355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Идрис Базоркин » Из тьмы веков » Текст книги (страница 43)
Из тьмы веков
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 22:37

Текст книги "Из тьмы веков"


Автор книги: Идрис Базоркин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 44 страниц)

– Что, не нравится? – спросил он.

– Нравится. Хорошая кукла! – ответил Мажит, дав понять, что игрушки его уже не интересуют.

А Калою очень хотелось чем-нибудь по-настоящему порадовать первенца. Он попросил подать ему хурджины и достал из них браунинг в новенькой желтой кобуре. У Мажита вспыхнули глаза.

Отец вынул из кобуры пистолет, извлек из него обойму и подал мальчику.

– Ты видел такой?

– Да, – ответил сияющий Мажит.

– А взвести умеешь?

– Конечно. Воти научил меня. – И он взвел пистолет и щелкнул.

– Молодец, – похвалил Калой и подал ему обойму. – А ну, заряди и выстрели в пол…

Мажит вложил, в пистолет обойму, но взводить не стал. Помолчав, в явном замешательстве, он вздохнул.

– Боишься? – спросил Калой.

– Нет, – встрепенулся мальчик, – мне не хотелось бы стрелять… при Готе… да еще в комнате… – и, засмеявшись, добавил: – Да и патрона жаль! Другие можно достать, а таких купить негде… А стрелять я умею, ты не думай! Спроси у воти!

– Сними пояс! – строго приказал Калой.

Мажит взглянул на отца, не понимая его тона, но пояс вместе с кинжалом все же снял. Калой надел на его ремень кобуру и велел снова подпоясаться. Потом отдал пистолет.

– Вложи в кобуру и никогда без дела не вынимай! Носи тоже, когда в этом будет нужда. Твой.

Мажит растерянно посматривал на Калоя, на мать, не веря такому счастью. Потом рванулся и припал к отцу.

– Сходи к Иналуку и позови его к нам, – велел отец.

Орци шепнул что-то на ухо Мажиту. Мальчик кивнул головой, побежал, но вернулся и, приложив руку к пистолету, спросил:

– Снять?

– Нет, – сказал Калой.

И Мажит скрылся за дверью.

– Не рано ли такой подарок? – покачала головой Дали.

– Он понимает оружие не хуже взрослого. Ему можно доверить, – не без гордости сказал отец. – Горец! Пусть привыкает к оружию. Мало ли что!..

В комнате стало жарко. Открыли дверь. Калой снял бешмет и прилег на нары. Дали подбросила ему под бок подушки.

Он рассказывал про войну, про Петроград, про обман генералов… Орци сидел у него в ногах. Женщины продолжали готовить и слушали, не пропуская ни слова. Сколько нового, невиданного было в том, что он говорил!

Калой почувствовал голод.

Он замолчал, повел носом, улыбнулся:

– Давно не слышал такого!.. Вы бы еще калмыцкого чаю сварили, так я, наверное, в один вечер забыл бы все тяготы войны!

– Это нетрудно, – засмеялась Гота. – Чего-чего, а травы да молока в горах хватает.

Со двора донеслось металлическое позвякивание. Вот звук этот зачастил по лестнице. Калой повернулся к двери.

На пороге стоял человек. Ушанка, шинель нараспашку. Деревянная нога. Лицо, искривленное не то улыбкой, не то гримасой как улыбка…

– Входи! – сказал Калой пришельцу и потянулся за бешметом. Тот загремел ногой, кинулся к нему, как ребенок, и затрясся в беззвучном рыдании.

– Кто же ты? Я не узнаю… – смущенно спросил Калой.

– Думал… думал и тебя уже не увижу…

– Виты! – воскликнул Калой, узнав наконец его по голосу. – Что же это с тобой?..

Они снова обнялись. Женщины, отвернувшись, закрыли лица платками.

– Да… Вот посмотри… вот и все!.. Рассказывать долго. А слово одно – Сибирь…

Виты сел. Замолчал. Потупился и больше не поднимал глаз. Потом достал кисет, дрожащими, корявыми пальцами скрутил цигарку…

Калой глядел на друга и не видел его. Перед ним встало иное время: далекое, серое небо… Исхлестанная взрывами, истоптанная копытами мокрая земля… Бесчисленные упряжки обезумевших от натуги скачущих лошадей… по ступицы в грязи колеса орудия… Разбросанные по полю, всеми покинутые мертвецы… Вот один из них взмахнул рукой. Конь шарахнулся в сторону. Калой спрыгнул. Солдат лежал вмятый в землю. Живой была в нем только эта рука… Через грудь его проходил глубокий след гаубицы…

Калой вздохнул, посмотрел на Виты, и ему показалось, что он видит на нем этот тяжелый след железного колеса… «Раздавили, раздавили человека…»

Утро наступило тихое, без ветра, без солнца. Туманы немного поднялись, повисли над горами и так и остались, чтобы ночью снова опуститься на землю.

Калой спал. В башне и даже во дворе стояла тишина.

Весть о возвращении полка и Калоя разнеслась по всему аулу и побежала в другие.

Орци, Иналук, Виты встречали людей у ворот, благодарили за пожелание добра и приглашали после полудня на угощение.

– Пусть спит! – понимающе говорили старики. – Нигде не спится так спокойно, как в родной башне. Пусть спит!..

И Калой спал долго, крепко. Несколько раз Дали входила к нему, тихонько присаживалась на постель. Он спросонок приоткрывал глаза и, узнав, что это она, улыбнувшись, засыпал снова.

Вот и теперь он взял ее за руку и опять закрыл глаза. А она так и осталась сидеть, боясь пошевельнуться.

Немного погодя, вошла Гота. Она тихо приблизилась к Дали, обняла ее. И в это время Дали ощутила на своей щеке легкий толчок чьей-то жизни, бившейся под сердцем у Готы. Они понимающе улыбнулись друг другу, и Гота прошептала:

– Будет и у вас! Обязательно будет!

Калой проснулся поздно. Когда он вышел в общую комнату, Мажит, сидевший под дверями, вскочил. Он не отходил от отца, предупреждал все его желания, поливал, когда тот умывался, подавал одежду, прислуживал во время еды.

Когда мальчик зачем-то вышел, Дали сказала:

– Он очень серьезный. Но теперь, кажется, и вовсе решил стать взрослым.

За день в горы приехало много всадников полка – эгиаульцы, гойтемировцы, цоринцы.

А к Калою, как к самому старшему из них, гости шли группами я в одиночку. Их заводили в башню, кормили. Они желали роду-племени Турса и Гарака благополучия, полной чаши и выходили во двор, чтобы посидеть, послушать Калоя. Освободившись от домашних забот, сюда собрались и женщины аула.

К вечеру похолодало. Орци велел Мажиту с подростками разложить посреди двора костер. Вскоре высокое пламя озарило людей, строения, башню. Горцы сидели и стояли вокруг огня, слушая Калоя.

Они уже немало знали о войне, о непоправимом горе, которое она несет. Но им почти ничего не было известно о том, что делалось в Петрограде и каких перемен в жизни можно было ожидать.

Калой сидел на чурбачке, спиной к воротам, так, что весь народ был перед ним. Хозяину не полагалось садиться между башней и своими гостями. Орци, Мажит стояли позади него. Женщины ютились на веранде и на ступеньках.

Калой рассказывал все так, как было, не упуская подробностей. Голос его звучал ровно, как будто он читал. И людям казалось, что они сами видят все, о чем он говорит. Стояла тишина, и лишь изредка кто-нибудь вздыхал или острым словом выражал свои чувства.

Мысленно вслед за Калоем шли эти люди по просторам России, карабкались на Карпаты, рубились в Езеранах, стояли над братскими могилами и мчались в теплушках в далекий город русских царей, чтоб по воле удивительной судьбы стать участниками великих событий и найти в них свое, единственно верное, достойное место.

Шла ночь. Много раз подкладывали в костер дрова. Но никто не уходил. Горцы хотели знать все, что знал сам Калой. Хотели угадать, что впереди. И Калой говорил о петроградских рабочих, об их надеждах, об их врагах. Говорил все, что узнал от русских солдат на фронте, от своего друга Ильи Ивановича, от Кирова и Мухтара. И выходило, что скоро должны начаться большие дела и большая борьба бедного люда против своих врагов.

– Киров и Илья мне сказали: передай ингушам, что скоро придет время, когда полетят головы всех, кто ел и пил чужое и держал народ в ярме. Они сказали, что бедных в этом газавате поведет самый храбрый и умный из людей. Имя этого человека – Ленин… И когда он двинется, мы тоже должны пойти за ним… – Калой умолк.

Он достал из кармана бумажник, из бумажника бумагу, из нее маленькую фотографию, подозвал Мажита, положил фотографию ему на ладонь и велел показать самым старшим.

– Илья подарил, – сказал он. – Ленин!..

Народ заволновался. Каждому хотелось посмотреть на человека, которого они по-своему уже называли имамом бедных. Смотрели, не прикасаясь, только поворачивая ладонь Мажита к свету.

Когда фотография вернулась к Калою, старший из присутствующих сказал:

– Трудно угадать, каким он будет в бою. Здесь не нарисовано его тело. Но что смотрит этот человек далеко и думает – видно по глазам.

– Киров говорил: он такой же человек, как и мы… Только мне кажется, он говорил это, чтоб не обидеть нас. Ленин не может быть таким.

Старики согласились с ним, закивали головами. Каждый из них по-своему представил себе Ленина.

Одним он казался великаном, на голову выше Калоя. Другие представляли себе его в черкеске, в папахе, с маузером на боку. Третьи видели на гарцующем скакуне впереди несметного войска, готовым ринуться на врагов.

Но одно чувство было у всех общим – это вера и то, что есть у них теперь где-то защита и голова.

– А что говорит он о земле? Видно, там у него своих дел немало. Как нам быть? – спросил один из пожилых горцев.

– Для того, чтобы конь шел туда, куда ты хочешь, повод должен быть в руке, – ответил Калой. – Он готовится взять в руки повод страны. Если бедные победят, все будет иначе.

– Хоть бы не забыли тогда про нас! Затеряны мы здесь между небом и валунами. Нас-то порою и Аллах, кажется, перестает видеть! – заметил другой гость.

Старик встал. За ним встали все.

– Калой, мы засиделись, – сказал он. – Мы слепые. Расспросам не будет конца. Мы видим только тогда, когда слышим… Пора расходиться. Ты дал пищу и телу и душе. За это воздаст вам Бог! Мы уходим отсюда с другим умом и с другими глазами. Но к тебе еще не скоро придет покой. Ты видел мир, ты знаешь больше других. Ты должен быть начеку, должен прислушиваться и, когда придет время, сказать нам, что делать! Мы с тобой! Верно я говорю? – обратился он к народу.

– Верно! Верно! – раздались голоса.

С большими мыслями народ расходился по домам.

Ночь подходила к концу. Над горами занималось утро нового дня.

Осенью прилетела долгожданная весть: «В России вышел Ленин!»

Говорили, разогнал он власть Керенского и хочет помириться с царем Германа, чтобы люди могли заняться своими делами.

Но во Владикавказе жизнь пока шла по-прежнему.

Только вместо одной власти стало четыре. У ингушей – своя, у осетин – своя, у казаков – своя, у жителей города – своя.

Командовали бывшие князья и офицеры. Между собой не ладили. И народом управлять не умели.

Налогов в этом году горцы не платили. Не было порядка. Некому было платить. Станицы и аулы вооружались.

Плохо было простым людям. И весть о том, что в России вышел Ленин, ободрила их.

Лишь бы не забыли про горцев!

Каждый день ждали они чего-то нового. Каждую ночь ложились с надеждой на следующий день.

Наступила зима. Выпал первый снег. Ударил легкий мороз. Сквозь тонкий слой едва заметных туч весело глядело солнце. А в воздухе роились мелкие, бесчисленные снежинки, вспыхивая золотыми огоньками.

Стучали топоры. Сизые дымки поднимались с крыш.

Калой вышел на терраску. Внизу Мажит рубил дрова. Дали доила коров. Он поглядел по сторонам, вдохнул полную грудь свежего воздуха и почувствовал, как загуляла кровь. Сойдя вниз, он взял у сына топор, попробовал большим пальцем лезвие, кинул целую лесину на колоду и с одного взмаха стал отсекать поленья. Мажит смотрел на отца, как на чудо. Он знал: любой мужчина аула не смог бы перерубить такое дерево и за пять ударов. В это время с соседней горы послышался сигнальный крик:

– Эй!.. Эй-эй!..

– Послушай, о чем там… – сказал Калой Мажиту, и тот побежал на холм, с которого лучше всего было слышно, что кричали соседи.

– Тебя! – вернувшись, сказал он отцу и вынес ему шубу. Калой пошел на холм. К добру ли? К несчастью ли?..

– Ладуг![175]175
  Ладуг – слушаю, слушайте (инг.).


[Закрыть]
– крикнул он, приставив ко рту ладони.

– Сход в Дорхе!.. Сход в Дорхе. Едут болыиевики-и-и! – долетел до Калоя голос с горы.

Рядом с Калоем уже стояли подошедшие односельчане.

– Передайте!.. Передайте!!! – кричал далекий человек.

– Хазад! Хазад![176]176
  Хазад – услышал (инг.).


[Закрыть]
– ответил ему Калой и повернулся к своим.

– Ну, будем собираться!..

Все утро с горы на гору, с башни на башню передавалась эта весть, летел призыв. Он дошел до каждого аула, до каждого хуторка, поднял всех. Что-то новое врывалось в их жизнь. И верховые черными цепочками по заснеженным тропкам потянулись с гор и ущелий в долину Дорхе, окруженную тремя аулами, которые считались колыбелью этого народа.

К полудню сюда прибыли далекие цоринцы и джайрхойцы, элу фяппийцев и хулинские наездники со своим старейшиной Алибеком. Галгаи с Калоем во главе встречали соседей-гостей. Долина около Ассы заполнилась людьми в бурках, в желтых овчинных шубах. Они шумели, двигались. Сияла в трескучих кострах хвоя.

Даже женщины в этот день не остались дома. Кутаясь в свои ветхие, негреющие шали и куски домотканого сукна, они тоже пришли посмотреть на людей, называвших себя большевиками.

Стояли они отдельно, прижимаясь друг к другу и едва вынося холод, пробиравшийся в самую душу.

Возле них крутились полуголые дети.

И вот на старинном валуне испытаний появилась группа мужчин.

Старшина Иналук поднял пистолет и трижды выстрелил в воздух. Горцы на конях плотной массой двинулись к валуну. Воцарилась тишина, нарушаемая только лязгом сталкивавшихся стремян.

– Во, нах![177]177
  Во, нах! – Эй, люди! (инг.).


[Закрыть]
– прокричал Иналук. – Ладуг! Слушайте! Слушайте!.. На край валуна вышел Калой.

– Слушайте! К нам имеют слово Киров и Мухтар из Фуртауга, – возвестил он. – Ладуг! Гости привезли в горы слово Ленина!..

Место Калоя занял Мухтар. Он был одет по-горски. В руках его люди видели бумагу. Мухтар начал читать и переводить документ, в котором новая власть обращалась к народу.

«20 ноября 1917 года. Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока!

Товарищи и братья!

Великие события происходят в России…»

Он читал о том, что «рождается новый мир», что все народы ждут конца войны.

«…Ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными, устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права и права всех народов России охраняются всей мощью революции и ее органов, Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Поддерживайте же эту революцию и ее полномочное правительство».

Мухтар читал о том, что Советская власть отказывается от завоеваний царизма в Персии, Турции, от дележа чужих стран и притеснения народов. К далеким невиданным странам обращалось от имени своей страны первое Советское правительство. Торжественная радость наполняла сердца. Эти простые труженики гор начинали сознавать себя участниками великих событий.

Солдаты-фронтовики Калой, Алибек, Орци, джараховский старшина Иналук, старейшины других общин в строгом молчании стояли за Кировым и Мухтаром, как сородичи на присяге. «…Не теряйте же времени и сбрасывайте с плеч вековых захватчиков ваших земель!.. – неслись пламенные слова обращения. – Вы сами должны устраивать свою жизнь… ваша судьба в ваших собственных руках…»

Народ бурно приветствовал воззвание.

Калой немного подождал и крикнул:

– Мы услышали то, чего ждали всю жизнь! Спасибо рабочим! Спасибо солдатам, которые победили в Петрограде!

Мухтар перевел его слова Кирову.

– У нас земли на каждых пять мужчин – десятина! На всех женщин – ни одной! У наших соседей – по двадцать десятин на каждого! Нелегко будет уравнять нас! Нелегко! Но если Ленин написал такие слова, он за нас, а мы за него!

– Я был в России. Я не видел у нее ни конца, ни края. Бедных, обездоленных там тоже без конца и без края. И у Ленина должно быть много солдат. А мы – всего лишь небольшой народ. Но если у Ленина в руках великий кинжал России, то передайте ему – мы будем острием этого кинжала и будем драться за новую власть насмерть! – Киров внимательно слушал Калоя, всматривался в лица людей. – Сейчас обязательно начнется война. Побежденный никогда не соглашается с поражением. И мы должны быть готовы к этому. И мы готовы к этому! Хорошему коню достаточно одного удара плетью. Настоящий мужчина говорит слово только раз! – воскликнул Калой и поднял руку. – Мы клянемся на все времена быть с вами! На все времена!

– Амин!

– Вурро-о-о! – горцы потрясали оружием.

Киров приветственно поднял руки и соединил их над головой. И снова долину Дорхе потрясли радостные возгласы.

– Товарищи горцы! – заговорил он. – В этот чрезвычайно знаменательный, исторический день, когда вы впервые услышали обращение великого Ленина, я от всех большевиков Терской области приветствую вас! Я поздравляю вас с победой Октябрьской революции в России!

На Тереке у всех народов и племен уже организована народная власть. Отныне это и ваша власть. Но у нее еще много врагов. Предстоит нелегкая борьба. И ей нужна прочная поддержка масс. Мы уверены, в случае опасности вы, свободные горцы, явитесь той реальной силой, на которую революция сможет положиться!

Мы уверены, что вы своей священной клятве, которую только что дали, не измените никогда!

Этот молодой жизнерадостный мужчина в кожаной куртке, в простой горской папахе был первым русским, который говорил здесь языком брата.

Над Ассой в снежной пороше клубился солнечный день.

Над Ассой впервые звучал голос большевика. Его повторяли «говорящие камни». Рождалась новая власть – власть народа.

Еще много битв ожидало ее впереди. Над горизонтом вставал тысяча девятьсот восемнадцатый год.

Но сегодня был именно тот день, когда древние горы ингушей – свидетели многих трагедий народа и его вечной мечты о светлой жизни – вместе с этим народом навсегда выходили из тьмы веков.

16 августа 1965–10 февраля 1967 г.

Горы Джараха.

Об авторе
Энциклопедия жизни ингушского народа

В литературе каждого народа есть имена, которые вписаны в ее историю золотыми буквами. В ингушской художественной литературе – это имя Идриса Муртузовича Базоркина.

Когда бы и кто не перечислял ингушских писателей или наиболее значимые их произведения, ему не обойтись как без имени Базоркина, так и без его романа-эпопеи «Из тьмы веков». Будут появляться новые талантливые мастера пера, выходить интересные произведения прозы, драматургии, поэзии, но неизменным останется среди них вписанное навеки в историю ингушского народа и его литературу слово и дело Идриса Базоркина.

Родился Идрис Муртузович Базоркин 15 июня 1910 года в своем родовом селении Базоркино Назрановского округа Ингушетии (ныне с. Чермен Пригородного района Северной Осетии). Основал это село родной брат деда писателя Мочко Байсагурович Базоркин, и ингуши до сих пор называют это село по имени основателя – «Мочкхой-юрт».

С самого раннего детства, с молоком матери впитывал будущий писатель основы западноевропейской, русской и ингушской культур.

Фамилия Базоркиных принадлежит к древнему роду Газдиевых из старинного ингушского аула Эги-кал, многие башни которого сохранились в горной части Ингушетии до сих пор. Дед писателя – Бунухо Байсагурович, был одним из первых ингушских генералов царского времени, храбростью и отвагой отличился во время русско-турецкой кампании 1877–1878 гг. Шестерых сыновей вырастил генерал. Все они были цветом интеллигенции своего времени. Все получили блестящее образование. Старший сын – Атаби – офицер, вместе со своим отцом участвовал в освобождении Болгарии. Второй – Асламбек – был первым юристом из ингушей, стал краеведом, написал немало интересных произведений о судьбах своего народа, четвертый – Ибрагим – работал инженером, стал наркомом железных дорог Терской области, строил мосты. Пятый – Мухтар – командовал партизанским отрядом ингушей в годы гражданской войны. Шестой – Крым-Султан – был штаб-ротмистром царской армии и погиб в первой мировой войне.

Отец писателя, Муртуз-Али Бунухоевич Базоркин, третий сын генерала, был офицером царской армии и, не желая присягать новому режиму, эмигрировал в годы гражданской войны в Персию, где и умер в 1924 году. Сын о смерти отца узнал лишь спустя почти полвека. Мать писателя, красавица Гретта, дочь швейцарца французского происхождения инженера де Ратце, работавшего в то время во Владикавказе, эмигрировать не захотела и осталась с двумя сыновьями – Мурадом и Идрисом. Но вскоре, в 1923 году, умерла. Будущий писатель рано узнал тяготы и лишения. Деникинцы в 1919 году разграбили его родное село Базоркино, сожгли их дом и растащили имущество. В 1920 г. в городе Владикавказе десятилетний Идрис в прямом смысле этого слова сидел под дулом ружья бичераховского белобандита в то время, когда другие бандиты грабили его квартиру. Но он еще не знал, что это не последние в его жизни лишения. Следующие пришлись на эпоху социализма и демократии… Но это будет потом, а пока…

Идрис учится в хужаре – мусульманском начальном учебном заведении, впечатления от которого легли потом в основу рассказа «Боны» («Капкан»). Затем следует младший подготовительный класс гимназии в г. Владикавказе, а в 1924 году – учеба на подготовительном отделении Ингушского педагогического техникума в том же Владикавказе. Здесь Идрис и приобщился к творчеству. Повезло с преподавателями. Через всю свою жизнь пронес Идрис Муртузович любовь и уважение к Виктории Константиновне Абрамовой, преподававшей русский язык и литературу. Двух своих преподавателей – ее и одного из основателей ингушской письменной литературы Тембота Дордагановича Бекова, считал он «виновными» в своем приобщении к литературе. Вместе с ним учились и другие будущие видные ингушские писатели: Багаудин Зязиков, Хаджи-Бекир Муталиев, Салман Озиев, Хамзат Осмиев, Джемалдин Яндиев, всемирно известный политолог Абдурахман Авторханов и другие.

Первые свои «пробы пера» будущие мастера слова печатали в рукописном журнале «Красные ростки». А когда написанный по заданию Виктории Константиновны рассказ Идриса Базоркина «Несчастье» понравился учительнице, и по ее рекомендации 7 января 1928 года он появился в ингушской национальной газете «Сердало» («Свет»), Идрис твердо решил связать свою жизнь с литературой. Уже в 12-м номере газеты «Сердало» появляется критическая статья известного ингушского писателя и исследователя Орцхо Мальсагова с характерным названием «Молодые побеги», в которой творчество начинающего писателя подвергается строгому, но доброжелательному анализу.

Одним из преподавателей был профессор-лингвист Немировский, знавший в совершенстве 11 языков. Почувствовав в молодом студенте навыки научного работника, он предложил Идрису Базоркину стать его учеником, наследником. И не только в научном смысле, но и в прямом. Будущий писатель вежливо отказался, так как ученый требовал невозможного: бросить литературное творчество и заняться всецело языкознанием.

В 1930 году, после окончания педагогического техникума, Идрис Базоркин поступает на только что открытое общественно-литературное отделение Северо-Кавказского педагогического института. Здесь в полную силу разворачивается художественное и общественное дарование писателя. Базоркин пишет стихи, рассказы, пьесы, статьи, участвует в художественной самодеятельности, играет в пьесе на Олимпиаде искусств горских народов Северного Кавказа в г. Ростове-на-Дону, где завоевывает призовое место.

Молодой Ингушетии не хватало учебников и, еще будучи студентом, Идрис Базоркин в соавторстве с Мухарбеком Шадиевым в 1932 году выпускает учебник ингушского языка для первого класса сельских школ. Характерно, что и рисунки к учебнику сделал Идрис Базоркин. Через год вместе с А. Ахриевым и А. Озиевым пишет букварь для сельских школ.

В 1932–1934 годах, являясь студентом, а затем и выпускником педагогического института, Базоркин учительствует в горной Ингушетии.

Судьбоносным для писателя явился 1934 год. В Ингушском национальном издательстве «Сердало» в г. Владикавказе выходит его первый сборник стихов и рассказов «Назманч» («Певец»), сразу вызвавший доброжелательный отклик у критиков и читателей. В своем предисловии к сборнику Орцхо Мальсагов назвал молодого Базоркина «одним из талантливых писателей Ингушетии».

В том же году Идриса Базоркина принимают в только что образованный Союз писателей СССР, и в августе 1934 года он участвует в работе Первого съезда советских писателей в качестве делегата от Чечено-Ингушской писательской организации. Идрис Базоркин по своей инициативе приветствует Максима Горького и приглашает его посетить Чечено-Ингушетию.

Увлечение театральным искусством требовало от начинающих литераторов профессиональных навыков, и в 1934–1935 гг. Базоркин вместе с Чечено-Ингушской театральной студией стажируется в Тбилисском государственном театре им. Ш. Руставели.

В 1935–1938 годах Идрис Муртузович работает завучем педагогического рабфака города Орджоникидзе (Владикавказа).

Профессиональный интерес молодого писателя к драматургии получил свое воплощение в пьесах, написанных им в 30–40-х годах. В 1937 году из-под пера Базоркина выходит первая в ингушской литературе многоактная пьеса «На заре», показывающая борьбу с белогвардейцами на Северном Кавказе в 1919 году и поставленная в 1938 году Северо-Осетинским государственным драмтеатром в переводе на осетинский язык А. Токаева.

В 1934 году в нарушение действующего законодательства и вопреки воле ее народа, путем опроса членов ВЦИК, Ингушетия была соединена с Чечней, а годом раньше родной для ингушей город Владикавказ, во всей своей истории являвшийся административным и культурным центром одновременно Северной Осетии и Ингушетии, был передан Северной Осетии. Практически вся ингушская интеллигенция вынуждена была перебираться в незнакомый для нее город Грозный. В 1938 году с болью в сердце сделал этот шаг и Идрис Базоркин.

В Грозном он вначале работает заведующим литературной частью Чечено-Ингушского государственного драматического театра. Здесь он начинает работу над новой многоактной пьесой «Тамара» на актуальную в то время тему – раскрепощение женщины-горянки. Но события в пьесе не ограничиваются этой проблематикой, они развиваются на фоне острой классовой борьбы в ингушском обществе того периода. Мастерски показанная в драме тема в силу своей актуальности и неподдельного интереса к ней на протяжении полувека не сходила со сцен профессионального и самодеятельных театров Ингушетии.

Буквально перед началом войны драма «Тамара» была поставлена на сцене Чечено-Ингушского драмтеатра и продолжала ставиться вплоть до высылки чеченского и ингушского народов.

С началом Великой Отечественной войны резко меняется тематика творчества писателя. Главной стала идея победы над врагом. Будучи штатным лектором обкома партии и корреспондентом республиканских газет и радио, он вместе с соратниками по перу ездит по городам и селам Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, выступает перед бойцами и населением прифронтовых и тыловых населенных пунктов, по радио, пишет в прессе очерки и статьи, составляет акты о зверствах фашистов на родной земле. В виде маленьких книжек и больших статей в периодической печати появляются статьи Идриса Базоркина с характерными названиями: «Не простим!», «Лицо врага», «У открытой могилы», «Гнев народа», «Честь горянки», «Сын Родины», «Слово к чечено-ингушской интеллигенции», «Они не пройдут» и другие.

Активную работу писателя в дни войны отмечал в то время известный советский писатель Петр Павленко: «Имена Яндиева и Базоркина появлялись по радио, в печати и в устных выступлениях так часто, что казалось, они работали без отдыха».

Тем не менее Базоркин успевает писать и небольшие, но актуальные пьесы. В драмах «В эти дни», «Рождение ненависти», «Знамя победы» пророчески звучит голос писателя, утверждающий веру в победу над врагом. В пьесе «В эти дни» еще в ноябре 1941 г. впервые прозвучали слова о контрнаступлении советских войск. Долгое время считалось, что раз в некоторых мотивах, особенно в предвидении контрнаступления советских войск, пьеса Базоркина напоминает известные в военные годы пьесы К. Симонова и Л. Леонова, то тут налицо заимствование. На проверку оказалось, что пьеса ингушского писателя появилась раньше драматических произведений классиков русской советской литературы.

В 1943 году писатель решает перейти исключительно на литературную работу. Фашизм, дойдя до границ Чечено-Ингушетии, был отброшен назад. Надо было восстанавливать мирную жизнь и работать во имя окончательной победы над врагом.

Но у кремлевских стратегов были еще и другие задачи. Надо было на кого-то списать свои стратегические и тактические просчеты. Очередной жертвой такой политики стали ингуши и чеченцы. Народы, на территории которых фашисты практически и не побывали, были обвинены в пособничестве врагу и 23 февраля 1944 года, в день рождения Красной Армии, поголовно сосланы в Северный Казахстан и Среднюю Азию. В очередной раз Базоркин лишается имущества, в том числе библиотеки и писательского архива. В преддверии этого литератор жил творческими замыслами: что-то писал, что-то обдумывал, для чего-то готовил материал. Любопытно, что именно 23 февраля в местном драмтеатре должна была идти пьеса Базоркина «Тамара». И никто не знал, что другой, кремлевский режиссер кровавых спектаклей мирового масштаба подготовил одну из самых своих бесчеловечных постановок с вовлечением в ее действие целых народов… Разница была только в том, что в спектакле, поставленном тираном, по-настоящему убивали без разбора женщин, детей, стариков; тех, кто на фронте проливал свою кровь за родину, часто и с его именем на устах; тех, кто вырастил сыновей и дочерей для фронта и тыла и, не покладая рук, трудился во имя победы.

Идрис Базоркин попал в Киргизию. Первое время пришлось работать кладовщиком, затем администратором во Фрунзенском театре оперы и балета. Так как писать и печататься сосланным писателям было запрещено, материал накапливался подспудно. Только со смертью самого кровожадного и преступного диктатора всех времен и народов появилась возможность заняться литературным творчеством и активной общественной деятельностью.

Главным оставался вопрос возвращения на родину. Власть предлагала создать Чечено-Ингушскую автономию в местах выселения, в Средней Азии, и вела с этой целью пропагандистскую работу в массах.

И Идрис Базоркин инициировал общественное движение за возвращение домой, на Северный Кавказ. Вместе со своими единомышленниками он пишет в Москву письма и обращения с настоятельным требованием восстановить ликвидированную в 1944 году автономию чеченцев и ингушей, вернуть народы на историческую родину. В поддержку требования тысячами собираются подписи.

В 1956 году большая группа ингушской и чеченской интеллигенции, одним из основных организаторов и участников которой был Идрис Базоркин, едет в Москву, встречается с руководителями государства и добивается решения вопроса. В июле 1956 года с ингушей и чеченцев снимается ярлык спецпереселенцев, а в начале 1957 года восстанавливается ликвидированная 13 лет назад Чечено-Ингушская республика. Одну из важнейших ролей в этом процессе сыграл Идрис Базоркин.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю