Текст книги "Восстание в крепости"
Автор книги: Гылман Илькин
Жанры:
Историческая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
Глава четырнадцатая
Улухан пришел в Закаталы перед рассветом, когда сон горожан особенно сладок. В это время даже самые бдительные городовые не могут устоять перед натиском дремы и уходят домой поспать часок-другой.
В трех километрах от города, у деревни Мухаг, его встретили Бахрам и рабочий табачной фабрики Гарай, у которого, как было решено, Улухан должен был остановиться. Жить в родительском доме было опасно.
Никто не мог предположить, что в доме Гарая Улухана увидит жена Казаряна. Когда это случилось, было решено перевести Улухана в другую часть города. Теперь стало особенно опасно появляться в родном доме.
Бахрам считал, что брат все-таки может на минутку забежать к матери, однако Гарай возражал:
– Если Шушаник узнала Улухана, дело плохо. Могут устроить засаду. Ты же знаешь эту женщину. Она ведь обязательно расскажет всем. А если узнает ее муж…
Улухан согласился с Гараем. Он решил в один день закончить все свои дела и вернуться в Баку. С представителем революционных матросов он должен был встретиться днем. Бахраму предстояло выполнить роль связного.
В полдень, когда большинство жителей Закатал отсиживалось дома, дожидаясь вечерней прохлады, Гарай задворками провел Улухана к дому своей сестры, куда городовые едва ли могли нагрянуть.
Айрапет Хачатурянц еще не ушел от Тайтса, а Улухан уже встретился с Бондарчуком и некоторыми другими товарищами. Встреча продолжалась недолго.
Когда все ушли, Улухану осталось одно – ждать наступления ночи.
Б сумерки пришел Гарай и рассказал ему, что городовые только что нагрянули в дом Бахрама, разыскивая Улухана.
Сам Бахрам был дома. Старая Айше, узнав, что городовые ищут ее сына Улухана, горько заплакала.
– Где он, мой сыночек?… Если найдете, приведите его ко мне. Хочу еще раз перед смертью увидеть родное дитя.
Когда Улухану рассказали об этом, он помрачнел.
– Бедная мать!.. – тихо сказал он.
Гарай посоветовал ему не уходить этой ночью.
– Трудно будет выбраться из города. Всюду шныряют городовые, ищут тебя. Они прямо обнаглели: каждого останавливают. Лучше выждать, пока все успокоится. Здесь ведь тебя никто не найдет.
Улухан подумал.
– Нет, надо уходить! Вот мать не повидал, жалко… Да и с братом надо бы еще поговорить. Да сейчас с ним не встретишься – по пятам ходят.
– Ну гляди… Только тогда уходить надо не по Нухинской дороге, а по шоссе, что ведет к Тифлису.
– Так и сделаю. Спасибо за совет. Будем ждать полуночи.
Шли часы. На улице смолкли шаги, затихли голоса прохожих.
В тот момент, когда Улухан и его товарищи ждали наступления полуночи, кто-то тихонько постучал в ворота Вейсала-киши.
Ночным гостем оказался Гачаг Мухаммед.
Под мышкой у Мухаммеда был сверток. Поздоровавшись с хозяевами дома, он прошел в дальний угол комнаты, чтобы быть подальше от окна.
Тотчас же фитиль керосиновой лампы, висевшей у окна, был прикручен. Хозяйка то и дело выходила во двор, прислушивалась, все ли тихо, и опять возвращалась в дом.
Обычно Вейсал-киши первым начинал разговор с гостем, справлялся о здоровье, расспрашивал о делах, но на этот раз он говорил мало и казался угрюмым. На вопросы отвечал коротко, сдержанно.
Мухаммед не мог не заметить этого.
– Ты сегодня какой-то странный, Вейсал-киши. Не случилось ли чего?
Вейсал-киши, продолжая хмуриться, пожал плечами и, не поднимая глаз на гостя, пробормотал едва слышно:
– Да нет, ничего.
– Может, люди пристава обижают вас из-за меня? Может, им стало известно, что я бываю в твоем доме? В жизни не все просто. Отвечай, не таись.
– У меня нет никаких дел с приставом.
Мухаммед облегченно вздохнул. Выходит, угрюмость старика не была вызвана его приходом.
– Тогда отчего ты такой мрачный?
Мухаммед бросил взгляд на старушку, которая в этот момент вошла в комнату; лицо ее тоже было угрюмо. Он понял: муж и жена чем-то встревожены.
– Не таись от меня, Вейсал-киши, прошу тебя, – сказал Мухаммед. – Может, ты не хочешь, чтобы я бывал у тебя? Скажи – я уйду. Но прежде объясни толком, что случилось.
Вейсал-киши поднял на него грустные глаза.
"Надо ему все сказать, – решил старик. – Пусть знает, что людям известно про его дела. Может, совесть заговорит в нем и он откажется от грабежей. Но как сказать ему? Ведь я и сам не знаю, правда ли это".
Мухаммед чувствовал: старик опасается говорить с ним откровенно.
– Прошу тебя, Вейсал-киши, скажи, что у тебя на сердце, не скрывай от меня!
Старик глубоко вздохнул.
– Я хочу рассказать тебе не о том, что у меня на сердце, а о том, что на сердце у народа.
– У народа? – удивленно переспросил Мухаммед. – Что же говорит народ? Я знаю, люди думают, что, если я убью пристава, жизнь изменится, станет лучше. Но пойми, если я прикончу его, на его место сядет другой!
Вейсал-киши покачал головой.
– Нет, люди хотят не этого.
– Чего же?
Старик пристально посмотрел Мухаммеду в глаза.
– Перестань грабить.
Мухаммед застыл в изумлении. Уж не ослышался ли он?
– Грабить? О чем ты толкуешь? Скажи яснее, я не понимаю.
Старик пододвинул к гостю чашку чая, которую подала хозяйка.
– Люди упорно твердят, что ты средь бела дня выворачиваешь карманы у бедняков.
Мухаммеду стало жарко, густая краска залила его лицо.
– Ложь! – сказал он тихо. – Скажи, кто это видел? Приведи человека, который сказал бы мне: ты ограбил меня, забрал мои деньги и вещи.
Вейсал-киши и прежде не очень-то верил нелепым слухам, а сейчас, видя волнение Мухаммеда, пришел к твердому убеждению, что все это наговоры. Конечно, Мухаммед не из тех, кто станет грабить своих земляков, таких же крестьян, каким был когда-то и он. И что могло бы заставить его пойти по этому пути? Неужели ему не хватает того, что крестьяне приносят ему и его товарищам в лес? Ведь у них есть и хлеб, и лапша, и кислое молоко…
– Находятся люди, которые утверждают, будто ты закрываешь свое лицо башлыком, дабы тебя не узнали.
– Это клевета! Прошу тебя, покажи мне хотя бы одного человека, которого я ограбил!
Вейсал-киши вспомнил о крестьянине, который подошел к нему в поле вместе с урядником Алибеком, и рассказал гостю об этой встрече.
Мухаммед задумался. Ему сразу пришел на ум его бывший соратник Расул.
"Ясно, грабежом занимается он. Надо было убить этого подлеца! Я прогнал его, и он взялся за грабежи. Лицом он похож на меня, вот люди и думают, что Гачаг Мухаммед начал грабить на большой дороге".
– Скажи, Вейсал-киши, а ты сам веришь, что я могу грабить людей?
Старик покачал головой.
– Не верю, Мухаммед. Но как я могу заставить поверить в это других? Многие аксакалы просили меня по секрету поговорить с тобой, наставить на путь истинный. Требуют, чтобы ты оставил крестьян в покое.
Хозяйка снова вышла взглянуть, все ли спокойно. Не заметив ничего подозрительного, она вернулась в комнату и кивнула гостю.
Мухаммед показал рукой на сверток, который принес с собой.
– Это ковер моей сестры, – сказал он, обращаясь к Вейсалу-киши. – Прошу тебя, отнеси его ей. Скоро вы узнаете, кто занимается грабежами! Я найду негодяя даже на дне моря!
Мухаммед вышел во двор. Ветерок раскачивал ветки деревьев, Гачаг хотел проскользнуть на улицу, но вдруг где-то поблизости прогремели два выстрела. Послышались приглушенные голоса, какая-то возня.
Мухаммед быстро захлопнул калитку и прижался к ней спиной.
Выскочивший из дому Вейсал-киши подбежал к нему.
– Надо подождать, – шепнул он своему гостю. – Это, наверное, солдаты. Что-то случилось? Тебе надо быть осторожней, иначе попадешься. Иди-ка в дом!
– Нет, нет, старик, я останусь здесь, а ты ступай! Запри дверь изнутри и потуши лампу. Все обойдется.
Он прислушался. Кругом опять воцарилась мертвая тишина. Мухаммед вышел на улицу и, прижимаясь к домам и заборам, быстро подошел к тому месту на окраине города, где его ждал гачаг Музаффер.
"Только бы добраться до коня! – думал он. – Тогда уж мне никто не страшен!".
На улицах было пустынно. Порой слышно было, как во дворах фыркают лошади.
Мухаммед вброд перешел речку. Вот и заросли орешника, вот и карагач, у которого его ждет Музаффер.
Заметив знакомый силуэт, Музаффер тихонько свистнул. Мухаммед ответил ему свистом.
– Что случилось? – спросил Музаффер. – Кто стрелял?
– Не знаю. Но за мной никто не гнался.
– А я услышал выстрелы, думал, за тобой гонятся, и хотел уже скакать навстречу!..
Они сели на лошадей.
Ночная тишина предгорий огласилась топотом коней, скачущих по тропинке в горы.
После разговора с Хачатурянцем Тайтс направился к приставу, изложил ему содержание беседы с представителем «местной интеллигенции» и попросил этой ночью предоставить в его распоряжение пятерых городовых.
Через полчаса пятеро самых ревностных служак ждали указаний высокого начальства. Тайтс посвятил их в свой план: он, Тайтс, проникнет во двор Гарая через забор с задворок; Казарян, потушив в своем доме лампу, будет наблюдать, что произойдет в соседском дворе – ведь Улухан может бежать, перескочив через забор в их двор; если случится именно так, Казарян должен выбежать во двор и громко кашлянуть, чтобы предупредить городового, который будет стоять в засаде у его ворот; остальные городовые должны ждать на улице у дома Гарая.
Перебравшись через забор, Тайтс намеревался вспугнуть Улухана, который по его расчетам должен был кинуться на улицу, где четверо городовых набросят ему на голову огромный мешок.
Тайтс приказал не пускать в ход оружие, дабы не всполошить жителей городка.
– Запомните, – наказывал он городовым, – как только злодей окажется в мешке, немедленно тащите его в каталажку. Утром я его самолично допрошу. Но перед операцией мы нагрянем к кузнецу Бахраму, брату Улухана. Их мать тяжело больна. Возможно, Улухан забежит на несколько минут домой.
Так они и сделали. В два часа ночи городовые, не постучав в ворота, перелезли через забор во двор Бахрама.
Кузнец еще не ложился. Он хотел, как только в городе все уснут, пойти попрощаться с братом.
Когда городовые ворвались в дом, больная женщина решила, что они пришли арестовать Бахрама? Поняв, что ищут другого ее сына, старушка обратилась к городовым с мольбой:
– Если найдете его, приведите ко мне! Хочу перед смертью увидеть моего сыночка! Я столько лет не видела его…
Тайтс сразу понял, что Улухана не было здесь; не теряя времени, он повел городовых к дому Гарая.
Бахрам заволновался: значит, кто-то сообщил в полицию о появлении в городе Улухана.
Он быстро оделся, чтобы пойти к сестре Гарая, – предупредить Улухана об опасности. Выйдя из ворот, он заметил на углу темный силуэт и понял: за домом следят. Бахрам тотчас вернулся.
Итак, он не может выйти из дома – это наведет городовых на след Улухана. Значит, ему не удастся попрощаться с братом.
Как было условлено, четверо городовых встали у ворот Гарая и принялись ждать. Тайтс, шепотом передав городовым последние распоряжения, оставил их и зашел с задворок, чтобы перескочить во двор.
Ночь была темная. Городовые, стоявшие друг от друга в двух шагах, едва различали один другого, В напряженном ожидании смотрели они на калитку. В темноте человек мог ускользнуть от них.
Время шло. Напряжение возрастало.
Неожиданно во дворе прозвучали два выстрела. Ото были как раз те выстрелы, которые встревожили Мухаммеда и Вейсала-киши.
Городовые приготовились. Вначале они хотели вбежать во двор, но потом, вспомнив приказание Тайтса, остались на местах.
Со двора донесся звук шагов: кто-то бежал к воротам.
– Это он! – шепнул один из городовых. – Я заткну ему рот, чтобы не кричал, а вы живо набрасывайте мешок!
Калитка с грохотом распахнулась, из нее выскочил человек. По-видимому, он хотел что-то крикнуть, но городовой проворно заткнул ему рот платком. Через мгновение пойманный уже бился в мешке. Для верности городовые крепко обмотали мешок веревкой.
Из мешка доносилось глухое мычание.
Не дожидаясь Тайтса, городовые потащили спеленатого человека прямо в городскую тюрьму. Тюремный надзиратель открыл одну из пустых камер, и городовые швырнули в нее мешок с человеком.
– Получай, сукин сын! – крикнул один из них и пнул ногой мешок, затем, обернувшись к надзирателю, добавил: – Пока не придет господин Тайтс, пусть лежит так, не развязывай его!
– Я знаю, – ответил надзиратель, – господин Тайтс уже говорил мне об этом.
Городовые ушли.
Вскоре начало светать.
А наутро по городу разлетелась весть о том, что ночью кто-то был схвачен городовыми. Никто не опровергал этих слухов, так как многие слышали ночные выстрелы.
Бахрам не мог найти себе места. Он уже раскаивался, что не бросился на выручку брата.
Рано утром к нему пришел Аршак, и они вместе отправились к Гараю. Но, дойдя до его улицы, они увидели, что квартал наводнен городовыми, которые кого-то ищут.
– Может, хотят схватить и Гарая? – шепотом спросил Бахрам.
– Пошли! – Аршак взял Бахрама под руку и потянул назад. – Тебя не должны видеть здесь!
Бахрам сам понимал: ему опасно находиться здесь, но он так тревожился за Улухана, что ему было уже все равно, схватят его или нет.
"Бедная мать! – думал он. – Если она узнает, что брата арестовали, ее сердце не выдержит".
Тем временем по городу пополз другой слух. Говорили об исчезновении господина Тайтса. Кое-кто строил предположение, что он был убит в ночной перестрелке и злоумышленники похитили его труп.
Услышав об этом, Бахрам подумал: "Скорей всего, это Гарай, защищая Улухана, застрелил Тайтса. Наверное, он уже арестован…
Если это так, дела совсем плохи. Что делать?"
Когда приставу Кукиеву сообщили о том, что Тайтс не вернулся после ночной операции, он вначале не придал этому большого значения. Но потом, когда один из городовых рассказал ему, что во дворе Гарая кто-то дважды выстрелил, он начал беспокоиться. По его приказу дом и двор Гарая были обысканы городовыми.
Выяснилось, что ночью в доме не было никого, кроме самого Гарая, его жены и пятилетнего сына; когда во дворе раздались выстрелы, они испугались, боясь выйти из дому, поэтому никто из них не мог сказать, что произошло во дворе.
Городовые, не поверив этому рассказу, арестовали на всякий случай Гарая. Поиски продолжались, но безрезультатно: Тайтса нигде не было – ни живого, ни мертвого.
Разгневанный пристав сам пришел в тюрьму и велел отпереть дверь камеры, в которой находился схваченный преступник. В углу на каменном полу лежал в мешке арестованный. Он был крепко связан веревкой и не двигался.
"Кажется, не дышит", – подумал Кукиев.
– Развяжите его! – приказал он городовым.
Те развязали веревку и стащили с арестованного мешок.
У пристава потемнело в глазах – перед ним лежал его помощник Тайтс. Во рту его торчал платок, глаза были закрыты.
Пристав и городовые были настолько ошеломлены увиденным, что никто сразу не догадался вынуть платок из его рта.
Наконец, придя в себя, Кукиев набросился на подчиненных:
– Болваны, идиоты! Любуетесь своей работой?! Вынуть платок!
Один из городовых поспешил выполнить приказание.
Губы у Тайтса посинели. Он был без сознания.
Пристав приказал принести носилки. Все забегали, засуетились…
– Остолопы! Бездельники! – не унимался Кукиев. – Вас всех надо расстрелять! Вздернуть на виселицу! Слышите? Олухи! На виселицу!
Принесли носилки.
– Доставьте немедленно в больницу! – приказал Кукиев. – Только старайтесь, чтобы вас видело поменьше народу!
В больнице Тайтс пришел в сознание. Открыв глаза, он обвел туманным взором присутствующих, казалось, искал кого-то. Но язык еще не повиновался ему, и он не мог вымолвить ни слова.
Пристав догадался, что он хочет видеть жену, и тотчас послал за ней человека.
Варвара Степановна скоро пришла. Увидев мужа в столь жалком виде, она расплакалась.
Тайтс продолжал бессмысленным взглядом взирать на окружающих, однако осмотревший его врач объявил, что жизни господина Тайтса ничто не угрожает, что он испытал нервное потрясение и скоро придет в себя.
Пристав Кукиев, успокоившись, направился в полицейский участок. Он вызвал городовых, принимавших участие в ночной операции вместе с Тайтсом, и набросился на них с бранью. Он грозился уволить с работы городового, который заткнул рот Тайтсу платком.
Однако городовые заявили в один голос, что их товарищ ни в чем не виноват, ибо они делали в точности все так, как им приказал сам господин Тайтс.
– Идиоты! – воскликнул пристав. – Как он мог приказать вам затолкать его в мешок?!
Городовые принялись наперебой рассказывать Кукиеву подробности ночного происшествия.
Выслушав их, пристав распорядился освободить людей, арестованных утром по подозрению в покушении на жизнь Тайтса.
Спустя час Гарай вышел из тюрьмы. Прежде всего он разыскал Бахрама и рассказал ему о том, что произошло ночью в его дворе:
– Я отвел Улухана к сестре, вернулся и уже собирался лечь спать. Вдруг вижу в окно: какой-то человек спрыгнул с забора в наш двор. Я тотчас узнал Тайтса. Сначала я хотел выждать, посмотреть, что он будет делать, но потом передумал, решил посмеяться над ним. Схватил лопату да как налечу на него: "Ах, сукин сын, грабить пришел?!" Тот от неожиданности, что ли, стрелять начал… Два раза выстрелил из пистолета в воздух. По правде говоря, я тоже струсил, убьет, думаю, дьявол, ни за что ни про что!.. Взял да заскочил в уборную. А она возле самых ворот. Видно, Тайтс решил, что я выбежал на улицу, кинулся к калитке, а там городовые!.. Они его приняли за Улухана, Остальное ты знаешь…
Бахрам хохотал до слез.
Глава пятнадцатая
После полудня Гаджи Хейри направился к крепости и обратился с просьбой пропустить его к подполковнику Добровольскому.
Часовой вызвал дежурного офицера. Гаджи Хейри рассказал ему, с какой целью пришел. Офицер скрылся за воротами.
Прошло немало времени. Владелец фабрики начал нервничать. Он хотел уже уйти, но потом передумал и остался ждать.
Наконец офицер пришел и велел часовому пропустить его.
Радуясь в душе и предвкушая успех, Гаджи Хейри торопливо засеменил за офицером. Во дворе крепости он увидел солдат, сооружавших из досок и камня какой-то дом. Через несколько минут он стоял в приемной перед дверью, ведущей в кабинет командира батальона.
Опять приказав Гаджи Хейри ждать, офицер прошел к подполковнику. Спустя минуту он появился и велел ему войти.
Подполковник Добровольский был в кабинете один.
– Прошу вас, садитесь, – обратился он к вошедшему.
Гаджи Хейри, робея и коверкая русские слова, с грехом пополам объяснил подполковнику причину своего визита.
Добровольский слушал его, хмуря брови. Затем он вызвал поручика Варламова и поручил подробно договориться обо всем с владельцем фабрики, согласовать плату и завтра, после утренних учений, направить на фабрику десять человек из числа сосланных матросов.
Выйдя от подполковника, поручик Варламов и Гаджи Хейри долго торговались. В конце концов они пришли к соглашению. Половину положенной суммы Гаджи Хейри дал вперед.
На следующий день в назначенное время солдаты явились на табачную фабрику. Среди них были Романов и Демешко.
Ефрейтор, пройдя в контору, спросил у Гаджи Хейри, что нужно делать, затем объяснил солдатам:
– Вначале перетаскайте на фабрику сваленные у ворот тюки табака, потом их надо спрессовать и хорошенько связать.
Немедленно весь город узнал о том, что сосланные матросы пришли помочь Гаджи Хейри.
Рабочие, бастовавшие уже три дня, начали собираться у фабрики. Они стояли в стороне, мрачно наблюдая за действиями матросов, которые, не обращая ни на кого внимания, перетаскивали тюки табака.
Гаджи Хейри, расхаживающий перед фабрикой, видя, что дело спорится, не смог скрыть злорадного восторга.
– Ну, видали?! – обернулся он к рабочим. – Думали, если не выйдете на работу, я пропаду без вас? Как бы не так! Любуйтесь!
Демешко догадался, что рабочие забастовали, отказались работать и теперь он издевается над ними. Он бросил свой тюк и поспешно вошел в помещение фабрики.
– Матросики, знаете, что мы делаем?! Рабочие объявили забастовку, а мы помогаем хозяину! Бросай тюки! Неужели мы предадим трудовых людей?!
Матросы, перестав работать, вышли на улицу и объявили ефрейтору о своем решении. Тот начал угрожать карцером, но это не возымело действия.
Гаджи Хейри был ошеломлен. Он не понимал, что могло заставить матросов отказаться выполнять приказ. Может быть, кто-то из друзей Бахрама и Аршака подговорил их, передал просьбу бросить работу. Но ни Бахрама, ни Аршака среди собравшихся рабочих не было видно.
Гаджи Хейри подошел к ефрейтору и спросил, почему матросы не хотят работать.
Тот, вместо ответа, опять обернулся к матросам и стал уговаривать их.
Демешко, Романов и еще двое вышли вперед.
– Пусть нас расстреляют, – сказал Демешко, – но мы и пальцем не пошевельнем. Мы не хотим лишать куска хлеба этих людей. Пусть хозяин поищет других предателей. Мы не будем помогать ему!
– Нельзя так, братишки. – Ефрейтор попытался прибегнуть к ласке. – Уговор дороже денег. Командир батальона обещал помочь этому человеку. Неужели подведем?
Однако матросы были непреклонны. По знаку Демешко они построились и, помахав руками на прощание рабочим, зашагали прочь от фабрики. Кто-то затянул песню, остальные подхватили ее.
Ефрейтору ничего не оставалось, как только последовать за ними.
Гаджи Хейри был вне себя от ярости: ведь он дал вперед половину денег.
– Да накажет аллах этих гяуров! – бранился он. – Зачем я заплатил деньги вперед? Видно, шайтан попутал меня!
Песня удалялась.
Гаджи подошел к лежащим у ворот тюкам, ухватился за веревки, попытался сдвинуть тюк с места. Не тут-то было.
В толпе послышался смех.
– Эй, Гаджи, осторожнее, надорвешься! – воскликнул кто-то.
Владелец фабрики обернулся, желая узнать, кто посмел выкрикнуть такие слова. Но разве узнаешь? Он сделал шаг к окну конторы и позвал счетовода:
– Эй, Исабала, иди помоги мне!
Счетовод подбежал, угодливо поклонился хозяину. На солнце сверкнула его блестящая лысина.
Они вдвоем ухватились за небольшой тюк и поволокли в ворота фабрики. Через минуту хозяин вернулся, запер ворота на замок и поплелся к конторе, бормоча ругательства.
Спустя час Хачатурянц пришел к табачной фабрике, желая узнать, как работают матросы. Увидев на воротах замок, он удивился и подошел к окну конторы.
– Здравствуй, Гаджи Хейри! – сказал он. – Я вижу, солдаты быстро управились с работой.
Можно подумать, что хозяин фабрики только и ждал этого человека, чтобы излить на него всю желчь.
– Послушай, дорогой, – сказал он со злостью, – если ты такой умный и удачливый, пользуйся сам своими советами. Зачем ты явился? Не в свое дело лезешь!
Хачатурянц пожал плечами.
– Что случилось, Гаджи? – спросил он, недоуменно тараща глаза. – Такова твоя благодарность за мой добрый совет?
Гаджи сердито сплюнул.
– Пропади он пропадом, твой добрый совет! Из-за тебя у меня и деньги пропали, и перед людьми опозорился!
– Не понимаю, Гаджи! Ничего не понимаю!
– Ах, не понимаешь?! Я из-за тебя терплю убытки, а ты не понимаешь?! Слышал я, что ты за птица! Много добра видел от тебя твой зять Ашот?! Ступай отсюда подобру-поздорову!
Хачатурянц открыл было рот, желая спросить еще что-то, но Гаджи Хейри крикнул:
– Хватит, хватит, ступай! Будет тебе болтать, катись!
Хачатурянц пожал плечами, потом, важно выпятив живот, пошел прочь.
Гаджи Хейри кричал ему вслед что-то неприятное.
От фабрики Хачатурянц направился к церковной площади. В этот день он поздно вышел из дому и сейчас хотел узнать, чем кончилось дело, о котором он вчера говорил с господином Тайтсом. Идти к нему домой он не решался.
Хачатурянц думал: если прибывший из Баку Улухан схвачен, об этом не могут не говорить в городе.
На церковной площади ему встретился Казарян.
– Ты уже знаешь, Айрапет? – зашептал Казарян, подойдя к нему вплотную.
– О чем?
– Вчера ночью городовые по ошибке набросили на господина Тайтса мешок и уволокли в тюрьму. Сейчас он в больнице. Говорят, умер бы, приди к нему пристав на час позже.
Хачатурянц почувствовал, что ладони у него сделались влажными.
– Как это случилось? Причем тут мешок?
Казарян пересказал ему слухи, которые ходили по городу.
– Говорят, будто они собирались схватить кого-то ночью. Было темно, городовые по ошибке приняли Тайтса за преступника, набросили на него мешок и поволокли в тюрьму. Он до утра пролежал, связанный, на холодном каменном полу!
Сердце у Хачатурянца сжалось от страха. Он даже не сказал приятелю, кого городовые собирались схватить минувшей ночью. Он решил, что будет лучше, если вся эта история останется тайной, известной только ему и Тайтсу.
"Странно, очень странно, – размышлял он. – Почему же им не удалось схватить Улухана? Может, его и не было в Закаталах? Может, жена Казаряна обозналась? Если это правда, как я покажусь теперь Тайтсу? Позор!"
Он даже не стал добиваться уверений Казаряна в том, что Улухан действительно был в городе.
"Казарян не должен ничего знать. Но как я опозорился! Теперь хоть не попадайся на глаза Тайтсу!"
Когда он пришел домой, сестра, взглянув на него, всплеснула руками.
– Что с тобой, Айрапет? На тебе лица нет!
– Голова болит, – буркнул Хачатурянц и, не глядя на сестру, прошел в комнату.
После того как Тайтс пришел в себя, жена не отходила от него ни на минуту. Под вечер проведать пострадавшего пришел пристав Кукиев.
Тайтс пытался казаться бодрым, однако это у него явно не получалось. У бедняги не хватило сил даже подняться с постели. Варвара Степановна то и дело подносила к его рту ложку, заставляла пить свежий яблочный сок.
Тайтс боялся, что пристав начнет насмехаться над ним. Он давно чувствовал: каждая его неудача вызывает у пристава радость. Однако на этот раз он не заметил на лице Кукиева ни насмешки, ни торжества.
Приставу было искренне жаль этого человека, обессиленного и измученного. Тайтс лежал в постели, худой, изможденный и смешной, совсем как Дон-Кихот в иллюстрированном издании Сервантеса, которое довелось ему читать в детстве.
Если бы пристав Кукиев не был хорошо осведомлен о прежних заслугах Тайтса, он ни за что не поверил бы, что это слабое, худое существо, столь похожее на цыпленка, когда-то разоблачило несколько крупных революционных организаций. Ах, какую жалость вызывает сейчас этот человек! Нет, сейчас приставу не хотелось смеяться, как прежде. Тем не менее какой-то голос, казалось, говорил ему:
"Посмотри, это тот самый Тайтс, который всегда разговаривал с тобой высокомерно и кичливо. Пусть он теперь поймет, как он слаб перед тобой. Да не только он один, но и те, кто прислал его сюда, те, кто взял под сомнение твою работу, всю твою деятельность. Пусть станет стыдно тем, кто направил сюда это хилое существо. Может ли помочь тебе этот человек, которого легко раздавить одним мизинцем? Извините, господа, вы ошиблись. Лев и в молодости и в старости – лев!"
Пристав Кукиев почувствовал, что и самому Тайтсу стыдно за ночное происшествие. Он не стал задавать никаких вопросов, дабы не бередить свежую рану. Более того, он принялся утешать Тайтса.
– Мой вам совет, Игнатий Игнатьевич, не спешите выходить из больницы, отдохните здесь несколько деньков.
Варвара Степановна поддержала Кукиева:
– Николай Константинович верно говорит. Ты так обессилел, что не в состоянии ложку держать в руках. Ах, я словно в воду глядела! Вспомни, когда мы ехали сюда, я говорила тебе: напрасно ты дал согласие. Вот он – результат.
Несмотря на плохое состояние мужа, Варвара Степановна с жаром принялась доказывать безошибочность предчувствий, которые овладели ею, когда они ехали в Закаталы.
У Тайтса не было сил остановить жену или даже просто ответить ей. После ухода Кукиева он также не нашел в себе сил упрекнуть жену за болтливость.