Текст книги "Восстание в крепости"

Автор книги: Гылман Илькин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Глава двадцать девятая

Через несколько дней, под вечер, на окраинных улицах Закатал появился ослик, груженный длинными вязанками хвороста. Обычно торговцы хворостом продавали свой товар всем, кому угодно, но этот почему-то изменил своему правилу и расхваливал хворост лишь на определенных улицах, перед определенными домами. Из дома выходил хозяин и, не торгуясь, приказывал погонщику заводить ослика во двор. Спустя два дня торговец опять начал продавать свой товар всем. Впрочем, надо сказать, что желающих находилось мало, так как в летние месяцы спрос на хворост невелик.

Как-то под вечер Бахрам постучал в ворота дома, хозяин которого на днях приобрел несколько вязанок хвороста.

Открыв калитку и увидев кузнеца, он приветливо сказал:

– Проходи, проходи. Рады гостю. Жена только что испекла вкусный чурек. На тех углях, что из нового хвороста. Недавно купили по дешевке.

Бахрам улыбнулся.

Они прошли в сад и сели на развалинах глинобитного забора. Хозяин дома сообщил Бахраму, что оружие, находившееся в вязанках хвороста, спрятано в надежном месте.

– Я слышал, твоим соседям тоже привезли хворост?

– Ты не ошибаешься, только они потом передумали и все уступили мне. Все вязанки у меня.

Убедившись, что оружие, которое они спрятали ночью в кустах старого хлева, доставлено в город и находится в надежных руках, Бахрам попрощался с хозяином дома и пошет к Лалезар-ханум. Он попросил ее написать Виктору Бондарчуку записку следующего содержания: "Для вас приготовлены свежие фрукты. Можете взять их в любой момент. Если задержитесь, не беда: они не испортятся".

Вот только каким путем передать эту записку по назначению?

На рассвете Бахрам пришел к дому пастушонка Азиза. Тот уже встал и подвязывал чарыки во дворе, под тутовым деревом. Бабушка Маема хлопотала у печки.

Азиз, догадавшись, что Бахрам пришел неспроста, сразу подбежал к калитке.

Кузнец передал ему записку.

– Только поосторожней, Азиз. Дело важное, – предупредил он мальчика, с грустью смотря на него. Он увидел худое, бледное лицо, под глазами – синие круги, щеки впали.

Подошла бабушка Азиза.

– Доброе утро, Масма-хала! Как поживаешь, как здоровье?

– Как здоровье, говоришь? – Старушка махнула рукой. – Нашел о чем спрашивать! Какое может быть здоровье, если живешь впроголодь? Чем так жить, лучше умереть! В могиле хоть спокойно, лежишь себе, вытянув ноги, никто тебя не терзает. Как живем? Забыли даже вкус масла и сахара. О себе я не говорю, – мальчика жалко!

– А что с ним! Такой смышленый, толковый мальчуган!

– Голова вечно чем-то забита, до самой полуночи где-то пропадает… Я говорю ему: сынок, ведь ты пастух, встаешь на рассвете, – и ложиться должен пораньше. Думаешь, он слушается меня? Все равно что вот этой печке толковать. Боюсь, как бы с ним какой беды не приключилось!..

– Ну, с чего это ты о беде заговорила? Домой поздно возвращается! Ведь он парень, Масма-хала. Играет где-нибудь с товарищами. Уходит из дома утром, возвращается в сумерки. Когда ж ему с ребятами-то поиграть?! Я часто его на улице вижу, когда возвращаюсь домой. – Бахрам вынул из кармана две рублевые бумажки, протянул старухе. – Вот, Масма-хала, возьми на хозяйство.

Старушка стала отказываться, но Бахрам заставил ее взять деньги.

– Это мой долг Азизу. Я уж три месяца не платил за своего буйволенка! Не горюй, старая, рано или поздно кончатся наши беды, настанет светлый день, когда и беднякам счастье улыбнется.

Масма-хала вздохнула, поникла головой.

– Когда же этот день придет, сынок? Видно, уж после того, как наши кости в земле истлеют!..

– Нет, бабушка, это случится гораздо раньше! Увидишь, скоро жизнь изменится. Не вечно богатеи будут притеснять нас!

Подошел Азиз и подсел к скатерти, разостланной на крыльце. Масма-хала налила ему чаю. Азиз стал есть хлеб, макая его в катыг.

– Садись и ты, Бахрам, выпей чаю, – предложила старуха.

– Спасибо, не откажусь.

– Азиз, подлей в чашку кислого молока, угощай гостя.

От катыга Бахрам отказался наотрез, сказал, что позавтракал дома.

Когда он уходил от Азиза, вершины лесистых гор были еще в тумане. Несмотря на ранний час, парило. Денек обещал быть жарким.

Бахрам расстегнул ворот рубахи и мимо лавочек медников пошел к церковной площади. Сегодня он не спешил в свою кузницу. Настроение у него было веселое. Удача сопутствовала в последние дни ему и его товарищам. Если Азиз сумеет передать сегодня его записку Бондарчуку, тогда вообще все будет в порядке.

На улицах было много народу. Одни спешили на работу, другие – на базар за покупками. Бахраму попадались незнакомые мужчины и женщины с пестрыми сумками в руках. Это были дачники, приехавшие в Закаталы из Баку и других мест. Видно, в других краях погода стояла еще жарче, чем в Закаталах.

Бахрам шел по улице, где были расположены лавки торговцев мануфактурой. Сейчас они были еще закрыты.

На углу внимание Бахрама привлекла толпа.

Бахрам остановился, прислушался. То, что он узнал, неприятно поразило его. Люди говорили, что старый Минасян уже два дня не показывается в своей лавке: пристав по нескольку раз в день вызывает его в участок.

Чтобы проверить правдивость этих слухов, Бахрам направился к Усубу, лавка которого находилась по соседству с лавкой Минасяна. "Надо полагать, портной знает, что происходит в доме лавочника", – решил он.

В мастерской Усуба посетителей не было. Портной, как обычно, сидел на прилавке, поджав под себя ноги. Увидев Бахрама, он смекнул, что того интересует, и, не дав ему даже открыть рта, сказал:

– Увы, то, что ты слышал, правда. Кто-то донес приставу, что дочь Минасяна приехала в Закаталы с бакинским революционером. Уже два дня Минасян не покидает полицейский участок.

– Кто же донес?

– Доносчиков хватает! Мало ли желающих выслужиться перед приставом?

– А чего от него хотят – не знаешь? Дочь-то не арестовали?

Бахрам был обеспокоен: не стало ли Кукиеву известно об их встрече в доме Лалезар-ханум.

– Я разговаривал со стариком, говорит, пристава интересует не его дочь Сусанна, а ее жених. Хотят знать, куда они уехали.

– О чем они еще спрашивают?

Портной покачал головой.

– Не знаю… может, и спрашивают о чем-нибудь, да Минасян не говорит.

Бахрам не стал задерживаться в мастерской Усуба.

"Известно ли приставу, что мы собирались в доме Лалезар-ханум? – думал он по дороге в кузницу. – Если да, то почему до сих пор не вызвали на допрос учительницу Лалезар-ханум? Надо разыскать Узуна Гасана, может, он что-нибудь знает".

Он решил подождать на церковной площади. Скоро показался знакомый фаэтон. Из фаэтона вышли Тайтс и Хачатурянц и направились к церкви. Бахрам с минуту переждал, затем вскочил в фаэтон. Узун Гасан стегнул кнутом лошадей.

– Тебя вызывали к приставу? – спросил Бахрам.

– Вызывали… Только что от него.

– О чем они спрашивали?

– Интересовались, куда я возил дочь Минасяна и их гостя. Я сказал все, как было. Пристав начал запугивать меня, а я знай свое твержу! Не пришлось даже врать, рассказал, что отвез молодых людей в Цнори и сразу назад.

– А кто донес, не знаешь?

– Неужели ты еще не догадался? Или ты не видел, кто вышел сейчас из фаэтона вместе с Тайтсом? Хачатурянцу, собака! Мутит воду, натравливает людей друг на друга, шпионит!..

Фаэтон медленно катил по тихой улице. Когда им встречались прохожие, оба умолкали.

– Ты не знаешь, зачем Тайтс и Хачатурянц пошли в церковь? – поинтересовался Бахрам.

– Я так понял, что им надо потолковать со священником.

– Как ты думаешь, знает ли пристав о нашей встрече в доме Лалезар-ханум?

– Об этом пока разговору не было.

– Прямо загадка! Или они хитрят, или им пока еще и правда неизвестно о нашей встрече в доме учительницы. Если бы они что-нибудь знали, меня первого вызвали бы! Может, старик Минасян побоялся, решил не рассказывать, куда ходила Сусанна… Ну ладно, вези меня к кузнице.

Узун Гасан щелкнул кнутом, лошади побежали резвее, фаэтон закачался на рессорах. Они пересекли главную улицу и стали подниматься к кузнице.

Поздно вечером Бахрам, петляя по переулкам, пробрался к дому Лалезар-ханум и тихо постучал в ее ворота. Передав ей все, что ему стало известно о старике Минасяне, он сейчас же собрался уходить.

– Одно меня поражает, – сказал он. – Они ничего не знают о нашей встрече у вас. Я думаю, старик Минасян, чтобы, по возможности, выгородить дочь, ничего не сказал им об этом.

– Мне уже передали, что пристав вызывал Минасяна, – сказала Лалезар-ханум. – Меня пока не беспокоили. А вы знаете, кто-то пустил по городу слух, будто молодые тайно обвенчались в здешней церкви.

Бахрам усмехнулся – так вот зачем Тайтс и Хачатурянц ездили сегодня к священнику.

– Вы недоумеваете, почему приставу ничего неизвестно о встрече в моем доме? – продолжала учительница. – Я объясню вам. Об этой встрече, кроме нас, никто ничего не знает. Сусанна сказала мне, что она ничего не говорила об этом ни отцу, ни матери.

– Ах, вот как! – Кузнец не мог сдержать радости. – Выходит, Хачатурянцу не все известно!

В эту ночь Бахрам спал спокойно.

Глава тридцатая

Как Тайтс и Хачатурянц ни лезли из кожи вон, им немного удалось узнать о дочери Минасяна и ее «женихе», которые около суток прожили в Закаталах.

Старик Минасян день и ночь поносил сплетников, распускающих мерзкие слухи о его дочери! Одному из городовых он даже сказал, что собирается обратиться к губернатору с жалобой.

– Я не допущу, чтобы меня позорили на каждом углу! – заявил он. – В мои-то годы! Клянусь честью, я не поленюсь и добьюсь встречи с самим губернатором! Увидите, я это сделаю!

Разумеется, Минасян не обратился к губернатору. Через несколько дней сплетни почти прекратились, и он быстро успокоился.

Больше всех в этой истории пострадал Хачатурянц. Уже в третий раз он оказывался в смешном положении перед властями. "Представитель местной интеллигенции" окончательно пал в глазах Тайтса, который откровенно выразил ему свое презрение.

Пошли слухи, будто Хачатурянц собирается в скором времени покинуть Закаталы.

Приближался намеченный срок восстания. Из двух соседних гарнизонов пришло известие, что они готовы примкнуть к восставшим. Среди солдат Лебединского батальона велась активная работа.

Все было готово к восстанию.

Как наметили еще раньше, руководить повстанцами самой крепости должен был фельдфебель Попенко. На себя Виктор взял руководство солдатами седьмой и восьмой рот, расквартированных в городе.

В воскресный день руководители восстания собрались в последний раз и порешили начать выступление в следующее воскресенье, на рассвете. Этот день был выбран неспроста, – обычно в субботу все офицеры батальона предавались кутежам.

Сигнал к восстанию должен был подать ровно в три часа ночи кузнец Бахрам.

Виктор стал искать возможности встретиться с ним, чтобы передать решение повстанческого комитета.

Во вторник, возвращаясь с учений, Виктор подошел к колодцу у кузницы, будто желая напиться. Бахрам увидел его и тоже подошел к колодцу. Он стал привязывать веревку к ведру, а затем спускать его в колодец.

Виктор успел сказать ему все, что хотел, и еще раз уточнил место, где было спрятано оружие. Они условились, что за два часа до сигнала Григорий Романов придет к тайнику, а как только Бахрам пустит в районе крепости красную ракету, повстанцы явятся к нему за оружием.

Напившись воды, Виктор побежал догонять товарищей.

Боясь провала, Виктор распорядился не составлять письменного плана восстания. Накануне в роты должно быть устно сообщено о часе выступления.

Затем Виктор и Григорий стали думать, как лучше Григорию выбраться из казармы. Так как часовые у ворот сменялись в десять, ему надлежало уйти пораньше. Но где он будет находиться эти пять часов? Если на улице, сразу могут задержать…

– Я мог бы побыть это время у Розы, – сказал Григорий. – В час ночи уйти от нее…

Виктор задумался. Чувствовалось, что он не может принять определенного решения.

– Если ты доверяешь ей, – сказал он наконец, – я не возражаю. Пожалуй, лучшего места не придумаешь.

– Договорились. Я уйду из казармы сразу после вечерней поверки.

Ефрейтор Попенко, которому предстояло возглавить восставших солдат в самой крепости, был озабочен тем, чтоб у арсенала с оружием на часах оказались верные люди, которые в назначенный час должны были сбить с дверей замки и допустить к оружию восставших.

В субботу, поздно вечером, уединившись с Сырожкиным на несколько минут, Попенко объяснил ему план восстания и просил немедленно сообщить, если тот заметит что-либо подозрительное, могущее сорвать их замысел.

О часе выступления были оповещены все революционно настроенные солдаты и те, кто примкнул к ним в последние дни.

Наконец в казармах пятой и шестой рот, расквартированных в крепости, погасли лампы. Но заснули в эту ночь лишь немногие. Солдаты, знавшие о выступлении, лежали тихо, с открытыми глазами, томясь ожиданием. Что их ждет утром?

Григорий Романов ушел из казармы перед самой сменой караульных.

На улицах было темно. В первые минуты он шел очень медленно. Потом глаза его привыкли к темноте. Он свернул к мечети, но тотчас раскаялся в том, что выбрал этот путь. То и дело ему попадались люди, – это были мусульмане, возвращавшиеся домой с вечернего намаза. Он ускорил шаги и при встречах отворачивал голову в сторону.

До духана осталось пройти один квартал, как вдруг он услышал впереди шаги. Посреди улицы, заложив за спину руки, медленно шел городовой. Григорию пришлось ждать, когда он удалится.

Затем Григорий проскользнул в знакомый переулок и оттуда во двор духана. Вот и деревянная лестница, ведущая наверх. Он поднялся, осторожно приоткрыл дверь. Розы в комнате не было"

Снизу, из духана, доносились звуки музыки и пьяный смех.

Григорий знал, что духан закрывается в полночь. Он подошел к окну, отодвинул занавеску.

Керосиновая лампа на притолоке двери слабо освещала стену, украшенную фотографиями обнаженных женщин. Сбоку висела фотокарточка самой Розы.

Григорий подошел к ней, пригляделся. С фотографии на него смотрели грустные ласковые глаза девушки.

"Скорей бы она пришла!" – подумал Григорий. Он вдруг почувствовал, что нестерпимо хочет услышать ее приятный низкий голос, потрогать ее волосы, заглянуть в глаза!..

Григорий приблизился к двери, прислушался, в духане стало гораздо тише. Вдруг кто-то громко заговорил. Другой голос выкрикнул что-то в ответ. Хозяйка духана Агва начала успокаивать спорщиков.

Скоро внизу сделалось совсем тихо, слышны были только голоса Розы и Агвы. Хозяйка духана собиралась уходить.

Деревянная лестница заскрипела под шагами Розы. Войдя в полутемную комнату и увидев у окна мужскую фигуру, она тихо вскрикнула, но, тотчас узнав Григория, бросилась к нему.

– Это ты, милый? – Она стала гладить рукой его лицо. – Чувствовало мое сердце, что ты придешь. Я знала!..

– Ты не могла знать этого, Роза. Впрочем, не будем спорить…

– Ты приснился мне минувшей ночью. Будто мы вышли с тобой из этой комнаты и куда-то пошли. Шли долго, никак не могли добраться до места. Я к тебе все пристаю, спрашиваю, когда придем, а ты говоришь: "Не торопись, Роза! Путь долог, но быть в пути хорошо!" К чему это, Гриша, – видеть во сне дорогу?

Григорий улыбнулся.

– Разве я гадалка?

– Говорят, в жизни все выходит наоборот… Наш путь с тобой будет очень коротким. – Роза вздохнула и, отойдя от Григория, принялась наводить в комнате порядок. – Подожди немножко, сейчас я принесу тебе что-нибудь поесть.

– Не нужно, Роза, я сыт.

– Правда? Ну а утром что ты будешь есть?

– Я не останусь здесь до утра. В час ночи мне придется уйти.

Роза усмехнулась, не приняв всерьез его слова, и решительно направилась к двери.

– Ночью солдат не пускают в казармы! – сказала она. – Ты никуда не уйдешь от меня!

– Уйду, Роза, у меня есть важное дело.

Лицо Розы сделалось серьезным.

– Может быть, ты тоже задумал убить какого-нибудь офицера? Не делай этого, Гриша! Я боюсь.

– Я никого не собираюсь убивать. Этой ночью мы хотим испытать наше счастье, мы все! Понимаешь?

– Ничего не понимаю.

Григорий рассказал ей об их плане. Лицо Розы засветилось гордостью. Она прильнула к нему, обвила руками шею…

– Ах, милый, если бы это удалось! Тогда мы бы уехали с тобой отсюда далеко, далеко. Может, и сбудется мой сон? Но я все-таки спущусь вниз…

– Не надо, Роза.

– Но мне хочется угостить тебя чем-нибудь. Неужели ты не выпьешь хоть немножко за успех вашего дела?

– Нет, нет, пить я не буду! Нельзя, Мы выпьем потом, все вместе!

– Но ты должен отдохнуть, Гриша. Время еще есть… – Она расстегнула ворот его рубахи, заглянула в глаза…

Григорий прижался лицом к щеке Розы, погладил рукой ее волосы и, уже не сдерживая себя, губами приник к ее губам.

Около часу ночи Григорий поднялся.

– Уже?! – с тоской спросила Роза. – Гришенька, я не хочу, чтобы ты уходил!..

– Надо, Роза. – Он начал поспешно одеваться.

– Гриша, не забывай обо мне… – Голос ее дрогнул.

Григорий уже был одет. Роза соскочила с постели, подбежала к нему и снова припала губами к его губам.

– Да хранит тебя господь! – Она перекрестила его. – Пусть удача сопутствует тебе! Удачи вам всем!.. – Она не смогла докончить, уткнулась лицом в рукав ночной рубашки и разрыдалась.

– Не плачь, Роза, все будет хорошо! – сказал Григорий. – Скоро мы увидимся. До встречи!

В эту ночь Попенко несколько раз выходил во двор – то напиться воды, то покурить. Минула полночь. Он лежал на кровати, перебирая в памяти важные события своей жизни. Вспомнил Дружина, Демешко. Их нет с ними. Жаль!

Наконец он оделся и вышел из казармы. Каким-то внутренним чувством он угадывал, что товарищи, которые тоже не спали, напряженно следят в темноте за каждым его движением.

Во дворе было темно и тихо. Когда он проходил мимо арсенала, часовые знаками дали понять ему, что у них все в порядке.

Более всего Попенко беспокоился за оружие. Если бы командование батальона узнало об их замысле, оно в первую очередь сменило бы людей у арсенала. Восстание же без оружия было заранее обречено на поражение.

"Пока все идет хорошо, – подумал Попенко. – Скоро надо поднимать ребят".

Он пошел назад, к казарме. Уже на пороге он вдруг услышал скрип отворяемой двери. Из соседней казармы кто-то вышел и, воровато оглядываясь, пошел по двору.

Попенко поспешил стать в тени навеса, что над крыльцом. Когда человек оказался в полосе света, бросаемого фонарем у ворот, он узнал его: это был Сырожкин.

"Куда он? – подумал Попенко. – Ничего не понимаю".

Дойдя до середины двора, Сырожкин неожиданно изменил направление и двинулся к домику, где прежде находилась штаб-квартира Добровольского.

Попенко опешил: "Может, это не Сырожкин? Нет, точно он! Куда ж это он крадется?"

Попенко пошел за ним следом. Не доходя до арсенала, Сырожкин опять изменил направление, очевидно, не хотел, чтобы караульные узнали его. Свернул вправо и пошел вдоль крепостной стены.

Попенко смекнул: "Идет доносить. Предатель!" Он почти бегом миновал арсенал и преградил Сырожкину путь.

Они едва не столкнулись в темноте.

– Куда? – задыхаясь прошептал Попенко.

Сырожкин ударил его кулаком по голове и сбил с ног.

Стремясь поскорее добраться до домика, в котором жил капитан Гассэ, он по каменным ступенькам залез на крепостную стену и двинулся по ней. Спрыгнуть он решил у самой штаб-квартиры; в том месте стена была сравнительно невысока.

Быстро придя в себя, Попенко тоже вскарабкался на крепостную стену. Скоро ему удалось догнать Сырожкина.

– Изменник! Подлец! – Он схватил его за ворот рубахи.

Сырожкин рванулся, пальцы Попенко разжались, но ударить своего преследователя Сырожкину не удалось, так как Попенко успел в воздухе поймать его руку и вывернуть ее. Они сцепились.

Обычно днем и ночью по крепостной стене расхаживал часовой, но сейчас он, видимо, дремал в будке, расположенной на северном углу крепости.

Сырожкин, изловчившись, ударил Попенко в живот. Тот скорчился от боли, зашатался. Воспользовавшись моментом, Сырожкин столкнул его со стены. Не довольствуясь этим, он поднял валявшийся на стене большой камень и швырнул вниз, туда, где на земле по ту сторону крепостной стены чернело тело ефрейтора.

Камень угодил Попенко в затылок.

Сырожкин проворно побежал дальше по крепостной стене.

Спустя полчаса Попенко пришел в себя. Попытался подняться, но не смог.

"Если Сырожкин успел донести – всему конец! – пронеслось в его затуманенной болью голове. – Где-то поблизости прячется человек, который должен пустить красную ракету. Надо во что бы то ни стало увидеть его. Он здесь, под деревом, метрах в тридцати от тропинки".

Напрягая зрение, Попенко начал вглядываться в темноту. На фоне уже светлеющего неба темнела высокая верба. Попенко пополз к ней. Он полз, напрягая последние силы.

Бахрам заметил его. Вначале он решил, что к нему крадется враг, но отбросил эту мысль, так как ползущий человек хрипел и стонал. Недоброе предчувствие сжало его сердце.

– Кто там? – негромко крикнул он.

– Это я, Попенко… – ответил из темноты прерывающийся слабый голос. – Предательство!.. Пускай ракету… Сырожкин – изменник… Слышишь, Сырожкин… Передай товарищам… Сыро…

Попенко умолк. Когда Бахрам подбежал к нему, он был недвижим.

Не теряя времени, Бахрам подпалил ракету.

Над крепостью взвился красный огненный шар. На мгновение сделалось светло, как днем, и Бахрам увидел, что вдоль кустов к городу движется группа вооруженных солдат. Трое из них кинулись к дереву, под которым он сидел.

Кузнец бросился к ближайшим кустам, добежал до тропинки, которая спускалась к городу, чуть ли не кубарем скатился вниз, перемахнул через плетень в какой-то двор, из него – в следующий. Через несколько минут он был уже в своем дворе.

Со стороны казарм доносились крики.

Григорий, находившийся у тайника с оружием, поразился, увидев взвившуюся над крепостью ракету. По его часам до условленного срока оставалось еще более двадцати минут. Не успел он собраться с мыслями, как к нему подбежали три запыхавшихся солдата.

– Давай оружие, Григорий! – закричал один. – Наши казармы окружают!

– О чем ты? – спросил Григорий. – Кто окружает?

– Нас опередили! Измена!

Получив винтовки, солдаты побежали в сторону казарм.

Через несколько минут к тайнику подбежали Виктор Бондарчук и еще несколько солдат из седьмой и восьмой рот.

– О группе Попенко нет никаких известий! – взволнованно сказал Бондарчук. – Мы можем надеяться только на себя. Казармы окружены! Там много наших, все без оружия. Надо идти на выручку!

Григорий начал поспешно раздавать винтовки и патроны.

У казарм прозвучал пронзительный женский крик. Он был прерван двумя выстрелами. Началась перестрелка.

Раздав оружие и видя, что никто больше не подходит, Григорий схватил винтовку и побежал к казармам. Добравшись до товарищей, он узнал, что выпущенная раньше времени ракета помешала карательному отряду Варламова застать их врасплох.

Положение восставших осложнилось. Виктор приказал прорвать кольцо карателей и пробиться к крепости. Он все еще не знал, что там произошло. Он считал, что в крепости идет кровавый бой и что его группа должна объединиться с группой Попенко.

"Странно, – лихорадочно соображал он. – Почему против нас оказалось так много солдат?! Ведь Попенко должен был оттянуть на себя часть варламовских карателей? Неужели выступление в крепости сорвалось?"

Как только Сырожкин сообщил о плане повстанцев капитану Гассэ, исполнявшему обязанности командира батальона, тот немедленно бросился к поручику Варламову, и буквально через пять минут часовые у арсенала были разоружены и арестованы.

В город направился большой вооруженный отряд, которому было приказано окружить казармы и никого не выпускать из них. Этот отряд возглавил лично капитан Гассэ.

Поручик Варламов, прихватив с собой шестерых солдат, поспешил к духану Агвы, где, как ему сообщил Сырожкин, в эту ночь должен был находиться Григорий Романов. Разыскав каморку Розы, он постучал в дверь. Не дожидаясь, когда им откроют, солдаты сорвали крючок и ворвались в комнату.

Роза сидела на кровати, прикрываясь простыней. Она дрожала от страха.

– Где Романов? – крикнул поручик.

– Не… Не знаю. У меня никого нет… – ответила Роза.

Варламов подошел к кровати и сорвал с Розы простыню. Она поспешно схватила со стула старенький халатик, кое-как натянула.

– Звери! – крикнула она.

Варламов схватил Розу за волосы и выволок на середину комнаты.

Роза попыталась подняться, но Варламов наступил ногой на подол ее халата.

– Говори, куда спрятала Романова?

– Не знаю я никакого Романова!

Варламов вынул револьвер и приставил дуло к ее виску.

– Не скажешь, получишь пулю…

Роза зло рассмеялась.

– Сволочь! Тебе бы только с бабами воевать!

– Молчи, шлюха! Говори, куда спрятала солдата!

Роза, рванув подол из-под сапога офицера, вскочила на ноги.

– Не говоришь – не надо, – сами найдем! Разговор у нас с ним будет короткий. Мы расправимся с ним сегодня же утром!

Он кивнул солдатам на дверь. Они спустились в духан, обыскали его. Романова там не было.

"Что же это?.. – в ужасе думала Роза. – Восстание сорвалось? Но где тогда Григорий? Может, он вернулся в казарму? Надо предупредить, иначе они схватят его!.. Да, да, скорей к нему в казарму!.."

Набросив на голову платок, девушка сбежала вниз по лестнице, миновала двор и выскочила на улицу. Она не заметила, что Варламов и его солдаты, стоявшие за воротами, двинулись следом за ней.

Добежав до ворот казармы, Роза громко закричала:

– Григорий, беги, прячься! Тебя ищут, беги!..

Варламов выхватил пистолет и дважды выстрелил. Роза упала. Голова ее на мгновение приподнялась над землей. Девушка хотела крикнуть что-то, но это было ее последнее усилие.

– Сдохла, кажется! – Поручик носком сапога тронул ее голову и, обернувшись к солдатам, приказал:

– Живо в крепость! Капитан Гассэ управится здесь без нас.

Несколько солдат с факелами в руках искали что-то у крепостной стены.

В одном из солдат Варламов узнал Сырожкина. Он искал тело ефрейтора Попенко.

Попенко был обнаружен недалеко от стены, под развесистой вербой.

"Слава богу, все обошлось! – обрадовался Сырожкин, убедившись, что Попенко не дышит. – Мертвец ничего не расскажет!"

Он уже договорился с капитаном Гассэ о том, что его арестуют вместе с другими участниками выступления, чтобы отвести от него подозрение.

Перестрелка у городских казарм становилась все ожесточеннее. Виктор и его товарищи продолжали пробиваться к крепости.

Капитан Гассэ приказал выставить пулеметный заслон. На всякий случай в Цнори был послан гонец за помощью.

Но помощи не понадобилось. Силы были явно неравны. К утру повстанческий отряд был окружен. У восставших кончились патроны.

Многие были убиты. Виктора, Григория и других организаторов восстания каратели захватили живыми. Сырожкин тоже был арестован.

В полдень Бахрам вышел из дому и, не обращая внимания на толпившиеся на перекрестке группы горожан, которые взволнованно передавали друг другу подробности ночного происшествия, направился к Лалезар-ханум. Он рассказал ей обо всем, что произошло ночью.

– Умирая, Попенко назвал Сырожкина. Несколько раз повторил его фамилию. Нельзя терять ни минуты. Мы должны передать Виктору, если только он остался в живых, или кому-нибудь из его товарищей, что Сырожкин предатель. Напишите им записку. И поскорее.

В лице Лалезар-ханум не было ни кровинки. Она подняла на Бахрама печальные глаза.

– Но как вы передадите им ее?

– Что-нибудь придумаю, – ответил Бахрам. – Я знаю одно – им надо во что бы то ни стало сообщить про Сырожкина. Их, скорей всего, посадят в карцер. Окна его выходят в ущелье… Там мы как-нибудь передадим им записку.

– Но как?

– Нам поможет Азиз.

Лалезар-ханум подошла к столу в углу комнаты и под диктовку Бахрама написала маленькую записку.

Уходя, кузнец задержался на пороге. Лалезар-ханум почувствовала по его тревожным глазам: он не успел сообщить ей что-то важное.

– Ну, смелее! Говорите! – тихо сказала она.

– Сырожкин мог выдать не только солдат, но и всех нас… Мы должны приготовиться к худшему. Как только власти оправятся от испуга, они тотчас возьмутся за нас!

– Я ничего не боюсь, – спокойно сказала Лалезар-ханум. – Да и вы тоже.

– Ну, не будем падать духом! Счастливо оставаться!

Весь день Бахрам думал только о том, как переправить записку. Вечером он узнал, что часть арестованных посадили в карцер. Он поспешил в чайхану, надеясь услышать там что-нибудь новое о судьбе арестованных.

Чайхана была полна народу. Разговор шел исключительно о восставших солдатах и ночном сражении.

Более всего Бахрама обеспокоило сообщение хромого муэдзина.

– Сегодня у нас в квартале во всех дворах обыски, – рассказывал муэдзин, невозмутимо перебирая четки. – Говорят, солдаты где-то в нашем квартале винтовки свои спрятали… Под самым носом! Ну, добро, мужчины бунтуют, но как случилось, что к ним присоединилась женщина?

– Какая женщина? – спросил кто-то из слушателей.

Муэдзин откашлялся и степенно продолжал:

– Я говорю о той самой женщине, что работала в духане грузинки Агвы. Я шел утром в мечеть и вдруг вижу: двое городовых тащат ее тело…

Бахрам решил, что женщина, о которой говорил муэдзин, убита шальной пулей во время перестрелки. Итак, власти ищут припрятанное оружие. Что ж, этого надо было ожидать…

В чайхане наперебой рассказывали всевозможные небылицы. От них и от волнений всего этого несчастливого дня у Бахрама отчаянно разболелась голова. Он считал, что этой ночью их всех должны арестовать, поэтому нужно немедленно позаботиться о записке.

Несмотря на поздний час, он пошел к Азизу. Мальчик уже спал. Бахрам разбудил его, передал записку и объяснил, что надо делать.