Текст книги "Восстание в крепости"

Автор книги: Гылман Илькин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Глава восемнадцатая

Когда Мухаммед и Расул показались в деревне, обитатели ее переполошились.

– Мухаммед!.. Мухаммед!.. – слышалось со всех сторон.

Одни были рады, другие – испуганы, третьи – изумлены.

Едва известие о приходе Мухаммеда дошло до крестьян, гулявших на свадьбе, все высыпали на улицу. Зурначи, видя, что играть не для кого, умолкли.

Мальчишки, расталкивая локтями толпу, старались пробиться вперед, чтобы увидеть вблизи знаменитого Гачага Мухаммеда.

Однако надо сказать, что взоры всех были устремлены не на Мухаммеда, который был в простом крестьянском одеянии, а на Расула. Многие считали, что это и есть Мухаммед. Только старики узнали сразу, кто из этих двоих Мухаммед. Расул стоял перед толпой, не смея поднять глаз.

В деревне, где только что надрывалась пронзительная зурна, сделалось тихо, как на кладбище. Никто не понимал, зачем эти два гачага пришли в их деревню и что им здесь надо.

Расул, видя, что Мухаммед молчит, чуть поднял голову и исподлобья оглядел собравшихся.

Мухаммед продолжал хранить молчание, будто ожидал чего-то.

К площади сбегались крестьяне, услышавшие о появлении Мухаммеда. Толпа росла с каждой минутой. Здесь были и дряхлые старики с палками в руках, и черномазые полуголые малыши. Площадь находилась на пригорке и была хорошо видна со всех концов деревни. Даже женщины, бросив домашнюю работу, поспешили подняться сюда – узнать, что произошло. В домах остались лишь слепые, немощные старцы и спящие в колыбелях младенцы.

Крестьяне ждали: что-то должно произойти. Но что именно? Почему один гачаг привел в их деревню другого?

Мухаммед внимательно следил за толпой, окружавшей их с четырех сторон. Мало ли что могло произойти. И среди крестьян мог найтись недобрый человек, пожелавший выпустить в него пулю. Не заметив ничего подозрительного и успокоившись, он обратился к толпе.

– Кто знает этого человека? – спросил он, указывая на Расула. – Если такие есть, прошу, пусть выйдут вперед!

Крестьяне молчали.

Сквозь толпу протиснулся человек средних лет с небольшой круглой бородкой. Тяжело ступая, он вышел на середину площади и, вглядываясь в Расула, глухо сказал:

– Я знаю его.

Расул метнул на крестьянина мрачный взгляд.

– Кто же он? – громко спросил Мухаммед.

Крестьянин нерешительно ответил:

– Это Расул, сын Махмуда. Месяц назад он ограбил меня, когда я возвращался из города. Но я знал его нрав и раньше. Однажды ночью он явился в дом моего брата и силой забрал почти новое седло. Когда он встретил меня на дороге, то назвался Мухаммедом. Я не поверил ему.

От злобы глаза Расула налились кровью. Он и правда не помнил, когда ограбил этого человека.

– Ты лжешь! – закричал он. – А еще считаешь себя мужчиной!.. Постыдился бы своей бороды!..

Крестьянин равнодушно пожал плечами.

– Чего мне стыдиться? Я сказал правду. Я хорошо знаю тебя. Когда ты пришел в дом моего брата, я подавал тебе чай и еду. Забыл? Спустя месяц ты остановил меня на дороге, и я назвал себя, напомнил, что принимал и угощал тебя. А что ты сделал? Ты сказал, будто ты не Расул, а Мухаммед.

Толпа загудела, заволновалась.

– Кто еще знает его? – вновь обратился Мухаммед к собравшимся.

Кто-то выкрикнул:

– Длиннорукий Вели тоже был ограблен на прошлой неделе, когда шел на мельницу.

– Где он?

– Ушел в город на рассвете.

– А кто ограбил его? Вы знаете?

Ответа не последовало. В толпе продолжали перешептываться. Чувствовалось, крестьяне не решаются говорить откровенно.

Наконец вперед вышел темнолицый крестьянин и, указав рукой на парня в сером архалуке, стоявшего в переднем ряду, сказал:

– Здесь его сын, пусть он скажет, – и, обратившись к парню, спросил: – Эй, Гасан, ты почему молчишь? Или тебе неизвестно, кто ограбил твоего отца?!

Казалось, Гасан только и ждал разрешения старших. Увидев, что к нему обращаются, он сделал шаг вперед и заговорил:

– Как это – неизвестно? Вся деревня знает, что его ограбил Мухаммед, когда он нес на мельницу зерно! Мой отец и коня его видел, в кустах за деревьями. Гнедой жеребец с белым пятном на лбу!

Мухаммед слышал, что Расул в одной из деревень украл гнедого коня. Так как Расулу было известно, что народ хорошо знает серого жеребца Мухаммеда, он всегда прятал свою лошадь в кустах, чтобы крестьяне не усомнились в том, что перед ними Мухаммед.

– Крестьяне, – сказал Мухаммед, – вы все здесь свидетели. Этот человек, – он указал на Расула, – грабил на дороге людей, отнимая у крестьян последние гроши, выдавая себя за другого, за Мухаммеда. Мухаммед – это я. Он грабил, а я терял уважение народа. Повторяю, Мухаммед – это я. А этот человек – вор и грабитель! Если аллах сам не наказывает злодея, это должен сделать его раб. Я творю суд здесь, у вас на глазах. Говорите, какая кара тому, кто совершает подобное зло? Где место тому, кто грабит бедняков?

– В аду!.. В аду!.. – закричали крестьяне.

Расул вздрогнул, услышав приговор. Час тому назад, шагая впереди Мухаммеда, он питал надежду, что крестьяне смилостивятся над ним. Сейчас, видя, что все в один голос желают его смерти, он подумал, что теперь остается только одно: улучить момент, когда Мухаммед отвернется в сторону, пробиться сквозь толпу и бежать, бежать, пока есть силы! Теперь его могут спасти только ноги. Помощи ждать не от кого, кругом – враги.

– Я вижу, сегодня у вас в деревне свадьба, и мне досадно, что я помешал вам, – продолжал Мухаммед. – Постарайтесь не принимать близко к сердцу то, что сейчас произойдет здесь. Возвращайтесь к своему веселью. Я мог бы совершить правосудие там, в лесу, но я хотел, чтобы вы своими глазами увидели, как я рассчитался с человеком, который грабил вас!

Расул почувствовал, что смерть близка. Сейчас она налетит на него, сожжет, превратить в кучу пепла! Бежать, бежать!

Мухаммед не успел договорить, Расул, как дикий зверь, бросился в толпу, крестьяне от неожиданности шарахнулись в сторону. Он миновал площадь и, пригибаясь к земле, помчался вниз по склону.

Мухаммед метнулся за ним, выбежал на край площади и увидел беглеца, мчавшегося во весь дух по тропинке.

Один за другим прозвучали два выстрела. На дороге поднялась пыль. Через минуту все увидели темное пятно, застывшее посреди дороги.

Мухаммед облегченно вздохнул. Он подождал еще несколько мгновений. Человек, распростертый внизу, не шевелился.

Многие крестьяне были поражены суровостью Гачага Мухаммеда. Старики же одобряли его поступок.

Убедившись, что Расул мертв. Мухаммед вернулся на площадь. Крестьяне еще не пришли в себя после случившегося.

– Почему молчите? – крикнул Мухаммед музыкантам. – А ну, зурна, начинай!

Музыканты прошли в дом, где справляли свадьбу, и скоро оттуда послышались звуки зурны.

Мухаммед вместе с толпой крестьян вошел в дом. Он хотел, чтобы люди поскорей избавились от тягостного впечатления.

– Громче, громче! – крикнул он музыкантам. – Сыграйте какой-нибудь танец!

Музыканты заиграли лезгинку.

Мухаммед, закатав рукава архалука, вышел на середину комнаты. Ноги его двигались легко и ловко, большие руки были раскинуты в стороны.

– Хлопайте, чего ждете?! – воскликнул он, глядя на неподвижных крестьян.

Крестьяне захлопали в такт музыке. Лица их постепенно оживлялись.

Музыканты заиграли быстрее.

Мухаммед, видя, что веселье восстановилось, подозвал к себе двух парней, сидевших у дверей. Теперь в комнате плясали трое. Крестьяне не отрывали глаз от Мухаммеда. Скоро один из парней устал и вернулся на свое место. Второй же не хотел сдаваться.

Из-за занавески выглядывали женщины, закутанные в черные платки. Были видны только их поблескивающие глаза.

Мухаммед позвал танцевать еще трех парней. Музыканты сидели потные, глаза у зурначей от натуги заметно покраснели. Музыкант, игравший на дэфе, не чувствовал уже своих пальцев.

А Мухаммед продолжал танцевать. Что с ним? Или он радовался смерти Расула? Он танцевал уже более получаса. Все его соперники по танцу, устав, отдыхали, му-зыканты тоже мечтали о передышке, а он все плясал и плясал.

Крестьяне уже забыли о случившемся. Их лица были веселы и возбужденны. На свадьбе воцарилось настоящее, непринужденное веселье.

Мухаммед перестал танцевать и сел вблизи от двери. Отдышавшись, шепнул что-то на ухо парню, сидевшему рядом. Тот поднялся и выбежал из дома. Мухаммед же как ни в чем не бывало продолжал хлопать в ладоши и подбадривать танцующих восклицаниями.

Два крестьянина, очевидно самые любопытные, поднялись со своих мест и вышли на улицу, желая узнать, куда Мухаммед послал парня.

Через несколько минут юноша вернулся. В руках у него была лохматая папаха – шапка Расула. Мухаммед повертел ее в руках. Да, он не ошибся, вторая пуля пробила папаху как раз посредине. Он удовлетворенно улыбнулся.

Юноша тихо сказал ему что-то. Мухаммед нахмурился, быстро встал и вышел из дома.

На улице его ждало несколько стариков. Увидев Мухаммеда, они прервали свою беседу. Один из них подошел к нему.

– Не задерживайся здесь, сынок, – сказал он.

– Почему?

Старик покачал головой, будто извинялся в чем-то.

– Мы только что узнали, староста послал своего сына в город. Как бы не привел стражников!.. Недосмотрели мы…

Мухаммед улыбнулся.

– И это вас встревожило? Беда невелика! Давно он послал сына в город?

– Как только ты появился в деревне.

Мухаммед махнул рукой и хотел опять войти в дом, но старик взял его за локоть.

– Нет, не задерживайся. Мы приготовили тебе коня.

Мухаммед пристально посмотрел на старика. "Сдается мне, – подумал он, – дело не только в том, что староста послал в город своего сына. Кажется, он еще что-то сделал. Старики стыдятся сказать мне об этом, но я вижу: они встревожены".

– Очень вам благодарен, – сказал он, – но конь мне не нужен. Я буду уходить лесом, не беспокойтесь обо мне.

Мухаммед бросил взгляд на то место, где недавно лежал труп Расула. На дороге ничего не было.

– Мы велели унести его и предать земле, – сказал старик.

Мухаммед ничего не ответил. Попрощавшись с крестьянами, он быстрым шагом направился к лесу той же дорогой, по которой пришел. Он ни разу не обернулся назад.

Мухаммед скрылся из виду, а старики все смотрели с беспокойством на дорогу. Староста мог заставить кого-нибудь из своих людей устроить засаду и убить его.

Мухаммед тоже думал об этом. Едва начался лес, он свернул с тропинки и пошел вдоль нее, внимательно вглядываясь вперед. Через полчаса он опять вышел на тропинку.

В лесу было прохладно, приятно пахло сыростью.

Мухаммед решил скоротать дорогу и спустился в лощину напрямик.

Неожиданно впереди послышались отрывистые звуки. Он прислушался. Это была человеческая речь. Уж не засада ли? Кажется, беспокойство стариков было ненапрасным.

Он взял винтовку наперевес. Шорох в кустах повторился, и опять послышались чьи-то приглушенные голоса. Осторожно ступая, так чтобы не было слышно треска валежника и шороха сухих листьев, Мухаммед стал медленно продвигаться вперед. Остановился, опять прислушался; он узнал голоса своих товарищей.

Мурад говорил кому-то:

– Твой отец думал, что ему хорошо заплатят за это? А ты, дурак, попался на его удочку! А если мы сейчас расправимся с тобой?

В ответ кто-то застонал. Очевидно, Мурад ударил человека, с которым разговаривал.

Мухаммед не стал ждать. Желая напутать гачагов, он воскликнул:

– Ни с места, стрелять буду!

Но хитрость его не удалась. Гачаги узнали голос атамана, никто не испугался.

А Мурад воскликнул:

– Вот и сам Мухаммед!

Вожак гачагов вышел из-за кустов и увидел всех своих товарищей. На земле лежал связанный человек. Неподалеку, к кусту орешника, был привязан пегий конь без седла. Очевидно, он принадлежал тому, кто лежал на земле.

– Кто это? – спросил Мухаммед.

Мурад подошел к нему.

– Это сын старосты. Отец послал его в город сообщить: Мухаммед в Сувагиле.

Мухаммед сел на поваленный ствол дерева. По его приказанию сына старосты развязали, вытащили из его рта платок.

Это был юноша лет семнадцати – восемнадцати. От страха он был бледен как полотно, губы у него дрожали.

Мухаммед подозвал его к себе.

– Напрасно твой отец послал тебя за городовыми. А вдруг бы тебе в лесу повстречался медведь, что бы ты тогда делал? Медведь – не человек: вряд ли мольбы и жалобы тронут его сердце.

Гачаги рассмеялись. Один из них сказал:

– Он сулил нам много денег. Отпустите, говорит, меня, я принесу вам все, что есть у отца!

– Хорошо, – насмешливо бросил Мухаммед, – ступай и скажи отцу: Мухаммед дал слово, что сам направит к вам в деревню начальство. Проваливай!

Парень нерешительно поднялся с земли. Ему хотелось припуститься бегом, но он боялся, что выстрелят в спину. Не спуская глаз с гачага, он попятился от него.

Мухаммед насмешливо смотрел на юношу.

– Не бойся, – сказал он, – тебя никто не тронет. Иди, иди!

Эти слова подбодрили пария, он повернулся и, поминутно оглядываясь, зашагал в сторону деревни. Пройдя немного и убедившись, что смерть не угрожает ему, он побежал.

Гачаги посмеивались, глядя ему вслед. Никто не стал спрашивать, что произошло в деревне, – из-под архалука на груди Мухаммеда выглядывал край лохматой папахи, – они доняли, что Расул убит.

Налетел порыв ветра, лес зашумел. Но вскоре опять стало тихо, лишь снизу доносилось слабое журчание горной речушки.

Мухаммед, задрав голову, взглянул на небо. Поднялся. Его серый жеребец был привязан к дереву рядом с другими лошадьми. Мурад отвязал коня и подвел к Мухаммеду.

– У меня в городе есть небольшое дело, – сказал атаман. – Буду ждать вас ночью на тропинке.

Вскочив на коня, он хлопнул его рукой по крупу и начал спускаться вниз.

Скоро лес поглотил всадника.

Глава девятнадцатая

Тайтса выписали из больницы через два дня после того, как Хачатурянц передал ему листовку. Он сразу с головой ушел в работу.

Днем Варвара Степановна не могла видеть мужа, зато вечером, когда он возвращался домой, изливала на него двойную порцию желчи. Ее ворчания не прекращались до полуночи.

Желая спастись от назойливой жены, Тайтс уходил по вечерам из дому, говоря, будто у него есть срочные дела. Варвара Степановна, чувствуя, что муж обманывает ее, старалась не выпускать его по вечерам из дому.

– Я понимаю, что надоела тебе своим ворчанием, – наступала она на мужа. – Конечно. Разве ты ценишь добро? Разве ценишь меня? Ведь я настаивала, чтобы ты полежал в больнице еще несколько дней, не спешил. Но ты не послушался. "Не могу, не могу, я человек службы и долга!.." Это твои слова. А теперь ты под разными предлогами стремишься улизнуть из дому. Я ухаживала за тобой днем и ночью, восстанавливала твое здоровье – теперь все насмарку. Что ж, можешь идти куда угодно и когда угодно! Пожалуйста! Отныне я не скажу тебе ни слова, только предупреждаю, если тебе опять накинут на голову мешок, я не буду целыми днями просиживать возле тебя в больнице!

Брюзжание жены раздражало Тайтса. Варвара Степановна с каждым днем расходилась все больше. Она не могла не видеть, что у мужа стали сильнее дрожать руки, что он не выпускает изо рта папиросы, часами ходит по комнате, все думает и думает о чем-то.

Действительно, листовка, принесенная Хачатурянцем, но давала Тайтсу покоя. На другой день после его выхода из больницы Хачатурянц опять пришел к нему и рассказал о своей ошибке. Он долго извинялся, объясняя, как все произошло.

В тот же вечер Тайтс вызвал к себе хозяина лавки, торгующего письменными принадлежностями, и долго допрашивал. Лавочник клялся, уверяя, что не совершил ничего предосудительного. В сумерках Тайтс вместе с лавочником отправился в его лавку.

Здесь царила кромешная тьма. Тайтс велел хозяину запереть дверь на ключ и зажег свечу. Неяркий свет озарил полки, заваленные стопками тетрадей, рулонами бумаги и всяческими коробками.

Тайтс взял в руки пачку тетрадей, перелистал их, отбросил в сторону, затем положил на прилавок стопку писчей бумаги, осмотрел ее. После этого начал выстукивать стены, заглянул под подоконник, осмотрел доски пола.

Владелец лавки стоял у дверей, недоумевающе наблюдая за действиями Тайтса.

– Что вы ищете, господин Тайтс? – спросил он.

Тайтс не ответил, продолжая заниматься осмотром лавки. Если бы была возможность, он перелистал бы каждую тетрадку, заглянул бы в каждую коробку, словом, искал бы и искал. Однако свеча давала слишком слабый свет, а зрение у Тайтса было не очень хорошее.

Он ткнул тростью в керосиновую лампу, подвешенную к потолку.

– По вечерам тоже торгуете? – спросил он.

Хозяин сделал удивленное лицо, не понимая, с какой целью задан этот вопрос.

Сыщик, истолковав молчание хозяина по-своему, повысил голос.

– Почему не отвечаете?

– Я думаю о том, что именно господин имел в виду, задавая этот вопрос. Ведь тетради и бумага – не хлеб, который может понадобиться и вечером, если в дом нагрянут гости. Обычно в семь часов вечера я закрываю лавку и иду домой.

– А для чего тогда здесь висит эта лампа? Кажется, это двадцатипятилинейная лампа?

– Клянусь аллахом, господин Тайтс, вы спрашиваете о странных вещах. Разве лампа нужна только для того, чтобы торговать по вечерам? Мало ли что может случиться. Например, я могу забыть что-нибудь в лавке. А на дворе ночь. Приду – здесь темно, без лампы нельзя. Потрудитесь, пожалуйста, заглянуть в другие лавки, – вы увидите: в каждой имеется лампа, так, на всякий случай.

– Кто посещает вашу лавку?

Вопрос показался хозяину настолько нелепым, что он едва не рассмеялся.

"Странный человек, – подумал он. – Говорят, он недавно вышел из больницы. Может, недолечили?"

– Господин Тайтс, я не понял вашего вопроса. Вы спрашиваете, кто посещает мою лавку? Как это – кто? Тот, кому нужны бумаги, карандаши, перья. Не знаю, как вам ответить. Приходят и взрослые и дети, и женщины и мужчины.

– Солдаты заходят?

– Часто.

– Зачем?

– Как – зачем? Купить бумагу, карандаш. Солдат так устроен, что если раз в неделю не напишет домой, то умрет от тоски.

– Когда в последний раз кто-нибудь из солдат заходил сюда?

Лавочник задумался. Он вспомнил светловолосого солдата, который около недели назад заглядывал в его лавку, полистал тетрадь, будто прицениваясь, но ничего не купил и ушел.

– Примерно неделю назад.

Тайтс пристально посмотрел на лавочника поверх очков.

– Вы не ошибаетесь? Действительно, неделю назад?

– Ошибки быть не может.

– Кто это был?

– Какой-то молодой солдатик.

– Что он купил у вас?

– Конверт.

– Из-за конверта приходил?

– Сам не знаю. Полистал тетрадки, наверное, не понравились ему, вот он и не взял их.

– Долго он был здесь?

– Не очень.

Тайтс подкрутил пальцами усы, прищурился, размышляя о чем-то, затем опять повернулся к лавочнику и, хмурясь, спросил:

– Был кто-нибудь в этот момент в лавке, кроме него?

– Конечно.

– Не показались ли вам странными действия солдата? Не мог ли он сунуть что-либо в кипу тетрадей, когда осматривал их?

Лавочник удивленно пожал плечами.

– А что он мог сунуть туда? Не понимаю. Прошу вас, растолкуйте мне, что вы имеете в виду.

– Я хочу сказать: а вдруг солдат спрятал в какую-нибудь тетрадку вредную бумажку, а вы не увидели этого?

Хозяин оторопел: "Что же получается? Не иначе меня хотят впутать в какую-то неприятную историю, в которой замешаны солдаты. И зачем только я сказал, что солдат приходил в мою лавку? Надо было молчать. Если бы я ничего не сказал, этот черт не стал бы приставать ко мне с глупыми вопросами. Как же теперь быть? Вот проклятый язык!"

– Смогли бы вы узнать того солдата? – спросил Тайтс.

Хозяин лавки опять оказался в затруднительном положении. Сказать: "Могу", – начнут приставать и заставят пойти в свидетели.

– Странные вещи говорите вы, господин Тайтс! Да разве солдат можно отличить друг от друга? Все на одно лицо! Да и офицеры тоже! Если бы господин подполковник не носил золотых погон, я ни за что не отличил бы его от других военных!..

Тайтс сразу почувствовал, что хозяин лавки хитрит. "Чертова лиса! – подумал он. – Видно, с тобой нельзя говорить по-хорошему. Ну, погоди ж у меня!"

– Сейчас я вам все растолкую, милейший, – сказал он и, достав из кармана листовку, полученную от Хачатурянца, показал хозяину. – Есть преступники, которые распространяют вредные листовки, поносящие наше правительство. Как вы думаете, где была найдена эта бумажка? Среди тетрадок, которыми вы торгуете. Это значит, чья-то рука положила ее туда. Разумеется, я верю, что это сделали не вы, но факт остается фактом: кто-то на ваших глазах совершил злодеяние.

Тайтс свернул листовку и спрятал в карман. Под его холодным цепким взглядом лавочник окончательно смутился.

– Я весьма сожалею, господин Тайтс, – пробормотал он, – что не придал значения приходу того солдата. Если бы я внимательно пригляделся к нему, конечно, он остался бы в моей памяти. Но сейчас, клянусь вам, я не смог бы распознать его среди других. Поверьте мне…

Лавочник не успел докончить, – с улицы донесся шум, и Тайтс поспешно скользнул за дверь.

Воспользовавшись этим, лавочник вышел вслед за ним и запер дверь лавки на замок.

На противоположной стороне улицы несколько прохожих возбужденно разговаривали. Из их слов следовало, что Гачаг Мухаммед только что проскакал по улице.

Видя, что хозяин запирает лавку, Тайтс не стал возражать, бросил только на лавочника сердитый взгляд.

– По крайней мере, постарайтесь припомнить лицо того солдата! – негромко сказал он. – Может быть, вы узнаете его, если встретите. А? – И он пошел, ощупывая палкой мостовую, так как стало уже совсем темно.

Лавочник облегченно вздохнул. "Слава аллаху, ушел проклятый шайтан! Но что будет дальше? Оставит он меня в покое или нет?"

Миновав несколько переулков, Тайтс свернул на главную улицу. Лавки и магазины были уже закрыты.

"Ну и городок! – подумал Тайтс. – И это называется – главная улица! Чем она лучше других?"

Ему попались по дороге всего два фонаря, и светили они так тускло, что в двух шагах от них уже царил мрак.

Сыщик решил перейти на противоположную сторону и угодил ногой в яму. От толчка пенсне соскочило с носа. Тайтс по звукам понял, что оно не разбилось, нагнулся и начал шарить руками по земле, не переставая бормотать проклятья по адресу градоначальника.

Надев пенсне, он вдруг увидел впереди лавочку, в которой горел свет. Это привлекло его внимание. "Странно, очень странно, – решил он, – все лавочники давно разошлись по домам, а этот почему-то не уходит. Может, ждет кого-нибудь? Интересно…"

Тайтс подошел ближе. Дверь лавки была распахнута. Это оказалась портняжная мастерская.

На прилавке, поджав под себя ноги, сидел портной и работал.

Тайтс вспомнил, что в списке, который ему передали в первые дни после его приезда в Закаталы, этот портной Усуб значился как подозрительное лицо. Было замечено, что в его мастерскую часто заходили солдаты. Кто именно заходил – выяснить не удалось, так как это было лишь в первые дни после прибытия батальона в город. Солдаты обращались к портному с одной и той же просьбой – починить их изношенную одежду. Потом солдаты стали заходить реже, а в последнее время, как донесли Тайтсу, и совсем перестали посещать мастерскую портного Усуба. Поэтому Тайтс не пометил особым крестиком имя портного в своем списке, что должно было означать: мастер Усуб вышел из-под подозрений.

Но почему этот мастер так задержался сегодня в своей мастерской? Случайно ли это?

Тайтс прошелся несколько раз взад и вперед по улице, стараясь ступать неслышно. Но по-прежнему он не заметил ничего подозрительного. Портной, не поднимая головы, шил.

Сыщик уже хотел было пойти дальше своей дорогой, как вдруг в мастерскую вошел подросток. Портной отложил в сторону работу, подошел к двери и выглянул на улицу.

Тайтс поспешил спрятаться за деревом. Через минуту дверь отворилась, и подросток вышел на улицу. Тайтс заметил: под рубахой у него что-то спрятано. Он выждал немного и пошел следом за мальчиком.

Тот шел уверенно и скоро свернул с главной улицы в переулок.

"Как бы мне не потерять его в темноте", – подумал Тайтс, ускоряя шаг.

Мальчик продолжал путь, не подозревая, что его преследуют. Миновав несколько улочек и переулков, он вышел на дорогу, идущую из Балакенда, и только тут чьи-то шаги заставили его обернуться. Увидев человеческий силуэт, мальчик испугался, хотел побежать, однако, решив, что это насторожит идущего сзади человека, продолжал идти шагом. Преследователь начал настигать его. Тогда мальчик скользнул за кусты, растущие вдоль дороги, и бросился бежать. Побежал и преследователь. Решив сбить его с толку, мальчик опять выскочил на дорогу и побежал в обратную сторону, к Балакенду.

Тайтс забежал за кусты, пытаясь обойти его стороной. Но мальчик снова повернул назад и помчался к городу. И вдруг он споткнулся и упал. Тайтс настиг его, схватил за ворот рубахи. Мальчик громко закричал:

– Помогите!

– Эй, что случилось? Кто кричит? – спросил чей-то голос из темноты.

– На помощь! – воскликнул мальчик.

Послышался топот копыт.

Когда всадник подскакал ближе, он увидел, что пожилой мужчина сражается с подростком, стараясь отнять у него что-то. Всадник соскочил с лошади и так схватил мужчину за руку, что тот застонал.

Паренек, оказавшись на свободе, отскочил в сторону.

– Что ему надо от меня?! – крикнул он. – Портной сшил мне новую рубаху, я нес ее домой, а этот налетел и начал ее отнимать!

Видя, что спешившийся всадник продолжает держать его преследователя за руку, мальчик повернулся и побежал к городу, но шагов через сто остановился, решив узнать, что будет дальше.

– Зачем вы выкручиваете мне руку? – шипел Тайтс. – Отпустите! Кто вы такой? – Он сунул свободную руку в карман, но человек ударил его по шее и, выдернув его руку из кармана, запустил туда свою.

– Эге, вот оно что! – насмешливо сказал всадник, доставая пистолет из кармана Тайтса. – Хорошенькая игрушка.

Он покрутил пистолет в руках, стараясь разглядеть его, затем спрятал в карман.

– Значит, заришься на чужое добро?! – сурово сказал он. – Тогда получай! – И он залепил Тайтсу такую оплеуху, от которой тот свалился на землю.

– Ну, понравилось? – спросил неизвестный. – Ты лучше со мной дерись, а то нашел к кому приставать! К ребенку!

Тайтс поднялся с земли.

– Погоди, я тебе покажу! – прошипел он, грозя человеку тростью. – Узнаешь, на кого поднял руку!

Незнакомец рассмеялся:

– А ты возьми да назови себя!

Тайтс молчал, стараясь разглядеть в темноте черты лица человека. Это был высокий, крупного телосложения мужчина.

– Чего ж молчишь? Говори, кто ты такой? Познакомимся!

Тайтс продолжал хранить молчание.

Издали донесся голос мальчугана:

– Дяденька, не отпускай его пока, а то он опять ко мне привяжется! Я знаю его, это тот мирза, что у пристава работает.

Незнакомец усмехнулся:

– Ах, вот оно что! А я и не знал, что ты за птица!

Тайтс все молчал.

– Ну, лишился речи? Не хватало в нашей округе тощих – так вот он, появился! Зачем ты приехал сюда? Мало того, что солдат-горемык сослали на чужбину, оторвали от родины, вы им и здесь не даете покоя! Ну, хорошо, солдат вы притесняете по долгу службы, а что вам надо от местных? Чем виноват этот мальчик? Что ты пристал к нему ночью? Отвечай! Нечего прикидываться тихоней! Я знаю, ты из тех, кто может с живого кожу содрать, а сейчас, когда рядом нет городовых, святым прикидываешься!..

Боясь расправы, Тайтс твердо решил молчать до конца.

– Ну, ладно, проваливай к черту! Считай, что тебе везло, легко отделался!

Незнакомец вскочил на коня и ускакал.

Тайтс огляделся, стряхнул пыль с одежды и пошел к городу, досадуя, что темнота помешала ему как следует разглядеть этого человека.

– Высокого роста, широкоплечий, носит бороду. Что еще?.. Мало, очень мало! Разве это приметы? Проклятие! – бормотал он на ходу.

Дома Варвара Степановна, увидев бледное, изможденное лицо мужа, грязную, всю в пыли одежду, сразу принялась причитать:

– Боже мой, на кого ты похож! Что с тобой сделали! Опять попал в какую-то историю! Наверное, из-за того же толстопузого!.. Если так пойдет дальше, ты скоро сойдешь в могилу! – Из глаз ее брызнули слезы, она повалилась на диван. – Я знала, я предчувствовала, что здесь нам придется несладко! Вспомни, разве я не говорила тебе об этом? Ты не послушал меня! Завтра! Завтра же мы уедем отсюда! Я не могу здесь оставаться! Завтра! Ты слышишь?!

Не обращая внимания на слезы жены, Тайтс прошел в соседнюю комнату, остановился перед зеркалом и начал разглядывать свое исцарапанное лицо.

"Как я завтра появлюсь в таком виде на службу? Не рассказывать же, что какой-то незнакомец так разукрасил меня? Еще не забыта история с мешком, а тут уже новая!.. Смеяться будут… И не только смеяться – издеваться, сплетничать!.. Жена права, черт меня дернул приехать в этот проклятый край! Сплошные неудачи!.. Видно, стар становлюсь. Иначе чем объяснить все это? Подобного со мной никогда не случалось!.."

Тайтс достал из портфеля список подозрительных лиц, который был передан ему в первые дни после приезда, и начал просматривать его. Перед фамилией портного Усуба он поставил большой знак вопроса, а в конце списка приписал фамилию лавочника, торгующего письменными принадлежностями. Сейчас он сильно сожалел о том, что до сих пор не установил слежку за портным Усубом.

"Завтра же вызову этого старика и допрошу, – решил он. – Не связан ли он с лавочником, который торгует тетрадями?"