Текст книги "Камень, брошенный богом"

Автор книги: Игорь Федорцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Притулив седалище к перильцам ограждения, я не отвечал, наслаждаясь птичьими голосами, зудением летающих вокруг букашек, пряным ароматом трав, к которому примешивались нежнейшие флюиды благородного муската.

– Вирхофф! – призвал идальго меня к ответу.

Я ответил.

– За штандарты Гонзаго не будет драться ни один из списка, даже если я стану на колени и попрошу прощения. Но я не стану и просить нечего не буду. Просящий получает только то, что дадут, – я глотнул для облегчения души и продолжил. – Потому предложу им службу в обмен… на то, что предложу.

Глубоко и сладко вздохнул. Сижу, потягиваю винишко, мух отгоняю, да еще кривляю из себя топ-менеджера.

– Маршалси, – со спокойствием удава, объяснил я переживающему за порученное дело идальго. – Вам нужны копейщики? Я не волшебник и не могу из подвальных крыс наколдовать роту бравых вояк в амуниции и с горячим желанием подраться. Мы оба подцепили бредовую идейку. С той лишь разницей, что за отсутствием видимых перспектив ты готов от идеи отказаться, а я все-таки попробую организовать из проштрафившихся холопов заградительный штрафной батальон. Возможно, подчеркиваю, возможно, у нас будет полсотни копейщиков, возможно двадцать или не одного. Все зависит, захотят ли они заглотить то, что я им положу в рот. Одним словом…

Я протянул пустой бокал Маршалси.

– Либо ходишь удалой, либо в яме под горой, – закончил он и разлил по бокалам остатки вина. Мы дружно и красиво выпили. Бывает парное катание, а у нас парное выпивание с исполнением тройного королевского глыка.

– Что ж, сеньор лейтенант, – поднялся я, прерывая пикник, – пойдем собирать бойцов под наши стяги.

Аллея вела через парк. Мимо фонтанчиков в окружении цветников; мимо фазаньей лужайки; по аллее гранитных воинов и аллеи мраморных дев; мимо пруда с золотыми зеркальными карпами; мимо посадок какой-то гадости пахнувшей, что пролитая цистерна французских духов; мимо паркового караула тянувшегося в стойке смирно и от того еще больше шатающегося от выпитого вина; мимо копошащегося на клумбе садовника, и его молоденькой дочки, вызывающе согнувшейся над кустом роз; мимо павильона Флейт в коем уединилась влюбленная парочка слуг, где она играла, но отнюдь не на флейте, а он млел, но отнюдь не от музыки; мимо парковой сторожки, рядом с которой, в песке, возилась веселая конопатая ребятня. Мы поднялись по лестнице, уставленной по бокам скульптурами страхолюдной нечисти, и прошли задним двориком за чудо-часовенкой. Через узкую калитку попали на площадь с еле живым фонтаном, чей струй мотался и прерывался, что напор у столетнего дедули. Прямо за фонтаном, к стене замка приткнулось здание казарм, столь же могучее и древнее, как и стена. На плацу, под конвоем рейтар с обнаженными клинками, в колонну по трое, для компактности, выстроились сидельцы пенитенциария Эль Гураба. Перед строем в сопровождении сержанта быстро прохаживался викарий, отдавая последние наставления. Заключенные слушали его в пол уха и переговаривались друг с другом. На чумазых лицах нельзя было прочесть иных чувств, кроме злой обреченности. Чуть в сторонке, с пухлой папкой подмышкой, испуганно мялся сеньор Трейчке, непонимающе крутил головой, не зная к кому, обратится с вопросом, зачем он здесь.

Мое появление вызвало недобрый гул в среде оборванцев. В задних рядах выкрикнули грубость, кто-то смачно сплюнул, но передняя линия ничего такого себе не позволила. Рейтары с бесстрастными харями сфинксов не собирались церемониться и запросто могли полоснуть железом. Я подошел к строю. Гул в рядах утих.

– Сеньор викарий подал мне прошение на ваше помилование, – начал я вступительное слово. – Мы обсудили и отобрали достойных, ради кого стоит убивать мое драгоценное время. – Я махнул Трейчке подойти. – Списки!!!

Клерк трясущимися руками подал мне бумаги и поспешил отступить подальше. Его благородный нос оскорбляли вонь, идущая от заключенных, не знавших воды и мочалки с эпохи динозавров. Для значимости я еще разик пробежал список. Викарий дописал пару фамилий, посчитав его не достаточно полным.

– Предположим, я сейчас всех скопом отпущу. (В рядах оживление и нарастание гула.) Я сказал, предположим! (Гул добавил децибел, в основном из-за возросшего излияния отрицательных эмоций) Дальше что? Вернетесь к близким, у кого они есть. На землю, у кого она не конфискована. Займетесь честным трудом, если будет к чему приложить руки.

– На кой хер вытащил тогда из подвала? Речи послушать? – зло буркнул, стоявший левея меня худощавый оборванец.

– Кто это? – ткнул я пальцам в говорливого.

– Иерг Гуг, – ответил викарий. Я помнил, имя заключенного стояло первым в списке на амнистию.

– На такой, pojillero[53]53
  Исп. дрочила


[Закрыть] Иерг Гуг, – не постеснялся я крестьянского сленга, – что бы предложить тебе, двойной земельный надел в пойме Мут, либо Озерном крае, либо по берегам Лаи и Рин, по твоему выбору. Освобождение от налогов на год и последующий год на треть. Беспошлинную продажу произведенного товара на ярмарках в пределах Эль Гураба и половину пошлины за пределами манора. Обучение детей, если имеются, за счет твоего сюзерена, то есть меня, в школе, под патронажем сеньора викария.

Гул в одночасье смолк. Было слышно, как на флагштоке трепыхнулось знамя, третьей рейтарской роты, охранявшей стены замка.

– А взамен? – спросил стоящий сразу за Гугом, босяк, худой, что обглоданный зайцами осиновый прут.

– Что взамен? – повторил за ним Гуг, находившийся в прострации от сделанного ему предложения.

– Взамен, – пояснил я тощему и Гугу, повышая голос, – отслужите копейщиками ровно три дня.

– Три дня? – зачарованно переспросил Гуг.

– Видать припекло, коли обещаниями сыпет чисто мельница муку, – толкнул его в бок тощий. – Все одно обманет.

– Припекло, припекло, – не стал скрывать я. Не дураки – сообразят. – Вот и возьмите свой интерес!

– Три дня? – ждал от меня ответа Гуг.

– Если больше, умножаем обещанное на два.

– Обманет! – выкрикнули из-за спины Гуга. – Ему не впервой.

Дискутировать с толпой пустой номер. Будь ты Шаляпин, пять десятков глоток не переорешь, и трижды Цицерон не переспоришь. Я повернулся к клерку:

– Сеньор Трейчке. Оформите сказанное мною в документы и отдайте, сеньору викарию. Да и добавьте. В случае гибели кормильца, вышеуказанные льготы пожизненно получит его семья и дополнительно к тому сто реалов подъемных. Сержант, подержите их с часик, пока успокоятся и гоните в шею. Тех, кто согласится, начинайте экипировать и по возможности учить. Маршалси попрошу вас задержаться здесь на случай непредвиденных обстоятельств. И разыщите среди этой абордажной команды неудачников некоего Доэля. Он свободен прямо сию минуту.

– Ведь обманешь же, – не унимался Гуг, кипя от досады и нежелания купиться на пустые посулы.

Я удостоил его ответом.

– Что хотел, сказал. Остальные вопросы к сеньору викарию. Он проследит, что бы с копейщиками рассчитались надлежащим образом. Кто не согласится – скатертью дорога.

Развернувшись, я удалился, оставив гудящий, как растревоженный улей, строй наедине со своими сомнениями. Уединившись в библиотеке, маялся в кресле в ожидании исхода вербовки. Загадывать не загадывал, планов громадье не строил, даже не пил, так… крутил головой, нет-нет отвлекаясь на бесстыжий письменный прибор. Нимфы выглядели потасканными и усталыми, а у фавнов явно было не в порядке с потенцией.

Притащился Амадеус, с мандолиной под мышкой и бутылкой вина в руке.

– Вот это прогулочка, получилась, скажу я вам! – без вступления, с порога выпалил бард, норовя, приложится к бутылке.

– Поставь! – приказал я недовольно. Выслушать – согласен, но смотреть, как сопляк пьет, остатки совести не позволяют.

Амадеус без пререканий отставил бутылку. Для него она пока не представляла обязательного атрибута разговора.

– Я уже две баллады написал и на парочку есть неплохие заготовки.

– Заготовки! Это что тебе дрова? Наброски, сеньор бард! Наброски!

– Пускай наброски. За то, какие! Эх, жалко не поучаствую в ежегодном турнире бардов в Нихаре. Заработал бы стипендию Школы. А может, удостоился бы степени лиценциата[54]54
  Степень предшествующая докторской.


[Закрыть] поэзии.

– Станешь. В твои-то годы переживать о недостижимом! Весь мир к твоим услугам!

– Давайте я вам спою, – предложил Амадеус, ловко пробежав по струнам пальцами. – По дороге, ведущей в злые края…

– Подожди, подожди! – прервал я певуна. Только песен мне сейчас и не хватало! – Соберемся за трапезой, там и блеснешь пением. Сеньора Валери большая любительница поэзии.

– Эта же батальная баллада? – возразил Амадеус. Парень здраво не доверял женскому вкусу в вопросе геройства.

– А что в батальной можно рифмовать палка-собака? Главное стройность слова и чувства. Чувства даже главней, – пудрил я мозги пииту, только бы не стать жертвой его талантов. – Сфальшивишь, пиши пропало. И труд и старания. Теперь иди, готовься… Мне тут нужно кое-что обмозговать.

Отделавшись от Амадеуса, опять посвятил себя ничегонеделанью. Однако в моем распоряжении оказалась оставленная бардом бутылка, чем я не преминул воспользоваться. Ничегонеделанье стало протекать гораздо приятней. Легкий виноградный градус отогнал нудящую маяту на задворки души? И не беспокоили меня ни удачливый исход компании против сеньора Берга, замечательного соседа и хлебосола, ни результат вербовки зеков в копейщики. Да что там! Плевать я хотел на Берга и на тюремную команду.

Бутылка закончилась, исполнив свой священный донорский долг. Развалясь в кресле, наблюдал за слугами поочередно заглядывавших в библиотеку, не осмеливавшихся пригласить грозного господина трапезовать. А трапезовать я бы не отказался. В кишках разверзлась пустота размером в двухсотлитровую бочку.

В место приглашения пожрать, дождался Бону. Она буквально ворвалась ко мне. Лицо бледное, глаза горят, волосы выбились из прически, платье подобрано столь высоко, что видны золоченые туфельки из парчи. Не Бона, а девятый вал!

– Ты понимаешь, что натворил твой лейтенант?

– А что он натворил? – придурился я. Самая лучшая тактика в общении с гонзаговской любовницей сыграть дурака.

– Не прикидывайся идиотом! – рванулась Бона через стол, желая приласкать меня в ухо. – Хотя тебе и твоему лейтенанту и прикидываться нет необходимости! Вы и так полные идиоты!

– Ах, вы из-за Ганса! – "дошло" до меня. – Жаль! Очень жаль! Лейтенант поторопился. Вы не смогли попрощаться.

– Что ты несешь? – тянулась она к моему фейсу нежной ручкой.

– Ну как тебе объяснить, драгоценная моя? Есть вещи, которыми я предпочитаю пользоваться один. Из соображений гигиены.

– Тебя засадят в Хеймский замок, – кипела Бона, оставив затею войти в клинч. – Ты сгниешь раньше, чем тебе вынесут приговор!

– Постарайся быть рядом, – попросил я, давясь смехом. Такую чушь я не нес и в белой горячке. – Тогда нам не кто не помешает отдаваться друг другу все время и без остатка.

– И..ди..от! – по слогам произнесла Бона, закончив беседу.

– Еще увидимся, любовь моя, – крикнул я ей в след, помахав ручкой. По законам сцены требовалось всплакнуть. Хорошо, что герои не плачут.

После таких острых дебатов, чувствуешь тишину всей кожей. Как пловец воду. В которую всяк норовит всунуть кипятильник.

Рыкнув в коридоре и грохнув дверью, в библиотеку ввалился Маршалси.

– Ну, подсунул ты мне солдаперов! Думал, уморят. Они должно быть свои мозги в камерах забыли. Честное слово, с новобранцами сосунками легче, чем с этими… О! Винишко! Блаженная Сиси! Кстати! – Маршалси припал к горлышку. (Ха-ха! Три раза!) – Проклятье! Вылакал! В твоей библиотеке больше такой нет?

– Нет. У меня нет. Бард приволок!

– Амадеус?! – и хохотнул в прозрении, – Вот, паршивец! А я гадал, чего он там прячет в седельную сумку. В обозе хитрец стырил!

– В каком обозе? – навострил я слух, припомнив восхищение барда "прогулкой".

– А!.. Забыл рассказать, – признался Маршалси. Однако по виду и не скажешь, что собирался вспоминать в ближайшие лет двести. – Мы, под Эшби на бергеровский обоз наткнулись. Ничего путного конечно.

– Понятно! Подарки фронту, посылки бойцам, – поддержал я его рассказ, для более полного покаяния.

– Оружие, амуниция, жратва, прочие мелочи, – перечислил Маршалси трофеи. – Амадеус, думаю из сеньорского походного погребка, бутылку умыкнул. Гарантирую, все время под моим надзором, как цыпленок под крылом у квочки. Не пил ни разу.

– Скажите, пожалуйста! – удивился я заботливости наставника над учеником. – Больше ничего он не умыкнул из того что свалили у ворот?

– А больше чего? С оружием он не мастак. Одежка только на вырост. Жратва? Не голодает слава Троице, – перебирал варианты приложения бардовского шкодства идальго и не заметил, как проговорился. – С девками не особо…

– Маршалси! – призвал я лейтенанта к чистосердечному раскаянью. – Какие девки?

– Известно какие! Обоз, которые сопровождали. Фрейлины сеньоры Берг, – просветлил мою темность Маршалси.

– Маршалси! – потребовал я горькой правды войны.

– За кого ты нас принимаешь? – блюл честь мундира лейтенант.

– За солдат, – выказал я недоверие в чистоту помыслов и поступков, и оказался прав.

– Все по согласию, – раскололся Маршалси.

– Ага! Под расписку о женитьбе, – не поверил я в полюбовный мир, зная, из личного опыта, как добиваются взаимности и чему могут научить новобранца старослужащие. А научить могут, ох, много чему!!! – И на каких условиях они подписали капитуляцию? – продолжил я дознание.

– Говорю! По согласию, – упирался Маршалси. – Им предложили выбор. Благородные кабальеро или неблагородные лапотные ополченцы. Сеньориты выбрали кабальеро. Совсем как ты сегодня поступил с кандальниками. Или вам хлеба и вина или пинка и сума. Тридцать три человек набралось. Уже отправил их под надзором сержанта и полуроты рейтар маршем на исходную позицию. Гонца отрядил под Луибасс, предупредить, что мы готовы. – Идальго облегченно вздохнул и поболтал бутылку. Чуда не произошло. Посудина, как была пустой, так и осталась.

– Я собственно заглянул предупредить. Выезжаю следом за горе-полком. Оставляю под твою руку капрала Барроме и десяток рейтар.

– Почему без меня? – удивился я. – И что этот десяток будет делать? Караулить мой ночной горшок?

– Ты остаешься, потому как у тебя для подобных целей есть лейтенант. А опция остается для эскорта. Князю вообще-то положена полурота, но ты ведь теперь числишься в графах, достаточно и десятка.

– Ну, ты и язва! – расхохотался я лейтенантской подначке. – Раз такое дело, пойдем лучше пропустим по паре стаканчиков на дорожку, – и отобрал у идальго пустую бутылку.

– Отчего и не пропустить, – поддержал почин Маршалси.

Мы покинули библиотеку и направились прямиком на кухню, где на скоро, из "дула" бабахнули крепленой мадеры.

– Ладненько, получилась, – остался доволен прощальным залпом идальго, заев вино печеным яблочком.

– Вырвемся в Тиар, толи еще будет! – пообещал я Маршалси. В качестве закуски я выбрал персик. Ворсистый бок фрукта приятно шершавил язык.

– Я думал, ты забыл, – усмехнулся Маршалси, прицеливаясь ко второй бутылке.

– Война всего лишь развлечение, говорят в Гюнце, – задумчиво и назидательно произнес я, отчиняя "Гальдернскую пастушку", – а возложенные обязанности святой долг. – И приложился к горлышку.

– Святости в тебе, что в дворняге королевской крови, – не принял моего афоризма Маршалси и допил оставленную мной долю в бутылке. – Хорош, думаю. Путь долгий. Времени мало.

Идальго пожал мне руку и направился к черному ходу. В дверях попросил.

– Извинись за меня перед сеньорой Монной.

– Договорились, – махнул я ему.

Толкаться на кухне без особой нужды моему благородию не личило. Похапав с тарелки творожников, шугнув котейку с лежанки, хлопнул по сдобной корме повариху, я отправился на прежнее место ссылки, в библиотечное кресло. Но не тут то было! По дороге меня перехватил Арно и доложил, Мое Сиятельство ожидают к трапезе. Повздыхав и поматюкавшись, облегчая сердце, я бы предпочел отдельный столик, отправился осчастливить своим присутствием заждавшихся домочадцев.

Как в кино про крестного отца, близкие Гонзаговского семейства собрались за общим столом. Жена, родственница, любовница, маркиза из столицы, заполошный бард с мандолиной и парочка неприятно знакомых псов. Я прокрался мимо Душегуба и Людоеда и занял полагающее место во главе кампании. По правую руку согласно этикету хорошего дома оказались: Югоне в декольтированном робе; Амадеус юный и умытый; и Душегуб, положивший слюнявую морду на скатерть. По левую: в белом, что невеста, Валери; в прозрачных кружевах, Монна; Бона в синем бархате; и Людоед, в шерсти и блохах, тянущийся розовым языком к тарелке с поросенком в молочной подливке.

Пока я усаживался, тетушка Монна не сводила с меня вопрошающего взгляда. Её щеки попеременно краснели, розовели, покрывались болезненной бледностью, а в глазах то вспыхивали искорки негодования, то нежные огоньки печали и тоски.

– Сеньора Монна, – обратился я к томящейся неизвестностью матроне, – сеньор Маршалси просит извинить его за отсутствие. Обстановка потребовала срочно покинуть Эль Гураб.

Сеньора Монна молча кивнула, принимая извинения, и потянулась к плечистой бутыли "Альджернон Дук". На такой подвиг даже я бы не решился. В емкости не меньше полведра.

Замешкавшийся слуга, опередил тетушку, хотя подозреваю, она управилась и без него, и налил ей в кубок мистель[55]55
  Разновидность крепленого вина


[Закрыть]. Насколько можно судить по густоте цвета, жидкость содержала просто убийственный градус.

Я подал знак слугам накладывать присутствующим харч по тарелкам и наполнять бокалы и кубки славным вином. Конечно не таким славным как мистель "Альджернон Дук", а гораздо легче.

– Вы еще не покончили с вашим Бергом? – спросила меня между первым и вторым куском маркиза Де Лоак.

– Увы, недруги не всякий раз попадаются на дороге и позволяют себя убить, – бодрячком ответил я, наблюдая, как ловко сеньора выковыривает глаз из запеченной рыбины.

– Как вам это удалось? – любопытствовала Югоне, наколов рыбье око на зуб вилки.

– Стащить хваленный баттардо? – "не вник" в смысл вопроса я.

– Да нет же, – надула губки на мою непонятливость Югоне, – поразить Ренескюра.

– Если бы знал, милая маркиза, непременно стал давать платные уроки, – позволил я себе легкую пикировку. – Наверное, мою руку направило небесное проведение.

– Вы обманываете меня, граф, – рассмеялась Югоне.

До чего симпатично она выглядела! Зря я ей позволил покинуть меня, там на кордоне. Могло ведь что-нибудь и случиться. Чувствуете смысл последнего слова?!!

– Никогда не обманываю женщин, – заявил я со всей серьезность. – Но и правды не говорю.

Маркиза рассмеялась вновь, и её смех мне понравился.

Расслабившись за рюмкой и беседой, я удостоил вниманием сидящих слева. Супруга Гонзаго была непроницаема в чувствах и мыслях. Монна самозабвенно топила тоску в вине, Бона недобро косилась на меня, а Людоед многообещающе подмигивал желтым глазом.

Забудем прошлое! Брось свининки и я променяю подол этой курвы на шпоры твоих сапог! – сулился пес.

Что ж так дешево, – уничижил я "Иуду" в собачьей шкуре.

Не пожрешь пару деньков, скинешь себе цену, – оправдывал измену хвостатый ренегат.

Я перевел взгляд на маркизу. Не совсем конечно на нее. Декольте её темно-вишневого платья, в жемчужной вышивке порадовало глаз. Опережая аморальную мысль, сразу переключился на барда. Несчастный рифмоплет ничего не ел, не пил, сидел как на иголках, выжидая, когда ему позволят сразить нас вокалом и стихом.

– Амадеус, – обратился я к страдавшему песняру. – Будь любезен, исполни для наших прекрасных сеньор несколько своих сочинений.

Бард воспрянул, как богатырь от пригоршни живой водицы. Он отставил нетронутую тарелку подальше и отодвинулся от стола.

– Если будет дозволено, я исполню цикл баллад, посвященный нашему походу к Эшби и Луибассу, – начал с преамбулы служитель муз. – Исполняется впервые. Надеюсь на вашу снисходительность, сеньора Валери. Как мне отрекомендовал сеньор Вирх… граф, ваше мнение как доброй поклонницы поэзии мне важно услышать.

– Начинай, начинай, Амадеус, – поторопил я барда, избегая испытывающего взгляда Валери. Оно и понятно, откуда Гонзаго знать любит его жена поэзию или нет.

Бард запел. Про топот копыт, звон стали и женские глаза в слезах. От его музицирование сеньора Монна, кажется, абсолютно протрезвела. Когда дело дошло до тягот войны, ран и умирания, тетушкины глаза, само собой наполнились соленой влагой. Чудесные исцеления, возвращение и встречи вызвали у Монны легкое всхлипывание.

– Ваше исполнение весьма приятно, – скромно похвалила Валери, ждущего барда.

– Соглашусь с тобой, дорогая, – поддержала её Югоне. – Только, пожалуй, слишком много печали.

– Такова, правда, войны, – глубокомысленно заметил Амадеус, раскрасневшийся от счастья.

– По мне ничего особенного, – подвязалась к разговору Бона. Как же! Она не могла не добавить в бочку меда свой плевок дегтя. – Так поют на каждой ярмарке.

– Вы, сеньора Бона ничего не понимаете, – встала горой за поэта тетушка Монна. – Петь одно, а выражать чувства посредством музыки и слов совсем другое.

– О чем вы? Какие чувства, милейшая сеньора Монна, – зашипела рассерженной кошкой Бона. – Пусть он лучше споет, как они обошлись с обозом. С сеньоритами Лузой, Валидией и Кариной.

Откуда стерва все знает, – вспыхнул от злости я, – найду блядского стукача – вздерну!

– Кто эти сеньориты, – обратилась ко мне за разъяснениями Югоне.

– Сеньору Эберж интересуют нравы и быт походных маркитанток, – скривился я с брезгливой гримасой. Футы-нуты непотребство, какое. – Что я тебе говорил, – напомнил я барду свое предупреждение и поторопил, – Продолжай!

– Позвольте, я исполню еще несколько баллад, – дополнительно попросил разрешения у дам (вот бабский угодник!) Амадеус. – Исключительно лирических и посвященных особам имена, которых не имею права озвучить.

Я махнул рукой. Давай валяй!

Бард спел. Героиню первой баллады я узнал без труда. Моя сказка о Жанне Д" Арк начинала новую жизнь. Вторая повествовала о прекрасной молочнице, отравившей из ревности возлюбленного молочным пудингом. Третья рассказывала об уродливой тюремщице, позволившей невольнику бежать, в обмен на ласки.

– Женщина воительница? Нонсенс! – категорично заявила Бона. – У нас этим занимаются жрицы Святой Кабиры, но не благородные сеньориты.

Маркиза так же высказала сомнения по поводу последней баллады.

– Признайтесь, милый Амадеус вы придумали сюжет.

Амадеус, раскрасневшийся от волнений, ждал приговора Валери.

– Право я не знаю, – боролась с собой супруга Гонзаго. Ей не хотелось огорчать барда, и в то же время она не особо верила в правдивость историй[56]56
  Напомним, что поэзия в Геттере не допускала басен. Так, пару строк для красного словца.


[Закрыть].

– Смею заверить, моя фантазия при написании баллад была скромна, – оправдывался Амадеус, не ожидавший единодушного недоверия своих слушательниц.

Знай, перед кем мечешь бисер, сынок! – втихую посмеивался я.

Бард раскраснелся и, по-моему, был близок к апоплексическому удару. Пришлось заступиться за несчастного стихослагателя.

– Выдумки в балладах меньше чем думается. Неужели никто из вас не помнит о дуэли графини Морсетт и барона Дави. Смелая сеньора сама вызвалась защищать свою честь, не позволив заступиться за себя даже мужу. Чем не прецедент? Воспев доблесть воительницы, бард умолчал о её трагической гибели. Во второй, выдам секрет, возлюбленный молочницы, остался жив, и попросту покинул свою опасную пассию. В третьей, тюремщица была не столь безобразна, и бедняга пошел на жертву не ради получения свободы, (здесь я счел за благо красиво соврать) а ради истинной любви. В остальном, наш достопочтенный сторонник Ал Сеговия, не отступил от истины не на шаг.

Пока я говорил женский коллектив нашего фуршета, буквально подверг меня пытками с пристрастием. Во мне? С чего бы такое? признали первоисточник бардовского творчества.

Так значит, ты волочился за всеми юбками подряд, – впилась в меня взглядом Бона.

Вам мужикам только такие и потребны, чтоб железом махали, – осудила Монна.

Что там было у вас с молочницей, а сеньор граф? – пыталась дознать маркиза.

Смеешь ли ты говорить об истинной любви? – вопрошала Валери.

Ну, так что с поросенком? – не отставал Людоед.

Кончай шашни, жрать охота! Кинь мясца, человече! – поддержал товарища по псарне Душегуб.

Каким бы вы не являлись правдолюбцем, никогда не спорьте с женщинами и не давайте втянуть себя в такой спор. Результат будет обратный ожидаемому. Сдайтесь, смените тему, в крайнем случае, удивите чем-нибудь их – станет дешевле. Не ведаю, что за шальная мысль стрельнула мне под темя, поступить именно таким образом, но я решил удивить представительниц слабой половины человечества. И не так себе, а на повал!

– Одолжи мне инструмент Амадеус. Видишь, все тебя ругают. Может, меня похвалят.

Бард в недоумении принес мне брынькалку. Я перестроил её под шестиструнную гитару, для пробы взял пару веселых аккордов и, глотнув винца для смазки горла, запел. С чувством, с толком, с расстановкой!

 
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
Королева играла – в башне замка – Шопена,
И, внимая Шопена, полюбил ее паж…*
 

– Вы некогда не говорили, что умеете играть, – едва я закончил пение, воскликнул уязвленный в самое сердце бард.

– Ты некогда и не спрашивал.

– Граф, я в вас влюблена! – восхитилась моим пением маркиза.

– Принимаю, – состроил я глазки гостье. – Я самый граф из всех ваших знакомых графов. Поэтому что бы поддержать репутацию…

Я глянул на левый фланг. Мой комментарий к тюремному романсу никак не шел у Валери из головы. Тетушка Монна внемлила мне, оторвавшись от бокала. Бона раскаляясь, буравила не ласковым взглядом. Людоед был близок к голодному обмороку. Когда кормить будешь!

 
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живешь в заповедном и диком лесу,
Откуда уйти невозможно…
 

Валери замерла.

Что ж ты такая несчастливая, голубушка моя?

 
Пусть черемухи сохнут в тоске на ветру,
И скорбя, опадают сирени —
Все равно я отсюда тебя заберу
Во дворец, где играют свирели…
 

В глубине грустных глаз графини Гонзаго дрогнул блеклый свет. Будто трепещущий огонек свечи пробился из-за морозных узоров стекла. Я, было, вспомнил Катюшку, но горечь времени разъела до неузнаваемости некогда любимый облик.

 
Твой край заповедный на тысячи лет
Укрыт от меня и от света,
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес неизведанный этот!
 

Сеньора Валери нервно огляделась, толи проверяя для кого я пою, толи из опасения выдать треволнения. А действительно для чего и для кого я пел? Для тетушки? Неааа! Для Боны? Ей мои песни, что мертвому щекотка. Для Югоне? Маркизу за душу не ущипнешь, лучше за ягодицу – быстрее поймет. Для Валери? С чего вдруг?

 
Пусть я многим пришелся не ко двору,
Пусть мир весь со мной нынче в ссоре[57]57
  Выделенные в стихотворении строки изменены умышленно. Настоящий текст, где упоминается утро, и луна не был бы понят слушателями. Признаю за собой акт вандализма и святотатства.


[Закрыть], —
Все равно я отсюда тебя заберу
В светлый терем с балконом на море…
 

Неожиданно наши с Валери взгляды встретились, и я постарался не отвести свой. Может я обманывал себя, может, обманывал её, но почему-то мне хотелось, что бы эта женщина с сердцем, замерзшим в сосульку от обид и предательств, ощутила себя любимой. А может это я хотел ощутить себя любимым… Хоть разок! Хоть маломальский разик!

 
В какой день декады, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно…
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно…
 

Валери потянулась к кубку и чуть пригубила вина. В моей памяти её действие вызвало не то мираж, не то призрак, не то еще какую то чертовщину…

Глядя на меня сверху, ОНА медленно льет на себя вино из длинного хрустального бокала… Розовая влага тонкой струйкой стекаем между двух упругих грудей, дальше в низ, по животу, туда, где слились наши тела… Вино кончается и бокал летит в стену, разлетаясь в звездную пыль… Она не знает о звездах!.. Ни чего не знает о звездах!!! Их попросту нет в этом скупом и щедром мире… Её лицо приближается… Целую подбородок, губы, нос, переносицу, горячий лоб, спрятанную под волосами татуировку змеиного глаза… Жрица!!!

Сердце давануло огненный ком крови, погнав его по артериям и венам, во все закоулки моего существа… Я хочу вспомнить и не помню!..Не помню!..Не помню!!!

 
Украду, если кража тебе по душе, —
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!*
 

Баллада закончилась. Я спел на все восемнадцать Оскаров американской академии. Я спел на все гремми, глобусы и пальмовые ветви мира. И не получил не чего. Даже имени…

…На пол упало блюдо и вилка, разбив мою хрустальную грезу в прах… Бона поднялась с места, словно её подкинула пружина.

– Я уезжаю, – выкрикнула она, заглушив последний аккорд из-под моих пальцев.

Молчу, пытаясь собрать осколки памяти воедино. Мне так хотелось помнить!!!

– Я уезжаю! – повторила Бона.

Вот привязалась! Да купи ты себе плацкарт хоть в преисподнюю!

– Не забудь покормить Людоеда. Собачка мается, – попросил я в ответ, пропустив угрозу мимо ушей.

Блюдо с поросятиной полетело на пол.

– Я уезжаю! Не вздумай посылать за мной! – рычала Бона. – Повешу посыльного на первом же дереве! И сам не вздумай увязаться! Надо было скормить тебя лектуровскому альгвасилу! – Она выскочила из-за стола и понеслась к дверям. – Людоед! Душегуб! За мной!

Людоед, занятый пожиранием поросятины и ухом не повел на её речь. Душегуб грозно гавкну, но не ей, а мне.

Подзадорь её чем-нибудь! Пусть кинет и для меня! Фазанчика под грибками!

– Сам возьми, – рявкнул я собаке.

Из всех присутствующих мои слова понял только пес, не замедливший перемахнуть через стол, слопатив фазана.

– Сеньора Эберж, вы можете воспользоваться моей каретой, – позволил я покидающей меня любовнице. А ведь совсем не так давно хотел видеть её коленки в белых чулках у себя на плечах. Что ж не все хотелки сбываются.

– Катайся на ней сам, – огрызнулась Бона, сильным толчком распахнув двери в оранжерею. Беглянка буквально налетела на серьезного господина в черной коже, смуглого как узбек, и вооруженного что пехотная бригада ландскнехтов.

– Сеньора! – учтиво посторонился он, уступая Боне дорогу.

– Благодарю! – на бегу ответила разжалованная фаворитка и помчалась дальше.

– Подь сюда дружек, – поманил я пальцем слугу, державшим серебряное блюдо, заваленное фруктами. – Поставь тяжесть и проследи, сеньора Бона не должна заходить ни в библиотеку, ни в оружейную, ни куда-нибудь еще, кроме своих комнат.

Слуга исчез, будто устроил с Эберж гонки с препятствиями.

Человек в черной коже без доклада вошел в столовую и четким шагом солдата направился ко мне. Не доходя положенных пяти шагов, снял шляпу и представился.

– Ингвар фон Гартман. Гонец Его Сиятельства графа Гонзаго с поручением.

Не знаю, показалось или со мной сыграло шутку мое богатое прошлое, но от гостя за версту расходились флюиды опасности. Не обычный скороход, а посыльный от матушки Смерти принес мне заказное уведомление.