Текст книги "Черные гремлины (СИ)"

Автор книги: Григорий Райхман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

   Желудок заворчал. За последний день я съел только щепотку зефирной крошки. Белое море равнодушно плескалось вокруг. Почистив уши от серы, я забрался в купол и свернулся калачиком, положив под голову носки с пальчиками. Я подарю их и маску Ари-Ару, она обязательно обрадуется и улыбнется. Вспомнились ее чистые клыки, белоснежная шубка и красные глаза. Она уплыла с черными гремлинами, и я обязательно скоро встречу ее.

   Когда солнце только начало садиться за горизонт, меня разбудил шум. Он казался равномерным и поднимался снизу, с каждый вздохом становясь громче. Я замер, стараясь быть незаметным, но шум нарастал. Что-то огромное приближалось. Собравшись с духом, я выбрался из купола – солнце только-только село за горизонт – и вновь заглянул в морскую гладь.

   Там повсюду было железо.

   Из-под воды показалась металлическая поверхность, простирающаяся на много шагов во все стороны, а затем медленно, словно нехотя, начала подниматься над морем вместе с плотом памяти. Костяной корабль покачнулся и заскрипел, но вскоре выровнялся и осел на плоском металлическом полу. Весь этот хаос сопровождался лязгом и гудением, которые я так часто слышал в норе – звуки перестраивающегося Железного острова.

   Это и был Железный остров. Спустя столько ночей я вернулся домой. Или это дом вернулся ко мне?

   Металл быстро высох, и я слез с плота памяти, зашагав по поверхности Железного острова к люку. Балконы больше не поднимались, отсутствовал и саркофаг для доспехов, но вход в нору был там же, где и раньше. И он был открыт! Я с радостью запрыгал к люку, мне почему-то показалось, что сейчас я встречу Раг-Бага, Бип-Бопа и других коричневых гремлинов, а еще – Ари-Ару. Они поделятся со мной зефиром, и мы будем, как и раньше, жить вместе. Но приблизившись к люку вплотную, я понял, что как раньше больше никогда не будет.

   Нору затопило Белое море.

   Я посидел немного на краешке люка, глядя на плещущуюся внутри кислоту. Наверняка море попало внутрь, когда остров погрузился под воду. Зря мы оставили вход открытым, когда нас похищали пираты. Неужели Железный остров погружался под воду каждый раз, когда перестраивался? И перемещался в море он тоже самостоятельно?

   Я посмотрел на белую завесу конца мира, которая стала значительно больше за последнее время. Когда я здесь жил, даже с самого высокого балкона не было видно никаких завес. Получается, каждый день, пока мы спали под механическими часами, остров двигался по морскому дну. Наш остров был подводным кораблем, почти таким же, какой построил Раг-Баг, только очень большим.

   – Лак-Лик! Ничего себе ты тут... что-то сделал, пока меня не было! Это ты понастроил? – над краешком острова показалась голова Йокты. Он выглядел веселым и возбужденно размахивал хвостом-стрелкой, во все глаза разглядывая металлический остов.

   – Ты больше не обижаешься? – робко спросил я.

   – На что? А, забудь, – морской дьявол с интересом поскреб обшивку трезубцем.

   – Это мой дом. Я здесь раньше жил, – показал я на Нору. – Только теперь его затопило.

   – Ничего себе! Ты всегда носишь с собой дом?

   – Вовсе нет, он сам приплыл.

   – Ничего себе! Твой дом плавает за тобой?

   – Нет, – смутился я.

   – Здорово!

   Здесь ничего не изменилось с тех пор, как пять-раз-Швепс увез нас на "Огле". Царапины на металле в тех же местах, такой же огромный, проржавевший люк над входом в нору и едва заметные следы от балконов и саркофага. Не хватало только плюшевой шестеренки. Спустя ночь остров вновь погрузится на дно и уплывет куда-нибудь далеко. Вряд ли я еще раз увижу это место. Морской дьявол плавал вокруг и восторгался каждой деталью, хотя они все были одинаковые и совсем не различались. Он даже несколько раз нырнул, чтобы найти вход под водой, но ничего не нашел – единственный вход в Железный остров был через люк.

   Пока Йокта баловался, мне пришла в голову идея.

   – Йокта, ты можешь достать еще один скафандр?

   – Ага, – задорно согласился синекожий гремлин.

   – Достань, пожалуйста.

   – Прямо сейчас? – лениво протянул он.

   – Угу.

   Он скрылся под водой. Я нетерпеливо ухватился за хвост и начал смотреть в воду. Идея была здоровской и интересной. Надо обязательно успеть, только бы успеть! Когда Йокта вернулся с доспехом, я трясся от волнения. Морской дьявол выкинул собранный скафандр со шлемом на поверхность, и от него с шипением растеклась лужа кислоты. Я прошелся вокруг доспеха несколько раз, пытаясь найти дырки на его корпусе. Но он выглядел надежным и целым.

   – Можешь меня в нем закрыть?

   – Ты прошлый раз чуть не задохнулся, – Йокта сложил лапы на груди. – Снова хочешь поплавать?

   Я вспомнил охвативший меня ужас, когда стало нечем дышать, и поежился. Это было очень страшно, но если я сейчас ничего не сделаю, то второй возможности может и не появиться.

   – Да. Только не в Белом море, а в норе, – я показал на люк. – Сможешь меня запечатать и спустить вниз?

   – Я с тобой!

   Я вспомнил уютные отнорки, часы под потолком и холодные коридоры. И представил, как Йокта будет весело спрашивать о каждой мелочи. Это был мой дом, о котором больше никто не знал, кроме Ари-Ару и других коричневых, но все они уплыли очень далеко и вряд ли когда-нибудь вернутся.

   – Нет, – покачал я головой.

   Йокта нахмурился и почесал ухо. Потом он погрузился в море и спустя пару вздохов вынырнул:

   – А сможешь сам двигаться? Скафандр тяжеленный.

   – Постараюсь. Поднимешь меня обратно, если не получится, хорошо?

   – Хорошо!

   Мы подождали, когда доспех высохнет окончательно, а потом Йокта долго и основательно запечатывал меня внутри. Я прихватил с собой маску и носки, на всякий случай – как талисман. В доспехе было холодно и едко. Наконец, Йокта надел шлем и скрепил последнюю деталь, а потом что-то спросил, неслышное совсем. Я кивнул – у меня все было хорошо.

   Он подкатил меня к люку и аккуратно столкнул, чтобы я тонул задними лапами вниз. Кислота тут же поглотила все вокруг, и мир стал мутным и темным. Во время падения я зацепился лапой за лестницу, и доспех перевернулся, а потом я грохнулся о пол с такой силой, что из легких вышибло воздух. На мгновение показалось, что доспех от такого удара развалится на куски, но крепления выдержали и даже не погнулись.

   Потом я долго ворочался, пытаясь встать, пыхтя и потея внутри скафандра, а когда мне это удалось, обрадовался и закричал. Несколько секунд спустя ко мне спустился Йокта.

   – С фобой фсе фпофядке? – пробулькал он над ухом.

   – Да! – прокричал я.

   – Кофда будеф фозфрафатса, тоже так кфичи, – объяснил он и уплыл наверх. Йокта хороший друг.

   Я зашагал вперед. Идти было гораздо проще, чем вставать, поэтому я внимательно смотрел под лапы, чтобы не упасть еще раз. Знакомые тоннели встретили меня тишиной и пустотой: когда соплеменники покидали остров, они забрали с собой все игрушки, даже поломанные. А если какие-то и остались, то их наверняка растворило Белое море. Я миновал спальные отнорки, даже не заглянув в старое жилище, оставил позади игровую площадку и комнату для собраний, двигаясь к одному мне известной цели – запрещенной лестнице. Запрещенной она была, потому что вела вниз, в раскаленные коридоры с побрякушками, где можно было заживо сгореть.

   Но теперь эти коридоры затопило, а огню нечего делать там, где есть Белое море. Через ночь Железный остров снова уплывет, и возможность порыскать на нижних уровнях уплывет вместе с ним. Наверняка внизу есть интересные побрякушки и таинственные загадки.

   Это было очень рискованно, но когда я сидел сверху и раздумывал над тем, что может хранить в себе Железный остров, то понял, что ни за что не прощу себе, если струшу и упущу такой шанс. Вдруг там целых сто плюшевых шестеренок? Я смогу подарить их черным гремлинам, и они будут играть с ними, а не воевать.

   Вскоре я добрался до лестницы и начал спуск, аккуратно переступая по ступенькам. Если упаду, то умру. Надо быть осторожным и незаметным: здесь наверняка водились чудища-гремлиноеды, которые чуть не съели меня на черном корабле.

   Впереди показалась развилка, и я с ужасом понял, что не знаю, куда сворачивать. Что делать, идти назад? Или поворачивать наугад? Я почувствовал, как покрываюсь пеной от волнения.

   – Сюда, – раздался приглушенный голос Бип-Бопа. Он стоял коридоре, в таком же скафандре, как и я. Не дожидаясь ответа, Бип-Боп скрылся в правом проходе. Я направился за ним.

   Я шел еще долго время, и каждый раз, когда натыкался на развилку, правильный поворот мне подсказывал Бип-Боп. Наверное, он давно здесь жил или просто так совпало, что он оказался здесь в то же время, что и я.

   Спускаться по лестнице приходилось еще три раза, а потом еще три, и еще, и после каждого спуска я с ужасом осознавал, что мои шансы вернуться уменьшались. Белое Море на нижних этажах загустевало, сужая обзор до нескольких шагов. А я продолжал идти вперед, спускаясь все ниже и преодолевая все новые повороты, пока не понял, что не вижу ничего дальше носа и что в скафандре стало душно. Воздух заканчивался.

   Впервые в жизни я заблудился. Мне никогда не вернуться назад без чужой помощи. Даже Йокта не отыщет меня в этих длинных коридорах. Железный остров оказался огромным, верхний этаж норы был лишь его верхушкой. Я нигде не видел коробок с побрякушками или обустроенных отнорков, которые ожидал здесь найти. Белое море растворило все, кроме стен. Здесь, среди бесконечных коридоров и лестниц, было одиноко и страшно. Я представил себе скафандр со скелетом гремлина внутри, который простоит здесь до конца времени, и сглотнул от ужаса.

   – Бип-Боп!.. – отчаянно позвал я. Но он пропал и больше не показывался. Я сделал еще несколько отчаянных шагов и врезался в металлическую дверь. От резкого удара скафандр чуть не упал, но я вовремя ухватился за стену. Дышать становилось все тяжелее.

   Дверь передо мной была без ручек и без вентилей. Она казалась тяжелой и массивной, как стена. В верхней части двери виднелся круг прозрачного металла. Я посмотрел в него и увидел по другую сторону отнорок, не тронутый Белым морем. За дверью был воздух.

   Я размахнулся и неуклюже стукнул дверь кулаком. По коридору разнесся низкий металлический гул, а удар отозвался болью в лапе. На металлической поверхности не осталось даже царапины. Такими ударами я скорее сломаю свой скафандр.

   Присмотревшись к двери, я заметил на ней рисунок с черным черепом, очень похожий на маску, что я нашел на Обсидиановом острове. Я же взял ее с собой! Кое-как просунув лапу к поясу, я достал маску и нацепил на себя.

   – Скажите пароль. Осталась одна попытка, – потребовала маска.

   Но я не знал пароль. Следующий вздох отдался болью в груди. Похоже, здесь закончится мой поход. Спускаться на нижние этажи было глупой идеей.

   – Ты уверен, что не знаешь пароль? – спросил Бип-Боп с другой стороны двери. Он стоял без доспеха и спокойно смотрел на меня. Знаю ли я?

   За жизнь я не видел ничего кроме острова и других гремлинов. Вряд ли что-то из этого хранило пароль. Я даже читать не умел, в отличие от Раг-Бага, только различал надписи на деталях доспеха.

   Неожиданная догадка посетила меня. Надпись на каждой детали, десять слов, повторяющихся изо дня в день. "Трудись", "Спи", "Страдай"... Я понял, что не смогу вздохнуть еще раз и времени на раздумья не осталось.

   Поэтому я назвал то слово, которое мне нравилось больше остальных.

   – Мечтай, – сказал я.

   – Пароль неверный, – отозвалась маска.

   Я заплакал и застучал в дверь:

   – Открой, пожалуйста!

   Дверь исчезла, и меня внесло внутрь комнаты бурным потоком Белого Моря. Вода швырнула меня в стену и шлем скафандра раскололся. Спустя мгновение дверь вновь появилась на месте, остановив волну кислоты. Комнату успело затопить: вода поднялась до коленных сочленений скафандра. Но я был жив и жадно хватал воздух сквозь трещину расколовшегося шлема. Капли кислоты падали прямо на мою шерсть, шипя и оставляя болезненные ожоги, а я продолжал дышать.

   Отдышавшись, я сбросил расколовшийся шлем и полез наружу. Крепление было узким, и я оставил на его краях много шерсти, пока продирался наверх. Скафандр был безнадежно испорчен, мне ни за что не вернуться в нем на поверхность.

   Комната была большой и с высоким потолком. Повсюду стояли полупрозрачные пустые колбы различных размеров и форм. Некоторые были квадратными, некоторые округлыми, а для некоторых у меня не находилось слов, чтобы описать их. Я перелез со скафандра на шкаф, об который сломал шлем, и начал разглядывать кислоту под лапами. Здесь нельзя было и шагу ступить. По крайней мере, я жив.

   Маска все еще была на мне. Через ее стекла я видел гораздо лучше, чем раньше, и подмечал самые маленькие детали. Например, на каждой колбе были написаны цифры и буквы. Жалко, что я не умею читать.

   – Маска? – позвал я.

   – Слушаю, – отозвалась она в ухе.

   – Почему ты открыла дверь?

   – Мне необходим гремлин для налаживания производства, – ответила маска.

   – Чего?..

   – Этот цех по сборке неисправен. Ты будешь его чинить.

   Я замолчал. Маска говорила бесстрастно, словно мертвая. Никогда не встречал кого-то, кто бы говорил так. Казалось, я ей больше ни для чего не нужен, кроме как для починки цеха.

   Раздался механический скрип, и Белое море начало стремительно уходить вниз, словно пол впитывал жидкость. А когда на ровной поверхности плитки совсем не осталось кислоты, пол даже перестал влажно блестеть. Я спрыгнул и потрогал его лапами. Сухой и очень гладкий.

   – Следуй за красным маркером, – приказала маска.

   Передо мной прямо в воздухе появилась красная точка. Я попробовал потрогать ее лапами, но ничего не получилось.

   – Следуй за красным маркером, – повторила маска. Но я вовсе не хотел никуда следовать и тем более я не хотел чинить непонятный цех. Поэтому я просто снял маску и бросил ее на пол, а сам отправился разглядывать колбы.

   Колбы были пустыми, если не считать белого порошка на их стенках. Я залез внутрь одного из сосудов и попробовал порошок на вкус – сладкий. Когда-то в них лежал зефир, но теперь он закончился. Я долго вылизывал порошковые стенки, пока голод не покинул меня, а колбы не стали прозрачными и обслюнявленными.

   Помимо затопленных коридоров из этой норы вели еще две двери – обе оказались закрытыми. Я поскребся в каждую, пытаясь процарапать или прогрызть покрытие, но покрытия были слишком прочными. У дверей тоже были прослойки прозрачного металла в верхней половине, но он был покрыт плотным слоем зефирного порошка с обратной стороны, так что мне ничего не удалось разглядеть.

   Тогда я начал играть с колбами, строить из них башни и коридоры, складывать их друг в друга, сортировать их по формам и надевать на себя. Это было очень весело. Колбы – хорошие побрякушки, жаль, что их не удастся отсюда унести. Наверняка эта нора была комнатой для детенышей, чтобы они могли баловаться и есть зефирный порошок.

   Потом я нечаянно разбил один сосуд и порезал лапу об его осколки. Сидя в углу и вылизывая рану, я случайно заметил крошечную коробку, которая почти сливалась со стенами. Она была прозрачной и казалась пустой, но, в отличие от других колб, у нее не было горлышка. На ощупь коробка была такой странной... такой, как...

   Как воздух. Совсем никакая на ощупь.

   Я стукнул коробку о пол, но она не разбилась и отскочила. Тогда я начал швырять ее в стены и в другие колбы, но по прочности она не уступала входной двери. Что-то было необычное в том, как она стукалась об препятствия. После десятка бросков я понял: коробка была беззвучной. Когда разбилась одна из колб, грохот и звон стояли такие, что у меня шерсть встала дыбом. А этой штуковины совсем не слышно. Очень необычная побрякушка.

   Когда мне надоело играть с беззвучной и неосязаемой коробкой, я взглянул на затопленные коридоры и начал звать Йокту. Он обязательно меня найдет и придумает, как вытащить отсюда. Принесет еще один скафандр или что-нибудь. А если не придумает, то мы будем болтать с ним через дверь. Я покажу ему, что нашел, и расскажу про разговаривающую маску.

   Остров заворочался: заскрипели и загудели старые механизмы. Неужели ночь уже прошла? Но это значит, что Железный остров уплывет в другое место, где Йокта его не найдет. Или, еще хуже, остров раздавит Йокту, пока будет ворочаться.

   Я отыскал маску и снова надел ее:

   – Мой друг плавает снаружи. С ним все хорошо?

   – Следуй за красным маркером, – равнодушно ответила маска.

   И я последовал за ним.

   Глава 7. Механик Железного острова

   "Следуй за красным маркером", – с этой фразы начиналась каждое пробуждение.

   Здесь легко было потерять счет времени. Кто знает, ночь снаружи или день? Сначала я считал сны, но сбился со счета, когда дошел до пяти.

   Двери, на которые светил красный маркер, открывались сами. А после закрывались за спиной. В недрах Железного острова было больше помещений с воздухом, чем я мог представить, и все они были разными: со столами и странными приборами, с запчастями скафандров и с огромными механическими лапами.

   Именно в последнюю нору я приходил чаще всего. Маска называла ее сборочным цехом и хотела, чтобы я все починил. Из пола здесь торчали длинные металлические лапы с тремя локтями и со щипцами вместо когтей. Половина сборочного цеха сильно оплавилась, словно здесь бушевал пожар.

   Я боялся представить огонь, который мог так сильно оплавить металл.

   Сначала маска заставляла носить в сборочный цех всякие штуковины со всего Железного острова. У каждой из них было название. Маска называла их длинными и непонятными именами, которые я сокращал до одного слова. Сварка, резак, ключ, молоток, отвертка.

   Эти инструменты были сложными и отличались от тех, что мне доводилось видеть снаружи. Отвертка, например, могла менять наконечник и вращалась, стоило чуть сжать рукоятку, а молоток сам вбивал гвозди, достаточно было прислонить его к шляпке.

   Когда все необходимые штуковины были собраны, маска начала говорить, что делать, а красный маркер указывал, где именно. Поначалу все валилось из лап, но время шло, и вскоре я научился обращаться с инструментами.

   Самым интересным был резак. Он выпускал тоненький луч острее любых когтей. Резак использовался реже всего, но это было весело: под его лучом любой металл с шипящим потрескиванием распадался на две половинки.

   – Соблюдай постулаты самосохранения, гремлин, – предупредила меня маска, когда я впервые работал с резаком. Я все равно нечаянно поджег себя и чуть не сгорел, но с потолка на меня посыпался какой-то белый порошок и погасил пламя. С тех пор мою шерсть покрывал вонючий порошок. Вылизывать его было бесполезно – он свалялся с шерстью. Это было ужасно, потому что с такой шерстью я был некрасивым. Ари-Ару не понравился бы тот неряха, каким я стал.

   После работ маска открывала доступ в нору, где хранился зефир. Он лежал в специальных контейнерах: в них было так холодно, что леденела шкура, а от крышек шел морозный пар. Зефира было много, я не удержался и объелся в первый день, а потом долго валялся с больным животом. После этого случая я старался не переедать.

   Несмотря на то, что сладостей было много, среди них не было обычных коричневых зефирок, которые мы ели на поверхности Железного острова, а остальными сладостями невозможно было наесться, словно они не были питательными. Я начал худеть.

   Маска никогда не высказывала недовольства, не хвалила меня и не рассказывала о себе. Казалось, что если ее снять, бросить на пол и не слушаться ее глупых приказов, она примет это с таким же молчаливым безучастием, как и любой другой поступок. Но ничего не делать было еще скучнее, чем работать, поэтому я работал.

   Чтобы не было так скучно, я представлял, что играю в игру.

   – Свари скройки В3 и В4, – сказала маска, а красная линия обозначила линию сварки. И вот искрящееся пламя соединяет два маленьких железных острова под названиями Вэ-три и Вэ-четыре, чтобы они стали одним огромным островом.

   – Сними крепления с конструкта Б4, – сказала маска, и я откручивал их вращающимися кусачками, представляя, что это огромный гигант своими лапами вырывает плохого гремлина из земли.

   Иногда я пытался завести с маской разговор. Если вопросы не касались починки, она не отвечала.

   -Ты отпустишь меня?

   – Когда производство будет налажено, ты вернешься к работе сборщика, гремлин.

   – А где Бип-Боп? Он был тут, внутри.

   Молчание.

   – Когда я плавал на скайдле Борд, меня кормили зефиром красного цвета и даже с черной корочкой. А у тебя такой есть?

   Молчание.

   Зато маска всегда отвечала на вопросы о работе инструментов и о постулатах самосохранения. Отвечала одинаково и с одинаковыми интонациями.

   – А какой первый постулат самосохранения?

   – Не совать лапы под резак.

   – Напомни первый постулат самосохранения.

   – Не совать лапы под резак.

   – Первый постулат самосохранения? – захихикал я.

   – Не совать лапы под резак.

   Мне казалось это веселой игрой, и я старался утомить маску, спрашивая у нее одно и то же много раз подряд. Но она невозмутимо отвечала вновь и вновь, с теми же интонациями и без нотки усталости в голосе. Ее безразличность напоминала об Ониксе, но он хотя бы немного был живым, совершал непонятные поступки и спрашивал про цвета.

   Маска не спрашивала ничего.

   Однажды маска обнаружила, что я не умею считать и читать.

   – Нажми восемь, девять, ноль, эс на контрольной панели, – потребовала маска, а маркер подсветил аппарат с множеством кнопок.

   Я посмотрел на квадратные кнопки и нажал несколько наугад, потому что мне было стыдно признаваться, что я не различаю знаки на их поверхности. Маска помолчала, а потом сказала:

   – Нажми кнопки, подсвеченные маркером, – с этой задачей я справился легко.

   Позже, когда пришла пора есть, маска открыла другой морозный шкаф, в котором хранился зефир красного цвета.

   – От этого продукта ты станешь умнее, – сообщила она. Мне понравилась мысль стать умнее, поэтому в ту ночь я опять объелся.

   Некоторое время спустя маска включила в мое питание еще и черный зефир, который должен был сделать меня сильнее. Это случилось после того, как я уронил тяжелую конструкцию, и сложная работа, на которую ушло много дней, пошла насмарку.

   – Сколько я буду здесь, маска? – однажды спросил я.

   – Пока не будет починен сборочный цех.

   – А сколько еще осталось?

   – При сохранении текущего темпа – восемь тысяч девятьсот суток, – ответила маска. Мне это число ни о чем не сказало.

   – А это намного больше двенадцати?

   – На восемь тысяч восемьсот восемьдесят восемь.

   – Спасибо.

   Время шло, и что-то во мне начало меняться. Ход моих мыслей изменился, я стал подмечать детали, на которые не обращал внимания до этого, моя память обострилась, и теперь в ней помещались все сложные слова, которые раньше приходилось сокращать или заменять на "штуковины".

   Маска иногда проводила опросы, которые называла "логическими тестами", и каждый раз давала оценку моим умственным способностям. Нужно было строить правильные последовательности из фигур, линий, знаков. Многие вопросы были графическими, и красный маркер рисовал их на внутреннем визоре. Чем меньше я допускал ошибок, тем больше баллов получал и тем сложнее становились следующие тесты.

   Мне хотелось как можно быстрее выбраться отсюда, и я прилагал для этого все усилия.

   Я выучил значение всех знаков на каждой из приборных панелей, разобрался в устройстве инструментов и научился считать. Мои лапы, тело и хвост окрепли, я начал работать гораздо продуктивней, не отвлекаясь на лишние действия и не допуская глупых ошибок, которые постоянно совершал раньше. Благодаря моим стараниям число суток до починки сборочного цеха уменьшилось до шести тысяч пятиста, но теперь я достаточно хорошо умел считать, чтобы понять одну очень важную вещь.

   Я столько не проживу.

   И если не найду способа покинуть это место, проведу остаток ночей в сборочном цехе Железного острова. В день, когда ко мне пришло понимание этой простой истины, я прошел логический тест на двести баллов из двухсот, и с тех пор маска перестала их проводить. А я начал думать над побегом.

   Сперва я составил карту всех незатопленных отсеков, к которым имел доступ. Я выжег ее резаком на металлической стене в комнате с колбами, и после этого проводил много времени, глядя на нее и пытаясь понять, как отсюда выбраться.

   Как оказалось, маска пускала меня далеко не во все помещения. Оставались еще как минимум три незатопленных отсека, двери которых оставались закрытыми. Мои попытки туда попасть закончились ничем.

   Я пробовал чинить скафандр, но эта затея оказалась неудачной по многим причинам: некому было задраить скафандр снаружи, я не помнил дороги назад и не было никакой уверенности, что в тот момент, когда я выберусь из норы, Железный остров будет находиться не под водой.

   Эта задача оказалась самой сложной из всех, что мне приходилось решать, и чем дольше я ломал над ней голову, тем больше склонялся к выводу, что решения нет. Я заперт в нижних отсеках норы, один, и здесь проведу остаток своих ночей.

   И тем сильнее ощущалось одиночество сейчас, потому что маска не была тем другом, с которым можно было поболтать. Я всегда убеждал себя, что она необычный зверек со странным характером. Но беседы с ней угнетали и делали меня еще более одиноким, чем раньше.

   В каждом слове или поступке маски обозначалась ясная и четкая цель, ради которой она была создана и ради которой существовала – создание скафандров. Если мои просьбы не помогали и не приближали ее к этой цели, она их игнорировала.

   Поэтому мне пришлось научиться задавать правильные вопросы. Казалось, маска знает обо всем на свете, но выудить из нее нужную информацию было очень тяжело. Нужно было спрашивать так, чтобы она решила, что ответ ускорит починку цеха или как-нибудь косвенно послужит этой цели. Я цеплялся за каждое оброненное маской слово, сопоставляя факты и пытаясь докопаться до истины. Так мне удалось раскрыть целых три тайны.

   Первой тайной оказалось то, что устройство, поддерживающее жизнь маски, существует где-то далеко отсюда, а сама маска всего лишь коммуникатор, предмет для общения. Это разрушило мои иллюзорные представления о наших отношениях: мне всегда казалось, что хрупкое существование маски в моих лапах, что в любой момент я могу взять резак и разрезать ее на несколько частей. На самом деле для нее ничего бы не изменилось. Почувствовала бы она боль? Вряд ли.

   У этого далекого устройства было имя – "комплекс Ежи".

   До разгадки второй тайны я додумался сам, когда вылизывал шерсть от остатков белого порошка. Когда мне удалось очистить небольшой клок, я увидел, что шерсть потемнела и начала отливать красной медью. Вспомнились красные гремлины на "Огле" и множества оттенков зефира, которым нас кормили в плаванье.

   Похоже, зефир определял окрас гремлинов и наделял их особенностями. И Ежи определял, какой зефир кому давать. А он ничего не делал просто так, все служило одной цели. Коричневые гремлины нужны были, чтобы собирать скафандры, красные, чтобы делать умные вещи, а черные...

   Черные нужны были для войны. Это было третьей тайной. Их собранность, сила, агрессивность, дисциплинированность – серые могли о таком лишь мечтать. И если Ари-Ару не погибла на Обсидиановом острове, она сейчас была среди них, а черные сделали ее частью своей армии и войны. А на войнах всегда кто-нибудь погибает.

   Эта мысль сводила меня с ума, и я впервые подумал, что быть умным не так уж хорошо. Красный зефир научил меня по-другому воспринимать мир, но чем лучше я разбирался в происходящих вокруг вещах, тем несчастнее становился. Иногда мне казалось, что в голове у меня звучат далекие голоса, и тогда я громко звал на помощь Бип-Бопа или Йокту, стараясь не думать о том, где они сейчас и все ли с ними в порядке.

   Многие детали все еще ускользали, не поддаваясь объяснению. Например, та голубая необычная зефирка, которую я получил в награду за собранный скафандр. Казалось, что достаточно поймать еще одну маячившую на фоне мысль, и мозаика соберется, явив взору полную картину происходящих событий. Но эта мысль всегда обретала в недоступных моему сознанию сферах.

   Однажды от обреченности и тоски я запищал, царапая внешнюю дверь к затопленным отсекам. Мне хотелось, чтобы Белое море затопило это ужасное место и все закончилось: тяжелые мысли, волнения и разговоры с маской.

   Пока я валялся на полу, мой взгляд наткнулся на полупрозрачный беззвучный куб в углу. Где-то я уже его видел. Он был таким незаметным и сливающимся, что даже вспомнить его было тяжело. Словно он... сливался не только со стенами, но и с воспоминаниями.

   Я поднял куб. Такой необычный на ощупь и тихий, веющий тишиной. Я пошел в сборочный цех, где лежали инструменты. Куб взял с собой: не хотелось оставлять его. В глубине души жила уверенность: если положу его и отвернусь, тут же о нем забуду.

   Резак включился со знакомым гудением, но когда я направил лазер на стенки куба, вместо привычного шипения плавящегося металла показалась лишь тоненькая струйка дыма. Я увеличил мощность до максимума и взялся за дело всерьез.

   Куб пришлось резать несколько суток. Он слабо поддавался высокой температуре, но другие способы воздействия вообще не причиняли ему вреда. Медленно, полоску за полоской, я разрезал его на две ровные части, стараясь не повредить то, что лежало внутри. А внутри точно что-то было. По крайней мере, я на это надеялся.

   Я много думал над тем, что такой необычный предмет, как куб, делал в комнате с колбами. Маска называла эту комнату лабораторией. Сейчас сосуды пустовали, лишь сладкая пыль покрывала их стенки: когда-то в них хранился зефир. Возможно, именно в лаборатории его готовили, прежде чем складывать в холодильники. Но куб оставался загадкой, а я приобрел страсть к их решению.

   И когда куб развалился пополам, аккуратно распиленный лазерным лучом, я уже догадывался, что может быть внутри.

   Прямо на мою лапу вывалилась маленькая полупрозрачная зефиринка. Коготь прошел сквозь нее, словно она состояла из воздуха, она ничего не весила, ничем не пахла и ничем не запоминалась. Я покрутил зефирку в лапах и сунул в пасть.

   На вкус она тоже была никакой. Я вздохнул, подумав, что столько дней потратил зря, и принялся за починку сборочного цеха.

   К концу работы мне стало плохо. Я снял маску и швырнул на пол. Голова кружилась так, будто остров ходил ходуном, меня тошнило, а шерсть слиплась от пота. Слюна капала на пол, словно внутри пасти протекало маленькое море, а чуть позже липким и мокрым стало все тело. Я свернулся в клубок в углу цеха и задрожал от холода. Мне было так холодно, что я начал растирать шерсть, чтобы хоть немного согреться, но все было каким-то склизким и клейким. Чем старательнее я очищался от этой гадости, тем больше ее выделялось, и тем плотнее вокруг меня становилась клейкая оболочка. Я бредил, продолжая неосознанно плести вокруг себя стремительно затвердевающий кокон и желая лишь одного: чтобы это все поскорей закончилось.