Текст книги "Человек из Вавилона"

Автор книги: Гурам Батиашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Бедняжка Эстер на коленях умоляла ее не делать этого, – рассказывала Легвиашвили Тамар.

– Одна женщина сама видела, как священник выгнал Эстер из церкви, убирайся, мол, не то и тебя крещу, – встряла в беседу Ривка.

– Да, да, именно так он и сказал: а тебе что за дело, почему ей мешаешь?!

– Да, да, и мне так рассказали! – подтвердил еще кто-то.

Женщины средних лет стояли отдельно.

– Почему так испортилась нынешняя молодежь?!

– Испортилась? Не испортилась, а… гораздо хуже!

– У нее наверняка есть любезный!

– Безусловно есть, недавно Иохабед видела письмо от него!

– Нет, не надо учить детей грамоте. Не знай она грамоты, ведь не прочла бы этого письма!

Рыжая косая женщина, стоявшая в кругу кумушек, собравшихся возле калитки, произнесла таинственно, почти шепотом:

– Я знаю, ей бесенок дорогу перебежал.

– Где это случилось?

– Да вот здесь, в этом проулке, под вечер.

– Ну конечно, днем бесенка не увидишь!

– Тссс… Дай ей сказать! И что дальше?

– Ай-яй-яй! – хлопнула себе по щеке Мариам. – Стало быть, негоже выходить вечером из дому, негоже!

– О чем ты? Хорошо, что она вышла, бесенок предупредил ее…

И мужчины спорили, и мужчины искали причину крещения Бачевы.

– Близость ко двору ничего хорошего не приносит, – говорил Бено Какитела, – больше всего мне жаль Занкана. От него, оказывается, потребовали, чтобы он крестился. Вот он и велел сперва дочери стать христианкой, а потом уж и сам…

В это время двор огласился жутким криком. Кричали все женщины, которым порядком надоело сплетничать и не терпелось переходить к действиям. Бачева бросилась к окну и увидела, как во двор вошла Тинати.

Тинати, прослышав о смерти Бачевы, которую сегодня же якобы должны предать земле, вскочила на коня и примчалась ко дворцу Занкана. При ее появлении поднялся такой крик, что у нее потемнело в глазах. Особенно горько причитала Иохабед: «Нет у тебя больше Бачевы, окончила она свою жизнь!» Тинати горько зарыдала, слезы градом катились у нее из глаз, голова кружилась, ей казалось, вот-вот она упадет. Она пыталась сдерживаться, ничего не видела сквозь слезы, и прошло время, прежде чем она заметила, что на тахте вместо покойницы лежит платье. «Наверное, у евреев так принято», – подумала она и обняла Иохабед.

– Боже мой, – невнятно бормотала Тинати, всхлипывая, – что же теперь будет с Ушу? – Но Иохабед, а вместе с ней и Шошана, Ривка и Лиа разобрали ее бормотанье.

– А кто это – Ушу? – спросила Иохабед.

– Ну с кем она должна была на днях венчаться!

Из груди Иохабед вырвался истошный крик. Сидящие рядом женщины подхватили его. Тинати плакала навзрыд.

Иохабед кричала дурным голосом, можно было подумать, ее преследует бешеная собака.

Но крики и причитания вдруг смолкли, во дворе воцарилась тишина. Сквозь слезы Тинати увидела раби Абрама, входящего в калитку. Он не спеша приближался к Иохабед. Раби был рослым мужчиной средних лет. Белая борода покрывала всю грудь. Он остановился перед Иохабед, обвел взглядом женщин, сидевших подле нее.

– Душа человеческая, – начал он, не сводя глаз с Иохабед, – принадлежит Создателю, и сам человек принадлежит Создателю. И пока душа пребывает в теле, ни у кого нет права объявлять человека умершим. Дочь Занкана пошла по ложному пути, прервала связь с Богом, но вы не вправе выносить ей приговор.

– Она собиралась замуж, венчаться задумала! – криком прервала хахама Иохабед.

Раби не привык, чтобы его прерывали. Он не спешил с ответом. Бросив долгий взгляд на Иохабед, он наконец произнес:

– Пока жив человек, мы должны признавать не только факт его существования, но и право на ошибку. Предоставьте ей самой думать – дайте ей оценить свой шаг. Почему вы лишаете ее права быть человеком и самой позаботиться о себе? – Хахам Абрам говорил спокойно, внушительно. – Да простит вам Создатель оплакивание живой души. – Хахам повернулся и неспешным шагом направился к калитке. Михи следовал за ним.

Женщины стояли, опустив голову, избегали смотреть друг на друга.

Злость комом подкатила к горлу Тинати. Вскочив, она бегом пересекла двор. Уход Тинати облегчил задачу остальным. Они последовали ее примеру, наконец осмелились сделать то, что хотели сделать. Рыжая и косая устремилась следом за Тинати и, догнав ее у калитки, первой выскочила на улицу. За ней – Эсти, за Эсти – толстуха с потухшим взглядом, а за ней – еще кто-то и еще. Вскоре у калитки собралась толпа желающих выйти со двора. Они покидали усадьбу Иохабед, опустив голову. А Иохабед в душе грозилась: «Ну погоди, хахам Абрам, погоди ты у меня, посмотрим, что ты получишь теперь от Занкана!»

Бачева стояла у окна, наблюдая за бегством людей, пришедших на ее «похороны».

Бено Какитела казался очень довольным.

В праздничные для евреев дни во всех комнатах дома Бено Какителы ярко горели свечи. Ну и что?! Весь город только и говорил что о Занкане – возносили его за скромность, доброту, богатство и замечательную семью.

– Почему бы ему не быть добрым?! – не скрывал своего неудовольствия Бено Какитела. – Почему бы ему не делиться добром с другими?! Его предки утопали в злате-серебре…

Вечером, когда народ собрался в синагоге на послеполуденную молитву, он, чуть ли не прослезившись, обронил:

– Бедняга, Занкан! Надо же, как опозорила его дочь!

Он делал все, чтобы в сознании верующих укрепилась мысль, что отныне Занкан Зорабабели опозоренный, конченый человек, но все в молельне избегали обсуждать поступок Бачевы. Будто им рты повязали, никого ему не удалось втянуть в разговор.

Молчание верующих, разумеется, омрачало радость Бено Какителы, но ясно было и то, что оно не могло умалить его торжества по поводу случившегося.

Княжич

Лицо хозяйки дома расплылось в улыбке. Раскрыв руки, она радостно устремилась ему навстречу.

– Занкан, наш дорогой и любимый Занкан! Ты совсем забыл нас! Сколько времени уж не виделись!

Занкан склонил голову перед княгиней.

– Бесконечно рад видеть вас! Прекрасно выглядите.

– Действительно? – Глаза ее лучились. – И ты, ты тоже держишься молодцом, смотри, ни одного седого волоса!

– Разве вы не видели черноволосых старцев? Вот он – я – перед вами!

– Старцев? Это ты-то старец?!

– Как поживает княжич? – осведомился Занкан – ему не терпелось увидеть Юрия, поэтому он и перевел разговор на молодого князя.

– Княжич?! – после небольшой заминки переспросила хозяйка. – Прекрасно, прекрасно!

– Кто это там? – раздался из соседнего покоя низкий голос.

– Выйди и увидишь. Дорогой гость пожаловал! – отвечала Екатерина Ивановна сыну, и в голосе матери Занкану почудилось тайное неудовольствие. Занкан насторожился.

В зал вошел княжич – высокий стройный молодой человек со светлыми волосами и мутным взглядом, бледный то ли от недосыпания, то ли от какого-то другого недуга. Он шел, пошатываясь, создавалось впечатление, что ноги не слушаются его.

– Кто это? – спросил княжич, он был похож на человека, которого только что разбудили.

– Неужели не узнаешь? – с улыбкой спросила мать. Екатерину Ивановну улыбка очень красила.

Занкан внимательно смотрел на Юрия. Тот опустился на стул и, глядя на Занкана равнодушным взглядом, устало спросил:

– Кто ты?

Почувствовав некоторое смущение, Занкан беспомощно посмотрел по сторонам.

– Если бы ты больше уважал себя, то непременно вспомнил, – на сей раз упрек в словах матери звучал более откровенно, – но в настоящий момент твое сознание… дремлет, несколько ослаблено…

– Не надо об этом, дорогая матушка, я в порядке, в абсолютном порядке! – произнося это, княжич не отрывал глаз от Занкана. Неожиданно лицо его озарилось улыбкой. – Вспомнил! Вы как-то подарили мне византийский халат!

– Верно!

– Года три назад!

– У вас прекрасная память!

– Вот видишь! – Юрий повернулся к матери. – А ты там о каком-то дремлющем сознании, – и обращаясь вновь к Занкану, – а я вас ждал.

– Ждали?

Княжич как будто смешался.

– Ну да, мы скучали по вам.

Занкан надолго задержался в доме Боголюбских. Они беседовали, вспоминали минувшие дни. Княгиня с грустью говорила о прошлом, то и дело спрашивая Занкана, помнит ли он, как ослепительно хороша она была. А Юрий Боголюбский все время улыбался Занкану и уверял его в своей дружбе и преданности.

Вечером, выйдя из дома Боголюбских, Занкан подозвал к себе Эуду.

– Останешься здесь, – велел он ему. – Последишь за княжичем. Куда бы он ни пошел, следуй за ним. Постарайся вызнать, что он предпримет.

На следующее утро Эуда доложил Занкану:

– После вашего ухода очень скоро княжич вышел из дому, сел на коня, а я, вы ведь видели, как двигается кошка, так вот я кошкой последовал за ним. Далеко он не ушел, остановился возле дома с высокой оградой. Вошел. Я метнулся туда, метнулся сюда, порасспросил, кто тут живет, оказалось, какой-то тутошний князь. Когда совсем стемнело и уже ни зги не было видно, я кошкой перебрался через забор. Сколько ни кружил вокруг дома, так и не смог выяснить, что они там делали. Сердцем чуял, неладные дела там творятся, иначе почему все законопачено? Это же тюрьма, батоно, настоящая тюрьма! Вернулся назад и стал дожидаться княжича на улице. Он появился, шел как-то странно, как если бы едва держался на ногах. Похоже, вино ударило ему в голову, что-то выкрикивал, но что – никак не разобрать, – языком еле ворочал. Слуга с трудом усадил его на коня, сам пристроился сзади, чтобы хозяин не упал. Коняга-то у него двужильный, никуда не сворачивали, прямо к дому подъехали.

Занкан внимательно выслушал Эуду.

– Сегодня сделаешь то же самое. Не своди с него глаз, скоро он проснется, – после некоторого раздумья сказал Занкан.

То, что рассказал Занкану на другой день Эуда, было точным повторением предыдущего отчета.

Еще семь дней и семь ночей ходил хвостом за княжичем Эуда, и его донесения тревожили Занкану душу. Наконец он решил сам проследить за Юрием – бывало, до самого рассвета длилась слежка. И Занкан Зорабабели, сын Мордехая, всерьез задумался: царский дарбази поручил ему немедля привезти в Тбилиси Юрия Боголюбского, но, увидев, как предается княжич бражничеству, засомневался, стоило ли обращаться к этому поклоннику Бахуса с предложением стать зятем всех грузин? С другой стороны, царский дарбази послал Занкана не на разведку, а с весьма определенным заданием – привезти Юрия в Грузию.

Как ему быть, что делать?!

В пятницу утром, закончив молитву, он послал к Боголюбским Эуду с дарами, а потом заявился и сам – хотел поговорить с княжичем.

Княжич встретил Занкана с улыбкой, был вежлив и предупредителен, но беседы не получилось – потухший взор, замедленная реакция, неспособность поддержать беседу не располагали к разговору.

А Занкан заговорил о придуманной им причине своего визита – не посоветуют ли они ему, к кому в земле русской можно обратиться, кто мог бы помочь ему в закупке пушнины, ибо он, Занкан, хочет открыть торговлю русской пушниной в Византии. Княжич пустыми глазами смотрел на Занкана. Сидел, как бы одеревенев. «Похоже, он не понял меня, – подумал Занкан и добавил: – В ваших краях замечательные меха».

Екатерина Ивановна сидела молча, понурившись. Княжич покачал головой – все, мол, понятно, но не произнес ни слова. Спустя некоторое время княгиня подняла голову.

– Ныне там – только наши враги, – грустно проговорила она. – Друзья у нас были, пока мы правили.

«О возвращении престола они и не мечтают», – подумал Занкан. Княжич хлопнул в ладоши, и слуга внес напитки. Княжич дрожащей рукой наполнил деревянный кубок, что-то пробурчал про себя и залпом осушил его.

– Неужели никого из прежних друзей не осталось? – подивился Занкан.

– Остались, но нас избегают, чураются, – ответила Екатерина Ивановна.

Занкан смотрел на княжича. Взгляд у того зажегся, щеки порозовели.

– Так-то! – проговорил он и снова наполнил кубок. – Так-то! Не желают знаться с нами – не надо! Разве мы что-нибудь теряем от этого?! Будем здоровы! – и снова залпом осушил кубок.

Екатерина Ивановна тяжело вздохнула:

– Мы и не смотрим в ту сторону.

«Нет, они уже распрощались с мыслью о троне!» – снова подумал Занкан.

– Дядя мой – человек недоверчивый, если что заподозрит – не простит… И здесь нас достанет, – разговорился княжич, снова наполняя кубок, – так что надо сидеть тише мыши, никуда не соваться, никому не мешать, это главное. – Он улыбнулся, выпил, зажмурился и, через несколько секунд открыв глаза, снова улыбнулся.

– Нам здесь неплохо живется, местный правитель благоволит к нам, – виновато улыбнулась Екатерина Ивановна, – у кипчаков есть обычай: если уж они приняли тебя, будут верны до гробовой доски.

– Выходит, трон… – Занкан прервал себя, пожалев, что произнес это слово, и, улыбнувшись, сказал совершенно иное, – впрочем, все может повернуться по-другому.

– Трон не возвращают с помощью водки! – со злостью произнесла бывшая государыня и, хлопнув в ладони, вызвала слугу, велела вынести напитки. Княжич быстро опорожнил свой кубок, который держал в руке. Слуга положил пустой кубок на поднос и уставился на нетронутый сосуд Занкана.

– Этот оставь, остальное унеси! – приказала княгиня.

Княжич развалился на стуле и затянул песню – непонятную для Занкана, заунывную, тоскливую.

Занкан удрученно, с грустью смотрел на княжича, а перед его глазами стояла солнцеликая Тамар.

Совет вельмож

Абуласан не находил себе места. Он послал трех гонцов к трем членам царского дарбази:

– Ежели они сидят, пусть немедленно встанут и поспешат сюда, ежели они на ногах, пусть не садятся и, не теряя времени, едут сюда!

Вот уже сколько времени, как гонцы умчались выполнять его поручение, а этих троих все нет и нет.

Абуласан в плохом настроении, и это понятно: сколько раз он читал-перечитывал послание Занкана Зорабабели, но так ничего и не понял. Не понял он и того, почему, с какой целью Занкан прислал это письмо, что хотел им сказать? Он еще раз пробежал его глазами: «Достопочтенный державный Абуласан, амир Картли и правитель Тбилиси, член царского дарбази, могущество царицы Тамар…» Абуласан вновь перечитал эту фразу. Что она означает, что он хотел ею сказать? На что намекает? Нет, он ничего не понимает! И Абуласан продолжил чтение: «Благожелатель ваш и по-прежнему верный вам Занкан Зорабабели шлет привет из земли кипчаков. По-прежнему желаю вам бодрости, силы, уничтожения врагов страны и ваших лично и считаю надобным сообщить вам: видел княжича Юрия Боголюбского, все такого же статного, лицом благообразного, но мужеством ослабевшего, поелику предался он пагубной привычке – бражничанью каждый Божий день, что, увы…»

Вошел Тимотэ, и Абуласан оторвался от письма.

– Они явились, батоно!

– Чего же ждешь, зови!

Тимотэ вышел, и в зал вошли вельможи – три члена царского дарбази.

– Привет Абуласану! Надеемся, все в порядке?! – сдержанно, с некоторым почтением осведомился Джорджикисдзе.

– Похоже, войну начинаем, иначе зачем такая спешка! – с удовольствием опустился в кресло Парнавазисдзе.

– Читайте! – Абуласан протянул им послание Занкана.

– Что-нибудь случилось? – встревожился Габаон, беря письмо.

– Читайте, читайте!

Джорджикисдзе подошел к Габаону, и они оба уткнулись в послание.

– Чуть выше подними! – попросил один другого.

– Можно подумать, не видишь! – заартачился второй.

Парнавазисдзе не выдержал, поднялся с кресла, подошел к Габаону с другого бока и тоже принялся читать. В зале воцарилась тишина. Абуласан нервно ходил из угла в угол, потом вернулся к креслу и спросил:

– Что скажете? Как объяснить это послание?

Ответом ему было молчание.

– Ну что тебе сказать, Абуласан, – после раздумья как бы про себя проговорил Парнавазисдзе, – плохой из него вестник, – добавил он, устраиваясь в кресле.

– Вы должны помнить, – горячо начал Джорджикисдзе, – я с самого начала был против, не нравится мне этот Зорабабели, объясните, почему мы должны были посылать его? – Но ответа он не услышал. – Почему молчите, скажите наконец правду!

«Правду ему подавай, – думал Абуласан, – они полагают, что правда – это одинокое яблоко, висящее на дереве, и не ведают того, что у истины, как у плода фаната, масса зерен». А вслух произнес:

– Разве это главное в настоящий момент? Может быть, поговорим о том, что нам делать, что предпринять?

– А что мы можем предпринять? – спросил Габаон.

– Надо ответить Зорабабели – везти Боголюбского или нет.

– А мне кажется, сперва мы должны уяснить себе, зачем он написал это письмо! С какой целью? Что он задумал? – все так же страстно вопрошал Джорджикисдзе.

Это был тот вопрос, который мучил Абуласана с момента получения послания от Занкана. Он не знал на него ответа, поэтому внимательно смотрел на Джорджикисдзе. А тот умолк, словно язык проглотил.

– И все же почему, с какой целью прислал он это письмо? – спросил Габаон.

Джорджикисдзе продолжал хранить молчание. Он как бы раздумывал над своими же словами, мысленно спорил с собой. Наконец сказал:

– Может быть, потому, что… потому, что этот рос действительно предался бражничанью, тогда это будет предательством по отношению к царице, но может быть… – тут он сделал паузу, – может быть, верный человек Абуласана хочет сорвать нам это дело! – Он замолчал на какое-то время, а потом глаза его зажглись сумасшедшим огнем. – А не потому ли верный человек Абуласана написал это письмо, что сговорился с Саурмагом Павнели?! А Саурмаг Павнели…

– Нет, нет, это невозможно… – воскликнул Абуласан, вскакивая с кресла.

Джорджикисдзе сказал то, чего больше всего опасался Абуласан, что грызло его весь день, и он сам боялся признаться себе в этом. Абуласан нервно заходил по залу, но тут же сообразил, что своим волнением может вспугнуть приглашенных. Он опустился в кресло и подчеркнуто спокойно произнес:

– Нет, не думаю, чтобы это было так.

– А меня преследует совсем другая мысль, и, мне кажется, она очень важна, – негромко, как бы про себя проговорил Парнавазисдзе.

Все уставились на него. Убедившись, что Парнавазисдзе не спешит делиться своей догадкой, Габаон спросил:

– Что за мысль? Может быть, скажешь?

Парнавазисдзе не торопился с ответом. Абуласан уже намеревался подстегнуть его, как тот вновь как бы между прочим произнес:

– А что, если Зорабабели послал такое же письмо царице Тамар?!

Эти слова прозвучали для Абуласана как гром среди ясного неба. Он чуть не лишился дара речи.

– Что? Что ты сказал?! – только и смог выдавить он из себя.

– Кто из нас может убедить меня в том, что Занкан не посылал такого же письма нашей царице? – бесстрастно произнес Парнавазисдзе.

Абуласан оглядел своих гостей. Они не на шутку были встревожены.

– Скажи нам, Абуласан, способен ли твой доверенный на подобный поступок? – процедил сквозь зубы Джорджикисдзе.

Абуласан сделал вид, что не замечает его враждебности.

– Я знаю, он очень уважает царицу, – Абуласан обдумывал каждое свое слово, – он может осмелиться написать ей, но…

Никто не прерывал Абуласана, слушали молча, но, когда он запнулся, Джорджикисдзе снова подал голос:

– Как ты думаешь, он написал ей? Одно дело, мог бы, а другое – написал ли?

– Откуда мне знать, надо подумать.

– А я так скажу: ежели Занкан Зорабабели намерен сорвать это дело, он непременно напишет царице. А это значит, что мы проиграли. И не только проиграли… Ежели же он ничего ей не сообщил, значит, все поправимо.

– Это как?

– Надо сесть и подумать.

– Когда доставили послание? – неожиданно спросил Джорджикисдзе.

– Вчера вечером, – ответил Абуласан и нетерпеливо зазвонил в колокольчик, – парень, доставивший его, еще здесь, по-моему, отсыпается.

Вошел Тимотэ.

– Занканов курьер, наверное, еще и не завтракал, накорми, напои его, похоже, он неплохой парень, постарайся выведать у него, кому еще посылал Занкан письма и через кого. – Тимотэ молча кивнул господину и вышел. Какое-то время Абуласан хранил молчание, потом сказал: – Занкан мог послать царице письмо, тем более что он знает, ему поручено дело государственной важности.

– Тогда что тут удивительного, если он сообщит царице: человек, которого вельможи избрали вам в мужья, делающий под себя пьяница! – воскликнул Парнавазисдзе.

– Ежели Тамар узнает об этом, ты, Абуласан, обречен. Это была твоя идея противопоставить византийскому царевичу русского княжича, а мы тебя поддержали…

– Потому что доверяли мне! – В голосе Абуласана прозвучали злые нотки, он перестал сдерживаться. – Вы поддержали меня, потому что хотели уложить на лопатки Саурмана Павнели. Вы, конечно, предпочли бы византийца, ежели бы Саурмаг и Иванэ Палаванди не пели ему дифирамбов! Не надо попрекать меня, вы также были против, чтобы Алексей Комнин стал мужем нашей царицы!

– Уважаемые мужи! Сейчас надо шевелить мозгами, а не кричать друг на друга, – сказал Габаон.

– А я хочу сказать вот что: я хорошо знаю Зорабабели, он умудренный опытом человек и безусловно понимает, сообщи он царице о своей миссии, Абуласану…

– Опять Абуласан! – в сердцах прервал Парнавазисдзе Абуласан.

– Сам посуди! Он всех нас под монастырь подводит. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять это! – закончил свою мысль Парнавазисдзе.

– Может быть, именно потому он и сделал это. Когда дело касается царицы Тамар… – подал голос Джорджикисдзе.

– И ты полагаешь, чтобы угодить царице, он пожертвует нами? – Парнавазисдзе повернулся к Джорджикисдзе.

– Этот вопрос не ко мне, а к нему, – Джорджикисдзе указал на Абуласана, – он знает его получше меня.

– Надо подумать, надо подумать, – отозвался Абуласан.

– Может быть, стоило подумать много раньше? – иронически спросил Джорджикисдзе.

– Зададимся вопросом, – продолжал думать вслух Парнавазисдзе, – зачем Занкану затевать эти козни, он ведь понимает, предательство ему так просто не сойдет – у Абуласана много друзей. Измена повлечет за собой бурю, а буря – волны, которые многим перебьют хребет.

– Так что же, он этих волн испугался? – Джорджикисдзе перевел ироничный взгляд с Парнавазисдзе на Габаона, стоявшего возле большого шандала и закуривавшего трубку. – А покровительство царицы не защитит его от этих волн? Разве вы не знаете, уважаемые господа, что царица может защитить от любых волн?! Нас же… кто знает, что нас ждет…

– Царица… царское покровительство… Вы по-прежнему живете в прошлом, господа? Это раньше царь обладал такой силой, те времена давно миновали, чего вы так испугались… Царица будет делать то, что прикажем ей мы, вельможи, члены царского дарбази! – раздраженно воскликнул Абуласан.

Габаон выбил табак из трубки и спросил:

– Что происходит, уважаемые мужи, почему вы так горячитесь, почему так волнуетесь? Я знаю Зорабабели. Он человек осмотрительный, никогда не сделает того, что будет во вред другому. Однако допустим, он предал нас, допустим, написал царице письмо. Ну и что? Разве царица сегодня так могущественна, чтобы…

– О чем ты толкуешь! Разве для того ты подмял под себя весь царский дарбази, что хотел видеть мужем нашей царицы какого-то бражника? – прервал Габаона Джорджикисдзе.

– Нет, конечно нет, – усмехнулся Габаон, – я знал молодого Боголюбского прекрасным юношей, мне и во сне не могло присниться, что он станет поклонником Бахуса! Но кто сможет упрекнуть меня в этом?

– В том, что ты не увидел это во сне, тебя, конечно, никто не упрекнет, но… Это ведь означает, что… – Парнавазисдзе не закончил фразы.

– О Боголюбском надо забыть, и в этом случае Алексей Комнин станет нашим зятем. А Комнин – благодетелем наших недругов – Саурмага Павнели, Иванэ Палаванди и Тарханисдзе. И не Занкан перебьет нам хребет, а они! – возбужденно проговорил Абуласан.

– А мне кажется – Занкан, но их руками, – отозвался Джорджикисдзе.

Ответом было молчание. Страх заставил умолкнуть, замереть всех. В это время в зале появился Тимотэ.

– Гонец говорит, что письмо было послано только Абуласану, – негромко сказал он.

Какое-то время Абуласан бессмысленно смотрел на слугу, потом, как бы очнувшись, произнес:

– Как ты его спросил, Тимотэ? – Тимотэ непонимающе смотрел на хозяина. – Ладно, иди, – тихо проговорил Абуласан, и Тимотэ вышел из зала.

– Это ничего не значит. Возможно, гонец и не в курсе. Занкан мог послать письмо царице с другим курьером, – подал голос Джорджикисдзе.

– Может быть, и так, впрочем, возможно, и то… – Габаон не закончил фразы, поскольку Джорджикисдзе в этот момент обратился к Абуласану:

– Стало быть, письмо тебе принесли вечером?

– Ну да!

– Ежели Зорабабели послал к царице другого гонца, то он отправил бы его сперва к ней, а потом к тебе. К тебе он послал бы гонца из чувства долга. Так? – спросил Джорджикисдзе.

– Пожалуй, так, – после недолгого раздумья ответил Абуласан.

– Тогда царица должна была получить свое послание вчера утром, возможно, даже позавчера. А теперь подумаем, что предприняла бы царица, получив такое послание?

Вельможи предались размышлению.

– Попробуем предположить, – продолжал размышлять вслух Джорджикисдзе, – что тебя, Абуласан, должны были бы вызвать во дворец, ты ведь первый назвал Боголюбского, назвал и настоял на своем.

– Возможно, ты прав! – согласился с ним Абуласан.

– Тебе объявили бы, что Боголюбский не годится в мужья царице. Так?

– Наверное, так, – снова согласился Абуласан, – но…

– Тебя позвали?

– Нет!

– Как ты думаешь, почему?

– Ну откуда это ему знать? – вмешался Парнавазисдзе.

– Этого никто знать не может, но можно строить догадки! – Джорджикисдзе умолк на какое-то время, а потом сказал, – значит ли это то, что царица не получала никакого послания?

– Может быть, и значит, но… Возможно, она и получила письмо… Но почему царица должна вызывать Абуласана, почему должна посвящать его в свои дела? – Габаон выглядел раздраженным.

Все задумались.

– А я вот что скажу вам: царица может позвать Абуласана и сообщить ему: начатое вами дело провалилось, а может и не позвать, и это вовсе не значит, что она не получала письма. – Парнавазисдзе сделал паузу и продолжал: – Может быть, царица была занята более важными делами? Кто знает, что она делала вчера, сегодня?!

– Вчера? Вчера она совещалась с амирспасаларом Саргисом. Возможно, в Таоскари нас ждет сражение. Затем… она призвала казначея Кахабера Варданисдзе.

– Я же говорил, ей было некогда! – воскликнул Парнавазисдзе.

– Нет, визит Варданисдзе оказался кратким… Потом… потом она посетила покои мамиды[17]17
  Сестра отца (груз.).


[Закрыть] Русудан, там пообедала, весь день они провели вместе, вместе и молились.

– Весь день? – уточнил Джорджикисдзе.

– Да, весь день, – на миг задумавшись, отвечал Абуласан. – К ним ненадолго заходил Бакар Бакарисдзе. Больше никто. Оттуда она отправилась в опочивальню.

– Выходит, у царицы было достаточно времени! – воскликнул Джорджикисдзе.

– Это так, – подтвердил Абуласан.

– А сегодня?

Абуласан задумался:

– Утром она принимала Отаго Шервашидзе, цхумского эристави, они долго совещались, царица собирается строить пристань в Цхуми[18]18
  Древнее название Сухуми.


[Закрыть]. И пожалуй, больше никто во дворец не являлся. Обедала царица с мамидой Русудан. Она и сейчас у нее.

– А это означает, что царица не получала никакого послания, – заключил Джорджикисдзе.

– Похоже, так, но… – Парнавазисдзе поднялся с кресла, сделал несколько шагов, чтобы размяться, – царица очень любит мамиду, а Русудан – женщина мудрая. Может быть, и вчера, и сегодня они только и говорили что об этом письме. Тебя она не позвала, Абуласан, спешить ей некуда, надо сперва с мамидой посоветоваться, – и Парнавазисдзе уставился в точку на полу, а Габаон, воспользовавшись паузой, сказал:

– А там не о чем советоваться, если эта история дошла до ушей царицы…

– Безусловно, мамида непременно посоветует ей отказаться от Боголюбского. Да что там какой-то княжич, бражник и пачкун, выдворенный из своей земли, сам великий князь Киевский Изяслав Мстиславович оказался никудышным зятем царя Димитрия! И Русудан это известно лучше всех! Возможно, Тамар уже велела Занкану возвращаться домой – нечего, мол, тебе там делать.

Эти слова Парнавазисдзе вызвали целую бурю чувств у Абуласана:

– Это как же! Царский дарбази сказал свое слово, и царица не может пренебречь им! Она обязалась выполнять решения дарбази!

– Не думаю, что царица осмелится сделать это, – поддержал его Джорджикисдзе, – вряд ли!

Парнавазисдзе запустил руку в бороду, почесал подбородок:

– О восстании Кутлу-Арслана начинают забывать, а царица с каждым днем обретает все большую силу. Не исключено, что именно сторонники Кутлу-Арслана в один прекрасный день посадят нас за решетку.

– Получается, иудей нас предал? – воскликнул Джорджикисдзе. – Почему ты молчишь, Абуласан?

– Если он послал письмо царице – это предательство! Предательство требует отмщения, и о возмездии мы должны подумать сегодня же!

– Ежели он нас действительно предал, он заслуживает наказания, но… – похоже, Парнавазисдзе начал сомневаться.

– Вы не правы, достойные мужи, – спокойно произнес Габаон, – вы идете неверным путем.

– Это почему же? – Джорджикисдзе не понравилось, что решение о наказании откладывается.

– Мы послали Занкана Зорабабели в страну половцев за женихом для царицы Иверии. Так ведь? – Габаон оглядел своих единомышленников. – Он доехал до места, увидел Боголюбского, ну не понравился он ему – бражничает, ничем другим не занимается. Что делать Зорабабели? Везти Боголюбского в Грузию? Нет, он поступает по-иному, и, на мой взгляд, абсолютно верно. Он сообщает нам: я ехал за одним человеком, а встретил совершенно другого. Как быть? – спрашивает он нас и теперь ждет нашего указания – либо письменного согласия.

– Выходит, он умнее нас? – воскликнул Джорджикисдзе.

– Ну почему же! Зорабабели – человек осторожный, трезвомыслящий. Он не хочет, чтобы завтра его упрекнули в том, что он привез бражника, вот и спрашивает нас, нужен ли нашей царице такой муж, – уточнил Габаон.

– А почему он спрашивает и, если спрашивает, какого ответа ждет от нас?! – не унимался Джорджикисдзе.

Абуласан встал, подошел к шандалу и стал убирать потеки воска со свечи.

– Ну и пусть спрашивает: он и сам знает, иной – бражничает, другой глух, как тетерев, третий страдает половым бессилием, но все они властвуют. – Абуласан почистил свечу.

– А зачем предлагать царице в мужья пьяницу, – со злостью спросил Габаон, – кто возьмет на себя такой грех?!

– Тогда согласимся на византийского царевича и примем как спасение все те мучения, которым подвергнут нас его оруженосцы!

– А я хочу сказать вам другое – не исключено, что этот русский княжич и не пьяница вовсе и… – Джорджикисдзе прервал себя на полуслове.

– И Занкан все это придумал? – сощурив глаза, закончил за него Абуласан.

– Нет, Занкан не пошел бы на это, но… мы прекрасно знаем Иванэ Палаванди, человека жадного и жестокого, и коварный Саурмаг Павнели также прекрасно известен нам, равно как и знаменитый Тарханисдзе, которого на козе не объедешь, но мы не знаем, что они могли предпринять, чтобы заставить Занкана написать это письмо. Разве нельзя предположить, что они велели Занкану написать это письмо, чтобы напугать нас и принудить отказаться от Юрия Боголюбского?!