Текст книги "Полночная чума"

Автор книги: Грег Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Пальто по-прежнему болталось у него на руке, он лишь слегка придерживал его, зажав большим и указательным пальцами.

– Мое удостоверение – в кармане шинели.

Сержант кивнул и слез с мотоцикла. Ствол пистолета теперь был направлен не в грудь Кирну, а вниз. Кирн вытащил из внутреннего кармана свой личный жетон сотрудника крипо на короткой бронзовой цепочке и поразмахивал им. Затем, не выпуская из рук жетон, на ощупь нашел удостоверение личности и протянул его жандарму.

Тот придирчиво посмотрел на удостоверение, затем на Кирна.

– Унтерштурмфюрер, – произнес он, возвращая документ Кирну. Впрочем, честь отдавать не стал, хотя, по большому счету, Кирн был старше его по званию.

– Я всего лишь полицейский, так же как и вы, – Кирн попробовал изобразить улыбку. Фельдфебель остался серьезен.

– Что вы здесь вынюхиваете? – спросил он.

– Я ищу дом с зеленой черепичной крышей. Рядом с утесом. Там живет француз, с которым я должен поговорить. Он врач.

– Он что, изготавливает фальшивые продуктовые карточки?

Кирн вернул на плечи пальто, и, когда продел руки в рукава, сержант обратил внимание на его изуродованную кисть.

– Россия, – спокойно пояснил Кирн.

– Вы были под Москвой? – уточнил жандарм. В голосе его слышалось неподдельное любопытство. Фельдфебель явно ему завидует, сделал вывод Кирн. Он уже не раз сталкивался с теми, кто считал, будто, не побывав на востоке, они упустили свой шанс прославиться.

– Зимняя кампания, – произнес Кирн и дотронулся до груди, как будто к его рубашке была приколота красная ленточка «Ostmedallie».[15]15
  «Медаль за Восточный фронт» (нем.).


[Закрыть] Но нет, она лежала в деревянной коробочке, в ящике его стола в Кане вместе с пачкой выцветших фотографий и последним письмом от Хилли.

– Я знаю этот дом, – произнес жандарм, – и даже мог бы вас туда подбросить. – Кирн кивнул, и фельдфебель указал на люльку мотоцикла. – Так вы были под Москвой? И как там?

– Холодно.

– И как же вас угораздило?.. – начал было фельдфебель и посмотрел на кисть Кирна.

– Иваны своими пушками, – ответил тот и негромко присвистнул. Жандарм кивнул, сел на мотоцикл и нажал на газ. Кирн вскарабкался в коляску. Та оказалась тесной, и колени почти упирались ему в грудь. Мотоцикл взял с места, сначала не слишком быстро, затем все быстрей и быстрей и вскоре полетел под зеленым пологом листвы.

Впрочем, вскоре деревья исчезли, потому что дорога вновь начала карабкаться вверх, по склону очередного утеса. За утесом последовал резкий поворот, затем дорога вновь пошла под уклон, затем снова вверх, и, наконец, перед ними вырос дом с зеленой черепичной крышей. Взвизгнув колесами на резком повороте, мотоцикл устремился в открытые ворота и потом покатил по узкой подъездной дорожке к дому.

– Что натворил его обитатель? – поинтересовался жандарм, заглушая мотор. Кирн вылез из коляски.

– Приторговывает на черном рынке сульфадиазином и аспирином, – солгал Кирн.

Он уже почти дошел до входной двери, когда фельдфебель окликнул его сзади:

– Вам, случаем, помощь не нужна, унтерштурмфюрер?

«Ага, теперь я уже унтерштурмфюрер».

– У вас есть при себе оружие?

Кирн похлопал по левому карману мундира. Там был спрятан вальтер. Детская игрушка, по сравнению с пистолетом-пулеметом фельдфебеля.

– Спасибо. Если вам не трудно, вы просто меня подождите, а потом подкинете обратно.

Не дожидаясь ответа, Кирн направился к выкрашенной зеленой краской двери и стукнул по ней несколько раз кулаком изуродованной руки.

– Жюсо! – крикнул он сквозь доски двери. – Доктор, откройте! Это криминальная полиция.

И он вновь забарабанил по двери. Не дождавшись ответа, Кирн сунул здоровую руку в карман и вытащил вальтер, а беспалой нажал на дверную ручку. Дверь оказалась не заперта, и он толчком распахнул ее.

– Унтерштурмфюрер? – подал голос жандарм.

– Подождите меня здесь, – ответил Кирн и шагнул внутрь. Дверь открывалась в кухню. На столе перед ближайшим окном стояла тарелка с остатками пищи. Ее края успели облепить мухи. Господи, везде эти мухи!

– Жюсо! – крикнул он снова. – Доктор!

Позади него раздался стук сапог. Это в дом вошел фельдфебель.

– Стойте, где стоите! – крикнул Кирн. Стук прекратился.

Пройдя в открытую дверь, Кирн оказался в довольно просторной гостиной, где у дальней стены стояла пара кожаных кресел. Хотелось надеяться, что врач просто ушел из дома проведать пациента. Увы, стоявший в доме запах был слишком похож на тот, что встретил их в доме Тардиффа. Кирн неуклюже потянулся изуродованной рукой и вытащил из кармана холщовую маску, которой снабдил его Волленштейн. Маской он зажал себе рот и нос.

– Этот ваш доктор, он что, улетел? – крикнул ему в спину фельдфебель. Похоже, что это дурень уже вошел в кухню.

– Я же сказал, оставайтесь на месте! – рявкнул в ответ Кирн, после чего толкнул дверь справа от себя. По полу, извиваясь, протянулся черный след, длиной около метра и исчезал за углом. Не кровь, рвотные массы.

Кирн вздохнул, выдохнул, и так несколько раз, быстро и неглубоко. Затем выпрямился во весь рост и, направив дуло вальтера туда, куда протянулся черный след, шагнул вперед.

В коридор выходила еще одна дверь, и черный след вел под нее. Защелка тоже была чем-то вымазана. Дулом пистолета Кирн приподнял защелку и носом сапога толкнул дверь. Его тотчас ослепил солнечный свет. След тянулся через порог, затем вверх по склону, после чего исчезал из вида. Судя по всему, решил Кирн, там он тянется дальше, к морю.

Сквозь распахнутую дверь до него снова донесся голос фельдфебеля, но он не стал отзываться на него. Справа у стены дома стояла тачка, слева начиналась протоптанная в траве тропинка, огибавшая дом. В траве кое-где виднелись полевые цветы, пурпурного цвета и слегка увядшие.

– Жюсо! – крикнул Кирн. Здесь, ближе к вершине утеса, ветер был сильней. – Жюсо! – снова позвал доктора Кирн, и ветер подхватил и усилил его крик.

Не сумев найти черного следа на улице, Кирн свернул на тропинку слева. Едва он зашел за угол, как ветром ему едва не снесло фуражку, и он был вынужден, не выпуская из руки пистолет, ее придержать. Когда же он поднял глаза от травы, чтобы оглядеться по сторонам, то увидел впереди, метрах в шестидесяти от себя, сарай, а чуть ближе – огромного гнедого тяжеловоза, пощипывавшего траву. Каменный конек сарая смотрел в его сторону. Широкая дверь была распахнута настежь.

Кирн подошел к лошади. Это был типичный нормандский мерин, метра полтора в холке. Конь тотчас поднял голову, посмотрел на человека влажными глазами, после чего вновь принялся щипать траву. Кирн обратил внимание, что на коне уздечка, но нет седла. Поводья свисали вниз и волочились по траве.

Рядом с концом поводьев лежал человек. Пальто на нем не было, как не было и ботинок, лишь брюки и белая рубашка. Более того, он лежал лицом вниз, и Кирну были видны его грязные ступни. Он явно вышел из дому босиком, решил Кирн, босиком вошел в сарай и, ступая по навозу, вывел оттуда мерина. Увы, на этом его попытки сесть верхом закончились.

– Жюсо! – позвал его Кирн. На какой-то момент он проникся надеждой, что врач лишь вздремнул на травке и солнцепеке. Носком сапога он слегка подтолкнул ногу француза. – Жюсо!

Затем, поддев тело сапогом, перевернул врача лицом вверх. Щека и подбородок старика были вымазаны чем-то темным.

Кирн сунул пистолет в карман, маску – изуродованной рукой в другой. Затем погладил мерина по шее.

– Куда же ты собирался, старина? – спросил он мертвого француза. Интересно, кто вылечит врача, когда сам врач смертельно болен?

Лежа посреди солнца и травы, этот мертвец выглядел не столь пугающе. «Не то что Тардиффы в их вонючей постели, или, да простит меня бог, их дочь, ушедшая на тот свет, сидя в кресле», – подумал Кирн. Но стоило ему взглянуть на отсутствующие пальцы, те самые, что остались лежать в грязи, в поле рядом с захолустной русской деревушкой, которой нет ни на одной карте, как он вновь ощутил легкое покалывание.

– Унтерштурмфюрер? – вновь подал голос фельдфебель откуда-то у него из-за спины. Все-таки этот поганец последовал за ним. – Это и есть доктор?

Кирн не удостоил его ответом.

– Какой у него чудный конь.

Кирн поймал себя на том, что беспалой рукой поглаживает мерину гриву.

– Вам не составит большого труда их найти, – сказал ему тогда этот мерзавец Волленштейн. Герр доктор был прав. Найти Жюсо действительно оказалось делом несложным – главное, идти по черному следу.

Теперь ему было понятно, почему чертовы эсэсовцы при всем их гоноре готовы от страха наложить в штаны. Они боялись, что черный след может привести к ним.

Самолет, едва не задевая колесами низкую траву, пронесся над полем, описал поворот на дальнем конце и вернулся назад. Когда он проехал мимо нее, Аликс подняла руку, прикрываясь от поднятого пропеллерами ветра. Его порывы приносили с собой зеленый травяной дождь, который пах точно так же, как только что скошенное поле.

Пропеллер тем временем сбавил обороты – размытое пятно постепенно превратилось в отдельные лопасти, – после чего окончательно замер. Вслед за первым остановились и все остальные. Нос самолета чем-то напоминал нос дельфина, вроде тех, что в солнечные дни высовывались из моря, чтобы заглянуть в отцовскую лодку. При этой мысли Аликс вновь стало больно на душе.

Небольшая дверь в корпусе аэроплана распахнулась, и на землю спрыгнул высокий мужчина, который тотчас решительно направился в ее сторону. В вечернем свете Аликс узнала его – это был тот самый врач-американец. Он протянул руку и похлопал ее по плечу.

– Нам нужно поговорить, – произнес он по-французски, с сильным акцентом, и указал на грузовик, которым ее доставили из больницы.

Краем глаза Аликс заметила рядом с аэропланом какое-то движение. Еще один человек. Но она не рассмотрела его, потому что повернулась к грузовику.

Доктор-американец сложил руки, и она, поставив на них ногу, вскарабкалась в кузов грузовика под брезентовый тент. Ей пришлось пригнуться, чтобы нырнуть под него: хотя сама она была невелика ростом, тент был еще ниже. Здесь она вновь опустилась на жесткую деревянную скамью, которая тянулась вдоль всего кузова. Внутри, под брезентом, было уже почти темно, и в квадратном отверстии Аликс был виден лишь силуэт американца. Бросив внутрь рюкзак, он следом забрался в кузов.

– В прошлый раз я не спросил, как вас зовут, – сказал он. Голос его звучал одновременно мягко и сконфуженно.

– Аликс. Аликс Пилон, – ответила девушка. – Как вы сами сказали, я здорова.

Американец промолчал.

– По крайней мере представьтесь, пожалуйста.

– Фрэнк Бринк, – ответил он. – Мы отправляемся во Францию, – продолжил он. – Мы должны обнаружить болезнь, которая убила тех евреев и вашего… – он не договорил. – Необходимо остановить ее распространение. Поэтому нам так важно знать, откуда она началась. Вы знаете, откуда взялись эти евреи? – поинтересовался Бринк. Говорил он по-французски медленно, подбирая слова.

Аликс сглотнула застрявший в горле комок и спросила:

– Вы отвезете меня домой?

– Нет, – ответил Бринк, и ее надежды тотчас же погасли. – Но нам нужно знать, откуда взялись эти евреи. Для того, чтобы не заразились другие, как, например…

– Как мой отец.

– Да, как ваш отец.

– Я хочу домой, – сказала она, как ей самой показалось, тоном маленького ребенка. – Хочу домой. Здесь некому позаботиться о маме и обо мне.

– Нет, – решительно произнес мужчина в дальнем конце кузова. – Домой вам нельзя.

Аликс не было видно его лицо – лишь силуэт на фоне вечернего неба в проеме брезента. Но его голос – голос этот был ей прекрасно знаком.

– Джунипер, – прошептала она.

Уикенс сел рядом с ними на жесткую скамью под брезентовым тентом. Эггерс остался стоять снаружи, глядя на водную поверхность рядом с аэродромом.

– Тебе нельзя назад, Аликс, – произнес Уикенс. Голос англичанина звучал мягко, если не сказать вкрадчиво, – отнюдь не так, как в кабинете на Бейкер-стрит, подумал Бринк. Тогда он скорее походил на острый скальпель.

– Джунипер, – шепотом повторила Аликс.

– Да, это я, – подтвердил Уикенс. – Как твои дела?

– Почему ты не приехал, когда я просила?

– Так вы знакомы? – удивился Бринк и тотчас понял, что сказал глупость.

– Мне никто не передал твоей просьбы, – сказал в свое оправдание Уикенс.

– Ты лжешь, – прошептала Аликс. Уикенс напрягся. На несколько мгновений воцарилось тягостное молчание. Снаружи донесся приглушенный рокот мотора.

– Я хочу домой, Джунипер, – повторила Аликс, на этот раз громче. – Мама, Ален, Жюль, о них некому позаботиться. Папы больше нет в живых.

– Скажи нам, откуда приехали грузовики, – спросил Уикенс.

И вновь молчание.

– Не знаю, – наконец ответила Аликс.

– Джуни, лодка! – крикнул Эггерс. В его голос вернулись стальные нотки.

– Я проследила за водителем-бошем, – ответила Аликс. – Когда я вернулась, папа и другие, они уже вытащили из машины живых евреев и погрузили их в другой грузовик. Я стояла на часах. С евреями я не разговаривала.

Бринк подался вперед.

– Другие? Это друзья вашего отца? Может, они знают? – спросил он у девушки. В темноте ему были не видны ее зеленые глаза, лишь светлый овал лица.

– Кто еще был тогда с вами? – уточнил Уикенс. – Скажи нам, кто был с вами, когда вы захватили эти грузовики. Остальные члены вашей ячейки? Мне нужны их имена, только и всего. Имена и домашний адрес.

– Возьмите меня с собой, и я назову вам имена, – негромко ответила Аликс.

– Джуни, ребята уже машут нам руками! – крикнул снаружи Эггерс.

– Джунипер, прошу тебя, – взмолилась девушка. В ее голосе слышались слезы. – Ради всего того, что мы сделали, прошу тебя…

– Повторю еще раз – нам нужны имена, – на этот раз голос Уикенса был тверд и холоден как сталь. – Домой я тебя не отпущу.

– Месье Фрэнк, клянусь вам, я помогу найти то, что вы ищете, – сказала девушка, поворачиваясь к Бринку.

Он знал, что должен сказать в ответ. Как и Уикенс. Но у них не было времени на то, чтобы бродить по Франции, в поисках иголки в стоге сена. Если они хотят отыскать и победить чуму, им нужна помощь, а чтобы ее победить, им требуется антибиотик.

– В прошлый раз я потерял Оуэна, Аликс. Ты ведь помнишь его, не так ли? Такой худой. Больше я никого не хочу терять, поэтому на этот раз я должен точно знать, куда мне надо, – еле слышно произнес Уикенс. – Назови мне имена.

С этими словами он приподнял левую руку – в темноте Бринку не был виден шрам. Впрочем, он точно знал, что шрам никуда не делся. На какой-то миг он подумал, что Уикенс сейчас ударит девушку.

Не раздумывая о том, что делает, он схватил Уикенса за запястье.

– Не смей! – прошипел он по-английски, но Уикенс легким движением высвободил руку. На какое-то мгновение Бринк испугался, что Уикенс сейчас развернется и, вместо девушки, ударит его, но этого не произошло. – Только попробуйте ее ударить, и вы наградите себя тем же самым, – сказал он. – Если, конечно, она больна.

Это была откровенная ложь, но откуда Уикенсу это знать?

– Джуни! – вновь окликнул товарища Эггерс.

– Давайте возьмем ее с собой, – сказал Бринк по-английски. – Как только мы сядем в лодку, она тотчас скажет нам все, что нужно.

Уикенс задумался. Впрочем, Бринк не тешил себя особой надеждой, что англичанин к нему прислушается. И вообще, что ему делать, если Уикенс попробует вырвать у нее нужные ему сведения силой? Нет, конечно, англичанин значительно слабее его, но это еще не значит, что его легко остановить.

Эггерс сунул голову в кузов.

– Джуни, на катере говорят, что если мы не сядем прямо сейчас, то пропустим прилив на том берегу, и тогда никакого берега не будет, только скалы.

– У меня и в мыслях нет ее бить, доктор, – произнес Уикенс. – Как вообще вам могла прийти в голову такая дикость? – спросил он и, помолчав, добавил: – Ладно, берем ее с собой.

Бринк посмотрел на Аликс. Она знала, кто такой Уикенс. Еще по Франции. Это многое объясняло. Вот почему Уикенсу было известно, что к берегу пристало рыболовное судно, хотя Бринк не упомянул ни о какой рыбе. Они отлично знали друг друга. Может даже, Уикенс неравнодушен к ней.

– Мы берем вас с собой, – сказал Бринк по-французски, и девушка кивнула. Крайне маловероятно, подумал он, что Уикенс позволит ей сойти на берег, но постарается что-нибудь сделать, если это потребуется.

– Спасибо, – негромко сказала Аликс и, подавшись вперед, протянула ему руку.

Бринк взял руку девушки в свою и тотчас почувствовал тепло ее пальцев. Сидевший рядом с ним Уикенс громко втянул в себя воздух.

– Не прикасайтесь к ней, доктор! – резко произнес он и, выкарабкавшись из грузовика, спрыгнул на траву.

Бринк нащупал в темноте рюкзак с медицинскими принадлежностями, открыл его и, порывшись внутри, нащупал шприц. После чего продолжил поиски и нашел один из пятнадцати стеклянных флаконов актиномицина, которые приготовил для Франции. В принципе, он мог бы достать флакон, сунуть иглу в жидкость и сделать ей укол, да и себе тоже. На это потребовалось бы минут десять, не больше. Но как и тогда, в больничной палате, смелость изменила ему. Что, если укол, вместо того чтобы вылечить, наоборот, убьет ее? Как убил ту чернокожую девочку. Она даже не перенесла карантин.

Так что вместо флакона он извлек из рюкзака бутылку. Открутил колпачок и вытряхнул себе на ладонь пару таблеток сульфадиазина.

– Дай руку, – сказал он девушке и, положив ей в ладонь таблетки, заставил сжать пальцы. – Я точно не знаю, больна ты или нет, – поспешил добавить он.

– И что это?

– Это на всякий случай, чтобы не заболеть, – солгал он. С другой стороны, что еще он мог ей сказать? Не объяснять же ей, что в данном случае сульфаниламиды практически бессильны.

Девушка кивнула и, положив таблетки в рот, проглотила, не запивая водой.

– В вашем волшебном мешке, должно быть, много таких вещей? – спросила она.

– Доктор, ну-ка живо пошевели задницей и вылезай из грузовика! – крикнул ему Уикенс. – Мы отчаливаем!

– Никакого волшебства, – сказал Бринк, обращаясь к Аликс. Он подождал, пока она выберется из кузова, после чего сам проглотил пару таблеток.

Глава 8

Море от Портсмута до Нормандии было похоже на огромный стальной лист. Такое ровное и гладкое, что, казалось, на нем можно кататься на роликах. Даже пенный след мотора, белевший в лунном свете, быстро сливался с темной водой.

Бринк сидел на корме, прислонившись спиной к длинной трубе, в которой была спрятана одна из торпед, и заматывал вокруг фаланги среднего пальца правой руки длинный кусок пластыря. Оторвав пластырь зубами, он бросил оставшийся рулончик в рюкзак, после чего разгладил свободный конец. Поднял руку, пошевелил пальцами. Ему были отчетливо видны три полоски. В свое время белые полоски пластыря помогли его питчеру разглядеть его пальцы и понять сигналы, какие он ему ими делал. И вот теперь полоски означали количество дней до вторжения. Его личный календарь. Сегодня второе. Высадка запланирована на пятое.

Они все вглядывались в темноту портсмутской гавани, пытаясь разглядеть силуэты судов, а торпедный катер, приглушив мотор, тем временем уносил их в открытое море.

Эггерс свистнул себе под нос, и всякий раз, заметив очередной корабль, бормотал: «О боже!» Уикенс явно нервничал с того самого момента, как только погрузился в катер. Бринку тотчас вспомнились слова англичанина о том, как четыре года назад он покидал Дюнкерк.

А вот Аликс – в отличие от Уикенса – чувствовала себя в лодке, как у себя дома. Она прекрасно держала равновесие и расхаживала по палубе, не хватаясь за первое, что попадется под руку, лишь бы не упасть. А один из матросов – если, конечно, этих парней можно было назвать матросами, потому что все до единого были без формы, лишь в толстых свитерах и просторных штанах, – отвел ее вниз, чтобы показать двигатель катера.

Правда, через два часа после того, как они отплыли из Портсмута, Бринк позвал ее наверх. Он хотел допросить ее лично, до Уикенса. Аликс походкой канатоходца вернулась к нему и, сложив под собой ноги, села с ним рядом на металлическую палубу. В темноте Бринк с трудом различал ее лицо.

– Назови мне имена, Аликс, – негромко попросил он ее, впервые обратившись к ней по имени.

– Вы отправите меня назад, если я скажу. Или же Джунипер выбросит меня за борт, чтобы проверить, умею ли я плавать.

А она умная, или, по крайней мере, сообразительная, хотя кто знает. Наверно, любой, пожив под немцами, волей-неволей, станет умным. Интересно, что сделает Уикенс, если она ничего ему не скажет?

Аликс намотала на палец растрепанную ветром прядь.

– Довезите меня до дома, и я подведу вас к дверям всех, кто вам нужен, – сказала она.

– Я должен сделать все для того, чтобы остальные не заболели.

Аликс рассмеялась теплым, грудным смехом.

– У меня есть глаза. И я видела корабли. Вы делаете это не ради кого-то во Франции. Те, кто на кораблях, это они заботят вас в первую очередь, а вовсе не французы.

– Неправда, – возразил Бринк. Его рюкзак был набит лекарствами, в том числе тонкими ампулами А-17. Имелись в рюкзаке хирургические маски, причем не одна, а целых две дюжины. Два шприца. Иглы. Четыре штуки. Стетоскоп. Скальпели. Хирургические зеркала. Спирт. Марлевые бинты. Два жгута. Резиновые перчатки, дюжина доз морфина. Нет, конечно, эпидемию этим не остановить, но несколько жизней спасти можно.

– Кто-то должен заплатить, – сказала Аликс. – Или же отвезти меня домой, чтобы я сама заставила их заплатить за то, что они сделали. И тогда я покажу вам то место, откуда взялись эти евреи.

– Мы не можем взять тебя с собой, – сказал Бринк.

– Потому что у меня та же болезнь, что и у евреев? Лишь поэтому?

– Потому что это опасно.

Аликс рассмеялась его словам, и Бринку тотчас вспомнилась Кейт.

– Вы шутите? Как, по-вашему, евреи попали в лодку к моему отцу? Потому что мы их туда посадили? А как вы думаете, почему мы смогли их туда посадить? Потому что мы убили боша, – сказала она. – Я лично пришила одного в кустах. Вы на такое способны? Да, я прикончила его ножом. А вы бы смогли? – спросила она его, что называется, в лоб, и в это мгновение голос ее звучал той же сталью, что и голос Уикенса. – Потому что Тайную армию, Armee Secrete, в Порт-ан-Бессене возглавляю я.

– Нет, – честно признался Бринк.

– Нет? Что значит «нет»? То, что вы мне не верите? – она наклонилась к нему, и он уловил слабый запах мыла. – Я бы вам советовала поверить. Потому что это правда.

– «Нет» – значит, что я никого не убивал, – пояснил Бринк.

Его ответ заставил ее замолчать, но не надолго.

– Прошу вас, отвезите меня домой! – в голосе девушки слышались умоляющие нотки.

– Почему это так важно? – спросил Бринк. – Ведь здесь, в Англии, вы в безопасности.

– Там мои родные.

«Родные», – подумал Бринк, и на какой-то момент перенесся за многие мили отсюда.

– У вас есть родные, месье? – спросила Аликс. – Если да, вы меня поймете.

У него были родные. У него не было родных. В зависимости от того, как на это посмотреть.

С отцом он не разговаривал вот уже восемь лет, с того самого воскресного дня, когда он вышел из церкви, а отец продолжал бить кулаком по кафедре и выкрикивать стих из Евангелия от Марка, что-то там про детей, которые восстают против родителей. Эта проповедь предназначалась в первую очередь ему, из-за принятого им решения – вместо того чтобы лечить людей пойти играть в бейсбол за команду Канзас-Сити. Он вышел тогда из похожей на карточный домик церкви на краю поля у обочины пыльной гравийной дороги. Вышел, оставив позади сломанные при падении с лошади кости, обмороженные суровой зимой Дакоты конечности, отрезанные коварной сельхозтехникой пальцы. Ушел, чтобы «играть в чертовы мальчишеские игры», как выразился его отец. Это был единственный раз, когда из отцовских уст он услышал проклятие.

Его сестра Дарлин и брат Донни один раз в тот сезон приезжали в Канзас-Сити, посмотреть, как он играет, а потом – в апреле тридцать седьмого года, они даже прокатились на поезде от Планкинтона до Сент-Луиса. Тогда он принес победу «Кардиналам», и даже в день открытия поймал в парке самого Диззи Дина.[16]16
  Диззи Дин – знаменитый питчер. – Примеч. пер.


[Закрыть] А вот отец – никогда. А затем 29 июля он сломал лодыжку, и это в игре, когда они со счетом 5:2 победили этих отморозков, нью-йоркских «Джайантс», и «Кардиналы» сделали ему ручкой. Приползти с повинной в духе библейского блудного сына к отцу желания у него не было. Тем более что карьера сельского врача его не прельщала. Зато он всегда любил лабораторию, четкие ответы на четкие вопросы, да или нет, эффективно или нет. Это привлекало его куда больше, нежели люди, которым – лечи не лечи – становилось лишь хуже.

В результате он нашел работу у человека по имени Майер, который пытался разработать вакцину против бубонной чумы. Как только Бринк понял, что перед ним не сумасшедший, а гений, он тотчас перестал жалеть о прошлом. Он так ни разу и не увиделся с отцом и лишь изредка разговаривал с сестрой по телефону, как правило, в ее день рождения.

– Нет, родных у меня нет, – сказал он Аликс.

Откуда-то из темноты вышел Уикенс и, шатаясь, направился в их сторону. Катер слегка сменил курс. Подойдя к девушке, англичанин опустился рядом с ней на колени.

– Я проявлял терпение, – произнес он по-французски. – Но сейчас я хотел бы знать имена твоих сообщников.

Мотор катера прибавил оборотов.

– Отвезите меня домой, и я вам все скажу, – ответила Аликс.

Ишь, какая упрямая, подумал Бринк.

– Ты считаешь, что если между нами что-то было, то это меняет дело? – спросил Уикенс. – Надеюсь, ты понимаешь, как это важно. Причем, не только для меня.

– Я хочу тебе кое-что сказать.

– Все, что я хочу от тебя услышать, это имена, Аликс, – огрызнулся Уикенс. – И лишь потому, что мы… – он запнулся.

«Хотел бы я знать, что он не договорил», – задался мысленным вопросом Бринк, а вслух произнес:

– Если мы возьмем ее с собой, она нам все покажет.

– Да заткнитесь же вы, наконец! – вспылил Уикенс.

Торпедный катер описал на воде букву S, и Бринк был вынужден схватиться за палубу, чтобы не свалиться в воду.

– Контакт, ноль-четыре-ноль, – крикнул чей-то голос с носа катера. – Самолет, один-два-ноль-ноль.

Было слышно, как по металлическому полу катера зашуршали подошвы ботинок. Это матросы бросились к установленным на баке пулеметам. В следующее мгновение ночь прорезало металлическое стаккато – клик-клак – резкое и зловещее. А затем низко в небе, справа от них, возникла вторая луна. Нет, она не выплыла из-за горизонта, как то полагается луне, а возникла как будто из ниоткуда.

– Осветительная ракета! – крикнул кто-то в средней части катера. – Зеленая! Нет, белая! Стреляйте белой!

Луна стала ближе и крупнее, как будто ее подтащили к земле на веревке. И как только до Бринка дошло, что никакая это не луна, рядом послышался рокот двигателя и к катеру, прочерчивая в темноте огненный след, устремились крошечные кометы. Зловещего вида пулемет на ближайшей башне выплюнул им в ответ не менее зловещую очередь. Кометы впились в носовую часть катера, и на металлической палубе расцвел сноп искр. Катер сбросил скорость. «Неужели, мы налетели на скалу», – подумал Бринк.

Над головой послышался гул авиамоторов – сразу четырех. Вскоре луна превратилась в прожектор, укрепленный на брюхе самолета, а его крылья распростерлись не более чем в тридцати футах над катером. Из моря вверх взмыл сверкающий пенный столб, и в следующее мгновение водопадом обрушился на палубу. Водопад этот окатил с ног до головы водой Бринка и Аликс и едва не смыл за борт Уикенса. Бринк успел в последнее мгновение схватить англичанина за запястье, чтобы того не унесло в открытое море, но удержать не смог. Впрочем, Уикенс за это время сам успел ухватиться за металлическую трубу, к которой крепились торпеды. Впереди кто-то сыпал проклятиями. В следующий миг в воздух взметнулся очередной сноп искр, на верхушке которого затем расцвел белый огненный цветок. Осветительная бомба.

– Это наши, – пояснил Уикенс откуда-то из-за трубы, в которую он вцепился обеими руками. Его голос прозвучал на редкость спокойно.

– Что за остолопы! – крикнул кто-то. – Да выпустите же вы наконец зеленую ракету. Это не фрицы, это наши. У вас что, мозги поотшибало? Живо выпустите зеленую!

Крики с носа катера доносились еще пару секунд, затем стихли. Новая луна вернулась, все так же низко над морем, на этот раз чуть левее и сзади от них.

– Девять-четыре-ноль, два-девять-ноль.

– Это же береговая охрана, – невозмутимо пояснил Уикенс, но его никто не слушал. «Кроме меня», – подумал Бринк. Пулемет выплюнул новую очередь. Парабола желтых полос соединила его ствол с небом. Над катером расцвел зеленый цветок.

– Прекратите стрелять. Это наши!

Луч прожектора становился все больше; он словно вдавливал катер в море. Затем на них снова налетел рой красных комет. Искры, вопли, крик. Бринк наблюдал за происходящим как зачарованный, не в силах ни пошевелиться, ни оторвать взгляд от огненного зрелища. На этот раз над темной морской водой взмыла и расцвела перед носом катера пышным зеленым цветком еще одна осветительная ракета. Впрочем, внимание Бринка было приковано к ней недолго, потому что в следующее мгновение один из матросов развернулся в кольце языков огня, а затем рухнул на палубу.

Бринк встал и, шатаясь, преодолел двадцать футов. К тому моменту, когда он дошел до несчастного, кто-то уже успел потушить пламя одеялом. Первое, на что обратил внимание Бринк, склонившись над матросом, это жар, как от валуна, пролежавшего весь день на солнце. А еще он уловил запах дешевого кофе, жира и жаренного на решетке мяса.

– Посветите мне, – сказал Бринк.

– Контакт, ноль-три-пять, расстояние пять-ноль-ноль, – крикнул рядом чей-то голос. Над мостиком разлился тусклый свет. – Расстояние один-девять-ноль-ноль, оно увеличивается. Он уходит.

– Кто ты? – спросил кто-то из-за спины и включил фонарик, чтобы лучше был виден обгоревший матрос. Бринк посмотрел на черное от сажи лицо. Одного глаза не было. А запах! Господи, что за запах!

– Можете выключить, он мертв, – сказал Бринк.

– А вы кто?

– Я врач.

– Гордона больше нет, он сидел за первым пулеметом. Лейтенанта задело осколком, но он еще дышит.

Бринк выпрямился и сглотнул комок в горле – раз, второй.

– Покажите мне его. А еще мне нужна аптечка скорой помощи, – распорядился он.

И, стараясь сохранять равновесие на гладкой палубе, двинулся вслед за одноглазым на мостик. Ночь вновь прорезал луч прожектора, и в бело-желтом цилиндре возник еще один человек. Вытянув ноги перед собой, он сидел, прислонившись к внутренней перегородке мостика, и по его свитеру растекалось темное пятно. Судя по его виду, у раненого наступил шок. Парню лет двадцать, не больше, подумал Бринк.

Он опустился перед раненым на пол и потрогал его плечо. Впрочем, он тотчас убрал руки. Свитер парня был насквозь пропитан кровью, которая затем стекала по ногам и собиралась темной лужей на полу.