Текст книги "Трибунал"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Порта взлетает в воздух, описывает дугу, несколько раз поворачиваясь вокруг своей оси, и падает в большой сугроб.

Грегор исчезает бесследно. Мы находим его далеко в лощине застрявшим между двумя искривленными от буранов деревьями и с трудом высвобождаем.

– Святая Барбара, – восклицает Порта. – Ну и сработали же эти бомбы Льюиса!

– Русские оторвут нам кое-что, если схватят, – зловеще предсказывает Грегор и нервозно озирается.

– Ивану сейчас не до того, чтобы искать нас, – бодро говорит Порта. – Это научит русских, как ездить с полностью включенными фарами, будто нас не существует!

– Теперь они, по крайней мере, знают, что идет война, – говорит Малыш с довольной усмешкой.

– Пошли, – решительно говорит Порта. – До встречи осталось всего несколько часов, а они ждать никого не станут! Возвращаться к своим вчетвером не хочется!

Когда мы приходим на место, все уже там, но эта диверсия не обошлась без серьезных потерь. Первое отделение по пути к цели наткнулось на засаду. Всех расстреляли на месте и бросили на съедение волкам. Второе отделение, которым командует Старик, лишилось девяти человек. Из третьего уцелело всего пятеро. Остальные погибли от преждевременных взрывов.

– Их разнесло в клочья, – объясняет с выразительными жестами один ефрейтор.

– Ну и грохот вы устроили, – говорит вестфалец. – Что вы, черт возьми, сделали?

– Использовали заодно несколько тонн русской взрывчатки, – самодовольно отвечает Порта.

– И даже не пострадали? – изумленно спрашивает Барселона.

– Только морально, – лаконично отвечает Малыш.

Лейтенант Блюхер бесследно исчез вместе с большей частью четвертого отделения. На место встречи пришли всего восемь человек; они так потрясены, что от них не добьешься внятных объяснений. Мямлят что-то об охранниках, пытках и, скорее всего, когда вернемся, окажутся в психиатрическом отделении госпиталя. Странная болезнь, которая настигает солдат, действующих в тылу противника, выпала и на их долю.

Мы три дня лежим, окопавшись, в балке, и дожидаемся, когда поутихнет активность русских. Несколько раз слышим, как их лыжи скрипят по снегу неподалеку от нас.

Спать никто не может. Продолжают действовать таблетки первитина.

Порта скрашивает нам ожидание, рассказывая историю ефрейтора, которого знал в школе подрывников в Бамберге.

– Это был помешанный тип из Дрездена, – начинает он. – Совсем как тот русский, что перешел к нам под Харьковом и ел тряпки, будто какая-то моль. Этот ефрейтор-дрезденец был профессиональным поедателем стекла. Как только видел зеркало или какую-то дорогую стекляшку, тут же хватал ее и грыз. Вскоре в роте не осталось ни единого зеркала. Ефрейтор из Дрездена съел их все.

Солдаты из других рот каждый вечер приходили к нам с зеркальцами, пузырьками, и он съедал их все. За такое зрелище им, само собой, приходилось платить. Казначеем был я. Вскоре он съел все зеркала в полку. До единого. Цена зеркал значительно поднялась.

Мы стали выходить из этого положения, воруя зеркала в городе, и вскоре во всем Бамберге не осталось ни одного. Дело, разумеется, дошло до крипо [9]9
  От Kriminalpolizei (нем.). – уголовная полиция. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Сперва полицейские смеялись, недоумевая, кто может быть настолько помешанным, чтобы красть зеркала, и посадили в кутузку парня, который донес об этом. Но вскоре обнаружили, что все их зеркала тоже исчезли, и запели уже по-другому.

Вскоре после этого пропало зеркало гаулейтера [10]10
  Гаулейтер – руководитель партийной организации гау (области). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Потом командующего генерала. Дело было очень выгодное, и я мог бы заниматься им все время, пока находился в Бамберге, если б этот помешанный ефрейтор-стеклоед не потребовал себе должности в KDF [11]11
  Kraft durch Freude (нем.) – «Сила через радость», спортивное подразделение Немецкого рабочего фронта. – Примеч. авт.
  Авторская неточность: «Сила через радость» – это не только спортивное, а общесоциальное учреждение Германского трудового фронта. Занималась вопросами организации досуга и отдыха рабочих – членов DAF. – Примеч. ред.


[Закрыть]. У этого идиота появилась мания величия, он возомнил себя артистом и решил, что Адольфу будет интересно посмотреть, как он ест зеркала. Но организатор армейского досуга – он был священником – схватил ефрейтора-дрезденца за ухо и вышвырнул вон.

Ищейки взяли его в тот же вечер. Священник об этом позаботился. Я, разумеется, пытался вызволить дрезденца. На нем можно было зарабатывать деньги. Но, к сожалению, он повесился в камере, написав на стене свои последние слова: «Поедание стекла – это искусство! Хайль Гитлер!».

– Я знал одного парня, который ел бритвенные лезвия, и они выходили у него из задницы маленькими стальными брусочками, – вспоминает Малыш. – Он продавал их пьяницам на Реепербане!

Возвращаемся мы ранним пасмурным утром. Погибшие от ночного артобстрела все еще лежат. Русские около получаса били из пушек но этому району. Метили, когда поняли, что нам удалось проскользнуть обратно.

Грузовики приезжают за нами во второй половине дня. Мы слезаем с них так далеко от линии фронта, что орудийный огонь слышится далеким гулом. Но несколько дней остаемся в странном состоянии и на каждого встречного наводим автоматы с криком по-русски: «Стой!».

В общем, в головах у нас почти ничего нет, кроме трескотни автоматов и свиста боевых ножей, но после нескольких походов в сауну и развлечений с девицами в военной форме это состояние постепенно проходит. Только четвертому отделению не удается избавиться от болезни: она у них такая тяжелая, что нам приходится связывать их собственными ремнями, пока ребят не отправляют в психиатрическое отделение. Больше мы их Уже не видим.

Когда приходит время возвращаться на передовую и на место погибших приходят новички, мы уже почти полностью здоровы и избавились от постоянного страха быть убитыми, куда бы ни шли.

БОЕВАЯ ГРУППА

Когда тех, кто от чистого сердца протестует против господства террора, отправляют в концлагеря как клеветников, что-то в самой сущности движения должно быть порочным.

Генерал-полковник фон Фрич 6 июня 1936 г.

Во время поездки обратно в лесной лагерь Малыш постоянно высовывает голову из окна, чтобы ветер охлаждал рапы на лице, полученные во время ожесточенной трехчасовой борьбы без правил с громадной финкой. Призом за победу над ней были полторы тысячи финских марок и двенадцать бутылок водки.

– Считай, они уже наши, – сказал Малыш, влезая под канаты на ринг.

Сперва женщина откусила ему половину носа и съела, как собака колбасу. Потом он потерял часть левого уха. Видя, что он не сдается, финка сломала ему три пальца на правой руке и вывихнула левый мизинец. Малыш не признавал себя побежденным, пока она не стала раздавливать ему яйца.

Когда обоих увезли в полевой санаторий, мы поинтересовались, почему женщина ходила задом наперед. Впоследствии узнали, что Малыш вывернул ей обе ступни, и они смотрели назад.

В кузове грузовика кричат и вопят несколько очень странных солдат, за которыми нас послали. Разговаривают так, будто у них во рту горячая картошка. Ни у кого нет знаков различия. Они из фортификационного батальона с большим номером и не носят оружия. Когда мы возмущаемся, они смеются, словно мы сказали что-то забавное.

Старик первым понял, что они помешанные. Перед началом большого наступления их выгнали под командованием дирлевангеровских эсэсовцев [12]12
  Имеются в виду эсэсовцы из бригады (ранее полка) Оскара Дирлевангера – частично уголовники, частично русские и белорусы; они отличались крайней жестокостью. Однако в Финлянлядии их никогда не было. – Примеч. ред.


[Закрыть]на минное поле, чтобы все мины взорвались. В 1940 году французская армия использовала для этой цели свиней. Но по новым немецким законам о расовой чистоте весь бесполезный человеческий материал должен быть уничтожен. Поэтому штабисты фортификационного батальона № 999 решили использовать слабоумных с какой-то пользой вместо того, чтобы просто отправить их в Гиссен и там умертвить инъекциями. Это именуется красивым словом «эвтаназия».

Деревья трещат от холода. Ветер хлещет мелкими снежинками в обмороженные лица. Мы – живые глубокозамороженные туши. Наши кости стучат внутри, плоть свисает клочьями. Части человеческих тел и окровавленные внутренности висят на заснеженных кустах.

Пулемет МГ-42 изрыгает смерть, тяжелые минометы с глухими хлопками плюются минами. С неба падает олень, ног и его торчат кверху. Падая, он пронзительно вопит. Ударяется о смерзшийся снег и разлетается дождем крови и кишок.

Из кустов, шатаясь, выходят двое русских офицеров в длинных меховых накидках. Кто кого поддерживает, понять невозможно. Они надрывают животы от смеха. Сумасшедшие? Или совершенно пьяные? Один из них потерял меховую шапку. Его коротко остриженные рыжие волосы торчат, как свиная щетина. На обмороженном лице большие язвы.

Легионер быстро наводит на них ствол МГ. Трассирующие пули впиваются в животы офицерам. Продолжая обнимать друг друга за плечи, они валятся в снег, который быстро становится красным. Их безумный смех сменяется долгим предсмертным хрипом. Грохочет и воет «сталинский орган» [13]13
  Имеется в виду гвардейский артиллерийский миномет «Катюша». – Прииеч. ред.


[Закрыть]. Мины выворачивают деревья с корнем, снег пузырится, будто каша. Над землей клубится ядовитый красновато-серый дым.

Кое-кто из нас надевает противогазы. Дым жжет нам легкие. Почему бы одной из сторон не начать использовать боевые отравляющие вещества? У обеих есть газовые фугасы, да и мы привезли свои не для забавы, так ведь?

Я ищу свой противогаз, потом вспоминаю, что давным-давно его выбросил. В сумке полно всякой всячины, но противогаза нет. Сигареты там хорошо сохраняются сухими. Я не единственный, кто тщетно ищет свой противогаз.

Дым клубится, скрывая из виду все. Мы не видим, во что стрелять, но стреляем, пока оружие не раскаляется докрасна.

Мимо нас несутся, словно призрак, бронесани, из-под переднего щита выбиваются длинные языки пламени. Они так близко, что, вытянув руку, можно коснуться вращающихся снеговых гусениц.

Порта бросает мину под башню. Из люка вылетают части человеческих тел. К небу поднимается громадное желто-красное пламя, волна горячего воздуха проносится над нами, будто теплое одеяло.

– Черт! – с отвращением бормочет Порта, отбрасывая в сторону чью-то оторванную руку.

Сталь лязгает о сталь, мерзлая земля скрипит и стонет. Нас окутывает отвратительный запах крови и горячего масла. Из лесу слышатся зверские крики, оттуда выбегает множество одетых в полушубки солдат. Изо ртов у них валит пар. Автоматы рычат, пока в рожках не кончаются патроны. Потом бой продолжается боевыми ножами, штыками, отточенными саперными лопатками. Так ожесточенно, что в этой дьявольской сшибке никто не успевает испугаться смерти.

Глаза у меня жжет, боль пронзает сердце, будто штык. Руки липки от крови. Я размахиваю перед собой лопаткой из стороны в сторону. Главное – не подпускать противника к себе вплотную. Фырчит огнемет. Отвратительный запах горелой плоти и горячего масла. Это действует Порта. Малыш подносит полный баллон. Вновь и вновь над снегом ревет жуткое пламя.

Горят человеческие тела. Горят деревья. При виде огнемета в действии сам дьявол оцепенел бы от страха. Эта штука явилась бы усовершенствованием даже для преисподней.

Языки огня тянутся к глазам. Лица трескаются, будто яичная скорлупа. Тела взлетают к полярному небу и снова падают в снег. Мертвые гибнут снова и снова.

Из-за туч с ревом появляется штурмовик и устремляется кометой к земле. Упав, взрывается, словно громадная шутиха.

Северное сияние полыхает в небе бурным морем огня. Земля представляет собой одну громадную бойню и смердит, будто бьющее ключом отхожее место.

Я чувствую удар в плечо, хватаю ручной пулемет и бегу вперед, тяжело дыша и кашляя. Бегущий рядом Хайде спотыкается и кубарем катится по склону.

Злобно трещит длинная автоматная очередь. Я расставляю сошки пулемета, ложусь за него и прижимаю приклад к плечу. Хайде направляет длинную пулеметную ленту.

Я мельком вижу солдат противника. Пулемет грохочет, трассирующие пули летят между деревьями.

Человек в белом маскхалате вскидывает руки. ППШ взлетает над его головой. Долгий, завывающий вопль. В воздухе летит ручная граната.

Глухой взрыв, и наступает полная тишина.

– Пошли, – рычит Хайде уже на бегу.

Я обматываю ленту вокруг казенной части, вскидываю пулемет на плечо и бегу следом. Не хочу оставаться в одиночестве.

– Подожди! – кричу я ему.

– Пошел ты, – отвечает он, не замедляя шага.

Нет ничего хуже отступления. Ты бежишь со всех ног, и смерть следует за тобой по пятам.

Порта нагоняет меня. Обгоняет, вздымая снег. Малыш с двумя тяжелыми огнеметными баллонами на спине грузно бежит за ним. Придерживает одной рукой свой светло-серый котелок на голове.

Я падаю, вжимаюсь в снег. На миг погружаюсь в какой-то страшный сон.

– Вставай, – кричит Грегор, – а то подниму пинками!

Ярость придаст мне силы. Я встаю и бегу, пошатываясь, по глубокому снегу.

В глубине леса мы собираемся и образовываем боевую группу. Странная смесь всех родов войск! Тут артиллеристы без пушек, танкисты без танков, повара, санитары, водители, даже двое матросов.

Командование над нами принимает пехотный оберcт [14]14
  Соответствует чину полковника. – Примеч. ред.


[Закрыть], которого мы никогда не видели. В одной глазнице у него монокль. Он знает, что ему нужно.

– Пошли отсюда как можно быстрее, – говорит Барселона, вставляя в автомат новый рожок. – Это место пахнет героями и Вальхаллой [15]15
  Вальхалла (или Валгалла) в германо-скандинавской мифологии – небесный чертог для павших в бою, рай для доблестных воинов. – Примеч. ред.


[Закрыть]!

– Куда, черт возьми, делись русские? – удивленно спрашивает Порта, выглядывая через большой снежный вал.

Ночью мы окапываемся и строим пулеметные гнезда из снежных блоков. Разводим костер и нагреваем на огне плоские камни. Привязываем их шерстяным бельем к замкам пулеметов. Жизнь в Заполярье научила многим вещам, которым нас не подумали учить.

Не успев достроить позиции, мы вынуждены отступить снова. У нас больше трехсот раненых. Помочь им нечем. Все индивидуальные пакеты давно израсходованы, и мы перевязываем раны грязными клочьями обмундирования. От этих живых трупов несет гноем. Они протягивают к нам истощенные руки и взывают о помощи. Некоторые просят оружие, чтобы покончить с адскими мучениями. Другие лежат молча и молят взглядами о милосердии.

– Товарищ, не бросай нас, – шепчет умирающий фельдфебель, когда я с пулеметом на плече прохожу мимо него.

– Не оставляйте нас русским, – стонет другой.

Я не обращаю на них взгляда. К счастью, появляются санитары и укладывают их на подстилки их веток. Мы заберем их всех с собой, как приказал оберcт. Никто не должен быть оставлен.

Мы делаем сани из тонких древесных стволов и кладем на них раненых. Когда раненые умирают, сбрасываем их и идем дальше.

Через четыре дня мы выходим к двум странным холмам, напоминающим формой сахарные головы. Похолодало так, что в ноздрях у нас смерзается, слезы превращаются в сосульки. Металл становится хрупким, как стекло, деревья лопаются с громким треском.

Грегор смотрит на свой нос. Он лежит у него на ладони. Ощупывает отверстие на лице. Потом снова недоуменно смотрит на нос.

– Что за черт! – восклицает он и начинает кричать. Отбрасывает автомат и нос. Только Хайде, наш сверхсолдат, не теряет головы. Молниеносно валит Грегора на спину. Легионер подбирает нос.

– Держите его, – рычит Хайде. – Нос нужно пришить!

– Стоит ли? – усмехается Порта. – Не такой уж этот нос красивый.

Не обращая внимания на бормотанье Грегора, Хайде пришивает нос, снимает с трупа окровавленный бинт и крепко обматывает вокруг его лица.

– Может, лучше пришить еще раз, чтобы он не оторвал его снова? – предлагает Малыш, протягивая катушку толстых ниток.

Грегор скулит и стонет. Несмотря на анестезирующее воздействие мороза, боль все равно жуткая.

Хайде не косметический хирург и пользуется иглой, взятой у хирурга-ветеринара, которой тог зашивал раны лошадям.

– Слабак, – ворчит он и тянет за нос, проверяя, крепко ли пришит.

– А член может отмерзнуть и отвалиться? – с беспокойством спрашивает Малыш.

– Может, – улыбается Порта. – Армейский научный институт в Лейпциге собрал статистические данные на эту тему, они показывают, что тридцать два процента солдат возвращаются из полярных условий без этой штуки.

– Всемогущий Иисус Христос, сын немецкого Бога, – стонет Малыш. – Что сказать шлюхам на Реепербане, если вернешься без члена?

– Уж сводником точно не сможешь быть, если эту твою штуку съел белый медведь, – улыбается Барселона.

Высокий, тощий сапер-фельдфебель внезапно поднимается с подстилки из веток, срывает окровавленные бинты и, прежде чем кто-либо успевает понять, что происходит, бежит через затянутое льдом озеро.

Двое санитаров бегут за ним, но он скрывается в тумане. Его безумие заразительно, и вскоре за ним следуют еще двое.

Оберcт выходит из себя. Приказывает выставить возле раненых часового. Дела идут совсем скверно, когда часовой засыпает, положив автомат на колени.

Раненый унтершарфюрер [16]16
  О значении и соответствии различных званий вермахта и СС см.: Занесений К.A. III рейх. Энциклопедия. М.: Яуза-ЭКСМО, 2004. – Примеч. ред.


[Закрыть]СС бесшумно подползает по снегу и выхватывает у него оружие. Град пуль обрушивается на раненых, отчаянно катающихся на подстилках из ветвей. В глазах его светится безумие, раскрытые губы в пене. Когда рожок пустеет, он раскалывает череп часовому и принимается колотить прикладом ближайших к нему раненых.

На месте происшествия первым оказывается Легионер. Мечет свой мавританский кинжал, тот вонзается в горло сумасшедшему. Унтершарфюрер валится с булькающим предсмертным хрипом.

В забрызганной кровью иглу [17]17
  Иглу – традиционное эскимосское куполообразное жилище, составленное из снеговых глыб. – Примеч. ред.


[Закрыть]начинается столпотворение. Раненые выходят из себя. Лейтенант-пехотинец совершает харакири, вонзив в живот штык и потянув его вверх. Внутренности вываливаются ему на руки. Какой-то артиллерист хватает Порту за горло и пытается задушить.

Раздается выстрел. Артиллерист падает навзничь.

Вскоре после этого нам приходится тревожиться о другом. Русские начинают атаку под прикрытием сильного минометного огня. Атака длится всего около двух часов. Потом снова начинает валить снег, и они исчезают в нем, словно привидения.

Смерть так близка, что кажется, она уже наложила на нас руку.

Раздают шнапс. По полной пробке от фляжки на человека. Второе отделение получает еще по полпробки.

– Вы знаете, что это означает, – зловеще усмехается Порта. – Шнапс выдают не за красивые глаза. Это пресловутая последняя выпивка.

И выпивает свой шнапс одним глотком.

– Это для смелости, – усмехается Малыш. – Сейчас выпить бы пару бутылок, я пошел бы и заслужил Рыцарский крест со столовым ножом и овощами [18]18
  Жаргонное название Рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами. – Примеч. авт.


[Закрыть].

– Norn de Dieu [19]19
  Черт возьми (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть], скорее получишь деревянный, – говорит Легионер, отдавая Малышу свою порцию шнапса. Он мусульманин и не прикасается к спиртному.

– С холода на холод, потом в могилу! – ворчит Старик, раскуривая трубку с серебряной крышечкой.

– C'est la guerre [20]20
  Это война (фр). – Примеч. пер.


[Закрыть], – вздыхает Легионер, свертывая махорочную самокрутку из папиросной бумаги.

– Дай затянуться, – просит Малыш.

Легионер молча протягивает ему самокрутку.

Мы всю ночь идем, напрягая силы, против воющего полярного ветра. Снег валит так густо, что видно только идущего впереди. Это хорошо. Значит, русским будет нелегко найти нас. Время от времени мы слышим их позади.

– Они так уверены в себе, что не считают нужным скрываться, – уныло говорит Порта.

– Кто-нибудь здесь еще верит в окончательную победу? – спрашивает с широкой усмешкой Малыш.

– Только Адольф и его верный унтер-офицер Юлиус Хайде, – по-берлински язвительно смеется Порта.

– А зачем мы вообще пошли на войну? – удивленно спрашивает Малыш. – Что есть в России кому-нибудь нужное?

– Чтобы Адольф мог стать великим полководцем, – отвечает Порта. – Все дерьмо, которое оказывается наверху кучи, должно устроить войну, чтобы оставить о себе память.

– Эй, послушайте меня! – слышится голос Хайде из-за снежной завесы. – Пораженцев вешают!

– А таких уродов, как ты, сажают в клетки! – язвительно кричит Малыш.

Под вечер следующего дня оберcт приказывает сделать привал. Боевая группа просто не способна идти дальше. Многие остались в снегу замерзать до смерти.

Наши пайки кончились. Только у немногих, вроде Порты, осталось несколько крох. Он жует мерзлую корку, остаток финской армейской буханки.

– Голодны? – спрашивает Порта, кладя в рот последний кусочек.

– Свинья паршивая, – ворчит Старик.

– Есть у кого-нибудь водка?– просит Грегор. Лицо у него синее, сильно распухшее после произведенной Хайде хирургической операции.

– Ты что, потерял разум вместе с носом? – насмешливо спрашивает Малыш.

– Водка! – говорит Порта. – Мы так давно не пили этого русского пойла, что я забыл его вкус.

– Я мог бы сожрать вышедшую в тираж шлюху из Валенсии, – заявляет Барселона. – Не испытывал такого голода со времен испанского лагеря для военнопленных.

Порта с Легионером начинают спорить, сколько ягод можжевельника нужно класть в приправу для оленины.

– Думаю, шесть, – говорит Порта с видом знатока.

– Impossible [21]21
  Здесь «Ни в коем случае» (фр). – Примеч. пер.


[Закрыть], – отвергает это предположение Легионер, – но делай, как знаешь. Если положишь шесть, я к этой приправе даже не притронусь. Она будет дурно пахнуть. Кроме того, важно выбрать нужную кастрюлю, – продолжает он. – Если хочешь приготовить настоящую приправу для оленины, никакой обычной кастрюлей пользоваться нельзя.

– Да, нужно брать старинную кастрюлю, – соглашается Порта. – Самые лучшие сделаны из меди. Когда я был в Неаполе, купил такую, в которой шеф-повар Юлия Цезаря готовил bouillabaisse [22]22
  Буайбес (фр.) – рыбная похлебка с чесноком и пряностями. – Примеч. пер.


[Закрыть].

– Поезжай в Марсель и попробуй лучший на свете суп: Germiny a l'Oseille [23]23
  Щавелевый суп (фр). – Примеч. пер.


[Закрыть], – советует Легионер. – После него предлагаю Pigeon a la Moscovite с Champignons Polonaise и Salade Buatrice [24]24
  Голуби по-московски с польскими шампиньонами и салат «Беатрис» (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть].

– Я однажды ужинал с парнем, который, спаси нас, Господи, всех, забыл положить трюфели в Perigourdin [25]25
  Перигорский салат с трюфелями (фр ). – Примеч. пер.


[Закрыть], – говорит Порта. – Он жил на Жандарменмаркт и праздновал освобождение из Моабитской тюрьмы. Мы ожидали увидеть развалину – он ведь провел за решеткой пять лет, вряд ли можно было ожидать чего-то другого, так ведь? Некоторые люди бывают навсегда сломлены даже после недолгого срока, но этот человек был совсем бодрым и здоровым чуть ли не до неприличия. Но хуже всего, по-моему, опаздывать к еде. Еда портится, когда ты наскоро глотаешь суп и рыбу, чтобы догнать остальных.

– Кто-нибудь из вас ел запеченную в духовке голубую рыбу с Sause Bearnaise [26]26
  С беарнским соусом (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]? – вмешивается Грегор. – Еда просто райская. Мы с генералом любили ее. Это было наше излюбленное блюдо после особенно кровавого сражения.

– Надеюсь, мы будем вблизи от этого озера, когда рыба начнет метать икру, – мечтательно говорит Порта.

– Когда вернемся домой, – говорит Малыш, имея в виду под «домом» немецкие позиции, – я «организую» гуся, начиню его сливами и яблоками и все съем сам.

– Я предпочту индюка, – говорит Барселона. – Он больше.

– Черт возьми, не могу больше выносить этого! – в отчаянии кричит Порта, вскакивая на ноги. – Пошли, Малыш, бери свою трещотку и наложи гранат в карманы.

– Куда идем? – спрашивает Малыш, шумно вставляя в автомат рожок.

– Почитаем соседское меню, – отвечает Порта, беря на ремень свой ППШ.

– Взять мешок? – жизнерадостно спрашивает Малыш.

– Нет, мешки у ивана есть, – отвечает Порта.

– Кто не хочет рискнуть жизнью ради жратвы, тот сущий идиот, – утробно смеется Малыш.

– Вас подстрелят, – предостерегает Старик.

– Придурок, – беззаботно отвечает Малыш. – Это мы будем стрелять!

– Мы ждем настоящего русского гостеприимства, которым они славятся, – говорит Порта с кратким смешком и скрывается в метели.

– Однажды они не вернутся, – пессимистически бормочет Старик.

Проходит несколько часов, но, кроме завывания полярной бури, ничего не слышно. Тишину нарушает длинная автоматная очередь.

– Это наш МП [27]27
  Пистолет-пулемет. – Примеч. ред.


[Закрыть], – говорит Старик, поднимая взгляд.

Вскоре раздаются три гранатных взрыва, серия ракет заливает местность ярким белым светом.

– Они наткнулись на русских, – шепчет в ужасе Грегор.

– Черт побери этих двух маньяков, хоть бы они вернулись, – обеспокоенно говорит Старик.

– Тебе нужно подать на них рапорт, – настойчиво говорит Хайде. – Это серьезное нарушение дисциплины. Противник сможет использовать это в пропагандистских целях. Я прямо-таки представляю заголовки в «Правде»: «НЕМЕЦКАЯ АРМИЯ ГОЛОДАЕТ! Отряды смертников посланы красть хлеб у Красной армии!»

Мы не столько видим, сколько ощущаем дульную вспышку крупнокалиберного орудия. Следуют громкие вопли и долгая серия взрывов. Злобно стучат несколько «максимов».

Над снежной пустыней воцаряется долгая тишина. Даже ледяной ветер утихает. Кажется, все Заполярье делает глубокий вдох и готовится к чему-то совершенно особенному.

Сильнейший взрыв, который, кажется, никогда не прекратится, нарушает тишину ночи.

– Господи, спаси нас, – шепчет потрясенный Барселона. – Должно быть, они перепутали склад боеприпасов с кухней!

– Тревога, тревога! – истерично кричат наши часовые в полной уверенности, что начинается атака.

Северо-восточнее нас взлетает в небо гигантский столб пламени, земля содрогается от долгого, раскатистого взрыва.

Из одной иглу выбегает группа офицеров с оберстом во главе.

– Что там, черт возьми, делают русские? – нервозно спрашивает оберcт. – Неужели сражаются между собой? – Поворачивается к пехотному майору. – Есть там кто-то из наших?

– Никак нет, герр оберcт, эта боевая группа не вступала ни в какой контакт с противником.

Оберcт Фрик глубже вдавливает монокль в глазницу и внимательно смотрит на майора.

– Вы это знаете наверняка или просто думаете?

Майор заметно смущен и вынужден признаться, что не знает почти ничего о том, что происходит в группе. Он связист и никогда не бывал в боевом подразделении.

Долгая серия взрывов и рычание пулеметов заставляют его обратить взгляд на северо-восток, где на фоне краснеющих туч видны острые языки пламени.

– Там черт-те что творится, – бормочет оберcт. – Выясните, что именно.

– Слушаюсь, герр оберcт, – с жалким видом отвечает майор, понятия не имея, что выяснять.

Через несколько минут он сваливает ответственность на гауптмана [28]28
  Соответствует чину капитана сухопутных войск. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Мне требуется ясная картина того, что происходит! Понятно, герр гауптман? Там черт-те что творится!

Гауптман исчезает за купой деревьев и там неожиданно наталкивается на лейтенанта.

– Там черт-те что творится. Понятно? – рычит он лейтенанту. – Жду доклада через десять минут. Кто-то беспокоит противника!

Лейтенант горнострелковых частей бежит трусцой по узкой дорожке и натыкается на второе отделение. Указывает на Старика стволом автомата.

– Встать, обер-фельдфебель! Ну и хлев здесь у вас. Противник ведет огонь, и мне нужно знать, почему. Понятно? Мне нужно знать. Даже если вам придется выяснить это лично у русского командира!

– Слушаюсь, – отвечает Старик, делая вид, что готовится идти.

Лейтенант скрывается за деревьями и решает найти убежище, где гауптману не придет в голову искать его.

Старик спокойно садится и попыхивает трубкой.

В течение часа мы слышим рассеянный огонь то в одной, то в другой стороне.

– Они давно мертвы, – уныло говорит Барселона, прислушиваясь к длинным, злобным автоматным очередям.

Грохочет крупнокалиберное орудие, взрываются несколько гранат. Сквозь весь этот шум мы слышим громкий, счастливый смех.

– Это Порта, – бормочет Старик, нервозно перебирая пальцами серебряную крышечку трубки.

Близится рассвет, ветер почти прекратился. Лишь изредка ледяные порывы взвихривают снег вокруг нас.

– Сомневаюсь, что мы увидим их снова, – говорит Хайде. – Никто не может находиться так долго в расположении противника, не попавшись.

– Боюсь, ты прав, – негромко говорит Старик. – Жаль, что я не запретил им идти.

– Par Allah, ты не смог бы удержать их, – утешает его Легионер.

Хорошо знакомый звук заставляет нас подскочить с оружием наготове.

– Лыжники, – сдавленно шепчет Хайде, укрываясь за деревом.

Я лежу в снежной яме, прижимая к плечу приклад ручного пулемета. Снег скрипит и потрескивает. Раздастся какой-то крякающий звук. Снова шелест, похожий на шорох лыж по мерзлому снегу. Я кладу палец на спуск. Среди деревьев движется какая-то тень.

– Не стреляйте! – кричит, вскочив на ноги, Барселона. Он увидел желтый цилиндр Порты, который необычайно высоко подскакивает между деревьями.

– Что за черт? – удивленно восклицает вестфалец.

С каким-то страхом мы смотрим на плывущий цилиндр, приближающийся, подскакивая, к нам. Если шляпа на голове у Порты, то он вырос по меньшей мере на два метра. Потом эта загадка разъясняется. Из снега появляется фыркающий олень. Он тащит нарты, полностью загруженные мешками и ящиками. Поверх груза величественно восседают Малыш и Порта.

– Это вы стреляли? – кричит Старик.

– Иногда мы, – отвечает Малыш с важным видом. – Но и русские израсходовали немало боеприпасов дядюшки Сталина.

– Мы наткнулись на помешанного политрука с таким худым лицом, что он мог бы без труда поцеловать козу между рогов, – объясняет Порта, размахивая руками. – Попали в него мы только со второго раза. Потом какой-то охламон принялся браниться на нас из темноты, а потом стрелять. Мы прицелились по дульным вспышкам, и ему быстро пришел конец.

– Но мы пошли не той дорогой, – вмешивается Малыш. – Было темно, как у негра в заднице. Забрели в расположение штаба, где военные гении обсуждали, как выиграть эту треклятую войну. Там какой-то полковой комиссар бубнил и бубнил. Я прицелился в его толстое брюхо, и он вдруг перестал бубнить. Завопил: «Немцы!» и тут же скопытился. С остальными разделался Порта.

– Надеюсь, вы прихватили их карты? – спрашивает Хайде. Он не способен думать ни о чем, кроме военных задач.

– На кой черт они нам? – тупо спрашивает Малыш. – Мы пошли не за ними. Дорогу обратно могли найти и без карт.

Хайде лишь качает в отчаянии головой.

– Тут случилось настоящее столпотворение, – объясняет Порта. – Когда мы вышли, толпа русских сбила нас с ног, и какой-то болван-офицер устроил нам разнос. От растерянности он даже не заметил, что Малыш ответил ему: «Jawohl, herr Leutnant!» [29]29
  Слушаюсь, господин лейтенант! (нем.). – Примеч. пер.


[Закрыть].

– Стоило рискнуть жизнью, чтобы побыть там, – продолжает Малыш, закуривая сигару.

– Мы отошли и стали наблюдать за этой неразберихой, – весело смеется Порта. – Какой-то майор с красным, как вареный рак, лицом тоже устроил нам разнос и приказал помочь выкатить на позицию противотанковое орудие. В любой армии приказ есть приказ, и мы помогли истребителям танков выкатить их пукалку, куда велел майор.

– В другом конце лагеря поднялось черт знает что, – усмехается Малыш. – На воздух взлетел склад боеприпасов, стоял непрерывный грохот. Мы подумали было, что вы пришли нам на помощь. Кто-то подал свистком сигнал тревоги, и все эти русские бросились под пули.

– Тут у нас появился простор, – с важным видом говорит Порта. – Мы совались во все роты, чтобы сказать «привет», и внезапно оказались среди кухонной обслуги.

– Вряд ли кто из немецких солдат видел в жизни сразу столько жратвы, как на той кухне, – вмешивается Малыш, восторженно подняв глаза к небу. – Чего там только не было! Свиная тушенка, копченая оленина, маринованные огурчики, все, что угодно!

– Да, то, как снабжается русская армия по сравнению с немецкой, – сухо замечает Порта, – приводит к выводу, что уверенность в нашей окончательной победе может поддерживать только слепая вера!

– Там был толстый повар-сержант, который ублажал сам себя, глядя на фотографию Марлен Дитрих, – говорит Малыш, мерзко посмеиваясь. – Он получил сорок две трассирующие пули в задницу.

– Тут нам пришлось действовать быстро, – говорит Порта с коротким смешком. – Мы хватали все, что попадалось под руку. Когда поняли, что не сможем унести и половины этого, поэтому искать сани. Вот так и встретились с этим коммунистическим оленем, который не стал скрывать, что критически относится к этой системе, и поскольку там были нарты, мы ту г же завербовали его.