Текст книги "Полночная чума"

Автор книги: Грег Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Он сидел рядом с Нолзом довольно долго, однако ветер, врывавшийся в пробоины в стекле, был таким холодным и пронизывающим, что в конце концов Бринк был вынужден отползти в сторону от мертвого пилота. Он сел в стороне, весь дрожа, а тем временем вокруг него творилось настоящее светопреставление.

Глава 3

Стоя под крылом самолета, Бринк впервые за десять часов поднял руки над головой и потянулся. Затекшие мышцы тотчас дали о себе знать. Он повернул шею, и та тоже хрустнула.

По бетону пролегли длинные тени, солнце уже почти спряталось за деревья на дальнем конце аэродрома. Он посмотрел на часы. Девятый час вечера.

Бринк потрогал пластырь у себя над правым глазом, там, где стекло оставило короткую, неглубокую царапину. Кровь перестала сочиться еще несколько часов назад, когда он залепил ранку куском пластыря из аптечки. А вот мертвый Нолз никак не хотел покидать его, равно как свист и завывание врывавшегося в кабину ветра, разносившего по всему самолету запах крови.

По летному полю к нему шагал высокий человек. Доктор Пол Чайлдесс протянул ему руку и застыл на месте как вкопанный.

– Фрэнк, что случилось?

Бринк машинально пожал ему руку. Рукопожатие было сухим и легким, типично британским.

– Ты ранен? – поинтересовался Чайлдесс.

Бринк повернул голову и посмотрел на самолет. После того как он сам выбрался наружу, пара техников уже залезли сквозь люк в его брюхо и выбрались обратно, таща за собой в одеяле увесистый груз.

– Что случилось? – повторил вопрос Чайлдесс.

Бринк покачал головой. Наверно, в эти минуты он являл собой кошмарное зрелище – с ног до головы забрызганный кровью мертвого пилота. Бринк провел пальцем по щеке и посмотрел на забившуюся под ноготь коричневую грязь.

– Мы с ним разговаривали про бейсбол, а в следующее мгновение его убили, – ответил он. Вдаваться в подробности не было сил.

Лысоватый англичанин взял Бринка под локоть и повел к ожидавшему их автомобилю. «Додж», когда-то американский, а теперь британский. Бринк это понял с первого взгляда: сейчас машина была синей, но на переднем крыле, когда ее перекрашивали, случайно осталось незакрашенное зеленое пятно.

– Погодите, – произнес Бринк и, высвободив локоть, подошел к техникам, что тащили одеяло. Он велел им опустить Нолза на землю, и они выполнили его приказ, потому что у него на грязном воротнике имелись капитанские знаки различия. Бринк открыл одеяло – ему срочно требовался ремень, чтобы не спадали брюки, однако стоило ему дотронуться до ремня, как он понял всю смехотворность своей затеи: пальцы тотчас сделались грязными и липкими. Бринк вытер их о край одеяла, кивнул техникам и сказал, что они могут унести тело.

Из люка, таща за собой сумку Бринка, наружу показался юный помощник пилота. Спрыгнув на землю, он передал ее Бринку, и на какое-то мгновение, когда их руки соприкоснулись, пилот изобразил вымученную улыбку. Бринк кивнул, повернулся и, подойдя мимо Чайлдесса к «доджу», забросил в открытый багажник сумку.

– Смотрю, народ любит бейсбол, – произнес Чайлдесс, садясь рядом с Бринком на сиденье. Чайлдесс был нетипичный англичанин: он тоже любил бейсбол. До войны он провел одно лето в Вашингтоне, где подсел на эту игру, название которой неизменно произносил раздельно, в два слова: «бейс болл». Он был большой любитель порассуждать про «Сенаторов» и Гриффита Стэдхэма, а еще ему было непонятно, почему они не спилили дерево, чтобы выровнять правую стену. Чайлдесс рассказал Бринку обо всем этом в первый раз, когда тот попросил его о бензине. Бринк тогда хотел попробовать свои силы, играя за полковую команду 505-го парашютного. Именно благодаря бейсболу они и стали друзьями.

Бринк нырнул на заднее сиденье «доджа». Чайлдесс занял место рядом. Женщина за рулем, обычный водитель Чайлдесса, плавно взяла с места и покатила по бетонному полю, а затем выехала в ворота, у которых застыла парочка часовых. Вскоре аэродром остался позади, и, когда дорога описала дугу, Бринк увидел, что они находятся на западной стороне от Портсмутской гавани, направляясь на север вдоль прибрежного шоссе в сторону города.

Он еще ни разу не видел такого множества кораблей. Длинные грузовые суда среди леса портовых кранов. Какие-то странные тупорылые, узконосые военные корабли. Небольшие катера и вельботы, глядя на которые почему-то казалось, что они непременно затонут, стоит им выйти в открытое море. Если их поставить цепочкой, то можно пройти до самого Китового острова на другой стороне бухты. Целый лес кабелей удерживал на месте стаю воздушных шаров, паривших над этим флотом. Каждый кабель был присоединен к судну, отчего эта часть гавани напоминала скорее сад, над которым на стеблях кабелей разноцветными цветами покачивались шары. Бринк закрыл рот.

– Часть флота для высадки, если не ошибаюсь, – произнес Чайлдесс, откидываясь на сиденье.

День клонился к вечеру, и когда Бринк посмотрел на Чайлдесса, он так и не понял, сказал ли тот это всерьез или в шутку.

– А что, уже настало время? – спросил он.

– Точная дата мне неизвестна, Фрэнк. Я лишь сужу по тому, что видят мои глаза.

Бринк почему-то решил, что Чайлдесс лжет, что на самом деле ему известно гораздо больше, нежели он говорит.

– И как там дела в Дакаре? – спросил он.

– В Дакаре чума, как ты и говорил, – ответил Бринк, вновь глядя из окна на гавань.

– И?

– Это естественная чума.

– Ты привез образцы крови и культуры?

– Я был вынужден их оставить, – ответил Бринк и посмотрел на начальника.

– Жаль.

Его отправили в Дакар проследить за эпидемией чумы, выяснить, каковы причины этой вспышки – естественные ли они, и не кроется ли за ней что-то другое. Чайлдесс поерзал на соседнем сиденье. Ага, сейчас начнется.

– О чем, во имя всего святого, ты думал? – спросил он, однако голос его звучал по-прежнему мягко.

– Обвинения против меня высосаны из пальца, Пол.

– Фрэнк, у нас с тобой был уговор. Ты будешь соблюдать осторожность. Ты не станешь искать на свою голову неприятности, – голос Чайлдесса звучал еще тише.

– Мне было поручено выявить больных еще до того, как их отправят на карантин, разве не так? Мортон не горел желанием мне помочь, и я был вынужден искать нужную мне информацию в обмен на пенициллин. Откуда мне было знать, что он подумает, будто я краду морфин и ввожу лошадиные дозы? Это же чушь, бред сивой кобылы.

Чайлдесс снова уставился в окно.

– Мне пришлось сделать несколько крайне неприятных звонков, чтобы вызволить тебя и вернуть домой, – произнес он, наконец, не отрывая глаз от оконного стекла. – Подчеркиваю, крайне для меня неприятных. Нам с тобой крупно повезло, Фрэнк, что наш секрет остался между нами.

Интересно, какой именно секрет, мысленно удивился Бринк. У них с Чайлдессом таких секретов не один десяток.

Например, что, по мнению Чайлдесса, за вспышкой чумы в Дакаре стоят немцы. Это тоже был их секрет, каким бы чудовищным вымыслом он ни казался. Или то, что он сам прибыл в Дакар с рюкзаком, набитым ампулами с А-17 – тем самым новым антибиотиком, который разработала Кейт, чтобы испробовать его эффективность на жертвах чумы.

– Мы ведь всегда понимали, что это дело сопряжено с риском, – произнес Бринк. – Что нас в любую минуту могут разоблачить. Нам нужно было с самого начала поставить в известность власти в Дакаре.

Чайлдесс отвернулся от окна и обвел взглядом салон машины. Бринк попытался рассмотреть лицо своего друга в неверном вечернем свете портсмутских фонарей. «Додж» уже добрался до окраин города, застроенных плоскими складскими помещениями, некоторые из них остались стоять, зияя пустыми окнами, после бомбардировок четырехлетней давности. Глядя же на ряды двухэтажных жилых домиков, можно было подумать, что в них обитают крысы, а нелюди.

– Значит, причины были естественными, – произнес Чайлдесс, словно разговаривая сам с собой. – А как антибиотик? Давай, выкладывай все как есть.

Бринк регулярно информировал Чайлдесса телеграфом даже о самых мельчайших деталях – никто в Портон-Дауне не должен был знать, чем они занимались в кирпичных домиках в Уилтшире, и поэтому был вынужден осторожно подбирать слова. Все, что он мог сообщить, это число заболевших и число тех, кто оставался в живых в течение отчетной недели.

– И как, он действует? – спросил Чайлдесс, когда Бринк не ответил на его вопрос.

– Похоже, что действует, – ответил Бринк, сказав то, что, по его личному мнению, было правдой.

– Ты считаешь…

– Разумеется, испытания нельзя назвать безупречными, – продолжил Бринк. В салоне машины его голос звучал громче, чем на открытом пространстве летного поля. – Но я пытался спасти людей.

Он на мгновение умолк и сделал пару глубоких вдохов.

– Да, похоже, что он действует, – подвел он итог.

Их с Кейт антибиотик, их актиномицин, прозрачная жидкость, которую он впрыскивал той чернокожей девочке, должен был стать частью защиты против немецкой сибирской язвы, если, конечно, до этого дойдет. В лабораторных условиях пенициллин показывал свою эффективность против возбудителя болезни, однако Кейт была уверена, что ее антибиотик будет еще более эффективным. Поэтому, как только они узнали, что в Дакаре свирепствует вспышка бубонной чумы, Кейт настояла на том, чтобы он захватил с собой ампулы А-17. И хотя антибиотик был разработан для борьбы с сибирской язвой, он по идее должен быть не менее эффективен и против грамм-отрицательных бацилл Pasteurella pestis. Чайлдесс в конце концов дал согласие, но только после того, как Кейт уже не было в живых.

– Я выявил четырнадцать заболевших, но лишь у одной была легочная форма. Всем им я вводил актиномицин. Десять, нет, одиннадцать умерли.

Одиннадцатой была чернокожая девочка.

– У меня в заметках есть все подробности.

В черном кожаном блокноте, скрепленном куском бечевки.

– Та, что с легочной формой. Она… – начал было Чайлдесс.

– Нет, она не выжила, – ответил Бринк и потер глаза. Боже, как он устал.

– То есть выжило всего трое? Это ничем не лучше, чем при отсутствии лечения, – заметил Чайлдесс.

– Просто они попали ко мне слишком поздно, – возразил Бринк. – Я уверен, результаты были бы иными, если бы я мог их диагностировать и приступить к лечению при самых ранних симптомах.

Они, часом, не пропустили поворот? «Додж» почему-то катил на восток, а не на запад, в направлении Солсбери и Портон-Дауна. Вскоре машина замедлила скорость и остановилась, пропуская конвой грузовиков.

– В Каире ничего не вышло, – неожиданно произнес Чайлдесс.

– В Каире? – не понял его клюющий носом Бринк.

– Армейские врачи в Каире использовали против чумы пенициллин. Увы, безрезультатно. Никакого действия – ни против бубонной формы, ни против легочной. Совершенно бесполезен.

Бринк ущипнул себя за переносицу, в надежде, что это прояснит его затуманенное сознание. Женщина-водитель вновь тронулась с места, и спустя несколько минут темные улицы Портсмута сменило загородное шоссе, а сам город остался далеко позади.

– Скажи, А-17 убил кого-нибудь в Дакаре? – поинтересовался Чайлдесс. Бринк знал, рано или поздно этот вопрос будет ему задан.

Диань заявил, что девочка не дотянула до карантина.

– Нет, – ответил он.

– И на том спасибо, – сказал Чайлдесс. – Так что можешь спать спокойно. Твоя совесть чиста.

– По крайней мере она у меня есть, – заметил Бринк. Они часто спорили по этому поводу, причем всякий раз как будто впервые.

– Свою я на время отправил в чулан, – заявил Чайлдесс, – правда, такая роскошь доступна не всем. Некоторым из нас приходится быть такими же бездушными и коварными, как и наш противник, иначе мы проиграем войну. Но Кейт, Фрэнк, это совершенно другая история.

– Я ни в чем не виноват, – ответил Бринк.

– Она любила тебя. Ради тебя она была готова на все. И ты это прекрасно знал. Именно по этой причине она и приняла порошок, пожертвовала собой ради чертова снадобья, которое вы с ней сотворили.

– Кейт была… – начал было Бринк. Он хотел сказать, что она была сумасшедшей. Он на минуту закрыл глаза. Нет, неправда, хотя то, что Кейт сделала, было чистой воды безумием. Она была настолько уверена, что они с ним на верном пути, что захотела ему это доказать – ему, который вечно мучился сомнениями. А может, и не только ему, но и своему бывшему любовнику, Полу Чайлдессу, который отказывался отвечать на их вопрос, возможно ли приостановить с помощью нового препарата вспышку чумы в Дакаре. Нам нужен подопытный кролик, сказала она ему накануне вечером, когда они лежали в постели, однако тогда он не стал придавать ее словам особого значения, не понял, что, собственно, за ними кроется.

– Боже, ну и история, – негромко произнес Чайлдесс. Причем уже не в первый раз начиная с января. Отношения между ними были сама учтивость – никто и словом не обмолвился про то, что Кейт спала с Чайлдессом и что их роман доживал последние дни. По крайней мере, так она сама сказала, когда Бринк пришел работать к ней в лабораторию. Взрослые люди, они даже не разговаривали на эту тему, никогда не обменивались ударами. И даже если Чайлдесс и был зол, что потерял Кейт, он никогда не показывал виду. Бринку тоже было не по себе – он отказывался называть это раскаянием – от того, что он любил женщину, которую любил его друг, до сих пор любил, и этот его внутренний дискомфорт тоже был почти на поверхности.

Бринк открыл глаза и увидел указатель, на котором, в свете тусклых кругов, отбрасываемый фарами «доджа», можно было прочесть: «Харвант».

– Куда мы едем?

– В больницу в Чичестере, в десятке миль отсюда. Этим утром там к берегу пристала лодка. Я хотел бы, чтобы ты взглянул на ее пассажиров. Впрочем, большинство их так и не дождались конца путешествия.

Бринк был сбит с толку. Ему жутко захотелось закурить. Но ведь он же бросил эту дурную привычку! Бросил, потому что его попросила об этом Кейт, добавив, что она читала материалы исследования Джона Хопкинса, в котором говорилось, что «курение съедает целые годы вашей жизни».

– Я вернул тебя домой, потому что ты единственный, кто может нам помочь, – произнес Чайлдесс. – Некоторые в этой больнице полагают, что у французов…

Бринк не дал ему договорить. Он все понял. Его работа, его поездка в Дакар, чернокожая девочка, бомбардировщик, летящий на всей скорости в Англию, воспоминания о Кейт и гибель Нолза, – все это были шаги, такие ясные, как очки в двойной игре, 4–6–3.

– Господи, у них чума? И они прислали ее сюда?

Водитель резко вывернула руль, и машину занесло на повороте…

– Он единственный, кто остался в живых? – спросил Бринк.

Сестра покачала головой. Она была стара, лицо ее покрывала сетка морщин, напоминая карту улиц.

– Нет, сэр. Есть еще молодая женщина. Она в палате дальше по коридору.

Бринк подошел к металлической койке в голой больничной палате. Лампочка под потолком высвечивала под простыней силуэт мужчины. Мужчина был без сознания. Лицо в каплях испарины, словно в каплях дождя. Губы фиолетовые, сиреневого оттенка.

– Не подходите близко, – предупредила Бринка старая сестра. – Еще двое, которых они привезли сюда, скончались сегодня днем.

– Женщина?

– Тоже француженка. Но с ней, похоже, все в порядке. Это ее отец. По ее словам, рыбацкая лодка сегодня села у берега на мель, – и сиделка указала на силуэт мужчины под простыней.

– Чуму заподозрили вы? – спросил Бринк, в упор глядя на закрытое простыней тело. Как жаль, что с собой у него сейчас нет А-17, хотя Чайлдесс и позвонил в Портон-Даун, чтобы препарат привезли сюда. Но машина, по всей видимости, еще не прибыла.

– Да, сэр. В свое время я долго работала в Индии, так что такие вещи легко могу узнать с первого взгляда, – старая сестра пристально посмотрела на Бринка. – Вы, как я понимаю, американец.

– Да.

– Но вы из министерства… – начала было она.

– Да, я из министерства, – подтвердил он. Сестра снова одарила его взглядом, в котором читался вопрос: как может американец раздавать указания от имени министерства здравоохранения.

– Вы врач, сэр? У вас есть соответствующий опыт? – она посмотрела на его одежду. Рубашка на нем была забрызгана кровью Нолза. Брюки, лишившись ремня, сползли на бедра и держались на честном слове, что, безусловно, не внушало доверия к его умениям врачевателя.

В общем, Бринк даже не знал, как ответить на ее вопрос. Боже, сколько вокруг секретов!

– У него может быть все что угодно, – произнес он, наконец, вновь глядя на пожилого француза, понимая, однако, что пожилая сестра права.

– Остальные были цвета мариямуны, сэр. Я провела в Индии долгие годы, и знаю, что бывает в таких случаях.

– Мариямуны?

– Так у них называют черную смерть, сэр. И я насмотрелась ее, уж поверьте мне. Болезнь сидит в легких. Видите мокроту?

Бринк уже успел разглядеть на фоне бледного лица едва заметную линию, которая пролегла от его посиневших губ к белой простыне, где она приобретала бледно-розовый оттенок. А в уголке рта виднелась светлая пена.

– Ему что-нибудь дали? – спросил Бринк.

– Сульфу, сэр, хотя, по-моему, от нее уже никакого толка.

– Бубонов, как я понял, на нем нет.

– Я внимательно осмотрела его, сэр. Подмышки, шею, пах, тело.

– А почему он без маски?

Морщинистая медсестра сморщилась еще больше.

– Я хотела надеть на него маску, но доктор Тадвелл сказал, что в этом нет необходимости. Я работала в Индии и потому знаю, я права.

– Срочно найдите для него маску, после чего оставьте нас ненадолго.

– Хорошо, сэр. Разумеется.

Сестра принесла маску, продолжая буравить Бринка пронзительным взглядом, но он захлопнул дверь прямо у нее перед носом.

Надев маску себе на лицо, он склонился над больным французом.

– Monsieur, réveilez vous, monsieur,[2]2
  Месье, просыпайтесь, месье (фр.).


[Закрыть] – обратился Бринк к нему из-за лоскутка ткани.

Больной даже не пошевелился.

– Monsieur, vous prie, où donc avez vous trouvés les malades?[3]3
  Месье, где вы нашли этих больных? (фр.)


[Закрыть]

Увы, француз так и не сказал ему, где он нашел этих больных, он вообще ничего не сказал. За себя говорили разве что симптомы – а говорили они то, что этот человек смертельно болен. Дыхание мужчины было частым и поверхностным, лицо горело, ноздри и губы приобрели синюшный оттенок. Бринк предельно осторожно, стараясь не прикасаться к мокроте, которой та была испачкана, скатал влажную простыню. Как и утверждала сестра, на груди больного бубонов не оказалось.

– Je vous prie, Monsieur, serait-ce la faute des Allemands? Скажите, это дело рук немцев?

Никакого ответа.

Бринк осторожно подтянул простыню к подбородку больного, и в этот момент тот открыл глаза и, выбросив наружу руку, попытался схватить Бринка за горло. Ногти француза больно впились ему в кожу.

– Nous devons aller de l'avant, nous devons prendre de l'avance![4]4
  Мы должны идти вперед, должны опередить! (фр.)


[Закрыть] – прохрипел француз.

Бринк попытался сбросить с себя его руку, но француз был силен и сжимал ему шею, словно стальными тисками. Затем француз дернул его за маску. Завязки на какой-то момент больно впились в шею, но затем лопнули, и клочок ткани остался в руках француза. Бринк же лишился даже этой ничтожной защиты.

– En avant! Aller! Aller! – кричал француз.

Его слова: вперед, живо вперед! – эхом отдавались в ушах Бринка. Тем временем стальные пальцы француза подтягивали его все ближе и ближе. Он уже ощущал горячее, кисловатое дыхание больного, когда француз кашлянул – это был глубокий, влажный кашель – прямо ему в лицо. Бринк почувствовал на коже капли мокроты.

В следующее мгновение француз обессиленно рухнул на кровать. Бринк потерял равновесие, зацепил ногой металлическую урну и упал на пол.

– Сэр! – донеслось из-за двери. Было слышно, как кто-то дергает дверь, но он закрыл ее изнутри на щеколду.

Бринк лежал на полу. Нога болела в том месте, где он ударился ею о металлическую кровать, а голос в его голове бесконечно стенал:

– Господи, о господи!

Боже, неужели это и впрямь происходит с ним. Не может быть! Дыхание Бринка участилось – точь-в-точь как у больного француза.

Бринк не знал, какое количество возбудителей Pasteurella pestis он успел вдохнуть в себя и сможет ли это количество убить его. Не знал и того, как долго ему ждать появления первых симптомов того, что эта зараза уже начала в его организме свое черное дело.

– Со мной все в порядке, – наконец крикнул Бринк, усиленно моргая, чтобы отогнать приступ паники. – Не входите в палату.

Тем временем лежащий на кровати француз снова задергался.

Бринк старался не дышать глубоко – кто знает, вдруг с глубоким дыханием ему в легкие попадет больше заразы и она скорее даст о себе знать. Он покачал головой – один вдох возбудителя вряд ли закончится для него легочной формой. Эта мысль немного его успокоила, но ее спутница – что и одного вдоха более чем достаточно, – закралась ему в голову и упорно не желала ее покидать.

Ухватившись за металлическую раму кровати, Бринк осторожно поднялся на ноги и шатаясь направился к двери.

– Со мной все в порядке, – сказал он стоявшей за дверью женщине. – Я сейчас вернусь.

Подойдя к тумбочке, стоявшей у окна по ту сторону кровати, он пошарил в выдвижных ящиках, нашел наполовину полную бутылку с медицинским спиртом и чистую повязку. Намочив повязку спиртом, он протер себе лицо, особенно под носом, вытер губы, скрутив уголок ткани фитильком, как можно глубже прочистил им ноздри. В носу тотчас защипало, лицо ощутило холодок, как если бы он протер его лосьоном после бритья. Бринк даже набрал полный рот спирта и, прополоскав ротовую полость, выплюнул остатки на повязку.

Саму повязку он швырнул в урну, затем осторожно, ухватив ее за тесемку, высвободил из рук француза старую повязку и тоже бросил ее в урну. Лишь после этого он открыл дверь.

– Что случилось? – спросила пожилая сестра и, заглянув ему через плечо, обвела глазами палату. На какой-то момент ее взгляд задержался на больном французе. От нее не скрылось, что теперь больной лежал, как-то неловко откинувшись на подушки.

– Со мной все в порядке, – повторил Бринк.

– Может, мне стоит позвать других врачей? – похоже, она догадалась, что произошло.

– Нет, я же сказал, что со мной все в порядке.

– Сэр, вам нужно срочно…

Бринк шагнул к ней ближе.

– Я сказал. Ничего не произошло. Вы меня поняли?

– Извините, сэр. Да, сэр.

Впрочем, было видно, что уступать она не намерена.

– Он ведь умрет, так же, как и все.

Это не был вопрос. Просто она в иносказательно форме давала ему понять, что знает, что произошло, или, по крайней мере, подозревает.

– Вы умеете хранить секреты? – в свою очередь спросил Бринк. Пожилая женщина ответила не сразу, и эти мгновения показались ему сродни вечности. Однако затем она кивнула.

– Не все, у кого мариямуна, непременно должны умереть, – сказал он.

Бринк вместе с Чайлдессом спустился по широкой лестнице вслед за двумя пожилыми врачами, возглавлявшими больницу: одним – лысеющим, другим – с шевелюрой плохо остриженных седых волос. Каблуки всех четверых громко стучали по кафельным плиткам пола. Лысоватого звали Тадвелл, это он заявил сестре, что она, мол, ошибается. Имя второго было Холден.

Лестница вела в прохладный подвал, в котором стоял запах сырости и влажной известки. Холден одну за другой распахнул несколько дверей, и, наконец, они переступили порог большого и вытянутого помещения с низким потолком, слишком ярко освещенного. На фаянсовых столах лежали тела двух женщин. Сами столы скорее напоминали неглубокие ванны с низкими бортиками. Бринк шагнул к первой из них. При этом он обратил внимание на то, что примерно на ярд вокруг стола пол присыпан серым порошком и точно таким же присыпано и само тело. Подметки Бринка оставили на нем следы. ДДТ. Чайлдесс наверняка велел администрации больницы использовать средство борьбы со вшами и блохами, на тот случай если болезнь окажется бубонной формой.

В отличие от дакарских негров, труп не был совершенно черным, скорее серым от порошка ДДТ на фоне кремовой поверхности стола. Тело было голым и худым. Если не совершенно тощим. Впрочем, второе было еще более истощенным. Бринк попросил, чтобы ему дали перчатки, и Холден протянул ему пару. Натянув их, он осторожно поднял сначала одну похожую на палку руку, затем другую. Никаких бубонов.

Тогда он подошел ко второму столу. То же самое, с той разницей, что ногти этой женщины были темно-синими. Впрочем, цианозу мог иметься не один десяток причин – например, пневмония или острая сердечная недостаточность, и даже утопление.

Бринк пощупал ее запястье, провел пальцем вдоль худой руки, обтянутым резиной большим пальцем отскреб в сторону порошок на локтевом сгибе, там, где, как ему показалось, он заметил изменение цвета кожных покровов. Затем снова потер. Ага, вот здесь, на срединной локтевой вене, – первые признаки бубона, подумал он и наклонился ниже. Впрочем, нет, лишь воспаление, а в его центре уплотнение, как после инъекции. Женщине был сделан укол.

Бринк вернулся к первому трупу и тоже очистил от порошка локтевой сгиб. Как он и ожидал, на нем обнаружилось несколько точек от уколов.

– Что-нибудь нашел, Фрэнк? – спросил стоявший позади него Чайлдесс.

Бринк внимательно присмотрелся к едва заметным точкам на локтевом сгибе.

– Нет, я просто ищу бубоны, – ответил он, отрывая взгляд. Чайлдесс на какой-то миг вопросительно посмотрел ему в глаза, затем кивнул.

– А где остальные? – поинтересовался Бринк. Ему нужно было посмотреть локти их всех.

– В грузовике. Видите ли, мы не хотели вносить их в здание… – пояснил Холден, но так и не закончил фразы. – Мы решили, что будет лучше оставить их там.

В голосе его слышались стыдливые нотки.

Бринк посмотрел на часы. Неизвестно, сколько времени они пролежали в грузовике, тем более, сколько из этого – мертвыми. К тому же день был жаркий.

– Мне нужно на них взглянуть, – сказал он и попросил маску и фонарик. Холден кивнул и повел за собой по длинному коридору, а затем вверх по короткой лестнице. Они вышли из здания больницы через боковой вход, к которому обычно подъезжали катафалки. На дальнем конце небольшого, посыпанного гравием пятачка стоял грузовик. Его высокий капот четко вырисовывался на фоне лунного света.

Когда до грузовика оставалось метра три, исходивший из него запашок просочился под маску, однако Бринк подошел ближе и откинул брезентовый полог. Ему в ноздри тотчас ударило тошнотворное зловоние, а когда он выдохнул, то ощутил его привкус даже на языке. Только Чайлдесс рискнул подойти ближе, однако он неожиданно согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку. Рвота забрызгала гравий, его ботинки и даже отвороты брюк. К горлу Бринка тоже подкатился комок, однако он сглотнул его – еще и еще раз – и вскарабкался на борт грузовика. Брезентовый полог встал на место, и он оказался в закрытом пространстве.

Бринк поводил фонариком и увидел сваленные грудой тела. Господи, ну и зрелище! «Нет, это выше моих сил», – подумал он, отгоняя мух, которые нехотя поднялись в воздух с полуразложившихся трупов.

Тем не менее он заставил себя присмотреться внимательнее. На левой стороне груди каждой рубашки, каждого платья была пришита желтая звезда. Он всмотрелся в лицо одной девочки – на вид лет десяти – в обрамлении перепутанных темных волос, на подбородке у которой засохло некое подобие красно-розовой бородки. Взгляд мертвых, остекленевших глаз был устремлен куда-то в брезентовый потолок. В тусклом свете фонарика лица всех казались темными – некоторые были синеватыми, другие – скорее фиолетовыми, один или два – почти черными. То ли по причине чумы в результате отказа дыхательной системы, то ли вследствие разложения. Этого он не мог сказать.

«Боже, избавь меня от этого ужаса!»

Перед мысленным взором Бринка всплыл Портон-Даун с его низкими кирпичными строениями, чьи помещения были забиты пробирками, колбами и чашками Петри. Там он не раз рассматривал возбудителя, Pasteurella pestis, в микроскоп – ее похожую на булавку форму было невозможно не узнать. Но он ни разу не соотносил возбудителя с его жертвой. Одно дело препарат под стеклышком микроскопа, и другое дело реальный человек, как правило, уже мертвый. Даже та девочка в Дакаре, когда он в последний раз видел ее, была уже нежива.

Боже, как он был глуп! Да что там, мы все глупцы, все до единого. Думается, Чайлдесс это тоже понимал!

Затем, потому что он не мог думать ни о чем другом, Бринк приподнял подол ближайшего к нему платья и, посветив фонариком, поискал бубоны. Ничего, даже малейших признаков. Тогда Бринк перевел луч фонарика на шею. Здесь кожа была не то грязной, не то просто фиолетовой, однако никаких шишек, никаких более темных пятен. Он приподнял руку мертвой женщины и, повернув к себе локтевым сгибом, почти вплотную поднес к руке фонарик. И здесь ничего.

Опустившись на четвереньки, он двинулся от одной женщины к другой, задирая на них юбки, как какой-то похабник. Чисто. Везде чисто. Затем он поискал у них на локтевом сгибе следы уколов и тотчас нашел – у пяти человек. Детей он трогать не стал. Не нашел в себе сил тревожить несчастные детские тела.

Наконец, на последней женщине он нашел то, что искал. В двух дюймах ниже уха виднелась припухлость. Обтянутым резиной пальцем он проследил ее контуры и надавил. В тусклом свете фонарика эта припухлость была ненамного темнее окружающей кожи. Следов уколов в локтевом сгибе он не нашел.

Бринк отполз назад к заднему борту грузовика и отдернул в сторону брезент. Оказавшись снаружи, стащил с себя маску, чтобы сделать глоток свежего воздуха, после чего слез на землю и зашагал к остальным врачам, которые стояли рядом с дверью морга.

Следы уколов и чума. Кто-то заразил этих людей возбудителем легочной формы, а затем сделал нескольким из них инъекции. Кто-то явно проверял на них эффективность какого-то препарата, оставив часть жертв без лечения в качестве контрольной группы. Кто-то по ту сторону Ла-Манша проверял его работу.

– Ну, что скажешь, Фрэнк? – спросил Чайлдесс, когда Бринк подошел ближе.

Что он мог сказать им? Чтобы они провели вскрытие тех двух тел, что лежат в морге, чтобы взяли образцы крови и вырастили культуру, чтобы также взяли на анализ ткани того единственного бубона, который он обнаружил на лежащем в грузовике трупе, и исследовали их под микроскопом? На все это уйдет несколько часов или даже дней, а пока в его распоряжении будет не больше данных, чем имеется сейчас. Итак, мы имеем легочную чуму. Розоватая, пенистая мокрота – первый признак. Отсутствие бубонов на внутренней поверхности бедра – второй. Третий – один-единственный цервикальный бубон, какие крайне редко, но встречаются при легочной форме чумы.

И, наконец, уровень смертности. Одиннадцать тел в грузовике, двое в морге. Тринадцать из тринадцати. А этот француз скоро доведет их число до четырнадцати.

– Сестра права, – произнес он.

– Нет, этого быть не может! – воскликнул Тадвелл. – Это может быть все что угодно…