Текст книги "Чаща"
Автор книги: Харлан Кобен
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
Глава 6
Когда я приехал домой, Лорен Мьюз кружила по лужайке, как львица около раненой газели. Кара сидела на заднем сиденье. Через час у нее начинался урок танцев. Везти ее туда я не собирался. Сегодня приступала к работе наша няня, Эстель. И Кару на все дополнительные занятия возила она. Я ей переплачивал, но меня это не волнует. Разве легко найти хорошую няню, которая еще и водит автомобиль? Приходится платить столько, сколько просят.
Я свернул на подъездную дорожку. Дом на три спальни выглядел таким же ободранным, как и коридор морга. Мы полагали, что это будет наш первый дом. Потом Джейн намеревалась перебраться в Макмэншн, а может, во Франклин-Лейкс. Вопрос, где нам жить, меня никогда не волновал. Все, связанное с домами и автомобилями, было прерогативой Джейн.
Мне недоставало моей жены.
К лицу Лорен Мьюз прилипла плотоядная улыбка. За стол для покера сегодня ей садиться не стоило, в этом у меня сомнений не было.
– Я привезла все счета. В том числе и компьютерные. Всю информацию, имеющуюся на данный момент. – Сообщив это, она повернулась к моей дочери: – Привет, Кара.
– Лорен! – воскликнула Кара и выпрыгнула из машины. Кара любила Мьюз. Та умела ладить с детьми. Замуж никогда не выходила, своих детей у нее не было. Несколькими неделями раньше я встретил ее последнего бойфренда. Парень особыми достоинствами похвастаться не мог, но ведь женщины определенного возраста не столь требовательны.
Мьюз и я разложили все бумаги на полу кабинета: показания свидетелей, донесения копов, распечатки телефонных звонков, счета общежития. Мы начали со счетов, и, Господи, сколько же их было! Звонки по мобильникам, заказы пива, покупки по Интернету.
– Так что мы ищем? – полюбопытствовала Мьюз.
– Если б я знал!
– Я думала, ты что-то нащупал.
– Только чувствую: здесь что-то есть.
– Я в шоке. Но не говори мне про важность интуиции.
– Не буду.
Мы продолжили просмотр счетов.
– Похоже, мы пролистываем эти бумаги в поисках указателя: «Ключ к разгадке – здесь»? – спросила Мьюз.
– Мы ищем катализатор.
– Хорошее слово. И каков он из себя?
– Не знаю, Мьюз. Но ответ здесь. Я почти вижу его.
– Л-ладно. – С огромным усилием она сдержала улыбку.
Поиски продолжились. Парни заказывали пиццу каждый вечер, по восемь штук, из «Пиццы навынос», деньги снимались с кредитной карточки. Они подписчики «Нетфликс»,[10]10
«Нетфликс» – крупнейшая в мире компания по аренде DVD с фильмами и сериалами; имеет восемь миллионов подписчиков.
[Закрыть] то есть могут арендовать DVD с фильмами, которые им привозят по три сразу, и иногда звонили в «ХотфлиXXX», если хотели посмотреть порнуху. Они заказали рубашки для гольфа с логотипом своего студенческого братства. Этот логотип и на мячах для гольфа, которых у них сотни, если не тысячи.
Мы пытались каким-то образом рассортировать счета. Не могу сказать почему.
Я взял счет от «ХотфлиXXX» и показал Мьюз:
– Дешево.
– Благодаря Интернету порнуха стала доступной и пошла в массы.
– Приятно слышать.
– Но это, возможно, зацепка.
– В каком смысле?
– Молодые парни, горячие женщины. Или – в нашем случае – женщина.
– Объясни.
– Я хочу нанять человека, не работающего в прокуратуре.
– Кого?
– Частного детектива. Ее зовут Сингл Шейкер. Слышал о ней?
Я кивнул. Слышал.
– А видел ее?
– Нет.
– Но слышал?
– Да, слышал.
– Так вот, все это не преувеличение. У Сингл Шейкер такое тело, что останавливаются не только автомобили, но вздыбливается сама дорога. И если кто-нибудь может разговорить этих облепленных адвокатами парней из общежития, так это Сингл.
– Хорошо.
По прошествии многих часов (я не могу сказать скольких) Мьюз поднялась.
– Здесь ничего нет, Коуп.
– Похоже на то.
– Утро начнется с прямого допроса Шамик?
– Да.
Она смотрела на меня:
– Тогда тебе лучше потратить время на подготовку.
– Да, босс, – отсалютовал я. Мы с Шамик уже обсуждали, что и как она должна говорить, давая свидетельские показания, но я не ставил ей жестких ограничений. Не хотел, чтобы все выглядело так, будто она говорит по бумажке. Наметил для себя другую стратегию.
– Я сообщу тебе все, что удастся добыть. – И Мьюз выскользнула за дверь.
Эстель приготовила нам обед – спагетти и мясные тефтели. Она кухарка не из лучших, но с этим блюдом более или менее справилась. Потом я повез Кару в кафе-мороженое – решил сделать ей приятное. Она стала разговорчивее. В зеркале заднего обзора я видел, как она сидит, пристегнутая к заднему сиденью. Когда я был маленьким, детям разрешалось сидеть и на переднем. Теперь такое возможно только после совершеннолетия.
Я пытался прислушиваться к тому, что она говорит. Речь шла о школе. Бриттани так наехала на Моргана, что Кайли бросила в нее ластик, а вообще Кайли, не Кайли Дж., а Кайли Н. (у них в классе две Кайли) на большой перемене не садится на качели, пока на другие не сядет Кара… Я смотрел на оживленное личико дочери – она говорила, а ужимками копировала взрослых. И на меня вдруг обрушилось всесокрушающее чувство любви. С родителями такое случается. Ты смотришь на своего ребенка, в самой обыденной ситуации, не в тот момент, когда он выступает на сцене или приносит победу своей команде на спортивной площадке, и понимаешь, что ребенок этот и есть твоя жизнь. И так тебе становится хорошо, что хочется остановить время.
Я потерял сестру. Потерял жену. А недавно и отца. Всякий раз меня, образно говоря, поверженного, уносили с ринга. Но, глядя на Кару, жестикулирующую, широко раскрывающую глаза, я точно знал, от какого удара мне никогда не удастся оправиться.
Я подумал об отце. Лес. Он с лопатой. Его сердце разбито, но он все еще ищет свою маленькую девочку. Я подумал о матери. Она убежала от нас, и я не знал, где она, что с ней сталось. Иногда у меня возникало желание разыскать ее. Но уже не так часто, как прежде. Долгие годы я ее ненавидел. Возможно, ненавижу до сих пор. А может, теперь, когда у меня есть ребенок, я чуть лучше понимаю боль, которую она испытывала.
Когда мы вошли в дом, зазвонил телефон. Эстель забрала у меня Кару. Я снял трубку:
– Алло.
– У нас проблема, Коуп.
Звонил Боб, муж Греты, мой шурин. Председатель благотворительного фонда «Под опекой Джейн». Грета, Боб и я основали его после смерти моей жены. Пресса вознесла меня до небес. Чудесный поступок в честь любимой, прекрасной, нежной жены.
На такое мог пойти только самый лучший на свете муж.
– Что случилось? – спросил я.
– Твое дело об изнасиловании дорого нам обходится. Отец Эдуарда Дженретта убедил нескольких своих друзей отказаться от их обязательств.
Я закрыл глаза.
– Классно.
– Хуже того – он распускает слухи, будто мы присваиваем чужие деньги. Связи у этого сукина сына большие. Мне уже звонят.
– Так мы откроем нашу бухгалтерию. Никто ничего не найдет.
– Не будь наивным, Коуп. Мы конкурируем с другими благотворительными фондами за каждый пожертвованный доллар. Если только запахнет скандалом, на нас можно будет поставить крест.
– Мы ничего не можем поделать, Боб.
– Знаю. Просто… мы делаем много хорошего, Коуп, а с деньгами всегда напряженно.
– Так что ты предлагаешь?
– Ничего. – Боб замялся, но я чувствовал, что он еще не высказался, поэтому ждал продолжения. – Послушай, Коуп, вы же постоянно заключаете сделки с защитой, так?
– Заключаем.
– Вы закрываете глаза на мелочи, чтобы прижать кого-то по-крупному.
– Иногда приходится.
– Эти двое парней… Я слышал, они хорошие ребята.
– Ты что-то напутал.
– Послушай, я не говорю, что они не заслуживают наказания, но порой приходится идти на компромисс. Ради того, чтобы приносить больше пользы. Фонд, наш фонд, уже многого добился. И может добиться большего. Вот о чем я толкую.
– Спокойной ночи, Боб.
– Не обижайся, Коуп. Я только старался помочь.
– Знаю. Спокойной ночи, Боб.
Я положил трубку. Руки дрожали. Дженретт, этот сукин сын, зацепил не меня. Он зацепил память моей жены. Я поднялся на второй этаж. Меня распирала ярость. Но ее следовало обуздать. Я сел за стол. Там стояли только две фотографии. Одна – моей дочери, Кары, школьная, сделанная недавно. Она занимала почетное место, прямо по центру.
Вторая – нечеткое изображение моих бабушки и деда, сделанная в другой стране, России, или в Советском Союзе, как тогда назывался этот ГУЛАГ, где они умерли. Случилось это, когда я был совсем маленьким, мы еще жили в Ленинграде, но я их помню, особенно гриву седых волос моего деда.
Я часто задавал себе вопрос: почему держу эту фотографию на столе?
Их дочь, моя мать, бросила меня, так? И если подумать, глупо было ставить этот снимок на самом виду. Но почему-то, пусть фотография и вызывала боль, я ею очень дорожил. Смотрел на нее, на моих бабушку и деда, и думал, как жилось моим предкам в те далекие времена. По другую сторону океана.
Снимков Джейн и Камиллы в доме нет. Я бы хотел, чтобы они постоянно попадались на глаза. Они меня успокаивают. Но если мне нравилось смотреть на ушедших в мир иной, то моей дочери – нет. С шестилетним ребенком трудно найти компромисс. Порой мне хочется поговорить с ней о матери, хочется, чтобы она побольше узнала про Джейн, про ее удивительную душу, про нежную любовь к своей маленькой девочке. Хочется утешить, сказать, что ее мать сейчас на небесах, откуда и смотрит на нее. Честно говоря, я в это не верю. Но хочу верить. Хочу верить в жизнь после жизни, в то, что моя жена, сестра и отец улыбаются, глядя вниз. Однако я не могу заставить себя в это поверить. А потому, пытаясь убедить в этом дочь, чувствую, что лгу ей, но все равно это делаю. Кажусь себе Санта-Клаусом или Пасхальным Кроликом, чья задача помогать, радовать и успокаивать, но знаю: в конце концов Кара, как и все дети, поймет, что это еще одна родительская ложь во благо, не имеющая под собой никаких оснований. А может, я не прав и они все наверху действительно смотрят на нас. Может, со временем Кара придет именно к такому выводу.
Только в полночь я позволил себе подумать о моей сестре Камилле, Джиле Пересе, о том ужасном и волшебном лете. Мысленно я перенесся в лагерь. Вспоминал о Камилле. О той ночи. И впервые за несколько лет представил себе Люси.
Грустная улыбка осветила мое лицо. Люси Силверстайн, моя первая настоящая девушка. Какие же сказочные, романтические отношения связывали нас до той ночи! Мы даже не получили шанса их разорвать. Кровавые убийства просто разнесли нас в стороны. Оторвали друг от друга, когда мы еще сливались в объятиях, в момент, когда наша (глупая, незрелая, иной и быть не могло) любовь еще только набирала силу.
Люси осталась в прошлом. Я выдвинул себе такое условие и вычеркнул ее из жизни. Но сердце условий не признает. Время от времени я пытался узнать, что сталось с Люси, прогонял ее имя и фамилию через «Гугл», хотя сомневался, что мне достало бы мужества связаться с ней. Ничего не нашел. Пришел к выводу, что после случившегося ей хватило ума сменить фамилию. Скорее всего она вышла замуж. Я же женился. Возможно, Люси обрела счастье. Я на это надеялся.
Но все эти мысли я быстренько выбросил из головы. Потому что думать мне следовало о Джиле Пересе. Я закрыл глаза и вернулся в прошлое. Вспоминал, каким он был в лагере, как мы валяли дурака, как я бил его кулаком в плечо, а он говорил: «Слушай, я даже не чувствую удара…»
Я буквально видел его, худощавого, в мешковатых шортах, с улыбкой, которая требовала немедленного вмешательства дантиста, с…
Что-то не складывалось.
Я спустился в подвал. Сразу нашел нужную мне картонную коробку. Джейн всегда все маркировала. Я увидел на боковой поверхности надпись, сделанную ее сверхчетким почерком. Провел по надписи пальцами. Перед мысленным взором тут же возникла Джейн с маркером в руке. На картоне одна за другой появлялись буквы, которые в итоге сложились в два слова: «ФОТОГРАФИИ – КОУПЛЕНДЫ».
В жизни я сделал много ошибок. Но Джейн… тут я попал в десятку. Ее доброта преобразила меня, сделала лучше и сильнее во всех отношениях. Я… я любил ее со всей страстью, а она помогала раскрываться всему лучшему, что было во мне. Нервный, неуверенный в себе, я учился в школе, где бедняков можно было пересчитать по пальцам, а она, чуть ли не само совершенство, что-то увидела во мне. Как? Как такого ужасного и никчемного человека полюбила столь великолепная женщина?
Джейн во всем была мне опорой. А потом заболела. Опора обратилась в прах. А с ней и я.
Я нашел фотографии, сделанные тем далеким летом. Ни на одной не было Люси. Все снимки с ней я уничтожил многими годами раньше. У нас с Люси были свои песни (Кэт Стивенс,[11]11
Стивенс, Кэт (р. 1947) – настоящее имя Стивен Деметр Георгиу, английский певец, автор песен. В 1978 г. покинул сцену, приняв ислам. В 2006 г. записал первый альбом после 26 лет молчания.
[Закрыть] Джеймс Тейлор[12]12
Тейлор, Джеймс (р. 1948) – американский певец, автор песен.
[Закрыть]), такие приторные, что от них могло слипнуться в горле. Мне тяжело их слушать. Даже теперь, в наши дни. Я слежу за тем, чтобы они никоим образом не попали в мой ай-под. Если они вдруг звучат по радио, я с быстротой молнии переключаюсь на другую станцию.
Итак, я принялся за просмотр стопки фотографий. Главным образом там были снимки моей сестры. Перебирая их, нашел один, сделанный за три дня до ее смерти. Компанию ей составлял Дуг Биллингэм, ее бойфренд. Богатый парень. Мама их отношения, само собой, одобряла. В лагере странным образом перемешивались богатые и бедные. Никаких социальных различий не чувствовалось. Именно этого и добивался хиппи, которому принадлежал лагерь, – Айра, отец Люси, а он любил повеселиться.
Марго Грин, девочка из богатой семьи, стояла по центру. Как и всегда. В лагере на нее у многих были виды, и она это знала. Светловолосая, с большим бюстом, она не стеснялась пускать в ход свои чары. Обычно, во всяком случае, до Джила, встречалась с парнями постарше, и простым смертным, которые окружали Марго, ее жизнь казалась телесериалом, мелодрамой, за перипетиями которой наблюдаешь затаив дыхание. Теперь же, глядя на ее снимок, я видел взрезанную шею. На мгновение даже закрыл глаза.
Был на фотографии и Джил Перес. Потому-то я и спустился в подвал.
Направил на снимок свет настольной лампы, присмотрелся.
Наверху я вспомнил кое-что важное. Я правша, но когда в шутку бил Джила кулаком, то делал это левой рукой. Потому что не хотел прикасаться к этому жуткому шраму. Да, рана зажила, но я все равно боялся шрама. Будто он мог раскрыться после моего удара и брызнула бы кровь. Так что я использовал левую руку и бил его по правой. Я прищурился…
Увидел нижнюю часть шрама, выглядывающую из-под рукава футболки.
Комната пошла кругом.
Миссис Перес сказала, что шрам у ее сына был на правой руке. Но если бы я бил правой рукой, то попадал бы Джилу в левое плечо. Однако я никогда так не делал. Всегда наносил удар левой, то есть в его правое плечо.
И теперь передо мной лежало вещественное доказательство.
Колючая проволока порвала Джилу левую руку.
Миссис Перес солгала.
Вот я и задался вопросом: почему?
Глава 7
Следующим утром на работу я приехал рано. Через полчаса Шамик Джонсон, жертве изнасилования, предстояло давать показания. Я просмотрел свои записи, а ровно в девять, решив, что с этим все ясно, позвонил детективу Йорку.
– Миссис Перес солгала, – сообщил я ему.
Он выслушал мои объяснения.
– Солгала, – повторил он. – Вы не думаете, что это перебор?
– О чем вы?
– Может, она просто ошиблась?
– Перепутала, на какой руке шрам?
– Почему нет? Она уже знала, что это не он. Обычное дело.
Меня такой ответ не устроил.
– Есть что-нибудь новенькое?
– Мы думаем, Сантьяго жил в Нью-Джерси.
– У вас есть адрес?
– Нет. Но мы нашли его подружку. Во всяком случае, мы думаем, что она его подружка. Так или иначе, она его знает.
– Как вы ее нашли?
– Благодаря мобильнику. Она ему позвонила.
– Так кто все-таки он? Маноло Сантьяго?
– Не знаю.
– Подружка вам не сказала?
– Он для нее – Сантьяго. Да, есть еще один важный момент.
– Какой?
– Тело перевозили. Мы догадывались об этом с самого начала, но теперь получили подтверждение. И наш медэксперт говорит, что Сантьяго умер за час до того, как тело сбросили в проулке. Обнаружены какие-то ковровые волокна и все такое. Предварительные исследования показывают, что это автомобильный коврик.
– То есть Сантьяго убили, сунули в багажник и привезли в Вашингтон-Хайтс.
– Это наша рабочая версия.
– С автомобилем определились?
– Пока нет. Но наш специалист говорит, он был старый. Это все, что он пока знает. Но мы над этим работаем.
– Насколько старый?
– Не знаю. Не новый. Это все, что нам известно, Коупленд, что вы так наседаете?
– У меня к этому делу личный интерес.
– К этому я и веду.
– То есть?
– Почему бы вам не помочь?
– В каком смысле?
– Ну дело сложное, а теперь потянулась ниточка в Нью-Джерси… Сантьяго, вероятно, там жил. Или там живет его подружка. Во всяком случае, виделась она с ним только там, в Нью-Джерси.
– В моем округе?
– Нет. Я думаю, это Гудзон. А может, Берген. Черт, я не знаю. Но достаточно близко. И еще кое-что…
– Я слушаю.
– Ваша сестра жила в Нью-Джерси, так?
– Да.
– Моя юрисдикция туда не распространяется. Вам проще, пусть это и не ваш округ. Вероятно, вы сможете вновь поднять это дело – благо больше оно никому не нужно.
Конечно, отчасти меня использовали. Он надеялся, что я выполню часть грязной работы, а вся слава достанется ему… но меня это устраивало.
– Его подружка. Вы знаете, как ее зовут?
– Райа Сингх.
– Как насчет адреса?
– Хотите с ней поговорить?
– Вы возражаете?
– Если вы не собираетесь вставлять палки в колеса моего расследования, делайте что хотите. Но могу я дать вам добрый совет?
– Конечно.
– Этот псих, Летний Живодер. Забыл его настоящее имя.
– Уэйн Стюбенс.
– Вы его знали, не так ли?
– Разве вы не читали дело?
– Читал. На вас тогда косо смотрели, да?
До сих пор помню шерифа Лоуэлла, его полный скептицизма взгляд. И понятно почему.
– К чему клоните?
– Стюбенс все еще пытается обжаловать приговор.
– За первые убийства его не судили, – напомнил я. – Обошлись без этого – хватало улик по остальным фактам.
– Я знаю. Но все же. У него может быть свой интерес. Если это действительно Джил Перес и Стюбенс об этом услышит, то он сможет извлечь из этого выгоду. Вы улавливаете, о чем я?
Он пытался сказать, чтобы я не высовывался, пока не найду что-нибудь существенное. Это я понимал. Меньше всего на свете мне хотелось помогать Уэйну Стюбенсу.
Едва мы закончили разговор, в кабинет заглянула Лорен Мьюз.
– У тебя есть что-нибудь для меня? – спросил я.
– Нет. Сожалею. – Она взглянула на часы. – Ты готов к прямому допросу?
– Да.
– Тогда пошли. Самое время показаться людям.
– Обвинение вызывает для дачи показаний Шамик Джонсон.
Шамик оделась строго, но не впадая в крайности. Была заметна и ее порочность, и соблазнительные формы. Я даже настоял на туфлях с высоким каблуком. В некоторых случаях присяжным нужно пускать пыль в глаза, но иногда возникает необходимость представить полную картину, с «бородавками» и прочим.
Шамик вошла, высоко подняв голову. Стреляла глазками направо и налево, словно не знала, откуда могут нанести удар. Накрасилась, на мой вкус, чуть сильнее, чем следовало. Но в принципе я не находил в этом ничего плохого. Смотрелась она как девушка, которая пытается выглядеть более взрослой.
В прокуратуре не все согласились с моей стратегией. Но я верил: если уж тебе суждено проиграть, то проигрывать лучше без лжи. Вот я и хотел донести до присяжных как можно больше правды.
– Вы работаете стриптизершей, не так ли?
Столь прямой первый вопрос, без всякой преамбулы, удивил зрителей. Некоторые даже ахнули. Шамик моргнула. Она имела некоторое представление о том, что я собирался делать, но в наших разговорах я сознательно избегал подробностей.
– В каком-то смысле да.
Ответ мне не понравился. Воспринимался как слишком уж осторожный.
– Но вы раздеваетесь за деньги, так?
– Да.
Вот это прозвучало лучше. Без малейшей запинки.
– Вы показываете стриптиз в клубах или на частных вечеринках?
– И там и там.
– В каком клубе вы показываете стриптиз?
– В «Розовом хвосте». В Ньюарке.
– Сколько вам лет? – уточнил я.
– Шестнадцать.
– По закону показывать стриптиз можно лишь тем, кому восемнадцать?
– Да.
– И как вам удалось это обойти?
Шамик пожала плечами:
– Я купила поддельное удостоверение личности. В нем написано, что мне двадцать один.
– То есть вы нарушили закон?
– Похоже на то.
– Вы нарушили закон или нет? – В моем голосе зазвучали стальные нотки. Шамик поняла. Я хотел, чтобы она (простите за каламбур, она же стриптизерша, и все такое) обнажилась полностью. Сталь в голосе напоминала ей об этом.
– Да. Я нарушила закон.
Я взглянул на столик защиты. Морт Пьюбин таращился на меня как на сумасшедшего. Флер Хиккори сложил ладони вместе, прижав указательный палец к губам. Их клиенты, Барри Маранц и Эдуард Дженретт, сидели в синих блейзерах, их лица были бледны. Парни не выглядели самодовольными, уверенными или злыми. Казалось, они даже раскаиваются и испуганы. Циник отметил бы, что так и задумывалось – адвокаты подсказали им, как сидеть и с каким выражением лица. Но я знал: это не так. И твердил себе, что для меня это никакого значения не имеет.
Я улыбнулся моей свидетельнице:
– Вы не одна такая, Шамик. Мы нашли стопку поддельных удостоверений личности в студенческом общежитии ваших насильников, чтобы они все могли ходить на вечеринки, где возраст им бывать не позволял. Но вы по крайней мере нарушили закон ради того, чтобы заработать на жизнь.
Морт вскочил:
– Протестую!
– Протест принимается.
Однако я своего добился. Как гласит поговорка: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».
– Мисс Джонсон, – продолжил я, – вы не девственница, правда?
– Да.
– Собственно, у вас есть сын, рожденный вне брака.
– Да.
– И сколько ему?
– Пятнадцать месяцев.
– Скажите мне, мисс Джонсон, то, что вы не девственница и у вас есть сын, рожденный вне брака, превращает вас в человека второго сорта?
– Протестую!
– Протест принимается. – Судья Арнольд Пирс, мужчина с густыми кустистыми бровями, нахмурился, не отрывая от меня глаз.
– Я лишь указываю на очевидное, ваша честь. Будь мисс Джонсон белокожей блондинкой из Шот-Хиллс или Ливингстона…
– Оставьте это для заключительной речи, мистер Коупленд.
Я и собирался так поступить. Но хотелось использовать это сравнение при прямом допросе тоже. Я вновь повернулся к жертве:
– Вам нравится раздеваться перед людьми, Шамик?
– Протестую! – Морт вновь вскочил. – Неуместный вопрос. Кому какое дело, нравится ей показывать стриптиз или нет?
Судья Пирс воззрился на меня:
– Н-ну?
– Вот что я вам скажу. – Я смотрел на Пьюбина. – Я не стану задавать этот вопрос, если его не зададите вы.
Пьюбин промолчал. А Флер Хиккори до сих пор не произнес ни слова. Заявлять протесты он не любил. Потому что по большому счету протесты не нравились присяжным. Они думали, что благодаря протестам от них что-то скрывают. А Флеру хотелось, чтобы присяжные не испытывали к нему неприязни, и поэтому нелицеприятную роль он передал Морту. Получалась адвокатская версия плохого и хорошего копа.
Я вновь повернулся к Шамик:
– Вы не показывали стриптиз в тот вечер, когда вас изнасиловали, так?
– Протестую!
– Когда вас, согласно вашему заявлению, изнасиловали? – поправился я.
– Нет, – ответила Шамик. – На вечеринку меня пригласили.
– Вас пригласили на вечеринку в студенческое общежитие, где жили мистер Маранц и мистер Дженретт?
– Совершенно верно.
– Вас пригласил мистер Маранц или мистер Дженретт?
– Нет, не они.
– А кто?
– Другой парень, который жил там.
– Как его зовут?
– Джерри Флинн.
– Понятно. Как вы познакомились с мистером Флинном?
– Я работала в общежитии неделей раньше.
– Когда вы говорите, что работали в общежитии…
– Я показывала им стриптиз, – закончила за меня Шамик. Мне это понравилось. Мы вырабатывали единый ритм.
– И мистер Флинн там был?
– Они все были.
– Когда вы говорите «они все»…
Она указала на обоих подсудимых:
– Они тоже там были. И другие парни.
– И сколько всего человек?
– Двадцать, может, двадцать пять.
– Ясно. Но именно мистер Флинн пригласил вас на вечеринку неделей позже?
– Да.
– И вы приняли приглашение?
Ее глаза уже увлажнились, но голову она не опускала.
– Да.
– Почему вы решили пойти?
Шамик задумалась, ответила не сразу.
– Такое приглашение… это все равно что миллиардер предложит побывать на его яхте.
– То есть на вас они произвели впечатление?
– Да. Конечно.
– И их деньги?
– И это тоже. – За такой ответ я бы с радостью ее расцеловал. – И Джерри был так мил со мной, когда я раздевалась перед ними.
– То есть мистер Флинн вел себя уважительно?
– Да.
Я кивнул. Впереди простирался тонкий лед, но я не боялся ступить на него.
– Между прочим, Шамик, возвращаясь к тому вечеру, когда вас наняли, чтобы показать им стриптиз… – Я чуть запнулся. – Вы оказывали другие услуги кому-либо из зрителей?
Я встретился с ней взглядом. Она шумно сглотнула, но не отвела глаз. Разве что голос стал тише.
– Да.
– Услуги сексуального характера?
– Да. – Она опустила голову.
– Не нужно стесняться. Вам требовались деньги. – Тут я повернулся к столику защиты. – А у них денег хватало.
– Протестую!
– Протест принимается.
Но Морту Пьюбину этого показалось мало.
– Ваша честь, это заявление оскорбительно.
– Несомненно, – согласился я. – Вам следует незамедлительно наказать своих клиентов.
Морт Пьюбин побагровел.
– Ваша честь! – сорвался на визг он.
– Мистер Коупленд.
Я вскинул руки, показывая Пирсу, что он прав и я не буду выходить за определенные рамки. Я абсолютно уверен, что все плохое необходимо донести до присяжных по ходу прямого допроса, чтобы лишить защиту главных козырей.
– Мистер Флинн заинтересовал вас как потенциальный бойфренд?
– Протестую! – вновь вмешался Пьюбин. – Вопрос не имеет отношения к делу!
– Мистер Коупленд? – обратился ко мне судья.
– Разумеется, имеет. Они собираются заявить, что миссис Джонсон выдвинула обвинения, чтобы вытрясти из их клиентов кругленькую сумму. Я же пытаюсь показать, в каком настроении и почему она пошла на ту вечеринку.
– Я разрешаю свидетельнице ответить на этот вопрос, – кивнул судья Пирс.
Вопрос я повторил.
Шамик чуть прищурилась, а потому сразу словно помолодела.
– Джерри мне не пара.
– Но?..
– Но… я хочу сказать… не знаю. Никогда не встречалась с таким, как он. Он открывал мне дверь. Красиво ухаживал. Я к такому не привыкла.
– И он богат в сравнении с вами.
– Да.
– Для вас это что-то значило?
– Конечно.
Я люблю честность.
Взгляд Шамик метнулся к присяжным. Лицо вновь стало дерзким.
– У меня тоже есть мечты.
Я выдержал паузу, чтобы эта ее фраза запала в память присяжных.
– А о чем вы мечтали в тот вечер, Шамик?
Морт вновь собрался запротестовать, но Флер Хиккори накрыл его руку своей.
Шамик пожала плечами:
– Это глупо.
– Тем не менее скажите мне.
– Я подумала, возможно… это так глупо… я подумала, что, возможно, смогу ему понравиться, понимаете?
– Да, – ободряюще кивнул я. – Как вы добирались на вечеринку?
– Из Ирвингтона ехала на автобусе, потом шла пешком.
– И когда вы прибыли в студенческое общежитие, мистер Флинн уже был там?
– Да.
– По-прежнему любезный?
– Да, поначалу. – По ее щеке скатилась слеза. – Очень любезный. Это была… – Она замолчала.
– Что, Шамик?
– Поначалу… – вторая слеза последовала за первой, – лучшая вечеринка в моей жизни.
Опять я выдержал паузу. Дал время скатиться третьей слезе.
– Вам нехорошо? – спросил я.
Шамик вытерла слезы.
– Все в порядке.
– Вы уверены?
Ее голос вновь набрал силу:
– Задавайте ваши вопросы, мистер Коупленд.
Она превосходно вела партию. Присяжные сидели, ловя каждое слово (и я надеялся, верили услышанному).
– А потом наступил момент, когда поведение мистера Флинна по отношению к вам переменилось?
– Да.
– Когда?
– Я видела, как он шептался с одним из тех, кто сидит там. – И она указала в сторону Эдуарда Дженретта.
– С мистером Дженреттом?
– Да, с ним.
Дженретт попытался отважно выдержать взгляд Шамик. В какой-то мере ему это удалось.
– Вы видели, как мистер Дженретт что-то шептал мистеру Флинну?
– Да.
– И что произошло потом?
– Джерри спросил, не хочу ли я прогуляться с ним.
– Под Джерри вы подразумеваете Джерри Флинна?
– Да.
– Хорошо, расскажите нам, что произошло потом.
– Мы погуляли у общежития. У них был бочонок пива. Джерри спрашивал, не хочу ли я пива. Я ответила – нет. Он вдруг стал нервным, дерганым.
Морт Пьюбин вскочил:
– Протестую.
Я вскинул руки, изобразив раздражение:
– Ваша честь!
– Я разрешаю свидетельнице отвечать.
– Продолжайте, – обратился я к Шамик.
– Джерри налил себе пива и продолжал смотреть на него.
– Смотрел на стакан с пивом?
– Да, то и дело. На меня больше совсем не смотрел. Что-то изменилось. Я спросила, может, ему нездоровится. Он ответил, что нет, все прекрасно. А потом… – голос дрогнул, но прервалась она разве что на доли секунды, – он сказал, что у меня роскошное тело и он хотел бы увидеть, как я раздеваюсь.
– Вас это удивило?
– Да, я хочу сказать, раньше он ничего такого мне не говорил. И голос у него стал грубым. – Она шумно сглотнула. – Как у остальных.
– Продолжайте.
– Он спросил: «Хочешь подняться со мной наверх и посмотреть мою комнату?»
– И что вы ответили?
– Я сказала – хорошо.
– Вы хотели посмотреть его комнату?
Шамик закрыла глаза. По щеке скатилась еще одна слеза. Она молча покачала головой.
– Отвечать вы должны вслух, громко и отчетливо, – напомнил я.
– Нет.
– Почему вы пошли?
– Я хотела ему понравиться.
– И вы думали, что понравитесь ему, если пойдете с ним наверх?
Голос Шамик стал совсем детским:
– Я знала, что не понравлюсь, если откажусь.
Я повернулся и направился к своему столику. Сделал вид, будто смотрю какие-то записи. Но мне просто хотелось, чтобы присяжные лишний раз прокрутили в голове картину, нарисованную Шамик. Она расправила плечи, вскинула подбородок. Старалась не выказывать своих эмоций, но чувствовалось, что ее переполняет обида.
– Что случилось после того, как вы поднялись наверх?
– Я прошла мимо открытой двери. – Ее взгляд вернулся к Дженретту. – И тут он меня схватил.
Вновь я заставил ее указать на Дженретта и назвать его по имени.
– В комнате был кто-то еще?
– Да. Он. – Она указала на Барри Маранца.
Я заметил, что позади подсудимых сидели их ближайшие родственники с бледными лицами вроде посмертных масок: кожа натянута, скулы выпирают, глаза впалые. Они напоминали часовых, охраняющих своих отпрысков. Чувствовалось, что они очень расстроены. Я их мог бы и пожалеть, но у Эдуарда Дженретта и Барри Маранца защитников хватало.
У Шамик Джонсон не было ни одного.
Конечно, я понимал, что там на самом деле произошло. Они начали пить, потеряли контроль над собой, перестали думать о последствиях. Возможно, больше они никогда такого не сделали бы. Может, на всю жизнь запомнили бы полученный урок. Но жалости к ним я не испытывал.
На свете есть действительно плохие люди, которые всегда и везде будут причинять боль другим. Есть и другие – возможно, они составляют большинство подсудимых, которые случайно оступились. Но это не моя задача – отделять первых от вторых. Решение принимает судья, который и выносит приговор.
