Текст книги "Трибунал"
Автор книги: Хассель Свен
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
На передних санях строчит пулемет. Трассирующие пули вздымают снег по всей улице.
– Проклятые свиньи!
С этими последними словами прошитая пулеметной очередью Женя падает в снег.
Сани останавливаются у подножья ближайшего холма. В полярной тишине раскатывается громкий крик, сперва по-русски, потом по-немецки:
– Всем выйти! С поднятыми руками!
– Теперь что? – всхлипывает Михаил, залезая под скамью, в свое излюбленное укрытие.
– Приди, приди, приди, о смерть… – напевает Легионер, готовя к бою ручной пулемет.
– Эти автоматические пушки разнесут нас в клочья, – испуганно шепчет Грегор, подтягивая поближе сумку с гранатами.
– У нас нет выбора, – с иронией отвечает Старик. – Если нас возьмут живыми, то переломают все кости!
– Наверняка, – смеется Легионер. – Давайте атакуем их гранатами.
– Они прикончат нас раньше, чем мы приблизимся, – уныло говорит Хайде.
– Где, черт возьми. Порта с Малышом? – сердито спрашивает Старик.
– В оленьем сарае со старой пушкой, – отвечает Грегор. – Это они разнесли картофельную яму.
– Говорю в последний раз! Выходите с поднятыми руками, – 1ремит голос из громкоговорителя.
– Не думаете, что вам было бы разумно выйти и сдаться? – обращается Старик к русским, жмущимся в ужасе к стенам.
– Ни за что, ты не знаешь НКВД, – отвечает с вялой улыбкой Федор. – Если они не расстреляют нас на месте, то сделают это потом, узнав, что мы побратались с вами.
– Что станете делать после того, как мы уйдем? – спрашивает Старик.
– Никакого «после» не будет, – обреченно отвечает Федор. – Лучше погибнуть вместе с вами, чем идти на убой, как скот.
– Сейчас я им задам! – рычит Легионер, прижимая к плечу приклад ручного пулемета.
Сани с грохотом едут вниз по склону, в снегу взрывается град снарядов.
– Они стреляют фугасными, – взволнованно кричит Грегор, прячась за стойку.
– А ты как думал? – насмешливо спрашивает Старик. – Бронебойные против нас не годятся.
Трое людей в оленьем сарае лихорадочно возятся со старой пушкой. Малыш работает, как лошадь. Пушка тяжелая, неподатливая, но в конце концов им удается установить ее в положение для стрельбы.
– Теперь мы покажем этим ублюдкам! – злобно бранится Малыш, опуская ствол. Хватает один из блестящих медных цилиндров, которые подкатывает ему старый крестьянин.
– Взрыватель, черт возьми! – напоминает Порта.
Малыш роется в старых ящиках и находит несколько взрывателей.
Старец опускается на колени и зажимает ладонями уши. Длинный орудийный ствол движется раздражающе медленно, но в конце концов оказывается наведенным на задние сани.
– Целься, – шепчет Малыш, – или давай я!
Порта приникает глазом к прицельному механизму, изготовленному значительно позже самого орудия.
– Огонь! – командует он.
Малыш дергает шнур с такой силой, что вырывает его из гнезда.
Громадная дульная вспышка, оглушительный грохот. Через секунду задние сани исчезают.
Из открытой башни вылетает одетый во все кожаное труп и вертится в воздухе, словно волан.
Малыш открывает замок, вылетает стреляная гильза. В камору входит новый снаряд.
Металл лязгает о металл, замок со стуком захлопывается.
– Огонь! – кричит Порта.
Малыш дергает шнур.
Передние сани взлетают в воздух и вертикально падают в снег. Раздается громкий взрыв, желто-красное пламя выбивается с обеих сторон саней.
Крышу сарая пробивает снаряд, вверху падают обломки балок. Длинный поток трассирующих пуль пронизывает воздух, они злобно колотят по щитку орудия.
Порта снова приникает глазом к прицелу. Ствол пушки медленно опускается.
Малыш и старец возятся с подпорками. Ствол не поворачивается вбок, поэтому приходится поворачивать всю пушку.
– Огонь! – кричит Порта, поймав в прицел очередные сани.
– Прощайте, гады! – рычит Малыш, дергая шнур.
Тяжелая пушка подскакивает. Третьи сани взлетают над снегом и ударяются в те, что впереди. Они переворачиваются и скользят гусеницами вверх по заснеженному склону холма.
При каждом выстреле Старик громко смеется и восторженно хлопает себя по бедрам.
Порте удаются еще два попадания, потом 50-миллиметровый снаряд влетает в дверной проем и взрывается в сарае. Пламя охватывает груды соломы, и через несколько секунд сарай заполняется густым, черным дымом.
– Снаряды! – кричит задыхающийся Порта.
Замок орудия закрывается с металлическим лязгом. Оно снова стреляет. На сей раз промах. Снаряд со свистом пролетает мимо ближайших саней. Их башня поворачивается, короткий ствол 20-миллиметровой пушки смотрит прямо на сарай. В сарае со звоном падает на землю гильза, и замок австрийского орудия закрывается за новым снарядом.
Порта вертит, как сумасшедший, колесо подъемного механизма, потом бросает это и целится по стволу, как из винтовки.
– Стреляй, ради бога! – кричит Малыш, укрывшийся под орудием.
Гремит выстрел, и едущие к сараю сани разлетаются в куски. Башня вертится в воздухе, из корпуса саней вылетают два горящих тела.
– Попал! Попал, черт возьми! – радостно кричит Малыш. – Ну, идите, гады! Мы покажем вам, где Моисей покупал пиво!
Старый крестьянин подпрыгивает и заливисто смеется, смех его напоминает хриплое карканье.
Из-за домов появляются бронированные сани. Ствол их пушки движется из стороны в сторону, словно в поисках определенного угла возвышения.
– Побыстрее! – кричит Порта, соскакивает с сиденья стрелка и помогает Малышу со старцем повернуть орудие.
Пушка бронесаней выстреливает, снаряд с воем несется к «Красному ангелу».
– Черт! – бранится Порта. – Я думал, они будут стрелять в нас!
– Мы им не видны, – говорит Малыш. – Дым закрывает нас полностью!
– Уходи, дед, – говорит Порта, мягко подталкивая старого крестьянина. – Сейчас здесь будет жарче, чем на всей той войне, где ты был!
– Ничего, – упрямо отвечает старый крестьянин. Глаза его покраснели и опухли от едкого дыма, но он счастлив, хоть и задыхается. Мечта его жизни сбылась. Он видел, как стреляет настоящая пушка.
Тяжелые бронированные сани медленно едут к «Красному ангелу» Их пушки непрерывно гремят, снаряды сносят крышу. Большая кровать с пологом, на которой лежит тело Василия Синцова, стоит на виду на остатках второго этажа.
– Куда, черт возьми, он попал? – говорит Порта, вглядываясь сквозь густой дым.
Тут возле сарая взрывается снаряд, взрывная волна сбрасывает его с сиденья.
Стоявшего за ним старого крестьянина свалило с ног, он разбил лицо о землю. Малыш бежит к пустым стойлам, где на него с сокрушительной силой падает обломок балки.
Деревенский патриарх с окровавленным лицом взбирается на сиденье стрелка.
– Давай, – каркает он, приникая к прицелу глазом. Вертит ближайшее колесо, оказавшееся колесом высотомера. Нащупывает шнур и дергает его так, как это делал Малыш.
Пушка грохочет, дульная вспышка освещает весь сарай.
Отдача сбрасывает старца с сиденья на утоптанный земляной пол. Он растерянно смотрит между колесами орудия и довольно смеется.
Всего в двухстах метрах горят тяжелые бронесани. К небу поднимается черный дым.
– Ну и ну, черт возьми! – кричит Малыш в изумлении. – В тебе пропал превосходный истребитель танков!
– Пора уходить. Они там разносят кафе в щепки, – говорит Порта, появляясь из-под груды кирпичей.
В «Красном ангеле» настоящее светопреставление. 50-миллиметровый снаряд взрывается в море пламени в кухне и выбрасывает плиту сквозь проломленную стену.
Юрий носится с воплями, пытается схватиться за грудь обрубком руки. Через комнату летит оторванная ступня и ударяется о стену в дальнем конце.
Соня сидит под длинным столом, глядя в ужасе на левую ногу. Осталась лишь малая часть колена. Вокруг нее расплывается, все увеличиваясь, лужа крови. Она открывает рот и начинает кричать.
– Sacru nom de dieu [112]112
Проклятье (фр.). – Примеч. пер.
[Закрыть], – шипит Легионер и бросает ей пакет первой помощи.
Двое бронесаней находятся так близко к кафе, что мы легко разбираем номера и эмблемы на башнях.
– НКВД, – сухо замечает Хайде.
Я связываю вместе три ручные гранаты и готовлюсь к броску.
– Подожди, – говорит Старик, хватая меня за руку. – Так далеко не добросишь!
Но уже поздно. Я выдергиваю кольцо. Вырываю руку из пальцев Старика и размахиваюсь.
Все исчезает в горячем голубом облаке. Я чувствую сильный удар в плечо. Гранаты скользят по полу.
– Milles diables [113]113
Тысяча чертей (фр.). – Примеч. пер.
[Закрыть]! – выкрикивает Легионер и пинком отбрасывает их к двери.
Они взрываются в воздухе и разрывают рядовому Люнгу всю грудь.
– Господи! – кричит ефрейтор Гюнтер. – Мои глаза, мои глаза!
Он прижимает ладони к кровавому месиву, которое было его глазами. С криком выбегает из двери на снег. Неподвижно стоит на площади и кричит, дико разинув рот.
Строчит пулемет, очередь трассирующих пуль прошивает тело Понтера. Он падает навзничь, сучит ногами в снегу так, что он поднимается тучей. Всхлипывая, пытается уползти. Потом, будто сани, скользит по склону и исчезает в низине.
Тонкий, длинный осколок пробил мою шинель и разодрал плоть вдоль плеча. Рана сильно кровоточит, но кость не задета.
Вся деревня в огне.
Прямо посреди зала кафе взрывается снаряд. Пол похож на море крови. Повсюду валяются оторванные конечности и кровавые куски человеческой плоти. Кафе заполняет тошнотворный запах, оно похоже на бойню, где озверели мясники. Даже на потолке большие пятна крови, а пол покрыт липкой массой раздробленных костей, крови и разодранного мяса.
Фельдфебель Карлсдорф сидит, прислонясь к стене, тупо смотрит на то место, где только что были его ноги. Теперь там только несколько осколков костей и длинные нити мяса и сухожилий. Он начинает смеяться. Сперва спокойно, будто над шуткой. Потом смех переходит в безумный, рыдающий вой.
В зале взрывается с резким грохотом еще один снаряд. Когда синевато-зеленый дым расходится, на том месте, где сидел Карлсдорф, видно кровавое месиво.
От взрывов я совершенно оглох. Подползаю к Легионеру и помогаю ему вести огонь из ручного пулемета.
Малыш лежит в горящем сарае, положив руки на затылок, и задумчиво смотрит на море пламени. То, что весь сарай может обрушиться, его как будто не беспокоит.
Порта открывает и закрывает рот, будто жует что-то отвратительное.
– Черт, – хрипло стонет он. – Во рту будто кошка ночевала!
– Я видел, как стреляет пушка, – шепчет старый крестьянин. Опускает взгляд на свою изувеченную руку, с которой исчезли все ногти.
– Скверное дело, – бормочет Малыш, поднимаясь, чтобы помочь старцу. Но, не успев подойти к нему, летите сугроб с дальней стороны парткома. Порта взлетает вертикально, словно мина из миномета, и приземляется позади остатков картофельной ямы.
Сарай совершенно разрушен. Все спрятанные там снаряды взорвались, и взрывная волна смела на своем пути все.
– Что это было? – пыхтит Старик, вылезая из глубокой ямы, в которую его бросило взрывом.
– Порта с Малышом взлетели на воздух! С'est lе bordel [114]114
Это бордель (фр.). – Примеч. пер.
[Закрыть], – говорит Легионер, утирая кровь с лица.
Прошел час, день или год? Не представляю. Голова болит, словно расколотая топором. Смутно вспоминаю что-то о сильнейшем взрыве и громадных языках пламени. Пытаюсь встать, но от сильного пинка падаю снова. Чей-то гортанный голос окончательно приводит меня в чувство. Теперь я отчетливо вспоминаю, что случилось.
Из кухни выходит группа невысоких, сильных людей с азиатскими чертами лиц и широкими погонами НКВД на плечах.
Я осторожно поворачиваю голову. Неподалеку от меня мешком лежит Грегор. Он выглядит мертвым. Чуть подальше сидят Старик и Барселона, связанные спина к спине. Вестфалец свисает с балки вниз головой, будто копченый окорок. Вокруг вижу остальных членов отделения. Все связаны. Порты, Малыша и Легионера здесь нет. Возможно, они убиты.
У разбитой двери стоит солдат НКВД с ППШ в руках и с сигаретой во рту. С балки над лестницей свисают пятеро повешенных. Трое мужчин и две женщины. С гражданскими, видно, долго не церемонились. На ведущей в подвал двери кто-то распят. Кто – мне не видно. Но он еще жив. Тело время от времени подергивается.
Невысокий, худощавый офицер сильно пинает меня в бок.
– Диверсант! – рычит он на скверном немецком. Наклоняется ко мне так близко, что я чувствую в его дыхании запах махорочного дыма и водочного перегара.
– По-русски говоришь? – спрашивает офицер.
– Нет, – отвечаю я на его языке.
– Лжец! – кричит он, обнажая ряд белых зубов. – Ты говоришь по-русски! Ты сказал «нет»! – Оборачивается за подтверждением к сержанту. Не дожидаясь ответа, продолжает: – Это вы взорвали Новопетровск?
– Нет, – повторяю я.
Офицер плюет и хлещет меня несколько раз нагайкой по лицу.
– Признавайся! – злобно рычит он. – Мы вырвем тебе язык! Если не признаешься, язык не нужен!
Нагайка свистит еще несколько раз, рассекая кожу на моей шее. Офицер жестом подзывает двух солдат-сибиряков и отдает им приказ на диалекте, которого я не понимаю.
Солдаты уходят и возвращаются с тяжелым ящиком наподобие того, в каких жестянщики носят инструменты. Офицер с усмешкой достает из него щипцы с длинными рукоятками и угрожающе щелкает ими. Солдаты заученными движениями срывают одежду с Барселоны и Старика.
Офицер повторяет те вопросы, которые задавал мне.
– Пошел ты, – отвечает Барселона, глядя на него с ненавистью.
– Мы образумим тебя, – угрожающе улыбается русский. – Кто командир отделения?
– Исчезни! – презрительно рычит Барселона.
– Раздавлю яйца, если не ответишь, – обещает русский, злобно щурясь.
С чердака доносится протяжный, прерывистый вопль. Так вопить может только человек, испытывающий жуткую боль.
– Нашли одного, готового говорить! – улыбается офицер. – Повесьте их, – отрывисто приказывает он.
Один из солдат обвивает мне шею тонкой веревкой. Другой ее конец привязывает к балке. Мне приходится стоять на носках, чтобы петля меня не задушила.
Офицер принимается хлестать Старика нагайкой.
– Кто командир? – спрашивает он после каждого удара.
Он мастерски обращается с этим жуткой сибирской плетью. Каждый удар рассекает кожу. По телу Старика струится кровь.
Вскоре крики Старика прекращаются. Он валится, будто мертвый.
Я слышал, что можно убить человека тремя ударами нагайки, и, увидев ее в руках служащего в НКВД сибиряка, не сомневаюсь в этом.
Смотрю на окружающих меня русских. Они выглядят усталыми, измотанными. Их обмороженные лица покрыты язвами, как и наши. Один из них спит стоя, автомат свисает ему на грудь.
– Вы диверсанты, – решает невысокий офицер, ласково проводя нагайкой по обнаженному торсу Барселоны.
– Нет, паршивая тварь! – рычит Барселона, ярясь и силясь разорвать путы.
– Что вы здесь делаете? – спрашивает русский с не сулящей ничего хорошего улыбкой. – Охотитесь на оленей?
– Мы здесь для того, чтобы наплевать тебе в рожу! – злобно кричит Барселона.
Нагайка свистит и рассекает кожу на его лице.
– Я запорю тебя насмерть, – обещает офицер, на его плоском азиатском лице горят черные глаза. – Слышишь, свинья?
– Сукин сын, – хрипло выкрикивает Барселона.
Офицер звереет. Удары нагайкой градом сыплются на Барселону. Он издает протяжный, прерывистый вопль и теряет сознание.
– Что делать с этой финской свиньей? – спрашивает сержант, поднимаясь из подвала.
– Возьмем его с собой в Мурманск и там размажем по стене камеры, – отвечает офицер.
Помещение заполняется солдатами-сибиряками. Они ложатся на пол и сворачиваются, как собаки. Через пять минут все громко храпят.
Один из охранников спускает меня с балки настолько, чтобы я мог сесть. Несмотря на боль в руках и ногах, я погружаюсь в странный, тревожный сон.
Какой-то легкий звук будит меня. Люк в полу открывается, из отверстия вылезает худощавый Легионер и крадется, как змея, к полусонному охраннику.
Вокруг его горла быстрее мысли обвивается стальная проволока. Сильный рывок, и охранник мертв.
Порта неслышно выходит из кухни и принимается за сидящего у кона сержанта-сибиряка. Тот тоже удавлен.
Из-за чучела медведя появляются грубые черты физиономии Малыша, зубы его оскалены в убийственной усмешке. Он поднимает с пола спящего офицера, будто куклу, и прижимает головой к своей могучей груди. Раздается звук, похожий на хруст картона.
Хайде спускается на цыпочках по разломанным ступеням лестницы. На середине пути спотыкается о вещмешок и с ужасным шумом катится в зал.
Молниеносно трое остальных оказываются у стены, держа наготове автоматы. Ничего не происходит. Кто-то из русских жалуется во сне, требуя тишины.
С площади доносится шум голосов. Сменяются часовые. Шум их тоже не беспокоит. Мы так далеко за линией фронта, что они не могут вообразить ничего опасного.
В дверь входит начальник караула, зевает, бросает автомат на стол, потягивается и зевает снова, шумно, как усталая лошадь. Рот его остается открытым. Он с удивленным выражением смотрит в дуло автомата Хайде.
Хайде сатанински улыбается и салютует ему, поднося один палец к шапке. Не успевает начальник караула закрыть рот, как удавка Легионера обвивается вокруг его горла. Язык его высовывается между потрескавшимися от мороза губами, лицо постепенно синеет.
В зал входит ефрейтор и тут же видит мертвого начальника караула, валяющегося на полу бесформенной грудой. Цепенеет, раскрывает рот, но не издает ни звука.
Малыш убивает его одним ударом ребром ладони по горлу. Быстро и бесшумно, как гардеробщица, принимающая шляпу клиента.
– Приди, приди, приди, о смерть… – негромко напевает Легионер.
– Салаги, – презрительно усмехается Хайде.
Порта громко хлопает по прикладу автомата.
– Поднимайтесь, лежебоки! – кричит он звенящим голосом.
Малыш выпускает из автомата очередь по балкам, и одна из повешенных женщин падает на пол с глухим стуком.
Растерянные, сонные, солдаты НКВД поднимаются на ноги. С глупым выражением лиц таращатся на четырех усмехающихся немцев, стоящих в ряд у стены. Один из русских лезет за наганом. Легионер мечет нож. Лезвие входит в шею опрометчивого по рукоятку.
– Осторожнее, товарищи, – усмехается Порта. – Даже не смейте шелохнуться, иначе сядете на горшок в последний раз!
– Бросайте оружие сюда, – грубо приказывает Хайде, – и не делайте ничего такого, что мы можем неправильно понять, иначе конец!
– Мы на вашей стороне, – говорит дрожащим голосом какой-то сержант.
– Так мы тебе и поверили, – насмешливо говорит Малыш и бьет его по шее с такой силой, что он пролетает через весь зал и до пояса оказывается в топке камина.
– Дай ему пинка, вбей яйца в глотку, – предлагает Порта с широкой усмешкой. – Меня выводят из себя эти скулящие твари, которые, едва почуяв опасность, переходят на сторону противника.
Нас быстро развязывают, но не успеваем мы подняться, как строчит автомат, и весь зал заполняется едким пороховым дымом.
Двое пленников опускаются на пол.
– На кой черт это ты?! – обвиняюще кричит Старик Хайде.
– Они не поняли, что бой окончен, – холодно отвечает Хайде и бьет каблуком по лицу ближайшего из них.
– Чего стоишь вылупясь? – кричит Малыш. – Делай что-нибудь, чтобы я мог тебя пристрелить!
– Раздевайтесь, – приказывает Старик. – Белье и носки можете оставить. Все остальное в огонь!
Пламя вспыхивает, запах горелой ткани и меха заполняет зал.
– Мы замерзнем до смерти, – протестует один из солдат, растирая руки.
– Конечно, – саркастически смеется Хайде, – но утешайтесь мыслью, что смерть от мороза – сущее удовольствие. Будь моя воля, все вы, салаги, были бы уже мертвыми.
– Мы еще встретимся, – обещает один ефрейтор, с ненавистью глядя на Порту.
– Ты что, пророк? – спрашивает Порта.
– Говорю тебе, немец, мы еще свидимся, – злобно рычит ефрейтор.
– Хорошо деревянным солдатикам, – говорит Порта, похлопывая по щеке ефрейтора, – они не могут утонуть!
– Пес, – рычит ефрейтор и бессильно плюет вслед Порте.
На висках иней, а нос посинел,
И вся одежда бела, словно мел, —
язвительно напевает Порта.
– Берите свои вещи, – приказывает Старик. – Быстро пошли отсюда!
Порта с Малышом торжественно обходят пленных и пожимают каждому руку на прощанье.
– Эти нехорошие немцы на сей раз задали баню товарищам, так ведь? – радостно улыбается Порта. – Теперь скромно садитесь в угол и как следует подумайте, что сказать начальству, когда оно в один прекрасный день явится побеседовать с вами.
– Молчи, немецкий черт! – злобно кричит один из пленных и швыряет полено вслед Порте.
– Веселитесь, ребята, – посмеивается Малыш и, выходя в дверь, машет им рукой.
– Нужно было перестрелять их, – недовольно заявляет Хайде. – Если у них есть хоть какие-то мозги, они вскоре пустятся за нами в погоню. Если тупой эскимос способен сделать пару лыж из того, что валяется вокруг, и сшить одежду из шкуры тюленя, то и люди из сталинского НКВД наверняка смогут! Давайте, я вернусь, ликвидирую их!
– Никуда ты не пойдешь, – решительно отвечает Старик. – Мы не убийцы!
– Черт, до чего же холодно, – жалуется Порта, колотя рукой об руку.
– Мы в Заполярье, – вяло улыбается Грегор.
Куда ни глянешь – повсюду снежная пустыня, не видно ничего живого. Вскоре веселое настроение, вызванное спасением из рук НКВД, начинает портиться.
Мы делаем привал в лощине. Сомнительно, что финский капитан сможет пережить эту дорогу домой. Ступни его начинают пахнуть тухлым мясом.
– Гангрена, – лаконично утверждает Старик.
– Нужна ампутация, – негромко говорит Легионер.
– Ты ее сделаешь? – недоверчиво спрашивает Старик.
– Par Allah, если через двое суток мы не вернемся к своим, он умрет, – мрачно предсказывает Легионер.
– Пустить ему пулю в затылок, – деловито предлагает Малыш. – Финской армии он уже ни к чему, а для нас – обуза. Что мы еще можем для него сделать?
– Заткнись, злобная тварь! – сердито рычит Старик.
Мы смотрим на Капитана. Он лежит на деревянных санях, которые нам приходится везти по очереди. Лицо у него испуганное. Скорее всего, он слышал циничное предложение Малыша.
– Нужно доставить его обратно как можно скорее, – решительно говорит Старик. – У нас остались таблетки морфия?
– Ни одной не осталось, – отвечает санитар, ефрейтор Брандт.
В дрожащем свете мы начинаем подниматься на холм, но не успеваем дойти до середины, как Старик командует привал. Отделение совершенно измотано.
Мы сразу же погружаемся в глубокий сон. Он очень опасен, ведет прямо к смерти, в Заполярье многие заснули и не проснулись.
После более чем двенадцатичасового сна Старик поднимает нас снова.
– Заткнись ты, – стонет Порта. – Как я мечтаю о финской сауне и хорошенькой финке!
– У меня член совсем замерз, – кричит Малыш. – Понадобится не меньше двадцати толстух, чтобы его отогреть!
– Пошли, – сопит Грегор, подпрыгивая на месте, чтобы согреться. – Если надолго останемся здесь, то превратимся в ледышки!
После нескольких часов нечеловеческого труда мы подходим к краю утесов.
Старик ложится на живот и осматривает крутой склон, по которому нам нужно спускаться. Апатично опускает бинокль.
Далеко внизу бушует Белое море. Горы зеленой, пенистой воды с грохотом бьются об острые скалы.
– Когда спустимся к приливной полосе, – говорит Легионер, – идти останется немного, от силы сто километров.
– Только и всего, – язвительно смеется Порта. – Просто небольшая загородная прогулка для группы сердечников.
– Смейся, смейся, – уныло вздыхает Старик. – Могу предсказать, дорога будет нелегкой!
– Par Allah, у нас нет выбора. Нужно спуститься по этому склону, – говорит Легионер. – У меня такое ощущение, что русские идут за нами по пятам.
– Тогда нам конец, – устало решает Старик и закуривает трубку с серебряной крышечкой.
– C'est bordel, но я видел более усталых солдат, чем это отделение, – ворчит Легионер. – Мы еще способны сражаться!
Старик опускается на колени и оглядывает отделение, апатично разлегшееся на снегу.
– Слушайте меня, – кричит он. – Нам предстоит небольшая альпинистская экспедиция, придется спускаться на веревках. Когда спустимся, до наших позиций будет недалеко. Теперь, ребята, поплюйте на ладони и соберитесь с духом!
Мы подползаем к краю утеса и смотрим вниз. Верхняя часть его поверхности кажется не особенно трудной для спуска, однако ниже до самого моря идет гладкая вертикальная стена. Но посередине ее резкое углубление. Нам потребуется раскачаться, чтобы нырнуть в эту полость и найти опору для ног.
– Господи, спаси нас, – вздыхает Барселона с таким видом, словно хочет отказаться от этой попытки.
– Мы должны это сделать, – твердо решает Старик и достает бинокль из кармана, куда положил его, чтобы не замерзли линзы.
Он осматривает поверхность утеса сверху донизу. Потом протягивает бинокль Легионеру.
– По-моему, там, далеко внизу, есть небольшой сделанный человеком пролом. Если я прав, мы сможем туда добраться!
Легионер несколько секунд смотрит в указанном направлении.
– Tu as raison [115]115
Ты прав (фр.)
[Закрыть], но спуститься туда будет очень трудно, и если мы совершив хоть одну ошибку, то окажемся в Белом море!
– Будь у нас присоски на руках и ногах и еще одна на члене, мы все равно не смогли бы преодолеть ту выпуклость, – говорит Порта, отползая в страхе назад.
– Черт возьми, – бурчит Малыш, тоже отползая от края. – Громадные камни, много снега и льда и масса холодной зеленой воды! Более чем достаточно, чтобы утопить всех солдат на всей этой мировой войне, которые пошли сражаться и умирать!
– Приготовиться! – хрипло приказывает Старик. – Это будет самый трудный спуск в нашей жизни!
Грегор готовит веревки. Никто из нас, кроме него, не занимался в альпинистской школе. С самодовольным видом он объясняет нам, как спускаться по ним.
Пререкаясь, мы делим между собой боеприпасы и делаем из них противовесы к оружию.
Старика едва не хватает удар, когда Порта предлагает бросить два легких миномета и тяжелые ящики с минами.
– Если вернемся к Рождеству, – торжественно говорит Грегор, укрываясь за сугробом, – хочу в подарок лампу дневного освещения!
– Подарю, – обещает Порта. – Я знаю магазин, где они продаются и как туда залезть после закрытия!
Грегор встает на краю обветренного утеса, надевает через голову веревочную петлю и затягивает под мышками. Подается вперед, ветер удерживает его в равновесии, будто стена. Его потрескавшиеся губы растягиваются в оптимистической улыбке. Упираясь ногами в поверхность утеса, он начинает скользить вниз. У вертикальной стены останавливается и бросает взгляд вверх. Потом словно бы исчезает в бездне. Через несколько секунд появляется снова. Он сумел встать на опасную выпуклость, с которой нужно качнуться внутрь полости.
– Мы могли бы получить работу в цирке с этим номером, – говорит, содрогаясь, Порта.
– Мировые войны – сущее дерьмо, – бурчит Малыш. – Чего только ни приходится делать! Неудивительно, что против них протестуют во всех свободных странах!
– Барселона, твоя очередь! – кричит Старик.
– Я пока что не могу, – протестует Барселона со страхом в голосе. – Хочу сперва посмотреть, не сломает ли кто шею!
– Не пойдешь сейчас, пойдешь последним! – ярится Старик. – Тогда некому будет держать веревку!
Но не успевает Барселона подойти к краю, Хайде уже спускается, за ним следует Легионер.
Барселона хочет спускаться немедленно. Угроза Старика напугала его.
Нам нужно спустить финского капитана. Он несколько раз сильно ударяется о поверхность утеса, но, к нашему удивлению, оказывается внизу все еще живым. Одна нога его повреждена от ступни до колена. Шансов выжить у него маловато.
Наступает моя очередь.
– Только сохраняй спокойствие, – говорит Старик, видя мой страх. – Все время сильно упирайся ногами. Нас здесь достаточно, чтобы удерживать веревку. Если не лишишься мужества, все будет хорошо!
Он поправляет ремень автомата, висящего у меня на груди, чтобы не перепутался с веревкой.
– Не могу, – протестую я, глядя в паническом страхе в ревущую бездну.
– Пошел, – толкает меня Старик, и я уже за краем утеса.
Далеко подо мной грохочет в своей полярной ярости Белое море. Я отчаянно ищу упора для ног, но сапоги лишь скребут по снегу. Ударяюсь о первый выступ, рожок автомата больно вдавливается в ребра.
Порта машет мне и встряхивает веревку.
Я изо всех сил держусь на узком выступе. Вокруг ревет и воет буря, словно яростное чудовище, пытающееся раздавить меня.
Три сильных рывка веревки – это сигнал мне продолжать спуск. Я осторожно сползаю через острый край. Этой части спуска сверху не видно.
Я сую носки сапог в снег и нахожу опору. Несколько раз жуткая полярная буря едва не сдувает меня с выступа и разбивает о поверхность утеса. У меня мелькает мысль выбросить сумки с боеприпасами, но я знаю, что сделают со мной остальные, если спущусь без них.
Наконец я достигаю узкой выпуклости. До низа чуть около ста метров. Осторожно ползу по снегу. Он скользкий, как стекло. Страх сжимает мне горло, когда я скольжу через край и медленно спускаюсь. По крайней мере, море сейчас не прямо подо мной. С облегчением чувствую руки, хватающие меня за сапоги и направляющие на безопасную землю.
– Молодчина, – хвалит меня Хайде, шутливо ударяя в живот.
Словно во сне я вижу, как веревка исчезает вверху.
Вскоре спускается следующий.
Последними остаются Малыш с Портой. Они стоят на самом краю и дурачатся. Порта указывает вниз.
– После вас! – говорит он Малышу.
– Пристрелю этих идиотов! – раздраженно кричит Старик.
Они спускаются вместе, будто сиамские близнецы, сильно отталкиваясь от поверхности утеса. Веревка над ними дрожит.
– Паяцы чертовы, – кричит в страхе Старик. – Шеи вам сломаю!
– Ты должен подать на них рапорт, – серьезно говорит Хайде.
– Заткни пасть, – яростно рычит Старик. – Я буду решать, на кого подавать рапорт, на кого – нет. Заруби это на носу!
– У тебя что-то болит? – спрашивает Порта Старика, когда спускается к нему. – Ты велел нам пошевеливаться, и разве мы не спустились вдвое быстрее всех остальных?
– Я отдам вас обоих под трибунал, – гневно кричит Старик. – Это уже слишком!
– Надо же, как ты способен злиться, – восторженно говорит Малыш. – Смотри, чтобы тебя не хватил удар!
– Проклинаю тот день, когда принял командование над вторым отделением! Вы – самое паршивое дерьмо во всей треклятой немецкой армии! – бушует Старик.
– Если б мы ушли от тебя, ты бы умер с горя, – льстиво улыбается Порта.
– По мне пусть весь этот треклятый мир катится к черту, и второе отделение вместе с ним! Хоть бы эта война кончилась!
Грегор смеется.
негромко напевает он.
Когда мы подходим к странного вида ложбине, ледяной воздух раскалывает залп.
Унтер-офицер Кер вертится волчком, шатаясь, делает несколько шагов и падает в снег. Пуля угодила ему в живот. Ощущение такое, словно боксер ударил в солнечное сплетение.
– Какая тварь ударила меня? – спрашивает он. Из уголков его рта течет кровь, он опускается, как смертельно усталый человек. Свежий, рыхлый снег вздымается и опускается, накрывая его, словно саван. – Черт, это треклятые русские, – бормочет он и с удивлением смотрит на свои окровавленные руки.
