Текст книги "Дорога дней"
Автор книги: Хажак Гюльназарян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
ЛЮДИ МЕНЯЮТСЯ
Настал день, когда Погос и Амо должны были вернуться из лагеря. Об их приезде мы знали накануне вечером и утром вместе со всеми пошли их встречать.
Те же два автобуса, урча, въехали на школьный двор и, усталые, пуская струйки пара, остановились.
Из машин высыпали юнкомовцы. Они загорели и вроде бы повзрослели за месяц. Поднялся веселый гомон; родители обнимали и целовали своих детей. Мать Погоса радостно повторяла:
– Родной ты мой, родной ты мой!..
А Погос, видимо, стыдился материнских нежностей. По-моему, его чувства разделял и керосинщик Торгом. Слабо улыбаясь, он мягко укорял жену:
– Ну ладно, довольно, не из Сибири же сын возвратился.
Вожатый, товарищ Аршо, построил юнкомовцев в шеренгу и произнес короткую речь. Сказал, что скоро начнется учебный год и что каждый юный коммунар обязан хорошо учиться и быть достойным гражданином своей родины. Когда он кончил говорить, все разошлись, я и Чко получили наконец возможность подойти к нашим друзьям.
Мко отнес домой сумки Погоса и Амо, которые, не в пример владельцам, порядком отощали. Я и Чко отвели Амо и Погоса в сторонку.
– Во-первых, скажу тебе, – виноватым голосом начал Чко, – что Хачик сманил одного голубя…
Удивительное дело: Погос довольно хладнокровно выслушал эту весть.
– Не беда…
– Затем скажу, что магазин парона Рапаэла обчистили.
– Ну?..
– Затем скажу, что сыщик с собакой приходил…
– Потом?..
– Затем скажу…
– Ну что ты заладил: «затем» да «затем»! Не письмо в деревню пишешь! – разозлился Амо.
– Погоди, погоди, – прервал его Погос и, обратившись ко мне, сказал: – Ну-ка, ты, Учитель, расскажи толком.
Но и я толком ничего не мог сказать. Погоса и Амо звали домой, они торопились, а нам надо было столько рассказать им, что мы просто не знали, с чего начать.
Так и пошли домой.
До вечера Погос и Амо не могли выбраться из дому. Только когда стемнело, мы собрались и вместе отправились на церковный двор.
Погос усадил нас под деревом и сказал:
– Ну, говори, Учитель.
– О чем говорить?
– Обо всем, сначала.
– И о голубе говорить?
– Это неважно.
– Как это – неважно? – изумился Чко.
– Неважно, я голубей держать не буду.
Мы остолбенели от удивления.
– Не до голубей, учиться надо…
– А куда ты их денешь?
– Да придумаем что-нибудь. Ты давай выкладывай, что там с пароном Рапаэлом.
Я и Чко наперебой принялись рассказывать. Друзья слушали нас очень внимательно.
– А товарищ Сурен знает про все это? – под конец спросил Погос.
– Про что?
– Про то, что вы рассказали.
– Нет.
– И про Смбата не знает?
– Нет.
– А как вы просили проводить Чко домой?
– Чко сказал, собак боится.
Погос и Амо ничего не ответили.
Потом они стали рассказывать о лагере юнкомовцев. Уже поздно вечером мы разошлись по домам.
Утром начались занятия, которых мы с нетерпением ожидали, и в тот же день стали известны две новости. Во-первых, все узнали, что Погос отказался от голубей, продал их Хачику, а парочку подарил Мко со словами: «Пока в школу не ходит, пусть побалуется». И второе – бывший генерал Алагязов поступил работать бухгалтером в нашу школу.
ПАРАШЮТ
С приездом Погоса и Амо жизнь стала интереснее, к тому же начались занятия.
Погос и Амо были уже в пятом классе и проходили, как нам казалось, очень много разных предметов, которые хоть и интересовали меня и Чко, но, честно говоря, были непонятны. Вот, например, мы уже умели помножить два на три или к девяти прибавить шесть и были уверены, что это ох как много. Но после их приезда мы вдруг поняли: наши знания – ничто. Ведь им были известны разные загадочные «иксы» и «равенства» и другие мудреные слова, которые с таким важным видом произносил Амо.
Если в первый день Погос ошарашил нас известием, что голуби его не интересуют, то уже на третий он, а с ним и Амо решительно высказались против катания на стеблях подсолнухов. Взамен они раздобыли где-то настоящий футбольный мяч и гоняли его со сверстниками на церковном дворе, приводя в ярость отца Остолопа.
– Проклятые! – ругался он. – Сатанинское отродье!
Но это ему не помогало, ребята продолжали игру. Только когда отец Остолоп уходил, кто-нибудь говорил вполголоса:
– Иже еси на небеси…
И хохотали во всю глотку.
Из школы Амо и Погос приносили бутылки и колбы, мастерили из досок и жести какие-то странные вещи, именуемые «моделями». Нас сжигали зависть и любопытство, а на все наши расспросы они снисходительно улыбались, приговаривая:
– Да ну вас, все равно ничего не поймете…
Мы не обижались – ведь они были правы.
Тем не менее ребята кое-чем все же делились с нами, объясняли, но это только больше путало нас.
А как-то мы услышали от них вот о чем.
В лагере Амо и Погос заинтересовались самолетом и парашютом. О самолете имели представление и мы с Чко. Раза два мы видели самолет в небе. Знали, что он сделан из дерева и железа, что в нем такой же мотор, как в автомобиле. Знали также, что с самолетов сбрасывают листовки, и поэтому, когда в воздухе кружил самолет, мы вместе со всеми выбегали на улицу и кричали:
– Айлоплан, кинь бумажки! Айлоплан, кинь бумажки!..
А о парашюте мы ничего не знали, не видели, не слыхали, и впервые о нем нам рассказали Амо и Погос.
– А для чего этот парашют? – спросил Чко.
Мы все снова собрались на церковном дворе. Был вечер. Герои дня – Погос и Амо – сидели на ступеньках церкви, а я, Чко и остальные малыши окружили их.
– Парашют для того, чтобы прыгать с самолета, – сказал Амо.
– Да ну?..
– Точно, – подтвердил Погос.
– А кто прыгает?
– Кто захочет.
Ответ Погоса, конечно, нас не удовлетворил.
– А зачем надо прыгать?
– Ну, если самолет в воздухе испортится, что будешь делать?
– А зачем ему портиться?
– Ну откуда я знаю! – разозлился Амо.
Мы испугались, что они рассердятся и не расскажут нам про парашют, поэтому Чко сказал примирительно:
– Ну ладно, испортится, а потом?
– Вот тогда летчик и выпрыгивает с парашютом, – сказал Амо.
– А этот парашют, ребята, – вставил Погос, – просто как зонт. Раскрывается, и человек уже не падает, а плавно опускается на землю.
Мы допоздна проговорили о парашюте. Мы с Чко так и не поняли, почему зонт поддерживает человека, но устройство парашюта до мельчайших «технических подробностей», среди которых самым основным было его сходство с зонтом, мы усвоили.
Домой я возвратился взволнованный, смятенный, и всю ночь мне снились зонты.
Следующий день был воскресный. Когда я проснулся, родители куда-то собирались.
– Быстренько умойся, – приказала мать, – выпей чаю, и пойдем.
– Куда?
– К тете.
Я очень любил ходить к тетке – у них был такой большой фруктовый сад, – но в тот день отказался:
– Не пойду.
– Почему? – удивилась мать.
– Уроки надо учить, уроки, – озабоченно ответил я.
– Ну, как знаешь, – сказала мать. – Только смотри не шали.
Я остался один и решил исполнить задуманное.
А задумал я вот что.
Несколько лет назад, когда мой отец болел не так часто, была у него своя лавка на Кантаре. Раньше, слушая рассказы матери или соседа, я представлял ее такой же большой, как у парона Рапаэла. Но вскоре узнал, что лавка-то вся валяется вместе с разным хламом у нас дома под тахтой. Это был огромный зонт, вернее, толстая, как рукоятка лопаты, палка, над которой раскрывался сшитый из белой когда-то бязи купол. Просто-напросто каждый день в своем углу на Кантаре отец втыкал его в землю рядом с ящиком с инструментами и работал в его тени, чтобы солнце не припекало голову.
Вытащить зонт из-под тахты было делом минутным. Я раскрыл его, проверил металлические спицы и, закрыв, потихоньку выскользнул из дому.
Через минуту я уже расхаживал по рапаэловской крыше, которая была выше всех других. Во дворе под тутовым деревом сидели на тахте Грануш, Мариам-баджи, Србун и о чем-то беседовали, а Каринэ копалась в огороде.
На крышу я пробрался незаметно, мог так же незаметно и спрыгнуть, но мне хотелось, чтобы все видели мою храбрость, и поэтому, стоя уже на самом краю с раскрытым зонтом, я крикнул:
– Парашют, парашют!.. – и, крепко ухватившись за ручку зонта, спрыгнул с крыши.
– Вай, ослепнуть мне! – закричала Мариам-баджи и, ударяя руками по коленям, бросилась ко мне, а за нею все остальные.
Еще в воздухе спицы «парашюта» прогнулись, зонт вывернулся, потом обвис, и я камнем шлепнулся на землю. От острой боли в ноге я закричал.
У Мариам-баджи подкосились ноги, и она хлопнулась на колени. Остальные подбежали и подняли меня. На земле рядом со мной валялся исковерканный зонт.
Очнулся я дома, на тахте. У изголовья плакали мать и Мариам-баджи, какой-то очкастый мужчина ощупывал мою левую ногу.
– Доктор это… – послышался сзади чей-то шепот.
Действительно, это был доктор, который с помощью сестрицы Вергуш перевязывал мне колено.
А рядом стояли отец и парон Рапаэл.
Закончив дело, доктор пошел мыть руки, мать заторопилась за ним с чистым полотенцем. Вскоре, вытирая руки, доктор снова вошел в комнату.
– Пройдет, – сказал он, – ничего страшного.
Он взял со стола широкополую шляпу.
Отец сунул руку в карман и беспомощно оглянулся.
– Я его пригласил, я и провожу, – вполголоса сказал парон Рапаэл и, будто незаметно, сунул врачу в карман пиджака пятирублевку.
Доктор ушел, с ним парон Рапаэл. Мать и Мариам-баджи, успокоившись, перестали плакать, а отец, обращаясь к стоящему в сторонке Газару, сказал:
– Вот это человек, я понимаю!..
КРУЖОК ЛИКВИДАЦИИ БЕЗГРАМОТНОСТИ
На другой день после совершенного мною «подвига» выяснилось, что врач сказал правду: нога почти не болела и не было надобности ни в знахаре, ни в яху[20]20
Яху – знахарское снадобье.
[Закрыть] как предлагала жена нашего соседа Хаджи – Србун, не верившая докторам. После случая с парашютом отношения обитателей нашего двора переменились: женщины повеселели, так как моя шалость внесла разнообразие в их полную забот жизнь и дала повод к оживленным разговорам.
Я уже говорил, что после этого случая авторитет Рапаэла только возрос в глазах моего отца. А Газар, как известно, не доверявший парону Рапаэлу, теперь ничего не мог возразить в ответ на восторженные похвалы отца.
– Ну послушай, ведь он не брат мне… Не брат ведь? Но видал?.. Человек в беде и узнается… – простодушно философствовал отец.
Моя мать, чтобы как-то отплатить парону Рапаэлу, испекла гату[21]21
Гата́ – сладкий слоеный пирог.
[Закрыть] и вместе с бутылкой водки и сушеными фруктами отправила ему.
За те несколько дней, что я пролежал в постели, я успел многое понять и передумать. Первое время я стеснялся, что заставил волноваться домашних и соседей. Постепенно это чувство уступило место другому – я заметил, что моей жизнью интересуются почти все. Мариам-баджи, Амо и Погос, мой близкий друг Чко и… школьные товарищи, учителя, товарищ Сурен.
В тот же день, как я слег, вернувшись с работы, навестил меня и товарищ Сурен.
Когда он вошел, отца не было дома. Мать сбилась с ног, желая угодить редкому гостю, а обступившие мою постель Погос, Амо и Чко притихли.
Поздоровавшись с моей матерью, товарищ Сурен подошел к нам и сказал, смеясь:
– Ну-ка, ребятки, подвиньтесь, дайте мне разглядеть этого парашютиста.
Все засмеялись, а я от стыда натянул одеяло на голову. Потом разговорились, товарищ Сурен объяснил, почему зонт не может заменить парашют. Он просидел у нас до позднего вечера. Уже вернулся отец и, не вытерпев, снова, в какой уже раз, рассказал о «рыцарском» поступке парона Рапаэла. Рассказ отца, вопреки его ожиданиям, не произвел на товарища Сурена особого впечатления.
Перед уходом товарищ Сурен сказал нам:
– Я, мальчики, кое-что задумал. Сам бы это сделал, да времени у меня маловато, а у вас, вижу, хватает даже на парашютный спорт.
Мы заинтересовались:
– А что, товарищ Сурен?
– Знаете, сколько неграмотных в нашем дворе?
Мы стали считать по пальцам и насчитали, что неграмотных более десяти человек.
– Так вот. Давайте обучать их грамоте.
– А книги?
– Как же так, мы ведь не учителя?..
Вначале предложение товарища Сурена показалось нам странным, но понемногу мы воодушевились и тут же составили план.
С неграмотными будут заниматься Погос и Амо. Погос научит их азбуке, Амо – счету. Самым подходящим местом для занятий была комната товарища Сурена, так как его целый день не бывало дома.
– Я дам тебе ключ, – сказал Погосу товарищ Сурен, – только ты завтра же уговори неграмотных и составь список.
Список мы составили тут же: моя мать, Мариам-баджи, дголчи Газар, жена Врама – Эрикназ (сам Врам тоже был неграмотный, но он дни и ночи пропадал в саду парона Рапаэла), отец и мать Погоса, Србун и, наконец, Каринэ.
Мой отец был «грамотный», он умел писать свое имя печатными буквами и считал, что для башмачника этого вполне достаточно.
На следующий день товарищ Сурен купил книг и тетрадей для кружка. Неграмотные по-разному отнеслись к нашему решению: Газар и Каринэ очень воодушевились, Мариам-баджи тоже согласилась, хоть и говорила, что «тот, кто в сорок лет учится играть на таре[22]22
Тар – национальный струнный инструмент.
[Закрыть], играть будет на том свете».
Пока я лежал с перевязанной ногой, ребята каждый вечер заходили к нам домой и рассказывали, как успевают их новые ученики.
– Дядя Газар, – говорил Погос, – старается, да только туговато понимает.
– А моя мама?
– Хорошо учится.
Они говорили так, потому что речь шла о моей матери, но я чувствовал, что учится она далеко не блестяще.
– Лучше всех учится Каринэ, – возбужденно говорил Погос, – потом Мариам-баджи.
Так начались на нашем дворе занятия кружка по ликвидации безграмотности. Узнав об этом, в школе хвалили Погоса и Амо, поместили их фотографии в стенной газете юнкомовцев, а вожатый товарищ Аршо на общем собрании учащихся предложил организовать кружки ликбеза во всех дворах.
Все шло хорошо, один парон Рапаэл холодно отнесся к нашему начинанию, а его жена тикин Грануш решительно запретила Каринэ посещать занятия кружка.
– Ах ты, бесстыжая! – вопила тикин Грануш. – Тебе только грамоты не хватало! Чтоб я тебя больше с этими щенками не видела!
– А что тут плохого, невестка-ханум? Я ведь тоже хочу книги читать.
– Я тебе почитаю! Где это видано, чтобы незамужняя девушка ходила в дом холостого парня!
Мариам-баджи, слушавшая этот разговор, мягко заметила:
– Будет тебе, Грануш. И когда этот бедняга дома-то бывает?
– Не твое дело! – зло отрезала тикин Грануш и, хлопнув дверью, вошла в дом.
И тут робкая и безответная Каринэ не выдержала: слезы брызнули из глаз и громким, пронзительным голосом она закричала:
– Вот и буду ходить, хоть лопни!
Грануш, успевшая уже войти в дом, не расслышала последних слов Каринэ. Каринэ же, потрясенная тем, что сказала, упала на тахту и громко заплакала.
ХОДЫ САРДАРА
Был конец сентября, но все еще стояли жаркие дни и это было в тягость взрослым, ну а нам, ребятам, одно удовольствие. Ведь каждому известно, как это здорово – поплавать в речке. Едва зажила моя нога и я встал с постели, Погос и Амо решили, что мне крайне необходимо поплавать и полежать на горячем песке.
В первое же воскресенье наша компания под предводительством Погоса и Амо отправилась на реку.
– Нога не болит? – спрашивали каждую минуту Амо и Погос.
– Да нет, не болит.
Погос и Амо неплохо плавали, поэтому они облюбовали себе самое глубокое место, под мостом, тогда как я и Чко плавали у берега, где вода была нам по пояс.
Уже после полудня, вдоволь накупавшись, мы решили пойти и обследовать тоннели в саду Сардара.
О них нам рассказал на речке какой-то мальчик, живший в одном из этих похожих на спичечные коробки домишек, лепившихся по склону ущелья.
– Я-то сам не видал, – признался он, – но вот дядя мой видел.
– Что видел?..
– Ходы Сардара.
– Какие еще ходы?
– Вон видите ту земляную стену?
– Ну, видим.
– Это крепостная стена. Раньше там крепость была.
То, что прежде стояла там крепость, знали и мы. Но какая связь между крепостью и Ходами Сардара, никто из нас не понимал.
– Там жил Сардар. Он был вроде царя. У этого Сардара было тысяча жен и тысяча арабских коней. И очень он был плохой человек.
– А что он делал?
– Что делал? Он что ни день рубил головы.
– Зачем?
– Дядя говорит – просто так. А еще у этого Сардара был сад на том берегу. А в том саду – мраморный дворец. В этом дворце он пиры устраивал. Отрубит в крепости кому-нибудь голову и сразу идет в сад, во дворец пировать. А какой дорогой шел, знаете?
– Какой?
– Тоннелями.
– Какими тоннелями?
– А вот под рекой, от крепости до дворца в саду, были прорыты два тоннеля, чтобы Сардар и его люди могли ходить туда и обратно.
Любопытство наше достигло предела.
– А теперь что стало с этими тоннелями? – спросил Погос.
– Дядя говорит, землей засыпано, но не все. Из сада можно добраться почти до реки, вот эти тоннели и называют Ходами Сардара.
– Ну и врешь же ты! – сказал один из мальчишек.
– Как это – вру! – рассердился рассказчик. – Кто лучше знает, ты или мой дядя?
– Заладил «дядя, дядя»! Да вот же они, эти Ходы Сардара, рядом с нашим домом, под развалинами крепостной стены! Верно, что есть два хода, верно, что это начало тоннелей Сардара, только ходы на этом берегу! Хотите, поведу вас туда?
Мы вскочили с мест и через пять минут под предводительством этого мальчика уже карабкались по пыльной тропе. Смеркалось. Издали стены крепости казались целыми, но, подойдя ближе, мы заметили, что в толстой глиняной стене есть щели. В одну из них проскользнул наш предводитель и мы за ним.
– Вот мы уже во дворе крепости, – сказал он, почему-то понизив голос.
Это и впрямь было таинственное место. Со всех сторон нас окружали развалины, а в середине виднелось углубление.
– Это бассейн, а там вон – палаты.
Мальчик указал в сторону груды камней. Я не понимал слова «палаты», но, как и все, внимательно разглядывал руины.
– Ходы Сардара прямо там, – сказал мальчик.
– Пойдем поглядим, – предложил Погос.
– Сейчас? – удивился мальчик. – Стемнеет ведь скоро.
– Ну и что?
– Я в такую пору туда ни ногой, идите сами, – ответил мальчик, собираясь повернуть обратно.
Как раз в это время из развалин вышел полуголый человек. Длинная белая борода, левый глаз перевязан грязным лоскутом, а правый закрыт половинкой темных очков.
Человек нас не заметил и спокойно направился в противоположную сторону. Шагал он бодро.
– Кто это? – довольно громко спросил один из нас.
Человек обернулся в нашу сторону и вдруг застонал. На наших глазах он вмиг обратился в жалкого старика и, чтоб идти дальше, был вынужден ухватиться за ближайшую стену.
– Слепой это, слепой, – сказал нам наш предводитель и заторопился к щели в стене.
Конечно, у Погоса пропала охота обследовать Ходы Сардара, и мы, подталкивая друг друга, выскользнули из крепости.
На улицах зажигались фонари, когда мы возвратились в свой квартал. Незнакомые ребята разбрелись. Остались мы вчетвером: я, Чко, Погос и Амо.
Погос и Амо обдумывали, как обследовать Ходы Сардара.
– Пойдем туда днем, с факелами, – говорил Погос. – Умереть мне на этом месте, если я не разузнаю всего про эти ходы.
А я всю дорогу думал о слепом старике. Такие старички встречались часто. «Горемыки», – жалостливо говорила моя мать и всегда возле церкви подавала им медные монетки. Но этого я видел впервые, и все же мне казалось, что он кого-то напоминает.
Но кого именно, я никак не мог сообразить.
ПОНЯТНЫЕ И НЕПОНЯТНЫЕ ПОГОВОРКИ
После болезни, несмотря на то что я с головой ушел в учебу, я не мог не заметить, что отношения моего отца и парона Рапаэла как-то изменились. С такими, как мой отец, парон Рапаэл прежде беседовал разве что о «правилах, порядках» и о квартирной плате, теперь же он любезно справлялся о здоровье «ребенка», о моем, значит, и с улыбкой приговаривал:
– Не стесняйся, Месроп, если в деньгах нужда будет, скажи мне.
– Нет, братец Рапаэл, – отвечал отец, – мальчишка, слава богу, поправился, так что мы уж как-нибудь сведем концы с концами.
– Ну, тебе виднее, Месроп. Не хочешь – не надо. Говорят ведь: добро творить – что в прорву бросать, – высокомерно заканчивал парон Рапаэл.
Намек на те пять рублей был неприятен мне. Я понимал, что из-за моей глупой затеи с зонтом отец был в чем-то унижен. Он мог, конечно, вернуть Рапаэлу эти деньги, даже если бы нам пришлось затянуть потуже пояс, но, боясь обидеть домовладельца, не делал этого. С другой стороны, сам Рапаэл будто и не придавал случившемуся особого значения и при каждом удобном случае изрекал:
– Ну, подумаешь, большое дело – пять рублей. Сочтемся. Это гора с горой не сходится, а человек с человеком…
Одним словом, над нашим двором будто витал ангел мира. Даже Газар, казалось, готов был протянуть руку парону Рапаэлу. А Мариам-баджи, которая больше всего на свете чуждалась скандалов, предала забвению проклятия тикин Грануш и, чтобы закрепить мировую, добровольно взялась помочь Грануш и Каринэ мыть шерсть.
Казалось, все шло хорошо, как на парона Рапаэла свалилась новая беда.
Однажды утром разнесся слух, будто накануне вечером, выйдя из кофейни черного Арута, Рапаэл повстречал Бабика. О подробностях этой встречи рассказывала все та же Србун, жена нашего соседа Хаджи.
– Он ему сказал: «Рапаэл, не думай, что так легко отделался. Магазин-то мы обчистили, да только там ничего не было, а вот теперь за дом твой возьмемся…» А братец Рапаэл спросил: «Почему?» Бабик сказал: «Потому что ты должен дать тысячу туманов…»
Рапаэл решительно отрицал эти слухи, но в тот же вечер пришел к нам домой и долго о чем-то шептался с отцом. Я дремал и не слышал, о чем они говорили, только раза два послышалось мне имя знаменитого Бабика.
На следующий день родители отправили меня и Зарик к тетке.
– Давно вы у них не были, – сказала мать, – пойдите. Завтра воскресенье, там и заночуете.
Мы, конечно, очень обрадовались.
Целый день гостили у тетки и только в воскресенье вечером вернулись домой.
Отец сидел на своем стульчике и латал туфлю. Он был непривычно весел. Мать стирала в углу. В такие дни она очень уставала и становилась раздражительной. Но сегодня и у нее было хорошее настроение, она улыбалась и была ласкова с нами. А когда я, пользуясь хорошим настроением родителей, заикнулся о новых носках, мать охотно согласилась:
– А как же! Свяжу, родненький, свяжу.
В последнее время парон Рапаэл стал часто захаживать к нам. И вообще, он стал очень любезен почти со всеми. Как-то даже сказал Мариам-баджи:
– Не обижайся на Грануш, сестрица, ведь она женщина, а у женщины, известно, волос – длинный, ум – короткий.
При встрече с Рапаэлом отец уже не стеснялся, улыбался и разговаривал с ним как равный.
Такая перемена в отце была мне непонятна. Непонятны были и слова, как-то сказанные им матери:
– Хорошо, что так вышло, жена, а то в долгу быть – что гору нести.
