Текст книги "Вьюга"
Автор книги: Хидыр Дерьяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Глава четырнадцатая
Время было тяжелое, но все равно наряду с такими бедняками, как Перман, вынужденный бродить по Каракумам за байскими отарами, были люди, живущие в полном довольстве. Как раз в то время, когда Перман пас в песках овец, один из его родственников устраивал той по случаю женитьбы сына. Той был большой: приглашены были не только все родственники и односельчане, но и именитые люди со всей окрути: ахуны, ишаны, муфтии. А вот про Пермана не вспомнили.
В большой шестикрылой кибитке на самом почетном месте разместились ишаны и ахуны – высшее духовенство. Сбоку от них, ближе к дверям, сидели моллы и муфтии – слуги божии пониже рангом. Самое крайнее место среди них досталось молле Акыму. По уровню учености его вообще не следовало бы допускать на ковер для образованных людей, но учитель, никуда не денешься, и волей-неволей приходилось оказывать ему известное уважение.
Молла Акым пригласил с собой на той Сердара: лучший ученик, пусть посидит, послушает умных людей, поучится обхождению и разговору.
Всего неделю назад Горбуш-ага, как собаку, излупил Сердара возле костра, где он с приятелями уписывал ворованных кур, а сейчас Сердар сидел на ковре с именитыми людьми, а Горбуш-ага – у дверей, на песке, причем и это место мог запросто потерять, и потому, не желая рисковать, предпочитал не подниматься. А вот если бы Сердар встал и ушел, его место все равно осталось бы свободным – никто из простых людей не мог занять место, предназначенное для людей ученых.
Вроде бы получается, что Сердар здесь более уважаемый человек, чем старый Горбуш-ага? Во всяком случае сам Горбуш-ага нисколько в этом не сомневался. Причем радовался, что мальчик сидит на почетном месте. Ведь это значило, что в будущем Сердар станет ученым человеком, может быть, даже ахуном. Но тогда, может быть, Сердар с течением времени вправе поднять руку на Горбуша-ага? Нет, ни в коем случае. Горбуш-ага – старик, он прошел большой жизненный путь, одолел дальние дороги, и он всегда останется для Сердара старшим.
В кибитку, отведенную для почетных гостей, вошли два новых гостя: молодой ахун Джумаклыч и председатель сельсовета.
На председателя сельсовета никто особого внимания не обратил, и место ему дали у самых дверей, а вот Джумаклыч-ахуна встретили как подобает. Встали, приветствуя его, уступили ему почетное место.
– Раньше, бывало, увидишь царского старшину в красном халате, – прошептал один из стариков, сидевших на лучших местах, – понимаешь, что перед тобой начальник. Одна печать чего стоила! А этот… – старик поглядел на председателя сельсовета и поморщился.
– Печать! – усмехнулся его сосед. – У этого за пазухой тоже печать лежит – в грязной тряпице завернута. От советской власти ему большое доверие.
– Подумать только! Ну, если у большевиков все начальники такие, плохи у них дела! Я бы такому и за ослом смотреть не доверил!
Сердар не отрывал глаз от молодого ахуна. Это был человек средних лет, высокий, стройный, с приятным лицом; в густой его бороде сквозила чуть заметная седина. Одет был ахун необычно: халат на нем был, но под халатом была надета косоворотка, подпоясанная кожаным ремешком.
Сердар не отрываясь смотрел на открытое, оживленное лицо ахуна Джумаклыча, так не похожее на постные, глубокомысленные лица священнослужителей, любовался расшитым воротом его косоворотки и перламутровыми пуговками на ней. Как хотелось Сердару иметь такую рубаху! Правда, это было не безопасно – когда один из мальчишек явился в школу в рубашке-косоворотке, молла Акым крепко отхлестал его розгой.
Сердар слышал об ахуне Джумаклыче немало плохого: говорили, что он сбился с пути истинного, стал поганым еретиком, идущим против веры пророка. Разговоров этих Сердар наслушался вдоволь, и в нем жило какое-то предубеждение против ахуна. Но сейчас, глядя на красивую окладистую бороду, на белое, еще не изборожденное старческими морщинами лицо, Сердар чувствовал, что ему очень нравится этот человек. Приятно было слушать его голос – он говорил так спокойно, неторопливо, вежливо. А вот почему на нем такая рубаха? Ведь моллам и ишанам, окончившим медресе, нельзя носить рубаху со стоячим воротником. Разве потому, что он кончил медресе не в Хиве, а в Уфе и там разрешают? Не может же такой ученый человек не понимать, что грешно, а что дозволено…
– Я гляжу, вы, досточтимый ахун, ремешком подпоясались, – не без ехидства заметил один молла; рода он был захудалого, но зато очень стар и потому почитал себя достойным всяческого уважения.
– Да, ремешком… Раз уж мы едим мясо животных да еще и пальчики после того облизываем, почему бы нам не воспользоваться и их шкурой? Допускать, чтоб добро пропадало, – большой грех, уважаемый молла.
– Это так, если добро, это правильно, но ведь кожа-то в город попадает. Кто знает, какие там руки ее касаются…
– Ну если нельзя надевать ремень только потому, что его касаются неизвестно какие руки, тогда и матерчатый кушак не годится. А вы изволите носить его на вашем уважаемом теле…
– Но в данном случае неизвестно главное: не из шкуры ли поганого животного сделан этот ремень.
– Нет, уважаемый молла, этот ремешок изготовлен из коровьей или из телячьей шкуры. Из свиной кожи такие вещи не делают. Она идет только на обувь, – и ахун Джумаклыч поглядел на свои мягкие сапоги.
Один из пожилых ишанов, сидевший на самом почетном месте, хорошо понимая, что ахун Джумаклыч – человек высокообразованный и спорить с ним как по светским вопросам, так и по вопросам религии под силу только человеку ученому, а ввязавшийся в спор молла отнюдь не из грамотеев, решил перевести разговор на другую тему.
– Дошло до нашего слуха, что уважаемый ахун Джумаклыч намерен открыть школу и обучать в ней мальчиков? Верны ли эти сведения?
– Ваши сведения абсолютно верны, ишан-ага.
– И какая же это будет школа?
– Это будет школа, в которой дети станут изучатьреальный, окружающий их мир.
– Стало быть, светская школа?
– Да, школа науки.
Некоторое время ишан сидел молча. Потом откашлялся и снова стал задавать вопросы:
– Царь Николай, как известно, запрещал в землях мусульман открывать светские школы. А новая власть разрешает. Как это понимать?
– Царь Николай заинтересован был держать народ в невежестве. А советская власть желает открыть глаза народу, который столетиями держится в спячке.
– Хм… Но ведь и царь был русский, и эти… советские тоже русские. Он говорил: «Нельзя открывать», а эти говорят: «Открывайте!» Какая-то тут неясность…
– А это зависит от того, как смотреть. Одни смотрит и видят неясность, а другим все, наоборот, очень ясно. Вот мы с вами оба туркмены. Оба закончили медресе, получили одинаковое образование. И тем не менее и чувства, и понятия о вещах у нас с вами совершенно разные. Есть немало вопросов, по которым мы никогда не придем к соглашению. Причем чем настойчивей будем мы углубляться в суть вопроса, тем глубже станут наши противоречия. Вот так, досточтимый ишаи-ага. С вашего позволения мы пойдем? – и ахун Джумаклыч взглянул на председателя сельсовета.
Дело в том, что он и председатель сельсовета намеревались здесь, на празднестве, потолковать со стариками об открытии новой школы. Большинству стариков, мнение которых интересовало Джумаклыча, места в кибитке не хватило, и они расположились на земле у входа. Но можно было не сомневаться, что и там он не сможет потолковать с ними по душам – в присутствии такого количества высоких духовных лиц ни один из стариков не осмелится выразить согласия. А раз так, ни Джумаклы-чу, ни председателю сельсовета незачем было засиживаться на тое.
Они ушли. Некоторое время в кибитке было тихо. Потом заговорил молла, тот, что завел разговор про ремешок.
– Чего-то он замышляет, этот ахун… Не зря начальство с собой водит.
– Ну и начальство!
– Неужели в каждом селе такой?
– В селе! А думаешь, которые в городе сидят, лучше? Одна голытьба!
– Неужели власть у них прочная?
– Надо думать, Николай вот-вот объявится… Не сгинул же он бесследно.
– Подождите, может, еще англичане вернутся. Столько оружия у них – пропадать ему, что ли?..
Все эти и подобные им высказывания исходили от именитых гостей, занимающих почетные места в кибитке. Те же, кто сидел у дверей, помалкивали, и трудно было сказать, что они обо всем этом думают.
Молла Акым тоже помалкивал, робея в присутствии стольких ученых людей, но под конец все-таки не выдержал.
– Этот ахун намерен открыть в селе школу, в которой дети будут сидеть на особых, парных стульях. Он уже набил ими дом Серхен-бая.
– Какие такие парные стулья?
– Зачем они нужны?
Молла Акым в глаза никогда не видел парт, поэтому промолчал. А заговорил вдруг Горбуш-ага:
– Это не стулья… Не такие, как мы знаем. Там скамейка, двое на ней сидят. А перед ними доска. Грудью опереться можно…
– А зачем все это нужно? – искренне удивился ишан.
– Ну как же. Мальчики садятся на скамейку по двое. Внизу ноги есть куда поставить. И ящик есть – книги, тетради положить…
– И удобно на этом сооружении сидеть?
– Очень удобно! Я пробовал, – с гордостью сказал Горбуш-ага.
– Видите, что получается… – не глядя на старика, насмешливо произнес ишан. – Уж если седобородый человек говорит «очень удобно», чего же ожидать от детей? Разве кто-нибудь помнит теперь, что удобства в этом бренном мире – залог вечных мук на том свете?
Бедный Горбуш-ага сквозь землю готов был провалиться. Сердар искоса глянул на него и, увидев, как виновато потупился старик, отвернулся – ему было жаль Горбуша-ага, он уже не помнил, что несколько дней назад старик здорово отлупил его. А вообще трудно было Сердару разобраться во всех этих разговорах, суждениях…
После того как самый уважаемый, самый именитый из гостей, как мальчишку, отчитал старого Горбуша-ага, разговоры на некоторое время прекратились. Никто не решался нарушить тишину. Потом снова заговорил ишан:
– Сначала эти люди привезли сюда свои скамейки. Потом они привезут кровати. У них одна цель – перетянуть на свою сторону мальчиков. Когда они покончат с мальчиками, они примутся за девочек. Дочерей ваших они тоже перетянут на свою сторону. И останется несчастным туркменам дать женам зонтики в руки и сопровождать их по улицам! А это будет конец. Конец нашей святой вере!
– Не приведи господи!
– О боже!
– Избавь и помилуй, всеблагой!
– Да, люди, да! Пришло время призывать милость божью. Храните свою святую веру. Только мусульманская вера, только вера Мухаммеда является истинной верой, опорой земли и неба. Исчезнет вера, и земля лишится красоты, а небо – своей опоры. И сокрушится небо, и падет на землю свод небесный! Молитесь, люди, молитесь!
Гости молитвенно воздели руки и, раскачиваясь из стороны в сторону, начали призывать бога.
На Сердара слова такого большого ишана произвели огромное впечатление, он тоже испуган был его словами. Только очень ему было жалко, что во время этого разговора ахун Джумаклыч отсутствовал – вот что бы он ответил ишану?..
Глава пятнадцатая
Ахун Джумаклыч и председатель сельсовета решили собрать стариков – надо было решать вопрос со школой.
Старики явились на приглашение, пришел на собрание и молла Акым. Он, как и другие священнослужители, крепко недолюбливал молодого ахуна, называя его заблудшим, сбившимся с пути истинного еретиком. Теперь же, когда молла узнал о намерении этого умника открыть в селе новую школу, он всей душой возненавидел Джумаклыча. Но, зная, сколь велика его ученость и как уважают его в народе, молла Акым не решился открыто выказывать своего недоброжелательства. Напротив, придя на собрание, он с особым почтением поздоровался с ахуном Джумаклычем, согнулся перед ним в глубоком поклоне и немножко постоял так, смиренно сложив руки.
Ахун Джумаклыч, казалось, не придал его поведению особого значения, приветствовал моллу Акыма с должным почтением и так же, как и стариков, расспросил о здоровье, о жизни. После этой недолгой, но весьма обстоятельной беседы ахун начал главный разговор. Джумаклыч не выкрикивал лозунгов, не жестикулировал кулаком, как принято это было у ораторов того времени, он говорил мягко, негромко, словно продолжая беседу о самочувствии и о погоде.
– У меня к вам, уважаемые старейшины, только одно дело. Я должен задать вам вопрос, которого вы еще ни от кого не слышали, должен обратиться к вам с просьбой, с которой к вам никто еще не обращался. Пришло новое время, началась новая эпоха. И новую эту эпоху создают люди. Самые умные, самые мудрые, самые знающие и уважаемые люди. Мудрейший из мудрых – Ленин. Советская страна огромна, просторы ее бескрайние, но где бы ни находился человек в этой стране, если он прислушается, он обязательно услышит голос Ленина. И если он постарается, если напряжет ум, то поймет, чему учит Ленин. А кто поймет, куда, к какой цели зовет людей Ленин, тот уже никогда не заблудится.
Уважаемые старейшины! Новая эпоха – это бурный поток, это сель, устремившийся с гор в равнину. Плыть против этого потока нельзя, тот, кто попробует сделать это, погибнет. Нельзя грудью загородить путь приближающейся эпохе, она все равно сметет любого.
Я уже много говорю, а многословие не на пользу беседе. Пусть лучше слов будет мало, но каждое из них должно быть весомым, как полено из саксаула. Только тогда будет от них столько же пользы, сколько жара от саксауловых углей. Долгие разговоры на такую тему бессмысленны: культура – не вода, а головы человеческие – не самовары, чтоб можно было заполнять их культурой, как самовары – водой.
Со временем вы все поймете. Может быть, не очень скоро. Слишком долго были мы птицами с завязанными глазами. Нам теперь надо сесть, снять с глаз повязки. Оглядеться и поразмыслить. Много веков мы спали, натянув на голову одеяло бездействия и безучастия, настало время сбросить его.
Теперь вот что я хочу сообщить. Я намерен открыть в селе новую школу. Новую советскую школу. Пусть те дети, которые хотят ходить ко мне, ходят ко мне, те, которые хотят ходить к молле Акыму, пусть ходят в старую школу. Пусть поступают, как хотят, а вы и родители не должны препятствовать детям. Вы согласны, молла Акым?
Молла Акым прекрасно понимал, что, если говорить об образованности, он против ахуна Джумаклыча все равно что верблюжонок против верблюда. И потому, когда ахун в присутствии стольких аксакалов обратился к нему со словами: «Вы согласны, молла Акым?», он растерялся, у него словно бы дым зеленый взвился над головой. Молла Акым взглянул на стариков бессмысленно, как смотрит вокруг человек, накурившийся терьяка, и, сам того не заметив, произнес: «Мы согласны». Но старики сидели молча, словно окаменевшие, и молла, испугавшись, что ответил не так, как должно, тоже вдруг как бы окаменел. Мертвая тишина длилась довольно долго. Потом ахун Джумаклыч спросил:
– Так что ж вы мне скажете? Согласны вы или нет, чтоб дети ходили в две школы?
Старики безмолвствовали. Наконец один из них откашлялся, взял в горсть свою длинную пушистую бороду, погладил ее и спросил:
– Чтоб открыть эту вашу новую школу, вам действительно нужно наше согласие или вы спрашиваете так, из уважения?
– Нет, не просто из уважения. Школа может быть открыта только с вашего согласия. Насильно советская власть никого в школы загонять не собирается. Все должно быть по доброму согласию.
– Ну если по согласию, то открывать не надо. По доброй воле мы не станем учить детей в новой школе.
– Конечно, зачем нам еще какая-то школа? Нам и одной хватит!
– И отцы, и деды наши обходились одной школой! И мы обойдемся.
– Правильно. А то сегодня вы скажете «приводите сыновей», а завтра – «приводите дочерей»!
– Лиха беда начало!
Старики говорили все разом, не слушая друг друга. Ахун молча поднял обе руки, давая знак, что просит помолчать. Голоса стихли.
– Уважаемые старейшины! Меня не удивляет то, что вы говорите. Именно этих слов я и ждал от вас. Послушайте меня еще немного. Когда-то давно был русский царь по имени Петр Первый, мудрый и смелый человек. Он построил прекрасный город Петербург – лучший город в России. И призвал туда богатых и знатных людей со всей страны. «Приезжайте, – сказал он им. – Будете жить в новом прекрасном городе. Будете жить культурно». Знатные люди – бояре – поначалу отказывались, говорили, что не нужны им ни город, ни культура, им и так неплохо живется. Тогда Петр Первый царской своей властью заставил богатых и знатных людей переехать в город Петербург. Приехали они: бороды огромные, одежда старинная, тяжелая и нескладная. Царь повелел открыть на улицах парикмахерские и всем придворным людям приказал сбрить бороды. Те, конечно, ни в какую: борода – главное украшение. Тогда царь Петр издал указ силой брить бороды знатным людям. Стали царские слуги силой приводить бояр в парикмахерские. Приведут боярина, а тот обхватит руками бороду и прямо на землю валится: великим бесчестьем считали бояре лицо свое оголять. С тех пор прошло много поколений русских людей. И все они брили не только бороды, но и усы. И смеялись над дедами, которые так боялись парикмахера.
– А может быть, дело в том, что у корня их бороды не было ангела?
– А вы думаете, у корня наших бород полно ангелов? Да они наши бороды и нюхать не захотят!
При этих его словах большинство стариков коснулись руками бород.
– Вот, уважаемый ахун, вы сказали слово «культура». Несколько раз его повторили. А не скажете ли вы нам, что это значит – культура?
Ахун улыбнулся.
– Давайте попросим моллу Акыма объяснить нам, что такое культура.
Молла Акым беспокойно заерзал, и щеки его залило краской.
– Не пристало нам высказываться в присутствии столь ученого ахуна, – попробовал было он увернуться от ответа.
– Ничего, ничего. Объясните односельчанам, что значит слово «культура».
– Культура… – произнес молла Акым и замолк, не зная, что же сказать. Старики поглаживали бороды и ждали ответа – они все желали знать, что такое культура. Молла Акым безмолвствовал. Старикам надоело ждать.
– Придется, видно, вам объяснять, ахун, – сказал Горбуш-ага. – Иначе ничего не выйдет… Видно, далеко она ушла, эта культура, не дождаться нам ее.
Молла Акым бросил на него свирепый взгляд.
– Культура… – произнес он и кашлянул. – Культура – это… Русский царь сказал: брейте бороды – и будете культурными. Значит, культура – это бритье бороды. – Молла Акым вопросительно взглянул на ахуна, но по выражению его лица понял, что не попал в точку. – Или вот еще, когда в одном селе сразу две школы?.. И чтоб они меж собой ладили, тогда будет культура… – Молла Акым помолчал немного и снова вопросительно поглядел на Джумаклыча. – А может, ахун-ага, понятие это превышает наши знания? Нас этому не обучали…
– Пожалуй, что так, молла Акым. Культура – понятие сложное. И проявляется она и в земледелии, и в скотоводстве, и в быту, и в отношениях между людьми… Но мы не станем сейчас подробно обсуждать это. Мы ушли от главной темы нашего разговора. Вот я сейчас рассказывал вам, что царь Петр силой навязывал когда-то русским культуру, а они противились всеми силами. Прошло совсем немного времени, и культурные русские люди со смехом вспоминают своих предков, боявшихся всего нового. Давайте, чтоб и с нами так не вышло. Чтоб через двадцать – тридцать лет наши дети, да и мы сами не вспоминали бы со смехом, как противились введению новой школы, как боялись проникновения в село культуры. Давайте же не будем посмешищем для потомков!
Старик, первым высказавшийся против открытия школы, погладил свою длинную бороду и заговорил спокойно и уважительно:
– Мы, ахун-ага, почитаем вас за человека ученого и имя ваше произносим с почтением. Если бы эти разговоры вел кто-нибудь другой, мы бы и минуты здесь не остались. А вас мы выслушали со вниманием. Теперь с вашего разрешения разойдемся по домам – у каждого ведь дел по горло. Но в знак нашего к вам уважения и душевного расположения просим вас, ахун-ага, в мой дом. У меня там овечка стоит привязанная, с божьего соизволения угощение устроим. Почтите мой дом своим посещением!
– Мы вас приглашаем, ахун-ага!
– Пожалуйста, ахун-ага, если вы не заняты…
Ахун Джумаклыч слегка наклонил голову.
– Сейчас у меня срочные дела. Так что простите. Как-нибудь в другой раз…
Стуча крышками парт, старики поднялись и вышли из комнаты. Ахун Джумаклыч и председатель сельсовета остались одни.
Глава шестнадцатая
Джумаклыч сидел перед окном и читал книгу. Солнце поднялось уже высоко. Шагах в пятнадцати от дома красовались три стройных тополя, за ними начинались кибитки. Те, что стояли одна возле другой, вытянувшись в порядок, были кибитками состоятельных людей, а кибитки бедняков – раскиданы были повсюду, вразброс.
Расстроенный своей вчерашней неудачей, ахун Джумаклыч не столько читал, сколько предавался грустным размышлениям и не очень радостным воспоминаниям.
Джумаклыч учился в Уфе и в Казани, получил там высшее духовное образование и звание ахуна. Но в отличие от своих однокашников, которые безвылазно сидели в кельях медресе, полагая, что город – источник всяческой скверны и правоверному мусульманину непристойно даже видеть его, Джумаклыч даром времени не терял. За время учебы он побывал в Москве, в Петрограде, в Киеве. Он даже по морю плавал. И везде, где довелось ему быть, он смотрел, запоминал, спрашивал, жадно впитывая в себя самые разные знания. Во время первой мировой войны Джумаклыч открыл было у себя в доме новометодную школу, но дело не пошло. Сородичи невзлюбили его, прозвав «джадидом», а слово это было тогда равносильно словам «еретик», «отступник».
И когда советская власть официально поручила ему открыть в селе государственную новометодную школу, он возликовал, не давая червю сомнения пробраться в его душу. Но старики как холодной водой окатили его. Хотя выдержка помогла ему скрыть отчаяние, он переживал сейчас великое разочарование.
Джумаклыч отложил книгу, подпер рукой голову и стал глядеть на кибитки, разбросанные на холме за тремя тополями.
– Какая жалкая жизнь, какое безрадостное прозябание… В богатой кибитке горит саксаул, в бедной – хворост… Всю зиму люди сидят и греют ноги. Не успевает бедняк согреть ступни, как хворост уже прогорает. Всю зиму люди заняты только тем, чтоб согреться, как-нибудь перетерпеть холод. И так год за годом, год за годом… А если огня в очаге будет достаточно и живот будет набит досыта, то больше ничего и не надо, это – предел мечтаний… Не нужны нашим людям ни культура, ни знания…
Джумаклыч глубоко вздохнул, печальным взглядом снова окинул окрестности и вдруг заметил мальчика. Тот быстро шел по узенькой тропке, ведущей к дому Серхен-бая. Миновал тополя, подошел к дому и, увидев в окне ахуна, вздрогнул от неожиданности.
– Заходи, заходи! – Джумаклыч приветливо помахал парнишке рукой.
– Салам-алейкум! – негромко сказал мальчик, появляясь в дверях. На вид ему было лет тринадцать.
– Валейкум! – улыбаясь, ответил ахун. – Добро пожаловать, заходи! Как тебя зовут?
– Меня зовут Сердар.
– А отца?
– Отца?.. Отца – Перман…
– У тебя есть отец? – спросил Джумаклыч, заметив, что последний вопрос несколько смутил мальчика.
Парнишка опустил голову, помедлил немного…
– Вроде бы есть, а вроде бы нет…
– Как это может быть: вроде бы есть, вроде бы нет?
– Отец – чабан. Пас в песках отары одного бая…
– Ну и что?
– Бай увел его. Велел ему гнать овец через границу и увел.
– Плохо… Бай поступил очень скверно. Но все равно, рано или поздно отец твой вернется. Не захочет же он вас бросить.
– А вдруг бай его не отпустит?
– Отпустит. А не отпустит, так он сбежит. Твой отец обязательно вернется! Как ему не вернуться, если его такой сын ждет?
– Дай бог! Ахун-ага, а что это такое? – не выдержал Сердар – он давно уже не отрывал глаз от глобуса.
– Ты, верблюжонок, не называй меня «ахун-ага». Это звание такое – ахун, профессия же моя – учитель. Можно называть «товарищ учитель».
– Товарищ учитель? – Сердар улыбнулся.
– Да. Товарищ учитель. Советские люди – все друг другу товарищи. Даже Ленина называют: «Товарищ Ленин»!
Сердар чуть заметно пожал плечами. Называть товарищем человека, у которого седина в бороде?..
– А что это такое? – повторил он, указывая на глобус.
– Это, милый, изображение нашей земли. Называется такая штука – глобус.
– Неужели наша земля такая круглая?
– Да, она круглая, – подтвердил Джумаклыч, и Сердар недоверчиво взглянул на него. – Ты что, не веришь? Не верится, что земля круглая?
– Не верится…
– Почему?
– Если она круглая, как быкам рогами в нее упереться?
– Землю не быки на рогах держат.
– А кто же? Четыре рыжих быка.
– Нет. Землю держит Солнце.
– Солнце?! Как? Значит, Солнце и Земля связаны?
– Связаны. Только это невидимая связь, ее нельзя углядеть, можно лишь чувствовать. – Рассказывать ребенку о солнечном притяжении было делом бессмысленным, и потому вместо продолжения ахун погладил Сердара по голове.
– Сейчас ты этого не поймешь, дружок. Вот приходи ко мне в школу, и когда знаний твоих будет достаточно, чтоб понимать трудные вещи, я расскажу тебе, как Земля связана с Солнцем.
Сердар молча посмотрел на него и снова перевел взгляд на глобус.
– А где змея, что опоясала землю?
– Это какая ж такая змея? – спросил Джумаклыч, хотя великолепно знал, что имеет в виду мальчик.
– Длинная змея, которая опуталась вокруг земли и свой хвост пожирает. Ест, ест свой хвост, а он опять отрастает. А если хвост перестанет отрастать, она разозлится и сожрет все, что есть на земле!
Джумаклыч улыбнулся.
– Когда я был в твоем возрасте, я тоже слышал об этой змее. И очень боялся, что хвост не успеет почему-нибудь отрасти и она нас сожрет. Я даже молился, чтоб хвост отрастал скорее…
– А теперь?
– А теперь я знаю, что никакой змеи не существует. Большие морские корабли много раз объехали вокруг земли, – Джумаклыч крутанул пальцем глобус, – и никакой змеи не нашли. Нет ее. Вот так-то, дружок.
Сердар молчал, пристально разглядывая глобус. Поверил он ахуну или нет, этого он и сам еще не знал.
– Что ж, тогда, может, и чудо-рыба в Амударье – неправда?
– Это какая же чудо-рыба? – ахун снова прикинулся несведущим.
– Ну как же, про нее все знают! Один раз по берегу Амударьи шел караван, большой, тяжело груженный. Караван-баши остановил его на привале у реки, в тени деревьев – попить чаю, перекусить. Развели караванщики костер, вскипятили воду, положили заварку… Второй раз наполнили кувшин водой, снова поставили на огонь. И не успела вода вскипеть, как земля ни с того ни с сего стала вдруг сползать в реку…
– Подумать только!.. – воскликнул ахун. – Это почему ж так?
– А потому что они, оказывается, на рыбе сидели. Она спала сотни лет, а караванщики жгли, жгли костер, прожгли ей шкуру огнем. Рыба проснулась и – в воду.
– Так… А как же на ней деревья-то выросли? В шкуру вросли?
– Нет. На рыбу за сотни лет песку, илу всякого нанесло…
– А… Понятно. И кто ж тебе это рассказывал?
– Бабушка. Она много всего знает!
– Да видно, что бабушка твоя мастерица рассказывать. Но все эти ее рассказы называются предания, легенды, то есть то, что придумано. Ты не огорчайся, – Джумаклыч похлопал мальчика по спине, – это очень хорошие рассказы, красивые, интересные, но это неправда. Если ты хочешь узнать правду о том, как устроен мир, приходи ко мне в школу. Приходи. Ты станешь много знать, будешь ученым человеком. Сейчас во всей Туркмении нет пока ни одного учителя, который бы кончил не религиозное высшее училище, а настоящий институт. Поэтому приходится приглашать учителями людей, кончивших медресе. Ишаны и моллы ненавидят нас, тех, кто согласен помочь советской власти. А вас, когда вы получите настоящее современное образование, вас уже никто не будет ненавидеть. Вы будете самыми уважаемыми людьми. Ты понял меня, Сердар?
– Понял, учитель. А если я один буду ходить, вы станете меня учить?
– Лучше было бы привести еще несколько мальчиков…
– А сколько?
– Ну хотя бы человек пять…
– Пять можно! Пять это я завтра! А через неделю и двадцать будет!
– Прекрасно. Только верны ли твои слова?
– Верны! У меня лживых слов не бывает! Если сказал – все!
– Молодец!
Джумаклыч захлопнул лежавшую перед ним книжку и положил ее на стол.
– Гео… гра… фия… – по слогам прочел Сердар. И повторил: – География.
– Ты хорошо читаешь! – обрадовался Джумаклыч.
– Я читать умею. Только я не понимаю, что это значит – география.
Ахун объяснил, что это такое, и Сердар попросил у него учебник – почитать. Назавтра Сердар обещал вернуть книгу, когда вместе с товарищами придет в школу.
