Текст книги "Камень, брошенный богом"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Что ты собираешься сделать? – спросила Вара, недовольная манипуляциями горе-массажиста. – Пройтись по неумёхе плетью?

– Нет, конечно! – заливисто расхохоталась амазонка. – Отрежу ему часть тела, что отвлекает от исполнения обязанностей.

Служитель мочалок и пара в ужасе замер.

– Как же он будет мочиться? – теперь уже рассмеялась Вара, через плечо, поглядывая на обмершего банщика.

– Мы-то обходимся, – ответила Амазонка и с кошачьей грацией вытянула ногу к верху. Увиденное повергло беднягу в полное отчаяние. Он рухнул на пол, заломив руки в немой мольбе.

Жрицы расхохотались над страдальцем. Я не сомневался, это были они. Вот только что им делать в мужском монастыре? Первая мыль – об устроенной старым Гонзаго ловушке. Первое желание – незамедлительно пустится в бега. Первое сомнение – к чему такие сложности. Поостыв рассудил – моя персона не причем и жрицы в монастыре по собственной надобности. Какой? Не все ли равно!

В конце коридор переходил в винтовую лестницу, и я поднялся на этаж.

…Послушники, незлобно переругиваясь, играли в кости…В архивах, седовласый переписчик корпел над Святым Житием, перерисовывая иллюстрации в толстенный фолиант…Двое монахов чинили досмотр в келье третьего. Провинившийся понуро следил, как роются в его книгах, в секретере и личных вещах… Молодой клирик монотонно заучивал псалом, всякий раз подглядывая в псалтырь и всякий раз, безбожно перевирая строфы.

Этаж за номером два.

В комнате, у стола, заваленного книгами, листами бумаги и тарелками со съестным, монах и гражданский. Монах высок, худ и светел лицом. Я бы сказал, мудр ликом. Второй наоборот: низкоросл, округл, нетороплив и несколько высокомерен. Чуть-чуть. Как академик перед бакалавром. Я интуитивно заподозрил, не это ли искомый мэтр Букке.

– Брат Ид, не затруднит ли вас принести мне Ангория Святотатца, – обратился гражданский к монаху, прибирая со стола исписанные листки в отдельную папку. – Подумать только! У вас есть его Окаянные времена! Редкость из редкостей!

– Нет сеньор, испрашиваемую книгу я принести не могу, – отказал монах, возясь с письменным прибором. Менял старые перья на новые и подливал чернила в непроливайку.

– Почему же? – гражданский закрыл папку и придавил её пятерней.

– Книги Ангория дозволительно читать только крепким в вере братьям, – объяснил Ид гражданскому.

– Вы сомневаетесь в моей вере в Святую Троицу? – блеснул очами на монастырского библиотекаря гражданский.

– Нет, – тактично уклонился от словесного поединка монах, – но как мирской человек можете поддаться на уловки борзописца и не заметить, как вашу душу отравят греховные сомнения.

– Вот еще! – возмутился любитель вольнодумства. – Я прочел всего Конора Отступника. Спорил о Юрге Верогонителе с опальным дьяконом Риенцо. В императорской духовной семинарии выступал с докладом о Умме Менско и его Тезисах порока. Самим епископом Хеймским, я был назначен в следственную комиссию по реабилитации сочинений Марка Ла Февра. И что? До сей поры ни кто не усомнился в моем нравственном здоровье.

Довольный собою гражданский потянулся к вазе с фруктами. Желто-красная слива переплыла из глиняной, расписанной под ребячьи каракули, мисы в рот "академику". Вздувшийся флюс энергично задвигался, уменьшаясь в размерах.

Прожевав и аккуратно положив косточку в вазу, проситель недозволенного подбоченился, демонстрируя готовность к риторическим ристаньям.

– Сеньор Букке, (ага! я оказался прав!) вы понятия не имеете кто такой Ангорий Святотатец! Зачем испытывать милость Троицы?

– И в мыслях такого нет! Я лишь хочу разобраться, заслуживает ли автор Окаянных времен и Святынь старой виселицы свое громкое прозвище.

– Нет и еще раз нет!

– Но Его Преподобие заверил меня, что позволит пользоваться без ограничения его личной и монастырской библиотеками!

– Очень странные у вас интересы, сеньор Букке. Рыться в пакостях духовных! Оставьте это нам, а сами лечите хвори телесные. Поверьте, так будет лучше.

– Если не принесете мне Ангория, я пожалуюсь аббату. Вы нарушаете его предписание!

– Вам во благо! Вам во благо, сеньор Букке. Вы верно не знаете, – монах перешел на полушепот. – Давеча нам пожаловал гость из столицы и с ним жрицы Пресвятой Кабиры.

– Гм!?? Тогда это многое объясняет, – Букке в задумчивости покрутил головой. – По крайней мере, вашу неуступчивость.

– Это нечего не объясняет, сеньор Букке, – на челе монаха морщинки сошлись в суровую складку. – Без особого распоряжения Его Преподобия я больше не принесу вам не единого тома из закрытого собрания.

– Почему же третьего дня вы выполнили мое пожелание ознакомиться с Титом Железным Бастардом?

– Тит Железный Бастард как говорят в народе обыкновенный пустобрех. От него вреда не более чем от назойливой мухи.

– Вот как! Назойливой мухи! За что же его тогда сожгли? А?

– За то же за что казнят голодного укравшего хлеб. Другим неповадно!

Все ясно, – прекратил я подслушивать. Про жриц и так знал, а внимать спору двух чокнутых умников, что вдыхать пары ацетона. Кайфа ноль, одна беспросветная дурь.

Далее по этажу хранилище парадной церковной атрибутики: расшитые на выход одежды, хоругви с ликами, золототканые покрывала, и т. д. Еще дальше казначейская касса. Полки с рядами толстобоких кожаных мешочков, торбы, сундуки, тазики с горками насыпанных монет, лари, предположительно, с драгоценными каменьями и золотой посудой, а так же секретер с полуметровой стопкой гроссбухов. Помнится, Жар упоминал в доступности поповских сбережений. Он не лгал. Через аккуратно выдолбленный из кладки камень. Деньгодобываюший агрегат лежал тут же на полу. В финансовые закрома просовывалось незатейливое приспособление – пустотелый шест с цангой на конце. По средством веревки пропущенной внутри шеста цанга сжималась и разжималась. Сунул шест в сундук, потянул за веревочку и денежка твоя. Не слишком прибыльно, но за час на прожиточный минимум натаскаешь.

Подавив желание поправить материальное положение за счет монастырской казны, поднимаюсь на верхний этаж. Без подсказок понятно обитает здесь не рядовой монашек. Весь ряд помещений – столовая, кабинет, библиотека, спальня отводился в пользование одного человека. Столовая изысканная аристократичность. По стенам панели из мореного дуба, на потолке воздушной легкости фрески, на сандаловом дереве обеденного стола посуда из мейоского черненого серебра. Ближе к окну: плетеный столик, кресло под шкурой волка и пузатый пуф под ноги. На столике шеренга бутылок и взвод разномастных стаканов и бокалов. Кабинет аскетичен и мал. Здесь работают, не отвлекаясь на сибаритские изыски. Библиотека просторна и обставлена хорошей мебелью: шкафы с книгами под стеклом, массивное бюро завалено бумагами, поставцы с раритетными изданиями и нумизматическими коллекциями. Спальня с печатью шаблонности. Ковры по стенам, ковры на полу, в центре широкая кровать под балдахином. Ну и еще картина про костер, и истинную веру.

В столовую друг за другом вошли двое. Чинно и важно как при крестном ходе. Мужчина в пурпурном дивитисии, сутулый, лысоватый и кисломордый, вежливо предложил своему спутнику присесть. Второй, франтовато-глянцевый, что новая купюра и розовощекий, что деревенская девка на выданье, не раздумывая, уселся в кресло к плетеному столику. Хозяин остался стоять на ногах.

– Вы живете не слишком близко к цивилизации дорогой родственник, – отдышавшись и оглядевшись, проговорил оккупант кресла, расправляя кружева манжет своего щегольского костюма.

– У нас, как и военных, нет выбора, где служить Святой Троицы, – ответил хозяин апартаментов.

Сам мин херц, аббат, – распознал я в кисломордом будущего противника, на переговорах по репатриации метра Букке.

– Бросьте, прибедняться преподобный, – свое недоверие розовощекий подкрепил улыбкой. Его рот расползся от уха до уха.

– Ну, так…, – аббат развел руками, всем видом показывая, куда тебе серости понять наши труды и заботы.

Мимика аббата не обидела розовощекого, скорее повеселила.

– Вы ознакомились с теми бумагами, что я привез? Они стоили моих мук? – спросил он и тут же поплакался. – Никогда еще так дурно не переносил дорогу. На пути ни одной приличной гостиницы! Ни поесть, ни отдохнуть! И жрицы как специально лезли в каждую дыру.

– Зачем же вы, дорогой Малиньи, взяли их с собой? – аббат обошел столик, примеряясь к бутылкам.

Давно пора! – мысленно поддержал я порыв святого отца. Понту всухомятку трепаться!

– Взял!?? Как же!!! – вознегодовал Малиньи. – Меня вызвали в казначейство воинских поставок. Не успел переступить порога приемной графа Ниега, как был препровожден белоризыми из ордена Авгея в канцелярию викариата столицы. Там меня и попросили доставить вам корреспонденцию. А уже перед самым отъездом заявились жрицы и предупредили, что отправляются со мной. Я даже не знаю по чьему приказу и с какой целью? – Малиньи сделал женственно-поэтический взмах рукой. – Представляете, каково мне пришлось?

Аббат выбрал из многорядья наипузатейшую бутыль, и, приподняв к верху, показал Малиньи. Тот согласно кивнул, одобряя выбор. Аббат налил вина в не самую маленькую посудину и подал своему гостю. Собеседник принял кубок двумя руками, что знаменосец полковой прапор.

– Если не секрет, что такого важного отписал епископ, отправляя меня как простого нарочного? – обратился Малиньи к аббату, медля с питием. Тот обошел вокруг столика, заложил руки за спину и уставился в окно.

– Заверяю, вас побеспокоили не по пустякам!

– И на том спасибо, – удовлетворился ответом Малиньи, вдохнув аромат налитого вина. По раскрасневшимся щекам пошли белые пятна. – Сами не собираетесь в столицу?

– Дела, дела, – посетовал аббат, – нет свободного часа, не то чтобы дня. В Хейм ехать – декаду, две убьешь. Да и нам ли проводить дни в суетной праздности.

– Ох! Ох! Ох! Вы стали таким аскетом, – Малиньи вновь понюхал содержимое бокала. Пей же ты, резинщик проклятый! – Помнится, года три назад, вас было не выгнать из столицы.

– Что поделать! Сказано блаженным Геласием, со временем все меняется, не меняется лишь само время.

– Не утешительное речение, не утешительное, – клюнул носом в бокал Малиньи, ни как, не настроившись на глоток. – Вы еще увлекаетесь нумизматикой?

– После того глупейшего случая? – аббат покачал головой.

Лукавит старикашка, – подловил я преподобного на лжи.

– Знаем, знаем, – сощурил хитрый глаз Малиньи. – Случай, в самом деле, глупейший. Но кто мог подумать, что вы нумизмат до мозга костей позаритесь на Лисию де Брогк, а не на коллекцию редких динар и оболов[48]48
  Старинные храмовые монеты, бывшие некогда в ходу у варваров Земель Порока. Ферт де Брогк организовал заговор с целью низложения императора. Опознавательным знаком у заговорщиков служили оболы, весьма редкие монеты.


[Закрыть] собранную её мужем – мятежником.

– Тяжелый выбор, – аббат налил себе вина из той же бутыли, что и гостю и, не дожидаясь Малиньи, выпил. Хапнул из кубка как истый выпивоха, только донышко мелькнуло. Вверх вниз.

Повторит или нет, – задался я вопросом, заинтригованный неожиданной бравостью аббата в питие.

Аббат поддержал "…души прекрасные порывы".

Заряжай и по третьей! – болел я за пастыря грешных душ.

Аббат не погнушался и третьей.

Славный получился хет-трик! – порадовался я за попа.

– Не по этой ли причине с вами прибыли жрицы? – подавив беспокойство, спросил аббат.

– Имеете в виду инспектировать вас? Не погрязли ли вы в грехах еще более тяжких, чем раньше?

Аббат развел руками. Зачем же еще им тащится сюда.

– Нет, – успокоил его Малиньи, – у них свой интерес. Разыскивают какого-то нищего.

– Просто разыскивают?

– У жриц спросишь?!! Так, услышал в разговоре.

– Не иначе дело катится к войне, дорогой Малиньи, раз плакальщицы отлавливают бродяг.

– Катится и давно, – гость, поудобней развалился в кресле, готовый вещать. Он даже отпил цыплячий глоточек из бокала, для лучшего словоизлияния. – Вы, наверное, знаете, пал Триер. Хорошо укрепленную крепость сдал капитан стражи. Доподлинно известно – по указке из столицы. Двадцать тысяч народу, включая воинский гарнизон стали жертвами ужасающей резни. Теперь вот сказывают некто (пауза для нового глоточка)… некто объявился в Близзене, где и так хватает смуты и неподчинения. Зреет мятеж!

– Опять!.. – с недоверием отнесся к сообщению аббат, отвлекаясь от собственных мыслей. – Против кого?

– Разумеется против императора. В столице склоняются к мнению, что некоторые дворяне умышленно чинят междоусобицу, дабы дестабилизировать обстановку в провинции и в государстве.

– В пользу кого?

– Поверьте не в пользу Малагара или Дю Риона.

– Хотите сказать в пользу Диких кланов Земель Порока?! Но это же вопрос веры!!!

– Потому к делу подключились жрицы…

– Но на чем основывается подобные подозрения?

– Поверьте, они не беспочвенны. И не явка на сборы к началу похода в Малагар, и нежелание платить налоги, разорение вверенных в держание владений и многое другое. Многое…

– Близзен таков от веку вечного!

– Тем не менее… Предполагают, действия смутьянов направляются из столицы.

– Кабрал? Двоюродный дядя императора?

– Вы, опасно категоричны, преподобный. Нельзя ли обойтись без имен?

– И что император?

– Император занят Малагаром и Сваном. Если не знаете, в Сване вот-вот разразится эпидемия розовой чумы.

– Святая троица! Смута времен Данбара Второго! – заволновался аббат. – Все закончится братоубийственной войной.

– Многие считают так же, – согласился Малиньи, грея бокал в руках. Его манера пить меня просто бесила. Глотни ты как следует. Чего тянешь, как старая дева с зачатием. – Поэтому, из осторожности…, – Малиньи многозначительно посмотрел на аббата, – …я посоветовал бы вам, повнимательней приглядитесь к пастве. Не к простонародью, а к вассальным дворянам и ленникам императора.

– Не знаю, что и сказать, – в некоторой растерянности размышлял хозяин дома. – Де Винье, Дю Парто, маркиз Гинкмар, граф Лашатр… Старый граф Гонзаго. Все уважаемые и почтенные люди.

– Не торопитесь, дорогой аббат. Ведь может потребоваться ваше личное ручательство за этих людей. Сами понимаете, когда жрицы примутся вырезать паршивых овец из стада…

На башне малый колокол ударил Декту. Словно выждав сигнала, Малиньи поднялся – допить, поставить бокал и уходить.

– Вы выбрали превосходное вино, – похвалил родственник родственника. – С удовольствием бы задержался у вас. Но… Как вы говорили… Дела!

– О розовой чуме… В Сване… Действительно опасность мора велика?

– Опасность более чем велика. Но это уже промысел небес и нам стоит лишь склониться и просить о милости. Проводите меня.

С последним глотком Малиньи, в моей голове проклюнула кой-какая идейка относительно заполучения мэтра Букке под свое право. Нет, есть во мне что-то от гения! Знать бы только что!

Я покинул наблюдательский пост и быстро направился к лестнице. Денег братства, несмотря на соблазн, не тронул и никуда больше не заглянул. Даже в баню, узнать как дела у злополучного массажиста.

Из подземелья выбрался без каких-либо особых трудностей и первое на что обратил внимание, отсутствие на месте моего передвижного средства, т. е. коня. Безызвестная сволочь бессовестно свела лошаденку в неизвестном направлении. С высоты ротонды я окинул окрестности орлиным взором жаждущего правосудия и возмездия. Увы, тщетно! Воспитанник графских конюшен сгинул безвозвратно.

Спустившись на землю с высот крыши, я, не канителясь, вряд ли тут практиковали частный извоз, зарядил пешадрала в сторону деревни, где в шинке меня поджидали малопьющий капитан и без меры хлещущий ландштурм.

Достиг я деревенской распивочной к третьему часу Декты. Причем довлеющим над всеми остальными желаниями во мне рычало одно, желание выпить и подраться. Только так! Запрокинуть двухпинтовую чеплагу в кишки и съездить кому-нибудь в репу, да так что б сопли из глаз и слюни из ушей…Или в обратном порядке. Увы! с тем и с другим пришлось повременить.

К своему удивлению, в шинке я обнаружил разгром, а вверенных воинских частях пораженческое настроение. Угрюмый и злой Лёфф стоял посреди заднего двора, обнажив меч. Мои браворебятушки жались к хлеву, а двое из пенсионной штурмовой бригады мило болтались на перекладине в петле.

– Проводите воспитательную работу с воинским контингентом? – задал я из-за спины вопрос Лёффу. Дубль-капитан нехотя оглянулся, затем повернулся, и лишь в последнюю очередь убрал оружие.

– Прикажите снять дураков. Меня они не слушают. Так перетрусили, что не соображают.

– В чем собственно соль событий? – уточнил я, не спеша отдавать какие-либо приказания.

– Им не понравился воинский вид вашей охраны, – закипал Лёфф. – Такие, мол, позорят империю и веру. Суки!

– Им это жрицам? – уточнил я, любуясь разгромом.

– Кому ж еще! Блядские бабы!

– Попридержите язык, Лёфф, – призвал я к самообладанию теряющего над собой контроль капитана. – Ваше трёкало вам не друг.

Во взгляде Лёффа вспыхнули злые огоньки. Тренированная рука кузнечиком скакнула на эфес меча.

– Кстати, где вы пропадали, пока ваших бравых венчали с пенькой? Небось, тискали хозяйскую дочку? Ай, яй, яй! – подначил я дубль-капитана и, желая показать, что плевать хотел на его бойцовскую хватку, повернулся к нему спиной. – Собирайтесь, мы едем в аббатство. И подайте мне другого коня.

– Не наговорились с преподобным Тримом, – процедил Лёфф, давясь собственной злостью.

– С чего вы взяли, что я с ним разговаривал, – приостановился я. И, изобразив позой нечто, среднее между памятником Пушкину и Ленину разъяснил бестолковому вояке. – Я, дорогой капитан, искал способ заполучить нашего драгоценного мэтра Букке.

– Нашли?

– А то! – нагло и самоуверенно подтвердил я.

За разговором как-то забылось, что я хотел поесть-попить. Когда сел на лошадь, заказывать ланч было поздно. Выручил меня босоногий пацан, тащивший мимо целый чан вареной кукурузы.

– Эй, дружище, – позвал я его, – поди, сюда!

Мальчишка, оробев, остановился. Ему явно хотелось дать деру, но куда убежишь с такой бадьей.

– Не боись, ни кто тебя не обидит, – пообещал я ему неприкосновенность личности.

Пацан, заплетая ногу за ногу подошел. Свесившись с седла, я сунул руку в чан и выхватил теплый початок.

– Солили? – спросил я, рассматривая на кукурузине ряды желтых крупных зерен.

– Угу, – еле слышно ответил мальчишка, опуская чан на землю. Маленький хитрюга вовсе не был настроен угощать меня вторично.

Я куснул мягкий бок початка. У Лёффа от удивления отвисла челюсть. А глаза стали если не по семь копеек, то по шесть точно.

– Сойдет! – признал я годным к употреблению продукт и приказал капитану. – Дайте хлопцу монетку.

Кавалькадой выехали за околицу. Хотя определение "кавалькада" наверное, не слишком подходила нашему отряду. Скорее табор. Ландштурм галдел и, торопясь допивал прихваченное из шинка. Кто-то попытался затянуть походную, да позабыв слова, горланил только первую строку.

Герб его – пи…да с пробором…[49]49
  На самом деле это начало второго четверостишия.


[Закрыть]

Обглодав кукурузу и швырнув пустым початком в лежащую в теньке дворнягу, я завел разговор с всё еще злым Лёффом.

– Живо они оправились от потерь.

– А вы хотели, что бы они умывались слезами и давились рыданиями? – не особо вежливо ответил дубль-капитан.

– Нет, но минута молчания, скорбные суровые лица, выражающие готовность продолжать начатое дело были бы уместнее.

– Они и продолжают.

Позади, судя по грохоту железа, ратник выпал из седла.

– Отряд тает на глазах, Лёфф. С чем мы предстанем перед аббатом?

– Собираетесь штурмовать монастырь?

– А что есть желание? – зудил я дубль-капитана из чистого пижонства. – Признайтесь Лёфф, совсем неплохо в дыму и копоти въехать в поверженную крепость, рассечь мечом вражеский стяг, бросить на колени сдавшегося противника и с высоты седла обозреть картину триумфа. А? Как оно?

– Неплохо, – согласился Лёфф, – Если в распоряжении достаточное количество солдат, и вы находитесь где-нибудь в Малагаре. В данных обстоятельствах…

– В данных обстоятельствах приходится рассчитывать на силу ума, а не оружия. Поэтому наших героев мы оставим за ближайшими кустами и смиренно попросимся впустить нас. Вы слышали выражение… Э… Волк в овечьей шкуре. Так вот мы и будем этими самыми волками, которые в нужный момент преобразятся, вцепятся противнику в горло и сожрут его желчную печень. Условно говоря, конечно. Думаю, мы без труда заполучим лекаришку.

– Не знаю, что вы затеяли, но ваш отец Его Сиятельство граф Гонзаго, несмотря на свое влияние в обществе так и не уговорил лекаря приехать в Капагон.

– Наш отец уповал на старорежимные понятия дедов. Попроси и благородному человеку не откажут. Чепуха! В нашем случае разумней опираться на простейшую логику вещей, которая подсказывает, получить мэтра реально можно попросив аббата похлопотать за нас перед мэтром Букке, а мэтру Буке напомнить, негоже отказывать аббату, когда его просим мы!

– Будете шантажировать аббата? Чем? – не поверил услышанному Лёфф.

– Святых на белом свете не так много. Вы знаете хоть одного? Видели воочию? То-то, капитан. И я не видел. Главное правильно взяться за дело и знать, где копнуть. Как говорят лектуровские золотари чего-чего, а дерьма хватает во всех.

Так в легком непринужденном трёпе мы добрались до ворот монастыря.

– Рассредоточиться, – скомандовал я едва держащимся в седлах гвардейцам. – Занять круговую оборону. Всех впускать и некого не выпускать. Без команды штурм не начинать, – и из мелкой пакостности, предупредил. – При появлении жриц прятаться по оврагам.

Отворили нам не сразу. Долго разглядывали сквозь зарешеченное оконце, еще дольше брякали засовами и запорами. Когда же заветная дверь распахнулась, я недружелюбно хмыкнул. Кто не спрятался, я не виноват!

Как я отмечал, снаружи монастырь выглядел как образцовая старая крепость. Серьезно выглядел. А вот внутри подкачал. Так обычно обустраивают товарные станции и большие склады. Места вроде много, а все лежит какими-то горками и кучками. Снуют монахи по делу и без дела, таскают что-то из угла в угол. Словом полная дезорганизация.

С жары монастырского двора, привратник милостиво провел нас в прохладу полуподвала. Переспросив на тысячный раз, кто мы и зачем явились, воробьиным скоком, отправился докладывать аббату.

– Передайте Его Преподобию, граф Лехандро Гонзаго желает аудиенции, – попросил я пародию на Святого Петра, но был уверен, просьбу он пропустил мимо ушей.

– С Тримом трудно договорится, – во второй раз предупредил меня Лёфф. Капитан остыл от гнева и теперь представлял собой образцового военного, готового защищать интересы нанимателя.

– Не каркайте, Лёфф, – жестко оборвал я ничего не смыслящего в интригах провожатого. – Стойте позади меня и все. Мне нужен мэтр Букке, и я его получу.

Мариновать по монастырским углам нас бросили не скоро. Завели в полупустую пристройку к старой часовне и велели ждать, затем вытеснили в трапезную, отведать монашеской скромной пищи: просяной постной каши и вина испорченного водой. От туда перегнали в канцелярию, где горбатые от безвременного корпения писцы буквально тонули в кипах бумаг и уж потом в приемную к Его Преосвященству, заставленную витринами с засушенными жуками, бабочками и гербариями. Когда к нам вышел кисломордый аббат, от злости я готов был придушить сукиного попа.

– Мне передали, вы сеньор Гонзаго, просите аудиенции, – он был так же не весел, как и при прощании с Малиньи. Чело настоятеля морщинили грустные размышления. – Чем могу быть полезен?

– Ваше Преподобие, – с официальной сухостью начал я. – Нам необходимо побеседовать, дабы решить одну маленькую проблему.

– Какую именно? – немного оживился аббат.

– Мне нужен мэтр Букке, – заявил я.

Аббат рассеяно пожал плечами в знак того, что не совсем понимает о ком идет речь.

– Собственно…, – фраза оборвалась в подтверждение жесту. Понятия не имеет о чем речь. Святая простота!

– Мэтр Букке, столичный медик, – предельно вежливо повторил я.

– Если это тот сеньор… – наконец-то начал вспоминать преподобный Трим.

– Это тот сеньор, – как можно корректнее перебил я аббата. – И я хотел бы его видеть.

– Боюсь, ваша встреча не может состояться.

– По причине?

– Он занемог, – в глазах аббата читалось желание поскорее отделаться от меня.

– Какая же зараза свалила этого толстомясого командора клизм? – спросил я наивного аббата, готовясь в вести в действие свой Плано Грандиозо!

– Недуг его не физического свойства, а духовного. Он крайне нуждается в заботе братьев и моем личном наблюдении.

– Не потому ли ему для лечения прописали ознакомиться с трудами Тита Железного Бастарда? И как общеукрепляющее Ангория Святотатца? Кстати кто у вас составляет такие оригинальные рецептуры? – начал я наступление на монастырского предводителя.

Глаза у аббата стали большие-большие как у Мальвины и глупые-глупые как у коровы. А уж лицо?!! Краше в гроб кладут. Даже Лёфф увидел перемены в преподобном. Дыхание капитана засбоило.

– В таком ответственном деле как лечение сеньора Букке следовало бы созвать консилиум с участием жриц Великой Кабиры. Кто-кто, а они понимают толк в душевных расстройствах.

При упоминании о жрицах аббату стало тошнее, чем солдату-поноснику на генеральском смотре.

– Хоть мой опыт врачевания и не велик, – продолжал я, – присоветую прикладывать к вискам больного медные монеты. Оболы варваров подойдут. Медь способствует выведению дурной энергетики. Но… обращаю ваше внимание, для большего успеха необходимо на лоб приложить динар, большую монету с изображением змеи и минарета. Какой стороной не имеет значения.

Туту! Туту! Трубят фанфары! Хвала бойцам невидимого фронта. Задвинутая туфта пролезла на ура!

И не откладывая в долгий ящик ниже пояса, ниже пояса, чтоб знал кто такой кабальеро граф Лех Гонзаго, он же князь Вирхофф из Гюнца.

– Думаю, в вашей коллекции монет такая отыщется… если хорошенько поискать. Скажем подарок от Лисии де Брогк или самого де Брогка!

Наполеон, проигравший Ватерлоо выглядел повеселей разбитого в пух и прах аббата. Не попрощавшись, преподобный Трим энергично развернулся и покинул зал. Дверь за ним бухнула так, что серебро запрыгало по полкам.

– Кажется, аудиенция закончена, – вкрадчиво произнес Лёфф.

– Вам не правильно кажется, – заверил я капитана. Вскоре к нам спустился сеньор Букке. Один. Без всякого сопровождения.

– Чем могу служить? – поинтересовался он.

– Собирайтесь, вас ждет граф Гонзаго, – рявкнул я. – И только посмейте заикнуться, что еще не начитались крамолы. Я вас живо сдам жрицам вместе с аббатом, в обмен на сувениры из ваших голов.

Букке попробовал возразить.

– Передайте Его Сиятельству, я прекратил врачебную практику.

Ну, уж этого недоноска я выслушивать не стал.

– У вас мэтр есть пара минут, на сборы. Если я успею выйти за стены монастыря без вас, то можете начинать исповедоваться. Не знаю как преподобному Триму, он все-таки священник, но вам жрицы вряд ли спустят чтение Ангория Святотатца.

Букке пропал так же быстро, как и аббат, но вернулся моментально и экипированным в дорогу.

– Великое дело протекция! – снисходительно похлопал я по плечу Лёффа. Дубль-капитан стерпел фамильярность.

На обратном пути вновь остановились в Ассале. Отдохнуть самим, дать роздых лошадям, собрать по углам и закоулкам брошенный в спешке ландштурм. И пока Лёфф бил морды дезертирам по пьянству, я приглядывал за мэтром Букке. Очень уж он не хотел с нами ехать.

По прибытии в Капагон, мне только и позволили стряхнуть пыль с сапог, тяпнуть яблочной шипучки, да выслушать краткую справку о состоянии больного. Со слов Сильвера в мое отсутствие оно несколько улучшилось.

– Уже что то, – облегченно вздохнул я. Гонец по поручениям одно, а тамада на похоронах другое. – Как мое семейство? – проявил я законный интерес о прибывших со мной.

– Милостью Троицы все благополучны, – доложил Сильвер. – Ждали вашего возвращения.

– То-то заждались, – согласился я с дворецким, представляя, как мне будут рады. Как птичий двор гадкому утенку.

– Его Сиятельство желает вас видеть, – напомнил Сильвер. Пришла пора предстать перед очами угасающего от хворей родителя. Выполнить сыновний долг.

– А что тетка? – на всякий случай спросил я у слуги. С тетками у меня с детства проблемные отношения. Моя вот была майором милиции и следователем по особо тяжким. Гонзаговская могла оказаться из той же породы. Следопытов и всезнаек.

– Сеньора Меллиса, отдыхает. Она провела у постели Его Сиятельство в молитвах все время вашего отсутствия.

Хорошо не в постели, – схамил по обыкновению я. Что поделаешь, в моей тонкой натуре иной раз бомж и хам одолевал героя и кавалера.

Меня опять повели музейными тропами. Через коллекцию шпалер и картин в собрание скульптур и бюстов, коридором на лестницу сфинксов и на галерею атлантов и кариатид, марш-броском сквозь оружейную в зал Боевой Славы – штандартов и знамен хватило бы на средней численности армию. Оттуда влево-влево и в коридор. А там миновав с десяток дверей до часового у дубовых створин с ручками в виде играющих ласок.

Дворецкий предупредительно постучал и, дождавшись разрешительного звонка в колокольчик, приоткрыл передо мной половинку двери.

– Прошу, сеньор Лехандро, – подтолкнул он меня под локоть.

Я, помявшись, шагнул внутрь покоев. Пурпурный атлас обивки стен, дымчатой прозрачности портьеры на стрельчатых окнах с витражами, шкафы с тонким хрусталем, книгами и непонятными диковинами, на полу ковер в тон стен: серебристые розы на пурпуре…

Умирающий, никого другого в комнате не было, встречал меня стоя и опершись на боевой меч. Попался, который кусался!

Позади тихо клацнув, закрылась дверь. Я застыл, соображая как поступить.

– Без глупостей! – скомандовал Гонзаго-старший. Слух неприятно обжег властный холод трескучего голоса.

Я понимающе чуть склонился. Как скажите!

Гонзаго, а признать его было не мудрено, я – только лет на сорок старше, внимательно оглядел меня с ног до головы. Не удовлетворившись, без опаски, подошел поближе. Не знаю, чего он больше искал сходства или различия, но закончив рассматривать, спросил.

– Где она тебя отыскала?

Как я догадался, старый граф имел в виду сеньору Эберж.

– Долгая история, – уклонился я от ответа. Геройское прошлое претило колоться сразу и навзрыд. Поди, не первый раз хвост прищемляли.

– Торопишься? – у Гонзаго дернулась щека.

Нервишки то похуже моих! Однако явной угрозы в его словах не слышалось. Возможно, я просто оглох от треволнений.

– Как, на счет, промочить горло?

Мне хватило наглости ткнуть пальцем в сторону поставца с серебряной посудой и хрустальным узкогорлым графином.

Гонзаго дозволяя попользоваться баром, кивнул седой головой. Я подошел к поставцу и, не жадничая, налил в бокал медовой густоты вина. Выпил и, поразмыслив, угостил себя второй порцией. После чего вернулся на прежнее место.

– Князь Лех фон Вирхофф. Из Гюнца. Пребываю в империи с частным визитом. Следовал в Ожен с поручением, – отрекомендовался я и посчитал нужным пояснить. – Сеньора Эберж, как и все прочие пребывает в неведенье относительно меня.