Текст книги "Государство Катар. Отражения во времени"

Автор книги: Игорь Сенченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Лучшим парусником для жемчужной ловли арабы Прибрежной Аравии называли быстроходную и маневренную самбуку. Суда для катарцев, в том числе для «жемчужной охоты», строили на небольших судоверфях в гаванях Катара бахрейнские и персидские плотники.

Успех «жемчужной охоты» во многом зависел от того, насколько удачным было «место охоты», то есть жемчужная отмель, выбранная для ловли жемчуга. Решение по этому вопросу принимал капитан (нахуда), непременно посоветовавшись с несколькими опытными ныряльщиками, которые погружались на дно и обследовали отмель. Если находили ее «урожайной», то есть с достаточным количеством раковин, то капитан давал команду снять парус, встать на якорь и начать «охоту».

Экипаж парусника (численностью, обычно, в 16 чел.) во главе с капитаном (нахудой) сосоял из ныряльщиков (гаввасов), работавших в паре с «тягачами» (саибами), помогавшими им подниматься из воды на борт судна.

Жемчужная ловля в речи катарцев прошлого фигурирует под словом «гавс», что значит «погружение в воду», а сообщество ловцов-ныряльщиков – под словом «гававис». Маститые ныряльщики (гаввасы), равно как и опытные капитаны-наставники, «постигшие науку чтения неба, вод и ветров», и лоцманы, имевшие точное представление обо всех жемчужных отмелях Персидского залива и определявшие их местоположение в разное время суток по солнцу, звездам и цвету вод, были среди таввашей, финансировавших «охоту», нарасхват.

Рабочий день длился «с восхода до захода солнца». Ныряльщики проводили в воде по 6–8 часов в день. Вставали до рассвета, молились. С восходом солнца вскрывали высыхавшие за ночь разложенные на палубе раковины, выловленные за предыдущий день. Лов продолжался «до полудня плюс один час». Затем – дневная молитва, кофе, отдых и опять работа, «до захода солнца плюс один час». После вечерней молитвы и ужина (рыбы, риса, фиников и кофе) наступало время отдыха. Ловцы стоявших по соседству судов усаживались на лодки и навещали друг друга. Вели беседы, попивая кофе, и делились новостями.

Случалось, и довально часто, что парусники враждовавших племен стояли буквально бок о бок, но в отношениях между ними в сезон «жемчужной охоты» наступала «пауза мира».

После 10 погружений ныряльщик поднимался на борт судна и отдыхал. За одно погружение ловец собирал от 8 до 12 раковин, а самые маститые из них – 15 и более.

Оснащение ловца оставалось неизменным на протяжении столетий. Нос его зажимал костяной или деревянный прищеп (фатим). Уши предохраняли восковые пробки. Пальцы рук от порезов защищали кожаные напальчники, а ступни ног – кожаные сандалии. Тело покрывала тонкая хлопчатобумажная рубаха. На шее или на поясе висела корзинка, сплетенная из пальмовых листьев (дий– йин), для хранения собранных раковин. Для быстрого погружения под воду к ноге ныряльщика привязывали камень (хаджар). Охотились, согласно традиции, только дедовским способом. Никаких инноваций не признавали. Бытовало поверье, что любые новшества в «жемчужной охоте» могут накликать беду – «забрать у людей их кормилицу-лу’лу’ [жемчужину]».

Главную опасность для ныряльщиков представляли акулы, скаты с ядовитыми шипами и рыбы-пилы.

Выловленный жемчуг капитаны частично сбывали таввашам (оптовым торговцам) прямо в море. Переговоры с ними вели непременно в присутствии двух ныряльщиков. В течение первых 10 дней после возвращения в порт прописки жемчуг, по традиции, все желавшие его купить могли приобрести напрямую у капитанов, прямо на судах, стоявших у причалов, борт к борту. Потом – только у таввашей и маклеров-посредников. В приморских городах, где базировались жемчужные флотилии, существовали целые кварталы таких маклеров.

Если тавваш, находясь в море, приобретал большую жемчужину, то незамедлительно давал об этом знать другим таввашам – поднятием флага над своим парусником. На языке торговцев это означало, что у хозяина парусника, над которым развивался флаг, имелась ценная жемчужина, и он готов был ее продать.

Мелкие жемчужины называли «жемчужной пылью» или «жемчужной перхотью» (ал-кишр, ал-бадла, ал-гат). Стоили они недорого и сбывали их оптом. Поштучно продавали большие жемчужины. Такие перлы, неправильной формы, но большие по размеру, именовались в речи ныряльщиков и торговцев как «дана», «хусса» и «гумаша», а крупные и правильной формы – как «хасба» («уникальная»).

После сортировки по размеру (с помощью семи специальных сит) жемчужины разбивали еще на три группы – по весу, цвету и даже «блеску на солнце». Самые большие по величине жемчужины составляли высшую размерно-ценовую категорию, которую ловцы между собой обозначали словом «ра’с» («голова»); вторую группу – словом «батн» («живот»); и третью – «дхайл», что значит «хвост». Отсортированный жемчуг капитан заворачивал в куски красной фланеливой материи и клал в специальный сундук, вставленный в капитанское кресло в рубке судна. Самые ценные жемчужины держал всегда при себе – хранил в широком кожаном поясе.

Среди крупнейших покупателей жемчуга из числа торговцев Прибрежной Аравии историки этого края упоминают: ‘Абд ар-Рахмана Кусайба с Бахрейна, Хилала ал-Мутайри из Кувейта (вышел, что интересно, из кочевого племени бану мутайр), Халафа ал-‘Утайбу из Абу-Даби, Мухаммада Дальмука из Дубая и Хуссайна ал-Фардана из Катара (Ювелирный дом «Фардан» – один из ведущих сегодня на Аравийском полуострове).

Катарское семейство ал-Фардан вовлечено в торговлю жемчугом уже более 300 лет. Далекие предки этого клана проживали на Бахрейне. Один из его патриархов – Хаджжи Ибрахим ал-Фар– дан – и стал родоначальником этой прославленной династии потомственных таввашей. Его авторитет среди торговцев жемчугом в Заливе был непререкаемым. Ловцы величали его «искусным врачевателем перлов». Кропотливо, в течение нескольких недель кряду, он мог заниматься удалением внешних наслоений с той или иной жемчужины, придавая ей блеск и чистоту. Умер в 1981 г., в возрасте 111 лет. Семейство ал-Фардан, и автор этой книги тому свидетель, – владеет уникальной коллекцией натурального жемчуга.

Крупными коммерческими операциями с жемчугом и его «сбытом в Индию», сообщал русский консул в Багдаде Алексей Федорович Круглов послу Российской империи в Константинополе Ивану Алексеевичу Зиновьеву (май 1898 г.), занимался катарский шейх Джасим ибн Тани. Правителем и торговцем он был «ловким», и действовал исключительно в интересах своего удела (27).

Сезон «жемчужной охоты» продолжался несколько месяцев. Семьи ловцов все это время должны были на что-то жить. Поэтому перед выходом в море каждому из ловцов жемчуга, из числа ныряльщиков, капитан (нахуда) выплачивал предоплату (салафийа), в размере 15–20 рупий. Деньги на эти цели, равно как и на закупку провианта, брал, как правило, у тавваша, с которым состоял в деловых отношениях. Он же сдавал нахуде в аренду и судно.

После окончания «жемчужной охоты» ловец получал долю (тисгам) с улова-добычи. Если деньги, заработанные за предыдущий сезон у ловца до начала следующего сезона заканчивались, то он обращались за субсидией (карджийа) к своему капитану. Образовывавшиеся долги ловец обязан был непременно возвращать. Их вычитали с причитавшейся ловцу доли улова. Непокрытые части долгов переносились на следующий год, но уже с установленным процентом. Долги, оставашиеся после смерти ловца, переписывались на его сыновей. Ныряльщик, основательно задолжавший капитану, становился его собственностью. Капитан мог расплачиваться им за свои долги. Если долги умиравшего ловца переходили на его несовершеннолетних сыновей, то те отрабатывали их, выполняя разного рода работы в доме капитана, либо же на его судне, состоя табабами (учениками), а затем и ловцами, как их отец.

Капитаны, бравшие у оптовиков-торговцев (таввашей) ссуды и парусники в аренду, сами оказывались, порой, в долговой кабале у торговцев, и вынуждены были продавать им жемчуг по цене на 20 % ниже рыночной.

По окончании сезона жемчужного ловли шейх взимал несколько налогов, а именно: нуб – с каждого капитана и ныряльщика (4 и 2 луидора Марии Терезии соответственно; выплачивали его владельцы судов, чаще всего – те же тавваши) и тараз – с каждого парусника (сумма налога зависела от размера судна и численности его экипажа). Последний из этих налогов можно было оплатить либо деньгами, либо продуктами (в основном – рисом). Маленький парусник оценивался в один мешок риса, большой – в четыре.

Налог тараз, рассказывал автору этой книги Эдвард Хендерсон, бывший английский политический агент в Абу-Даби, использовался на цели сооружения и ремонта городских крепостных стен, сторожевых башен у колодцев, а также для содержания наемных вооруженных отрядов бедуинов. Дело в том, что летом, во время сезона жемчужной ловли, когда практически все мужчины уходили в море, то прибрежные населенные пункты от набегов кочевников охраняли наемники-бедуины. Впервые тараз, к слову, ввели португальцы, хозяйничавшие некогда в зоне Персидского залива, еще в XVI веке. Тараз считался «жемчужным налогом» первой категории, и со времен португальцев название его не менялось (28).

«Жемчужные налоги» и таможенные сборы давали главные поступления в казну правителей Катара. В 1908 г. семейство Аль Тани собрало в Дохе налогов на сумму в 8400 луидоров Марии Терезии (750 фунтов стерлингов; от налогооблажения было освобождено только одно племя – бану судан), а в Эль-Вакре такие сборы составили 304 фунта стерлинга. В Кувейте, для сравнения, налоги ежегодно приносили в казну от 20 000 до 60 000 луидоров Марии Терезии (от 1786 до 5357 ф. ст.) (29).

Крупными торговыми кланами Катара в его донефтяной период истории хронисты называют семейства ал-Дервиш и ал-Ма– на’а, занимавшиеся сделками с жемчугом и контрабандой оружия. Затем в деловом сообществе Катара громко заявили о себе кланы ал-‘Аттийа и ал-Джайда.

Торговцы в Катаре, особенно из именитых и прославленных семейств, – люди авторитетные. Отношение коренных жителей Катара к торговле и торговцам – подчеркнуто уважительное. Торговля, говорят катарцы, – дело богоугодное. Посредством торговли, Создатель, как сказывал Пророк Мухаммад, дозволил мусульманам увеличивать свои богатства и состояния.

Торговля, по словам представителей именитых катарских торговых семейств, имеет свои незыблемые и передаваемые из поколения в поколение столпы-правила (арканы), а именно: чтить договоренности, ибо они – основа торговли; не совершать карах, то есть то, что порицал Пророк Мухаммад, и в первую очередь – грубую и откровенную наживу на мусульманах.

Обучая своих потомков «искусству торговли», «мастерству заключения сделок», главы таких знатных торговых домов, как «Ал-Фардан», к примеру, поучают их следовать заветам предков. «Пользоваться случаем, но не полагаться на удачу». Быть терпеливым, ибо «дела устраиваются терпенем». Помнить, что тот, «кто едет на хребте поспешности, – не убережен от падения». Не забывать, что то, «что наспех делается – недолго длится». Проявлять осмотрительность и «не поступать, как слепая верблюдица, бредущая незнамо куда». Не верить всему, что видишь, и дотошно во всем разбираться; не даром же сказывают, что «даже соль выглядит как сахар». Но главное – «держать язык за зубами», «не делать того, о чем потом пожалеешь», и «не совать руку второй раз в ту нору, где ее укусили». Руководствоваться тем, что «молчанье – щит от многих бед, – как сказывал Омар Хайам, – а болтовня всегда во вред», что «один язык у нас, а уха – два, чтоб слышать много, но беречь слова».

«Старательно тайны свои береги, – повторяют они к месту крылатое изречение популярного в Катаре поэта Саади, – сболтнешь – и тебя одолеют враги». Замыслив что-нибудь, «вглядись, – как писал поэт Руми (1207–1273), – и внимательно, как выйти из задуманного тобой, прежде чем войти в него». Ведь неслучайно столь популярным сделалось среди арабов Аравии крылатое изречение Ануширвана (шахиншаха из династии Сасанидов, 501–509) насчет того, что «рассудительность и благоразумие оберегает то, чем владеешь». Начатое же дело, советуют они своим потомкам, ссылаясь на одно из мудрых наставлений предков, нужно непременно доводить до конца, а о чем-либо утраченном долго не сожалеть, ибо «пущенная стрела, – как известно, – назад не возвращается».

Если торговец-катарец заинтересован в сделанном ему коммерческом предложении, то скажет: елла (по рукам). Если же оно ему неинтересно, то выскажет это поговоркой предков. Молвит, что «нет для него в этом деле ни верблюдицы, ни верблюда», что значит: будь добр, не говори со мной на эту тему, «не забирай мое время и не трать свое».

Убыток, конечно же, не радует, заметит по случаю в разговоре с партнером-чужеземцем бизнесмен-катарец. «Но убыток, который учит – прибыль», добавит он вынутую из памяти присказку предков. «Удача – спутница успеха», с этим никто не спорит, согласится глава торгового клана в разговоре со своими внуками, делясь с ними опытом жизни за чашечкой крепкого аравийского кофе с кардамоном. Но, выдержав паузу, закончит мысль следующими словами: «Залог успеха – это все же ум и знания; знания же, в свою очередь, обогащает опыт».

Находясь на отдыхе в Катаре и посещая там рынки, помните, что торговаться с продавцами нужно непременно – с азартом и изобретательно. И чем искуснее будет торг, тем большей будет и скидка.

Самой ходкой «деньгой» в Катаре до 1960-х годов являлась индийская рупия. Использовали также серебряный талер Марии Терезии, персидский кран и турецкую лиру. Затем главествовал катарско-дубайский риал (с 1966 г.). В 1973 г., после обретения независимости, Катар стал выпускать собственный риал (1 ам. долл. равнялся 3,64 катарским риалам). Тогда же, в 1973 г., было создано Катарское финансовое агенство (Qatar Monetary Agency), анналог Центрального банка. До 1990 г. его возглавлял Маджид ибн Мухаммад ал-Маджид ас-Саад, а затем – представитель другого влиятельного клана – ‘Абд Аллах ибн Халид ал-‘Аттийа (30).

Доходной статьей торговли на Катарском полуострове была в прошлом работорговля. Крупнейшим невольничьим рынком в Аравии считался Оман. Оттуда рабов, которых доставляли из Эфиопии, Занзибара и Сомали, завозили в Катар. Из донесения английского политического агента на Бахрейне, присматривавшего одно время и за делами британского протектората на Катарском полуострове, следует, что в 1924 г. торговля рабами в Катаре велась активно. Специализировались на ней несколько кланов. При ввозе рабов в Катар взымался налог – в размере 80 рупий за голову (31).

Рабов для продажи выставляли на рынках в специально отведенных местах. Раба и рабыню при покупке осматривали, как говорится, с пристрастием, с головы до ног. Повелев раздеться догола, внимательно оглядывали все части тела. Существовал даже своего рода «гарантийный срок», когда в течение трех дней после покупки невольника или невольницы их можно было обменять.

Рабский труд в Катаре и на Арабском побережье Персидского залива широко применялся в жемчужном промысле. Во второй половине XX века доля рабов-африканцев среди населения Аравийского побережья от Омана до Кувейта составляла 17 % (32).

Капитан Бойис, старший офицер английского патрульно-сторожевого отряда в Персидском заливе, в одном из своих отчетов за 1939 г. отмечал, что арабы Аравии с незапамятных времен использовали рабов для выполнения всякого рода «физических работ», особенно таких тяжелых, как жемчужная ловля и уход за финиковыми садами. Поэтому любая попытка принудить жителей Аравии на их тогдашней стадии развития к тому, чтобы они перестали пользоваться рабами была равносильна, на его взгляд, попытке заставить шотландцев отказаться от виски (33).

В декабре 1933 г., докладывал английский консул в Аддис-Абебе, в британскую миссию доставили молодого человека, назвавшегося Суруром. Он рассказал, что только-что вернулся в Эфиопию из Аравии, где провел в рабстве более пяти лет. В ходе разговора выяснилось, что 1925 г., когда ему было 11 лет и он пас скот, его похитили и привезли в Таджуру, что на побережье Сомали, поместили в трюм парусника, вместе с 50 другими юношами и мужчинами, и переправили в Джидду. Там, на невольничьем рынке, его и приобрел один катарский торговец. Увез в Доху и перепродал таввашу, у которого он трудился рабом-ловцом жемчуга во время сезонов «жемчужной охоты». Сурур поведал консулу о том, что дважды пытался сбежать от хозяина. После первого побега обратился к британскому агенту в Дубае, ‘Исе ибн ‘Абд ал-Латифу, который обещал помочь ему, но слова своего не сдержал – вернул хозяину. И тот сильно избил его. Спустя какое-то время он опять пустился в бега, и обратился за защитой в офис британского агента в Шардже. Но, по иронии судьбы, оказалось, что английским агентом-резидентом и там выступал тот же самый ‘Иса. И он в очередной раз возвратил юношу его владельцу. На сей раз в наказание за то, что раб пытался удрать от своего хозяина, тот порол его до тех пор, пока Сурур не потерял сознание. Улизнув в третий раз, тайно укрывшись на торговом судне, шедшем в Басру, он случайно повстречался там на рынке с сомалийцами, работавшими кочегарами на британском пароходе. Они-то и помогли ему добраться до Джибути. Прибыв туда, Сурур был опрошен тамошним портовым чиновником, привезен на английском судне в Аддис-Абебу и передан в руки британскому консулу, который, наконец, и отпустил его на свободу.

После Второй мировой войны, как доносили английские политические агенты, работавшие на Бахрейне, рабы имелись практически во всех катарских семьях. Их там все так же свободно продавали и покупали на невольничьих рынках.

В начале 1950-х годов на Катарском полуострове, по сведениям англичан, насчитывалось 3 000 рабов. В 1949 г. 250 рабов работало в компании Qatar Petroleum Development. От 80 % до 95 % от получаемых ими зарплат они отдавали своим хозяевам. После обсуждения данного вопроса с английским политическим агентом правитель Катара издал указ, предписывавший владельцам рабов изымать в свою пользу только 50 % от заработных плат их невольников.

В 1940-х и в 1950-х годах никаких законов о труде, регулировавших часы работы и размер заработной платы в Катаре не существовало. Кто-то из рабочих получал по рупии в день, а кто-то – по четыре (ловцы жемчуга, для сравнения, зарабатывали 60 рупий за сезон, то есть за 6 месяцев); и у всех у них имелся только один выходной день в месяц.

В 1952 г., во время кампании по освобождению рабов в Катаре, шейх ‘Али, правитель Катара, владел 660 рабами. Всех их он отпустил на свободу. Придворцовые помещения, в которых они проживали, велел закрыть. Но уже на следующее утро, как вспоминали работавшие а Катаре англичане, рабы, податься которым было некуда, смиренно возвратились туда, где проживали прежде (34).

Очерк о Катаре торговом без упоминания о местных мореходах и их судах едва ли был бы полным. Конфигурация парусников, которыми владели торговцы Катара, зависела, по словам путешественников, от их предназначения. Один тип судов (бугала и бум, батила и джалибут) использовали для доставки грузов: из Индии и Персии, Омана и Африки. Другой (самбука) – для «жемчужной охоты»; третий (хури, шу’и и шаша) – для рыбной ловли. Нос любого из парусников обязательно покрывали кожей животного, которого, по обычаю предков, забивали при спуске судна на воду.

По сведениям Лоримера, в 1908 г. к порту в Дохе было приписано 850 парусников для жемчужной ловли, 60 судов для торговых экспедиций в Басру, порты Омана и Йемена, и 9 рыбацких лодок. В 1939 г. Доха, по подсчетам английского политического агента на Бахрейне, располагала 400 жемчужными парусниками, 70 – рыболовецкими и 40 – транспортными.

На судах, ходивших только в Персидском заливе, обязанности лоцмана исполнял капитан. «Маститые капитаны, – гласит поговорка арабов Прибрежной Аравии, – подобны искусным наездникам, которые прежде чем стать такими, не раз падают с лошади».

Капитанов своих судов арабы Аравийского побережья Персидского залива именовали «нахудами». Слово это происходит от двух персидских слов: «нау» и «худа». Первое из них значит – «лодка», «корабль», а второе – «мастер», «хозяин». Некоторые из мореходов, сообщает арабский геграф ал-Истахри (ок. 850–934), проводили в море всю свою жизнь. С течением времени жители Прибрежной Аравии стали окликать моряков словом «баххар» («человек моря»), а капитанов судав величать «мастерами руля».

Жемчужиной Персидского залива прошлого, его торговым эмпориумом IX–X столетий, куда регулярно хаживали за товарами мореходы и торговцы Катара, арабские географы ал-Истахри (ок. 850–934) и ал-Мукаддаси (940–991) называют Сираф. По словам ал-Истахри, Сираф служил перегрузочным пунктом для товаров из Индии и Китая. Из Индии туда вывозили камфору, тик и сандаловое дерево, лекарственные снодобья и пряности, которыми Сираф «снабжал не только весь Иран», но и все соседние с ним уделы арабов на Аравийском побережье Персидского залива.

В Сираф – для последующих поставок в Месомотамию и в земли обоих побережий Персидского залива – шли «дорогие товары» из многих стран мира. У таможенников Сирафа все они значились под словом «барбахар», смысл которого – «товары земель, лежащих за морем». Из Индии поступали специи, с Цейлона – драгоценные камни. Из Балтии везли янтарь, из Йемена – кофе, благовония и ароматы (духи), а из Китая – шелк, фарфор и бумагу.

Заложил Сираф сасанидский царь Шапур II (правил 309–379). При нем Сираф являлся не только крупным торговым портом, но и базой для военно-морского флота, с которым он «пленил Бахрейн», «растоптал Эль-Катиф» и заставил повиноваться себе прибрежных арабов Восточной Аравии.

Расцвет Сирафа арабские историки относят к IX–X векам. Описывают его как «город красивый и многонаселенный, богатый и знатный», сравнимый по размеру и великолепию с Ширазом. Его украшали многоэтажные дома из тикового дерева, с фасадами, «смотревшими на море». В городе, сообщает, ссылаясь на сказания арабов Аравии, знаменитый мусульманский географ, историк и путешественник Йа’кут ал-Хамави (1178/1180-1229), имелось несколько больших водосборников для хранения дождевых вод и «пять оживленных рынков». По богатству, равно как и по деловой репутации среди торговцев, Сираф тягался с Басрой, выступал ее главным торговым соперником в зоне Персидского залива. Басра, основанная в 637 г. арабским военачальником ‘Утбой ибн Газваном, как опорный пункт мусульман в завоеванной ими Южной Месопотамии, сделалась со временем главным торговым портом Месопотамии.

Самым «дорогим сокровищем Сирафа» знаменитый собиратель морских историй Бузург ибн Шахрийар (ум. 911) именует проживавшие в городе семейства потомственных кормчих. Коммерческая навигация, рассказывает он, являлась основным занятием жителей Сирафа, родом откуда были многие именитые аравийцы-негоцианты и капитаны судов.

В эпоху ‘Аббасидов портовый Сираф, унаследованный арабами от Сасанидов, сделался одним из ключевых центров морской торговли зоны Персидкого залива. Торговцы Сирафа ходили на своих судах в Индию и в Китай. Везли из Индии и Восточной Африки тик и другие породы дерева для строительства домов, мечетей, кораблей и навигационных башен (хашаб). По свидетельству арабского историка и путешественника Ибн Хаукала (X в.), город Сираф, перешедший к арабам, слыл «богатейшим рынком Фарса». На нем торговали жемчугом из Прибрежной Аравии, в том числе с полуострова Катар, слоновой костью из «земель зинджей», то есть африканцев или «черных людей» в речи арабов Аравии, ценными сортами дерева из Индии. Регулярно наведывались в Сираф джонки с китайскими товарами и суда южноаравийцев с цейлонской корицей.

Интересные сведения о торговле Сирафа с Китаем содержатся в воспоминаниях сирафского купца Сулаймана ал-Таджира (предпринял торговую экспедицию в Китай в 850 г.), в работах ал-Мас’уди (ум. 956/957) и ибн Хордадбиха (ум. 911), ал-Йа’куби (ум. 897), Абу Зайда ал-Балхи (род. 849/850) и Абу Зайда ас-Сирафи (ум. 979). Из их рассказов следует, что суда с товарами из Басры и Сухара (Оман), Эль-Муджи (Мохи) и Адена (Йемен), приходили в Сираф, где их перегружали на стоявшие там большие китайские джонки, отменно вооруженные для отражения нападений морских разбойников. К сведению читателя, Абу Зайд ас-Сирафи, собиратель историй об арабских мореплавателях, человек умный и образованный, со слов ал-Мас’уди, с которым он встречался в Басре, был двоюродным братом правителя Сирафа, то есть человеком, хорошо информированным как об этом городе, так и о других портах Персидского залива.

Кстати, первое дошедшее до наших дней географическое описание вод «по эту [аравийскую] и ту [иранскую] стороны Нижнего моря [Персидского залива]» содержится на обнаруженной археологами мемориальной стеле Гудеа (правил 2142–2122 до н. э.), владыке (энси) шумерского города-государства Лагаш в Древней Месопотамии.

Угасание Сирафа началось в 933 г., когда он оказался под властью династии дейлемитских Буидов (Бувайхидов, 932-1055). Из сочинений арабских историков известно, что один из владык Государства Буидов, ‘Азуд ад-Давла (правил 949–983), построил великолепный дворец в Ширазе, насчитывавший 360 комнат и залов, где собрал одну из богатейших библиотек того времени. При Буидах, нещадно, как говорят, обиравших торговцев, начался их исход из Сирафа, главным образом – в Оман и на остров Киш.

Июнь 977 г. стал роковым для Сирафа – город был разрушен недельной чередой землетрясений. Погибло две тысячи жителей. Место Сирафа в торговле с Индией и Китаем занял соседний с ним остров, который арабы называли Кайсом, а персы – Кишем. Там сложилась крупная торговая коммуна, активное участие в деятельности которой принимали перебравшиеся на остров после землетрясения торговцы Сирафа. Вскоре вслед за ними туда ушли из Персии и некоторые влиятельные купцы-евреи. Все это содействовало росту коммерческой активности Киша (Кайса) и развитию его морской торговли. Знаменитый еврейский путешественник Биньямин Тудельский, больше известный как Вениамин Тудельский, который в 1160-х годах посещал образовавшееся на этом острове Королевство Киш, вспоминал, что еврейская коммуна на нем насчитывала 500 человек.

Весной 1008 г., то есть спустя 30 лет после первого недельного землятресения, Сираф, вернее то, что от него осталось, постигло новое землятрясение, окончательно уже похоронившее некогда богатый и знатный Сираф. А вот преемник Сирафа, Королевство Киш, в течение трех последующих столетий выступало главным рынком морской торговли Персидского залива. Одним из богатейших торговцев Киша XII столетия историки именуют Рамишта Сирафского, потомка одной из сирафских купеческих семейств, перебравшихся на остров после землятресения 1008 года. Население Киша в XII столетии составляло 40 тыс. человек.

Ибн Хордадбех, повествуя о Королевстве Киш, пишет о наличии на острове множества финиковых пальм, и о том, что местные жители занимались торговлей жемчугом и рабами. Из работ арабского географа ал-Идриси (1100–1165) следует, что широко известная среди арабов Аравии и заморских негоциантов артель торговцев невольниками на острове Киш сложилась в конце X века. И что правитель Киша регулярно снаряжал за рабами специальные морские экспедиции в Восточную Африку. Торговля невольниками на Кише была поставлена на широкую ногу. Хочешь приобрести здорового и сильного раба для работ или красивую наложницу для утех, говорили арабы Прибрежной Аравии, – отправляйся на остров Кайс (Киш), ибо только там можно найти женщину для услад «на любой цвет лица».

Смещение центра торговой активности с побережья Персии на остров Киш (Кайс) крайне негативно воспринял правитель Фарса из династии Буидов. Он даже замыслил предпринять морской поход против этого островного государства, дабы «поставить на колени не в меру возвысившегося эмира Киша». Однако тот – посредством подкупов придворных правителя Фарса и богатых подарков ему самому – сумел предотвратить проведение задуманной против него военной кампании, и отвести угрозу Буидов от Киша.

Пытался прибрать к рукам Киш и Абул-Касим, один из монгольских ханов-правителей Фарса. Но островное Королевство Киш устояло и от его посягательств.

Из сочинений Йа’кута ал-Хамави (ум. 1229), мусульманского путешественника, историка и географа, известно, что правители Кайса (Киша) пользовались уважением у махараджей индийских княжеств, так как владели большим количеством судов и дела вели честно. Одно время, рассказывает Ибн Муджавир, флот Кайса (Киша) даже доминировал в водах Персидского залива, а сам остров слыл бойким местом торговли жемчугом и лошадьми чистой арабской породы. Лошадей туда завозили из Неджда, в том числе и торговцы Катара. Дома там строили многоэтажные, этажей в пять– шесть, не меньше. И каждый из них походил на крепость.

По воспоминаниям Марко Поло, жемчужное ожерелье «дивной красоты», что он видел на одной из жен императора Китая, купцы привезли с Киша.

Об острове Киш, входящем в список 10 самых красивых островов мира, впервые упомянул, к слову, в своих записках Неарх, который в 325 до н. э. исследовал Персидский залив по повелению Александра Македонского (35).

В сочинениях Йа’кута ал-Хамави говорится о том, что в речи арабов Прибрежной Аравии остров Киш фигурировал под именем Кайс ибн ‘Умара или Кайс бану ‘Умара. Объяснением тому, как явствует из работ ал-Идриси, – тот факт, что остров этот захватил в седой древности «некий правитель» арабов Аравии, который фортифицировал его, населил арабами-колонистами и построил флот (36). Правителем этим, как можно понять из рассказов ал-Истах– ри, был Кайс ибн ‘Умара, представитель правившего в Омане более 300 лет (с 450 по 793 гг.) легендарного семейно-родового клана Аль Джуланда, прародителем которого оманские историки называют ал-Джуланда ал-Мустасира ал-Ма’вали. Власть Джуландитов в землях Древнего Омана, включавших в себя обширные территории в Юго-Восточной и Восточной Аравии, а также ряд островов в Персидском заливе, хронисты Омана характеризуют как абсолютную. Им присягнули на верность и платили подати все племена Внутреннего Омана и побережья, города и поселения, равно как и племена земель-вассалов. Порты приморских городов, где устраивали ярмарки, которые регулярно посещали мореходы и торговцы Катара и Бахрейна, выплачивали Джуландитам еще и налоги с тех сборов, что там взимали с торговцев, прибывавших для участиях в этих широко известных в Аравии сезонных ярмарках. Проходили они в Сухаре и Диббе, двух древних торговых центрах Омана.

Истахри сообщает, что во времена Сасанидов ту часть Аравийского побережья, что напротив острова Кайс, мореходы именовали Сиф ‘Умара, и что там стояла мощная крепость – Кал’ат ибн ‘Умара. В силу того, что остров Кайс находился тогда под властью Джулан– дитов, то о столице этого острова, древней Харире, арабские историки, в том числе Йа’кут ал-Хамави, отзывались как о резеденции «принца Омана» (37).