Текст книги "Тебе больно? (ЛП)"

Автор книги: Х.Д. Карлтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Как раз так, как я люблю.

– Почему бы нам не узнать друг друга получше сегодня вечером, а? Вместо того чтобы жить как незнакомцы, как мы жили раньше. Без всяких «вы» и «сэр».

Сойер выпивает свой бурбон одним глотком, шипит, когда он опускается, и хлопает стаканом по столу.

– Давайте! Как насчет того, чтобы начать с тебя, Сильвестр? Расскажи мне о себе. – Энтузиазм, влитый в ее голос, является вынужденным, а контроль над эмоциями – хрупким, как черт. – Как ты потерял ногу?

Заметив, что между нами сохраняется напряжение, Сильвестр прочищает горло. Ее вопрос был грубым, но я никогда в жизни не был добрым, поэтому держу рот на замке.

– Каменная рыба. Укусила после рождения моей второй дочери, Кейси. Чуть не убила меня. Когда подоспела помощь, было уже слишком поздно. Они доставили меня на самолете в ближайшую больницу и спасли меня, но у меня был некроз ноги, так что ее пришлось убрать.

Сойер хмурится.

– Это отстой, – коротко говорит она. Я качаю головой. Ее социальные навыки иногда чуть ли не хуже моих.

Сильвестр ничего не говорит, и становится неловко, поэтому она задает другой вопрос.

– Ты сказал, что у тебя есть семья? – спрашивает она. – Расскажи мне о них.

– Да, – коротко отвечает он. – Был женат на Рейвен около тридцати лет, но ей не нравилось жить здесь. Назвал это место в ее честь и все такое. И что она делает? Уезжает, не попрощавшись. Это было за пару месяцев до закрытия маяка. С тех пор я один.

Она хмыкает, похоже, ее не очень интересуют проблемы Сильвестра.

– Это не очень мило.

Затем она переводит взгляд на меня, из них выстреливают маленькие ножи.

– А что насчет тебя, о идеальный? Расскажи мне о своей идеальной жизни и о том, как ты прожил ее именно так. Блять. Идеально.

Я сужаю взгляд, намеренно делая еще один медленный глоток своего напитка, просто чтобы разозлить ее. Она рыдает, но молчит.

– Что бы ты хотела узнать, Сойер? Сначала о моем идеальном детстве? Посмотрим, возможно, именно с этого началась моя ненависть к лжецам, как это ни смешно. Моя идеальная мать была той, кто преподала мне этот урок. – Ее лицо разглаживается, но я не нахожу победы в своей собственной трагедии. – Мое любимое место, где можно было получить maritozzo (прим.пер – итальянское слоёное тесто, с начинкой из взбитых сливок.) было в Реголи в Риме. Мы были очень бедны, и маме приходилось делать сомнительные вещи на те деньги, которые у нас были, поэтому, когда мы ходили туда, это было нечто особенным. Я не думал, что в мой девятый день рождения все будет по-другому. Вместо этого она высадила меня у Базилика Сан-Джованни и поклялась, что скоро вернется. Хочешь знать, как долго я ждал?

Она сглатывает и садится, глядя в сторону, вместо того чтобы дать ответить мне. Одна сторона моих губ слегка подрагивает, но нет ничего смешного в том, что мать бросает своего ребенка.

– В том-то и дело. Я все еще жду, – заканчиваю я, не отрывая от нее испепеляющего взгляда.

Если она думает, что она единственная, кто страдает, то я с удовольствием познакомлю ее с маленьким мальчиком, который все еще сидит на этих ступеньках, уверенный, что его мать появится в любую минуту.

Сильвестр на мгновение пристально смотрит на меня, а затем переводит взгляд на нее. На секунду я забыл, что он здесь.

– Ну, юная леди. Что насчет тебя?

Она фыркает, наклоняется вперед и берет бутылку бурбона, наполняя свой стакан наполовину, прежде чем сделать большой глоток.

– Осторожнее. Твое маленькое тело не может выдержать все это сразу.

– Мое маленькое тело может выдержать многое, – отвечает она, и ее слова похожи на то, как если бы она плеснула жидкость для зажигалок в огонь, пламя вспыхивает в моей груди, когда она пристально смотрит на меня.

Воздух вокруг нас сгущается, и низкая вибрация гудит под моей кожей. Зарождается землетрясение, и если она не будет осторожна, я не остановлюсь перед тем, чтобы доказать, как мало она может от меня взять.

Если она думает, что не может контролировать свою жизнь и решения, которые она принимает, я покажу ей, что значит быть действительно неконтролируемой. И если она думает, что сейчас она сломлена, я бы хотел посмотреть, насколько хорошо она сможет ходить после того, как я закончу.

Я вскидываю бровь и делаю еще один глоток, не сводя с нее взгляда.

– У меня были не самые плохие родители, – сообщает она. – Хотя мама и папа больше любили Кева. – Она делает паузу и смотрит на Сильвестра. – Кев – мой брат–близнец. Спорим, ты не думал, что проблем будет в два раза больше?

Но она не дает ему ответить и поворачивается ко мне со злобной улыбкой на лице.

– Выросли со всеми хорошими вещами. Полная игровая площадка на нашем большом заднем дворе. И батут тоже. К нам всегда приходили играть все соседские дети. Мы просто жили охуенной жизнью, верно?

Она замолкает, напряжение нарастает, пока она ждет ответа.

Сильвестр ворчит.

– Верно.

– Неверно, – восклицает она, громко хлопая стаканом по столу, и жидкость разбрызгивается. Сильвестр открывает рот, готовясь, скорее всего, обругать ее, но она прерывает его. – Хочешь знать, что самое забавное в красивой жизни? Никто никогда не заподозрит, что на самом деле она чертовски уродлива. Особенно твои собственные чертовы родители, у которых был идеальный сын, не способный ни на что плохое.

Она поднимает свой стакан и отпивает остаток, и теперь пламя в моей груди темнеет, ужасное чувство загрязняет ее, как когда пластик бросают в огонь, создавая облако густого, черного дыма.

Сойер ставит пустой стакан на стол и отодвигает его от себя, уставившись на чашку, словно в ней воспроизводится каждый кошмар, который она когда-либо пережила.

Как по команде, свет мерцает, а затем гаснет, оставляя нас в почти полной темноте, за исключением свечей между нами. Оранжевое свечение освещает ее лицо, но этого недостаточно, чтобы скрыть боль в тени. Тишину нарушает громкий раскат грома, за которым следует звук волны, разбивающейся о скалы.

– Кев стал копом, – тихо говорит она, и моя грудь сжимается. – У копов есть друзья. И их друзья, как правило, имеют ту же мораль, что и они.

– Что он сделал? – спрашиваю я, хотя мой голос не сильно отличается от рычания собаки.

– Налей мне, Сил, – говорит она вместо этого. Сильвестр наклоняется вперед и наливает ей на два пальца.

– Тебе больше не нужно, – предупреждаю я.

– Ты хочешь получить ответ на свой вопрос или нет? – огрызается она, берет стакан и делает глоток.

Я стискиваю зубы, готовясь сказать ей, что ее секреты не стоят того, чтобы из-за них ей было больно, но она уже говорит.

– У нас с Кевом было много друзей в школе. Мы оба были популярны, но когда мы стали старше, ему не нравилось внимание, которое я получала. Постепенно он стал меня изолировать. В средней школе он пустил неприятные слухи, которые превратили моих друзей в моих обидчиков. Из-за этого у меня было много одиноких ночей, проведенных дома. Часто наши родители уходили и оставляли нас с няней, и хотя она не была грубой, ей было гораздо интереснее разговаривать по телефону со своим парнем.

Она пожимает плечами, как бы говоря всем мыслям, которые приходят ей в голову, что это не так уж важно.

– Это также означает, что няня не заметила, когда Кев захотел... поиграть.

– Черт побери, – бормочу я себе под нос, ярость теперь просачивается из моих пор. Я снова становлюсь беспокойным, хотя на этот раз это связано с необходимостью найти ее брата и убить его на хрен.

Потеряв остатки мужества, она снова пожимает плечами и допивает третий бокал, откидывая голову назад, пока жидкость льется ей в горло. Когда ее подбородок опускается и ее глаза снова встречаются с моими, они больше не ясны и не полны боли. Они остекленели и потерялись.

Я могу хранить камни из своего прошлого – сувениры, которые я не готов отпустить, но камни, которые несет Сойер, слишком тяжелы, и она не считает себя достаточно сильной, чтобы выбросить их.

После кораблекрушения я сказал ей, что она слаба. Но сейчас я понимаю, что был не прав. Испугаться и быть слабой – это не синонимы. Нужна сила, чтобы продолжать подниматься после того, как тебя постоянно сбивают с ног.

– Похоже, он тот еще мудак, – говорит Сильвестр, положив свою ладонь на ее ладонь. Мышцы в моей челюсти напрягаются, и единственное, что спасает меня от того, чтобы разбить это стекло и потянуться, чтобы проткнуть его гребаную руку осколком, это то, что Сойер убирает свою руку из-под его.

– Он был, Сил, он был. Он и его друзья–копы. Хорошо, но они не могут меня найти.

Сильвестр придвигает свое тело к ее.

– Тогда оставайся здесь, дорогая. Ты можешь остаться здесь со мной.

– Ни в коем случае, – рявкаю я. Мои кости готовы начать жить собственной жизнью, и я не уверен, что произойдет первым – вытащу Сойер отсюда или обхвачу рукой горло старика.

– Не могу сказать, что тогда меня кто-нибудь найдет, – соглашается она. Она поглаживает руку Сильвестра, все еще лежащую на том же месте, где она ее бросила. – Я подумаю об этом. Но комната кружится, и я не могу сейчас нормально думать.

Сильвестр молчит, пока Сойер стоит, покачиваясь и пытаясь найти равновесие на столе. Я тут же встаю на ноги и подхожу к ней, хватаю ее за руки и притягиваю к своей груди. Какое-то склизкое чувство ползет по моему позвоночнику. Определенно от истории Сойер. Но также и от того, как Сильвестр смотрит на нее.

Как будто он уже решил, что она останется, и теперь ему нужно только убедиться, что это произойдет.

Глава 18

Сойер

Весь мир погрузился под воду, а я плыву сквозь нее. Я убеждена, что буря стала настолько сильной, что утопила нас, а мое зрение просто еще не успело восстановиться.

А может, это неправда. Мои глазные яблоки точно плавают.

Энцо несет меня в комнату – вернее, тащит – и отвратительные ощущения в моем желудке бурлят, как всегда, когда я думаю о Кеве.

Скучаешь по мне, мелкая? Я скучал по тебе...

– Прикосновение ко мне заставляет тебя чувствовать себя еще более беспокойно, чем обычно? – спрашиваю я с горечью, окрашивающей мои слова. – Теперь, когда ты знаешь, что мой брат тоже любил меня трогать?

– Сойер, – огрызается он, поворачивая меня лицом к себе. Но мое зрение тоже вращается, и все, чего он добивается, это того, что я падаю на две левые ноги. Кажется, меня еще и тошнит. Все мое тело наполнено алкоголем, и все внутри меня перемешивается в нем, как будто у них нет закрепленных мест.

Я хихикаю, представляя, как говорю всем своим органам вернуться на свои места, иначе им будет задано дополнительное домашнее задание.

Затем я хмурюсь, мои брови сходятся. Может быть, им нужно дополнительное домашнее задание. Будет много работы, чтобы заставить их снова функционировать правильно.

– Посмотри на меня, – требует он, но здесь темно. Только лунный свет, пробивающийся сквозь грязное стекло, позволяет мне разглядеть очертания его лица и темные глаза.

Но даже тогда проливной ливень искажает большую часть света.

– Я не могу, – говорю я ему. Горячее дыхание обдувает мои губы, когда он притягивает меня ближе.

– Никогда не думай о себе так. И никогда не думай, что я тоже так буду думать. Ты намного больше, чем люди, которые причинили тебе боль.

Мое лицо искажается, я не верю в это ни на секунду.

– Я заставлю тебя увидеть это, – клянется он. – То, что случилось с тобой, не определяет тебя. Оно лишь проложило новый путь, который приведет тебя к другой версии себя. Но никто не может заставить тебя идти по этому пути; только ты можешь определить, кем станешь, когда придешь туда. Ты выбираешь, кем стать, Сойер.

Кажется, в моих глазах стоят слезы, и меня охватывает знакомая грусть. Даже алкоголь не может ее разбавить.

Так долго я убеждала себя, что она цепляется за меня, несмотря на мои отчаянные попытки убежать от нее. Но теперь я понимаю, что это я держусь за нее, как ребенок за любимого плюшевого мишку.

– Больше никаких побегов, детка. Я хочу, чтобы он искал тебя только для того, чтобы у меня была привилегия покончить с его жизнью за то, что он прикоснулся к тому, что принадлежит мне.

Мой желудок сжимается, и как бы мне ни хотелось сказать, что это действие алкоголя, я знаю лучше.

– Тогда я не была твоей. Ты даже не знал меня.

Подушечка его большого пальца проводит по моей щеке, но это далеко не любовь. Это похоже на умиротворяющее прикосновение убийцы перед тем, как покончить с твоей жизнью.

– Тебе всегда было суждено стать моей, – говорит он.

Его слова не имеют смысла. Так горячо и холодно... и как бы я ни хотела, чтобы то, что он говорит, было правдой, этого никогда не произойдет.

– Неважно, мертв он или жив, он всегда будет преследовать меня, – прошептала я, грусть звенела от правды.

– Тогда я буду преследовать тебя еще сильнее.

Когда кажется, что он собирается поцеловать меня, но он отстраняется.

– Давай отнесем тебя в постель.

Треск молнии пронзает воздух, заставляя меня вздрогнуть в его объятиях, и мое сердце резко подскакивает. Когда я поворачиваюсь к окну, еще одна молния ударяет в воду, омывая мир ярким сиянием достаточно долго, чтобы увидеть огромную волну, несущуюся прямо на нас.

– О Боже, – задыхаюсь я, уткнувшись в грудь Энцо, когда волна врезается в стену маяка.

Даже когда вода на несколько секунд топит стекло, здание остается непоколебимым. Оно даже не скрипнуло под силой волны.

– Это... Это крепкое окно, – вздыхаю я, сердце все еще громыхает. Другая волна уже накатывает, массивная тень преобладает в темноте.

– Маяки строят для таких ситуаций. Ложись в постель, – приказывает он. Если я не ошибаюсь, его тон не такой резкий, как обычно. Но я также могу быть просто пьяна.

– Эй, Энцо? – зову я, когда он помогает мне лечь в постель.

– Хм, – хмыкает он.

– Постарайся скрыть осуждение, хорошо? Кев всегда говорил мне, что никто мне не поверит, и что ж... он был прав. Никто никогда не верил. И я думаю, что сейчас мне это больше нравится. Лучше, если ты думаешь, что я лгунья.

– Я не буду тебя осуждать, – мягко говорит он.

– Это хорошо, – киваю я, бесцеремонно плюхаясь на кровать. Комната кружится, и я бы хотела, чтобы это прекратилось.

– Может быть, я останусь здесь навсегда, – причудливо вздыхаю я. – Жить в пещере со светящимися червями и Сильвестром в качестве моего соседа. По крайней мере, тогда мне больше не придется причинять людям боль.

Что бы ни сказал Энцо – если он вообще что-нибудь скажет – я ничего не понимаю. Тьма уже завладела моим мозгом, и я более чем счастлива позволить ей взять верх.

Кто-то плачет.

Мои брови сжимаются, странный звук проникает сквозь туман в ушах и сон, который цепляется за мое подсознание, как испуганная кошка.

Я вздрагиваю, мое тело дергается, окончательно возвращая меня в реальность. Приглушенный плач становится более отчетливым, хотя я не могу понять, откуда именно он доносится.

– Ты слышишь это? – тихо спрашивает Энцо.

Оказывается, мой мир все еще вращается вокруг своей оси, как и тогда, когда я потеряла сознание. Я не уверена, что проспала даже половину алкоголя.

– Что это? – бормочу я, сидя прямо и пытаясь осознать окружающую обстановку.

Как будто они слышат мой вопрос, всхлипывания затихают, и наступает громкая тишина.

– Non lo so – Я не знаю, – бормочет он.

– Еще один призрак?

Энцо не отвечает, побуждая меня повернуться и посмотреть на него. Лунный свет проникает сквозь стекло под достаточно острым углом, чтобы высветить его лицо. Он смотрит прямо в потолок, мышцы его челюсти пульсируют.

Я не знаю, что владеет мной – может быть, призраки в этом месте – но я протягиваю руку и тыкаю его в лоб.

На мгновение он быстро моргает и переводит свой ошеломленный взгляд на меня.

– Ты замечаешь сходство между деревом на потолке и палкой в твоей заднице? Я уверена, что у них сопоставимые текстуры.

– Да что с тобой такое? – пробормотал он, переводя взгляд обратно на дерево.

Я пожимаю плечами и снова опускаюсь на матрас, перекатываясь на бок и поворачиваясь лицом к окну. Гроза все еще продолжается, дождь стучит по стеклу.

– Теперь у тебя есть обширные знания по этому вопросу, я полагаю. – Это напоминание вызывает положительную реакцию токсичных химикатов в моем желудке. – В любом случае, что бы это ни было, теперь это прошло, и у меня есть еще много алкоголя, чтобы выспаться.

– Тогда заткнись и ложись спать, – грубо говорит он.

Я слишком пьяна, чтобы его отношение беспокоило меня в этот момент. Завтра я снова буду раскаиваться.

Но когда я ложусь обратно и закрываю глаза, сон не приходит ко мне. Я прошу и умоляю его забрать меня в какую-нибудь сказочную страну, даже если она кишит сказочными чудовищами, но он упорствует в своем отсутствии.

– Энцо? – спрашиваю я.

Он молчит так долго, что я убеждена, что он заснул. Но потом он вздыхает:

– Что, Сойер?

– Ты когда-нибудь снова видел свою маму?

И снова тягостное молчание.

– Нет.

– Ты когда-нибудь искал ее? – спрашиваю я, чувствуя нарастающее напряжение, исходящее от него.

– Почему ты спрашиваешь? – отмахивается он.

Я с трудом подбираю слова, чувствуя, как знакомый прилив страха поднимается к горлу всякий раз, когда я думаю о своем самом дорогом брате–близнеце. Повернувшись к Энцо, я подкладываю руки под голову. Он все еще смотрит в потолок.

– Наверное, я просто хочу знать, можно ли отпустить кого-то, кто не хочет, чтобы его нашли.

Он снова вздыхает и переводит взгляд на меня.

– Я способен догадаться, и я понимаю, что ты делаешь то, что делаешь, чтобы он не смог тебя найти, – говорит он медленно, как будто предлагать кому-то свое понимание и сочувствие – это новая, неизведанная территория. – Ты пробовала...

– Да, – отрезаю я. – Я обращалась к родителям, и я обращалась к властям, когда нам было шестнадцать. Кев всегда был очень хорош в манипулировании людьми. Такой обаятельный и харизматичный, он отдал бы тебе рубашку со спины, не спрашивая ни о чем. Они просто говорили: «Я знаю Кевина Беннета. Он никогда бы не сделал такого.» Но он сделал.

Я не осознала, что начала плакать, пока горячая слеза не прочертила мстительную дорожку по переносице и не упала на простыни. К счастью, Энцо не смотрит на меня достаточно долго, чтобы заметить это.

– Ты обратилась к властям, и они все равно разрешили ему быть полицейским?

Я жалко пожимаю плечами.

– Они же не позволили мне подать заявление. Не было никаких записей о моем обвинении.

Что-то коварное смешивается с напряжением, просачивающимся в воздух вокруг нас. Что-то темное и жестокое. Потребовалось мгновение, чтобы понять, что Энцо зол.

В этом нет ничего необычного, но в этот раз все по-другому. Он злится от моего имени.

– Приведи его ко мне, – говорит он, его голос тихий и глубокий от злобы. Эта просьба похожа на его предыдущее заявление, и даже в своем пьяном сознании я помню, как он называл меня своей. Мое сердце останавливается, затем снова запускается, заикаясь и спотыкаясь в синкопированном ритме. В моем животе проносятся бабочки, и я решаю, что они тоже чертовски пьяны.

– Почему ты хочешь причинить ему боль?

Он поворачивается ко мне лицом и слегка проводит пальцами по моим кудрям, вызывая дрожь, которая пробегает по всему моему телу. От прикосновения его кожи к моему виску мои ресницы трепещут, а в глазах вспыхивает огонь. Но это совсем не милый и нежный момент. Скорее, это похоже на хищника, который играет со своей пищей, прежде чем откусить от нее огромный кусок.

– Он заставил тебя лишить людей их личности, поэтому я сделаю то же самое с ним, – мрачно пробормотал он. Я сглатываю, слюна застревает у меня в горле, когда его намек оправдывается.

Энцо не стал бы красть личность полицейского. Вместо этого он бы ее уничтожил.

И да поможет мне Бог, но эта мысль вызывает глубокую пульсацию между ног. Я крепко сжимаю бедра, пытаясь унять эту потребность, но это безнадежно, когда его пальцы снова забираются в мои волосы, теряясь в волнах, как его драгоценная лодка. И на мгновение я задумываюсь, не наткнется ли кто-нибудь через сто лет на его судно, посчитав его очередной трагедией, ставшей жертвой самого неумолимого творения природы.

– Почему ты хочешь сделать это? – шепчу я, подавляя очередную дрожь, когда его рука крепко сжимает мои волосы, пока пряди не натянутся. Я шиплю зубами, когда острые уколы расцветают на моей коже.

Он приподнимается, опираясь на предплечье, наваливаясь на меня, тепло его тела давит на меня спереди. Я пытаюсь удержать связную мысль, в то время как мой пульс опасно учащается.

Его дыхание обдувает раковину моего уха, и мне одновременно хочется отстраниться от него и выпятить челюсть, чтобы он подошел ближе.

– Потому что я хочу быть единственным, кто не дает тебе спать по ночам, bella ladra – прекрасная воровка, – рычит он. – И если кто-то и причинит тебе боль, то это буду я.

Я качаю головой, не обращая внимания на то, как он больно дергает меня за волосы.

Больше всего на свете я хочу, чтобы он сделал это. И это пугает меня. Энцо не может спасти меня от моей судьбы, и я никогда не попрошу его об этом. Что бы это ни было, это никогда не сработает. Мы причинили друг другу слишком много боли, и даже сейчас я знаю, что он с трудом прощает меня. Еще одна вещь, о которой я никогда не смогу его попросить.

Возникает знакомое до мозга костей желание бежать. Мне некуда бежать, поэтому единственное, что я могу придумать – это заставить его уйти.

– Я переживу тебя, Энцо, так же, как пережила его. И я поступлю не иначе, чем поступала раньше. – Он молчит, пока я медленно выдыхаю, а затем шепчу: – Я сделаю то, что должна.

Он отпускает меня, но не отступает. На нас опускается лед, и я знаю, что выполнила то, что задумала.

И это просто душераздирающе.

– Я так и не нашел свою мать, – тихо говорит он мне. – Я искал ее, но искал недолго. Знаешь, почему?

Какое-то тревожное предчувствие сменяется треском электричества в воздухе.

– Почему? – спрашиваю я, хотя не думаю, что хочу знать.

– Потому что она позволила своей печали превратить ее в жалкое человеческое существо, способное причинить боль другим только для того, чтобы спасти себя. Она не была достойна моего прощения.

Так же, как и ты.

Он не говорит этого, но слова скользят по моей коже и впиваются в нее, как маленькие паразиты. Я прикусываю язык, пока он отстраняется.

Я просила об этом, но проглотить это не легче.

– Приведи его ко мне, Сойер. Я позабочусь о нем. Я не позволю тебе уйти, как это сделала она.

Я качаю головой, расстроенная тем, что этот человек не может меня отпустить.

– Тогда ей повезло, – шепчу я, надеясь, что мои слова были такими же резкими, как его. Он не удостаивает меня ответом, но отворачивается, и я знаю, что так оно и было. Я чувствую это.

Тебе больно, детка?