Текст книги "Восстание в крепости"

Автор книги: Гылман Илькин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Глава шестнадцатая

После той ночи, когда Гачаг Мухаммед побывал у Вейсала-киши, он принялся искать Расула.

Расул не мог жить далеко в горах, в труднопроходимых лесных зарослях, вдали от дороги, ибо эта местность была подконтрольна Мухаммеду и его товарищам. Расул отлично знал это.

Мухаммед начал свои поиски в лесах вблизи Закатал и окрестных деревень, – там, где были дороги и тропы, которыми пользовалось местное население. Днем он устраивал в кустах засады, а вечером, с наступлением сумерек, или рано на заре выходил к перекресткам дорог и ждал, ждал, спрятавшись в укромном месте.

Так прошло несколько дней. Можно было подумать, что Расул каким-то образом узнал о его намерении и поэтому нигде не показывался.

"Неужели Расула предупредили! – думал Мухаммед. – Лет, я уверен, никто из моих ребят не мог взять сторону Расула. Они все осудили грабителя. Когда я прогонял его, никто не защищал негодяя. Не было случая, чтобы они предали меня или заколебались в трудную минуту. Я верю им".

Гачаги знали, зачем Мухаммед ищет Расула. Они боялись за своего атамана, опасались, как бы Расул, перехитрив его, не свел с ним счеты. Незаметно для Мухаммеда они сопровождали его, пробирались вслед за ним по лесу то ползком, то прячась за деревьями. Они понимали, что если с Мухаммедом случится что-нибудь, пристав сумеет переловить их всех. Когда Мухаммед подходил к Заката-лам или какой-нибудь деревне слишком близко, беспокойство гачагов возрастало.

Наступило воскресенье.

В этот день Мухаммед с утра залег в засаде у развилки дороги. Вот уже неделю он с нетерпением ждал встречи с Расулом. Если бы он знал, что товарищи, заботясь о его безопасности, тайком охраняют его, он бы очень рассердился.

Солнце только что взошло.

Вдруг Мухаммед заметил, что ветки кустарника впереди него зашевелились. Показался человек. Он пригляделся: это был Расул.

Расул остановился, выбирая место под кустами. Видимо, он намеревался подкараулить кого-нибудь из крестьян, которые ходили этой дорогой на мельницу.

Мухаммед мог без труда застрелить Расула, но он не сделал этого. Он хотел расправиться с грабителем на глазах у народа и смыть черное пятно клеветы, которое легло на его, Мухаммеда, честь.

Расул наломал веток и сложил их перед собой, так, чтобы укрыться от взглядов тех, кто мог пройти по дороге.

Мухаммед, покинув свою засаду, осторожно пополз назад, потом поднялся и некоторое время шел, прячась за деревьями, желая выйти на дорогу подальше от того места, где залег Расул. На нем была крестьянская одежда, непохожая на обычное одеяние гачага.

Перед тем как выйти на дорогу, Мухаммед спрятал свою винтовку под листвой возле родничка, хорошо ему знакомого, подвязал щеку платком, будто у него болят зубы, а лохматую крестьянскую папаху надвинул на самые глаза. Достав из кармана полотняный мешочек, он наполнил его землей и перекинул через плечо.

Теперь он в точности походил на бедняка крестьянина, идущего на мельницу помолоть зерно.

Мухаммед медленно шагал по дороге, приближаясь к тому месту, где залег Расул. Порой он бросал из-под шапки взгляды в сторону кустов. Ни одна веточка на них не шелохнулась. Он напевал что-то вполголоса, желая еще больше ввести в заблуждение Расула, но, подойдя ближе, замолчал, боясь, как бы тот не узнал его по голосу.

Когда до куста, у которого прятался Расул, осталось несколько шагов, послышался легкий шелест, и на дорогу, словно хищный баре, выпрыгнул Расул.

Мухаммед сделал вид, будто испугался, кинулся бежать.

Расул окликнул его:

– Стой или пулю получишь!

Мухаммед остановился и, изменив голос, испуганно забормотал:

– Пощади!.. Клянусь аллахом, у меня ничего нет! Умоляю тебя… Пожалей моих детей!

Расул подошел к нему и начал обшаривать карманы.

– Заткнись, несчастный! Или, думаешь, вопли помогут тебе избавиться от руки Мухаммеда?

Мухаммед резким движением ударил Расула по запястью, винтовка выпала из его рук на землю. Расул хотел поднять ее, но Мухаммед успел наступить на приклад ногой. В тот же миг он сорвал со щеки повязку.

Нагнувшийся за винтовкой Расул вскинул вверх лицо к остолбенел от ужаса.

– Мухаммед! – воскликнул он.

– Поднимись, – приказал Мухаммед.

Расул поднялся. От страха он не мог вымолвить ни слова.

Его глаза умоляюще смотрели на Мухаммеда, взывая к милосердию.

– Ступай вперед! – сказал Мухаммед.

– Куда? – глухо спросил Расул.

– Ступай вперед, говорю!

Расул пошел по дороге, поминутно оглядываясь. Ему казалось: сейчас за его спиной прогремит выстрел. Он ждал, но выстрела не было.

Нет, кажется, Мухаммед не собирался убивать его. Он шагал вслед за Расулом, сверля его спину суровым взглядом. Оба молчали.

Они поднялись по склону, поросшему негустым леском, затем спустились вниз по тропинке, петляющей меж зарослей ежевики.

Расул подумал, что Мухаммед собирается убить его здесь, на дне оврага, где редко кто бывает; таким образом, его труп никто не найдет.

Но он ошибся. Мухаммед спустился в овраг, чтобы напиться родниковой воды.

Когда они подошли к воде, Мухаммед сказал:

– Погоди!

Расул остановился. Он не смел обернуться, хотя ему очень хотелось знать, что будет делать Мухаммед. Он не видел, как тот пригнулся к земле и подставил рот под струйку воды, сбегавшую с небольшого уступа.

Утолив жажду, Мухаммед утер ладонью рот и бороду.

– Хочешь, пей, – сказал он Расулу.

Тот промолчал.

– Я знаю, глаза твои налиты кровью, – продолжал Мухаммед. – Но ведь уши тебе не заложило. Повторяю: если тебя томит жажда, можешь напиться.

– Не хочу.

Мухаммед, достав из кармана кисет, свернул цигарку.

– На, закури, – предложил он Расулу.

Расул молчал несколько секунд и снова бросил:

– Не хочу.

Они начали подниматься по склону оврага, покрытому смешанным лесом; здесь росли граб, липа, дикая груша, изредка попадались высокие чинары.

Весело перекликались птицы.

Кончился подъем, справа показалось небольшое болотце, над которым повис легкий туман, еще не успевший растаять в солнечных лучах. По ту сторону болота лес был немного пореже; стволы деревьев, одетые в мох, казались призрачными в невесомом, голубоватом покрывале тумана.

Расулу представилось, будто он впервые в жизни шагает ранним утром по лесу – так сказочно прекрасен был лес. Странно, он уже столько месяцев живет в лесу, но еще никогда не чувствовал так, как сегодня, его удивительной красоты. Птичье щебетание никогда не казалось ему таким чарующим и необычным. А как приятно вдыхать поутру сырой лесной запах!

Может, утро кажется ему непередаваемо прекрасным оттого, что близка угроза смерти? Неужели ему предстоит навеки расстаться с этим лесом, небом, горами, воздухом, людьми? Неужели он в последний раз ощущает под ногами мягкую землю, покрытую шуршащими листьями и потрескивающими сучьями? Неужели он никогда не прижмет к груди свою мать?

Расулу сделалось жутко. Он не смог пересилить себя, обернулся назад и воскликнул:

– Нет, ты не убьешь меня! Ты не сделаешь этого!.. Я знаю, в твоем сердце живет память о прошлых днях, когда мы были вместе!

– Иди, иди, – глухо ответил Мухаммед.

Расул несколько секунд стоял без движения, затем махнул рукой и зашагал по тропинке.

Опять начался крутой подъем. Мухаммеду было труднее идти, так как он нес на плече винтовку Расула. Но думал он сейчас не о Расуле, – ему вспомнились дети его сестры. На что будет существовать осиротевшая семья? Чем сестра будет кормить малышей? Он почему-то невольно подумал о Бахраме.

"Славный парень, – пронеслось в его голове, – светлая, чистая душа. Он поможет сестре. Уверен, он придумает что-нибудь. Но сможет ли он оказывать ей помощь всегда? Ведь у него столько врагов – пристав, городовые, даже сам царь Николай!.. Эх, недругов много!"

Лошадиное ржание позади прервало его размышления. Всадники поднимались по тропинке вслед за ними.

"Конные казаки! – подумал Мухаммед. – Погоня!"

Однако он не растерялся и приказал Расулу войти в заросли кустарника справа от тропинки. Они сели на плоский валун, Расул – впереди, Мухаммед – сзади, почти упираясь стволом винтовки в его спину.

Расул знал: если он подаст голос, Мухаммед не замедлит спустить курок.

Всадники приближались. Расул не спускал глаз с тропинки, которая была хорошо видна сквозь просветы в кустах.

Когда всадники поравнялись с ними и Мухаммед увидел их лица, его охватило изумление:

"Это же мои ребята! Что они здесь делают? Не приключилось ли чего?"

Он приказал Расулу встать и выйти на тропинку.

Гачаги, увидев атамана, остановили лошадей. У всех были растерянные лица.

– Что вы здесь делаете? – спросил Мухаммед.

Никто не ответил. Один из всадников соскочил на землю, – это был Мурад, низкорослый, смелый и проворный гачаг.

– Мы тревожились о тебе, – сказал он. – Город – близко, тебя на каждом шагу подстерегает опасность. Мы охраняли тебя.

Мухаммед задумался, Расул стоял перед ним, глядя в землю.

Гачаги были удивлены. Почему Мухаммед не убил его сразу, как только встретил. "Что у него на уме? – думал Мурад. – Куда он ведет Расула? Неужели не мог пристрелить в овраге?"

Затянувшееся молчание нарушил Мухаммед.

– Ступайте! – приказал он. – Ждите меня там, где мы условились.

Гачаги не посмели перечить атаману, молча повернули коней и через минуту скрылись за деревьями.

Расул сделал несколько шагов вслед за ними.

– Мурад!.. Хамди!.. Помогите!.. – крикнул он.

Лес поглотил его призывы. Гачаги не услышали своего бывшего товарища, а если бы даже услышали, это ничего не могло бы изменить.

Мухаммед и Расул опять остались вдвоем. От кого Расул мог ждать теперь помощи?

Подъем продолжался. Немного погодя они подошли к развилке. Дорога направо шла по-прежнему лесом, налево – к деревне Сувагил.

Мухаммед приказал:

– Сворачивай влево.

Расул повиновался. Удивление его росло.

"Странно, почему Мухаммед ведет меня в деревню? Или он сжалился и хочет отдать меня на суд народа? Хорошо бы. Люди не так жестоки, как он. Обязательно найдется добрая душа, а может, и не одна".

Они опять шли узкой лесной дорогой, медленно, тяжело. Воздух был напоен сырым запахом прелых листьев.

Тревожные мысли продолжали мучить Расула.

Наконец вдали показалась деревня Сувагил – несколько десятков низких, невзрачных домишек. Послышались пронзительные звуки зурны и дэфа [19]19
  Дэф – вид бубна.


[Закрыть]. Кажется, в деревне справляли свадьбу.

Расул повеселел.

"У крестьян праздник, – подумал он. – Можно считать, мне повезло, меня могут простить, помиловать. Конечно, они должны простить меня. Только бы Мухаммед передал меня крестьянам, а сам ушел. Я уговорю их. Буду умолять, плакать. А вдруг они передадут меня приставу? Что тогда будет? А, ладно! Только бы ушел Мухаммед. Только бы избавиться от него!"

Расул заметил на дороге камень.

"Что, если?.. Поднять камень и швырнуть ему в голову… Мгновение – и я свободен!"

Он нагнулся, но резкий окрик заставил его выпрямиться.

– Не дури!

Деревня все ближе. Звуки зурны и дэфа стали громче, пронзительнее. Кажется, они разносятся на много километров вокруг. Оба гачага порядком устали. Последние метры они шли медленно: один шел умирать, второй – казнить.

Глава семнадцатая

Больничный доктор порекомендовал Варваре Степановне каждое утро выводить мужа на прогулку.

– Более, чем в лекарствах, ваш Игнатий Игнатьевич нуждается в свежем воздухе, – заявил он.

Варвара Степановна, женщина пунктуальная и непреклонная, строго соблюдала наставления врача и заставляла мужа каждое утро спускаться в больничный садик.

Воскресный день не составил исключения. Погуляв по аллее минут пять, Тайтс начал жаловаться на слабость и опустился на деревянную скамейку под большой манголией.

Варвара Степановна, воспользовавшись случаем, протянула мужу банку с компотом, которую неизменно косила в сумке.

– Пей, пей, это поддержит твое сердце. Я не пожалела сахару. Пей.

Тайтсу надоел компот, густой и приторный, как мед, но он был вынужден повиноваться, взял из рук жены кружку и сделал несколько глотков. У него запершило в горле, он закашлял. Тем не менее жена опять протянула ему ложку. Тайтс сердито оттолкнул ее руку, затем несколько раз стукнул себя кулаком по груди, давая понять жене, что больше не может пить компот. На его лице, изможденном и бледном, появилась страдальческая гримаса. Он склонил голову к плечу и с мольбой посмотрел на Варвару Степановну, потом поднес к губам два пальца, что должно было передать его непреодолимое желание выкурить папиросу.

– И не думай! – Варвара Степановна решительно тряхнула головой. – Доктор сказал, что тебе ни в коем случае нельзя курить. Никогда! Ты понимаешь!

– Э-э-эх! – Тайтс сердито махнул рукой и, поднявшись со скамейки, начал опять прохаживаться между цветочными клумбами.

В саду появилась сестра милосердия. Увидев Тайтса с женой, она направилась к ним.

– Господин Тайтс, какой-то мужчина добивается свидания с вами, – сказала она. – Говорит, у него к вам важное дело.

Тайтс подошел к скамье и бессильно опустился на нее.

Сестра ждала ответа.

– Кто же этот господин? – спросила Варвара Степановна. – Вы спросили у него фамилию?

– Нет, он не представился, сказал лишь, что из местных интеллигентов.

Тайтс поморщился, и Варвара Степановна заключила, что он не желает видеть этого человека. Она и сама была против того, чтобы мужа тревожили, считая, что у него нет сил вести деловые беседы.

Но принимать какое-либо решение было уже поздно. Сестра милосердия еще не получила ответа, а в садик по деревянной лесенке уже спускался Хачатурянц.

Увидев его, Тайтс зло процедил сквозь зубы:

– Нахал, лезет без приглашения…

Хачатурянц, подойдя, поклонился сначала Варваре Степановне, затем – Тайтсу, продолжавшему что-то ворчать себе под нос.

– Поверьте, Игнатий Игнатьевич, – начал Хачатурянц, – я лишился сна, узнав о злополучном происшествии. Все ночи напролет я лежу с открытыми глазами. Я страдаю. Врачи запретили тревожить вас, поэтому я не смог увидеться с вами в первые дни. Слава богу, наконец-то мы встретились. Я счастлив, что вы наконец чувствуете себя лучше! Слава богу, слава богу!

Тайтс ничего не ответил.

Варвара Степановна сверлила злым взглядом непрошенного гостя, которого она считала главным виновником всей этой истории и из-за которого ее муж очутился в больнице. Казалось, она сейчас вскочит и вцепится в дряблые щеки этого краснобая своими тонкими, длинными пальцами.

Хачатурянц попытался любезной улыбкой изменить настроение Варвары Степановны, но это не удалось ему. Она продолжала гневно взирать на него, явно помышляя а мести.

Хачатурянцу нужно было потолковать с Тайтсом о важном деле, но он не решался заговорить в присутствии женщины.

Варвара Степановна чувствовала это, однако твердо решила ни за что на свете не оставлять мужа одного, пусть этот бесцеремонный черномазый толстяк лопнет от злости. Кроме того, она боялась, что как только она уйдет, Хачатурянц опять втянет ее мужа в какое-нибудь рискованное предприятие и снова опозорит на весь город.

"Ни за что! – думала она. – И с места не двинусь! Хочет, пусть говорит при мне".

Хачатурянц, ожидая ухода Варвары Степановны, заговорил о погоде, о том, о сем, но упорная женщина продолжала сидеть на скамейке, и он понял наконец, что ожидание его напрасно.

"Придется говорить при ней, – решил он. – Упрямая вобла!"

– Игнатий Игнатьевич, – начал он, – мне достоверно известно, что человек, о котором я говорил вам, был в нашем городе.

Ввалившиеся глаза Тайтса засветились стальным, холодным блеском.

С губ Варвары Степановны готово было сорваться едкое словцо в адрес назойливого толстяка, явившегося нервировать ее мужа, но Хачатурянц, опередив ее, достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и сказал:

– Я надеюсь, Игнатий Игнатьевич, это бумажка способна подтвердить достоверность моих слов.

Не разворачивая листка, Хачатурянц с нетерпением ожидал, что Тайтс и его жена скажут по поводу его заявления.

– Я нисколько не сомневаюсь, Игнатий Игнатьевич, в том, что эта штука могла попасть в наш город лишь благодаря тому человеку, – таинственно сказал он, затем, помолчав немного, продолжал: – Она попала в Закаталы из Баку, причем именно на этих днях. В последнем я убежден.

Нетерпение супругов росло. Тайтс с недовольством посмотрел на толстяка, который говорил с ним какими-то загадками.

– Не понимаю, чего вы тянете? Объясните, что за бумага у вас в руках?

Хачатурянц развернул листок, однако не протянул его Тайтсу.

– Из написанного здесь следует, что Бакинский комитет хотел бы согласовать забастовку каспийских моряков с действиями солдат, которые разместились у нас в крепости. Как вам известно, забастовка каспийских моряков началась всего неделю тому назад, из чего следует, что эта листовка совсем свежая. Она только что попала в наш город. Ясно также и другое: подобные вещи не пересылаются по почте. Короче говоря, человек, которого вы не смогли схватить, побывал в нашем городе с весьма определенным заданием.

Намек был слишком явным, Тайтс рассердился.

– Господин Хачатурянц, вы слишком много говорите, но мне непонятно – о чем? Покажите сначала то, что у вас в руках, дабы мне все стало ясно. Извините, но я не люблю выслушивать бездоказательные, ничем не обоснованные разглагольствования.

– Вы желаете ознакомиться с содержанием этого документа? Прошу вас!

Хачатурянц протянул листочек Тайтсу. Тот водрузил на нос очки и быстро пробежал глазами текст листовки. На его лице, обтянутом желтоватой кожей, заиграли желваки.

Варвара Степановна заметила, что пальцы, держащие листок, задрожали. Не вытерпев, она обратилась к Хачатурянцу:

– Напрасно вы, милостивый государь, показываете моему мужу какие-то сомнительные бумажки! Перед вами больной человек, которому врачи запретили волноваться! Мне даже велено никого не пускать к нему.

– Я очень сожалею, мадам, – сказал Хачатурянц, – но дело слишком серьезное.

Тайтс продолжал изучать листовку. Наконец он свернул ее, однако Хачатурянцу не отдал, а спрятал в карман своего халата.

– А теперь, господин Хачатурянц, объясните мне, пожалуйста, каким образом эта листовка попала в ваши руки?

Хачатурянц обрадовался тому, что Тайтс заинтересовался листовкой, но, вместо того чтобы коротко объяснить суть дела, опять заговорил обиняками:

– Ах, Игнатий Игнатьевич! – он иронически улыбнулся. – Честное слово, если я скажу вам, вы не поверите. По-рой вы смотрите на человека и думаете, какой он благородный, какой порядочный, но, если бы вы могли заглянуть ему в душу, вы увидели бы, как глубоко ошибаетесь! Трудно в наше время узнать правду о человеке! Я много раз испытывал это на собственном опыте.

Тайтс, видя, что Хачатурянц продолжает уклоняться от прямого ответа, нетерпеливо поморщился.

Подошла сестра.

– Простите, господин, – обращаясь к Хачатурянцу, холодно изрекла она, – доктор приказал, чтобы посетители не беспокоили больного больше десяти минут. Вы находитесь здесь вдвое больше. Прошу вас, заканчивайте посещение.

– Извините, мадам, я сейчас. – Хачатурянц сделал вид, будто собирается уходить.

Сестра отошла.

– Так у кого вы взяли это, господин Хачатурянц? – нетерпеливо спросил Тайтс. – Кому Улухан передал листовки?

– Учительнице женской школы Лалезар-ханум.

– Этой красавице?! – удивленно спросила жена Тайтса.

– Да, мадам, ей. Трудно было предполагать это, не так ли? Однако не забывайте, муж ее умер в ссылке.

Тайтс задумался.

Вскоре после приезда в Закаталы его начала интересовать учительница женской школы Лалезар-ханум. Сейчас, услыхав ее имя из уст Хачатурянца, он решил, что не ошибся в своих подозрениях.

"Со стороны эта особа кажется спокойной и грустной, – подумал он, – однако сердце у нее неспокойно. Эта женщина живет какими-то своими тайными мыслями и желаниями. Спокойствие ее – чисто внешнее".

– Еще раз прошу вас, господин Хачатурянц, объясните мне, каким образом листовка попала в ваши руки? Может быть, в доме учительницы был произведен обыск? В таком случае, когда это произошло? Пока я находился здесь? – Он обернулся к жене и вопросительно посмотрел на нее.

Хачатурянц самодовольно усмехнулся.

– Никак нет, господин Тайтс. О каком обыске вы говорите?! Какое отношение я имею к обыскам? Эта листовка попала в мои руки от ученицы Лалезар-ханум. Она случайно оказалась в ученической тетрадке.

– Единственная?

– Да, но эта одна-единственная листовка говорит о том, что она не была единственной.

Тайтс опять почувствовал в словах Хачатурянца скрытый намек на что-то и решил немедленно одернуть этого нахального господина.

– Откуда нам знать, может быть, учительница тут ни при чем. Может быть, это ваша собственная листовка. Хочу довести до вашего сведения: если понадобится, мы и вас можем спросить о происхождении этой листовки!

– Меня?! – Хачатурянц растерялся. Он никак не ожидал такого выпада со стороны Тайтса.

– Игнатий Игнатьевич, я недоумеваю. Неужели вы можете думать обо мне подобным образом. Если бы все было так, как вы говорите, я не пришел бы к вам с этой листовкой! Мне кажется, вы изволите шутить!..

Тайтс ничего не ответил. Его тонкие брови были сдвинуты, жили на лбу вздулись.

– Трудно поверить, что эта листовка была найдена в тетрадке одной из учениц, – сказал он. – Надо совсем не иметь ума, чтобы совать такие опасные вещи в тетради учеников. – Голос Тайтса сделался слабым. – Во всяком случае, надо поинтересоваться родителями ученицы, которая обнаружила в своей тетради эту листовку. Возможно, дело вовсе не в учительнице!

Он закрыл глаза и откинул голову на спинку скамейки.

Варвара Степановна сделала Хачатурянцу знак, означающий, что разговор окончен.

– Очень прошу вас, Игнатий Игнатьевич, и вас, уважаемая Варвара Степановна, извинить меня за то, что я потревожил вас. – Хачатурянц сделал паузу, ожидая, что Тайтс на прощание скажет ему что-нибудь, но тот продолжал хранить молчание.

– До свидания, желаю вам скорейшего выздоровления!

Хачатурянц повернулся и пошел к выходу, выпятив свой объемистый живот.

По выходе из больницы им овладели тревожные мысли. Он подумал, что, если власти начнут интересоваться родителями ученицы, которая нашла в своей тетради листовку, то его другу Казаряну придется худо.

"Кто знает, а вдруг листовка попала в мои руки вовсе не через учениц Лалезар-ханум, а через учеников самого Казаряна? – подумал он. – Как бы мне не оказаться в дураках!"

Размышляя таким образом, Хачатурянц отправился разыскивать друга.

Официально до роспуска учеников на каникулы оставалось два дня, однако занятия в школе закончились уже вчера. Учителя пока были в школе.

В школу Хачатурянц не вошел, а попросил сторожа вызвать своего друга на улицу.

Казарян, увидев Хачатурянца, почувствовал, что тот чем-то встревожен.

– Что произошло, Айрапет? – спросил он взволнованно.

Хачатурянц подробно пересказал ему свой разговор с Тайтсом.

Казарян покачал головой.

– Не понимаю, Айрапет, к чему тебе понадобилось так спешить? Надо было сначала докопаться до истины, а уж тогда говорить об этом кому угодно. После твоего ухода я опять стал расспрашивать племянницу. Говорит, что ее подруга обнаружила листовку не в той тетради, что была у учительницы, а в новой, среди тех, которые купила в лавке! Видишь, как получается!

Хачатурянц схватился за голову.

– Боже, боже! Выходит, Тайтс правильно взял под сомнение мои слова! Теперь он вправе назвать меня лжецом! Ведь ты же сам сказал мне, что листовка была в тетради, которую учительница принесла из дому.

– Верно, сказал. Я так и думал. Но когда ты ушел, я опять стал расспрашивать девочку, и она объяснила, что листовка была найдена в одной из тетрадей, которые ее подруга купила в лавке.

У Хачатурянца был жалкий вид.

– Значит, листовка найдена не твоей племянницей?

– Нет, ее подругой.

Хачатурянц достал из кармана платок и утер потное лицо. Во рту у него пересохло.

– Ты опозорил меня! Теперь Тайтс никогда ни в чем не поверит мне! И будет прав.

– Странный ты человек, Айрапет! Разве я говорил тебе: ступай заяви о листовке? Я показал ее тебе и спросил, откуда, по твоему мнению, она могла взяться, а ты, вместо того чтоб подумать, как сумасшедший помчался к Тайтсу?

Хачатурянц впал в уныние.