Текст книги "Камень, брошенный богом"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

– Ничего особенного.

– Вы неоригинальны святой отец. Так все обещают. Ребята есть работенка. Сущие пустяки. День туда, день обратно, три дня на месте. Всего пять дней! Не работа, а прогулка! И через пять дней из двенадцати девять жмурики. Так что насчет будущего… Или предложите получше? Нет? Тогда зачем мне ваша работа?

– Выбраться отсюда.

М-да! И возразить то нечего! Командовать собственным расстрелом мне не позволят, а вот жилы вытянут точно! И не важно, ваши или наши.

– Очень подозрительно… и смущает цена, которую вы заломите, – не торопился я кидаться на шею освободителю. – Поясните.

– Я же сказал – работа, – убеждал поп

– И все-таки, – настаивал я.

– Проедитесь недалече, – ответил тот.

– И все?

– И все.

– И для этого вам понадобился я?

– Считайте меня своим аббатом Фарио.

– Хотелось бы…, – усомнился я.

Перед взором отчего-то встали джунгли Амазонки со снежными пиками Анд на горизонте. Дорога дальняя… Казенный дом… Герои, даже бывшие, всегда выбирали дорогу. Особенно когда и выбирать не из чего. Согласно кивнул головой.

– Хорошо, – принял поп мою вербовку. Его голос дрогнул. От радости ли от хитрости я не уловил. Если и был подвох, то моему уму не постижимый.

– Паспорт нужен? Рекомендации? Характеристики с прежнего места работы? – шутливо поинтересовался я. – Может отжаться от пола на кулаках? Провести показательный бой на профпригодность?

– Нет необходимости. Соцпакет у нас не предусмотрен, потому ограничимся маленьким тестом, – в тон мне ответил поп и протянул стеклянный (или алмазный?) шар, соединенный стеклянной (бля буду алмазной!) цепочкой со вторым, точно таким же шаром. – Один будет у меня, второй у вас, – пояснил гость и вынул из рукава нечто подобное голографическому снимку. – Вы должны представить себя в этом месте. Не просто представить, а знать что вы там. Минута на подготовку и начинайте!

Минута ушла на другое… Почему-то вспомнил Катюшку. Симпатягу студентку из Педа. Возможно тот июль единственное светлое пятно в череде моих последних лет.

Год назад я случайно столкнулся с ней в электричке. Черт! Почему не с самой электричкой! Уверен, было бы не так больно. Она узнала меня, я не стал делать вид, что не помню ее. Мы смотрели друг на друга, не пытаясь приблизится или заговорить. Не звучало щемящей музыки Таривердиева, и человек не поглядывал на часы, торопя наше расставание. Когда белобрысый мальчишка, должно быть сын, что то спросил у нее, и она на мгновение отвела взгляд, мне хватило ума убраться…

Время истекло. Я без труда представил пейзаж с голограммы. Все-таки каскадер тот же артист.

Дно впадины между двух голых холмов. Красно-коричневые камни осыпи разогреты солнцем. От них поднимается колеблющееся марево. Жутко жарко. Над головой песочное небо на половину занятое желтой спиной светила. И еще хренова плита! Стоять невозможно! Так нестерпимо жжет подошвы ног!

– Уже работаю или меня обработали дурью? – спросил я нанимателя, подпрыгивая как на раскаленной сковороде.

– Работаете, – ответил поп и попросил. – Сойдите с плиты.

Легко сказать сойти. Плита была пусть горячей, но ровной. А вокруг нее рассыпано раскаленное каменное крошево, не преминувшее впиться в мои босые пятки.

– …твою мать! – выругался я, по-курячьи переминаясь с ноги на ногу.

Поп, коснувшись плиты рукой, открыл ее подобно крышки сундука. Ни какого волшебства, сплошная механика и архимедовы точки опоры.

В неглубокой щели лежал узел с одеждой и причиндалами к ней.

– Одевайтесь, – указал мне на сверток поп.

– Может объяснитесь? – обратился я к работодателю, стягивая казенное бельишко и примеряясь к знакомой по прошлой профессии амуниции.

– Есть необходимость? Посмотрите вокруг и все станет понятно.

Трудно спорить с очевидным. Зарекомендованного лекарства под рукой не имелось и потому употребив общепринятое в трудные минуты русское "Пох…ю!" принялся переодеваться. Признаюсь, без киношного опыта я бы не разобрался. А так, довольно шустро облачился в историческую спецовку. В место трусов напялил подобие женских колготок, поверх, короткие для брюк и длинные для шорт, штаны с подвязками-бантами под коленками. Обувшись в мушкетерские сапоги, притопнул. Золоченые шпорки звякнули по камням, вызывая приток героического адреналина.

– Отпад! – вдохновенно восхитился я. – Дадите бандану и в корсары?

Предположение отпало как необоснованное. Взгляд работодателя был красноречивей пушек королевского фрегата.

Я продолжил облачение. Тонкая рубашка с кружевными манжетами и воротничком приятно пахла жасмином и крахмально скрипела. Жилет из кожи, весь в сияющих пуговицах и брошах ввел бы в ступор любого именитого кутюрье.

Накинув на плечи песочного цвета, в бисерных вензелях, плащик, я предстал перед очами своего спасителя готовым к свершениям. Поп подал мне широкий пояс с мечом и кинжалом в ножнах на цепочках.

– Жаль, если окажется, что меня хотят определить в психушку? – съязвил я, застегивая позолоченные пряжки. Меня прямо таки распирала от глупой радости.

– Не определят. И в кино снимать не будут, – серьезно выговорил поп, оглядывая меня. Затем собственноручно водрузил мне на голову шляпу с белым пером цапли. – Время не терпит. – И поправив лихо, заломленные поля головного убора, коснулся пальцами моих висков. – Минимум информации. Недостающие знания добудете сами.

В голове замкнули высоковольтку. Искрануло будь здоров! Гнусное электричество изнасиловало каждый нейрон моего мозга самым извращенным способом. От избытка впечатлений я вспомнил великий и могучий русский язык. Пузан из пещеры мог бы мною гордится.

Не успев как следует прийти в себя от столь своеобразного курса обучения, я тут же подвергся новому испытанию. Поп извлек из загашника пенал и вытряхнул мне на ладонь пожухлую морковину.

– Корень шиу-шиа. Его отвар дают в младенчестве, что бы в последствие избежать многих опасных заболеваний.

– Кроме розовой чумы? – блеснул я новоприобретенными познаниями.

– Верно. Вы не младенец, поэтому жуйте так. И помните, чем дольше жуете, тем сильнее организм будет сопротивляться всякой заразе.

Это я и без него знал. Послушно сунув морковину в рот, хрястнул овощ зубами. Хваленый кайенский перец по сравнению с поповским корешком просто малиновый чупа-чупс. Эффект потрясающий. С большим удовольствием жевал бы раскаленную докрасна в кузнечном горне железяку. Но, избравший стезю героя не должен плакаться! Иначе что за герой!

Не желая проявить себя слабаком, я жевал и жевал отвратный корень до той поры пока не понял – умираю!

– Достаточно, достаточно! – остановил меня поп, не дождавшийся моей позорной капитуляции. – Кавказское долголетие вам не обязательно.

– Ага, – согласился я с замечанием, сплюнув корешок. – Профессия не предполагает.

Из-за навернувшихся на глаза слез, окружающее плавало и качалось. Подождав, пока мне полегчает, поп кратко изложил поставленную передо мной задачу.

– Спуститесь к дороге и свернете на закат. Цель – добраться до Ожена, ко Дню Поминания. До начала мессы, вы должны попасть в храм Искупления Всех Грехов. – И повторил. – До начала… Без опоздания.

– А обратно? А послание? – напомнил я работодателю условия найма.

– Явитесь в храм! – жестко уточнил предписание наниматель. – Это на дорожные расходы, – увесистая мошна перекочевала из его рук ко мне за пазуху. – Здесь сто имперских реалов. С лихвой хватит на пять декад приличного существования. На крайний случай в пояс зашито еще сто и в рукояти кинжала еще десять. Что не понятно?

– Прибыть ко Дню Поминания в Ожен. К началу мессы попасть в храм Искупления Всех Грехов. Дальнейшие инструкции на месте, – отчеканил я, по-армейски приложив руку к полям шляпы.

– Правильно, – подтвердил поп и двинул мне в челюсть. Удар – класс! Никак не ожидавший подобной выходки от представителя религии, я неуклюже шлепнулся на задницу.

– И не расслабляйтесь. Ваша шкура дешева, как и раньше.

Столь поучительное напутствие означало окончание первого этапа наших с попом деловых отношений. Мой работодатель, резко повернувшись, без прощальных жестов и слов, перебрался по осыпающемуся склону на другую сторону холма и пропал.

Я потер ушибленную скулу. Поп прав, расслабляться не следовало. Поднявшись, поправил свой экзотический прикид и направился указанным путем, отрабатывать освобождение из узилищ МВД.

2

С придорожного валуна, я бегло рекогносцировал местность. Безлюдье, жара и камень в неограниченном количестве. Лишнего вдохновения открытие не принесло, но и не расстроило – деньги имелись, экипирован не хуже испанского гранда, здоровьице нормализовалось и за исключением мерзопакостного привкуса во рту от жевания чудодейственного корнеплода ни чем о себе не напоминало. Я был готов опробовать новую жизнь на зуб! Правда, новизна её относительна. Вбитые в мою башку безымянным кудесником познания, укладывались в прокрустово ложе курса Грановского о Средневековье. Из необычного отмечу полное отсутствие смены дня и ночи. Ни тебе нежно-розовых утренних зорь в дымке стелящегося тумана, ни фиолетовых вечерних небес в окладе предгрозовых пурпурных облаков, ни волшебства звездно-лунной поры поэтов и любовников. Солнечный желто-красный горб занимал добрую половину небосвода и баста! Круглогодично день и лето. Вопрос бодрствования и сна урегулировали просто и строго. Семнадцать «дневных» часов[3]3
  Первые семь часов назывались «Септа», последующие десять «Декта». Отсчитывались часы по порядку: первый час Септы, второй час Септы и т. д. Комплета длилась на семь часов: Прима, Дуо, Терция, Квадра, Пента, Секста, Дуо Секста.


[Закрыть], отсчитываемых ударами церковных колоколов (а кое-где и курантов), народ вкалывал, лиходействовал и греховодничал ради хлеба насущного. «Ночное время» – Комплету или время Скорбных Небесных Слез, а попросту дождя[4]4
  Иногда это мог быть туман, иногда плотная взвесь мельчайших капелек воды.


[Закрыть], тот же народ занимался всем ранее упомянутым, но с риском огрести загробные страдания и муки. О чем его, народ, не единожды предупреждали с амвона попы. Так продолжалось семь дней из десяти: иснайен, саласан, арбан, хамис, джумни, сабти и квира. Три оставшиеся: вигилий, нумен и пиетас вышеупомянутые попы предписывали молиться, посещать храмы и вести «дела благостные, похвалы достойные». Верующие так и поступали, ну, а неверующие, водились и такие, коротали отпущенные сроки в кабаках, игорных домах и борделях. Из прожитых, праведно или неправедно разговор отдельный, декад складывался календарный год, длительность которого определялась созреванием на священных грядках Ардатской (и только там) обители особого сорта репы, прозываемый Даром Небес. Как только снимали урожай, объявляли наступление Великих Благодарений. Народу давали гульнуть Великую Седмицу, а затем монахи под стенания и молитву сеяли репу вновь, личным примером призывая, закруглятся с праздностью. Особо непонятливых секли на площадях розгами, вколачивая почтение к вере и морали.

К диковинам здешнего бытия можно отнести и отсутствие сторон света. В место привычных уму и слуху направлений на запад, восток, север или юг, оговаривали – на закат и от заката, против кюриакэ[5]5
  Постоянный ветер, направление которого составляло 90 градусов к линии наблюдатель-закат.


[Закрыть] или по кюриакэ, называя количество лиг[6]6
  Примерно 4.8 км.


[Закрыть].

На этом, пожалуй, о необычном все. В данный момент, в нумен шестой декады, приблизительно в четвертый час Септы, я находился на имперском торговом тракте, ведущем в Тиар. Мое одиночество скрашивал назойливо круживший в высохшем небе гриф. Круг за кругом, мягко валясь на крыло, накручивала терпеливая птица над моей головой.

– Черный ворон, я не твой, – пропел я наглому падальщику, преждевременно отнесшего меня к своим гастрономическим притязаниям.

Пение грифа не убедило, и он продолжал медленный полет по кругу.

Время текло, я ни вяло, ни бодро, шагал. Каменный пейзаж разнообразили чахлые деревья, и наблюдалась посещаемость здешних мест людьми. Пообочь дороги, на скрипучей виселичной перекладине болтались дурно пахнувшие останки, какого то прощелыги. Сдержав дыхание, я поспешил пройти дальше, стараясь не оглянуться на мертвый взгляд гноящихся глазниц.

Скоро холмы расступились, пропуская дорогу в долину. Не единой живой души! Камни, жара и манящим миражем, в лиге ходьбы – крошечная тополиная рощица. Пошамкав пересохшим ртом, я мужественно потопал вперед, уповая обрести под белесой зеленью дерев отдых и спасительную прохладу родника. Мечты, мечты! Рощица оказалась малюсенькой, и родника в ней не имелось. За то в тени молодых топольков, надвинув на лоб, от света и мух замусоленную шляпу, дрых экземпляр Homo sapiens – эдакий переросток Илья Муромец.

Возможно, я бы и проследовал мимо, не потревожив безмятежный сон храпевшего на всю округу, но в головах у богатыря лежал туго раздувшийся мех. Правда тут же лежал и меч, но его угрожающий вид мелочь против необоримой жажды, терзавшей меня.

– Послушайте, любезный, – галантно обратился я к хозяину бурдюка.

"Любезный" ответил весьма не любезно.

– Проваливай!

В его тоне не прозвучало ноток дружелюбия. Я вожделенно впился взглядом в бурдюк. Вода! Во рту стало суше, чем в доменной печи и в голову полезли дурные мысли. Рука как у заправского бретёра машинально легла на эфес. Я повнимательней пригляделся к обладателю водных сокровищ.

На вид лет сорок. Бержераковский нос, под глазами мешки, пышные гвардейские усы и рваный шрам на щеке. Одежды в отличие от моих не блистали ни вышивкой, ни золотом. Обыкновенный воинский трудяга, в многократно чиненых сапогах.

– Не подскажите, который час? – не вняв совету проваливать, спросил я, отвергнув грубое насилие и склонившись к "высокой дипломатии".

Детина сел и непонимающе уставился на меня.

– Чего? – переспросил владетель бурдючных вод, бдительно озираясь вокруг. Думаю, будь таких как я с десяток, у него и тогда бы ни один мускул на лице не дрогнул.

– Я спросил о времени? – как можно вежливей повторил я. Естественно! Попроси у него воды, он угостит своим мечищем.

– А я почем знаю, – огорошено ответил богатырь и покосился на бурдюк.

– Весьма жаль. Вы бы оказали мне неоценимую услугу.

– Ты кто? – нахмурился "Муромец". Очевидно, на счет меня у него возникли кое, какие не лишенные оснований подозрения.

Я снял шляпу, чуть-чуть присел отклячив зад, метанул пером цапли по пыльному сапогу и назвался, переврав паспортные данные на тутошний лад.

– Князь Лех фон Вирхофф. Муромец" продолжал не доверчиво буравить меня взглядом. Оно и понятно, князь неухожен и безлошаден. Я, почесав колючую поросль щетины, кратко ответил на подозрения.

– Этой стерве нравились фрондирующие эстеты…, – здесь я картинно вздохнул, глубоко, как в рентгенкабинете, и добавил. – Окна будуара выходили на другую сторону, от коновязи.

Взгляд незнакомца потеплел, но не настолько что бы он предложил глоток воды.

– Если вам что-нибудь говорит название Гюнц… – воспользовался я плодами электроразрядного просвещения.

– Из мятежных маркграфств? – не поверил мой собеседник.

– Из столицы свободных земель, – патетично поправил я "Муромца".

– А в Геттер чего занесло? – в его голосе послышалось ехидное превосходство цивилизованного человека над дикарем.

– По долгу службы, – выразился я кратко.

Моя дипломатия по развешиванию лапши принесла первые плоды. Муромец, правда, без всякой галантности и церемониальных па, назвался.

– Тибо Маршалси, идальго.

То, что он идальго, не секрет и слепому. Из благосостояния – дворянство и вся широта возможностей, какие изыщутся под небесами для приобретения собственных владений. Мой знакомец за прожитые годы не преуспел в создании личного феода.

Пить хотелось ужасно. Но ранг "благородия" не позволял просить. Либо берешь сам, либо ждешь, пока предложат.

– Как далеко до ближайшей харчевни? – продолжал я дурить голову обладателю бурдюка. Маршалси плотоядно пошевелил губами. В его животе призывно уркнуло, словно там взяли на трубе аккорд турецкого марша.

– К Приме можно успеть.

Столько терпеть чистый садомазохизм! Но не затевать же свару из-за пинты воды? Выход нашелся сам собой. Маршалси пораздумав или послушав призывные вопли голодного брюха предложил.

– Могу проводить… Если не против…

– Вот и отлично, – одобрил я и заговорщицки ухмыльнувшись, сделал тонкий ход достойный самого Тайлерана. – Перекусим на сон грядущий.

Маршалси скривился. Не он это предложил! Но если я настаиваю… Тогда другое дело.

Нахлобучив помятую шляпу с жиденьким плюмажем, Маршалси поднялся с земли, возвысившись надо мной, что гора над Магомедом. Кажется, какой-то придурок хотел применить грубую силу? Мое здоровье сказало огромное спасибо моей дипломатичности. Инвалидность так не вяжется с обликом героя.

Еще раз, оглядевшись, Маршалси справился у меня.

– Ты налегке?

– Наличие багажа зависит от целей путешествия, а не от платежеспособности, – изрек я многозначительно.

– Понятно, – хмыкнул не склонный к доверчивости Маршалси и, подняв бурдюк, протянул мне. – Промочи горло.

Откупорил мех, я хорошенько приложился. Вино с пряностями (не вода!), вдохнуло в меня вторую жизнь.

Идти в компании бесспорно приятней, чем ковылять одинокой понурой дворнягой. И особенно приятно, что налаживанию взаимоотношений замечательно помогал бурдюк, который, в конце концов, был опорожнен.

– А что в Гюнце опять война? – спросил Маршалси, зашвырнув распитый на двоих мех.

– В Гюнце всегда война! – с патриотическим пафосом ответствовал я. – Знаешь, какая у нас поговорка? Если не хватаешься за меч при скрипе табурета под собственной задницей, значит ты покойник.

– Из-за чего на этот раз?

– А разве нужны причины? Друг мой, для ведения войны нужны полет души и широта взглядов, – молол я как по писанному. – Территориальные претензии, династические споры, политические кризисы, торговый дисбаланс… Все это сплошное занудство.

– И все-таки? – уточнил Маршалси, не осилив моего хмельного бреда.

– Для всей вселенной последняя война будет актом возмездия клана Мак Фьюр клану Кимуро. Гордый Чертополох оскорблен Горной Розой. Но я не вся вселенная, а часть Гюнца, – бессовестно завирал я, – И мне доподлинно известно, сыр-бор у них из-за легкомысленности беспутной Мак Фьюр, доверившей свое девичество ухарю Кимуро. Теперь, когда последствия доверчивости разрослись, так что не один портной не задрапирует их внушительную округлость, а Кимуро лишь многозначительно улыбается и строит непонимающие мины, дело решили выправить старым дедовским способом. Мечом!

Я так отчаянно жестикулировал, скрашивая рассказ пантомимой, что едва не завалился в канаву. Маршалси поймал меня за кружевной ворот и заботливо отвел на середину дороги.

– Раз там у вас горячая пора, какого рожна ты плутаешь по Мореяку? Тут такая глухомань! От одного окружающего пейзажа умом тронешься!

– Я на службе, – напомнил я Маршалси. – А на службе не задают вопросов.

Во взгляде Маршалси блеснула искорка зависти. Рядом с ним находился не абы кто, бродяжка в поисках лучшей доли и кормежки, а человек при деле и при убеждениях. Собственно так и было. Я числился у работодателя в порученцах по особо важным вопросам, иначе, зачем меня вытаскивать из кутузки. Ну, а убеждения? Долго ли их достать из пыльного архива прошедшей юности.

– Странная служба, – заинтригованный моими словами размышлял мой попутчик. – Для шпиона ты треплив, для посланника не представителен, для вербовщика вольных клинков беден…

– Для совратителя слишком коряв, для похитителя – пеш, – помог я товарищу в отборе приличествуюшего повода нахождения в отдаленной провинции. – Для казнокрада – спокоен, для каторжанина – румян… Дело, по которому я направлен в империю личного порядка. Конечно, я бы с большим удовольствием ездил в карете, дефилировал по Хейму, шаркал ножкой на званых балах, пел серенады под балконами столичных красавиц, фехтовал на дуэлях за право считаться первым клинком… Словом был бы весь на виду, что перезревший прыщ на носу министра финансов, и каждый шпик в столице знал бы про меня больше чем родная мама. Но иногда… иногда приходится не иметь рекомендательных писем, жить скромнее монаха и изображать инфансонаб, ради выполнения поручения.

– Если хорошо платят можно и потерпеть, – резюмировал мою "лапшу" Маршалси.

– О! В яблочко! – воздев указующий перст к небу, поддакнул я. – Кстати, а почему ты здесь? Почему не в Хейме? Горизонты и перспективы открываются от чужих парадных и будуаров, но ни как не с обочины дороги.

– Без денег в столице тоска, – прозвучавший пессимизм Маршалси соразмерен его габаритам. – Будь ты честен или семь пядей во лбу, но без подношений на службу в Хейме не попадешь.

– А что же прекрасные незнакомки? – с видом знатока дворцовых нравов спросил я. – С коих пор они обращают внимания на кошелек, а не на мотню.

– Обращают, – согласился мой друг. – Если она застегнута на брильянтовые пуговицы.

– Вы меня разочаровываете, – сокрушался я, будто бы сам лишился реальной возможности достичь высот общественного положения. – А у меня складывалось противоположное мнение…

– Твое мнение без звонкой монеты стоит не много, – перебил меня Маршалси

– А знакомства? Manus manum lavat[7]7
  Лат. Рука руку моет.


[Закрыть], – козырнул я перед собеседником латинским афоризмом. – Неужели не нашлось ни кого замолвить за тебя словечко?

– Нашлось, – в порыве откровенности Маршалси достал сложенный вчетверо листок. Развернув, подал мне. На гербовой бумаге, волей Императорского Суда, идальго Тибо Маршалси, под угрозой ареста и казни, предписывалось не приближаться к столице ближе двадцати лиг.

– Плевать на писанину, – состроил я брезгливую гримасу. – В сортир предписания крючкотворов и их закон! Меч, вот закон!

– Плетью обуха не перешибешь, – остудил мое негодование Маршалси и, видя мою готовность до хрипоты оспаривать его утверждение оговорился. – Да и не в этом дело.

Как не был я под хмельком, каким героем себя не мнил, но в моей башке хватило серого вещества сообразить, действительно дело не в этом.

Я вернул лист. Маршалси аккуратно сложил и убрал бумагу. Мне стало досадно за хорошего парня, чьи таланты не востребованы и пропадают на задворках империи.

– Раз тебе заказана столица, приглашаю прогуляться в Ожен. Я должен прибыть в сей славный город не позже дня Поминания.

Насчет "славного", я бессовестно загнул. Понятия не имел, чем славен, или не славен Ожен.

– Ты рехнулся! – оторопел Маршалси. – Кто тебе, еретику, дозволит войти в Святой город!

– А кого я буду спрашивать, – чисто с дворянским высокомерием ответил я. – Князю везде дорога.

Идальго сдвинул шляпу на затылок, присматриваясь ко мне. Я подбоченился и выпятил грудь. Жаль под рукой не было фронтового фотографа. Отличный типаж для передовицы боевого листка.

– Наглость сверх меры, – услышал я от Маршалси. – Ты в Гюнце князь. А в империи – еретик. А на всякого еретика у нас припасено по злющей жрице. Самое безобидное, что тебе гостеприимно предложат в Ожене, – Маршалси коряво присел в реверансе. – Костер!!!

Подвиг Джордано Бруно не тот ориентир, по которому стоило держать курс, но выбирать не приходилось. Служба!

– Мне необходимо в Ожен, – повторил я, но позировать перестал. – И на мне не написано из маркграфств я или нет.

– Ты хоть представляешь, как попадают в Ожен, про остальное пока молчу, – возбужденно жестикулировал Маршалси.

– Как, как! Через ворота, – неуверенно ответил я. Шпионские трюки хоть и шли на ум, но их я приберег на потом.

– Ворота воротами, – интонацией и жестами Маршалси пытался донести до моего сознания важность своих слов. – Через Воды Очищения! И любая несущая караул стерва с ланжем[8]8
  Разновидность алебарды.


[Закрыть], глянув на твой необрезанный детородный орган, признает в тебе еретика и маркграфского шпиона.

Опанцы! На босу ногу шлепанцы! – вспомнил я глупое присловье армейского дружка. – Неувязочка, гражданин герой! Как быть?

Требовалось время обдумать нездоровую ситуацию. И серьезно обдумать.

– Там жриц, что в арбузе семечек, – настойчиво информировал Маршалси, дивясь моему упрямству. – Мухи и те предъявляют им пропуск, когда хотят залететь в Ожен. Без пропуска сеньориты не стесняясь, утопят тебя в священном озере. И никто не посчитает их действия святотатством. Еретиком больше, еретиком меньше.

– Заладил! Жрицы, жрицы, – досадовал я на его предупреждение. – Я должен попасть в город!

– Ты слышишь, о чем я тебе говорю?

– Понятно слышу! Но мне надо в город!

Моя твердолобость оказала бы честь любому политику.

– Зачем тебе в поповский скворечник? – недоумевал Маршалси.

– Запалю с четырех сторон, – пошутил я, не торопясь посвящать идальго в обстоятельства дела.

Маршалси было "до лампочки" пущу я красного петуха в хоромы духовным пастырям или нет. Он обреченно махнул рукой.

– Ты безнадежен. Не удивлюсь, если от тебя захотели избавиться и поручили провальное предприятие. Знай, и мотай на ус, князь еретиков, в Геттере одна возможность прожить долго. Не переходить дорогу жрицам Кабиры. Лучше не попадаться им на глаза вовсе. А Ожен такое место, где их полным полно и там…

– Слышал! – перебил я. – Даже мухи предъявляют им пропуска на вход.

– Именно!

Богатырская фигура идальго несколько поблекла. На Илью Муромца он уже не походил. Не богатырь, а так, тень пенсионера Сталлоне. Возникла прямая угроза лишиться колоритного гида.

– Дружище, не переживайте сверх меры, – поспешил я успокоить переволновавшегося приятеля. – Мне нужен попутчик и только. Я не прошу провожать меня до самых ворот, и потом на виду у всех вытирать слезы и махать вслед сопливым платочком. Как завиднеются шпили на крышах, можете считаться свободным, стопроцентно выполнившим долг. Дальше я сам!

Слова не привнесли в душу идальго бодрости и уверенности.

– Харчи и вино за мной счет, – предложил я Маршалси и дополнительно посулил. – Плюс пятьдесят реалов за хлопоты.

– Восемьдесят, – попросил Маршалси хмурясь.

– Шестьдесят, – уступил я немного.

– А жрицы? – напомнил идальго.

– Семьдесят, – увеличил я оклад горе-работничку.

– Половину вперед, – тут же потребовал Маршалси.

– Но! Но! Не зарывайтесь, – отмел я требование об авансе. В жизни не любил вымогателей.

Маршалси покривился и не очень радостно хмыкнул.

– Надеюсь, обойдется.

Из достигнутого соглашения следовало: первое – профессию кондотьера выбирают исключительно те, кого жизнь приперла к стенке, второе – служба, казавшаяся легкой прогулкой, на деле зело хлопотная. Выходит, поп знал, за что щедро платил деньги…

Тракт, прямым отрезком прошил низину и, протиснувшись между скальными осыпями и болотцем, вывел к околку леса. Обогнув сонное царство тополей, поднялся на взгорок. Откуда как на ладони виделись поля в полосках меж, стога скошенного сена и в самой дали черные кубики домов. За ними, размазанная муть каменных башен Кастехона. Бить ноги предстояло еще долго.