Текст книги "Чаща"
Автор книги: Харлан Кобен
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Глава 24
Я привез Люси к Армстронг-билдингу.
– Утром съезжу к Айре, – пообещала она, – и посмотрим, что он скажет насчет Маноло Сантьяго.
– Хорошо.
Она потянулась к ручке.
– Мне еще нужно прочитать сочинения.
– Я тебя провожу.
– Не надо.
Люси выскользнула из кабины. Я смотрел, как она идет к двери. Все внутри сжалось. Я попытался разобраться, что испытывал в этот момент, но меня просто захлестнула волна эмоций. И разделить их не представлялось возможным.
Зазвонил мобильник. Я посмотрел на дисплей – Мьюз.
– Как прошла встреча с мамой Перес? – спросила она.
– Думаю, она солгала.
– Я нашла для тебя кое-что интересное.
– Слушаю.
– Мистер Перес – завсегдатай местного бара, который называется «Братья Смит». Любит посидеть там с друзьями, поиграть в дартс, все такое. Обычно, как я слышала, пьет мало, но последние два вечера налегал на спиртное. Плакал, задирался.
– Скорбел, – уточнил я.
В морге сильной половиной показала себя миссис Перес. Он опирался на нее. Я это хорошо помнил.
– В любом случае спиртное развязывает язык, – напомнила Мьюз.
– Это справедливо.
– Перес, между прочим, сейчас там, в баре. Возможно, подходящее место, чтобы пообщаться с ним.
– Уже еду.
– И вот что еще…
– Слушаю.
– Уэйн Стюбенс примет тебя.
У меня перехватило дыхание.
– Когда?
– Завтра. Он сидит в тюрьме «Красный лук» в Виргинии. Я также договорилась о том, чтобы потом ты встретился в местном отделении ФБР с Джеффом Бедфордом. Он специальный агент, который вел дело Стюбенса.
– Не могу. У нас суд.
– Можешь. Один из помощников на день заменит тебя. Билет на утренний рейс я тебе забронировала.
Не знаю, какой бар я ожидал увидеть – наверное, более мрачный и темный. Этот же вполне мог входить в ресторанную сеть вроде «Фрайдис» или «Беннигэнс». Барная стойка, правда, занимала бо́льшую площадь, чем в ресторанах этих сетей, обеденная зона – меньшую. Стены обшили деревянными панелями, несколько автоматов предлагали бесплатный поп-корн, звучала громкая музыка из восьмидесятых годов. Когда я вошел, «Теас фо Феас»[34]34
«Теас фо Феас» – британская поп-группа, созданная в начале 1980-х гг.
[Закрыть] пели «Вверх ногами».
В годы моей молодости это заведение назвали бы яппи-баром. И сейчас здесь хватало молодых мужчин с ослабленным узлом галстука и женщин, старающихся выглядеть по-деловому. Мужчины пили пиво из бутылок, делая вид, будто хорошо проводят вечер с друзьями, тогда как поглядывали на дам. Женщины пили вино или мартини и смотрели на мужчин более откровенно. Я покачал головой. Каналу «Дискавери» следовало бы сделать специальный выпуск о здешнем спаривании.
Не выглядел этот бар местом постоянных встреч для таких, как Хорхе Перес, тем не менее я нашел его в глубине. Он сидел у стойки с четырьмя или пятью приятелями, которые знали, как надо пить, и бережно прикрывали свои стаканы руками, словно они нуждались в защите. За яппи двадцать первого века, мельтешащими вокруг, они наблюдали из-под прикрытых век.
Я встал позади мистера Переса, положил руку ему на плечо. Он медленно повернулся. Как и его друзья. Покрасневшие глаза влажно блестели. Я выбрал прямой подход:
– Мои соболезнования.
На его лице отразилось недоумение. А другие мужчины, все в возрасте за пятьдесят пять, смотрели на меня так, будто я с вожделением таращился на их дочерей. Они были в рабочей одежде. Мистер Перес – в рубашке-поло и брюках цвета хаки. Я понимал, что-то это значит, но не мог представить, что именно.
– Чего ты хочешь? – спросил он.
– Поговорить.
– Как ты меня нашел?
Вопрос я проигнорировал.
– Я видел вас в морге. Почему вы солгали насчет Джила?
Он прищурился:
– Кто ты такой, чтобы называть меня лжецом?
Взгляды остальных мужчин посуровели еще больше.
– Может, поговорим наедине?
Он мотнул головой:
– Нет.
– Вы знаете, что моя сестра тоже исчезла в ту ночь, так?
Он отвернулся от меня, схватился за стакан с пивом. Ответил, сидя спиной ко мне:
– Да, знаю.
– В морге вам показали вашего сына.
Он не повернулся.
– Мистер Перес!
– Убирайся отсюда.
– Я никуда не уйду.
Другие мужчины, крепкие мужчины, которые всю жизнь работали на свежем воздухе, грозно смотрели на меня. Один соскользнул со стула.
– Сядьте, – велел я ему.
Он не шевельнулся. Я встретился с ним взглядом. Второй мужчина последовал его примеру, сжал пальцы в кулаки.
– Вы знаете, кто я? – Я сунул руку в карман и достал прокурорский жетон. Да, он у меня есть. Я же один из высших чинов правоохранительных органов округа Эссекс и не люблю, когда мне угрожают. Задиры меня раздражают. Вы же знаете поговорку насчет задир?[35]35
Имеется в виду поговорка: A bully is always a coward – Молодец против овец, а против молодца – сам овца (англ.).
[Закрыть] Она правильная, если на твоей стороне сила. На моей стороне сила была.
– Вам всем лучше держаться в рамках закона, – продолжил я. – Вашим семьям лучше держаться в рамках закона. И с людьми, с которыми вы случайно сталкиваетесь, с ними тоже лучше держаться в рамках закона.
Прищуренные глаза чуть раскрылись.
– Позвольте мне взглянуть на ваши удостоверения личности. Вы все.
Мужчина, который первым соскользнул со стула, поднял руки:
– Эй, нам не нужны неприятности!
– Тогда сваливайте.
Они бросили на стойку какие-то купюры. Не разбежались, ушли нормальным шагом, но и задерживаться им определенно не хотелось. Обычно я не люблю угрожать, кичиться данной мне властью, но эти парни сами напросились.
Перес повернулся ко мне, на лице читалась тоска.
– А какой смысл носить жетон, если не пускать его в ход? – задал я риторический вопрос.
– Что тебе еще нужно? – спросил он.
Я сел на освободившийся стул. Дал знак бармену, попросил принести то же, что пил Хорхе Перес.
– В морге вам показали вашего сына, – повторил я. – Могу представить доказательства, но мы оба это знаем.
Он допил пиво, попросил принести ему новый стакан. Бармен принес два – ему и мне. Я поднял свой, будто предлагая тост. Он лишь смотрел на меня, не притрагиваясь к пиву. Я сделал большой глоток. Холодное пиво в жаркий день ничуть не уступало божественному нектару.
– Конечно, вы можете притворяться, что это не он. Но я уже распорядился провести анализ ДНК. Вы знаете, что это такое, не правда ли, мистер Перес?
Он посмотрел поверх толпы у стойки.
– Кто не знает?
– Само собой, все эти полицейские телесериалы… То есть, вы понимаете, это не проблема, доказать, что Маноло Сантьяго – ваш Джил.
Перес отпил пива. Его рука дрожала. Уголки рта опустились. Я надавил чуть сильнее:
– Вопрос в другом: что произойдет после того, как мы докажем, что это ваш сын? Как я понимаю, вы и ваша жена начнете лепетать, что мы, мол, представить себе такого не могли. Но это не пройдет. Вас будут воспринимать как лжецов. И тогда мои люди начнут настоящее расследование. Мы проверим все телефонные звонки, все банковские счета, опросим ваших друзей и соседей… и насчет вас, и насчет ваших детей…
– Оставь моих детей в покое.
– Не выйдет.
– Это неправильно.
– Неправильно лгать насчет сына.
Он покачал головой:
– Ты не понимаешь.
– Как бы не так. Моя сестра в ту ночь тоже была в лесу.
Его глаза наполнились слезами.
– Я буду заниматься и вами, и вашей женой, и вашими детьми. Буду копать и копать. Можете мне поверить – что-нибудь я найду.
Он смотрел на пиво. По щекам покатились слезы. Он их не вытирал.
– Черт! – вырвалось у него.
– Что там произошло, мистер Перес?
– Ничего.
Он опустил голову. Я наклонился к нему.
– Это ваш сын убил мою сестру?
Голову он поднял. Всмотрелся в меня, пытаясь найти хоть толику утешения. Мое лицо оставалось непроницаемым.
– Я больше не буду с вами говорить.
– Убил? Именно это вы пытаетесь скрыть?
– Мы ничего не скрываем.
– Пустые угрозы не по моей части, мистер Перес. Я действительно займусь вами. И вашими детьми.
Его руки двинулись так быстро, что я не успел среагировать. Он схватил меня за лацканы пиджака, притянул к себе. Перес был на двадцать лет старше, однако я почувствовал его силу. Но я быстро пришел в себя и вспомнил один прием рукопашного боя, который освоил еще в юности. Ребрами ладоней ударил его по предплечьям.
Он меня отпустил. Не знаю, то ли сказались мои удары, то ли он сам принял такое решение. Но отпустил. Встал. Я последовал его примеру. Бармен уже внимательно наблюдал за нами.
– Вам нужна помощь, мистер Перес? – спросил он.
Я вновь достал жетон.
– Вы сообщаете налоговикам обо всех чаевых?
Он отошел к другому концу стойки. Все лгут. Все что-то скрывают. Все нарушают законы и хранят секреты.
Перес и я смотрели друг на друга.
– Я не собираюсь облегчать тебе жизнь, – первым заговорил он.
Я ждал.
– Если ты займешься моими детьми, я займусь твоими.
Я почувствовал, как в висках запульсировала кровь.
– И что это значит?
– Это значит, что мне плевать, какой у тебя жетон. Нет у тебя права грозить чьим-либо детям.
Он ушел. Я обдумал его слова. Мне они не понравились. Я достал мобильник и позвонил Мьюз.
– Разузнай все, что только можно, о Пересах, – приказал я.
Глава 25
Грета наконец-то позвонила, откликнувшись на оставленное мной сообщение.
Я вел машину и начал лихорадочно искать это чертово устройство «без рук», чтобы прокурора округа Эссекс не уличили в нарушении закона.
– Где ты? – спросила Грета.
Я слышал слезы в ее голосе.
– Еду домой.
– Не будешь против, если я тоже подъеду?
– Разумеется, нет. Я звонил раньше…
– Я была в суде.
– За него внесли залог?
– Да. Он наверху, укладывает Мэдисон спать.
– Он сказал тебе…
– Когда ты будешь дома?
– Через пятнадцать, максимум через двадцать минут.
– Я буду через час, идет? – И Грета положила трубку, прежде чем я успел ответить.
Когда я приехал домой, Кара еще не спала. Меня это обрадовало. Я уложил ее в постель, и мы поиграли в ее новую любимую игру, которая называлась «Призрак», – некую комбинацию пряток и салочек. Один из играющих прячется. Когда его находят, он пытается осалить нашедшего, прежде чем тот успеет вернуться в «дом». Для того чтобы игра стала совсем уж глупой, мы играли в нее на кровати Кары, тем самым резко уменьшая количество потайных мест и шансы добежать до «дома». Кара залезала под одеяло, а я делал вид, что не могу ее найти. Потом она закрывала глаза, а я прятал голову под ее подушку. В притворстве она мне не уступала. Иногда я прятался по-другому: садился так, чтобы мое лицо оказалось перед ее носом и она могла увидеть меня, как только открывала глаза. Мы оба веселились как… дети. Я понимал, что Кара скоро перерастет эту игру, но не собирался ее торопить.
К тому времени, когда прибыла Грета – она открыла дверь своим ключом, который я дал ей давным-давно, – я так увлекся игрой с дочерью, что позабыл все: юношей-насильников, девушек, пропадающих в лесу, серийных убийц, режущих глотки, шуринов, предающих доверие близких, скорбящих отцов, угрожающих маленьким девочкам. Но мелодичный звон, свидетельствовавший о том, что открылась входная дверь, разом заставил все это вспомнить.
– Я должен идти, – вздохнул я.
– Еще разочек! – взмолилась Кара.
– Приехала твоя тетя Грета. Мне нужно с ней поговорить, понимаешь?
– Еще разочек! Пожалуйста!
Дети всегда просят еще об одном разочке. А если ты соглашаешься, просьба повторяется снова и снова. Если ты соглашаешься, они уже не могут остановиться. Будут просить и просить.
– Ладно, – кивнул я. – Один разочек.
Кара улыбнулась и спряталась. Я ее нашел, она меня обняла, а когда я сказал, что должен идти, потребовала еще одного разочка. Но я проявил твердость – поцеловал в щечку и оставил чуть ли не в слезах, потому что она все молила еще об очередном разочке.
Грета стояла у лестницы на второй этаж. Совсем не бледная. С сухими глазами. Губы напоминали тонкую прямую черту – ее тяжелый подбородок стал еще более заметным.
– Боб не приедет? – спросил я.
– Он остался с Мэдисон. И должен подъехать его адвокат.
– Кого он нанял?
– Эстер Кримстайн.
Я ее знал – мастер своего дела.
Я спустился вниз. Обычно целовал Грету в щеку, но на этот раз не стал. Не знал, как себя вести. Не знал, что сказать. Грета направилась к кабинету. Я – за ней. Мы сели на диван. Я взял ее руки в свои, посмотрел в ее лицо, это простое лицо, и, как всегда, увидел ангела. Я обожал Грету. Действительно обожал. И у меня щемило сердце из-за обрушившейся на нее беды.
– Что происходит? – спросил я.
– Ты должен помочь Бобу, – произнесла она. – Помочь нам.
– Я сделаю все, что смогу. Ты это знаешь.
Ее руки напоминали ледышки. Она опустила голову, потом посмотрела мне в глаза.
– Ты должен сказать, что одолжил нам эти деньги, – монотонно, словно автомат, заговорила Грета. – Что ты об этом знал. Что мы договорились вернуть тебе все с процентами.
Я молчал.
– Пол!
– Ты хочешь, чтобы я солгал?
– Ты же пообещал сделать все, что сможешь.
– Ты говоришь… – У меня перехватило дыхание. – Ты говоришь, что Боб просто взял эти деньги? Но он украл их у благотворительного фонда!
– Он занял деньги, Пол. – Лицо Греты стало жестким.
– Ты шутишь, да?
Грета убрала руки.
– Ты не понимаешь.
– Тогда объясни.
– Он сядет в тюрьму. Мой муж. Отец Мэдисон. Боб сядет в тюрьму. До тебя доходит? Наша жизнь рухнет!
– Бобу следовало подумать об этом, прежде чем красть у благотворительного фонда.
– Он не крал. Он брал взаймы. На работе у него возникли проблемы. Ты ведь знаешь, он потерял двух самых богатых клиентов.
– Нет. Почему он мне не сказал?
– А что он мог сказать?
– И он решил, что лучший способ – украсть?
– Он не… – Грета недоговорила, покачала головой. – Все не так просто. Мы уже подписали все бумаги на строительство бассейна. Мы допустили ошибку. Переоценили наши возможности.
– А как насчет денег семьи?
– После смерти Джейн родители решили, что лучше всего держать их в трастовом фонде. Я не могла их взять.
– Вот он и украл?
– Ты когда-нибудь перестанешь так говорить? Смотри! – Она протянула мне ксерокопии каких-то листков. – Боб вел учет каждого взятого им цента. Исходил из шести процентов годовых. Он собирался вернуть деньги, как только выровняется ситуация на работе. Он воспользовался этими деньгами, чтобы преодолеть временные трудности.
Я просмотрел ксерокопии, надеясь найти в них хоть какую-то зацепку, чтобы иметь возможность им помочь. Не нашел. Эти бумажки Боб мог написать в любой момент, даже после освобождения под залог. Сердце у меня упало.
– Ты об этом знала?
– Это значения не имеет.
– Черта с два. Знала?
– Нет, – ответила Грета. – Он не говорил мне, откуда берутся деньги. Но послушай: тебе известно, как много времени отдавал Боб фонду Джейн. Был директором. На такой должности положено получать жалованье. И годовая сумма выражалась бы шестизначной цифрой.
– Пожалуйста, скажи мне, что этим ты его не оправдываешь.
– Я оправдываю его как только могу. Я люблю своего мужа. Ты его знаешь. Боб – хороший человек. Он занял деньги и вернул бы их до того, как кто-нибудь заметил. Такое происходит постоянно. Тебе это известно. Полиция наткнулась на это только из-за твоей должности и этого процесса об изнасиловании. Боба сделали козлом отпущения, потому что ты прокурор округа. Они уничтожат человека, которого я люблю. А если они уничтожат его, то уничтожат меня и мою семью. Ты это понимаешь, Пол?
Я понимал. Мне уже доводилось видеть, как это делается. Вся семья шла под нож. Я попытался подавить злость. Попытался посмотреть на происходящее глазами Греты, попытался принять приведенные ею доводы.
– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
– Речь идет о моей жизни.
От этих слов меня передернуло.
– Спаси нас. Пожалуйста…
– Солгав?
– Это была ссуда. Он просто не успел тебе сказать.
Я закрыл глаза и покачал головой:
– Он украл у благотворительного фонда. Он украл у благотворительного фонда твоей сестры.
– Не моей сестры, – ответила она. – Твоей жены.
Я пропустил это мимо ушей.
– Очень хотел бы помочь, Грета.
– Отворачиваешься от нас?
– Я не отворачиваюсь от вас. Но и врать не буду.
Она просто смотрела на меня. Ангела рядом со мной больше не было.
– Я бы для тебя это сделала. Ты знаешь.
Я предпочел промолчать.
– Ты подвел всех, кого только мог, – продолжила Грета. – Не уберег в том лагере свою сестру. И в конце, когда моя сестра страдала больше всего… – Она замолчала.
Температура воздуха в комнате словно опустилась на десять градусов. Спящая змея в моем животе проснулась и зашевелилась.
Я встретился с ней взглядом:
– Говори. Чего уж там, говори.
– Фонд Джейн создан не ради Джейн. Ради тебя. Так ты заглаживаешь свою вину. Моя сестра умирала. Мучилась от боли. Я сидела рядом, у ее смертного одра. А тебя не было.
Бесконечные страдания. Дни превращались в недели, недели – в месяцы. Я при этом присутствовал. Я это наблюдал. Во всяком случае, по большей части. Я видел, как женщина, моя опора, увядала. Я видел, как свет уходил из ее глаз. Я чувствовал шедший от нее запах смерти, хотя раньше от нее пахло лилиями, когда мы в какой-то дождливый день занимались любовью вне дома. И к концу я не выдержал. Не мог смотреть, как свет окончательно уйдет из ее глаз. Я сломался. То был худший момент в моей жизни. Я сломался, позорно бежал, и моя Джейн умерла без меня. Грета говорила правду. Я не смог остаться и наблюдать. И я никогда не смогу с этим сжиться – именно чувство вины заставило меня создать благотворительный фонд «Под опекой Джейн».
Грета знала, что я сделал. Как она только что заметила, у постели умирающей она осталась одна. Но мы никогда об этом не говорили. Никогда она не напоминала мне о моем самом постыдном поступке. Мне всегда хотелось знать, спрашивала ли Джейн обо мне перед самой смертью. Но я не задавал об этом вопросов Грете. Подумал, а не спросить ли сейчас, но что это могло изменить? Какой ответ успокоил бы меня? Какого ответа я заслуживал?
Грета поднялась.
– Так ты нам не поможешь?
– Я помогу. Лгать не буду.
– Если бы это могло спасти Джейн, ты бы солгал?
Я не ответил.
– Если бы ложь могла спасти жизнь Джейн… могла вернуть твою сестру… ты бы это сделал?
– Вопрос очень уж отвлеченный.
– Нет, отнюдь. Потому что мы говорим о моей жизни. Ты не станешь лгать, чтобы спасти ее. И это вполне в твоем духе, Коуп. Ты готов сделать что угодно для мертвых. На живых тебя уже не хватает.
Глава 26
Мьюз прислала мне факс: трехстраничную справку по Уэйну Стюбенсу.
На Мьюз я всегда мог положиться. Она не прислала все дело. Прочитала его сама и отправила главную информацию. По большей части я и так все знал. Помню, когда Уэйна арестовали, многие задавались вопросом: почему он решил убивать подростков, отдыхающих в летнем лагере? У него уже был такой опыт? Один психиатр, пока Стюбенс молчал, утверждал, будто причина в следующем: в детстве, находясь в летнем лагере, Стюбенс подвергся сексуальному насилию. Другой считал, что причина – в той легкости, с которой удавалось уйти от ответственности: в том лагере Стюбенс убил четверых и вышел сухим из воды. А потом он продолжал действовать по однажды избранной схеме.
Однако Уэйн в других летних лагерях не работал. Иначе все было бы слишком очевидно. Его вычислили по косвенным уликам. Сделал это специальный агент ФБР Джефф Бедфорд. Уэйн числился в списке подозреваемых в совершении первых четырех убийств. И когда в Индиане убили мальчика, Бедфорд начал смотреть, кто из подозреваемых мог оказаться в тех местах. Начал он, конечно же, с вожатых «Лагеря ПЛЮС».
Я знал, что он проверял и меня.
Поначалу в Индиане, где произошло второе убийство, Бедфорд ничего не нашел, но потом выяснилось, что Уэйн Стюбенс снимал деньги в банкомате городка, расположенного неподалеку от места убийства мальчика в Виргинии. Бедфорд принялся копать глубже. В Индиане Стюбенс деньги в банкоматах не снимал, но сделал это в Эверетте, штат Пенсильвания, и Колумбусе, штат Огайо. То есть удалось определить, как он ехал из Нью-Йорка. Алиби у Стюбенса не было, и в конце концов нашли владельца маленького мотеля в Мансии, который опознал его. Бедфорд продолжил расследование и получил ордер на обыск.
Вскоре нашли взятые на память вещи, закопанные во дворе дома Стюбенса.
Но никаких вещей, связанных с первыми четырьмя убийствами, обнаружить не удалось. Согласно основной версии, тогда он убивал впервые и то ли у него не было времени для сбора сувениров, то ли он еще не додумался до такого.
Давать показания Уэйн отказался. Заявлял о своей невиновности. Говорил, что его подставили.
Присяжные признали его виновным в убийствах в Виргинии и Индиане. Большинство вещественных улик относилось к этим преступлениям. И с доказательной базой убийств в «Лагере ПЛЮС» возникли проблемы. Стюбенс пользовался только ножом. Как ему удалось убить четверых? Как он привел их в лес? Как избавился от двух других тел? Высказывались мнения, что он сумел спрятать только два тела где-то в чаще, но доказательств тому не нашлось. А вот с убийствами в Индиане и Виргинии обвинение все четко разложило по полочкам.
Люси позвонила около полуночи.
– Как прошла встреча с Хорхе Пересом?
– Ты права: они лгут. Но он мне ничего не сказал.
– И что теперь?
– Встречаюсь с Уэйном Стюбенсом.
– Когда?
– Завтра утром.
Молчание.
– Люси?
– Да?
– Когда его впервые арестовали, что ты подумала?
– О чем ты?
– Уэйну в то лето было двадцать?
– Да.
– Я был вожатым в красном домике, – пояснил я. – Он – в желтом, расположенном в двух домиках от красного. Я видел его каждый день. Мы неделю приводили в порядок баскетбольную площадку вдвоем – только он и я. Да, я думал, что у него не все в порядке с головой. Но убийцы я в нем не видел.
– Это же не татуировка на лбу. Ты ведь работаешь с преступниками и знаешь.
– Да, пожалуй. Ты его тоже знала, так?
– Да.
– И что о нем думала?
– Что он чокнутый.
Я не мог не улыбнуться:
– Ты думала, что он на такое способен?
– Резать глотки и закапывать людей живыми? Нет, Коуп, таких мыслей у меня не возникало.
– Понимаю.
– И ты понимаешь, что именно он убил Марго и Дуга. Я хочу сказать, была и другая версия. Мол, он работал вожатым в лагере, где произошли убийства, а потом начал убивать сам.
– Вполне возможно.
– Что?
– Может, те убийства только подтолкнули Уэйна. Может, потенциал убийцы был в нем заложен. Тем летом он стал вожатым в лагере, где резали глотки, это и послужило катализатором.
– Ты готов подписаться под этой версией?
– Нет, но кто знает?
– И вот что еще я о нем помню…
– Что?
– Уэйн был патологическим вруном. Теперь, став дипломированным психологом, я знаю этот профессиональный термин. Но и тогда… Ты же помнишь? Он врал обо всем. Просто чтобы врать. Это было его естественное состояние. Он врал, даже когда его спрашивали, что он съел на завтрак.
Я задумался.
– Да, помню. Отчасти это было обычное бахвальство. Юноша из богатой семьи, он пытался стать своим среди обычных ребят. Он и торговал наркотиками, и состоял в банде, и девушка его позировала для «Плейбоя». А врал он напропалую.
– Помни об этом, когда будешь говорить с ним.
– Обязательно.
Молчание. Давно спавшие чувства шевельнулись во мне. Чувства, связанные с Люси. Я не знал, может, это своеобразная ностальгия или последствие стресса.
– Ты слушаешь? – спросила Люси.
– Да.
– Все это немного странно, не так ли? Я имею в виду наши отношения.
– Согласен.
– Хочу, чтобы ты знал: ты не один. Я с тобой, понимаешь?
– Понимаю.
– Это помогает?
– Да. А тебе?
– Конечно. Было бы ужасно, если бы это чувствовала только я.
Я молча улыбнулся.
– Спокойной ночи, Коуп.
– Спокойной ночи, Люси.
Серийные убийства (или отягощенная ими совесть), должно быть, эффективное средство борьбы со стрессом, потому что Уэйн Стюбенс за прошедшие двадцать лет практически не постарел. Когда-то он был симпатичным парнем, таким и остался. Разве что исчезли пышные вьющиеся волосы, уступив место короткому ежику, но ему эта прическа шла. Я знал, что Стюбенса выпускают из камеры только на час в сутки, но этот час он наверняка проводит на солнце, потому что никакой тюремной бледности я не заметил.
Уэйн Стюбенс встретил меня ослепительной, близкой к идеалу улыбкой.
– Ты приехал, чтобы пригласить меня на встречу друзей по летнему лагерю?
– Да, мы собираемся в «Рейнбоу рум» на Манхэттене. Жаль, ты не сможешь присоединиться.
Стюбенс закатился смехом, словно никогда не слышал ничего более остроумного. Я, разумеется, понимал: допрос будет непростым. Ему задавали вопросы лучшие федеральные агенты. С ним занимались лучшие психиатры и психологи. Обычные методы не сработали. Но у нас было общее прошлое. Мы в какой-то степени даже дружили. Только на это я и мог рассчитывать.
Смех затих, сползла с лица и улыбка.
– Тебя по-прежнему называют Коупом?
– Да.
– Как поживаешь, Коуп?
– Классно.
– Классно, – повторил Уэйн. – Выражаешься, как дядя Айра.
В лагере взрослых называли дядями и тетями.
– Айра по-прежнему такой же шизанутый чувак, Коуп?
– Он всегда был не от мира сего.
– Это точно, – кивнул Уэйн.
Я попытался встретиться взглядом с его дымчато-синими глазами, но они метались из стороны в сторону. Что-то в нем было маниакальное. Я задался вопросом: не лечат ли его психотропными препаратами? Тут же возникла другая мысль – а почему я не спросил об этом раньше?
– Итак, ты собираешься рассказать мне, по какой причине приехал сюда, – констатировал Стюбенс и, прежде чем я успел ответить, поднял руку. – Подожди. Пока не рассказывай.
Я ожидал чего-то другого. Не могу сказать, чего именно. Ожидал, что его безумие будет проявляться более очевидно. Под безумием я подразумевал признаки, свойственные серийным убийцам: острый сверлящий взгляд, чмоканье губ, сжимание и разжимание пальцев, ярость, готовая в любой момент вырваться наружу. Но ничего этого в Уэйне Стюбенсе я не замечал. Не казался он мне и социопатом, с какими мы иной раз сталкиваемся в повседневной жизни. Вроде бы ничем не примечательные люди, которые, однако, постоянно лгут и способны на все.
Ситуация с Уэйном в этом смысле напугала меня гораздо больше. Я сидел и разговаривал с человеком, который скорее всего убил мою сестру и еще как минимум семерых, и мне казалось, что в этом нет ничего необычного.
– Прошло двадцать лет, Уэйн. Мне нужно знать, что произошло в ту ночь в лесу.
– Почему?
– Потому что там была моя сестра.
– Нет, Коуп, я о другом. – Он чуть наклонился вперед. – Почему именно сейчас? Как ты правильно заметил, прошло двадцать лет. Так почему, мой давний друг, тебе захотелось узнать об этом сейчас, а не раньше?
– Точно сказать не могу.
Вот тут его глаза перестали бегать, он встретился со мной взглядом. Я пытался не отвести глаз. Роли поменялись. Он явно пытался поймать меня на лжи.
– Время выбрано не случайно.
– С чего ты так решил?
– Потому что ты не первый гость, которого я не ждал.
Я медленно кивнул, стараясь не выдать озабоченности.
– И кто еще к тебе приезжал?
– А почему я должен тебе отвечать?
– Почему нет?
Уэйн Стюбенс откинулся на спинку стула.
– Ты все еще симпатичный парень, Коуп.
– Как и ты. Но я думаю, что наши свидания исключаются.
– Мне следовало бы злиться на тебя.
– Неужели?
– Ты испортил мне то лето.
Я знал, что лицо мое остается бесстрастным, но внутри бушевал пожар. Я сидел и болтал о пустяках с серийным убийцей. Посмотрел на его такие обыкновенные руки. Представил на них кровь. Представил лезвие ножа, поднесенное к шее этими самыми руками, которые лежали сейчас на металлической поверхности разделявшего нас стола.
Я старался дышать ровно.
– И как я это сделал?
– Я положил на нее глаз.
– На кого?
– На Люси. В то лето она должна была найти себе пару. Если б не появился ты, я бы точно стал ее парнем.
Я не знал, что на это ответить. Но понимал, что нельзя и промолчать.
– А я думал, тебя больше интересовала Марго Грин.
Он улыбнулся:
– Фигура у нее была потрясающая, да?
– Это точно.
– Такая динамистка. Помнишь тот день, когда мы были на баскетбольной площадке?
Я помнил. Странно устроена человеческая память. Марго была секс-символом лагеря и прекрасно знала об этом. Подбирала топики, чтобы выглядеть в них еще более эротично, чем голой. В тот день какая-то девушка повредила ногу на волейбольной площадке. Ее имени я не помню. Вроде бы сломала палец, но кто будет помнить такую ерунду? А вот что мы все запомнили («картинку», которую я делил сейчас с серийным убийцей), так это бегущую мимо баскетбольной площадки перепуганную Марго, в одном из ее чертовых топиков, под которым все так сексуально тряслось. Она кричала, звала на помощь, но мы, тридцать или сорок парней, собравшихся на площадке, стояли и, разинув рты, таращились на груди Марго.
Мужчины – свиньи, да. Но при этом и дети. Мы живем в странном мире. Природа требует, чтобы особи мужского пола, скажем, от четырнадцати до семнадцати лет, являли собой ходячую эрекцию. Ты ничего не можешь с этим поделать. Однако, по мнению общества, ты слишком молод, чтобы что-то делать, кроме как страдать. А рядом с Марго Грин страдания эти возрастали десятикратно.
У Бога есть чувство юмора, не так ли?
– Помню, – ответил я.
– Такая динамистка, – повторил Уэйн. – Ты знаешь, что она бортанула Джила?
– Марго?
– Да. Аккурат перед убийством. – Он изогнул бровь. – Это вызывает вопросы, ты как думаешь?
Я молчал, не мешал ему говорить, надеялся, он скажет что-то еще. Так и вышло.
– Она мне дала, знаешь ли. Марго. Но она была не так хороша, как Люси. – Он поднес руку ко рту, словно сболтнул лишнее. Сыграл хорошо. Я застыл.
– Ты знаешь, у нас что-то завязалось тем летом. До твоего приезда. Между Люси и мной.
– Ну-ну…
– Что-то ты позеленел, Коуп. Уж не ревнуешь ли?
– Прошло двадцать лет.
– Это точно. Но если быть честным, я добрался только до второй базы.[36]36
Чтобы получить в бейсбольной игре очко, раннеру нужно пройти четыре базы. Получается, Стюбенс остановился на полпути.
[Закрыть] Готов спорить, тебе удалось продвинуться дальше, Коуп. Готов спорить, ты сорвал вишенку, так?
Он старался меня завести. Я не собирался ему подыгрывать.
– Джентльмен, если целуется, никогда об этом не рассказывает.
– Да, конечно. И пойми меня правильно. У вас двоих возникло истинное чувство. Это увидел бы и слепой. Вы с Люси смотрелись как настоящая пара. Такое случается редко, знаешь ли. – Он улыбнулся мне, часто-часто заморгал.
– Все это было давным-давно, – напомнил я ему.
– Ты ведь в это не веришь, так? Мы стали старше, точно, но во многом сохранили те же чувства, что и тогда. Ты так не считаешь?
– Скорее нет, чем да, Уэйн.
– Что ж, жизнь продолжается, тут ты, конечно, прав. Здесь нам разрешают выходить в Интернет. Никаких порносайтов и чего-то такого, и они проверяют, что мы смотрим и кому пишем. Я прокрутил тебя по «Гуглу». Знаю, что ты вдовец и у тебя шестилетняя дочь. Но ее имени найти не смог. Почему это?
Меня передернуло – ничего не мог с собой поделать. Упоминание этим психом моей дочери ударило как пощечина. По этой же причине я убрал ее фотографию из своего кабинета. Разные миры, которые не должны соприкасаться. Я вернулся к интересующей меня теме:
– Что случилось в лесу в ту ночь, Уэйн?
– Люди умерли.
– Не играй со мной в эти игры.
