Текст книги "Вьюга"
Автор книги: Хидыр Дерьяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Глава семнадцатая
Придя домой, Сердар бережно положил книгу, предварительно погладив ее, потом бросил на кошму подушку, лег на нее грудью и взял книгу в руки. На обложке написано было имя Джумаклыча, и Сердар решил, что книгу написал сам ахун.
Произнеся положенное «бисмилла!» – в школе моллы Акыма их учили произносить это слово перед началом всякого нового дела, – Сердар с замиранием сердца открыл учебник. Он перелистывал страницы, разглядывал картинки, прочитывал заголовки. Перелистав книгу до конца, Сердар снова раскрыл ее на первой странице и принялся читать. Написано было интересно, но очень уж непонятно. Сердар прочитал страницу один раз, потом второй, потом третий раз… Вроде стало понятней. Сердар и сам не заметил, как увлекся. Он вдруг забыл все: все свои заботы, беды свои и печали. И про скуку забыл. Мальчик читал, не замечая, как летит время. И только когда с улицы донеслись выкрики: «Счастливо!», «Пока!», он понял, что уже вечереет и ребята из школы моллы Акыма возвращаются домой.
Меред, придя из школы, прежде всего бросился к скатерти, в которой хранились чуреки, схватил один и вцепился в него зубами. Он жевал чурек быстро, хотя глотать сухие куски было не так-то легко, а сам исподлобья поглядывал на Сердара – ему хотелось спросить брата, почему тот не был в школе, но для этого надо было перестать жевать.
Меред запихнул в рот последний кусок чурека, ни крошки не оставив псу, который стоял рядом, виляя хвостом и умильно поглядывая на него, потом вошел в кибитку и припал к ведру о водой. Утолив голод, напившись, Меред стал прислушиваться к тому, что вполголоса читал брат. Сердар читал что-то непонятное, и даже страшновато немножко было его слушать.
– Что это у тебя за книга?
Сердар не ответил.
– А в школу почему не ходил?
Брат снова не ответил, и Меред разозлился. Он завидовал брату черной завистью, завидовал давно. В школу они пошли в один день, но Сердар быстрей всех освоил школьные науки. Он умел читать даже такие книги, которые прежде в глаза не видел, тогда как Меред, не в силах одолеть грамоты, умел лишь повторять заученное наизусть. Сейчас зависть с новой силой вспыхнула в сердце Мереда, и он начал приставать к брату.
– Чего это такое читаешь? Земля круглая! Что она, как яйцо?
– Как яйцо! Еще круглей яйца!
– Чего только не напишут безбожники! Круглая! Любому дураку известно: земля о четырех углах и с каждого угла ее рыжий бык подпирает.
– Нет там ни быков никаких, ни коров! Вон в книге нарисовано, какая земля. Круглая она.
– Земля круглая? Быков нет?! А кто ж ее тогда держит?
– А быков кто держит?
– Кто, кто?.. Бог!
– Ну а землю солнце держит.
– Вот это ляпнул! Солнце землю держит! Ты что, рехнулся? Или совсем с пути истинного сбился, поганым джадидом стал? Бабушка! Бабушка, слышишь, что он несет: земля круглая, быки ее не держат, солнце держит…
– Молчи! Мыслимы ли такие слова! – старуха замахала на него руками. – Грех такое говорить. Землю держат рыжие быки, это любому известно.
– Бабушка! – Сердар протянул старушке книгу. – Здесь совсем не так написано. Вот и картинка есть – погляди. Вот она, наша земля. Круглая.
– Не гляди, бабушка, не гляди! – Меред схватил ее за руку. – Это греховная книга, безбожная! Ее проклятый отступник написал!
– Деточка! – бабушка умоляюще взглянула на Сердара. – Не читал бы ты ее, а? Грех великий этакое читать. Я ж тебе сколько раз толковала: землю держат быки. Устанут, начнут с одного рога на другой перекладывать, земля дрожит – землетрясение получается. Покайся, сынок, пока не поздно, признай, что быки землю держат.
Ободренный поддержкой бабушки, Меред грозно двинулся на брата:
– Ну? Чего молчишь?! Слышишь, что бабушка велела? Сейчас же покайся, богохульник проклятый!
Сердар молчал, мрачно уставясь в пол. Меред схватил лежавший перед ним учебник и со злостью отшвырнул его. Книга ударилась о деревянную подпорку кибитки. Сердар вскочил, испуганно схватил книгу… И замер. Несколько страниц было порвано.
«Береги эту книгу, – сказал ему ахун Джумаклыч. – Обращайся с ней осторожно, не порви, ее многие должны будут прочесть». Сердар твердо обещал, что книга будет в целости и сохранности, и вдруг… Что он завтра скажет учителю? Мальчик глядел на порванные страницы, и внутри у него все клокотало. Тяжело дыша, он молча подошел к брату и также молча дал ему по уху. Меред вскочил, бросился на Сердара. Тот схватил брата за обе руки, дал ему подножку и опрокинул на пол. Негодование душило Сердара, и если б не бабушка, он здорово излупил бы Мереда. Бабушка растащила их, и теперь каждый сидел в своем углу и обиженно сопел.
– Ах вы негодники! Мать умерла, отец в чужих краях бедствует, а вы остались на моей шее, наказание господнее, теперь со света решили сжить? Мать бедная что завещала, умирая? «Живите дружно, жалейте друг друга». А вы? То и дело драку затеваете, матери и в могиле покоя от вас нет. Она, бедная, как на угольях сейчас крутится, она ведь знает, что вы тут вытворяете! – И старушка краем платка вытерла слезы.
– Бабушка, не плачь. Не плачь, бабушка… – Сердар и сам с трудом сдерживал слезы – очень ему было жаль бабушку. И маму тоже. – Я ведь знаешь почему? Я учителю слово дал, что не порву книгу… Слово дал, понимаешь? Как я ее завтра отдавать буду? Вон она какая рваная! – и Сердар горько заплакал.
– Подумаешь… – проворчал Меред, остерегаясь, однако, подходить к брату. – Внутри порвано-то, он и не увидит.
– Не увидит… – Сердар бросил на Мереда ненавидящий взгляд. – А книга от этого целей, да?
– Боже мой! Боже мой! – запричитала бабушка. – И все эти беды от еретиков-джадидов. Как я тогда противилась, не велела сыну отдавать детей в ученье к отступникам, не послушали старую, своим умом жить хотят? Захотели, чтоб ученые были, а бабке теперь расхлебывай… Ученые! Уж куда ученей: до того доучился, что земля у него круглая стала. И зачем, всеблагой, дал ты мне долгую жизнь, чтоб мучилась я, глядючи, как внуки мои сбиваются с пути истинного!.. Призови меня к себе, милосердный! Прибери ты меня, несчастную!..
– Вот, – злорадно сказал Меред. – Доволен? Это из-за тебя бабушка плачет.
– Не из-за меня, – сказал Сердар, не очень-то, впрочем, уверенно. – Из-за тебя все началось, ты книгу порвал.
Меред не ответил. В кибитке наступила тишина. Мальчишки молчали, старуха тихонько всхлипывала. Все трое думали об одном, все трое думали по-разному. Новая жизнь вторгалась в их сознание, по-разному отражаясь в нем.
* * *
Назавтра, едва рассвело, бабушка разбудила Мереда. Он схватил полчурека и убежал в школу. Следом за ним так же поспешно ушел из дома Сердар. Старушка обрадовалась – уж не одумался ли, не взялся ли внук за ум, но Сердар отнюдь не спешил к молле Акыму. Он стоял у дороги, поджидая мальчишек, чтоб перехватить их по дороге в школу и отвести к ахуну. С Хашимом и Ганды-мом он столковался без труда, и все вместе они принялись за более прилежных учеников моллы. Один согласился быстро, еще троих удалось склонить на свою сторону угрозами и уговорами, а вот восьмой уперся – и ни в какую. Кончилось тем, что Гандым в сердцах дал ему по уху.
– Иди теперь к своему молле! Можешь пожаловаться.
Вытирая глаза, мальчишка отошел на почтительное расстояние и уже оттуда крикнул:
– Все про вас расскажу! – и припустил наутек.
Глава восемнадцатая
Слово свое Сердар сдержал. Количество учеников в школе Джумаклыча с каждым днем увеличивалось, причем соответственно уменьшалось число учеников моллы Акыма. Обстоятельство это повергло моллу в уныние.
Если и дальше так пойдет, если все его ученики станут ходить в новую школу, он лишится главного источника доходов, и не очень понятно, чем можно будет возместить потери. При всей своей непросвещенности молла Акым прекрасно знал, что в новой школе детям будет гораздо интересней и они могут сбежать все до одного.
Молла Акым потерял сон. Понимая, что всему виной Сердар, что это он перетянул мальчишек в новую школу, молла Акым страстно возненавидел своего лучшего ученика.
Как-то раз, когда молла сидел погруженный в свои невеселые думы, зашел племянник, спросил о чем-то. Молла Акым не ответил, просто не услышал вопроса. Потом слова вошедшего вдруг дошли до его сознания, и он испуганно вздрогнул.
– Что? Ты что-нибудь сказал, Пудак?
– Сказал. А чего ты уж больно задумался?
– Да есть о чем подумать… Плохи мои дела, Пудак. Пока жив этот поганец Сердар, не уйти мне от печальных дум. Скоро, наверное, голова лопнет…
– А что он тебе дался, щенок?
– Щенок!.. Этот мальчишка вредит почище любого взрослого. Это вообще не ребенок, не мусульманское дитя! Скольких ребят он подбил бросить мою школу и перейти в советскую! А те, что остались? Одно название, что ученики: попробуй огрей кого-нибудь лозой…
– А что будет?
– Ничего. Не придет больше в школу. К Сердару перекинется. Это не ребенок! Исчадие ада! А приструнить некому. Мать умерла, отца занесло неведомо куда… Бабка… Бабка ему не указ.
– Ничего. Управу на парня всегда можно найти. Тем более если бабку не слушает…
– Нет, уж лучше не надо. С ним только свяжись! Сам знаешь, какое сейчас время, не приведи бог сироту задеть. Советская власть, она не станет понимать, что этот сиротка кому хочешь печенку выест. На мне же потом отзовется! Нет уж, видно, терпеть придется, – и молла Акым с безнадежным видом махнул рукой.
– Вон оно что… – задумчиво произнес Пудак. – Я-то полагал, ахун всему виной, а выходит, этот оголец… Зловредный какой мальчишка!
– В том-то и дело! Ахун Джумаклыч что ж, он человек уважительный. Собрал стариков, посоветовался. Те говорят, не надо школы, он не настаивал, согласился со старшими. Я думал, на том и делу конец, а негодник этот видишь что устроил… – Молла Акым глубоко вздохнул и погладил свою реденькую бороденку. – Распутство. Портятся дети, на глазах портятся. У них ведь главные-то, кроме Сердара, еще Гандым – тоже хорош поганец, и этот… ну, как его… который тогда кур украл…
– Хашим?
– Вот, вот, он, чтоб ему пропасть вместе с его именем! Столковались они и наперли на ахуна: открывай, мол, школу, учиться хотим. А тот что ж, тот человек подневольный, ему от властей указание: будут желающие, учи… А Сердар этот, дьявольское отродье, каждый день все новых моих учеников с толку сбивает…
– Да как же ты можешь такое терпеть? – Пудак даже трясся от негодования. – Проучить дьяволенка!.. Я его…
– Нет, нет! Не лезь в это дело. За них власть стоит. Как-нибудь проживем и без учеников. Будет день, будет пища…
– Нет, так не пойдет! – Спорить с моллой Пудак не осмелился, но когда он выходил из комнаты, вид у него был самый решительный.
Как уже было сказано, новая школа открыта была в доме Серхен-бая. После того как хозяин покинул дом, все вокруг опустело. Так было пустынно вокруг, что приди сюда попоздней и разнеси весь дом в щепки, ни одна живая душа не узнает. Ночь да звезды – вот и все свидетели.
В одну из таких темных ночей, когда люди в селе улеглись и собаки угомонились, возле брошенного Серхенбаем дома появились две тени. Это были Пудак – племянник моллы Акыма – и Муршук – один из учеников моллы, самый старший, самый тупой и самый преданный. Муршук во всем угождал молле, чуть не на четвереньках готов был ходить перед ним. Это он вызвался тогда запихать ноги Гандыма в дыбу. Теперь он тоже решил услужить молле.
Сломав замок, Муршук и племянник моллы вошли в байский дом, превращенный в школу. Распахнули двери, внутри стало немножко светлее. Сначала злоумышленники исцарапали железкой классную доску, приведя ее в полную негодность. Потом вытащили на улицу парту, сбросили ее с обрыва в реку. Парта тяжело плюхнулась в воду, потом вынырнула и медленно поплыла по течению.
– Плыви, плыви! – сказал Пудак и засмеялся. – Привет передавай тамошним!
– Смотри только чал весь у них не выпей!
Посмеиваясь, они направились за второй партой, совершенно уверенные, что никто не помешает им делать их черное дело. Они и помыслить не могли, что в кустах притаились ребята. Хашим еще днем случайно подслушал, как Пудак сговаривался с Муршуком, и трое приятелей давно уже поджидали их в засаде. Одно только было плохо – не могли ребята договориться, как действовать. Гандым и Сердар считали, что нужно наброситься на злодеев, а Хашим твердил, что достаточно просто попугать – пусть себе бегут – не хотелось ему ввязываться в драку.
– Не испугаются они нашего крика! – яростным шепотом доказывал Сердар. – Не убегут!
– А если и убегут? Как ты завтра докажешь, что это они? – петушился Гандым.
Хашим молчал, крыть было нечем.
– Знаете что, – сказал Сердар. – Давайте так. Мы с Гандымом налетим на них, а Хашим пусть следит. В случае чего будешь свидетелем! Пошли, Гандым! – Сердар вскочил и бегом бросился к дому.
Муршук и Пудак выносили уже третью парту.
– Вы что тут делаете, а? – грозным голосом закричал на них Сердар. – Парты воруете?! – И, ухватившись за парту, он потянул ее на себя.
Муршук, испуганный неожиданным нападением, готов был уже дать деру, но взрослый его сообщник повел себя иначе. Увидев выскочившего из темноты Сердара, он не только не испугался, но вроде даже обрадовался: Пудак уже давно мечтал подстеречь где-нибудь этого щенка.
– Пусти, гаденыш! – прошипел он и дал Сердару по затылку. Потом повернулся к Гандыму и так поддал ему, что мальчишка кубарем полетел на землю. Однако он сразу вскочил, и оба, и Гандым, и Сердар, клещами вцепились в парту. Пудак, забыв на время про второго, взялся за Сердара. Оторвал от парты, швырнул на землю и стал бить ногами. Сердар попытался вскочить, но сильный удар снова свалил его на землю. Тут полез в драку и Муршук, успевший уже очухаться от страха.
Силы были неравны. У Гандыма шла носом кровь, у Сердара был выбит зуб, но мальчишки упрямо хватались за парту, не желая уступать врагу. Муршук понял, видно, что они не уступят, и стал уговаривать своего сообщника бросить, уйти – черт с ними, с этими партами! Но Пудак, разъяренный упорством ребят, отмахивался от него, как от назойливой мухи.
– Мы уйдем, – бормотал он сквозь зубы, оттаскивая Сердара от парты. – Уйдем, только дельце одно сделаем! Я этого отступника, гяура проклятого… Живым он от меня не уйдет! Сперва кур наших крал, теперь решил моллу нищим сделать! Такого прикончить – благословение божие заслужить!..
Сердар с Гандымом, разумеется, слышали все это. Но не верили, не могли поверить, считали, что Пудак просто пугает их. Но даже если б Сердар точно знал, что его жизнь в опасности, он все равно не отступил бы. До потери сознания хватался бы он за окровавленную парту, потому что нисколько не сомневался: если из школы утащат парты, школа закроется и учиться им будет негде.
Пудак вдруг отпустил парту, и ребята, решив, что враг отступает, поволокли парту к школе. Они не заметили, как племянник моллы, исчезнув вдруг в темноте, срезал веревку, на которой подвешены были качели, быстро сделал аркан. Мгновение, и он набросил аркан на Сердара. Пособник его, схватив Гандыма, прижал мальчишку к Сердару, спиной к спине, и оба они в один момент оказались опутаны веревкой.
Пудак, разъяренный, подтащил извивающихся в путах мальчишек к обрыву и столкнул вниз. Крики, тяжелый всплеск, и все затихло.
– Что ты наделал?! – закричал парень, только что помогавший вязать мальчиков.
– А ты как думал: шутки шутить буду? Пусть подыхают, проклятые! Беги отсюда! Никто ничего не узнает! – и племянник моллы мгновенно скрылся в темноте.
Муршук не побежал. Он бросился к обрыву, взглянул на тихую воду, крикнул: «Что мы наделали?!» – и рухнул на землю. И тут к нему подбежал Хашим.
Глава девятнадцатая
Утром, подходя к школе, ахун Джумаклыч был немало удивлен, увидев на улице возле трех тополей перевернутую парту. Он подошел ближе, внимательно поглядел вокруг и заметил, что срезана веревка от качелей. Встревоженный, ахун быстро обошел школьное здание. Двери были распахнуты настежь. В классной комнате не хватало трех парт, а доска была изуродована так, что писать на ней было невозможно.
Джумаклыч вышел на улицу, сходил на берег. Больше он ничего особенного не приметил, но и того, что было, было достаточно для раздумий.
Невдалеке, на дороге показались старики. С ними был и председатель сельсовета. Они направлялись к школе. По деревне о рассвета гуляли слухи, один страшнее другого, и старейшины пришли выяснить, что же случилось ночью. Правда ли, что школа ахуна Джумаклыча разорена, а парты выброшены в реку. Пока Джумаклыч объяснял старикам, как обстоят дела, появился молла Акым. Он пришел не один, а в сопровождении Сердара, Ган-дыма и Хашима. Молла был бледен, руки у него тряслись.
– Вы звали меня, ахун-ага?
– Нет, не звал.
– А вот они… – молла бросил боязливый взгляд на Сердара. – Мальчики сказали, что вы велели мне прийти…
– Да, учитель, мы так сказали, – сбивчиво, торопливо заговорил Сердар. – Мы сказали неправду, но… Вчера его племянник… племянник моллы Акыма… И Муршук, ученик моллы Акыма, они хотели побросать парты в воду. Мы подстерегли их, хотели помешать, а они избили нас… Мы все равно не отступили, не дали им забрать все парты… Они нас связали и в воду… бросили… Муршук не помогал… в воду. Он только связывать помогал. Потом он сам нас вытаскивал. Хорошо, там неглубоко было, а то бы утонули… Вот поэтому мы и привели моллу… – И Сердар вопросительно поглядел на учителя: правильно ли они поступили?
– А где же бандиты? – спросил председатель сельсовета. – Почему их не привели?
– Их нет. Молла говорит, племянник не ночевал дома. Сбежали они…
Председатель сельсовета, бывший батрак, только еще учился управлять людьми, и выдержки ему пока что не хватало. Поэтому он затопал на моллу ногами и закричал страшным голосом:
– Или ты приведешь ко мне племянника, или я тебя самого в тюрьму посажу!
Реденькая, недавно начавшая отрастать бородка моллы мелко, мелко задрожала. Он испуганно таращил глаза на председателя и не мог выговорить ни слова.
Тогда заговорили старики. Первым сказал свое слово тот самый длиннобородый, который на недавнем совете старейшин прямо заявил, что новая школа не нужна. Он неторопливо погладил бороду и сказал, не повышая голоса:
– Что-то ты больно ногами топаешь, комитет… И кричишь громко. К добру ли это? Советская власть, может, тебя и уважает, но народ она уважает больше…
– Правильно, больше!
– Народ сильней всякого начальника!
– Ты не забывай, что Советы и комитеты народ избирает. Не надо этого забывать. И потом, при чем здесь молла Акым? Козу вешают за ее ногу, а не за овечью. Пойми, что я тебе говорю. А теперь, ахун Джумаклыч, слово мое будет к вам. – Старик подождал немного, глядя в лицо ахуне, потом заговорил все так же невозмутимо, вполголоса: – Мы должны почитать ваше ученое звание, и мы почитаем его. Когда решается какой-нибудь вопрос науки, мы не перечим вам, не можем перечить, поскольку нам не хватает учености. Не так давно вы пригласили нас, старых людей, и сказали, что хотите совета: открывать новую школу или нет. Если мне не изменяет память, ни один из старых людей, чье мнение вы хотели знать, не сказал, что школу открывать надо…
– Не надо было открывать!
– Все говорили: не надо!
– Закрыть ее!
– Вот видите, что говорят старики. То же говорили они вам и тогда, когда вы спрашивали их совета. И все-таки вы открыли школу. И случилась беда. Если школу не закрыть, могут случиться еще худшие беды. Вам следует послушать стариков и, пока не поздно, честь по чести закрыть…
Председатель сельсовета не дал старику договорить.
– Ты смутьян! – крикнул он. – Ты борджой! Лишаю тебя слова!
– Люди! – дрожащим голосом провозгласил молла Акым. – Не надо таких слов! Не надо препирательств! Я отказываюсь. Я не буду больше учить детей. Пусть ходят в новую школу!..
– Я не борджой, – сказал длиннобородый, выждав, когда молла Акым замолчит. – У моих дверей никогда не кормились такие, как ты. А раз я не держал батраков, значит, я не борджой. Ты был батраком, никто тебя не знал, никто не слышал твоего голоса. А потом тебя назвали председатель, и ты стал председатель. Если я стану борджой только потому, что кто-то назвал меня борджой, тогда я борджой…
– Люди! – сказал ахун Джумаклыч, выходя вперед.
– Я еще не закончил говорить, – не глядя на ахуна, вполголоса произнес длиннобородый.
– Если не закончили, пожалуйста, только прошу вас, без грубых слов.
– Верно, грубые слова нам не нужны, – согласился старик и взглянул на председателя сельсовета. – Мы, конечно, не знали, что произошло тут ночью. Мы явились лишь потому, что нам показалось странным: мальчики, дети, идут по селу и ведут перед собой своего наставника, моллу Акыма. Выходит, что эти мальчики теперь старше моллы, что дети будут командовать стариками и все наши обычаи и правила будут преданы забвению. Вы ученый человек и не можете не понимать, что это означает…
– Никто не собирается слушать детей! – выкрикнул Горбуш-ага.
Длиннобородый старик пристально посмотрел на него.
– Почему ты так думаешь, Горбуш? Если они будут говорить от имени советской власти… Они провели моллу через все село. Они вопреки запрещению стариков открыли в селе новую школу. И это ночное происшествие? Это тоже они затеяли.
– Ночью они защищали свою школу! Они не виноваты в ночном скандале.
– Горбуш, ты или не понимаешь меня, или не хочешь понять. Школу, если она настоящая школа, ни от кого защищать не требуется. Вон школа моллы Акыма. Кому придет в голову взламывать ее дверь? А школа, которую надо защищать, из-за которой в селе пойдут скандалы и смертоубийства, такая школа нам не нужна.
– Почему это не нужна? Тебе, может, и не нужна, а мне очень даже нужна. Всех своих сыновей пошлю учиться!
– Посылай!
– И пошлю! Пускай инджанарами будут!
– Тогда уж и дочь отдавай в школу.
– И дочь отдам! – выкрикнул Горбуш-ага.
Джумаклыч понимал, как оскорблен старик тем, что при народе во всеуслышание упомянута его дочь, и решил, что пора вмешаться.
– Старейшины! Мы не намеревались разбирать это дело на таком многолюдном сборище. Есть сельсовет, есть молла Акым, мы потолковали бы и нашли бы правильное решение, не мороча головы стольким людям. Но вы пришли сами, что ж, совет – дело хорошее: как говорится, халат не будет кургуз, если шили его советовавшись. Но есть и другая пословица: больная овца сдохнет, если долго судить да рядить. А мы не хотим этого. Мы не дадим овце подохнуть – это я вам обещаю! – Джумаклыч взглянул длиннобородому прямо в лицо. Тот кашлянул и опустил глаза. – Там, где нет старших и младших, не будет и порядка. Воспитание нужно людям, как воздух, но воспитывать одними наказаниями нельзя. Незаслуженное наказание – это цепь, на которой сидит собака. Стоит ей сорваться с цепи, и она начнет кусать людей. Только ребенок, которого уважают, может по-настоящему уважать людей.
– Я думаю, мы не вправе ожидать от детей разумных поступков, если уважаемые почтенные люди, вместо того чтоб осудить виновников ночного скандала, ведут посторонние разговоры. – Ахун Джумаклыч снова взглянул на длиннобородого, и тот кашлянул, погладив бороду. – То, что произошло ночью, преступление. У советской власти есть специальные учреждения, которые занимаются преступниками. Мы посоветуемся и решим, следует ли доводить дело до суда. Есть сельсовет, у пострадавших детей есть родители, посмотрим, что они скажут. Так что пока вы все спокойно можете идти по домам.
Люди начали расходиться. Длиннобородый старик взял бороду в горсть и сказал:
– Мне думается, ахун, что наше высказывание было не вполне правильным…
– Возможно. Подумайте над ним, – сказал Джума-клыч и, отвернувшись от старика, заговорил с председателем сельсовета.
Нервно потирая руки, к ахуну подошел молла Акым. Молла был перепуган, лицо у него было белое как стена, руки дрожали…
– Простите моего племянника. Он у нас немножко того… неуравновешенный… А учить детей я больше не стану.
– Почему же, учите. Никто не требует от вас закрывать школу. А насчет вашего племянника я пока ничего сказать не могу. Даже если его простят родители потерпевших, есть еще и сельсовет, и власти…
