Текст книги "Глухая стена"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

40

Во вторник 21 ноября с Валландера неожиданно сняли обвинение в жестоком обращении с Эвой Перссон во время допроса. Эту новость ему сообщила Анн-Бритт. Она же решающим образом содействовала благополучному завершению сей неприятной истории. Но Валландер только задним числом узнал, как все произошло.

Несколькими днями раньше Анн-Бритт навестила Эву Перссон и ее мамашу. Точное содержание их разговора осталось неизвестно. Вопреки всем инструкциям, протокола не было, свидетелей тоже. Однако Валландеру Анн-Бритт намекнула, что прибегла к «мягкой форме эмоционального нажима». В чем именно этот нажим заключался, она не пояснила. Хотя из других ее высказываний Валландер сделал вывод, что она убедила Эву Перссон задуматься о будущем. Если даже с нее снимут все подозрения в том, что она активно участвовала в убийстве Лундберга, ложное обвинение по адресу полицейского может возыметь скверные последствия. Как бы то ни было, подробностей беседы ни Валландер, ни кто-либо другой так и не выяснил. Но на следующий день Эва Перссон и ее мамаша через своего адвоката отозвали иск против комиссара. Признали, что оплеуха была получена в обстоятельствах, изложенных Валландером, то есть когда Эва Перссон набросилась с кулаками на родную мать. Конечно, комиссару все равно можно было бы предъявить публичное обвинение, однако дело прекратили, поспешно, словно ко всеобщему облегчению. Не забыла Анн-Бритт и проинформировать определенный круг журналистов. Хотя известие, что иск против Валландера отозван и обвинения с него сняты, если и попало в газеты, то отнюдь не на первые полосы.

Этот осенний вторник в Сконе выдался на редкость холодным, с очень сильным, порывистым ветром. Валландер проснулся рано, хотя толком не выспался, всю ночь его донимали кошмары. Подробности ему не запомнились, но он точно спасался бегством и едва не был задушен какими-то призрачными, но тяжелыми фигурами, которые наваливались на него.

Около восьми он приехал в управление, но оставался там недолго. Еще накануне решил раз навсегда получить ответ на вопрос, который давно не давал ему покоя. Просмотрев кой-какие бумаги и удостоверившись, что фотоальбом, позаимствованный в свое время у Марианны Фальк, возвращен владелице, комиссар покинул управление и поехал домой к Хёкбергам. Его ждали, поскольку вчера он по телефону договорился с Эриком Хёкбергом о встрече. Сонин брат Эмиль был в школе, мать снова гостила у сестры в Хёэре. Эрик Хёкберг выглядел бледным, осунувшимся. По слухам, дошедшим до Валландера, похороны Сони Хёкберг оставили у всех мучительно-тягостное впечатление. Он вошел в дом и сразу же сказал, что заехал ненадолго.

– Ты говорил, что хочешь взглянуть на Сонину комнату, – сказал Эрик. – Но мне непонятно зачем.

– Я объясню, когда мы поднимемся наверх. Будь добр, пойдем со мной.

– Ничего не изменилось. Не можем мы справиться. Не выходит пока.

Они прошли на второй этаж, в розовую комнату, где у Валландера еще тогда, при первом визите, возникло ощущение, что все как-то не так.

– Мне кажется, эта комната не всегда была такой, как сейчас, – сказал он. – Однажды Соня все здесь переделала, верно?

Эрик Хёкберг посмотрел на него с удивлением:

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Я спрашиваю.

Эрик сглотнул. Валландер терпеливо ждал.

– Это произошло после той истории… после изнасилования. Она вдруг поснимала все, что было у нее на стенах, и достала старые, давнишние вещи. Детские игрушки, которые лежали в коробках на чердаке. Мы так и не поняли зачем. А она ничего не говорила.

Ее обокрали, думал комиссар. И она бежала от этого. Отчасти назад, в детство, когда все еще было хорошо. Отчасти в заместительный акт мести.

– Это был мой единственный вопрос, – сказал он.

– Почему тебе так важно это знать? Какой смысл? Соню-то уже не вернешь. Для Рут, для меня, для Эмиля жизнь вполовину оскудела, если не сказать больше.

– Иной раз необходимо поставить точку, – не очень уверенно ответил Валландер. – Не то вопросы, оставшиеся без ответа, так и будут мучить. Хотя ты, конечно, прав. К сожалению, это ничего не меняет.

Они вышли из комнаты, спустились вниз. Эрик Хёкберг предложил выпить кофе, но Валландер отказался. Ему хотелось поскорее убраться из этого дома скорби.

Поехал он в центр. Припарковался на Хамнгатан и пешком зашагал к книжному магазину, который как раз открылся. Надо наконец забрать книгу по реставрации мебели, слишком долго она его дожидалась. Подивившись цене, он попросил упаковать книгу и вернулся к машине. Завтра в Истад приедет Линда, и он вручит ей подарок.

В самом начале десятого он снова был в управлении. В половине десятого собрал папки и отправился на совещание. Нынче утром они последний раз проанализируют все, случившееся с тех пор, как Тиннес Фальк замертво упал возле банкомата, подведут итоги, а затем передадут материалы прокурору. Поскольку убийством Эльвиры Линдфельдт занимались также коллеги из Мальмё, на совещании будет присутствовать инспектор Форсман.

Валландер пока не знал, что подозрения в жестоком обращении с него сняты. Анн-Бритт сообщит ему об этом позднее. Но сейчас он вообще особо не задумывался о своих служебных неприятностях. Самое главное – Роберт Мудин остался жив. Это помогало ему справляться с порой одолевавшими его мыслями, что он, если бы как следует подумал, смог бы, вероятно, предотвратить и гибель Юнаса Ландаля. Хотя в глубине души понимал, что корит себя понапрасну и все равно бы не смог ничего сделать. Тем не менее тягостные мысли нет-нет да и захлестывали его, налетали снова и снова, не желая оставить его в покое.

На сей раз Валландер пришел на совещание последним. Поздоровался с Форсманом, которого сразу узнал: они действительно встречались на одном из семинаров. Ханс Альфредссон уже вернулся в Стокгольм, Нюберг слег с гриппом. Комиссар занял свое место, и они приступили к заключительному анализу. До последней страницы объемистого дела добрались только в час дня. Всё, можно поставить точку и закрыть совещание.

За три недели, минувшие после драматической перестрелки у банкомата, неопределенности и неясности, связанные с этой историей, постепенно прояснились. Валландер многократно имел случай убедиться, насколько правильно они действовали, хотя зачастую руководствовались скорее рискованными предположениями, чем конкретными фактами. Не подлежала сомнению и значимость той роли, какую сыграл Роберт Мудин. Ведь именно он взломал защиту, пробил глухие виртуальные стены. Вдобавок все три недели потоком шла информация из-за рубежа. Так что в итоге удалось полностью раскрыть заговор и разобраться в преступных планах.

Убитый у банкомата незнакомец, как выяснилось, носил фамилию Картер и прибыл из Луанды, и теперь они знали, кто он такой и какова его история. А Валландер все же получил ответ на вопрос, который так часто задавал себе в ходе расследования, что, собственно, произошло в Луанде? По крайней мере, им стала понятна внешняя канва событий. Фальк и Картер познакомились в семидесятые годы в Луанде, вероятно случайно. Что там происходило и о чем они говорили при встречах, можно было, конечно, только догадываться. Однако что-то объединило этих двух людей. Они заключили союз, замешанный на личной жажде мести, гордыне и путаных представлениях о собственной избранности. Задумали пойти войной на мировую финансовую систему. Дайте срок, и они запустят свою виртуальную ракету, нанесут сокрушительный удар. Картер превосходно разбирался в финансовых структурах, Фальк – в новейших информационных технологиях и сетевых системах мирового масштаба, а такая комбинация, идеальная с точки зрения их планов, была крайне опасна.

Шаг за шагом разрабатывая план самой атаки, оба все больше превращались в этаких авторитарных пророков. Они создали засекреченную организацию со строжайшей дисциплиной, куда были вовлечены, в частности, Фу Чжэн из Гонконга, а также Эльвира Линдфельдт и Юнас Ландаль из Сконе, фанатичные, безоговорочно готовые на все. Мало-помалу перед полицейскими проступали контуры иерархической секты. Все решения принимали Картер и Фальк. Те, кого допускали к вступлению в организацию, считались избранными. Прямых доказательств не было, но, по всей вероятности, Картер лично убрал несколько человек, которым требования оказались не по плечу или которые хотели выйти из организации.

Миссионерские задачи выполнял Картер. Он хотя и ушел из Банка реконструкции и развития, но время от времени его приглашали в качестве консультанта. В одной из таких поездок он познакомился в Пакистане с Эльвирой Линдфельдт. Каким образом в этой компании оказался Юнас Ландаль, доподлинно выяснить не удалось.

Размышляя о Картере, Валландер все яснее видел перед собой безумного главаря секты. Расчетливого и беспощадного. С Фальком обстояло сложнее. В нем никак не чувствовалось наглой беспощадности. Зато угадывалась тайная жажда мести. В конце шестидесятых этот человек некоторое время участвовал в экстремистских движениях как правого, так и левого толка. Но быстро порвал с ними и стал смотреть на мир с визионерским презрением к человечеству.

В Анголе пути Картера и Фалька волею случая пересеклись. Ближе узнав друг друга, оба они обнаружили, что похожи, как двойники.

На Фу Чжэна гонконгская полиция прислала длинный «послужной» список. Настоящее его имя было Хуа Ган. Интерпол идентифицировал его отпечатки пальцев в связи с целым рядом преступлений, в частности с двумя крупными ограблениями банков во Франкфурте и Марселе. Доказать не докажешь, но можно предположить, что эти деньги пошли на финансирование операции, которую готовили Фальк и Картер. В прошлом Хуа Ган принадлежал к миру организованной преступности. За руку его ни разу не поймали, однако подозревали в нескольких убийствах, совершенных в Азии и Европе, причем под разными именами. И не было уже никаких сомнений, что Соню Хёкберг и Юнаса Ландаля убил именно он. Отпечатки пальцев и новые свидетельские показания окончательно это подтвердили. Но не подлежало сомнению и другое: он был всего-навсего исполнителем и действовал по указке Картера, а возможно, и Фалька. Преступная сеть, похоже, накрывала все континенты. И предстояло проделать огромную работу, чтобы выявить полную картину заговора. Хотя уже сейчас следствие пришло к выводу, что едва ли есть причины опасаться продолжения. Со смертью Картера и Фалька организация перестала существовать.

Вопрос о том, почему Картер застрелил Эльвиру Линдфельдт, так и остался без ответа. Единственное объяснение – обрывки картеровских инвектив, которые ненароком услышал Мудин. Она слишком много знала, а надобность в ней отпала. Вдобавок, по мнению Валландера, Картер приехал в Швецию охваченный отчаянием.

Итак, они решили создать хаос в финансовом мире и, по заключению аналитиков, еще бы чуть-чуть – и преуспели. Если бы тогда, в понедельник 20 октября, ровно в 5.31, Мудин или Валландер, сунув банковскую карточку в прорезь, набрали код, они бы запустили электронную лавину. Эксперты, которые успели провести предварительную оценку программы, внедренной Фальком в систему, пришли в ужас. Уязвимость институций, тайком соединенных Фальком и Картером в последовательную цепочку, оказалась неимоверно велика. По всему миру сейчас интенсивно работали экспертные комиссии, просчитывая, к каким результатам могла привести виртуальная лавина.

К счастью, Валландер тем утром хотя и сунул под дулом пистолета картеровскую карточку в прорезь банкомата, но код не набрал. Поэтому ничего особенного не произошло, если не считать, что несколько сконских банкоматов в тот понедельник вдруг необъяснимым образом забарахлили. Некоторые пришлось отключить, однако проверка не выявила никаких дефектов. Потом все вдруг снова заработало нормально. На заключительном этапе расследование и его итоги, мало-помалу приобретавшие все более четкие контуры, были окружены строжайшей секретностью.

С убийствами Сони Хёкберг, Ландаля и Линдфельдт в целом удалось разобраться. Фу Чжэн покончил с собой. Возможно, тайная организация предписывала своим членам ни под каким видом не сдаваться в руки полиции. Этот вопрос так и останется открытым. Картера застрелил Валландер. Но зачем Соню Хёкберг бросили под высокое напряжение и каким образом к Фальку попал чертеж одного из важнейших объектов «Сюдкрафта», они установить не сумели. Зато отчасти разрешили загадку с калиткой и дверью силовой подстанции. Благодаря настойчивости Ханссона, который выяснил, что когда линейный монтер Муберг на неделю уезжал в отпуск, в его доме побывал кто-то посторонний. Ключи не пропали. Тем не менее Ханссон считал, что взломщик приходил именно ради ключей, сделал слепок, а позднее, видимо за очень большие деньги, выкупил у американского производителя соответствующие дубликаты.

В паспорте Юнаса Ландаля, который они нашли, обнаружились визовые отметки, свидетельствующие, что через месяц после взлома у Муберга парень выезжал в США. Тут, наверно, и пригодились деньги, украденные из банков Франкфурта и Марселя. Разрозненные нити с трудом, одна за другой, вплетались в общую картину. В частности, оказалось, что Тиннес Фальк имел в Мальмё приватный почтовый ящик. Зачем он говорил Сив Эрикссон, будто перевел свою корреспонденцию на ее адрес, дознаться не удалось. Журнал Фалька и отрезанные пальцы тоже не отыскались. Зато патологоанатомы однозначно пришли к выводу, что Фальк в самом деле умер естественной смертью. Хотя и не от инфаркта миокарда. Энандер был прав. Фальк скончался от кровоизлияния в мозг, диагностировать которое оказалось весьма непросто. Касательно убийства таксиста в конечном счете сомнений тоже не осталось. Причиной его стала безрассудная жажда мести, обуревавшая Соню Хёкберг. Девушка отомстила, хотя и заместительно. Почему она не напала на того, кто над ней надругался, а обратила свою ярость на его ни в чем не повинного отца, никто удовлетворительно объяснить не сумел. Не удалось разобраться и в странном равнодушии Эвы Перссон, при том что был проведен детальный анализ ее личности и окружения. Однако полиция убедилась, что удары ножом и молотком нанесла не она. Разъяснился и еще один вопрос, на который долго не было ответа. Эва Перссон действительно изменила свои показания просто потому, что не хотела брать на себя ответственность за то, чего не совершала. И делая это заявление, она не знала, что Сони Хёкберг нет в живых, а действовала исключительно из чувства самосохранения. На вопрос о том, что ждет Эву в будущем, никто ответить не мог.

Иные нити вплетаться в общую картину упорно не желали. В один прекрасный день Валландер нашел у себя на столе пространный отчет Нюберга, где во всех подробностях были изложены доказательства, что пустая сумка, найденная в каюте польского парома, действительно принадлежала Ландалю. Насчет того, куда девалась одежда или другое возможное содержимое сумки, Нюберг ничего сказать не мог. Вероятно, в попытке затруднить опознание убитого Хуа Ган выбросил все за борт. В итоге нашли только паспорт Ландаля. Валландер со вздохом отложил отчет в сторону.

И все же самым важным было детально разобраться с Картером и Фальком. Как выяснилось, эти двое строили далеко идущие планы. Атака на финансовые системы знаменовала собой лишь начало, они уже готовили очередной шаг – нападение на ключевые центры энергоснабжения. И в тщеславии своем не устояли перед соблазном обозначить собственное присутствие. Именно поэтому Картер, к примеру, велел Хуа Гану подложить в ячейку морга электромагнитное реле, похитить труп Фалька и отрезать у него два пальца. В жутком мире, где Картер и Фальк были сами себе богами, определенно угадывались обрядово-религиозные черты.

Размышляя о жестокости и бредовых амбициях этих сверхчеловеков, Валландер не мог отделаться от впечатления, что Картер и Фальк выявили кое-что очень важное: общество, в котором они жили, было намного уязвимее, чем казалось.

И еще одно Валландер вполне осознал за минувшие недели. В будущем нужны полицейские совершенно иного типа. Конечно, опыт и знания таких людей, как он сам, вовсе не устарели. Просто есть области, какими они не владеют.

Если смотреть шире, то он волей-неволей признал, что вправду постарел. А старого пса новым трюкам обучить невозможно.

Поздними вечерами в своей квартире на Мариягатан комиссар часто думал об уязвимости. Общества и себя самого. Каким-то образом они переплетались друг с другом. Свои реакции он пытался осмыслить с двух сторон. Во-первых, общество, развиваясь, претерпевало изменения, которые делали его совершенно чужим, неузнаваемым. В своей работе он постоянно видел, как неистовые силы беспощадно вышвыривают людей на самую обочину жизни. Видел, как молодежь еще в школе теряет веру в себя, как множатся разного рода злоупотребления, ведь он помнил Софию Свенссон, заблевавшую сиденье его машины. В шведском обществе давние трещины расширялись и все время возникали новые, а все более малочисленное благополучное население окружало себя незримыми высоченными стенами, отгораживаясь от тех, что влачили существование на краю мрачной бездны, – от побежденных, растоптанных, безработных.

Параллельно происходила и другая революция. Революция уязвимости. Обществом управляли все более мощные, а одновременно все более хрупкие электронные системы, эффективность которых постоянно возрастала, только вот расплачивались за нее беззащитностью перед силами, целью которых был саботаж и террор.

И наконец, собственная его уязвимость. Одиночество, оскорбленное самолюбие. Сознание, что Мартинссон норовит его обскакать. Робость перед новшествами, которые непрерывно перестраивали его работу и предъявляли особые требования к умению воспринимать перемены и приспосабливаться к ним.

В те вечера на Мариягатан он часто думал, что ему больше не выдержать. Но знал, что должен продолжать. По меньшей мере еще лет десять. Никакого другого выхода у него нет. Он полицейский следователь, практик. Разъезжать по школам с лекциями об опасности наркотиков или учить детсадовских малышей правилам дорожного движения – нет, это не его стихия. Он не сможет существовать в таком мире.

В час дня совещание закончилось, можно передавать дело прокурору. Но под суд никто не пойдет, виновных нет в живых. Правда, на столе у прокурора лежал проект документа, на основании которого будет повторно возбужден процесс против Карла-Эйнара Лундберга.

После совещания, около двух, Анн-Бритт пришла к Валландеру с известием, что Эва Перссон и ее мамаша отозвали свой иск. Комиссар конечно же почувствовал облегчение. Но, по сути, не удивился. Хотя он весьма скептически относился к шведскому правосудию, в данном случае у него не было сомнений, что правда о случившемся в допросной непременно восторжествует.

Они сидели в кабинете, говорили о возможности перейти в контратаку. Анн-Бритт считала, что это необходимо. В первую очередь ради чести мундира. Но Валландер не соглашался. Твердил, что лучше всего тихо похоронить эту историю.

После ухода Анн-Бритт Валландер долго сидел у стола. В голове царила пустота. Потом встал, пошел за кофе.

На пороге кафетерия он столкнулся с Мартинссоном. Все эти дни его одолевала странная нерешительность, совершенно ему несвойственная. Обычно он безбоязненно вторгался прямо в очаг конфликта, однако случившееся между ним и Мартинссоном было сложнее и глубже. Дело шло об утраченной общности, о предательстве, о конце дружбы. И сейчас, встретившись с Мартинссоном, он вдруг понял: время пришло. Откладывать разговор больше нельзя.

– Надо поговорить, – сказал он. – Найдешь время?

– Я ждал тебя.

Они вернулись в комнату для совещаний, которую покинули несколько часов назад. Валландер начал без обиняков:

– Я знаю, ты интригуешь за моей спиной. Болтаешь всякую чепуху. Поставил под сомнение мою способность руководить этим расследованием. Почему ты делал это тайком, вместо того чтобы прийти ко мне, ответить можешь только ты сам. Но у меня, разумеется, есть версия. Ты меня знаешь. Знаешь ход моих умозаключений. И я однозначно толкую твои поступки как обеспечение основы для дальнейшей карьеры, к которой ты стремишься любой ценой.

Ответил Мартинссон спокойно. И явно давно отрепетировал свои слова:

– Я говорю только то, что есть. Ты потерял хватку. Хотя, наверно, меня можно упрекнуть, что я не сказал этого раньше.

– Почему ты не сказал мне самому?

– Я пытался. Но ты не слушаешь.

– Слушаю.

– Тебе кажется, что слушаешь. А это не одно и то же.

– Почему ты сказал Лизе, что на поле я отказался от твоей помощи?

– Она, видимо, неправильно поняла.

Валландер посмотрел на него. Руки чешутся врезать еще разок по физиономии, но он этого не сделает. Ему стало невмоготу. Мартинссона ничем не проймешь. Он свято верит в собственные измышления. Во всяком случае, будет упорно их отстаивать.

– Хочешь сказать что-то еще?

– Нет, – отозвался Валландер. – Сказать мне больше нечего.

Мартинссон повернулся и ушел.

Комиссару казалось, будто вокруг рушатся стены. Мартинссон сделал выбор. Дружбе конец, нет ее больше. И сейчас он с растущим страхом спрашивал себя, а была ли она вообще. Или Мартинссон все время ждал случая нанести удар.

Волны печали накатывались одна за другой. Потом нахлынула злость, вздыбилась огромным валом.

Нет, он не сдастся. И еще не один год будет вести в Истаде самые сложные расследования.

Однако ощущение утраты было сильнее злости. И снова он подумал: как быть? Как все это выдержать?

После разговора с Мартинссоном Валландер поспешил уйти из управления. Мобильник он оставил в кабинете и не сказал Ирене ни куда направляется, ни когда вернется. Сел в машину и выехал на мальмёское шоссе. Через некоторое время свернул на дорогу к Шернсунду. Сам не зная зачем. Наверно, потерять сразу двух друзей ему не по силам. В мыслях он часто возвращался к Эльвире Линдфельдт. Она вошла в его жизнь под фальшивой личиной. В конечном счете, вероятно, была готова убить его. И все же он невольно вспоминал ее такой, какой видел при встречах. Вспоминал женщину, которая сидела напротив него за столом, слушала его рассказы. Женщину со стройными ногами, которая раз-другой скрасила его одиночество.

Подъехав к ферме Стена Видена, он увидел, что там никого нет. Табличка у въезда сообщала: «Продается». Но рядом была еще одна, гласившая, что усадьба уже продана. Валландер подошел к одной из построек – пусто. Заглянул в конюшню – денники тоже пустые. Одинокая кошка сидела на остатках сена, настороженно смотрела на него.

Валландер вконец расстроился. Стен Виден уехал. И даже не дал себе труда попрощаться.

Комиссар сел в машину и поспешил прочь.

В тот день он так и не вернулся в управление. Без всякого плана колесил по дорогам в окрестностях Истада. Несколько раз останавливался, выходил из машины, смотрел на пустынные поля. Когда стемнело, поехал домой, на Мариягатан. Вечером дважды прослушал вердиевскую «Травиату». Поговорил по телефону с Гертруд, и они решили, что завтра он ее навестит.

Около полуночи внезапно зазвонил телефон. Валландер вздрогнул. Только бы ничего не случилось, подумал он. Только не сейчас. Сейчас никто из нас не выдержит.

Но звонила Байба, из Риги. Последний раз мы разговаривали больше года назад, подумал комиссар.

– Я просто хотела узнать, как твои дела.

– Все хорошо. А как у тебя?

– Тоже хорошо.

Оба замолчали. Тишина в Истаде, тишина в Риге.

– Ты хоть иногда думаешь обо мне? – спросил он.

– Иначе бы и звонить не стала.

– Я просто спрашиваю.

– А ты?

– Я все время о тебе думаю.

Валландер понимал, ее не обманешь. Она знает, что он лжет или по меньшей мере преувеличивает. Он и сам не мог объяснить, зачем так сказал. Байба принадлежала прошлому, образ ее поблек. И все же он не мог ее отпустить. Вернее, не ее, а память о времени, проведенном с ней.

Еще несколько будничных фраз. И разговор кончился. Валландер медленно положил трубку.

Он что же, тосковал по ней? Ответа на этот вопрос у него не было. Похоже, глухие стены существуют не только в компьютерном мире. В нем самом тоже есть такая стена. И порой он понятия не имел, как сквозь нее пробиться.

Наутро, в среду 12 ноября, ветер ослабел. Валландер проснулся рано. Он взял отгул. Уж и не припомнить, когда последний раз ему не приходилось работать в будний день. Но поскольку сегодня приедет Линда, он решил использовать часть накопившихся отгулов. В час встретит дочку в Стурупе. А до тех пор наконец-то поменяет машину. Договорился с автосалоном, что будет у них в десять. И хотя надо было еще прибрать квартиру, вставать он пока не стал.

Ему опять приснился сон. Про Мартинссона. Они снова были на той ярмарке в Кивике, семь лет назад. Во сне все происходило как на самом деле. Они разыскивали преступников, которые убили старика крестьянина и его жену, и вдруг заметили их за прилавком: те продавали краденые кожаные куртки. Вспыхнула перестрелка. Мартинссон ранил одного из злодеев. Кажется, в плечо. А сам Валландер повязал второго, на пляже. До этого момента все во сне происходило как на самом деле. Но на берегу Мартинссон внезапно вскинул пистолет и направил на него. В этот миг Валландер проснулся.

Мне страшно, думал комиссар. Страшно оттого, что я знать не знаю, что, собственно, на уме у моих коллег. Страшно оттого, что время убегает от меня. Что я превращаюсь в полицейского, который представления не имеет ни о том, что на уме у его коллег, ни о том, что происходит в Швеции.

Он долго лежал в постели. И в порядке исключения чувствовал себя отдохнувшим. Но когда начал размышлять о будущем, снова навалилась усталость, только другая. Неужели он начнет бояться ходить по утрам в управление? Как же он тогда выдержит те годы, какие ему так или иначе еще оставались?

Вся моя жизнь состоит из множества стен, думал он. И они не только у меня внутри. И не только в компьютерах и в Сети. Они есть и в управлении, между мной и коллегами, хотя до сих пор я этого не сознавал.

Около восьми он встал, выпил кофе, прочел газету, прибрал в квартире. Приготовил постель в давней комнате Линды и лишь незадолго до десяти отставил пылесос. Светило солнце. Настроение сразу улучшилось. Он поехал в автосалон на Индустригатан и подписал договор на покупку машины. Опять «пёжо». 306-й модели, выпуска 1996 года, с небольшим пробегом, до него владелец был только один. За старый его автомобиль владелец салона, Тюрён, дал хорошую цену. В половине одиннадцатого Валландер оттуда уехал. Поменяв машину, он всегда испытывал удовольствие. Как после бани.

Ехать в аэропорт было еще рано, и он решил прокатиться до Лёдерупа. Остановился возле старого отцовского дома. Заметив, что там никого нет, заехал во двор. Постучал в дверь, но ответа не получил. Прошел к постройке, где у отца было ателье. Она оказалась не заперта. Он открыл дверь, вошел. Все переделано. К его удивлению, внутри обнаружился маленький плавательный бассейн, вделанный в цементный пол. Об отце не напоминало ничто, даже запах скипидара исчез. Теперь пахло хлором. На мгновение комиссара кольнула обида. Как можно допустить, чтобы память о человеке пропала без следа? Он вышел на улицу. Обок постройки кучкой валялось какое-то старье. Валландер шагнул ближе, присмотрелся. В самом низу, под комьями цемента и земли, виднелся старый отцовский кофейник. Он осторожно откопал его, взял с собой. И, выезжая со двора, твердо знал, что никогда больше сюда не вернется.

Из Лёдерупа Валландер отправился в Сварте, навестить Гертруд и ее сестру. Выпил кофе, рассеянно слушая болтовню дам. О визите в Лёдеруп он словом не обмолвился.

Без четверти двенадцать попрощался и выехал в Стуруп, а когда вошел в здание аэровокзала, до прибытия самолета оставалось еще полчаса.

По обыкновению, перед встречей с Линдой он нервничал. Интересно, для всех ли родителей приходит время, когда они начинают побаиваться своих детей? Риторический вопрос, на который нет ответа. Он зашел в кафетерий, взял кофе. И неожиданно увидел за одним из столиков мужа Анн-Бритт. Тот явно опять уезжал в далекие края. С ним была незнакомая женщина, и Валландер обиделся за Анн-Бритт. Не желая попадаться на глаза этому человеку, пересел за другой столик, к нему спиной. И сам удивился собственной реакции. Не нашел ей объяснения.

Одновременно ему вспомнилось загадочное происшествие в ресторане у Иштвана. Соня Хёкберг пересела на место Эвы Перссон, вероятно, затем, чтобы обменяться взглядом с мужчиной, который тогда звался Фу Чжэном, а впоследствии оказался Хуа Ганом. Он обсуждал этот инцидент с Ханссоном и Анн-Бритт. Но никакой мало-мальски разумной трактовки они отыскать не сумели. Много ли Соне Хёкберг фактически было известно о Юнасе Ландале и его связи с тайной организацией Фалька и Картера? Почему Хуа Ган следил за ней? Вопросы без ответа. Уже не имеющие значения. Маленький осколок расследования, который канет в пучину неизвестности. Память Валландера хранила много таких осколков. Во всяком деле непременно есть мелкие неясности, детальки, зависавшие сами по себе, не желавшие вписаться в общую картину.

Валландер глянул через плечо.

Бывший муж Анн-Бритт и его спутница ушли.

Валландер тоже собрался уходить, но тут к нему подошел незнакомый господин средних лет.

– Я вас узнал, – сказал он. – Курт Валландер, если не ошибаюсь?

– Он самый.

– Надеюсь, я не помешал. Меня зовут Отто Эрнст.

Имя знакомое. Но видел комиссар этого господина впервые.

– Я портной, – продолжал Эрнст. – У меня в мастерской лежат брюки, заказанные Тиннесом Фальком. Я знаю, заказчик, увы, скончался. Но что мне делать с брюками? Ума не приложу. Я говорил с его бывшей женой, только она слышать о них не хочет.

Валландер пристально посмотрел на портного. Он шутит? Или всерьез думает, что полицейский способен решить его проблему с брюками? Однако ж Отто Эрнст, по всей видимости, искренне огорчен.

– Я бы посоветовал вам связаться с его сыном, – сказал комиссар. – С Яном Фальком. Может быть, он посодействует.

– А у вас нет его адреса?

– Позвоните в Истадское полицейское управление. Обратитесь к сотруднице, которую зовут Анн-Бритт Хёглунд. Скажите, что направил вас к ней я. Она даст вам адрес.

Эрнст улыбнулся, протянул руку:

– Я так и думал, что вы поможете. Извините за беспокойство.

Валландер долго смотрел ему вслед.

Странное ощущение: будто встретил человека из иного, уже не существующего мира.

Самолет приземлился точно по расписанию. Линда вышла одной из последних. Они поздоровались, и Валландер тотчас забыл все свои тревоги. Дочка, по обыкновению, была весела и общительна. Такой у нее характер, полная противоположность отцовскому. И одета она сегодня не так вызывающе, как в прошлые разы, когда Валландер встречал ее в аэропорту. Забрав Линдину сумку, они пошли на автостоянку, где он продемонстрировал ей новый «пёжо». Не сообщи он о покупке, дочка и не заметила бы, что машина другая.