Текст книги "Тебе больно? (ЛП)"

Автор книги: Х.Д. Карлтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 10

Энцо

Последний раз я рыбачил в колледже. Называть это рыбалкой – слишком щедро. На самом деле, это были четыре чувака, которые отправились на лодке и выпили слишком много пива, потому что мы были слишком чертовски измотаны, чтобы делать что-то еще. Экзамены надирали нам задницы, и мне было интереснее выходить за борт и плавать с рыбой, чем поднимать ее на борт.

Мой никудышный опыт теперь кусает меня в задницу.

– Ты эксперт по рыбе, но не знаешь, как ее поймать? Разве это не является частью курса «Рыбная школа 101»?

Тот, кто сказал, что дыхательные упражнения помогают справиться с гневом – гребаный обманщик. Я перепробовал миллион таких упражнений с тех пор, как мы здесь, а мне все еще хочется ее придушить.

Самая большая проблема в том, что каждый раз, когда я фантазирую об этом, я одновременно трахаю ее.

Блять.

– Я не ловлю рыбу, Сойер. Это убивает экосистему, что противоречит всему, чему я буквально посвятил всю свою карьеру. Я больше заинтересован в спасении океана.

Она поджимает губы и задумчиво кивает.

– Что ж, я ценю ваш галантный героизм. Я сделаю все, чтобы о тебе написали книгу, как только мы выберемся с этого острова. А до тех пор нам нужно поесть. Сильвестр дал понять, что у него недостаточно еды для нас.

– Да, я это прекрасно понимаю. Отсюда и попытка порыбачить, – пробурчал я, махнув рукой на нашу неудачную ловушку. Мы здесь уже несколько часов и даже не поймали планктона.

Мы оба проспали весь вчерашний день, и если не считать того, что иногда вставали пописать до девяти часов, мы не выходили из комнаты. Мы оба до сих пор воздерживаемся от использования этого ведра.

Сейчас я не менее измотан и изранен после кораблекрушения. И маленькая ведьма, барахтающаяся в воде, ни хрена не помогает.

Сегодня понедельник, и я уверен, что Трой вызовет полицию, когда я не появлюсь в исследовательском центре. За все годы, что мы знакомы, он ни разу не видел, чтобы я пропускал работу.

– А что, если мы попробуем порыбачить с копьем? – предлагает Сойер, совершенно не замечая моего раздражения к ней. Или ей все равно, а если это так, то я без проблем заставлю ее это сделать.

– Как ты собираешься сделать копье?

Вместо ответа она бросается к маяку, легко перескакивая через острые камни, несмотря на то, что ее ноги все еще в царапинах. На этот раз она хотя бы забинтовала их.

Через десять минут она возвращается ко мне с длинной деревянной тростью, мясницким ножом и клейкой лентой.

Когда я просто уставился на нее, она широко улыбнулась.

– Он разрешил мне использовать его старую трость, если я пообещаю не ломать ее.

– Я уверен, что ты ломаешь все, к чему прикасаешься, – комментирую я. Ее улыбка спадает, но она тут же возвращает ее на место. Однако весь свет, который раньше был в ее глазах, рассеялся, и теперь я чувствую себя вором.

На кончике моего языка вертится извинение, но я его сдерживаю. Я попался на ее уловки и пожалел ее раньше; я отказываюсь поддаваться этому снова.

Вместо ответа она спокойно приступает к работе над созданием своего копья. Я скрещиваю руки, не в силах отвести от нее взгляд, как бы ни старался.

Передо мной целый океан, который заслуживает моего почтения, но все, что я хочу сделать, это отдать его ей.

И ничто... ничто не заставляло меня злиться сильнее.

Она выводит меня из смятения, когда с триумфальным «Ага!» подбрасывает копье в воздух.

– Я мастер–изобретатель, а теперь я буду мастером копья, – заявляет она с ухмылкой.

Мне очень хочется сделать с ней что-нибудь прямо сейчас, но она меня слишком завела, чтобы понять, что именно.

Сохраняя спокойное выражение лица, я смотрю, как она ковыляет обратно в воду, ее загорелая кожа выделяется на фоне мутно–голубой поверхности.

– Теперь надо найти рыбу, – бормочет она про себя, решительно сдвинув брови и пожевав нижнюю губу.

Ее расширившиеся глаза – мое единственное предупреждение, прежде чем она отправит острый конец копья в воду, и боевой клич эхом прокатится по волнам.

– О, я тебя раскусила.

Ее плечи опускаются, когда она поднимает копье и обнаруживает, что на самом деле она не поймала рыбу.

Я не могу сдержать и доли улыбки, наслаждаясь тем, как темнеет ее взгляд, когда она смотрит на него и видит, насколько он жесток.

Она отворачивается, ее мышцы напрягаются в поисках новой жертвы.

Я хочу сделать ей еще хуже.

– Ты проткнешь собственную ногу, прежде чем поймаешь рыбу.

– Меня всю жизнь терзали сомнения, чувак. Я способна на большее, чем ты думаешь.

Я хмыкаю, медленно приближаясь к ней, опьяненный тем, как пульсируют ее мышцы. Она знает, кто настоящий хищник, и это не тот, кто сжимает оружие, чтобы спасти жизнь.

Я вжимаюсь в ее спину, и она напрягается еще больше. Прижавшись ртом к ее уху, я шепчу:

– Я прекрасно знаю, на что ты способна. Но тебе еще не удалось убежать от меня, bella ladra – прекрасная воровка. Ты не так хороша в бегстве, как тебе кажется.

Она поднимает голову, ее белокурые локоны касаются моего носа. От нее пахнет океаном, и я чертовски ненавижу это. Это мой любимый аромат, а она не заслуживает носить его.

– Ты не так хороша во многих вещах, как тебе кажется.

Подтекст громкий, и я рад позволить ей делать предположения. По правде говоря, Сойер может заставить меня кончить одним лишь взглядом.

И все же я честен. Она просто находка, когда дело касается сосания моего члена, но она не может лгать, чтобы спасти свою жизнь. Теперь, когда я могу заглянуть за облако похоти, я вижу все, о чем она молчит. Она думает, что хороша в своем деле, но на самом деле она добилась такого успеха только благодаря глупой удаче. И судя по ее обстоятельствам, это дерьмо иссякло.

– Я тебя зарежу. Уйди от меня, – выдохнула она, ее тон был окрашен болью.

– Нет.

Она шипит между зубами, только я продолжаю, прежде чем она попытается доказать свою точку зрения, о которой она действительно пожалеет.

– Есть кое-что прямо у твоих ног. Давай посмотрим, сможешь ли ты сделать хоть что-то хорошее, кроме разрушения жизней.

Сильный порыв ветра хлещет по ее волосам, отбрасывая спутанные локоны на лицо. Мой кулак сжимается, игнорируя желание собрать ее в руке и использовать, чтобы держать ее неподвижно, пока я трахаю ее рот.

То ли потому, что она принимает мой вызов, то ли просто пытаясь игнорировать меня, Сойер медленно поднимает копье, неподвижно следя за темной тенью, проплывающей вокруг ее ног. Часть меня удивлена ее легкости в океане. Под поверхностью может скрываться все, что угодно, но она не уклоняется, когда оно приближается.

Надеюсь, это медуза.

В один момент она замирает. В следующий момент она погружает кончик ножа в воду. А потом выпрямляется. Я чувствую, как победа накатывает на нее волнами.

Оглянувшись через плечо, она бросает на меня взгляд, смотрит на меня из-под густых ресниц, уголки ее губ подрагивают в ухмылке.

Не отводя взгляда, она поднимает оружие, на кончике которого застряла макрель.

Перевести взгляд на нее – все равно что двум машинам столкнуться лоб в лоб. Воздух между нами сгущается, и молния пробегает по моему позвоночнику, когда ее веки опускаются, а голубые глаза теплеют.

– Я выиграла.

Затем она поворачивается и идет мимо меня, готовясь задеть меня плечом, но я останавливаю ее прежде, чем она успевает пройти хотя бы дюйм. Моя рука вырывается в сторону, обхватывая ее горло и заставляя ее напрячься еще раз.

– Bravissima – Прекрасно. Теперь сделай это снова.

– Прости? Сделай сам, – задыхается она, в ее тоне сквозит злоба.

Ее рука хватает меня за запястье, ногти впиваются в кожу, когда она пытается освободиться от меня, но это только подстегивает меня. Прежде чем она успевает моргнуть, я отпускаю ее и срываю мертвую рыбу с импровизированного копья.

Наконец я сдаюсь и сжимаю в кулак ее волосы другой рукой, притягивая ее ближе.

– Теперь мы команда, детка. Делай то, что умеешь лучше всего, и убивай все, что по несчастью окажется рядом с тобой. – К тому времени, как я заканчиваю, моя рука перемещается к ее челюсти, мой большой палец проводит по ее пухлой нижней губе, на которой остался порез от того, как я укусил ее.

Вместо того чтобы ее лицо покраснело, как я ожидал, она побледнела, ее глаза потускнели, как когда солнце опускается за горизонт.

Осторожно она поднимает дрожащую руку и убирает мою ладонь со своего лица. Затем она поворачивается и бесшумно уходит дальше в воду, возобновляя поиски другой рыбы.

Я могу только стоять там, одновременно смущенный и удивленный в отношении того, какого черта это было.

В конце концов, я ухожу, решив, что мне все равно.

Сойер приносит не одну рыбу, а целых три.

Я поднимаю бровь, потроша первую пойманную, когда она бросает на прилавок свернутую футболку.

Она протягивает руку и разворачивает ткань, с гордостью демонстрируя мертвую рыбу внутри. Это зрелище вызывает у меня отвращение. Чертовы люди и их жадность. Они так переловили рыбу, что даже три убитые королевские макрели наносят ущерб экосистеме.

– Ого! – восклицает Сильвестр, спускаясь по лестнице, когда видит рыбу. – Как вам это удалось?

Сойер пожимает плечами, непринужденная улыбка украшает ее губы, она снова стала прежней, как будто не была полностью отключена всего час назад.

– Копье.

Сильвестр насмехается, впечатленный.

– Так вот для чего тебе понадобилась трость? Обычно я просто стреляю в нее из пистолета. У меня ушло много лет и потраченных впустую пуль, чтобы добиться такой точности прицеливания. Похоже, ты просто прирожденная.

– Видимо, это мой скрытый талант, —беззаботно отвечает она. Я вскидываю бровь. Даже не собираюсь касаться этого заявления.

Поскольку ее футболка теперь используется как сетка, Сойер осталась только в джинсовых шортах и бикини. Кажется, она уже жалеет об этом, когда взгляд Сильвестра впивается в нее. Ее щеки краснеют, а плечи сгибаются внутрь. Che stronzo – Какой мудак. Я сжимаю рукоятку ножа, готовясь вместо этого выпотрошить его.

Он, должно быть, чувствует мой яростный взгляд и угрозу на кончике моего языка, потому что быстро переводит на меня свои глаза–бусинки. Но этого недостаточно, чтобы унять желание выковырять их ложкой из его черепа.

– Кулинария – это твой скрытый талант? – спрашивает Сильвестр.

Я сужаю глаза, неохотно проглатывая предупреждение.

– Я всегда знал толк в кухне, хотя и не ем рыбу, так что посмотрим, что из этого выйдет, – отвечаю я, мой тон холоден.

– Ах, – говорит он. – Никогда не знал человека, который отказался бы от хорошего мяса.

Я предполагаю, что последующее молчание неловкое, судя по тому, как Сойер выглядит так, будто предпочла бы быть королевской макрелью под моим ножом, хотя я ничего этого не чувствую. Его намек на то, что я не настоящий мужчина, очевиден, но то, что он сильно ошибается, тоже чертовски очевидно.

Сойер смотрит на меня.

– Энцо – эксперт по акулам. Он любит плавать с рыбами. А не есть их.

Я на мгновение встречаюсь с ней взглядом, прежде чем снова сосредоточиться на своей задаче. Не знаю, почему она защищает меня перед старым обманщиком, у которого, несомненно, устаревшие взгляды на то, что значит быть мужчиной. Я даже не уверен, почему она вообще меня защищает.

Сильвестр не настолько угрожает мне, чтобы я не был уверен в своей мужественности. Он может думать, что хочет, это не делает его лучше меня.

– Эксперт по акулам, да? Полагаю, нужно иметь пару, чтобы войти в воду с одной из них. Тогда тебе здесь понравится. У нас здесь постоянно водятся акулы.

Я делаю паузу, смотрю на него и повторяю:

– У нас?

– Прости? – спрашивает он, не понимая, к чему я клоню.

– Ты сказал, что у нас водятся акулы, – уточняю я, хватая еще одну рыбу. – Здесь есть кто-нибудь еще?

– Ну, вы двое, не так ли? – ворчит он. – Это будет вашим домом на ближайший месяц или около того.

– Энцо также и козел, – вклинивается Сойер.

Я молчу, размышляя, стоит ли мне давить. Обычно я бы списал это на фигуру речи, но не после того, как услышал, что происходило прошлой ночью.

– Мне показалось, что я слышал, как кто-то ходил вокруг прошлой ночью, – говорю я наконец.

Глаза Сойер переходят на меня, но я избегаю ее взгляда. После того как она снова легла, я не мог заснуть, меня беспокоил ее плач, и я злился на себя, потому что не мог понять, почему.

Я не был уверен, как долго я так лежал, когда услышал шаги над нами, а также звук тянущегося металла.

Из горла Сильвестра вырвался громкий смех, испугав Сойер.

– Я думал, сколько времени им понадобится.

– Кому? И для чего? – спросила Сойер.

– Когда это место только открылось, в этих водах проходило много грузовых судов. Затем в 1985 году разразился самый сильный шторм, который я когда-либо видел. Огромное судно попало в него. Сначала я не знал, но на нем было около восьмидесяти преступников. Их переводили в другую тюрьму, когда судно опрокинулось. Я включил маячок и всю ночь ждал, не выберется ли кто.

– Выжили?

Сильвестр ворчит.

– Конечно, выжили. Четверо из них. Использовали немного дерева из лодки, чтобы держаться на плаву и пробить себе путь сюда. Я был на грани, скажу я вам. Это были опасные люди. Осужденные за убийство и изнасилование. Я не мог просто оставить их умирать, но я не был настолько глуп, чтобы пригласить их в дом. Насколько они были уверены, это был их счастливый день.

– Итак, что вы сделали?

Я продолжаю готовить, пока Сильвестр продолжает свой рассказ.

– Я дал им несколько палаток, аптечку, немного еды и воды. Шторм еще долго не прекращался, так что я был совсем один, пока не подоспела помощь. Я не пускал их, и они были не в восторге от этого. Позже той ночью двое из них решили выломать мою дверь. Конечно, я видел, что они идут, и был вынужден застрелить их. Они умерли с цепями на лодыжках.

Сойер задыхается, ее голубые глаза округлились от шока.

– Двое других усвоили урок и остались снаружи.

– И что потом? – спросила она, захваченная рассказом. Я все еще жду ответа, как это связано с тем, что я услышал вчера вечером.

– Только один из них выжил. Другой слег с лихорадкой и в конце концов скончался. Я впустил его в дом, когда стало совсем плохо, и изо всех сил пытался выхаживать его, но он не выкарабкался. В конце концов, прибыла помощь, и они забрали оставшегося пленного. Из восьмидесяти человек он был единственным выжившим.

– Ничего себе, – вздохнула Сойер.

– Те двое, которых я подстрелил, решили остаться здесь. С тех пор ползают по этим коридорам. Эти чертовы цепи, волочащиеся по полу. Я уже привык к этому, но, признаюсь, мне понадобилось несколько лет, чтобы перестать спать с ружьем в руках.

Я вздыхаю, ставлю чугунную сковороду на плиту и бросаю в нее рыбу, глядя на сковороду, пока масло потрескивает.

– Значит, ты хочешь сказать, что здесь водятся привидения, – говорю я без обиняков.

– Конечно, водятся.

Чушь.

– Интересно, – единственный мой ответ.

Я всегда скептически относился к привидениям, хотя и не считаю себя неверующим, несмотря на то, что вырос в католической церкви. Но я не верю Сильвестру и во все, что выходит из его уст.

Старый смотритель усмехается.

– Я знаю, о чем вы думаете. По правде говоря, я думал бы так же, если бы не жил с этими сукиными детьми последние тридцать лет или около того. Это правильно. Я уважаю скептиков. Боюсь, это единственное объяснение странных звуков по ночам.

Широко раскрытые глаза Сойер обращены ко мне. Очевидно, она ему верит.

И я пока не уверен, хорошо это или нет. Либо она будет лучше спать по ночам, либо хуже.

– А они, типа, трогают вас и все такое? – спрашивает она, переводя свой встревоженный взгляд обратно на него.

– Нет, они просто становятся немного беспокойными по ночам, вот и все. Нет причин для беспокойства. Они безобидные.

Я бросаю на нее взгляд, прежде чем сосредоточиться на шипящей рыбе.

Может, они и безобидные, но я – нет.

И что-то подсказывает мне, что Сильвестр тоже.

Глава 11

Сойер

– Я ему, блять, не доверяю, – ворчит Энцо, направляясь по коридору в нашу комнату.

Я закатываю глаза.

– Ты понимаешь, что это равносильно тому, чтобы сказать, что у тебя в заднице палка. Или что в другой жизни ты был огнедышащим драконом и уничтожил целую деревню за один вдох?

Он перестает идти и поворачивается, чтобы посмотреть на меня, на его лице недоверчивое выражение, а его лесные глаза горят отвращением.

Ненавижу, как завораживающе он выглядит, даже когда смотрит на меня так, будто я нанюхалась марихуаны. Он далеко не милый, но его лицо построено из тонких мазков кисти, сильных штрихов и четких линий, которые создают исключительный шедевр.

Жаль, что внутри он покрыт коркой из некачественной краски, потрепанных кистей и грязных цветов.

– Что, блять, ты вообще говоришь?

– Я хочу сказать, что это не удивительно. Ты не выглядишь так, чтобы доверять монахине. – Вздыхаю я.

Складка между его бровями углубляется.

– Монахини, вроде как, очень надежны. Но не священники. Держись от них подальше.

Он качает головой и идет в нашу комнату, садится на край кровати и кладет подбородок на руку, размышляя о смысле жизни и о том, почему небо голубое.

Сейчас только час дня, а вокруг ни черта нет. На обед у нас была рыба, которую я поймала – по общему признанию, очень вкусная для человека, который не ест рыбу – а вечером Сильвестр обещал нам стейки. Когда нам ничего не оставалось делать, кроме как навязывать разговор, пока Энцо смотрит на него с подозрением, мы решили ненадолго удалиться в свою комнату.

Я уже наполовину готова оставить Энцо в его роли королевы драмы и пойти помыть полы, но тут он стоит передо мной.

– Я собираюсь проверить его комнату. Посмотрим, смогу ли я что-нибудь найти.

Мой рот открывается.

– Почему ты должен приставать к старику? Он просто живет своей жизнью, а ты сомневаешься в том, куда он писает.

Он моргает.

– Что?

– Может, его пенис изгибается в сторону. – Я вскидываю руки в отчаянии. Когда его лицо искажается от гнева, я вклиниваюсь, прежде чем он успевает рявкнуть что-то грубое. – Слушай, дело в том, что ты не знаешь о его жизни, и он не дал тебе реальной причины, чтобы ты сомневался в каждом его движении.

Он скрещивает руки.

– Ты веришь в историю о призраках?

– А во что еще я должна верить, Энцо? Я очень стараюсь сейчас не травить тебя газом, но кроме того, что он дал нам время лечь спать, он ничего не сделал. Иногда люди просто странные и имеют странные причуды.

Он пожимает плечами, в его глазах появляется блеск.

– И я собираюсь пойти и выяснить, насколько странные.

Он проходит мимо меня, и я в разочаровании откидываю голову назад, громко вздыхая.

Я не совсем не согласна с тем, что в Сильвестре есть что-то странное, но я также согласна с тем, что он, скорее всего, просто безобидный чудак. Он жил здесь один в течение десятилетий, полностью отстранившись от общества. Вполне очевидно, что ему не хватает социальных навыков и у него есть свои пристрастия, когда приходят два случайных незнакомца и нарушают его жизнь.

А после его истории с заключенными, когда они пытались проникнуть внутрь и, возможно, убить его, неудивительно, что у него проблемы с доверием.

Мы его не знаем, и он нас тоже не знает. Заперев нас на ночь в нашей комнате, он, вероятно, чувствует себя в безопасности, и я не могу его за это винить.

Пока я дошла до двери, Энцо уже поднимается по ступенькам в комнату Сильвестра.

– О Боже, ты не в себе. Больше никакой рыбы для тебя. Очевидно, она испортила твои навыки критического мышления.

Его подбородок склоняется к плечу.

– Каким бы красивым ни был этот рот, мне нужно, чтобы ты, блять, его закрыла.

Я открываю рот, готовая сказать ему, как красиво на нем будет смотреться фингал, но прежде чем я успеваю это сделать, он рычит, останавливая слова в моем горле.

– Не заставляй меня делать это для тебя.

Я чувствую, как мое лицо пылает жаром, его акцент заставляет эти слова звучать более аппетитно, чем они должны звучать, заставляя мой желудок сжиматься, поскольку его жестокие слова вызывают прямо противоположную реакцию, чем они должны были вызвать.

Не дожидаясь моего ответа, он поворачивает ручку и медленно открывает дверь в комнату Сильвестра, петли громко скрипят.

Мои глаза отрываются от головы, и я оборачиваюсь, ожидая увидеть – или услышать – Сильвестра, поднимающегося по ступенькам, чтобы поймать нас с поличным.

Но после целой минуты прислушивания я ничего не слышу. Обернувшись к Энцо, я закатываю глаза, обнаружив, что он даже не потрудился задержаться и убедиться, что ему не грозит опасность быть пойманным.

Самоуверенный придурок.

Я колеблюсь между нежеланием вмешиваться и совать свой нос куда не следует, на случай, если Сильвестру действительно есть что скрывать.

Прикусив губу, я закрываю за собой дверь и крадусь к трем ступенькам, ведущим в комнату.

Как бы я ни старалась отрицать это, меня тянет сделать что-то не то.

Я крадучись поднимаюсь по лестнице и вхожу в комнату, где Энцо открывает верхний ящик однобокого комода. Фотографии парусников и маяков украшают каменные стены, пыль покрывает рамы.

Его кровать аккуратно застелена, и что-то в этом успокаивает меня. Как будто это подтверждает мою теорию о том, что Сильвестр просто дотошный человек, и это прекрасно объясняет, почему он запирает нашу дверь на ночь и заставляет нас писать в ведро – никто из нас этого еще не делал.

Адреналин бурлит в моем организме, и я тихонько закрываю за собой дверь.

Рядом с высоким комодом стоит большой шкаф с раздвижными жалюзийными дверцами, который привлекает мое внимание. Поскольку Энцо находится рядом с ним, я решаю направиться к тумбочке рядом с кроватью. Что угодно, лишь бы не находиться рядом с этим варваром.

Он все равно не обращает на меня внимания, но я уверена, что позже он найдет время оскорбить меня за то, что я согласилась с его планом.

Я открываю верхний ящик и сразу же настораживаюсь, увидев там полный набор зубных протезов, зубы грязные. Все уже идет как по маслу.

Там мелочь, потускневшие золотые часы, коробка патронов и несколько полароидных фотографий.

Бросив взгляд на Энцо, я беру их и перелистываю.

Первая – фотография более молодой версии Сильвестра, улыбающегося белокурой девочке на руках. На вид ему около тридцати или сорока лет. Рядом с ним – светловолосая женщина, которая с ухмылкой смотрит на них. Однако, присмотревшись получше, я вижу, что мужчина другой рукой хватает женщину за запястье, его пальцы ощутимо впиваются в ее кожу. Изучая ее лицо ближе, я замечаю, что ее улыбка натянута, а плечи сгорблены.

Переворачиваю письмо, на обратной стороне нацарапан неаккуратный женский почерк.

Сильвестр, Рейвен и Тринити, 1994 год.

Рейвен? Сильвестр упоминал, что сам назвал остров. Должно быть, он назвал его в честь своей жены.

Так что же с ней случилось?

На следующей фотографии та же белокурая малышка, хотя и на несколько лет старше, сидит рядом с Рейвен, которая раздулась от еще одного ребенка. Девочка – Тринити, как я предполагаю – сидит на полу с миниатюрной деревянной лошадкой между ног. Ее волосы взъерошены, а штаны испачканы. Все это не является чем-то необычным для малыша. Я и взрослая-то с трудом держу себя в руках. Я переворачиваю фотографию.

Рейвен, Тринити, малышка Кейси, 1996 год.

На обеих фотографиях они в маяке, с одинаковыми книжными полками. Думаю, это объясняет наличие детских книг на полках. В какой-то момент у Сильвестра появилась семья.

Я перехожу к последней фотографии. Это закат на пляже. Он темный, зернистый и трудноразличимый, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что кто-то стоит в воде.

Я прищуриваюсь, пытаясь понять, на кого именно я смотрю.

Молодая женщина. Она стоит лицом к камере, и похоже, что она обнажена, рука скрещена на груди, чтобы прикрыться. На мгновение я все еще в замешательстве, пока не понимаю, что ее ладонь поднята, скрывая лицо.

Мой желудок опускается, а сердце ускоряется по причине, которую я не могу определить.

Не успокоившись, я кладу фотографии обратно в ящик и тихо закрываю его.

– Нашла что-нибудь?

– У Сильвестра были жена и дети... – Я запнулась, не зная, как объяснить, насколько зловещими казались эти фотографии. Часть меня не хочет подтверждать опасения Энцо, но я была в достаточно опасных ситуациях, чтобы знать, что лучше не скрывать этого.

Прежде чем я успеваю продолжить, в коридоре раздается стук.

Мои глаза расширяются, и я в панике поворачиваюсь к Энцо.

Его взгляд устремлен на дверь, он медленно закрывает ящик комода и одновременно тянется к дверце шкафа.

Ритмичный стук продолжается по коридору, направляясь прямо к нам. Это звук деревянной ноги Сильвестра.

Стиснув челюсти, он открывает металлическую дверцу шкафа настолько, чтобы проскользнуть внутрь.

Энцо наконец встречает мой взгляд, и что-то мелькает в его глазах. Я точно знаю, о чем он думает – оставить меня здесь одну.

Но если меня поймают, он знает, что я не пойду вниз одна. Поэтому он отходит в сторону и приглашает меня войти.

Сильвестр открывает дверь спальни как раз в тот момент, когда мы закрываем шкаф. У меня сбивается дыхание и сдавливает грудь, когда мы заглядываем через ставни. Меня начинает трясти от адреналина.

Хуже того, мы заперты в замкнутом пространстве. Хотя мы достаточно широки, чтобы поместиться бок о бок, нам тесно в фланелевых рубашках и затхлых пальто. Мое зрение затуманивается, и кажется, что стены смыкаются вокруг меня.

Я не люблю маленькие пространства. Мне не нравится чувствовать себя в ловушке, из которой нет выхода.

В отчаянии я оглядываюсь по сторонам, но идти некуда, и паника только усиливается.

Энцо стоит рядом со мной, не обращая внимания на нашу ситуацию, а Сильвестр сидит на кровати, пружины прогибаются под его весом. Он с ворчанием снимает деревянный штырь, позволяя ему тяжело упасть на пол.

О, Боже.

Он не уходит.

Расширив глаза, я смотрю, как он закидывает ноги на кровать и устраивается поудобнее.

Черт меня побери. Старый задрот дремлет, черт возьми.

Я не могу оставаться здесь вечно. Я уже держусь на волоске и подумываю о том, чтобы выскочить за дверь, к черту последствия. Он разозлится, если узнает, что мы здесь?

Он убьет тебя, мелкая.

От голоса Кевина мое сердце замирает в груди. Мое дыхание становится еще короче, а легкие превращаются в лапшу.

Если нас поймают, он либо наставит на нас пистолет, либо выгонит. Мы будем вынуждены противостоять стихии, не имея практически ничего, что могло бы нас защитить. Выжить можно, но вдруг эта кровать и ведро кажутся такими заманчивыми.

Но это только в том случае, если он решит действовать рационально.

Медленно я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Энцо, чувствуя себя не в своей тарелке, в судорогах и так злюсь на него. Я знаю, что сама пошла за ним сюда, но, черт возьми, это все его гребаная вина.

Несмотря на темноту, воздух потрескивает, когда он встречает мой взгляд. Я не знаю, что он видит, но что бы это ни было, это побуждает его поднять руку и приложить палец к губам. Его ореховые глаза смотрят на меня с предупреждением, но я не могу сделать достаточно глубокий вдох, чтобы дать ему понять, что я ничего не скажу.

Я не могу расшифровать эмоции, затеняющие его радужку, но прежде чем я успеваю понять это, громкий храп пугает меня, и я тихо вскрикиваю. Я закрываю рот рукой, сердце вырывается из груди.

Вздрогнув, я с облегчением вижу, что Сильвестр не шелохнулся. Он лежит на боку, борода разметалась по рваному красному одеялу, и он дремлет.

Когда я оглядываюсь на Энцо, он выглядит расстроенным. Челюсть сжата, а одна из его рук перебирает короткие пряди.

Мое горло сжимается, и я не могу удержаться, чтобы снова не оглядеться вокруг, оценивая, как мало здесь места.

Я качаю головой, пытаясь что-то выразить, но я даже не уверена, что именно.

Бросив взгляд на Сильвестра, Энцо хватает меня за руку и притягивает к себе. Я напрягаюсь, сопротивляясь ему.

Во-первых, я не хочу, чтобы он прикасался ко мне.

Во-вторых, он дает мне меньше места. Как, черт возьми, он думает, что это должно помочь?

Но он только сильнее прижимает меня к себе, пока моя спина не оказывается прижатой к его груди. Горячее дыхание обдувает раковину моего уха за мгновение до того, как его шепот проникает сквозь визг в моем мозгу.

– Тихо, bella ladra – прекрасная воровка.

Я веду себя тихо. Или, по крайней мере, мне так кажется. Я уже не так боюсь, но я совершенно уверена, что этот засранец просто объясняет мне, как правильно прятаться.

Я открываю рот, готовая сказать ему очень тихим, но твердым шепотом, чтобы он пососал мой любимый палец, но единственное, что мне удается, это писк.

Его рука обвивается вокруг моего бедра, и я подпрыгиваю в ответ. Мой взгляд устремляется туда, где он прикасается ко мне, его ладонь прижимается к моему животу, когда он скользит ею по краю моих джинсовых шорт.

Я задерживаю взгляд на его руке, когда он расстегивает пуговицу на моих обрезанных шортах и медленно опускает молнию.

Я не хочу этого. По крайней мере, так я твержу себе.

Так почему же я не могу остановить его?

– Что ты делаешь? – шепчу я.

– Шшш, – хрипит он. – Я не хочу слышать твои слова.

– Тогда что ты хочешь услышать?

Его язык высунулся, лизнул меня в ухо и вызвал холодок по позвоночнику.

– Я хочу услышать тебя, когда ты ломаешься и не можешь кричать. – Как только последнее слово слетает с его языка, его рука проскальзывает в мою нижнюю часть, и его палец сильно прижимается к моему клитору.

Мои колени подгибаются, поэтому его вторая рука обхватывает мой живот, удерживая меня неподвижной, пока он медленно начинает обводить его.

Мое зрение все еще туннельное, но теперь эта маленькая точка света полностью сосредоточена на том, что он делает со мной.

Открыв рот для тихого стона, я тяжело выдыхаю, когда он продвигается дальше вниз, не предупреждая меня, прежде чем его средний палец погрузится внутрь меня.

Я снова подпрыгиваю, но удовольствие, излучаемое моими бедрами, заставляет меня еще сильнее вжаться в его грудь.

– Как ты думаешь, тебе трудно дышать, потому что ты не можешь вырваться, или потому что я внутри тебя? – пропел он тихим тоном, его голос едва слышен сквозь волны, ревущие в моей голове.

Как бы напоминая мне, где я нахожусь, тишину нарушает еще один громкий храп. Мой желудок сжимается, поскольку мое внимание начинает раздваиваться. Но затем он добавляет еще один палец и медленно начинает трахать меня ими, преодолевая разрыв и заставляя меня снова сосредоточиться на нем.

Только на нем.

Я теряю себя, мое возбуждение неловко слышно, когда он вводит и выводит его. Мое дыхание становится все тяжелее, и я уже на грани того, чтобы перестать молчать.

Рука, прижимающая меня к нему, двигается, его ладонь перемещается к моему лицу, закрывая рот и нос, пытаясь заставить меня замолчать.

Моему мозгу требуется всего несколько секунд, чтобы понять, что он перекрывает мне доступ воздуха. Но он не прекращает трахать меня пальцами. Он даже прижимает поверхность своей ладони к моему клитору и сильно потирает его.