Текст книги "Трибунал"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

ЛИПОВЫЙ НЕМЕЦ

Многие офицеры уверены, что их ждет смерть, и хотят продать свою жизнь как можно дороже.

Офицер по национал-социалистическому воспитанию Гитлеру. апрель 1944 г.

Из грязного окна бара Хейно Порта видит бегущего из банка финского капрала с пистолетом в одной руке и серой коробкой в другой. По пятам за ним следуют два солдата, появившиеся из вращающихся дверей. Они бегут по улице со всех ног.

– Как думаешь, поддельный чек? – с любопытством спрашивает Малыш.

– Что-то вроде этого, – задумчиво отвечает Порта. – Обычно из банка не выходят с пистолетом в руке!

– Черт возьми, ограбление! – радостно кричит Грегор и высовывается из двери, чтобы посмотреть, куда делись трое солдат с пистолетом и серой коробкой.

– Я знаю, где они, – говорит Малыш с лукавой улыбкой. – Пошли, спросим, что у них за добыча.

Троих солдат находят в нелегальном кабаке.

– Сколько мы получили с этого? – отеческим тоном спрашивает Порта, приставляя дуло «парабеллума» ко лбу ближайшего.

Капрал, здоровенный человек со злобным лицом, плюет на пол и спрашивает Порту, не надоела ли ему жизнь.

– Я спросил – сколько? – презрительным тоном повторяет Порта, спуская предохранитель.

– Мы еще не считали, – отвечает сержант, очень похожий на полевую мышь.

– Тогда давайте считать, – довольно усмехается Малыш и тянется к коробке. Какой интерес иметь деньги, если не знаешь суммы?

Крышка слетает с треском.

– Теперь все ясно, – хрипло кричит Грегор и подбрасывает в воздух пачку бумаг с изображением финского льва.

Похожий на мышь сержант валится грудью на стол, его душат рыдания. Здоровенный капрал разбивает три стула в щепки за неимением лучшего.

– Ну и дельцы! – говорит с язвительным смехом Порта. – Стянули облигации военного займа, которые даже еще не выпущены в обращение! А бумага такая жесткая, что не годится и на подтирки!

На другой день этих троих расстреливают в назидание всем остальным. Казнь происходит на плацу артиллерийских казарм. Преступников ставят к стене бани. Расстрел производит команда финских егерей. Они приехали на велосипедах и прислонили их к стене авторемонтной мастерской.

Поскольку Малышу всегда хотелось иметь велосипед, он крадет два, пока их владельцы расстреливают грабителей банка.

Мы долго пользовались этими велосипедами.

В канцелярии пятой роты в Титовке царит невыносимая скука.

Хайде временно назначили старшим писарем роты. Меня поставили разбирать личные дела. Кроме того, гауптфельдфебель Гофман использует меня в качестве посыльного. На раненую ногу мне больно ступать, но его это не беспокоит.

– Физические нагрузки, – заявляет он, – придают человеку здоровый дух в здоровом теле. Благодари Бога и скверного русского стрелка, что не остался совсем без ноги!

Усмехается и выпускает мне в лицо клуб сигарного дыма.

Мне пробило икру осколком снаряда. Год назад меня немедленно отправили бы в госпиталь, могли даже дать отпуск по ранению. Но эти прекрасные времена миновали. Теперь две-три недели работы в помещении – и тебя объявляют «годным к несению строевой службы».

Гауптфельдфебель Гофман где-то раздобыл американское кресло, которое может и вращаться, и качаться. Он сидит на нем, как на троне, водрузив громадные ноги на стол. Вертит во рту громадную сигару. Бросает на нас начальственный взгляд и наливает себе большую порцию водки.

– Если вы, жалкие тюфяки, когда-нибудь дослужитесь до гауптфельдфебелей, то сможете тоже позволить себе слегка опохмеляться по утрам!

Его прерывает телефонный звонок, громкий, резкий; звонить так могут только армейские телефоны. Трубку никто не снимает. Мы молча смотрим на аппарат.

– Унтер-офицер Хайде! Черт возьми, почему не отвечаешь на звонок? – орет Гофман. – На кой черт, по-твоему, ты здесь?

– Пятая рота, на проводе унтер-офицер Хайде!

Послушав несколько секунд, Хайде передает трубку Гофману. Шепчет:

– Падерборн, Werhkreiskommando [90]90
  Werhkreiskommando (нем.) – командование военного округа. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Гауптфельдфебель Гофман, пятая рота! – самоуверенно кричит он, но в мгновение ока его голос становится подобострастным. – Так точно, герр оберст-лейтенант, – Гофман соскакивает с американского кресла и то краснеет, го бледнеет. – Тут, должно быть, какая-то ошибка, – нерешительно произносит он. – Унтер-офицер Бирфройнд давно погиб. Пал за фюрера и отечество. Наполовину еврей? Невозможно, герр оберст-лейтенант. Здесь ошибки не может быть. Этот ублюдок погиб как еврей после путешествия в газовую камеру! Прошу прощенья! Слушаюсь! Буду выбирать выражения, герр оберст-лейтенант! – Будь у Гофмана хвост, он бы вилял им. – Никак нет! Унтер-офицер Мюллер жив и здоров. Служит здесь, в нашей роте. Ведет бухгалтерию. Очень хорошо исполняет свои обязанности, недавно представлен к производству в фельдфебели. Да, конечно, герр оберст-лейтенант. Фотографию? Немедленно вышлю. Прикажу ему сфотографироваться под всеми возможными углами. Лично займусь этим, герр оберст-лейтенант. – Несколько секунд слушает в смятении, переступая с ноги на ногу. И завершает тихим голосом: – Так точно, герр оберст-лейтенант, возможность таких чудовищных преступлений будет тщательно расследована.

Гофман кладет трубку так осторожно, словно она стеклянная. Тупо таращится на нас, словно не может поверить собственным ушам. Безвольно валится в американское кресло, от нагрузки оно откидывается назад, и гауптфельдфебель падает на пол.

– Проклятая иностранная еврейская штука! – Он злобно бранится на кресло, потирая копчик. Лихорадочно роется в бумагах на своем столе. – Найди Порту и Вольфа, – кричит он мне. – Быстро! Шевели ногами, охламон! Положение ужасное! Если быстро не выпутаемся, то еще до конца недели отправимся в Торгау!

Я бегу рысцой выполнять его приказ. Нахожу Вольфа в цейхгаузе, он вертит ручку арифмометра.

– Пошел вон! – кричит мне Вольф, когда я вхожу. Волкодавы поднимаются с пола и оскаливаются.

– Дело важное! – кричу я, нервозно пятясь к двери под жадными взглядами громадных собак.

– Важное? Для кого? – спрашивает Вольф, не поднимая глаз от арифмометра. – Наверняка не для меня!

– Звонили из Падерборна! Там выяснили что-то, связанное с Бирфройндом и Мюллером!

– Не мое дело, – бесцеремонно решает Вольф. – Передай Гофману привет и скажи, что если ему от меня что-то нужно, пусть приходит сюда! Главный механик не станет плясать под дудку какого-то гауптфельдфебеля!

Порта сидит в сауне с тремя женщинами-военнослужащими.

– Падерборн! – усмехается он пренебрежительно. – Werhkreiskommando! Ну их к черту! Я ни разу не слышал ни о каком Бирфройнде! Все евреи, каких я знаю, либо за границей, либо в концлагерях, ждут своей очереди в газовую камеру. Мюллера знаю несколько лет. Отличный немецкий солдат. Его родословная восходит к тем временам, когда проламывание черепов дубинами было обычным воскресным времяпрепровождением!

– Идут они? – отрывисто спрашивает Гофман, когда я возвращаюсь.

– Герр гауптфельдфебель, они сказали, что не придут!

Он непонимающе таращится на меня, на лице появляется такое выражение, будто в него выстрелили.

– Значит, эти двое ублюдков наотрез отказались прийти? Ступай, охламон! – кричит он голосом, напоминающим лай громадной собаки. – Кишки вырву, если не вернешься с этими сыновьями шлюх!

Порта выходит мне навстречу широким, размеренным шагом.

– Где он прячется, этот хмырь, который хочет видеть меня? – высокомерно спрашивает он, поправляя желтый цилиндр.

Я молча указываю на закрытую дверь ротной канцелярии. Не обращая внимания на табличку «ПОСТУЧИТЕ И ЖДИТЕ», Порта громко стучит в дверь и входит так же беззвучно, как Т-34, проламывающий путь через фабрику оловянной посуды. Щелкает каблуками и кричит во весь голос:

– Герр гауптфельдфебель, обер-ефрейтор Порта, пятая рота, второе отделение, первая группа, прибыл по вашему приказанию!

– Кончай дурачиться, – шипит Гофман. – И не кричи. Здесь кричу только я!

Он откидывается на спинку американского кресла и видит в окно главного механика Вольфа, идущего через грязный плац, прыгающего с одного сухого места на другое, чтобы не испачкать шитые вручную офицерские сапоги, стоившие пятьсот пятьдесят марок. «О, Господи, – мысленно молится он, – пусть он шлепнется задницей в эту грязь!»

Но Бог не на стороне Гофмана. Вольф прыгает на цыпочках, выбирая безопасный путь к сухому месту, где останавливается, встав на большой камень.

Китаец Ван подбегает с суконкой, чтобы старательно отчистить дорогие сапоги. Вольф считает их важной частью своего образа. Начищенные до блеска, шитые вручную сапоги представляют собой внешний признак большого человека. В казенных сапогах ходят только недочеловеки и простофили. Он без необходимости одергивает шитый на заказ темно-серый мундир.

– Хайль Гитлер! – говорит он с иронией, входя в канцелярию. Без разрешения берет одну из сигар Гофмана.

Гофман не пытается скрыть своих чувств. Он с величайшим удовольствием вогнал бы эту сигару ему в глотку.

– Не припоминаю, чтобы ты выплатил последнюю четверть долга с процентами, – начинает Вольф, протягивая жадную руку.

– Сегодня у нас разговор о более важных делах, – высокомерно обрывает его Гофман.

– Представить не могу более важных, – отвечает Вольф, усаживаясь на край письменного стола. – Но, может, ты хочешь, чтобы мой сборщик долгов нанес тебе визит?

– Сколько? – угрюмо спрашивает Гофман, чеша за ухом.

– Прекрасно знаешь, сколько, – лукаво улыбается Вольф, – и слышал, что произошло со штабс-вахмистром Бринком, который просрочил на две недели уплату долга с процентами!

– Ростовщик! – рычит Гофман, мышцы его лица нервозно подергиваются. Он знает, что штабс-вахмистр Бринк лишился уха при загадочных обстоятельствах и получил его обратно бандеролью по военно-полевой почте. Говорили, что это сделали партизаны, но на самом деле устроили ростовщики. И не в первый раз.

Гофман открывает ящик стола и протягивает Вольфу большой серый конверт.

Вольф тщательно пересчитывает купюры и разглядывает каждую на просвет.

– Думаешь, я напечатал их сам? – язвительно спрашивает Гофман.

– Нет, для этого ты слишком глуп! – развязно отвечает Вольф. – Ты из тех, кто принимает такие деньги!

– Мне звонили из Падерборна, – уныло говорит Гофман. – Сортир в огне!

– Вызови пожарников, – невозмутимо предлагает Вольф. – Это их забота!

Порта сгибается от смеха и колотит кулаками по столу.

– Веселитесь, да? Сейчас спуститесь на землю, – угрожающе предсказывает Гофман. – Звонил сам «Задница в сапогах» [91]91
  Об оберст-лейтенанте фон Вайсхагене по прозвищу «Задница в сапогах» подробно рассказано в романе С. Хасселя «Колеса ужаса». – Примеч. ред.


[Закрыть]. Подделка личных документов дело серьезное. За это можно лишиться головы! В лучшем случае получить очень долгий тюремный срок.

– Мы станем отправлять тебе посылки на Рождество, пока будешь сидеть в Торгау, – обещает Вольф, – и, кроме того, дадим письмо для Железного Густава с просьбой, чтобы он был не слишком суров к тебе.

– Если я попаду в Торгау! – орет во весь голос Гофман и становится похожим на перегретый котел, в котором нужно открыть клапан, – то попадете и вы. Все вы! Я выложу все, что знаю, и о чем догадываюсь! Кстати, известно вам, что торговля на черном рынке карается смертью?

– Что ты говоришь! – весело улыбается Вольф.

– Может быть, герр гауптфельдфебель знает кого-то, кто торгует на черном рынке? – спрашивает с лицемерной улыбкой Порта.

Вольф восторженно ржет.

– Не зли меня, Порта! – угрожающе говорит Гофман и снова садится в американское кресло. – Я сотру тебя с лица земли, дерьмо ты эдакое!

Достает из ящика стола блестящий от масла пистолет и наводит его то на Вольфа, то на Порту.

– Почему бы тебе не начать с себя? – подтрунивает над ним Вольф. – Для роты стало бы одной проблемой меньше!

– Гауптфельдфебель не должен терпеть такого обращения! – орет, выйдя из себя, Гофман. – Оскорби меня еще раз в присутствии подчиненных – и тебе придется об этом пожалеть! Ты главный механик пятой роты, а я – пятая рота!

– Можно к тебе прикоснуться? – спрашивает с деланным благоговением Вольф и протягивает руку. – Ты большой человек, но, знаешь, происшествия могут случаться и с большими людьми!

– Он может, например, взлететь на воздух, – говорит Порта, обнажая единственный зуб.

– Вы угрожаете смертью своему гауптфельдфебелю?! – рычит Гофман и стучит по столу пистолетом. – Я могу запросто отдать вас под трибунал! Посмотрите на списки своих преступлений. От них любой адвокат хлопнется в обморок. – Листает личное дело Порты. – После трех месяцев службы на армейском складе боеприпасов в Бамберге ты попал в армейскую тюрьму в Хойберге, так как командование решило, что тебя нельзя оставлять на свободе. Хищения и поджоги! Неоднократные. С начала до конца: лживый, ненадежный, хитрый и так далее. – С гримасой отвращения сует дело Порты обратно в ящик стола. – Вот, можешь прочесть свое, – говорит он, придвигая к Вольфу его личное дело.

– Я видел дела и похуже, – гордо усмехается Вольф. – Вот, смотри! Тут сказано, что я превосходный организатор.

– Черт бы побрал эту роту, состоящую из воров, мошенников и рецидивистов, – яростно орет Гофман, шелестя страницами личных дел. – Вот дело этого еврейского ублюдка, – кричит он, бросая папку на стол. – Я оберну его обрезанный еврейский член ему вокруг шеи и объясню, что немцем не становятся от замены еврейской фамилии на Мюллер! Я всегда был против этой треклятой фальсификации. Я предупреждал вас! А теперь тучи сгустились!

– Так вот в чем дело, – громко смеется Вольф. – Не забывай, что хотя документы подделали мы, ты поставил под этим мошенничеством свою нелепую размашистую подпись. – Насмешливо помахивает листом бумаги. – Здесь написано: «Исправленному верить. Гауптфельдфебель Гофман». Эту подпись не спутаешь ни с какой другой. Четкий, красивый почерк.

Гофман словно бы стал занимать в своем американском кресле меньше места. Кажется, он постепенно худеет.

– Это фальсификация документов, – еле слышно говорит он. – Мы превратили этого еврея Бирфройнда в Мюллера, чистого немца. Господи, это серьезно. Точно так же можно превратить эсэсовского Генриха [92]92
  Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС. – Примеч. авт.


[Закрыть]в еврея. Если только это выйдет наружу…

– Кто сказал, что выйдет? – спрашивает Вольф. – Ты не собирался объявлять об этом в газетах, так ведь?

– Никакой фальсификации документов нет, пока она не доказана. Например, чистосердечным признанием, – беззаботно заявляет Порта. – Только у кого хватит дурости признаваться в этом? Бирфройнд, немец с еврейской кровью, он же Мюллер, наверняка будет держать язык за зубами. Давайте как следует обдумаем это дело!

– Да, ради бога, давайте обдумаем! – кричит Гофман, в душе у него пробуждается надежда. – Что скажешь, Вольф? Ты, если захочешь, можешь представить черное белым!

– Ничего не знаю об этом деле, – холодно говорит Вольф. – Никогда о нем не слышал!

– Я тоже, – говорит Порта, весело улыбаясь.

– Как это понять? – недоверчиво спрашивает Гофман, чувствуя себя так, будто идет по тонкому льду.

– Все очень просто, – говорит Вольф с лукавым выражением в тусклых зеленых глазах. – Ты росчерком пера превратил еврея в немца. И представил его к производству в фельдфебели. Еврей-фельдфебель в великой немецкой армии! Это нечто! Ребята на Принц-Альбрехтштрассе, узнав об этом, начнут действовать так быстро, будто кто-то натолкал им пороха в задницу!

– А кто сообщит им? – испуганно спрашивает Гофман.

– Те, кто звонил тебе из Падерборна, – саркастически улыбается Вольф.

– «Задница в сапогах» терпеть не может гестаповцев! Он ненавидит их, – уверенно говорит Гофман.

– А кто сказал, что он любит евреев? – коварно усмехается Вольф. – Особенно того, кто становится фельдфебелем по поддельным документам?

– Я сам не люблю евреев, – признается Гофман. – И какого черта я помог одному из них стать немцем?

– Он хорошо считает, – язвительно отвечает Вольф. – Без него ты давно попал бы под трибунал за растрату. Ни для кого не секрет, что ты едва способен сосчитать до двадцати! Умеющий считать еврей для тебя как манна небесная!

– Эти документы в Падерборне исчезнут, – заявляет Порта, разрывая экземпляр устава пополам.

– Каким образом? – спрашивает Гофман, увидев соломинку, за которую можно ухватиться.

– Таким, – отвечает Порта, потирая друг о друга большой и указательный пальцы; это международный жест, означающий переход денег из одних рук в другие.

– Ерунда, Порта. Оберст-лейтенанта Вайсхагена подкупить нельзя!

– И не нужно, – отмахивается от этого возражения Порта. – Он всею лишь оберст-лейтенант. У нас есть один псевдонемец, а я знаю в Падерборне не одного представителя именно этого племени. Если эти ребята совместно подумают, то раздавят этого жалкого немецкого оберст-лейтенанта, как паровой каток!

Гофман смотрит на Порту с восхищением.

– Обер-ефрейтор Порта, из тебя получился бы хороший унтер-офицер. Может, подпишешь контракт на двадцать четыре года службы?

– Не могу, герр гауптфельдфебель, меня ждут в Берлине.

– Давай сюда этого псевдонемецкого ублюдка, – рычит Гофман, – он должен быть способен разобраться в этом деле. Из-за него же все. Марш! – выталкивает он меня из двери.

Этот «моисеев драгун» [93]93
  «Моисеевы драгуны» – солдаты службы снабжения, учившиеся в армейской школе в Мюнхене, большинство из которых было евреями. – Примеч. авт.


[Закрыть]сидит с одним из поваров, унтер-офицером Бальтом, и глодает оленью голяшку, макая ее в миску с чесночным соусом.

– Гофман томится желанием тебя видеть, – говорю, принимая обжигающе горячий кусок оленины.

– Что ему нужно? – небрежно спрашивает Мюллер, откусывая большой кусок мяса.

– Звонили из Падерборна, спрашивали, как получилось, что ты стал немцем. – Гофман уже несколько раз сваливался из своего американского кресла.

– Документы у меня первоклассные, – говорит Мюллер, выпивая большой стакан пива. – Налей еще, – говорит он унтер-офицеру Бальту, обмакивая кусочек хлеба в чесночный соус. Чавкает он, как голодная свинья. Жир стекает от уголков рта на подбородок.

Бальт приносит еще пива и колоду карт. Гофману будет полезно немного остыть. Так или иначе, кто может сказать, сколько нужно времени на поиски «моисеева драгуна»? Бухгалтер в звании унтер-офицера может быть где угодно.

– Прохлаждались, да? – злобно орет Гофман, с подозрением сверкая на нас глазами, когда мы через час входим в ротную канцелярию. – Что ели, черт возьми? У тебя вся еврейская рожа в жире! Разве не знаешь, что евреям запрещено есть немецких свиней? Немецкие свиньи для немцев! Чем, черт тебя побери, занимался все утро?

– Проводил инвентаризацию, – спокойно отвечает Мюллер.

– Какую инвентаризацию? – недоверчиво рычит Гофман. – Ты давным-давно все пересчитал! Ты уже два года все пересчитываешь на складах!

– У нас недостача боеприпасов, – отвечает Мюллер с таким видом, будто это что-то неслыханное. Недостача боеприпасов существовала всегда с тех пор, как первый немецкий солдат начал пользоваться огнестрельным оружием.

– Недостача боеприпасов?! – яростно кричит Гофман. – Спятил? На кой черт, по-твоему, я держу тебя?

– Недостает двух ящиков винтовочных патронов, – с удовольствием отвечает Мюллер, – и бесследно исчезли сорок гранат.

– Каких гранат? – рычит Гофман. – Выражайся точнее! Ты не в синагоге!

– С длинной ручкой, – устало вздыхает Мюллер. – Должно быть, их украли!

– Проверял склады главного механика Вольфа? – обвиняюще спрашивает Гофман.

– Пусть только попробует, – говорит с угрозой в голосе Вольф. – Тогда у него будет недоставать не только крайней плоти, но и половины шкуры!

Гофман удрученно валится в свое американское кресло. Он забыл, что спустил защелку, и снова чуть не валится задницей вверх.

– Чертов еврей! – бранится он, с трудом обретя равновесие. – Слушай, Бирфройнд, Мюллер или как там тебя теперь! Прекрасно знаешь, что если бы не я, ты давно превратился бы в кучку пепла и три куска дешевого мыла! В Падерборне заглянули в твое личное дело. Пока что оно не пошло Дальше оберст-лейтенанта; правда, это оберст-лейтенант Вайсхаген. Теперь ты позвонишь фельдфебелю, который заведует отделом личного состава. Фамилия его Бернштейн, и я готов держать пари, что между пальцами ног у него все еще сохранился песок Синайской пустыни! Расшевели его. Скажи, что попал в беду, и он должен тебе помочь. Под угрозой находится не только еврейская кровь, но и драгоценная немецкая!

Притом по твоей вине! Усвой это своими склерозными мозгами. А теперь звони! Не беспокойся о том, сколько это стоит. Платить будет армия. Только говори! И в твоих интересах, чтобы разговор принес хорошие результаты!

Мюллер долгое время не может дозвониться до Падерборна. Наконец ему это удается.

– Хочешь поговорить с Бернштейном, да? – звучит в трубке радостный писклявый голос. – Опоздал на час! Он уехал! Попробуй позвонить через три недели!

– Спроси, куда уехал, черт возьми! – рычит Гофман, слушающий по отводной трубке.

– У вас есть его адрес? – вежливо спрашивает Мюллер.

– Есть, конечно. Думаешь, мы здесь не знаем, что делаем? – фыркает радостный голос. – Зачем тебе его адрес?

– Я хочу связаться с ним.

– Невозможно! Его здесь нет! – раздается из Падерборна радостный выкрик.

– Тогда где он? Вы должны знать, куда он уехал. Если все рухнет, вы должны знать, где искать его.

– Если все рухнет, он ни за что не вернется, – смеется падерборнец. – Думаешь, он идиот? Он уехал в отпуск. Возможно, проходит курс лечения в Бад-Гаштейне. Говорил, что, может, поедет туда. Бывал там когда-нибудь?

– Нет, ни разу, – стонет Мюллер, готовый бросить все это дело.

– По слухам, замечательное место, – сообщает веселый падерборнский унтер-офицер. – Лежишь целый день в теплой грязи и укрепляешь силы едой. Вот идет начальник. Позвони через три недели, приятель, и если Бернштейн не утонет в грязи, то, может быть, будет здесь.

Раздается звонок. Связь прервана.

Гофман вскакивает из американского кресла и пытается ударить пинком ротную кошку. Как обычно, промахивается.

– Вот, значит, до чего дошло! – визжит он, как безумный. – Евреи едут в отпуск, разгуливают в Бад-Гаштейне, принимают грязевые ванны и пьют воды, а нам, немцам, отказывают в отпуске, потому что отечество в опасности. В жизни не слышал ничего худшего. Теперь начинаю по-настоящему верить, что мы не выиграем эту войну!

– Бог весть, что скажет на это рейхсфюрер, – недоумевающе произносит Юлиус Хайде.

– Закрой пасть, унтер-офицер Хайде. Этого твоему жалкому немецкому умишку ни за что не понять! Мюллер, ты не поступил бы так, правда? Не поехал бы в Бад-Гаштейн, не стал бы делать грязевые ванны еще грязнее? Божественный фюрер! Дальше ехать некуда! Ладно, за дело. С этим негодяем из Падерборна разберемся потом. Скольких еще псевдонемцев ты знаешь в Падерборне? Шевели мозгами! Думай! Напряженно, словно тебе нужно вспомнить весь Талмуд и переписать его! Снимай трубку, охламон, поднимай синагогу на ноги!

– Может, попытаться позвонить вахмистру Залли в Wehrkreiskommando? – задумчиво предлагает Мюллер. – Человек он очень славный.

– Плевать, славный он или нет, – кричит, выйдя из себя, Гофман. – Он должен нам помочь. На карту поставлены наши жизни и свобода. Объясни это ему!

Порта, привалясь к умывальной раковине, мурлычет под нос хор узников из «Набукко» и пристально разглядывает себя в зеркале.

– Перестань ныть, – кричит Гофман, – и хватит пялиться на свое отражение! Это лишь вызовет у тебя дурные мысли! Я только разрешил стоять «вольно», я не сказал, что можно смотреться в зеркало!

На то, чтобы связаться с вахмистром Залли, у Мюллера уходит почти час.

– Уничтожить список личного состава? – говорит Залли, когда ему объяснили суть дела. – Можно, только что я буду с этого иметь?

– В какие времена мы живем, – стонет Гофман, прижимая к уху отводную трубку. – Теперь этот чертов сын пустыни хочет нажиться на помощи людям в беде!

– Что можно обещать ему? – спрашивает Мюллер, глядя на Вольфа и Порту.

– Десять банок свиной тушенки, – щедро предлагает Порта.

– Нет, нет! – возражает Гофман. – Евреи не едят свинины!

– У меня есть несколько уродливого вида русских пишущих машинок, – говорит Порта. – Как думаете, хотел бы он печатать на русской машинке? На них наверняка будет большой спрос после войны!

– У него есть какие угодно машинки в штабе, – раздраженно отвергает эту идею Гофман. – Немецкие. Подумай еще, Порта!

– Польские яйца, – предлагает Порта, приподняв бровь. – Возможно, он один из охламонов, которые любят есть омлеты, полагая, что яйца увеличивают мужскую силу!

– Это мысль, – веселеет Гофман. – Давайте предложим этому ублюдку десять коробок яиц, чтобы его вялый член мог твердеть чаще.

– Десять коробок яиц, – щедро предлагает Мюллер.

Вахмистр Залли долго и искренне смеется.

– Понимаешь, до чего ты комичен? – спрашивает он, когда к нему возвращается дыхание. – У нас столько яиц, что мы уже начинаем сами высиживать цыплят. Дабы немного помочь твоему мыслительному процессу, сообщаю, что нам только что доставили информационный бюллетень в трех экземплярах. В прошлую субботу двух фельдфебелей расстреляли за фальсификацию документов. Что предложите теперь? Но только не яйца!

Мюллер с жалким видом смотрит на Вольфа.

– Это чуть ли не шантаж! – злобно рычит Вольф.

– Чего ты ждешь от еврея? – спрашивает Гофман. – Адольф прав. Они только и хотят угнетать нас, немцев.

– Предложи ему ящик шотландского виски, – нехотя бормочет Вольф. Он интуитивно сознает, что вахмистра Залли задешево не купишь.

– Можешь получить ящик настоящего шотландского, – передает Мюллер сообщение по телефону.

– Это пойдет, —довольно усмехается Залли. – Нет ли там поблизости Вольфа или Порты?

Гофман отрицательно качает головой и подмигивает.

Мюллер понимает.

– Нет, а зачем они тебе?

– Когда увидишь их, спроси, не хотят ли они купить дикого кота? У меня есть один из этих дьяволов. Если кто из них интересуется, могу прислать это чудовище почтовым самолетом. С оплатой доставки.

– С какой стати кому-то понадобится дикий кот здесь, за Полярным кругом? – удивленно спрашивает Мюллер.

– Если у тебя есть враги, он разделается с ними в два счета. Если станет еще более свирепым, чем сейчас, обратит в бегство целую пехотную дивизию. Подожди, не вешай трубку!

Вскоре из трубки слышатся шипение, фырканье и рычание.

– Что скажешь? – с гордостью спрашивает Залли. – Слышишь, какой свирепый? И это он еще в нормальном настроении. Раздразнить его слегка – и никто, кроме меня, не посмеет остаться в штабе. Если выпустить из клетки, в Падерборне тут же не останется гарнизона. Отправить его вам? Можно будет не выставлять часовых на ночь.

– Не нужны нам здесь дикие коты, – кричит Гофман. – Скажи ему, что мы сегодня отправим виски!

– Мы? – надменно рычит Вольф. – Можно подумать, у тебя оно есть!

– Дикий кот, – с удовольствием произносит Порта. – Это один из тех зверей с острыми, треугольными ушами?

– Совершенно верно, – отвечает Вольф, – от этих зверей нужно держаться подальше. Брось такого в ад, так дьявол и его бабушка дадут деру, оставив свое хозяйство дикому коту.

– Кажется, у меня появилась идея, – говорит Порта, еще пристальнее глядя на свое отражение в зеркале. – Дикий кот! Недурно, недурно!

– Никаких диких котов, – испуганно кричит Гофман. – Понял, Порта? Это приказ!

– Слушаюсь, герр гауптфельдфебель, – рявкает Порта. – Дикий кот, – мечтательно шепчет он чуть погодя и смотрит на Вольфа, тот подмигивает ему.

– Мюллер, есть у тебя еще крючконосые друзья в Падерборне? – спрашивает Гофман, нервозно расхаживая по канцелярии. – Тогда позвони им, пусть соберутся вместе. Ты знаешь это учение. Не рассредоточивай силы. Klotzen, nicht lockern [94]94
  Усиливай, а не ослабляй (нем.). – Примеч. пер.


[Закрыть], как учит нас генерал бронетанковых войск Гудериан.

Весь день и большая часть вечера проходят у телефона. Однако, несмотря на все старания, их единственной надеждой остается вахмистр Залли.

Гофман садится в свое американское кресло и водружает ноги на стол.

На другой день в канцелярии роты стоит гнетущая тишина. Мы все подскакиваем всякий раз, когда звонит телефон. Черный, зловещий, он стоит посередине стола перед Гофманом.

Даже если фюрер захочет поговорить лично со мной на любую тему, – рычит Гофман, – меня здесь нет! Вы не знаете, где я и когда вернусь. Ясно, псы?

Перед самым полуднем телефон громко, пронзительно звонит много раз подряд.

– Пятая рота, – отвечаю я.

– Как там у вас дела? – спрашивает масляный голос, который кажется мне знакомым.

– Кто звонит? – спрашиваю.

– Не догадываешься?

– Нет, но твой голос мне знаком.

– Приятно слышать, что узнаешь голос старого друга. Гофман гам? Скажи этому дерьму, что кое-кто хочет поговорить с ним.

Я указываю на телефон и вопросительно смотрю на Гофмана, гот отчаянно трясет головой и указывает в окно.

– Гауптфельдфебеля здесь нет. Что-нибудь передать ему?

– Да, скажи, что вам сейчас, наверно, приходится несладко, но если я не сыграю роль доброго друга и не стану помалкивать о том, что знаю, дела будут из рук вон плохи!

И тут я понимаю, с кем разговариваю. Этот смех узнал бы из тысячи. Штабс-интендант Зиг!

Гофман бледнеет. Видимо, догадался, кто звонит.

– Это штабс-интендант Зиг? – спрашиваю с беспокойством.

– Инспектор тайной полевой жандармерии, – поправляет он. – Меня перевели в гефепо [95]95
  Gefepo (Geheime Feldpolizei) – тайная полевая жандармерия. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Вот что происходит, когда человек хорошо делает свое дело и разоблачает преступников, чтобы они понесли заслуженное наказание. Как поживают мои старые друзья, Вольф и Порта? Все еще фальсифицируют документы в соучастии с Гофманом? Я слышал, они заменили ваши эмблемы на звезды Давида!

Гофман несколько раз бесшумно ударяет по столу кулаком. Лицо у него почти зеленое от подавляемой ярости.

– Не понимаю, о чем ты.

– Еще как понимаешь! Думаешь, я не выведал, что за игры у вас идут, пока служил в вашей вонючей роте? Можешь сказать остальным, если они еще этого не знают, что еврею за позволение оставаться живым с документами убитого немца выносится смертный приговор!

– Какое отношение это имеет к нам? – спрашиваю с жутким предчувствием.

Не притворяйся дурачком, – злобно ухмыляется Зиг. – Прекрасно знаешь, что все вы стоите на тонком льду! Если я развяжу язык, то считайте себя счастливчиками, если вам оставят головы на плечах! В лучшем случае получите пожизненный срок в Торгау!

– Сколько будет стоить твое молчание? – отрывисто спрашиваю я.

Гофман постукивает себя по лбу и смотрит на меня так, будто хочет съесть.

Я протягиваю ему телефонную трубку, но он отшатывается, словно она нагрета до красного каления.

– Вот теперь ты говоришь дело. Я хочу пятьдесят тысяч марок, чтобы забыть свой долг перед национал-социализмом, притом хочу получить их в течение суток. Кто-нибудь из вас встретится со мной на тропинке за фортом и передаст деньги. Только не пытайтесь устроить какую-то хитрость!

Я вопросительно смотрю на Гофмана, он заговорщицки шепчется с Портой и Вольфом.

– Нy, так что? – нетерпеливо спрашивает Зиг. – Платить будете? Или прийти и забрать этого обрезанца?

Я снова смотрю на Гофмана. Он кивает с откровенным неудовольствием.