Текст книги "Камень, брошенный богом"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Пока пастырь божий читал наставления за склонность к необдуманному эпатажу, я исподволь поглядел на присутствующих за столом. На лицах сотрапезников, исключая Югоне, нескрываемое удивление. Гонзаго не баловал свое окружение добрыми отношениями.

Пошли вы с вашим графом, – рассержено подумал я. Но правила игры есть правила игры.

– Ценю вашу заботу, святой отец о моей падшей душе, – отстранился я от викария. – Но давайте поговорим о ней в следующий раз. Я бы хотел послушать о событиях имевших место в мое отсутствие.

Сотрапезники, кто больше кто меньше, поскучнели. Их сиятельство Гонзаго готовился чинить скорый суд и расправу. Выходило, я любезничал со стариком, в стремлении выведать дворцовые тайны.

Викарий, увлеченный воспитательными нотациями, не сразу сообразил, чего от него добиваются. Я, не желая придавать нашему с ним разговору пустяшную скоротечность, проводил старика к столу, усадил на стул, и сам присел рядом.

– Жду вашего рассказа, – напомнил я.

– Не знаю с чего начать… – растерялся тот. Викарий явно не желал выступать в качестве указующего перста неконтролируемому гневу Гонзаго.

– С войны, – направил я ход речи святого отче в необходимое мне русло. Выбор темы был неслучаен. Требовалось отвлечь от себя внимания и заставить графских прихлебаев думать о собственном благополучии. Хедерлейн как нельзя лучше подходил на роль козла отпущения.

– Я пытался договориться с Кревкером Бергом. В сущности, затеянная им ссора – дурная блажь его неуравновешенной натуры. Для разрешения конфликта, я подключал епископа Игнасия и его влиятельных друзей. Сожалею, мои действия не увенчались успехом.

– Потому что, такие как Берг, понимают исключительно силу оружия и ничего более, – влез в беседу Хедерлейн. – Не воспользуйся Кревкер предательством ваших холопов, быть ему битым.

Говорил он убедительно. Ему хотелось верить, ибо бравый капитан с бокалом в руке действительно выглядел браво. Таких удальцов рисуют на переднем плане батальных полотен верхом на перевернутом барабане, как пример воинской удачливости и таланта.

Я вопросительно посмотрел на викария. Кто-кто, а слуга божий не станет обманывать. Грех сие!

– Предательство несчастных объяснимо и простительно, – заступился за провинившихся викарий. – Вы сами сеньор Хедерлейн подвигли крестьян на этот предосудительный поступок, разрушив их дома и спалив их нивы.

– Не мог же я оставить врагу наши деревни! – возмутился капитан, недовольный речью викария. Выходило, он не защищал графский манор, а уничтожал его.

– Теперь на месте деревень пепелища и развалины, – укорил его викарий, – а лишившиеся крова крестьяне, ушли во владения Берга искать защиты. Он принял беглецов, но потребовал службы, набрав из них полсотни пехоты.

Я переглянулся с Боной. Сеньора Эберж, при викарии держалась нейтралитета. Наличие головы у Хедерлейна теперь волновало ее значительно меньше, чем день или два назад.

– А прохвост Ренескюр? – спросил я у старца, справедливо пологая и здесь не все здорово.

– Барон нацелился на Озерный край, – повторил сведения Боны викарий.

– Понятно, пустыри ему зачем, своих хватает, – перебил я его.

Викарий подержал меня.

– У Ренескюра третий год неурожай. Его земли заложены под проценты у столичных ростовщиков. Насколько я разобрался в происходящем, он собирался через Вас, граф Лехандро, занять денег у вашего отца. Но вы неожиданно пропали, и барон остался без поручителя. Сроки платежей ростовщикам поджимали, и Ренескюр решил поправить пошатнувшиеся дела за счет соседей. В Фар Муат барон сунуться не посмел, в Любре дела обстоят не лучше чем у него самого, из всех Эль Гураб показался ему менее защищенным. Пример Берга весьма и весьма показателен в этом отношении. Капитан Хедерлейн принял, конечно, меры…

– Вы их считаете достаточными, святой отец?

Хедерлейн заерзал на своем месте. Сейчас бравым он выглядел с большой натяжкой.

Викарий мялся с ответом.

– Обман во спасения такой же грех, как и кагор в будни, – усовестил я церковника.

– Он не был достаточно последователен, – произнес викарий осторожную фразу.

– Проще говоря, не зная, что предпринять, за здорово живешь, бросал вверенных людей в бой, только бы не сидеть сложа руки?

– Позвольте…, – опять лез с оправданиями Хедерлейн.

– Капитан, я разговариваю не с вами, – оборвал я речь некультурного вояки.

– Именно так, – согласился викарий и потупился, будто собственноручно отправил человека на казнь.

Я принял задумчивый вид. По сложившимся обстоятельствам здесь хренову графу следовало демонстрировать кипение нрава и желание рубить головы. Хедерлейну обязательно первому. А как продемонстрируешь, если быть графом Гонзаго и играться в него далеко не одно и то же?

Держа паузу, переглянулся с Боной. Та с невинным видом крошила ложкой порцию торта на тарелке.

Выручил меня из затруднительного положения вернувшийся слуга. Он кратко пошептался с мажордом, после чего недоделанный Санта Клаус, стукнув палкой доложил.

– Сеньор граф, идальго Тибо Маршалси и бард Амадеус Медина размещены согласно вашим указаниям.

Так, покидаем теплую компашку, – засобирался я, и произнес с озабоченным видом. – Заканчивайте обедать без меня.

В действии требовался антракт, и лучшего предлога покинуть стол вряд ли придумаешь.

– Сеньора Югоне, – амурный поклон даме, – рад нашему знакомству. Валери, – милый поклончик несчастной женушке. – Святой отец, наш разговор впереди.

Остальные обошлись и без моего прощания. Поманив пальцем расквартировавшего моих приятелей слугу, распорядился.

– Возьми вон ту посудину, – я указал на ведерную бадью с кьянти, – и проводи меня к приезжим сеньорам.

Слуга переборов желание упасть, взял со стола бутыль и поспешил вперед. Как только дверь обеденного зала закрылась за моей спиной, я спросил у семенящего провожатого.

– Где их разместили?

– Как обычно, Ваша Светлость. В гостевых комнатах Садового крыла. Обед сеньорам подан тотчас, как они въехали.

– Гости о чем-нибудь спрашивали или просили?

– Сеньор бард справлялся, если в доме библиотека и состоит ли на службе у Вашего Сиятельства иные, кроме него, барды.

Я усмехнулся. Ну, молодежь пошла нынче. Библиотеку ему подавай! Перво-наперво следовало выяснить, нет ли тут особ женского пола не обремененных нравственностью, а уж потом интересоваться книгами.

Самопроизвольно вернулся мыслями к столичной цыпе в брильянтах и рубинах. Надо сказать, мысли мои мало вязались с регламентированными правилами морали и гостеприимства. Отнюдь не платонические чувства будоражили мое воображение.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, прошли мимо строя доисторических рыцарских доспехов и свернули в коридор, устланный на всю ширину коврами, затем в следующий, поуже, но побогаче. Портьеры с кистями, вазы на подставках, панно с инкрустацией перламутра и золота, затейливая потолочная роспись. Буржуйство одним словом.

Коридор сделал поворот на застекленную галерею. Окна выходили во двор. По аллеям важно расхаживал караул, пускавший зайчиков надраенными кирасами. В розарии ковырялись садовники. В радужных струях фонтана мокли мраморные нимфы. Одна из них, статью и ликом, напомнила мне столичную гостью.

Весьма мило, – оценил я божественные линии груди и бедер нескромных дев и вынуждено вернулся тяжкой думой к сеньоре Боне Эберж и прочим малоприятным вещам. Было над чем пораскинуть мозгами.

11

Признаюсь, не захвати я поводыря, блудил бы по гонзаговскому дому Кентервильским приведением. А так, и бутылку и меня доставили по нужному адресу.

Расквартировались сеньор идальго Маршалси и служитель струн Амадеус весьма не дурно. Посреди гостиной, обставленной дорогой мебелью и увешанной-устеленной коврами и гобеленами, за столом в грудах посуды и бутылок, оба моих спутника придавались бесконтрольному обжорству и пьянству. Маршалси сидел в обнимку с соразмерным его комплекции штофом, закинув ноги на соседний стул. Бард, подпирая щеки руками, мужественно не падал в тарелку с недоеденной заливной печенкой.

– Сеньор князь! – нетрезво умилился моему появлению Амадеус и попытался встать. Барда повело на сторону, и он свалился на пол, смахнув со стола пару посудин. В партере сон и одолел песнопевца.

Маршалси обошелся без приветствий, лишь добро глотнул из бутыли.

– Вижу в рядах соратников разброд и шатание, – сокрушенно, вздохнул я и водрузил на стол прихваченную бутыль.

Идальго ничего не ответил. Потянувшись к вазе, взял в горсть засахаренного фундука и по орешине покидал в рот.

Я сбросил ноги Маршалси со стула и присел.

– Полноте дуться! – воззвал я к нему. – Мы договорились. Личные вопросы…

– А я и не задаю вопросов.

– Ага! Вы сопоставляете факты. Как может маркграфский князь оказался графом из Близзена.

– Что-то в этом роде.

Маршалси отставил штоф в сторону и скрестил руки на груди.

– Не морочьте себе голову, – порекомендовал я ему и, понизив голос, кто знал, нет ли за дверью длинных ушей, продолжил говорить. – Мы едем в Ожен.

– Ожен, Ожен! Вы повторили в тысячный раз. Если торопитесь, так чего мы здесь? Лично я не понимаю! – сделав паузу в запальчивой речи, Маршалси добавил. – Как и кое-что другое.

Идальго подхватил принесенную мною бутылку и посмотрел на торец пробки.

– Ммм! Слезы Черной Вдовы! Вы неплохо устроились в Геттере… Для князя из Гюнца.

К объяснениям я готов не был. Выпить и помириться не получилось. Впрочем, идальго я не винил. На его месте сам бы потребовал разъяснений.

Не зная, что сказать приятелю встал со стула.

– Молчите, Вирхофф! Не надо! – Маршалси махнул рукой, указывая на дверь. – До Ожена я у вас на службе!

Я не стал навязывать свое общество. Насильно мил не будешь. Обидно, конечно, ссориться, из-за дерьмовой невозможности просто и ясно объяснится.

Выйдя в коридор, постоял в задумчивости. Самое лучшее, что можно предпринять в моем положении, провести не большую рекогносцировку. Свой тайный обход гонзаговского терема я начал армейской прибауткой.

– Вся в пыли и в жопе ветка, тихо движется разведка!

Красться не крался, но старался не шуметь и на глаза не попадаться. За час с хвостиком обшарил крыло этажа со скрупулезностью МУРовского следователя. Ничего полезного не узнал, но набрел на лестницу, выведшую на крышу дома.

Прогулявшись за спинами мордастых каменных тварей, охранявших перила и карнизы, осмотрев угловые башенки предлагавших уединенное созерцание парковых окрестностей, помочившись в цветник с приторно пахнувшими белыми розами, я задержался в уютной мансарде оценить коллекцию вин в глиняных кувшинах опечатанных сургучом. Налил с "горкой" пряной густой малаги, распахнул окно и, взгромоздившись на подоконник, обратил взор на караул внутреннего двора. Ребяток в кирасах шатало, они сбивались с шага, часто останавливались, а остановившись, тотчас пускали по кругу сальманазара.[37]37
  Бутылка емкостью 9л.


[Закрыть]

Внизу, подо мной, скрипнуло, распахнувшись, окно.

Я глянул, оценивая возможность подсмотреть. С подглядыванием не получилось, все-таки не жираф, а вот слышимость идеальная. Стук в дверь расслышал отчетливо.

– Кого там несет? – спросила Бона. (Уже интересно!) – Войдите!..Ты с ума сошел Ханс!

Интересно, что за Ханс, шастает к графской любовнице.

– Маленькая аудиенция старому другу, – попросил гость.

Неизвестный Ханс оказался капитаном Хедерлейном.

– Я устала и хочу отдохнуть, – отказала просителю Бона.

– Это не причина, – масленый голосок Хедерлейна противен до дрожи в кишках.

Я поклясться в том могу, он готовит мне рагу*, – морщась, заволновался я. Капитанишка гадил мне, графу, где только мог. Пакость!

– Вдруг Гонзаго нагрянет, – постращала гостя Бона.

– Не нагрянет. Ты видела, какую бутылку он прихватил с собой? Ваш избранник дует вино с дружками и ему не до визитов к истомившейся любовнице.

– Откуда ты знаешь, чем он занят?

– У меня тоже есть в доме преданные люди.

– Не Карло ли?

– Все тебе нужно знать, – почти пропел искуситель.

– Уходи Ханс! У меня голова идет кругом. Мне необходимо отдохнуть и привести себя в порядок.

– Я не задержусь, – пообещал Хедерлейн.

Кажется, звякнула пряжка ремня…, легкая возня…, выдох затяжного поцелуя…

– Ты не догадаешься, где пропадал Гонзаго, – постаралась перевести в деловое русло встречу Бона.

– Где? – невнятно (подвязки чулок жевал что ли?) спросил Хедерлейн.

– У Ксавьеры дель Ри Буа.

– Что? – встревожился капитан, на миг, позабыв о своих поползновениях.

– Что слышал! Напрямую, конечно он не сознался. Проговорился, будучи по обыкновению пьян.

– И как он объясняет пребывание в чертогах опальной императорской любовницы?

– Не знаешь Гонзаго? Ни как не объясняет.

– Не поверю, что ты не затащила нашего гуляку в постель и не выпытала правды.

– Поверь, не затащила и не выпытала. Скотина пил все дни напролет.

Врет стерва, – обиделся я. Никогда не сопротивлялся женщинам затаскивать себя под одеяло и совращать. У меня, даже у безбожно-нетрезвого, обязательно находилась минутка-другая для поддержания чести называться мужчиной.

– Завтра отряжу доверенного человека в Дель Оро, – поделилась планами Бона с хахалем.

– К аббату?

– Да. У него есть связи, он сумеет разнюхать, для чего Ксавьере тупица Гонзаго. Заодно копнет, с чего лектуровский альгвасил гнался за ним и его дружками сломя голову. Думаешь, я его обыкновенно выловила на дороге? Отбила у императорского законника.

– Что мог натворить твой благоверный?

– Вот именно… натворить…

– Ксавьера метит вернуться в Хейм? – высказал догадку Хедерлейн.

– Подожду проверенных сведений.

– Хорошо оставим интриганку в покое и вернемся к Его Светлости. Он собирается инспектировать гарнизон.

Снова возня и вздохи…

– Он все равно ничего не понимает, – голос у Боны предательски мягчел.

– Но какая муха его укусила?

– Укусит! Треть лучших земель захвачена. И кем!? Фанфароном Бергом и попрошайкой Ренескюром!

– Я сделал все что мог, – обиделся Хедерлейн.

– Сделал бы больше, не присвой половину из тех денег, что я раздобыла.

– Подарки вам обходятся дорого, – Хедерлейн явно насмехался. – А ваша благосклонность еще дороже.

– Надеюсь, у тебя хватило ума вернуть печать? – справилась Бона, зашелестев платьем.

Любопытно сняла или поправила?

– Само собой, она на месте, – заверил её Хедерлейн.

– А из библиотеки?

– Как раз туда нес, но решил на минутку заглянуть к тебе.

– Ханс. Ты дурак. Ты забыл поговорку! Меньше кусаешь, на дольше хватит. Лех выплатил бы уворованные тобой деньги сам, частями. А теперь ты явился с видом портняжки-недоучки испортившего дорогую ткань и ждешь совета как поступить.

– Бона, Бона! Да мне нужен совет. Совет, а не упреки! Ведь за мной можешь последовать и ты. Обратила внимание, как он увивался вокруг маркизы? Фавориток менять легче, чем жен.

– Флирт с сеньорой из столицы меня не волнует. Птичка не его полета. Таких как Гонзаго в Хейме полным полно. К тому же, Югоне подруга и кузина нашей Валери, что несколько усложняет жизнь нашему волоките.

– И ты так спокойно рассуждаешь?

– Я же сказала, флирт с Югоне меня не волнует.

– А что волнует?

– Сам Лех.

Я весь обратился в слух. Госпожа Эберж как раз из тех особ, к мнению которых стоило прислушиваться.

– Сам Лех? Гм! Тут ты права…

– Он стал совсем неуправляем и не предсказуем, – пожаловалась Бона.

– Значит, ты теряешь на него свое влияние? Стоит поторопить его с разводом.

– С разводом все обстоит прекрасно. Он согласен.

– Тогда что?

– Предоставь мне самой разобраться!

– Ах, Бона, – голос Хедерлейна наполнился елеем. – Ты так обворожительна в своей решительности и целеустремленности… Я просто теряю голову…

– Прекрати, Ханс!

– Один поцелуй!

– Ханс!

– Так мало! Я подневольный воин… Кругом смерть и кровь…

– Ханс, не нужно!

– Бона, я право сожалею, что ты вернула этого выродка. Ты была великодушней в его отсутствие.

– Ты за этим сюда пришел?

– А если да?

– Убери руки, Ханс!

– Бона!

– …И убирайся сам.

– Бона! – тщетно взывал Хедерлейн к мягкосердечию графской пассии. Эберж блюла свой интерес.

– Хедерлейн, не превращай меня из союзника во врага.

– Ухожу, ухожу. Но надеюсь, скоро твое сердце смягчится.

– Мое сердце не смягчится. Если у тебя есть дела в Кирк, могу помочь. Завтра туда выезжаю.

– Ох! Ты сама любезность. Зайди к старшине ювелиров Карпи. У него для меня бумаги.

– Что за дела у тебя с этой крысой.

– Ну, так… Я попросил его о небольшом одолжении.

– Хорошо. Это все?

– Да.

– Тогда…

– Удаляюсь! И до встречи моя прекрасная сеньора!

Бона подошла к окну. Ее настроение было не лучшим. Сеньора нервно обрывала листочки герани. Когда один из них не поддался ей, скинула цветок с подоконника.

Представление окончилось, можно расходится. Я неслышно ретировался, оставив бокал недопитым. Выскользнув из мансарды, скорым шагом направился к лестнице. В голову мне пришла одна забавная мыслишка. Если все срастется, самым ушлым окажусь я!

Спустившись по лестнице, вернулся в комнату к Маршалси. Амадеус мирно спал под столом, идальго допивал бутылку горьких вдовьих слез. Отбросив преамбулу, я заявил Маршалси.

– Мне позарез нужен надежный человек сведущий в воинском деле. Не кабинетный маршал в орденских лентах, а ремесленник меча, ходивший в атаку. Такой как вы. Поясню для чего. Возглавить гарнизон Эль Гураба для ведения небольшой войны. Лучшей кандидатуры нет, поэтому вам и предлагаю. Согласны?

– Что за война? – поинтересовался Маршалси, отрываясь от бутылки. Он был не настолько пьян, что бы ни понимать о чем речь.

– Местечковые дрязги, – разочаровал я идальго, неоправданно ожидавшего грандиозных баталий. – Но дело не из простых. Подчиненные дезорганизованы, заражены мародерством и не годятся даже в ополчение.

Слушая меня, Маршалси сжал кулак и полюбовался "тараном" из пяти пальцев. Я так понял, при его согласии возглавить ВВ.[38]38
  Внутренние войска.


[Закрыть], вопрос дисциплины снимался с повестки дня.

– Ваше слово? – спросил я его.

– Продолжайте, я обдумываю, – уклонился от прямого ответа идальго.

– С тем, кто переживет ваши муштровки, – дополнил объяснения я, – вы по возможности вернете растерянное вашим бездарным предшественником.

Дальше начинался торг. В праве Маршалси было требовать денег, которых у меня не водилось и подкреплений которые еще предстояло нанять.

– Для начала мне нужен патент, – испросил идальго за службу графской короне. – Именной. На чин лейтенант.

У меня прямо гора с плеч свалилась. И не только потому, что он взялся помочь мне. Идальго сделал шаг к примирению.

– Не скромничайте, Маршалси, – шутя, постыдил я приятеля.

Маршалси немного подумал, согласно кивнул, соглашаясь, и добавил.

– С правом иметь собственный штандарт на пике.

– Чин капитана, вас устроит? – сделал я контрпредложение.

Маршалси горько усмехнулся, не веря услышанному.

– У меня нет рекомендаций, – честно предупредил он.

– Скажем, князь Вирхофф устно порекомендовал вас графу Гонзаго.

– Не обещайте больше, чем можете сделать, – остудил мою щедрость Маршалси. – Где вы найдете еще двоих поручителей под мое капитанство?

Его честность требовала ответной честности. Я действительно зарвался в обещаниях.

– Хорошо. Поступим так, – пошел я на компромисс. – Я вам выпишу патент лейтенанта со всеми возможными льготами и привилегиями. Вы принимаете командование гарнизонам. Капитанство назначим как приз в воинской компании.

Мое соломоново решение не глянулось Маршалси. Он вновь потянулся к штофу и пристально посмотрел на меня.

– Темните вы, Вирхофф.

– Насчет чего?

Маршалси не объяснил причину неверия, продолжая буравить меня испытывающим взглядом.

– Одно из двух, Вирхофф, – заключил он, – либо я с тобой потеряю голову, либо выбьюсь в люди, – помолчав, спросил. – Когда приступать?

– Завтра. Тогда же получите подробные разъяснения по восстановлению порушенных границ родного манора.

Я засобирался уходить.

– Не желаете отметить мое повышение? – остановил меня идальго, разливая вино по бокалам.

– Не обижайтесь, Маршалси, но некогда, – отказался я и уже в дверях попросил. – Положите барда на постель. Ему рано привыкать валятся под столом.

Маршалси расправил плечи. Стул под ним затрещал всеми склейками.

– Слушаюсь, сеньор граф! – отрапортовал идальго.

Этим его готовность выполнить мои распоряжения и ограничилась.

Я вышел. Имело смысл продолжить разведку. Тем более знал, зачем и куда направляюсь.

Опять понадобился провожатый. В поисках кандидата в гиды прошел до конца коридора. Мне повезло. В зале статуй, седоголовый лакей, обмахивал перьевым веничком пыль с мраморной плеши геройского дядьки.

– Как тебя по имени?

– Арно, – назвался слуга.

– Давно служишь в доме, Арно? – по-свойски поинтересовался я у него.

– Пять лет у Вашего Сиятельства и сорок у отца Вашего Сиятельства, графа Жу Гонзаго, – старик говорил, не скрывая гордости своим пребыванием на лакейском посту.

– Тогда тебе положена ветеранская надбавка за выслугу, – выказал я благодарность за проявленную преданность дому и фамилии.

За изъявленную милость лакей в пояс поклонился.

– Мне надо составить важную бумагу, – объяснил я ситуацию премированному слуге и попросил. – Проводи меня. А мажордому передай, увеличиваю тебе оплату на треть.

Не взирая на старческий ревматизм, слуга поклонился еще ниже – чубом до пола.

– Вы будете работать в библиотеке или в оружейной комнате?

– В оружейной, – с легкой задумчивостью на челе (или на наглой роже, кому как понравится) ответил я.

– Пригласить к вам, клерка? – выпытывал старик, в усердии угодить.

– Не нужно, – отказался я от штатного писаря. – Просто проводи и все.

Слуга, повернувшись боком, демонстрировать холопскую спину благодетелю и кормильцу в хороших домах не принято, повел меня по коридору.

Как бы еще вызнать, где я здесь меняю нижнее белье и сплю, – подумал я, следуя за ним на шаг позади. Но со спальней решил повременить. Не горело. Тем паче вдруг там томилась законная супруга.

Супружеские обязанности самые необременительные, – припомнил я шутку, прочитанную в журнале и, с замиранием представил, как полезу под одеяло к Валери. Ох, не легкая это работа*… быть графом!

Пришли скоро. Не желая терять ценного провожатого, приказал.

– Подожди здесь. Никого без доклада не впускай.

Оружейная представляла собой просторную комнату. По периметру, на стенах батальные панно "Осада крепости". Из бойниц, на штурмующих смотрели не грозные мужи в доспехах, а смазливые девицы зазывающе улыбавшиеся подступившему к родным стенам врагу.

Не загораживая панно, на подставках и этажерках, образцы боевого оружия. Рапиры, мечи, шлемы, пики, алебарды, нагрудники и т. д. и т. п. Металлолому больше чем на паровозном кладбище, да и впечатление он производил примерно такое же. Ближе к большому окну помещался дрессуар[39]39
  Мебель, напоминающая комод. Число полок строго регламентировалось положением человека в обществе. Барон имел право на дрессуар с двумя полками, граф – с тремя и т. д.


[Закрыть], предоставивший свои полки не фамильному серебру, а бутылям и графинам разноцветного стекла и хрусталя. Солнечные лучи, пронизывая прозрачное творения стеклодувов, причудливо играли на гранях нанесенных узоров, отчего драгоценное содержимое тепло и мягко светилось розовым искрящимся светом. К дрессуару, что бы далеко не тянуться, притулился письменный стол. Прямоугольная столешница обтянута тонкой тисненой кожей. Огромный чернильный прибор из бронзы в духе настенного интерьера отображал борьбу обнаженных нимф с возбужденными фавнами. Одна из воительниц держала в руках пук гусиных перьев. К столу приставлено удобное кресло, скорее предназначенное для сладкой дремы, нежели для работы с бумагами.

Я плюхнулся в пузатое графское бержере. Попрыгал, пробуя спиной и задом мягкость сидения и спинки. Господин Черчилль не воскресните из зависти!

Наипервейше следовало отыскать графскую большую, а желательно и малую, печать. Без нее (или их) вся моя затея пустой номер. Поочередно, выдвигая ящики, я порылся в битком набитом бумажном хламе. В верхнем, лежала масса открытых писем, черновики посланий и личный дневник, в котором кроме записи о начале ведения не имелось ни строчки. Средний ящик отводился хозяином для хранения папки с рисунками и корок с тиснением. Коллекция акварелей вогнала бы в ступор и Ларри Флинта[40]40
  Издатель порножурнала,Hustler"


[Закрыть]. Похабень высшей пробы!

Сунув порнопейзажи в ящик, я развязал тесемки на тесненных корках. Матка боска! Гонзаго, оказывается, был тайным романистом. Его опус "Жизнь благородного плута Вирхоффа (моего родственника или однофамильца?), в столице и на войне" занимал, судя по нумерации добрых триста страниц. Я на выбор прочитал несколько мест. Рыцарь без страха и упрека посвятил жизнь дуэлям и любви. Негодяи падали, пронзенные не ведающим поражения клинком, а красотки – его достославным конкурентом из вирхоффских штанов. Что я мог на ЭТО сказать? Ничего! Только подписать пару строк от себя. Шкодная мысль пришла мне в голову, когда ровнял листы уложить их на место. В начале первой главы отсутствовала часть текста, зарезервированная за описанием отроческих лет великого героя. Почему не помочь, автору? Кроме того, стоило попрактиковаться в письме. Кто знает, доведется черкнуть пару строк, а его светлость эрзац-Гонзаго в чистописании ни в зуб ногой.

Помакнув перо в чернила, я с беглость достойной настоящего прозаика принялся заполнять лакуны Гонзаговского опуса.

"Старая ведьма, принимавшая у маменьки разрешение от бремени, по-разбойничьи присвистнула от удивления, заполучив меня в свои руки.

– Кто? – спросила маменька слабеющим голосом. – Мальчик?

– Мальчик, мальчик! И даже очень! – ответила ей старая карга и добавила, – Жаль не доживу до поры, когда вырастит!

Ответ старухи маменька не слышала. Силы покинули несчастную роженицу. Старуха укутала мое тщедушное тельце в рванье и ремуги и сунула в люльку, в компанию дрыхнувшему старому коту. Затем, нажевав хлеба и мака, сплюнула ожувки в тряпицу, завязала узел по больше и засунула мне в рот.

– Неча попусту голосить – людей беспокоить, – выговорила он мне. – Прочухается твоя мамаша, тогда ори хочь до усеру. Сама нагуляла, сама пускай и нянькается.

Старуха ошиблась. Нянькаться маменьки не пришлось. Родильная горячка, развившаяся из алкогольного отравления, свела несчастную в могилу. Она так и не приласкала меня ни разу, не допустила прильнуть к своей материнской груди, напиться целебным молоком. И пришлось мне сосать залапанные титьки деревенской толстухи, которую мой папан записал в кормилицы.

Мое рождение и смерть жены ни смогли отвлечь моего беспутного родителя от основных его увлечений. Верховая охота, беспробудное пьянство и погоня за юбками занимали все свободное ото сна время. Предоставленный на попечение безразличной ко мне кормилице, я рос, что бурьян в поле – сам по себе. Впрочем, говорить о полном невнимании со стороны няньки, значит исказить истину. Стоило придти к ней какой-нибудь товарке, как меня тут же кликали в низ, в кухню. Если я отказывался явиться на зов, приводили силой, заставляли влезть на табурет и снимать штанишки. Иногда нянька брала портновский метр, что используют для обмера и прикладывали к моему пипи. Тыкая пальцами в деления, обе долго считали. При случае к ним присоединялась прыщавая прачка, выказывавшая неподдельный интерес к результатам геометрических опытов. Иногда старухи просили её:

– Подгорячи мальчонку!

Прачка, немало не стесняясь, задирала подол и демонстрировала мне волосатые ляжки и низ живота. Тогда я еще не знал, чего они добиваются, потому сильно пугался и громко ревел. После чего меня хлестали по заднице портновской снастью и гнали прочь, обзывая нюней и сопляком. Так продолжалось раз за разом, пока в одно прекрасное время, не погрешу против правды, оно действительно так, мой пипи повел себя странно. От осторожных касаний няньки (дело было при очередном обмере), он, раздавшись до угрожающих размеров, вздыбился к верху.

– Вот это балумба! – болезненно тихо произнесла моя нянька, да так и померла с выпученными глазами. Её товарка, причитая и осеняясь охранными знаками, забилась за бадью с помоями. Старая повариха, в ужасе повалилась на печку и на смерть обварилась гороховым супом. Прыщавая прачка, запрокинувшись на скамью, надсадно ревела дурным голосом.

– Подсадите его на меня! Ну, подсадите же!.."

Отведенное место закончилось. Закончилось и желание напрягаться в беллетристике. С облегчением человека, сотворившим невиданное дело, привстал сунуть перо в прибор. Падая обратно в кресло, я по неосторожности зацепился рукавом за одну из фигурок чернильницы. Роскошный набор опрокинулся. По счастью жидкости в чернильнице было мало и столешница не пострадала. Маленькое неприятное происшествие означилось любопытным открытием. Одна из нимф оказалась тщательно замаскированной печатью. Большой, гербовой, фамильной, графской, официальной – всей сразу и той, что искал!

Нет ничего тайного, что бы ни стало явным, – укорил я отсутствующего хозяина за излишнюю конспирацию. Печать я вернул на место.

Побездельничав в удобном кресле, я с неохотой встал. Все-таки, до чего не завидна судьба шпионов и диверсантов. Пока окружающие придаются радостям и порокам жизни, приходится вести следственно-розыскную работу. Перед уходом, я позаимствовал из гонзаговской коллекции новый меч. Свой, ворованный в лектуровской тюряге, засунул с глаз долой дальше на полку. Кроме меча для полноты экипировочного комплекта прихватил дагассу в ножнах из рога и серебра.

Выйдя из оружейной, приказал покорно меня ждавшему Арно.

– Веди в библиотеку.

Библиотека оказалась рядом, через пару дверей. Под ногами пушистый и мягкий ковер. Перпендикулярно окну стеллажи с рядами книгами. Стол попроще, чем в оружейной, но удобней. Кресло с жесткой прямой спинкой – не побарствуешь. Письменный прибор поскромнее. В смысле размера. А по содержанию… Кгх!.. Победили фавны.

Наученный опытом я без хлопот нашел под фигурками малую печать для внутренних служб. На этом интерес к шпионажу меня покинул. Я развалился в кресле обдумать дальнейшие свои шаги. Где соломки подстелить, чтоб помягче упасть и как рыбку съесть и на х… не сесть… Напрягал извилины с час. Много чего надумал, не зря говорят, дурень думкой богатеет, так что от надуманного богатства потянуло в сон.

Потянувшись до хруста в костях, встал. Отстегнул рыцарские железяки и швырнул под стол. Выглянув за дверь, приказал слуге принести бутылку мадеры. Пить я не собирался. Необходимость оправдать свое отсутствие в спальне законной супруги подвигла меня на подобное ухищрение. Подперев входную дверь креслом, я завалился на ковер. Прикинув, чем займусь завтра, (ох, уж это завтра! премьера "Женитьбы Фигаро" в моей постановке!) я уснул сном честного человека. Кошмары и призраки меня не тревожили.