …И объятья шалавы размышлениям над бумагой, – как обычно помог я закончить речь идальго.

– Пускай шалавы, – принял мои слова Маршалси. – Среди них попадаются такие цацы, не чета недотрогам с волосатыми ногами, воспетым всякими дурнями.

Маршалси рассмеялся по-детски счастливо. Не иначе вспомнил любимую куклу Барби.

– Какие еще волосатые ноги? – не понял я.

Идальго поведал нам примечательный случай, произошедший с ним в пограничном Сване. Суть коего – живущая по соседству с казармой вдовушка, хранившая верность мужу не из преданности, а из стеснения своих волосатых ног.

– Вас Маршалси подобное обстоятельство не оттолкнуло, – поскольку вы об этих ногах узнали.

– Конечно, нет. Во-первых, добиться благосклонности волосатоногой сеньоры стоило мне уйму времени и терпения. Во вторых, она явила собой образец любовницы, которая знает, чем следует заниматься в постели.

– И чем же следует заниматься? – поинтересовался я у специалиста по шашням. Удивить меня кроватными трюками и стойками сложно, но не невозможно. Поэтому и спросил.

– Ограничений, ни каких! – провозгласил свободу нравов Маршалси. – Единственное, по первости её ноги ассоциировались у меня с ногами капрала Камю. Вот кто воистину был покрыт шерстью, что мейская болонка императрицы Амели.

– Как тебе, случай Амадеус? Чем не сюжет? – обратился я к Амадеусу, чуравшегося нашей вольной беседы.

– Не сюжет, – открестился от подкинутого нами материала, печальный бард. – У поэтов другие критерии оценок взаимоотношений женщины и мужчины.

– Вирхофф мы возьмем его в бани, – пообещал Маршалси. – Он там познакомится с таким количеством критериев и взаимоотношений, что хватит впечатлений до конца жизни.

– Какие еще бани, Маршалси, – осадил я запальчивого воспитателя. – Откройте глаза! Юноша отравлен ядом влюбленности.

– Вот поэтому и настаиваю на банях, – Маршалси похлопал барда по плечу. – Любовь это проходит, Амадеус. Поверь мне проходит. Сначала, кажется, вот-вот умрешь. Потом умрешь, но завтра. Далее если умрешь, то не от этого. А под конец и во все удивишься, от чего собирался наложить на себя руки.

Бард не удостоил нас ответом. В его скорбном молчании было столько нездорового пессимизма, что я заопасался не запил бы.

Галле, Галле… Мечта меланхоликов и аскетов. Благочестивый тихий городок. Собаки лают на проезжих без всякого задора. Не видно не пьяных, не драных. Представительницы прекраснейшей и древней профессии отсутствовали как класс и вид. Путной пивнушки и то не попалось.

– Наглядный пример! Нам здесь делать нечего, – жестом сеятеля обвел вокруг Маршалси.

– У нас другая цель, – напомнил я идальго.

– У нас?… У вас!.. Это вы едете к епископу и силком тащите меня и поэта вслед за собой в эту пустынь, обрекая на голод и одиночество, – посетовал Маршалси на мою душевную черствость. – Не поеду к попу, пока не изопью рос и не отведаю маковин.

– Поедете, поедете, – не внял я его причитанием. Хотя признаюсь, тоже был не прочь поесть-попить.

Нарядная и противоестественно чистая улочка вывела нас на рынок. Не рынок, а эталон торговли. Ни шуму и ни гаму, ни дурной толчеи.

От рынка свернули к гимназии, от гимназии вниз к пруду.

Резиденция епископа располагался в небольшом оазисе из дубков. Эдакий дом лесника у озера. На въезде, там, где обычные люди ставят ворота по крепче и садят сторожей побдительней и псов позлей, маленькая будочка, на манер газетного киоска, в которой красовалась постная харя святоши, плямкающего под нос молитвы.

– Любезный, – обратился я к стражу. – Нам бы повидаться с Его Преосвященством.

– Вам назначено? – спросил он, блеклым голосом умирающего старца.

– Понятно назначено, коли мы здесь, – я протянул свиток, врученный мне Гартманом.

– Позвольте узнать ваши имена, сеньоры?

– Сеньор Гонзаго, сеньор Маршалси и служитель муз бард Амадеус.

Харя довольно кивнула головой.

– Пускать вас не велено ни под каким видом, – страж сломал печати и прочитал бумаги. – Дело, по которому вы явились, решить без проволочек.

Цербер нагнулся под прилавок, загремел замком и зашелестел бумагой.

– Слава Троице, нас попрут отсюда, – обрадовался Маршалси. – А я отчаялся, отделаться от аудиенции.

– Сеньор Маршалси? – обратилась харя к лейтенанту Эль Гураба.

– Что такое? – удивился идальго.

– Вам вручается патент на капитанство, со всеми вытекающими из звания правами и обязанностями, – комментировал написанное страж. – Однако без снятия запрета на пребывание в столице империи.

Харя протянула патент ошарашенному Маршалси. Идальго взял, развернул и прочитал одним глазом, другим продолжая, косится на монаха.

– Так же вам полагаются, рубиновый[72]72
  Капитанство подразделялось на четыре ступени, определявшие различия в правах, льготах и доли в военной добычи. Низшая ступень – золотой орел с янтарными крыльями, вторая – бирюзовыми, третья – рубиновыми, высшая – бриллиантовыми.


[Закрыть] орел.

Вестник благих известий, раскрыл коробочку и протянул идальго. Тот, немного оправившись от изумления, взял орла и приколол на плечо.

– По моему вы забыли про наградной бонус, друг мой, – напомнил я, когда не праздничное вручение награды герою завершилось.

– Не забыл…, – щеки стража полыхнули вишней. – Причитающие деньги сеньор Маршалси может получить в Тиаре, в банке Гротто. – И отдал наградной вексель.

– Вот теперь, – я толкнул под локоть Маршалси. – Нам действительно пора в Тиар.

Мы как былинные богатыри поворотили коняг и пустились рысью в супротивную от будки сторону. К "Сырному Петуху", харчевне расположенной неподалеку от рынка.

– Знаете что, граф, – обратился ко мне Маршалси, когда мы немного отъехали от резиденции епископа.

– Не граф, а князь. И не Гонзаго, а Лех фон Вирхофф, – подсказал я приятелю форму дальнейшего обращение ко мне как к благодетелю и спасителю.

– Как пожелаете! – не стал спорить идальго. – Вы князь, выгодный сюзерен.

– И в чем выгода? Денег то у меня…

– Я не про деньги. Вы держите данные обещания.

– Стараюсь, друг мой. Осталось вот выхлопотать барду дворянство и титул придворного поэта и можно спокойно проситься на императорский пансион.

Бард, безразлично воспринявший награду приятеля, уныло посмотрел на меня. Нужда ему во дворянстве не больше чем глухому в свистульке.

Галле мы покинули, по-походному перекусив в харчевне. Перекусили в соответствии с названием заведения. Скромно, постно, в основном сыром, запив еду безградусным квасом десятилетней выдержки. За городом мы дали ходу и к последней Декте влетели на всех парах в Руг, где завалившись в трактир, провели небольшую репетицию оккупации культурно-развлекательных комплексов Тиара.

Следуя избранным курсом, мы отметились в Бо легкой драчкой со школярами из Лицея Пяти Муз. В Шаё едва не спалили лучшую гостиницу. В Ранке удивили испорченностью нравов служительниц красного фонаря. Из Жа улизнули за пять минут до прибытия альгвасила имевшего на руках ордер на наш арест.

Так весело и незаметно добрались до Тиара.

Открылся желанный город с маковки холма. Большой, покорный, безропотно ждущий, когда мы соизволим ступить на его звонкие мостовые.

– Vine et vici[73]73
  Искаженное,Vine, vidi, vici" – пришел, увидел, победил. Здесь пришел и победил.


[Закрыть], – провозгласил я программу действий.

– Что, – спросил Маршалси и ненароком поправил капитанского орла. Если раньше он беспричинно теребил усы, то теперь не на секунду не оставлял в покое знак отличия.

– Добрались, говорю, – ответил я, втягивая воздух полной грудью. Героический нюх безошибочно чуял энергию безумств и безрассудства исходящую от города. – Ты не находишь его прекрасным? – спросил я у барда, как у натуры утонченной, поэтичной и следовательно предрасположенной к мистицизму.

Бард не узрел внутренним оком сокрытых каменными стенами и черепичными крышами знаков и рун людского греховодства. Не распознал он и флюид человеческих пороков, искрящейся дымкой накрывших город.

– Не лучше прочих.

– Ты прав и не прав. По сравнению с Хеймом или Ла Саланой конечно пустячок, но в ряду оставшихся…, – Маршалси озорно подмигнул барду. – Город с заглавной буквы. Я бы сравнил его с кошелем скряги. Медь и золото в одной мошне. Только сумей ухватить полновесный реал, а не затёртый грош.

Низвергшись с божественных высот к распахнутым вратам рая обетованного, сунули подорожную стражнику, поднесли подушную – имперскому клерку, пожертвовали милосердную – монаху, и… Добро пожаловать в Тиар!!!

– Первое, крыша над головой, – поставил я задачу своим спутникам.

– Найдется, – успокоил Маршалси.

– Без ненужных излишеств, но и без глупого аскетизма, – конкретизировал я условия.

– А как иначе, – понимающе отнесся к рачительности идальго. – Ни реала по ветру.

Розыск подходящего жилья привел на улицу Белых алебардистов, в "Утиную шпору", гостиницу с приемлемой кухней, достойным винным подвалом, общим залом для встреч и комнатами для отдыха и уединения. Мы экономно поселились на втором этаже в комнате на троих.

– Удивляюсь себе и другим, – заговорщицки обронил за столом Маршалси, наблюдая за дамами постельной службы, в избытке снующих вокруг нас.

– Лучше ешьте, Маршалси, – устрожил я, морально неустойчивого идальго – Удовлетворять любопытство будем после, когда обналичим мой вексель. Сто полновесных золотых реалов.

– И сто реалов капитанского бонуса, – приплюсовал к бюджету Маршалси. Получалась не плохая сумма.

– Обязательно, – одобрил я слияние капиталов.

День закончился дружным отходом ко сну. Проваливаясь в пустоту неясных грез, я прислушался к биению моего благородного, размером со школьный глобус, сердца. Тук-тук! Тук-тук! Продолжал отсчитывать время бестолковый метроном.

Проснулся я ранёшенько. До колокола Септы. Полежал, поворочался и поднялся. Приятели бессовестно продолжали дрыхнуть. Пришлось их поторопить с пробуждением.

– Герои меча и пера! Подъем! – гаркнул я во всю глотку.

Маршалси швырнул в меня сапогом, но промахнулся. Смертоносный снаряд сорок девятого размера, просвистев над моим ухом, сбил со стены портрет в кедровой раме, навсегда отпечатав на изображенном лице гигантский след. От падения живописи шуму случилось гораздо больше, чем от моего крика.

– Вы спятили, Вирхофф! – возмутился идальго, ворочаясь с боку на бок. – Орете в такую рань!

– Нас ждут дела! – напомнил я ему.

– Какие дела! Септу еще не отбили! Блохи на собаках и те спят. Не говорю об остальных.

– Вставайте, капитан, – приказал я. – Негоже вассалу тянутся в постели, когда сюзерен на ногах! И вы сеньор бард подымайтесь!

Кое-как поднявшись, оделись, умылись и спустились завтракать. Похмелившийся хозяин, подал холодных закусок, отварного мяса и вина.

– Друг сердешный, – обратился Маршалси к держателю Утиной Шпоры. – Подскажи, где в городе находится банк Гротто.

– На площади Плачущих Младенцев, – ответил кабатчик, продолжая поправку здоровья, посредством малаги. – Вверх по Армани, – поясняя, сдобрил слово добрым глотком, – до Арки Святой Вериты, – и как с пулемета, глыг, глык, глык, – от туда налево, мимо Дворца Судий, – снова серия крупнокалиберных глыков, – до Цитадели Вилля VII. От цитадели: ежели пеший, вверх по Маршам Триумфаторов, а верхом, в объезд по Лежачей улице, – и как гранатой ГЛЫЫЫК! – и на Палаццо Дюка Мори… В переулок Ре… И на месте…

Обессилевший гид, рухнул за прилавок и захрапел.

– Не плохой распорядок дня, – улыбнулся Маршалси.

Мы просидели час в чревоугодии и пьянстве. Не успел колокол звякнуть об окончании церковных служб, наша компания взлетела в седла и отправилась в банк, обналичивать вексель и получать причитающийся капитану Маршалси бонус.

– Чему вы улыбались, сеньор капитан, когда каналья хозяин расписывал дорогу к денежным кладезям? – спросил я идальго, когда мы выехали из ворот гостиницы.

– Да так. Вспомнилось, – не признался Маршалси не сразу. По лицу же читалось желание поделиться воспоминаниями.

– Хотелось бы знать? – из вежливости настаивал я, понимая, через пять минут он и сам расколется.

– Боитесь впутаться в историю? – засмеялся Маршалси.

– Я сам источник историй и приключений, – отмел я его подозрения. – Но как любопытствующий субъект, заинтригован вашей загадочностью.

– Ничего особенного!

– Да, да. Знаю. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, – умилился я ностальгии приятеля. – Амадеус, записывайте, пока он будет рассказывать.

– С чего вы взяли, что я буду рассказывать?

– А разве не будите? – "огорчился" я.

– Если вам интересно, – идальго дождался моего согласного кивка и начал свою повесть. – Годков так десять назад здесь расквартировывалась наша Восьмая рота, Штурмового полка генерала Могли.

– Здесь это где?

– В Цитадели Вилля. Цитадель сами понимаете, одно слово. Трехэтажная казарма, построенная кольцом. В нутрии кольца плац и артезианский колодец. А за Дворцом Судий располагались, да и сейчас наверно они там, казармы Императорского полка Резервистов. Резервисты эти были сплошь сынками благородных и древних фамилий, приписанные к различным штабам и канцеляриям. Собирали их в Тиаре только в военную пору, что бы затем препроводить туда, где по стечению роковых обстоятельств командование потеряло штабистов.

– Первый раз слышу о таких обстоятельствах. Можно потерять полк целиком, но только не его штаб. Военная мудрость гласит: "Кто последний в атаке, тот первый в отступлении".

– Иногда такое случается.

– Например…

– Например, когда я торчал в Сванских топях, тамошние партизаны вырезали командный состав Четырнадцатого полка. Полковник, замещавший вызванного в столицу генерала Стампа, вывел писарскую компашку в бордель отдохнуть. Там их и прихватили.

– Убедили… Бывает.

– Возвращаясь к штабистам… Не секрет, друг друга мы недолюбливали. Я имею в виду нашу роту и императорский резерв. Как-то раз, если память не изменяет, перед Днем Молящихся В Плаче, я и мои сослуживцы гуляли в "Кошачьем блуде". Очень приличный по тем временам бордель, не знаю как сейчас. Доведется, сходим. И вот, в самый разгар нашего веселья врываются в бордель пьянющие резервисты и нагло требуют очистить помещение. И главное от кого требуют! От героев Пограничья! Понятно мы их послали подальше. Не принято у сванских ветеранов бросать, как говорится, кров и вдов. Маменькины сынки по собственному слабоумию полезли в драку, понадеявшись на численный перевес. Девятнадцать против одиннадцати! Но нам их численность – два раза тьфу! Из борделя мы их выперли на улицу. Резервисты решили огрызнуться и забаррикадировались в "Винном сапожке". Мы с ходу на штурм, обращая в таверне все в прах. Окна, стекла, посуду, мебель. Хаос и хлам!

Выкинув резервистов из кабака, мы погнали их дальше, аж до Арочных Стел. Здесь к ним присоединились городские стражи порядка и блюстителей нравственности. Мы и их опрокинули в бегство. И гнали до площади Трех Фонтанов. Тут им на выручку кинулись императорский уличный дозор и альгвасильские держиморды. Что оставалось делать, пришлось ретироваться. Не бежать, а именно ретироваться, по правилу высокого воинского искусства: Павших не бросать, спины врагу не показывать. Не успели за нами закрыться ворота родной цитадели, как городские потребовали нашей выдачи, обещая строго покарать за смуту и дебош. Наш капитан даже не удостоил разговором радетелей правосудия. Тогда они принесли официальную бумагу из магистратуры, увешенную печатями, что добрая яблоня спелыми плодами. Капитан спустил реляцию в нужник, заявив о невозможности применения к нам гражданского наказания, так как мы подпадаем под статью за номером сорок два из Уложения о воинских проступках, авторства самого Высочайшего Императорского Трибунала. Но трибунал заседал в Хейме, и ждать его постановления никто не хотел. Нас горели попеременно заполучить магистрат, альгвасил и Суд Резервного полка, но все обошлось. Правда, под арест все одно посадили.

– За аморальное поведение?

– За утрату казенного обмундирования. Капитану было плевать насколько привлекательно или отталкивающе выглядели его обнаженные подчиненные в глазах горожан Тиара, среди которых безвременные вдовы, непорочные девушки и малолетние дети.

– Ого! Лектуровская история только в более острой форме. Ваш голый зад зрели и тутошние жители!

– Совершенно точно.

– Повторение ошибок не есть признак большого ума, – укорил я Маршалси.

– Есть вещи повторений, которых не избегаешь, – безалаберно отнесся он к укорам. И со свойственной ему испорченностью добавил. – Случка из их числа.

Мы добрались до банка. Золотые запасы хранились в тяжелом, что печать Верховного Суда, здании, с окошками похожими на вскрытую грудную клетку. За ребрами кованой решетки совсем не видно стекла.

По обе стороны входных дверей дежурили молодцы с фальшионами[74]74
  Старинный двуручный меч.


[Закрыть] наголо. К дверной ручке, открыть-закрыть, приставлен юркий шнырь, явно из Federfechter[75]75
  Член гильдии рапиристов


[Закрыть]. Мы вошли в банковский зал. Скользкий мраморный пол, натертый до зеркала, отдавал эхом в сводчатый потолок. С потолка к своему отражению тянулись тяжелые нити хрусталя и иглы зеленого нефрита. Вдоль стен, какие в нишах, какие на пьедестальчиках, вазоны с искусственными цветами и мордатые бюсты. Прямо мавзолейной мощи стол. За столом, над столбиками злата, чах старый барыга.

– Чем могу быть полезен, сеньоры?

Шершавый, противный голос. Будто провели напильником по точильному камню.

На голос, с бесшумностью призрака, воскрес и встал за спиной барыги дальний родственник Носферату. Такой же когтистый, тощий и мышеподобный.

Мы протянули бумаги. Я вексель, Маршалси – капитанскую платежку.

Барыга их поочередно развернул. Изучил буквы, слоги, строки, цифры, посмотрел на просвет, поковырял ногтем печати, послюнил палец и потер чернила.

– Несомненно, они подлинные, – заключил он, тараня нас взглядом. В его глазах мы лихоимцы, пришедшие за его деньгами.

– Тогда будьте любезны, наличные, – коротко потребовал я.

– Сеньор Орли, принесите причитающиеся сеньорам суммы, – прошершавил кассир, не глядя, подав бумаги за спину.

Орли растворился и вновь воскрес, но уже с двумя мешочками, в коих и находились наши наличные.

Заполучив деньги, мы поспешили откланяться и удалиться. Не знаю как других, но банкирский взгляд жег мне спину. Такое чувство, под лопатку прилепили злой горчичник.

– Да, иметь дело с банкирами не просто, – вздохнул я, когда нами закрылась входная дверь банка.

– Вы мало с ними общались, Вирхофф, – успокоил меня идальго. – Иначе бы сочли нашего хозяина лишь странным.

– Странная странность, не находите бард? – обратился я за поддержкой к Амадеусу, но он кажется и не слушал о чем говорилось.

Едва мы спустились с последней ступени, идальго позвенел монетами в кошеле с императорским вензелем.

– Чем не повод поддержать звонким реалом местных торгашей и потаскух?

– Быть меценатом достойно, – похлопал я по своей мошне. – Мир создан жестоким и помочь ближнему святой долг каждого.

– Пожертвуйте тогда Пансиону Инвалидов. Или сиротскому приюту, – в задумчивости произнес Амадеус, не склонный к веселой пикировке. На челе поэта лежало великое смятение ума и духа. Избавится от подобной хвори ему помогли бы перо и бумага, но ни того ни другого Маршалси ему не предложил, а перечисленным адресатам в помощи отказал.

– Я желаю получить за свои кровные нечто большее, нежели упоминание в книге почетных попечителей. В данном случае хорошо посидеть в кругу товарищей. Но прежде чем усядемся за стол, мне необходимо исполнить одну маленькую формальность. Заехать в Императорскую военную канцелярию зарегистрировать свое прибытие.

– Вы числитесь в запасе? – с сарказмом удивился я.

– Отправлен в бессрочный отпуск, – идальго выпятил грудь, упер руку в бок и отставил локоть. – К тому же с недавнего времени я капитан.

– Надеетесь, вам дадут полк.

– Надеюсь, там еще сидит в писарях старая крыса Ван Толь, – Маршалси дернул себя за ус, затем поправил орла. – Любопытно будет с ним поздороваться.

Имперская канцелярия блистала белым мрамором крыльца, надраенными пуговицами часовых и золотым шитьем вывешенной на показ хоругви Святого Мориса.

– Только не сморкайтесь в гонфалон, – попросил я идальго.

Маршалси пропал в чреве казенного здания и скоро вернулся.

– Встреча прошла более-менее успешно? – поинтересовался я результатами регистрации.

– Я бы сказал скорее менее чем более. Ван Толь перебрался в Хейм, – сокрушался Маршалси, но сразу повеселел. – Эти идиоты предложили мне службу!

– На что, вы безоговорочно отказались, – предугадал я его действия.

– Еще бы! – Маршалси сел в седло. – К тому же я при исполнении.

– Искренне рад, что состоять у меня под началом вам нравится больше, нежели под кем-то еще.

– У вас, Вирхофф, – Маршалси ткнул в орла, – короче марши служебной лестницы.

– Не говорите только, что желаете генеральских лампас или маршальский жезл!

– Совсем-совсем маленький!

– Интендантский?

– Согласен! – не раздумывал долго Маршалси, словно я ему этот самый жезл пообещал.

– Не так скоро мой друг, не так скоро, – с показной пренебрежительностью успокоил я идальго. Хотя за этой самой пренебрежительностью не стояло ничего, кроме дыр в мое кармане.

Расплевавшись с имперской службой армейского найма, Маршалси повел нас в экскурсию по местным достопримечательностям. По тем, какие не забыл за давностью лет.

– Видите памятник? Гельор Восьмой. Величайший пьяница и волокита из живших на земле.

– Ну, этим вы нас вряд ли удивите Маршалси. Каждый венценосный правитель в той или иной степени подвержен упомянутым вами слабостям. Хуже если глава державы рвется ложить полки и роты на брустверах и стенах вражеских укреплений.

– Кто бы говорил! Еще сей монарх прославился таким многочисленным потомством, что следуя букве закона, претендовать на трон мог едва ли не каждый бродяга в стране.

– И как же вышли из положения?

– Издали другой закон…

– И претендентов стало меньше?

– В десятки раз.

– В чем соль мудрости?

– Причислили Гельора к лику святых.

– Простите, не уловил, – признался я. Взаимосвязь светского и духовного не проглядывала в дыры права.

– Святой мог иметь детей только от жены соответствующего ранга.

– Ага, её тоже причислили к пантеону.

– Верно-верно, – расхохотался Маршалси.

– Занятно и поучительно.

– Гельор освободил Каменную область, – вставил слово Амадеус до этого молчавший немтырем.

– Похвальное знание истории, – одобрил я замечанию.

– Но незнание географии, – укорил Маршалси. – Варвары область просто уступили. Поскольку сами там жить не могли.

– Это святое место, причем тут варвары, – с досадой оборвал идальго бард. – В Каменной области жили Великомученики Ремигий и Титус.

– Не по поручению ли Гельорова папаши, Великого Мата Второго?

– Маршалси, – отвлек я идальго от спора. – Вы забыли, что вы наш гид. Что за район, по которому мы изволим проезжать?

– Район мелких торговцев и разорившихся аристократов. По-здешнему Свинарник.