Текст книги "Из тьмы веков"
Автор книги: Идрис Базоркин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)
Гойтемир тоже приободрился. А Хасан-хаджи не упустил случая вслух похвалить Чаборза:
– Не зря и имя у него Чаборз! Сынок оправдывает его.
Как всегда, последним к камню подошел Калой. Теперь уже все ждали чего-то необыкновенного. И он легко схватил камень и с ходу поднял его над головой, потом перенес всю его тяжесть на правую руку, а левую опустил вниз. Несколько секунд камень спокойно лежал у него на ладони. Но вот он оттолкнул его и бросил в сторону.
Пхарказ и Виты шумели больше всех. Ведь это их друг не имел себе равных.
– Играй! – крикнула Матас гармонистке и сама своим голосом запела так, что ее услышали все:
Волк вышел на поле!
Калой вышел на поле!
Наси была вне себя от того, что Калой снова завладел вниманием.
– Не пойму! – воскликнула она. – Кого здесь испытывают – людей или лошадей?
– Для того чтобы это понять, следует покататься на такой, как он, лошади! – немедленно откликнулся горец, которого Наси недавно обругала.
Краска стыда залила ее лицо.
– Своей матери предложи! – гневно бросила она. И сейчас же получила ответ:
– Стара она. Сорвется. А вот тебя нелегко было бы сбросить даже ему…
– Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! – неслось со всех сторон.
– Вот это да! Хо-хо-хо!
А юноши уже подходили к старикам и, подняв Черный камень кончиками пальцев, получали подарок и поздравление старейшин.
Но на этот раз Калою не повезло. Пальцы оказались толще ямочек в камне, и он никак не мог уцепиться за них. Старейшины посовещались и сказали, что это не его вина. А так как уже никто не сомневался в его силе, ему подарили башлык, сотканный из пуха серны, и, так же как и других парней, назвали мужчиной.
Калой поблагодарил стариков, но выражение растерянности так и осталось на его лице. Он не мог примириться с тем, что ему не удалось сделать что-то такое, что сделали все его друзья.
Начались скачки. В них участвовали только желающие. Скачки проходили по большому кругу, на котором встречались подъемы и спуски, перелесок и обмелевшее русло реки, усеянное валунами.
По сигналу кони рванулись вперед. Все пространство позади них заволокло облако пыли. Только когда оно рассеялось, люди увидели удаляющихся всадников. Многие, даже взрослые, вскочили со своих мест и вслед за мальчишками побежали на ближайшие холмы, чтобы видеть конников на всем их пути.
– Рысак впереди!
– Черный, черный идет! – стали доноситься оттуда их возгласы. Когда с верховьев долины Дорхе показались еще неясные очертания возвращающихся лошадей, гармонистка заиграла мелодию «Джигитовка», запела:
Впереди, впереди
Чаборз, говорят!
Но Матас, бросив на нее неодобрительный взгляд, закончила куплет:
Перед хвостом своего коня
Скачет, говорят!
К счастью Матас, за общим шумом толпы Наси не услышала этой насмешки. Иначе не удержать бы девушке на голове своего курхарса.
Вот уже видно: отставая друг от друга всего на несколько корпусов, идут пять лошадей.
Впереди – конь Чаборза, за ним – серый из Цоринского ущелья и третьим – Быстрый. Красавец рысак, гордо закинув голову, несся великолепной размашистой рысью. Серый напрягался изо всех сил. Седок осыпал его ударами справа и слева. Но расстояние между ним и рысаком не уменьшалось. А Быстрый держался на своем третьем месте, будто примирился с поражением. Расстояние до кона, где лежали призы, стремительно сокращалось. Никто уже не мог вырвать победу у Чаборза.
– «Песню коня!» – зло приказала Матас, досадуя на Калоя. Дали и девушки дружно запели:
Ветром лети под гору,
Крепким будь на узду!
Чтоб на крутых поворотах
Ты догонял лису!
Шаг твой да будет вольным,
Вольному волку под стать!
Чтобы ни зверь, ни птица
Тебя не могли достать!
В это время пронзительный вой долетел до толпы. Калой встал на стремена, взмахнул плетью и, перегнувшись так, что голова его очутилась рядом с головой Быстрого, пустил его во весь опор. Он хохотал, ревел, визжал. И вдруг всем показалось, что и рысак и серый остановились, настолько свободно обходил их вороной. Вот он миновал серого, вот сравнялся с рысаком…
Чаборз безжалостно стегал своего красавца. Но все было напрасно. Вороной несся так легко, словно скачки только начинались. Лишь дикие выкрики Калоя говорили о той страсти, которую он вкладывал в последний рывок. Быстрый, как стальная пружина, уходил все дальше вперед.
Серебряные подковы
На золотых гвоздях
Впереди всех сверкают
На тонких его ногах!
– пели девушки. Они восторженно взмахнули платками, когда Калой пронесся мимо них.
Наси была потрясена. Но на этот раз она уже сдержалась лишь, закусив губу, гневно оглядывала ликовавший народ.
То, что Чаборз пришел вторым, ее не радовало.
Она всем сердцем ненавидела сейчас Калоя, который встал на пути ее сына.
«Не будь его, любимцем народа был бы сегодня Чаборз». Она видела, как Калой спрыгнул на землю, как получил первый приз – новенькое седло.
Вот он, по обычаю, направился к девушкам… И в это время она случайно уловила блеск солнца в глазах Зору.
«Неужели все… и красавица – тоже ему, этому оборванцу?» – содрогнулась Наси.
Ей хотелось встать и сейчас же уйти домой. Но она сдержалась. «Нет. Много будет! Здесь уж и я смогу принять участие в борьбе. Посмотрим…»
А Калой один в кругу девушек самозабвенно плясал под гармонь и их хлопки. Это был танец, посвященный им. Танец гордого мужчины, победителя!
За скачками началась джигитовка.
Чаборз отказался от участия в ней. Его рысак не был обучен. А остальные с увлечением показывали искусство владеть конем. Они бросали лошадей с места в карьер, мгновенно осаживали их и, подняв на дыбы, вихрем неслись в обратную сторону. Многие на ходу вскакивали и мчались стоя. Иные, спрыгнув на землю, снова прыжком садилась в седло. И каждого из них ждала награда.
Калой внимательно проверил подковы и сбрую на Быстром и, оставив его у Орци, подошел к месту джигитовки. Здесь все уже подходило к концу.
– А разве ты не будешь? – удивился Иналук.
– Буду, – ответил Калой, – только позже всех.
Когда последний всадник, прогарцевав, встал на свое место, Зуккур поднялся, чтобы объявить конец праздника. Но Калой попросил внимания еще на несколько минут. Зуккур посмотрел на него и засмеялся.
– Не собираешься ли ты сам джигитовать, без коня?
– Нет! – весело откликнулся Калой и, выбежав на дорожку, протоптанную лошадьми, свистнул.
Быстрый вырвал узду из рук Орци и стремительно понесся к нему. Калой повязал коню глаза башлыком и галопом помчался на нем в противоположную сторону. Все встали. Что еще выдумал этот неукротимый? Быстрый скакал свободно, словно все видел. Вот Калой повернулся и помчался, обратно, только не туда, где джигитовали. Он вел Быстрого прямо на валун испытаний. У подножия камня конь встал на дыбы… На глазах у пораженных людей лошадь, словно рысь, вскочила на вершину глыбы, снова поднялась на дыбы и, повернувшись, рассыпая искры, съехала вниз на задних ногах.
Калой подскакал к старикам, спрыгнул и попросил проверить башлык.
Видавшие виды долгожители были потрясены. А когда Хасан-хаджи подошел, чтобы действительно проверить повязку, Калой крикнул:
– Быстрый! Перед тобой сам Хасан-хаджи! Окажи уважение!
И конь, подобрав ноги, лег! Изумлению и восторгу людей не было конца.
Зуккур поднял сухую руку над головой. Все стихло.
– Люди! – сказал он, напрягаясь изо всех сил. – Спасибо вам за сыновей! Хорошее потомство растет! Вы видели? А Калоя, если б он жил в старое время, называли бы нартом! Вот что могут сделать терпение и любовь… Рассказывали сказки про какого-то всадника, который ночью разъезжал в наших горах. Теперь мы знаем, кто это был! Подарим ему, лучшему джигиту, серебряное стремя!
Иналук быстро сменил правое стремя на седле Калоя.
– А вот стоят вокруг нас подростки. Посмотрите, сегодня у них разинуты рты. Но завтра они должны будут сменить этих юношей! И им есть у кого поучиться! Спасибо всем! Конец!
Иналук повел стариков к ближайшему святилищу, возле которого для них было приготовлено угощение, а народ кинулся к Калою и обступил его. Ему жали руки, поздравляли, хлопали его, хлопали коня.
– А все-таки, – крикнул кто-то, – Черный камень ты не поднял, как другие.
– Верно – откликнулся Калой. – Но пусть другие, или ты вместе с ними, поднимут то, что я подниму.
С этими словами он нагнулся, подлез под Быстрого и встал с ним на плечах.
Бешмет с треском разошелся на его спине.
Народ умолк.
Калой опустил лошадь и выпрямился. Никто не закричал, не удивился…
В одно мгновение в людях, окружавших Калоя, произошла перемена. Они не смели больше шутить и балагурить с ним как с равным. Он сделался для них недосягаемым. И Калой почувствовал это. Он попытался сгладить впечатление и обратился к подросткам с веселыми словами.
– А вы не удивляйтесь, – сказал он. – Быстрого мне подарили маленьким. Я сначала от радости таскал его на себе, а потом решил делать это каждое утро. Вот и получилось, что рос он и росла моя сила…
Люди оживились, заговорили, защелкали языками, но прежняя простота их отношений не вернулась. Они уважали его и… боялись.
А на лужайке огромным полукольцом друг против друга уже выстраивались девушки и парни. Калой разрешил счастливому Орци сесть верхом на Быстрого и отвести его домой, а сам вместе с Виты пошел на лужайку. Поверх всех голов он старался найти Зору и наконец увидел ее. Они едва улыбнулись друг другу. И никто этого не заметил, кроме Наси.
Она заметила. Оба они теперь все время были перед ее глазами.
Но после того как Калой взлетел на камень и поднял на себе лошадь, у Наси неожиданно ненависть к нему уступила место восторгу. Однако это был не тот восторг, с которым все смотрели на юношу. В ней загорелось желание ощутить его богатырскую силу… повиноваться ему… А он переглянулся с Зору.
Тяжелая мысль мелькнула в горящей голове женщины: «Ты хороша для моего сына… А ты… – Она впилась глазами в сухое, мужественное лицо Калоя, – а ты… Нет… это невозможно! – услышала она в себе другой голос, и сама ответила ему: – Но этой красотке ты тоже не достанешься! Чем она лучше других?!»
Иналук в этот день был всюду и всюду успевал. И на танцы он успел вовремя. Взяв все дело в свои руки, он в первой паре пошел с Матас.
– Ворс-тох![74]74
Ворс-тох – восклицание во время танца (инг.).
[Закрыть] – выкрикивал он, становясь на носки и преграждая путь девушке, и тут же тихо шептал: – Я с женского праздника не забыл твои губы… Милая…
– Шайтан! – едва уловимо отвечала она и, вывернувшись, плыла в другую сторону.
– Выходи за меня, все равно тебя никто не возьмет… – снова шептал он ей, простирая над ней руку.
И она с едва заметной скромной улыбкой отвечала:
– А ты выгони из дому свою клячу…
Играла гармонь; как стреляли, хлопали парни в ладоши…
– Ворс-тох! – восклицал Иналук, делая вид, что обнимает Матас. – Вот поцелую сейчас…
– Зарываешься, – ответила она и, скромно пройдя круг, опустив руки, встала на место.
– Спасибо, Матас! – крикнул Иналук, кланяясь ей. – Нет скромнее тебя девицы! – И, остановив гармонистку, обратился ко всем: – А ну, выходи, кто мастер на слово!
Никто не решался выйти первым.
– Спой-ка нам ты, Дали! Покажи пример большим! Спой в честь нашего героя! – сказал Иналук юной гармонистке. – Задень его! Мы увидим, на что он здесь способен!
Калой хотел было отказаться. Но девочка уже заиграла и, немного подумав, запела:
В этот солнечный день
Нет у тебя отца!
В этот светлый день
Нет у тебя матери.
Нет у тебя даже сестры родной,
Чтоб засмеяться сегодня с тобой…
Но есть у тебя твой младший брат,
Но есть у тебя богатырский конь.
Будет у тебя и верный друг,
Если позовешь любую из них…
Дали повела глазами на девушек.
– Эх! Вот это слова! – закричали парни. – Хорошо, хорошо, Дали!..
Гармонистка продолжала играть. Калой потупился, но потом шагнул вперед:
Спасибо тебе за доброе слово.
Спасибо тебе за печальное слово.
Спасибо тебе за сердечное слово.
От сердечного слова лед тает в груди.
Есть брат у меня и быстрый конь.
Есть башня, скала и отцов огонь…
Ласточки улетают к теплу, говорят.
Та, что к нам прилетит, найдет тепло…
– Молодец, Калой! – обрадовался за друга Виты.
– Правильно сказал! – поддержали его парни.
А Матас, обращаясь к нему и ко всем, продолжила поединок:
Куда денемся мы с тоски-печали?
Ведь таким молодцам только звезды под стать!..
Калой улыбнулся:
Разве есть место тоске-печали,
Ведь в друзьях у нас с вами —
Луна и ночь!..
– Вот так, Матас, – воскликнул Иналук. – Этот наездник везде хорош! «Нет места тоске-печали»!
Зору не дышала. Она не смела поднять глаза. «А иначе, – думала она, – они увидят все, узнают все… И еще, – загадала, – если не меня вызовут в пару с ним, – значит, не быть моему счастью… А если меня…»
И как сквозь сон донесся до нее голос Иналука:
– Это верно, что у Калоя нет ни матери, ни сестры. Но я не понимаю: чем хуже сестры хорошая соседка?
– Хорошая соседка всегда лучше сестры! – весело крикнул Виты и подтолкнул Калоя локтем.
– И мы так думаем, – поддержали их парни.
– А ну, Зору, иди, покажи, как уважаешь нас и своего соседа! – обратился к ней Иналук.
Зору попыталась выйти, но не смогла оторвать ног от земли.
– Иди! Стыдно! Обидишь его… – услышала она шепот девушки, стоявшей рядом.
Но Зору не двигалась. Тогда соседка подтолкнула ее. И она пошла.
Люди не узнавали обычно веселую и бойкую девушку. «Что с ней? Может быть, больна?»
Где-то на середине круга Зору наконец справилась с собой, услышала хлопки, гармонь… пошла с Калоем в ногу, сначала неуверенно, потом все быстрее, ровнее поплыла по кругу. Длинные рукава черкески вились за ней, как два серебристых крыла.
Калой, ее Калой мягко и плавно шел совсем рядом… А когда он устремился вперед, обогнав ее, и неожиданно встал, преградив дорогу, она вскинула на него темные, глубокие глаза и услышала голос своего сердца: «Тебя… тебя вызвали, значит… счастье твое…»
Танец получался красивый, они танцевали долго. Маленькая Дали была влюблена в эту пару. Ее попросили сменить гармонистку. И, заиграв новую мелодию, она запела:
Танцуй, наш Калой!
Танцуй, золотой!
Путь перехвати,
А то улетит!
– Правильно, Дали! – хохотал слегка захмелевший Виты. – А то улетит!..
Веселье длилось до позднего вечера.
И долго этот день не могли забыть в горах.
5
Однажды, уже поздней осенью, тревожная весть облетела аулы и заставила забыть все. Хевсуры[75]75
Хевсуры – народ грузинского происхождения, живущий в горах по соседству с галгаевцами (ингушами).
[Закрыть] отбили скот у галгаевских пастухов и увезли их сено с горы Плато Ветров.
За эту гору между двумя соседними народами не раз возникала вражда. Галгаи считали ее своей, а хевсуры – своей. В доказательство с обеих сторон обычно приводилось много фактов. Но так как все они вели происхождение от легенд, берущих начало где-то в глубине веков, то ни одна из сторон не считала их для себя обязательными. Появление в том или другом племени сильного по характеру человека заставляло противников отступать. И тогда его племя утверждало на Плато Ветров свое право – право сильного. Так было и за последние пятьдесят лет. Влияние Гойтемира и его тейпа в народе было очень велико. Имел он связи и с администрацией округа. Его поддерживали. И, взяв верх в последнем споре с хевсурами, он так и сохранял это превосходство до сих пор. Иногда хевсуры пытались сопротивляться, нападали на галгаев, работавших на этой горе. Но в конце концов все кончалось благополучно, и обе стороны, съев на замирении баранов, расходились по аулам.
На этот раз дело осложнилось. В перестрелке один из галгаевских пастухов был убит.
Десятка два всадников сразу же кинулись преследовать хевсуров. Одну из групп возглавил Иналук. С ним пошел и Калой. Продираясь в лесу сквозь заросли кустарника, они давно миновали Плато и двигались, чтоб перерезать хевсурам путь к селению, которое те никак не могли миновать. К полудню на противоположной стороне ущелья, над обрывом, где проходила тропа, показалось два всадника. Они ехали спокойно, уже не думая, что их здесь может подстерегать опасность. Позади шел угнанный ими скот, дальше – три человека на лошадях, а на некотором расстоянии от них еще один – замыкающий.
Когда из засады раздались выстрелы, хевсуров это так ошеломило, что они, бросив свою добычу, кинулись уходить. Пули галгаев не причинили им вреда: засада расположилась на далеком расстоянии. И лишь калоевская берданка делала свое дело. Он убил под хевсурами две лошади и одного из них ранил. Вскоре подоспели люди из гойтемировского аула. Соединившись, они посоветовались и решили возвратиться. Похищенный у них скот был отбит.
Через месяц старейшины галгаев и хевсуров встретились, выяснили, кто убит, кто ранен, оценили стоимость сена, увезенного с Плато, и убитых галгаями лошадей, прикинули, кто кому что должен, расплатились, съели барана, выпили горского пива и, горячо поклявшись в дружбе, разошлись до следующей стычки, на всякий случай изредка оглядываясь, чтоб не получить пулю в затылок.
А Плато Ветров, как и прежде, лежало на своем месте. И ингуши, и хевсуры продолжали считать его своим. И никому из них не приходило в голову, что, даже если б появилась еще одна такая гора и каждый из народов получил бы ее, все равно земли не прибавилось бы на столько, чтобы сделать краше их суровую жизнь.
6
С того вечера, как Калой перестал бывать в доме Пхарказа, там все оставалось по-прежнему. Лишь Зору научилась скрывать от Батази свои чувства. Дочери теперь больше всех была нужна мать, а она осталась одна. Вот почему, когда Калой, наспех схватив оружие, умчался в погоню за хевсурами и когда Зору снова увидела его из башенного окна невредимым, мать ничего не узнала о переживаниях дочери.
Припав щекой к холодному окну, Зору пыталась разглядеть в ночи двор Калоя. И только после того, как заскрипели доски на их лестнице и в свете открывшейся двери показался он сам, Зору, вздохнув, забралась на нары, но еще долго сидела, закутавшись в шаль, и глядела в темноту широко открытыми глазами.
О чем она думала?
Может быть о том, как тяжело, когда любимый человек берется за оружие?
А Батази думала о другом. Совсем недавно дочь начала выходить на люди, а уже многие матери, имевшие взрослых сыновей, стали приглядываться к девочке. Значит, Батази была права. Красота имеет цену. Только надо не продешевить. Никого не отпугивать, но и не торопиться, пока не придет самый настоящий купец. В этом была и ее большая забота и большая радость.
Зору не могла теперь, как прежде, свободно встречаться с Калоем. Мать стала строже, придирчивее. Калой видел и понимал это. Он ловил взгляд девушки, брошенный из окна, или фразу, как бы невзначай оброненную у родника, и это говорило ему о многом. Наутро после погони по пути к Иналуку он проходил у стен ее башни. И до слуха его долетела песня.
Где же ты,
Радость сердца моего?..
Отчего не зовешь, не ищешь,
Горе сердца моего?..
– пела Зору, и ему с новой силой захотелось встретиться с ней, как в ту пору, когда она приходила послушать его рожок. Ведь это было так давно! Он вспомнил, с каким волнением танцевала она там, в долине Дорхе… Вспомнил, что ребята говорили о ней. Все они были влюблены в нее! Вспомнил и то, как Чаборз попросил Иналука вызвать ее на танец с ним и как потом, когда кончился танец, громко, чтоб услышали все, он сказал: «Галгаевская мать еще не рожала такую!» Зору покраснела и опустила голову.
Как хотелось тогда Калою дать этому щеголю оплеуху!
Потом Калой вспомнил мать Чаборза – Наси. Он не раз за последнее время вспоминал о ней. И, видимо, когда бы ему в жизни ни пришлось вспомнить о празднике юношей, образ этой, еще очень красивой женщины вечно будет вставать перед ним.
В тот вечер они с Виты возвращались домой. По пути кто-то из знакомых задержал Виты. Калой в это время проходил мимо собравшихся вокруг костра женщин, они затронули его, заговорили, поздравили с победой, пожелали доброй жизни.
Но вдруг его словно что-то потянуло посмотреть в сторону. Там была Наси. Глаза их встретились. Встретились только на миг. Но он увидел такой взгляд, от которого его бросило в жар. Он отвернулся. И в это время раздался ее голос, глубокий, грудной, не то насмешливый, не то ласковый…
– Молодой человек! Мы решили выбрать тебя женским старшиной! – сказала она.
Калой опешил. А женщины, почувствовав подвох, насторожились.
– А почему женским? – спросил он первое, что пришло ему в голову и задело самолюбие.
– Они говорят, что ты им подойдешь больше, чем нынешний!.. Верно? – обратилась она ко всем.
– Ну и черт же ты!
– Правильно, Наси! – раздались голоса.
– Я еще молод, чтобы быть старшиной! – приободрившись, попытался отшутиться Калой.
И тогда Наси приблизилась к нему и заговорщическим тоном сказала:
– А нам что ни моложе, то лучше!
Лицо и глаза Наси были рядом, и Калой увидел, как она, глядя на него в упор, провела языком по губе и прикусила ее. Он знал, что это означает, оробел, смутился и, пробормотав что-то невнятное, убежал.
– Э-э-э! – слышал он за спиной.
– Да ты, видно, еще не все испытания прошел!.. Мужчина!.. Ха-ха-ха!.. Он был уже далеко, а смех все еще несся за ним. И сколько раз ни вспоминал он потом этот случай, никак не мог понять, что же тогда произошло. Но даже наедине с собой от этих воспоминаний он краснел.
Прошло несколько дней. Выпал и растаял первый снег. Земля сверху быстро подсохла, но воздух наполняла сырость и прохлада. По утрам случались заморозки. На лужах хрустели льдинки.
Калой вел к ручью Быстрого…
Недавно он встретил за селом Зору. Она в тот день возила сено, а он возвращался из леса. Их не видел никто. Не подходя друг к другу, они перебросились несколькими фразами. Калой сказал, что хорошо бы встретиться.
– Может, на скале Сеска-Солсы?..
– Нет, – тихо ответила она. – Там нельзя… Я скажу, где…
И они расстались. Шли дни, а Зору молчала. Калой старался бывать всюду, где можно было встретить ее. Но она не появлялась. Он терялся в догадках.
И вот Калой в которое уже утро, лишив Орци его приятной обязанности, сам вел коня к водопою. И ему посчастливилось. В предрассветной мгле он увидел у ручья Зору. Она набрала воды в кувшин, поставила его на плечо и направилась к аулу. Они сошлись на середине тропы. Поздоровались, минуя друг друга. Понизив голос до шепота, она что-то сказала.
– Где? – переспросил удивленный Калой. Но она прошла, только кивнув головой.
Калой обрадовался и растерялся: «А что, если ослышался?..»
Не зная, как скоротать день, Калой осадил соху новым сошником, который выковал ему Виты, скрепил расшатавшиеся грядки на бороне, заклинил новые зубья вместо потерянных.
Около полудня он увидел, как Пхарказ и Зору провожали Батази. По всему было видно: она собралась в далекий путь, наверное, к матери. Перед ней шел ослик, нагруженный плетенками с сыром и другой поклажей. Дочь проводила ее до конца села. Возвращалась быстро, кое-где на спусках пробежками, прижимая шаль к груди. Проходя мимо, она посмотрела на Калоя и, встретившись с ним взглядом, весело убежала к себе.
А через некоторое время до Калоя донесся ее голос. Она пела задорно, радостно. Пасмурный день стал для Калоя теплым и светлым.
Калой сменил Быстрому подковы. Орци суетился, помогал брату. Он только не мог понять: зачем коню сейчас новые подковы. Куда ему ходить?
– А когда пришлось за хевсурами гнаться? Ведь этого никто не ожидал. Конь должен быть готов и к долине, и к скалам! – объяснил Калой брату.
Уезжая из дому, он обычно говорил, куда и на сколько едет. Но на этот раз ничего не сказал. Орци отметил это, но решил: значит, брат едет ненадолго.
Орци рубил на дрова жерди от старой изгороди, когда из соседнего двора вышла Зору.
– Куда ты? – бойко окликнул он ее.
Зору с опаской оглянулась и сурово заметила:
– Разве можно спрашивать куда? А может, человек идет по важному делу? Пути не будет!
– А какое у тебя может быть важное дело? – усмехнулся Орци. – Жаль, что ты идешь в другую сторону, а то Калой мог бы подвезти тебя. Он только что уехал.
На лицо Зору набежала тень. Она о чем-то задумалась и быстро пошла из аула.
Калой въехал в долину Дорхе, поднялся вверх по Ассе и свернул вправо, к аулу Кяхк…
Уже стемнело, когда, пробираясь лесами и оврагами, поднимаясь на вершины хребтов и спускаясь на дно ущелий, он объехал гору, перейдя реку, остановил коня у подножия скалы. На вершине ее чернел силуэт замка Ольгетты.
Калой прислушался. Ничего, кроме шума реки, не было слышно. Никого не было видно на тропе. Его никто не мог здесь видеть, и он решительно направил коня на подъем.
Быстрый уверенно встал на старинную тропу и пошел вверх. Не зря, готовясь к испытаниям, Калой темными ночами поднимался здесь. Но верно ли он расслышал Зору? Неужели она позвала его сюда, в это место, страшное даже днем?
Еще мгновение – и конь и бурка Калоя слились с черным камнем горы.
Наконец Калой поднялся. На вершине было просторно и мрачно. Окна и двери замка зияли чернотой, с полуразрушенной стены поднялась птица и бесшумно перелетела в глубь развалин. Калой слез, отвел коня за башню, где из стены торчал камень с дырой, и привязал Быстрого. Вернувшись к тропе, он стал вглядываться в темноту. Снизу дул ветер. Шум реки едва долетал сюда. Все вокруг было мертво и тихо. Калой пошел к замку и прислонился к стене.
Время шло. Изредка у самого лица его мелькала тень летучей мыши. Где-то в высохшем бурьяне что-то шелестело. Калой злился на себя за свою излишнюю сдержанность. Теперь она ему казалась трусостью. Надо было задержаться у ручья и точно договориться с Зору о встрече. Да и не здесь, а в каком-нибудь другом месте!..
Вдруг чьи-то холодные пальцы коснулись его щеки. Он вздрогнул, схватился за кинжал… Вокруг не было никого… Калой замер. Через некоторое время из-за стены показалась рука… Она осторожно потянулась к нему…
«Ударить кинжалом!» Но Калой сдержался и схватил руку.
– Сломаешь! Сломаешь! – услышал он приглушенный возглас.
– Зору?!
А она упала на каменный пол в беззвучном хохоте. Калой убрал кинжал, неловко нахлобучил на глаза папаху и, придя в себя, заговорил:
– Если б на свете не было таких, как ты, не говорили бы про оборотней. Откуда ты взялась? А если б я отрубил тебе руку?!
Зору засмеялась сильнее. Не выдержав, рассмеялся и Калой.
– Я думал, ты стала взрослой, а ты все такая же озорная! – говорил он уже без гнева.
– А я думала, ты уже не Калой, а Калой-Кант, о котором сочиняют легенды.
Они еще долго не могли успокоиться и смеялись, но уже не оттого, что Зору напугала его, а потому, что были вместе и можно было, не таясь, видеть и слышать друг друга.
На каменном сиденье у стены Калой расстелил бурку и усадил Зору. Она с радостью закуталась.
– Хорошо! А то я замерзла, ожидая тебя, хоть ты и быстро приехал!
Они говорили, как взрослые, но порой весело смеялись, словно дети. Незаметно беседа коснулась главного: как быть дальше, что делать? Зору смутилась, замолчала, задумалась. А Калой сказал, что он хотел бы не расставаться с ней никогда…
– Я тоже, – тихо ответила Зору. – А зачем нам расставаться? Мы рядом живем…
– Я хотел бы, чтоб мы жили не рядом, а у нас, – смущаясь, сказал Калой.
Но она покачала головой.
– Этого не может быть. Меня дома считают маленькой… Да и мать хочет, чтоб я жила в богатой семье.
– Я уже знаю это… слышал… – ответил Калой.
– А разве это плохо? Разве ты не хочешь стать богатым?
– Нет, отчего же, хочу, конечно, – ответил Калой. – Но богатыми не сразу становятся. Иногда люди всю жизнь работают, а так бедными и умирают. Да и потом, смотря что считать богатством. Против нищих и мы богачи, а против богачей… – Но он не договорил. Ему не хотелось называть ее и себя этим словом. Помолчав, добавил: – Я буду всю жизнь работать, делать все, что смогу, чтобы заплатить твоим родителям калым, справить тебе приданое, как лучшей девушке. И чтоб в доме у нас ни в чем не было нужды!.. Но когда это будет, я не знаю. – Он опять замолчал. Молчала и она.
– А ты так, просто, не пошла бы за меня, чтоб потом все наживать вместе? – неожиданно спросил он. Зору снова покачала головой.
– Я у них одна. Я не убегу. Не обижу их. Они и так несчастны. Отец нездоров. Мать всегда в нужде… в работе… – Она опустила голову.
– Но что же делать? Тебя могут выдать…
– Я буду ждать, когда у тебя будет все… – не поднимая головы, ответила Зору.
– Больше мне ничего не надо! – воскликнул Калой. – Вот увидишь. Я буду ложиться последним и первым вставать. А если вдруг из Турции вернутся мои родители… Я почему-то не думаю, что их уже нет. Говорят, там многие наши стали богатыми…
– И твоя мать подарит мне турецкий шарф, розовый, с серебряными нитями! – воскликнула Зору, хлопая в ладоши.
Калой смотрел на нее, и ему хотелось, чтоб она все время была такой радостной.
– Даже если они не вернутся, я куплю тебе этот шарф! – горячо сказал он.
И Зору снова обрадовалась, точно подарок был уже у нее. Потом она спохватилась – ведь ему, должно быть, тоже холодно – и встала. Но он опять усадил ее. Тогда, вскинув лицо, она неуверенно предложила ему сесть рядом. Калой осторожно опустился на камень.
– На бурку. Камень холодный, – уже более свободно предложила она.
Он пересел. Почувствовав ее рядом, Калой опять потерял способность говорить. Но через некоторое время он справился и с этим волнением.
Сидеть было тепло, уютно. Калой вспоминал недавнее детство, когда вот так же, только с ребятами, в ночном, он сидел у костра. Они грели тогда друг о друга спины, и кто-нибудь рассказывал сказки.
– А хочешь, я расскажу тебе сказку? – спросил он Зору.
– Опять будешь врать? – тихо засмеялась она.
– Нет. Я расскажу тебе, как слышал. А сказки ведь все – неправда!
– Расскажи. Только не страшную! А то ты опять испугаешься! – снова засмеялась она.
– Колючка! Ну ладно, слушай.
– Жила-была девушка. Она была такая красивая, что люди не могли глаз от нее отвести. Влюбились в нее два друга. Оба стройные, оба мужественные и одинаково богатые. Сказали они ей о своей любви и стали просить выйти замуж за одного из них.
Послушала девушка свое сердце и ответила: «Лучше вас нет никого! И сердце мое лежит к вам обоим одинаково. Ни одного из вас я не могу обидеть». – «И все-таки решать тебе, – оказали они. – Мы ждем». Подумала девушка и ответила: «Я стану в середину луга. А вы с двух сторон начинайте косить. И кто из вас первым дотронется до моей руки, – значит, тому я и суждена», Согласились друзья, разошлись и начали косить. Косят, а она им поет, чтоб веселее было. И вот подошли они совсем близко, она протянула к ним руки. Парни в последний раз взмахнули косами и вместе дотронулись до ее рук. Бог видел это и решил за такую любовь не разлучать их никогда. И всех троих он навеки превратил в камни. Так и стоят они до сих пор у селения Галашки. Она стала каменным крестом, по бокам юноши – два каменных столба. Вот и все.
Калой умолк. Молчала и Зору.
– Хорошая сказка! – наконец сказала она. – Только неправильная…
