Текст книги "Тайный Союз мстителей"

Автор книги: Хорст Бастиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Вижу, – сказал он. – Тот, кого называют твоим отцом, опять напился.

Правый глаз Ганса был закрыт.

– Каждый день одно и то же, – заметил он равнодушно. – А трезвый – жалеет.

– А когда он трезвый-то бывает?

– В том-то и дело.

– И откуда он только водку берет?

– Откуда? Сам гонит.

– Да вылей ты бурду эту!

Взглянув на Длинного, Ганс сказал:

– Вылить? Хорошо бы. Но знаешь, что потом будет? Убьет он меня, вот и все. А мне что-то еще неохота… Вроде рановато. Понял?

– Ну, а если мы перебьем всю его музыку – аппарат и прочее? – Глаза Калле сверкали решимостью.

– Правильно! – подхватил Альберт.

Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.

– Ну, а как это сделать? – спросил Ганс, обдумывая новое предложение.

– Очень просто! – ответил Альберт. – Заберемся ночью и переколошматим всю его посуду. Но только сначала все вынесем. Узнать, кто это был, он не узнает, а в полицию не заявит – гнать самогон запрещено.

– Гм… – отозвался Ганс. – Это еще куда ни шло. Ладно. Я вам потом скажу.

– Идет… – решил Альберт. – Теперь очередь Вольфганга. Давай выкладывай!

Вытянув ноги, ребята сидели на ящиках и посасывали самокрутки. Одежда большинства из них была уже латана-перелатана, да и вообще все это было очень похоже на сборище малолетних конокрадов.

Желая оттянуть время, Вольфганг принялся долго и обстоятельно сморкаться. Потом, опустив голову, уставился на свои сбитые деревянные туфли. Он говорил так тихо, что его слова лишь с трудом можно было разобрать.

– Что выкладывать-то? Руди и Сынок ничего про Союз не рассказали, ни слова я не слышал. В синие они не записались, да и Родика тоже. И потом… вообще синие – хорошие ребята. – Теперь он поднял голову и робко взглянул на своих кровных братьев. – А потом, мне неохота больше шпионить. Не буду! Вот и все… – Вольфганг как-то весь съежился, но, очевидно, был полон решимости не отступать, если даже его и побьют.

Никто не произнес ни слова. Все уставились на Вольфганга, как на чудо. Неужели и он взбунтовался? Переглядываясь, ребята вертели головами. Неужели они не ошиблись? Слух не обманул их?

Прицелившись, Альберт плюнул в стену. Плевок пролетел над самой головой Вольфганга. Все ожидали, что шеф вот-вот взорвется. Но Альберт встал, подошел к Вольфгангу и тихо произнес:

– Вставай!

– Зачем? Бей, если думаешь – так правильно. Для этого мне и вставать не надо.

Рывком Альберт поставил его на ноги. Словно изучая, он долго смотрел в лицо Вольфгангу, потом вытолкнул его за дверь.

– Ступай во двор, но совсем не уходи, – сказал он очень тихо. «Да, даже этот Вольфганг подвел, даже у него оказалось свое собственное мнение!» – подумал Альберт, присев на ящик и уронив голову на руки.

– Отхлестать его кнутом и выгнать! – предложил Калле в полной тишине.

– Тоже придумал! – сказал Ганс, состроив рожу.

Длинный безнадежно вздохнул.

– Прямо как болезнь какая-то с этими синими! – проговорил Манфред. – Стоит кому-нибудь прикоснуться к ним – и готово, заразился.

– Может, ты еще что-нибудь сморозишь?! – заорал на него Альберт. – Умник нашелся!

– Я бы сказал, да еще скажешь чего-нибудь не так. Нет, лучше уж ничего не скажу, – заметил Вальтер.

Но Альберт немедленно же набросился на него:

– Ну и молчи! «Сказал, скажу» – сказалкин какой!.. – Гнев его с каждой минутой нарастал – он ведь и сам не видел никакого выхода. Ряды мстителей поредели, и исключение еще одного могло привести к развалу всего Союза.

– А ты чего молчишь, как в рот воды набрал? Тебя это не касается, что ли? – наскочил Альберт теперь на Другу, который молча вырезал ножичком.

– Очень даже касается! Я как раз думаю, почему все так случилось?

– Думаешь? У тебя крыша над головой горит, а ты, значит, думаешь, отчего это она загорелась. Тушить надо, а не думать! – И Альберт постучал пальцем по лбу.

– Чего ты кричишь? Я не глухой.

– Вот как? А какой еще ты?

– Я тебе что, опротивел? Чего ты ко мне пристал?! – Теперь уже Друга зло взглянул на Альберта.

Альберт выдержал его взгляд, но как-то сразу весь обмяк и, устало махнув рукой, слабо улыбнулся.

– Не мели, Друга! Сам же понимаешь, что к чему.

– Ладно уж!

Альберт опустился на свой ящик. Снова воцарилась тишина. Даже дрова в печурке горели, не потрескивая.

– Так просто его ведь не выгонишь, – заметил наконец Друга, высказав то, что думали все остальные. – А что, если он не последний? И в конце концов от нашего Союза ничего не останется. Надо вот что сделать: путь ему отрезать! Да, да, это будет лучше всего.

– Как это «путь отрезать»?

– Заставить его поругаться с синими, и завтра же. Пусть там сломает что-нибудь. А не сломает – наша месть на него обрушится!

– Недурно, – согласился Альберт. – Только как мы можем ему отомстить?

Пожав плечами, Друга состроил такую мину, будто ему задали очень трудную арифметическую задачу.

– Придумал! – немедленно выскочил Манфред. – Отец его собирает на зиму хворост и складывает в кучи. Хорошая идея?

– Какая идея-то?

– А мы возьмем да подожжем этот хворост. У него три большие кучи заготовлены. Они там, у Рощи призраков. Как останутся на зиму без топлива, Вольфганг еще подумает, стоит ему нам изменять или нет… – Манфред передернулся и застучал зубами.

– Ты бы почаще высказывал нам свои предложения, – одобрил Альберт, – иной раз они у тебя и толковые бывают.

Манфред почувствовал себя польщенным.

– Вы и сами могли такое придумать! – сказал он. – Во всяком случае, мы его теперь крепко держим.

Альберт кивнул и велел Калле сходить за Вольфгангом.

В Бецове выла собака. По черному гладкому небосводу скользнула звезда. Ночью обещали заморозки на почве. Предвещая зиму, ветер нес с собой запахи снега и, как подручный самой смерти, пригибал травинки еще ниже к земле.

– Скоро опять кто-нибудь помрет.

– Почему это? – спросил Друга.

– Собака воет. Это всегда так. Сам увидишь.

– Это же случайное совпадение. Каждый месяц кто-нибудь умирает. Ну и каждый месяц какая-нибудь собака воет.

– Ничего ты в этом не смыслишь! – отрезал Альберт, позевывая.

– Ладно.

Они сидели вместе со всеми членами Союза на холодной каменной лестнице Бергов и ждали Вольфганга. Когда накануне они сообщили ему о своем решении, Вольфганг даже побелел. Ушел он от них со слезами на глазах.

Мстители были уверены, что он выполнит приказ. Однако пионерский сбор, должно быть, давно уже кончился, а им все еще ничего не сообщили. В двадцать ноль-ноль должен был явиться Вольфганг и доложить, что он сделал. Они ждали уже час, а его все не было.

– Не придет он совсем, – сказал Калле, делая приседание, чтобы согреться.

– И откуда у него такая смелость? – вслух размышлял Альберт.

– А вдруг он… вдруг он взял да и донес на нас? – высказал свои опасения Вальтер.

– Нет, не посмеет он! – сказал Друга. – Знает же, что мы из него котлету сделаем, как только он нам один попадется.

– Почему же он тогда не идет?

– Я откуда знаю!

– А может, он струсил и решил: никто, мол, все равно не узнает, что он мог предотвратить пожар и спасти дрова.

– Может, и так, – согласился Друга.

– И так и этак, лучше предусмотреть, чем недосмотреть, – сказал Альберт. – А теперь пошли, братва!

Гуськом, спотыкаясь, они брели через пашню к лесу. Никто не разговаривал. Лишь изредка раздавался чей-нибудь сдержанный кашель. Под деревянными туфлями скрипел песок. Перед самым носом Альберта выскочил заяц и помчался зигзагами прочь.

Рощей призраков называли полоску леса неподалеку от песчаного карьера, где мстители в свое время прятали тележку с крадеными дровами. Много-много лет назад рощу назвали так. По преданию, в холодные осенние вечера в этой роще встречались два одноглазых призрака, чтобы обсудить свои дьявольские планы нападения на жителей Бецова. Если же кто-нибудь из крестьян, на беду, оказывался у этой рощи, огромные, с ладонь, глаза призраков вспыхивали зеленым огнем. Огонь этот был такой яркий, что убивал человека на месте, бедняга даже не успевал помолиться перед смертью. Иной дед, пригревшись зимним вечером у печки, рассказывал в кругу семьи, как в юные годы с превеликим трудом избежал этих смертоносных лучей. Обычно молодежь смеялась над такими рассказами, и дед, обидевшись, снова забивался в свой угол.

На самом краю песчаных ям высились три огромные кучи хвороста. Издали они походили на три брошенные избы.

– Погодите здесь! – шепнул Альберт. – Вышлем вперед двух дозорных – проверить, как там и что. – Он оглянулся на своих ребят, но не смог различить даже лиц – тоненький серп месяца излучал лишь слабый свет. – Кто пойдет добровольцем?

– Я! – тут же отозвался Друга.

– И я! – встал с ним рядом Вальтер. Он чувствовал себя ответственным перед остальными – ведь это он привел к мстителям Вольфганга и теперь должен был как-то загладить свою вину.

– Идет! – сказал Альберт. – Будем ждать вас здесь. Пригнитесь, а как подойдете поближе – ползите по-пластунски.

– Сами соображаем! – отвечал Вальтер. В умении совершать ночные вылазки никто не мог сравниться с ним.

Вскоре тени их скрылись во мгле. Остальные, не сводя глаз с куч хвороста, напрягали слух. Все было тихо. Через полчаса Друга и Вальтер вернулись.

– Все в порядке, – доложил Друга. – Кругом ни души.

– А ямы проверили?

– Да.

– Тогда – вперед! – распорядился Альберт. – Друга, Вальтер, Калле займутся правой кучей, средней – Ганс и Манфред, а ты, Длинный, пойдешь со мной. Поджигать каждую кучу со всех сторон.

Не соблюдая прежней осторожности, мстители стали приближаться к кучам заботливо сложенного хвороста. Им не терпелось поскорее закончить операцию. Порой их деревянные туфли задевали о камни, и ветер тут же подхватывал эти звуки и уносил, словно хомяк свою добычу.

Добравшись до места, отряд Альберта тут же обошел кучи хвороста с подветренной стороны, обращенной к лесу.

Альберт уже достал свою зажигалку, как вдруг мстители содрогнулись от ужаса.

«Уааа… Ауи…» – какие-то чудовищные звуки, не похожие ни на что человеческое, неслись с лесной опушки. На вершине самого близкого дерева вспыхнул ядовитый огонь одноглазого призрака. Он скользнул по стволу и огромными прыжками стал приближаться к песчаной яме… «Уиии… Ауи…» Теперь звуки неслись откуда-то снизу, левее дерева, с которого только что спустился призрак. Они становились все пронзительнее. Зеленый глаз упал на землю, подскочил и какими-то дергающимися прыжками подбирался все ближе, ближе…

Ужас парализовал мстителей.

Первым пришел в себя Длинный.

– Ложись! – крикнул он что было сил.

Знакомый голос привел в чувство остальных ребят. Но они не бросились наземь, а пустились наутек. Они падали, поднимались и вновь бежали во весь опор. Заметив, что он остался один, Длинный тоже побежал. Он оглянулся, словно прикидывая, не принять ли ему бой с призраком. Смертоносное сияние неотвратимо приближалось. Последние остатки мужества покинули Длинного. Со скоростью оленя он несся вслед за остальными, волосы его развевались. Сзади все еще слышны были адские голоса. Длинный зигзагами бежал по пашне – только бы эти лучи не поразили его в спину! Скоро он стал нагонять основную группу. Громче всех пыхтел Калле.

– Мама! – верещал он. – Мама!..

На шоссе Длинный нагнал его. Они оглянулись. Там, где должны были быть кучи хвороста, царила темень и тишина.

На перемене у Манфреда подвернулась нога, и сверток с завтраком упал на землю.

– У него колени до сих пор дрожат! – тут же съязвил Калле, ухмыляясь, как обычно, во весь рот.

– Держу пари – твои дрожали еще сильнее! – тут же отпарировал Манфред, сдувая песок с хлеба. – У меня тут один знакомый сосунок все время «мама» пищал.

– Ну и что? Зато я своего барахла в грязь не кидал, как некоторые.

– Псих!

– От психа слышу!

– Идиот!

– Сам идиот!

– Черт с тобой! Значит, мы оба идиоты!

– С какой это стати? Ты идиот, а я нет! – с возмущением ответил Калле.

Манфред только махнул рукой. Он не выспался и теперь без конца зевал. После ухода из Союза Руди Бетхера Калле непрестанно задирал Манфреда, должно быть, он не мог иначе.

А Руди и Сынок теперь вечно вертелись вокруг Шульце-младшего. Даже Клаус Бетхер и тот не отходил от него. В последнее время у него с приемным братом установились какие-то новые отношения, с каждым днем они все более сближались. Остальные сыновья крупных хозяев потянулись за Клаусом, так что ученики разделились теперь на два лагеря: группу мстителей и группу Шульце. Не последнюю роль в этом деле сыграло отсутствие Гейнца Грабо. Вот уже неделя как он находился в колонии. Это учитель Линднер отправил его туда, понимая, что Гейнц может выправиться только под постоянным наблюдением строгих воспитателей. Во всяком случае, никто из учеников не жалел об исчезновении Грабо.

– Давайте-ка обмозгуем без лишней трепотни, – начал Альберт. – Хотел бы я видеть того, кто вчера не струсил бы! Я, к примеру, сигал по полю, как косой. Но пусть кто-нибудь посмеет сказать мне, что я трус! Против привидений ничего не поделаешь – короли и то от них удирали. Вот как оно! Все это одна бражка – и черт и призраки. Захотят они – с горошину станут, а то с гору величиной, а то в бабочку-капустницу превратятся…

– А то и человеком прикинутся, – заметил Длинный, причем это явно был крик души – он думал о своем Старике.

– Точно! – сказал Альберт, но тут же спохватился и, взглянув на Длинного, добавил: – А ведьм все равно не бывает. Понял?

– Будто я об этом! – обиделся Длинный.

– Я бы тебе и не советовал.

– Странное дело! – заметил Друга, желая отвлечь их. – Если это были настоящие привидения, почему они не нагнали и не убили нас? Кто его знает, что это на самом деле было!

– Гарантию даю – настоящие привидения! – заявил Манфред.

Друга недоверчиво покачал головой. Тогда остальные мстители набросились на него.

– Вот дурак-то! Ничего ты, Друга, в привидениях не смыслишь!

– И чего же ты тогда драпал, если это были не привидения? И какие еще привидения! Уши – вот с эту сумку! Что я, слепой, что ли!

– Брось заливать!

– Линднер идет! – прошипел Друга.

И, словно по команде, все умолкли.

Учитель остановился и, улыбаясь, осмотрел ребят.

– Ну что, друзья, – сказал он, – здорово струхнули вчера?

Мгновенно лоб Альберта перерезала вертикальная складку. Остальные, полные недоверия, тоже уставились на учителя. О чем это он?

– Признаюсь, – продолжал учитель, так как ответа не последовало, – игра была не по правилам. Но что мне было делать? Как быть? Бежать в полицию? Разве можно! Что бы я им сообщил? Что мои ученики собираются поджечь хворост на опушке леса? Они бы вас еще арестовали, как поджигателей, и все из-за такой глупости. «Нет», – подумал я. К тому же мне пришлось поклясться Вольфгангу, что я никому ничего не скажу и полиции тоже. Что делать? Надо самим предотвратить пожар. – Он сделал свой потешный жест, который очень подходил сейчас к его веселому лицу. – Сказано – сделано! Мы и предотвратили: Вольфганг и я.

Мстители стояли, вытаращив глаза.

Друга, откашлявшись для храбрости, наконец сказал:

– А как? Как вы его предотвратили?

– Вот ты о чем! – Учитель рассмеялся. – Хочешь знать, как мы устроили себе такие глаза? Очень просто. У меня, видишь ли, есть два карманных фонаря с зелеными стеклами. Их-то мы и захватили. Вольфганг взобрался на дерево. Перед этим мы с ним тренировались в подражании крикам диких животных, а я вас снизу ослепил. Вот и все! – Линднер рассмеялся им в лицо, но мстители смотрели на него, будто он и впрямь был привидением.

Альберт глубоко и часто дышал, кусая нижнюю губу. После долгого молчания Длинный постучал пальцем по лбу и, повернувшись к Калле, фыркнул:

– А этот еще: «Уши – вот с такую сумку»! Идиот!

– А сам-то? Идиот в квадрате!

Перепалка разгорелась с новой силой. Они осыпали друг друга попреками – надо же было найти козла отпущения!

Учитель прилагал все усилия, чтобы не рассмеяться.

– Да заткнитесь вы наконец! – зарычал Альберт, красный как вареный рак.

– Слушайте, ребята, – сказал учитель Линднер, – тут еще о другом надо потолковать. С этим я к вам и шел. Пионеры предлагают на время летних каникул совершить на велосипедах путешествие к морю или в горы. Они предлагает записаться всем желающим. Если вы не против, приходите после обеда в четыре – обсудим, как нам лучше подготовиться.

– Нам с синими не по пути! – буркнул Альберт.

– Ерунда какая! Поход для всех учеников, а не только для пионеров. Кто хочет, может принять участие. А у кого нет велосипеда, тому мы достанем. Или вы пионеров испугались? – Наклонив голову, учитель поглядывал на ребят.

– Испугались? – Альберт сплюнул в песок. – Как бы вы нас не испугались!

– Советую вам подумать! – сказал учитель и отошел.

Опешившие мстители смотрели ему вслед.

– А здорово он нас разыграл!

– Да. Тут надо было мозгами поворочать. Не без этого, – ответил Друга.

Тем самым он высказал то, что у всех сейчас было на душе.

За окном пасмурный день. Зато в самом классе царит безудержное веселье, строятся планы, как лучше провести летние каникулы.

Головы с вихрами и с аккуратно заплетенными косами склонились над атласами, пальцы скользят по железнодорожным линиям и шоссейным дорогам, каждый старается перекричать другого – ведь кто громче кричит, тот и прав.

Пройдет всего несколько месяцев – и великая мечта исполнится: бецовские ученики отправятся в большой поход. Глаза их сияют. Все они как-то очень деловиты.

Альберту и его мстителям с трудом удавалось сдерживать себя. И хотя они и чувствовали себя как в гостях, сердца их бились не менее радостно. Тревога овладела ими, и они пытались скрыть ее грубыми замечаниями и скучающим видом.

Но для всех, кто сейчас собрался здесь, наступил праздник. Как часто дома ждала их нищета и безнадежность – наследие военных лет, но здесь в классе, быть может, впервые они заглядывали в будущее. Подобно траве после урагана, они выпрямлялись очень медленно.

Поход было решено провести в таких местах, где приключения ожидали бы их на каждом шагу.

– Пропасти, пещеры и что-нибудь еще пострашнее – вот что нам надо! – заявил Калле.

Учитель, сам похожий на ученика старшего класса, сидел среди ребят и ломал себе голову над таким маршрутом, который одинаково понравился бы и девчатам и ребятам. Сегодня он много и часто смеялся, и все же лицо его казалось еще более уставшим и постаревшим, чем обычно. Порой у него кружилась голова, и он вынужден был держаться за парту, чтобы не упасть. При этом он делал вид, будто задумался над чем-то, только бы ученики ничего не заметили.

– А теперь слушайте все! – сказал он наконец. – Конечно, для такого похода или путешествия нужны деньги. Большую часть заплатит за нас государство. Тут уж все будет в порядке. Но как быть со всякими мелкими расходами, карманными деньгами, так сказать? А потом, главное, где нам взять велосипеды для всех? У половины из вас ведь нет велосипедов. А раздобыть на время нам вряд ли удастся. Летом, особенно в дни жатвы, велосипеды всем нужны.

– Шишки собирать! – крикнул один из сыновей Рункеля – Вот и заработаем монету.

Бесспорно, это был выход. За предложением Рункеля последовали другие. Но велосипеды были тогда очень дороги. В конце концов учитель Линднер предложил вот что: общинный совет Бецова принял решение устроить в одном из пустовавших домов детский сад. Но для этого дом надо полностью отремонтировать. Пусть ребята, разумеется за плату, возьмут на себя часть работ…

Вдруг он остановился на середине фразы: лицо побелело; часто дыша, он судорожно ухватился за спинку парты.

– Извините меня… я сейчас вернусь. – И учитель Линднер, пошатываясь, побрел к двери. В коридоре он ударился плечом о стену.

Учеников охватило оцепенение, каждый думал: нельзя его было так отпускать одного…

– Может быть, ему просто дурно стало, – высказал догадку Шульце-младший.

Но прошло полчаса, и учитель не возвращался. Наконец Гарри отправился за ним. Когда он вошел в комнату учителя, тот, с белым как мел лицом, поднялся с дивана.

– Расходитесь по домам, – сказал он. – Мне что-то нехорошо. Сам не знаю почему.

Ночь, небо затянуто тучами, моросит дождь. По грязной деревенской улице шагает человек. Ботинки его чавкают, ему холодно. Но он не застегивает пальто, только поглубже прячет руки в карманы. Когда весной он прибыл сюда, сидя верхом на молочных бидонах, он и не подозревал, как трудно будет учительствовать здесь. Многое он представлял себе легче, чем это оказалось впоследствии, а о многих трудностях и бедах вообще не имел никакого понятия. Он улыбнулся.

А сколько раз ему хотелось бросить все и уехать! И как часто он бывал счастлив, найдя удачный выход!

Вначале жизнь в деревне показалась ему очень тяжелой. Люди все были чужие, относились к нему с недоверием, а подчас и просто враждебно. Редко, когда причиной этого была злоба или ненависть, чаще самое обыкновенное недоверие, с каким крестьяне относятся ко всем чужим. А может быть, в этом сказывался их печальный опыт. Но прошли месяцы, и наконец лед был сломлен. «Мальчишка», как они его сперва называли, превратился в «наставника», а это у крестьян звучит всегда уважительно. Да и в самой деревне многое изменилось, с тех пор как он прибыл. Да, время бурно неслось вперед. Порой оно обгоняло людей, изменявших его, но затем работа, труд изменяли их самих.

Нет, он уже не чужак в деревне, он прочно вошел в жизнь ее и любил ее, несмотря на все трудности.

У околицы человек остановился и долго смотрел на дом, в котором жили Друга, его мать и дедушка.

«И что же ты за человечек такой? – думал о Друге учитель, ласково улыбаясь. – Драчун ты – и вместе маленький философ. Как сложится твоя жизнь? И станешь ли ты и впрямь когда-нибудь поэтом? И о чем ты будешь писать? Что люди хорошие? Или плохие? И будешь ли ты честен перед самим собой? С поэтами, знаешь ли, не просто. Они должны уметь мыслить, очень хорошо мыслить. Порой им приходится наступать на горло собственной песне. Судьба человека потрясла их до глубины души, но они знают, этот один человек должен выстрадать, чтобы спасти тысячи других от куда более ужасных страданий… Тебе надо твердо знать, для кого ты пишешь. Ты должен выступать на стороне того, кто приносит людям пользу, и бороться с тем, что наносит им вред. А потом, ты должен быть мужественным и честным. Ибо долг писателя – переделывать мир, и тут ты непременно натолкнешься на сопротивление. Но ведь, по сути говоря, лишь жизнь, отданная борьбе, счастливая жизнь!»

Учитель сам удивился своим мыслям и покачал головой. Целую речь сочинил! В конце концов, какой этот Друга поэт – просто беспризорный мальчишка, ему предстоит еще долгий путь, прежде чем он сумеет понять, что творится вокруг. И все же, если вовремя ему помочь, из него выйдет толк. Да и не только из него – из всех его друзей, которые пока еще именуют себя «мстителями».

Линднер вспомнил, что сегодня на уроках ему стало плохо – результат напряженной работы и свалившихся на него в последнее время забот. Но какое это имеет значение? С кем не бывало? Гораздо важнее другое – пройдет несколько месяцев, и ребята из шайки Альберта получают путевку в жизнь, а сердца их еще полны упреков и проклятий по адресу окружающего их мира. А этого нельзя допускать, в противном случае, они могут оказаться на неверной стезе и пропадут. Осталось очень мало времени, и все же, чего бы это ни стоило, надо успеть! Даже если для этого потребуется удвоить усилия. Учитель Линднер решил раз и навсегда вычеркнуть из своего лексикона слова «слишком трудно».

Ведь и Родика, и Вольфганг, и Сынок, и Руди – все они еще непрочно стоят на ногах. Опасность велика. Но он ее отведет.

Человек шагает по дороге к выселкам. Ветер раздувает его плащ, воздух наполнен запахами свежевспаханной земли. Широко шагает учитель Линднер, он высоко держит голову, словно намереваясь лбом раздвинуть сгустившиеся над ним тучи. И вдруг он начинает петь:

 
Вставай, проклятьем заклейменный…
 

Ветер срывает с его уст слова и уносит их вдаль. Он улыбается и, сжав кулаки, поет:

 
Никто не даст нам избавленья —
Ни бог, ни царь и не герой!
 

Нет, он доведет свое дело до конца. Хныканье еще никому не помогало. И ради чего человеку жить на свете, черт возьми, как ни ради борьбы за счастье всех людей! Выдержка и еще раз выдержка – вот что ему нужно! Жизнь – это приказ, и он гласит: «Живи! Живи ради других!»

 
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой!
 

Долго еще голос его разносился по полям. И никто его не слышал, разве только ветер. Сердце учителя Линднера знало только одну страсть, и страстью этой была сама жизнь. И сражался он за эту жизнь не в окопах – он сражался за десять ребячьих жизней, и в этом – величие его борьбы.

Он хорошо знал: один он никогда не достиг бы того, что ему удалось достичь. Бок о бок с ним сражались такие же люди, как он, только на другом участке того же самого фронта. И он видел их рядом с собой, слышал их твердую поступь, улыбался своим товарищам. Вот Шульце-старший. Его мощный кулак готов сокрушить любое препятствие. Все-то ему кажется слишком медленным. Еще вчера он нес в своем сердце мир таким, каким он будет только завтра. Сколько же ему лет? И чего только он не пережил! Вот фрау Граф, бургомистр, удивительная женщина! Такая изящная и хрупкая, совсем не похожая на тех, кто за словом в карман не полезет. Однако жестоко просчитается тот, кто даст себя обмануть ее внешностью. Она знает, за что борется, и упорство ее всегда достигает цели. Ее не собьешь ни распрекрасными словами, ни грубыми проклятиями, она убедит и самого упрямого крестьянина. Хороший она товарищ, храбрый и мужественный!

А Рункель? Еще на родительском собрании, когда он вышел вперед и пожал ему, молодому учителю, руку своей лапищей, жесткой, как подошва, – еще тогда он, Вернер Линднер, ощутил, какой это великолепный человек. Да и кто бы мог подумать, что этот Рункель с его медвежьими повадками, от которого никто никогда ничего не слышал, кроме проклятии, готов сражаться за счастье, за новый мир.

Все они – могучая сила в Бецове и не случайно составляют ядро партии. И все же они могли бы больше помогать школе…

Вот и Бецовские выселки. Учитель Линднер останавливается у каждого дома, в котором живет кто-нибудь из мстителей, и спрашивает: «Что же такое должно было случиться, Альберт, чтобы ты так плохо стал думать о людях? И сколько горя принесла вам, ребята, эта проклятая война! А ведь господа в цилиндрах, наживающиеся на войне, снова грозят ее развязать. Когда-нибудь и ты, Альберт, поймешь – они-то и есть по-настоящему плохие люди. И я уверен, ты тоже станешь солдатом армии, сражающейся против них, и будешь драться с ними столь же дерзко, с той же прямотой, с какой дерешься сейчас, но не на том фронте».

И учитель Линднер стал думать о том, как ему помочь всем ребятам Альберта стать на правильный путь. О Друге он знал, что он хочет учиться на каменщика в Потсдаме. А Вольфганг непременно окончит полную среднюю школу. Большинство из них нужны Бецову, значит, они должны остаться здесь. Да, вот еще это дело с отцом Сынка. Это же дело всей общины. Может быть, вызвать его на партийную группу, поговорить? Конечно, и это семейное дело как-нибудь уладится. А жизнь Вальтера будет намного легче, как только откроют детский сад. Может, его вообще удастся устроить учеником в Народное имение, и Родику, и еще нескольких ребят. А кончат учиться, пусть приезжают в Бецов уже молодыми специалистами.

Дождь прекратился. Медленно шагал учитель Линднер. Тучи над его головой ненадолго расступились, и далекая звезда прислала свой привет земле.

Только раз учитель остановился. В одном из окон он приметил человека, сидевшего за столом: лицо опухшее, седые волосы прилипли к потному лбу; на столе стакан и бутылка; злые глаза устремлены на подростка, сидящего напротив. Это же Ганс! Линднер глубоко вздохнул. Нет, всего ему не удастся изменить. Для многих ребят жизнь еще долгое время будет иметь горький привкус.

Учитель двинулся дальше, не подозревая, что несколько минут спустя группа мстителей проникнет в подвал этого самого дома и разобьет самогонный аппарат.

Ну, а если бы он узнал об этом, разве он стал бы препятствовать?

– Отойдите от вагонов! – в третий раз крикнул дежурный по станции, и голос его сорвался.

Были часы «пик». Люди, усиленно работая локтями, пытались пробиться к вагонам. Ночь все не хотела уступать дню. Вдоль поезда, словно клочья тумана, проплывали клубы пара и при свете тусклых станционных фонарей отбрасывали на перрон причудливые тени.

Наконец паровоз дернул, буфера застучали, и поезд тронулся. Вот мелькнула последняя надпись: «Бирнбаум», и поезд, как в пропасть, нырнул в темноту.

– Не топят, бездельники! – проворчал пожилой железнодорожник с лицом в рубцах и сунул свой шишковатый нос в платок величиной с полотенце.

– Люди спать хотят, а этот дудит в свою трубу, будто кому охота его концерты слушать! – буркнул сосед, успевший уже задремать.

– Тише вы!..

Вскоре во всех концах вагона послышался храп, порой прерывавшийся испуганным хрюканьем.

Накал в лампочках заметно ослабел, по купе поплыли запахи самых сомнительных табаков, нещадно сквозило.

Прижав лоб и нос к стеклу, Друга пытался что-нибудь разглядеть за окном. Густой белесый туман висел над полями и лугами.

– Гляди, Альберт, на море похоже – когда оно спит.

Теперь и Альберт прижал нос к стеклу.

– Да нет, – сказал он, как-то неопределенно пожав плечами. – Море… когда спит… А ты был на море хоть раз-то?

– Нет.

– Чего ж ты тогда?

Друга улыбнулся про себя, но так ничего и не ответил. Оба стояли, затиснутые в угол, не спуская глаз со своих школьных сумок, и изредка перешептывались.

– Как думаешь, сколько мы монет выручим? – спросил Альберт.

– За что?

– Ну, за масло.

– Не знаю. Может, мы и не проскочим через контроль.

– Брось! В первый раз никогда не задерживают. Сам знаешь, сколько раз тетка Люция ездила, прежде чем ее поймали.

– Не по себе мне что-то.

– Боишься?

Друга покачал головой.

– Ну, то-то! Знаешь, сколько с нами тут сейчас спекулянтов сидит – весь вагон. Вот как оно. Да у них весь график к черту бы полетел, начни они за каждым мешочником гоняться.

– Поживем – увидим. Может, и правда проскочим, – заметил Друга.

– Никаких «может»! Процентов за сто проскочим.

– Сто, за то что проскочим, – поправил Друга.

– Хоть бы и так.

Они не пошли в школу и теперь ехали в Западный Берлин. В школьных сумках у них было припрятано десять фунтов масла, и оба теперь надеялись сбыть его подороже. Дело заключалось в том, что пионерский поход мог нанести Союзу страшный удар. Альберт не доверял мстителям и потому решил заранее принять свои меры. Мстители должны были заработать больше денег, чем пионеры, – вот и весь расчет! Тогда уж никто из ребят и не подумает последовать примеру Родики, Вольфганга, Руди и Сынка. Правда, этими соображениями Альберт поделился только с Другой, а остальным он сказал: «Можете поверить мне, предатели позеленеют от зависти, как услышат, сколько мы монет раздобыли. На коленях приползут! Скулить будут: «Примите нас обратно!» Так мы их и приняли, дудки! Пусть попрыгают сперва».