Текст книги "Полночная чума"

Автор книги: Грег Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

– Я… у меня лишь возникли на этот счет подозрения. А про диверсантов мне сказал человек из крипо. Но у него не было никаких доказательств…

– Лжете! – рявкнул Адлер. – В церкви был еще один англичанин. Так утверждает тот, что сейчас находится перед вами. Это вы посадили его туда вместе с больными лягушатниками.

– Во имя всего святого, какое это имеет отношение?.. – возмутился было Волленштейн.

– Заткнитесь, – оборвал его Каммлер.

– Диверсант прибыл сюда, чтобы похитить вас и отвезти в Англию. Он нам так сказал, – счел нужным вставить свое веское слово Адлер. – Верно я говорю? – спросил он, обращаясь к англичанину. Тот не спал – его единственный глаз был широко открыт, однако смотрел куда-то в пространство. Тогда Адлер подошел к англичанину и повторил: – Верно я говорю? Вы приехали сюда за нашим доктором, чтобы увезти его к себе в Англию?

Англичанин уставился перед собой. Впрочем, взгляд его был устремлен мимо Адлера, и спустя пару секунд толстяк осторожно развязал бинт на его запястье. Кисть была темной и распухшей, похоже, ему переломали не одну кость. Адлер шагнул к столу, и, положив свою огромную лапищу на телефон, рванул на себя провод, и, вырвав его из гнезда, схватил телефон. С телефонным аппаратом он вернулся к англичанину. Тот единственным глазом следил за его действиями.

Подойдя к жертве, Адлер положил телефонный аппарат на обнаженное запястье и надавил. Англичанин зашелся в долгом крике. И лишь когда этот крик, истощив себя, перешел в рыдания, Каммлер бросил сигарету, сапогом втоптал ее в ковер и встал перед креслом, в котором сидел Волленштейн.

– Вы все испортили, вы украли у нас эффект неожиданности, – заявил он, глядя ему в глаза. – Теперь им известно про ваших «могильщиков», и они будут готовы к моим ракетам, вы, ублюдок! – неожиданно заорал Каммлер, брызжа слюной. – И знаете, что я думаю. Вы вступили с ним в сговор. Вы позволили вашим вонючим евреям сбежать, вы помогли им переправиться в Англию, чтобы они сообщили англичанам о вашей измене. А все потому, что мы запретили вам опылять людей, словно картофель. Потому что Гиммлер сказал, что вы годитесь на нечто большее, чем руководство какой-то вшивой фабрикой.

Каммлер орал, положив руки на подлокотники кресла, обдавая Волленштейна гремучей смесью чесночного духа и табака. Затем обергруппенфюрер выпрямился и перешел на шепот.

– Вы предатель!

– Это ложь! Я ни с кем не вступал ни в какой сговор! – выкрикнул в ответ Волленштейн и попытался встать с кресла.

– Сидеть! – гаркнул на него Каммлер, и Волленштейн был вынужден подчиниться.

– Пусть он это скажет, – пролепетал он. – Если это так, то пусть он это подтвердит.

Адлер посмотрел на Каммлера, тот кивнул, и Адлер вновь опустил телефонный аппарат на руку англичанину. Тот снова закричал. Крик был пронзительным, но коротким, словно пленник им подавился, и Волленштейну показалось, будто губы англичанина прошептали слово «обещайте», а затем он закричал снова.

– Скажи то, что говорил раньше! – рявкнул на него Адлер.

Англичанин был в сознании и заговорил, как ни странно, по-немецки. Местами его речь звучала шепеляво и производила впечатление детской, но это потому, что у него были выбиты передние зубы. Он рассказал о евреях, как они потерялись и нашлись, как он сам приплыл к берегу, после того как лодка перевернулась. Рассказал он и о том, что прибыл во Францию не один. Что вместе с ним сюда прибыл еще один человек, вернее даже два и одна женщина, и что они прибыли сюда, чтобы найти чуму и отвезти в Англию того, кто произвел ее на свет. Однако он ничего не сказал о том, что Волленштейн был участником сговора. И даже словом не упомянул про Tiefatmung.

Каммлер воспринял его слова по-своему. Как только рыдания англичанина стихли, обергруппенфюрер повернулся к Волленштейну и сказал:

– Вы сами все слышали. Это измена.

– Я слышал лишь то, что он прибыл сюда, чтобы меня похитить, – возразил Волленштейн.

– Значит, вы не все услышали, – парировал Каммлер. С этими словами он направился к двери и, распахнув ее, крикнул: – Давайте сюда второго!

Он отступил в сторону, пропуская внутрь Ниммиха. Парня с обеих сторон сопровождали двое эсэсовцев. Один из них толкнул Ниммиха, и тот растянулся на ковре у ног Каммлера. Впрочем, он тотчас встал, хотя и на дрожащих ногах.

Каммлер шагнул к Ниммиху и положил руку ему на плечо, а поскольку Каммлер был ниже ростом, то был вынужден приподняться на цыпочки.

– Герр Ниммих позвонил мне… кажется, сегодня, если не ошибаюсь? – Ниммих не ответил, лишь задрожал всем телом. Каммлер улыбнулся и убрал руку с его плеча. – Скажи, это ведь ты позвонил мне сегодня?

Ниммих промычал нечто нечленораздельное.

– Говоря о предателях, – подал голос Волленштейн, глядя на парня. – Я ввел тебя в…

– Похоже, я буду вынужден говорить за него, – сказал Каммлер, вытряхивая из пачки очередную сигарету. Волленштейн посмотрел на его руки. Каммлер выдохнул дым в лицо Ниммиху. Бедняга отпрянул назад, глаз его задергался.

– Ему не давала покоя совесть, – продолжал тем временем Каммлер. – Вы можете себе это представить? У того, кто производит «могильщиков», оказывается, есть совесть.

Каммлер хохотнул, но этот смешок был совершенно не к месту. Волленштейн снова посмотрел на его руки, а потом поднял глаза.

– Вы не можете остановить мою работу, – произнес он. Голос его прозвучал на удивление ровно и спокойно. Говоря эти слова, он краем глаза посмотрел на лежавший на столе вальтер. От пистолета его отделяли лишь несколько метров. – Если вы мне позволите, я могу показать вам результаты моих трудов, – добавил он, глядя Каммлеру в глаза. Наконец к нему вернулось самообладание.

Но обергруппенфюрер отрицательно покачал головой.

– Вы безумец, и вам нет доверия. Нездоровое сочетание, скажу я вам, герр доктор.

– Мы могли бы раздавить вражеские войска, растопить как восковую свечку, – гнул свою линию Волленштейн. Он специально смотрел в глаза Каммлеру, лишь бы не видеть черный пистолет на столе, испуганную физиономию Ниммиха и разбитое в кровь лицо англичанина.

– Да, но какой ценой? Ниммих мне все рассказал. Как вы поклялись использовать опылители картофеля на берегах Франции, если сюда нагрянут англичане. Но сначала вы перезаразите французов и немцев. Вернее, сначала французов, а затем немцев. Неужели вам не понятно, что здесь ваша идея неприменима? Неужели вы хотите, чтобы наши солдаты пачками умирали в госпиталях Кельна, Мюнхена, Нюрнберга, да что там, по всему рейху! Потому что именно так и будет. Я не имею ничего против, если вы сбросите эту вашу заразу на головы англичанам. Но только не здесь! До вас доходит, что я вам говорю это, вы, безумец?!

– Но…

– Довольно! – рявкнул Каммлер и, помахав рукой, шагнул прочь от Ниммиха, после чего, посмотрев на дверь, где с ноги на ногу переминались три эсэсовца, добавил: – Уведите парня и пристрелите его.

Двое эсэсовцев взяли беднягу за руки и потащили назад по ковру к двери.

– Но ведь вы сказали… вы обещали, – выкрикнул Ниммих, исчезая в дверном проеме.

– Я пообещал спасти тебя от веревки! – крикнул ему вслед Каммлер. – Поверь мне, пуля куда лучше.

С этими словами он шагнул к креслу, в котором сидел Волленштейн.

– На вас я имею другие виды. Вам я приготовлю другое будущее.

– Не такое, как у Ниммиха?

Каммлер покачал головой.

– Сначала мы вылетим в Па-де-Кале, где вы встретитесь кое с кем из тех, кто работает на Принц-Альбрехтштрассе. Вы все им расскажете, разъясните процесс, причем, я почему-то уверен, в самых мельчайших подробностях.

Волленштейн покосился на англичанина. Казалось, будто воздух в комнате неожиданно сделался таким густым, что его можно резать ножом. Он давил на виски, стискивал грудь. А еще он стал ледяным, как будто в дом заползла зима.

Каммлер расплылся в мерзкой улыбочке.

– Вы не посмеете, – начал было Волленштейн. – Я требую, чтобы мне дали поговорить с самим рейхсфюрером.

Каммлер переложил сигарету в другую руку, запустил пальцы во внутренний карман своего роскошного мундира из тонкой шерсти и вытащил оттуда тонкий листок бумаги.

– Это ордер на ваш арест. Увы, герр доктор, вы исчерпали запас своих друзей…

Каммлер умолк и слегка наклонил голову, как будто к чему-то прислушивался.

Волленштейн тоже услышал этот звук. Точнее, рокот авиамоторов, причем низко и сразу нескольких, возможно даже, целого десятка, если не больше. Звук этот напоминал грохот товарняка и раздавался едва ли не над их головами. Задребезжали оконные стекла. Да что там, в небе грохотал не один товарняк, а сразу несколько составов!

Каммлер пару секунд смотрел на потолок, затем неожиданно повернулся и вышел вон. Адлер последовал его примеру. Оставшийся в комнате эсэсовец посмотрел на Волленштейна, затем на англичанина, после этого на открытую дверь и видневшийся в дверном проеме коридор и тоже поспешил удалиться. Волленштейн остался один – наедине с англичанином и вальтером. Грохот продолжался. Нет, это не авианалет. Авианалеты начинаются с далекого гула высоко над облаками. Во время налетов самолеты не летают так низко.

Волленштейн встал с кресла, взял со стола вальтер, проверил наличие магазина и поставил его на предохранитель. Затем подошел к двери, положил руку на косяк и выглянул в коридор. Там было пусто. Дом по-прежнему сотрясался от рокота авиамоторов. Висевшая в коридоре картина постукивала рамой по стене.

– Помогите мне, – прохрипел за спиной Волленштейна голос. Штурбаннфюрер обернулся и посмотрел на англичанина. – Помогите мне, и я доставлю вас в Англию. Живым.

Англичанин говорил по-немецки без малейшего намека на акцент.

Волленштейн снова выглянул в коридор. Интересно, сколько он успеет пробежать, прежде чем Адлер его догонит? Не более километра. Что же будет дальше? Неужели этот толстый орел настигнет его и раздавит в лепешку?

Англичанин пошевелился на стуле, как будто хотел встать, но не смог.

– Помогите мне, – повторил он свою просьбу в третий раз, – и вы останетесь живы.

Волленштейн задумался. Интересно, как быстро он сможет передвигаться на пару с англичанином? В принципе они наверняка успеют дойти до летного поля, где ждет верный Зильман и его «шторьх», а рядом «мессершмитт», и «юнкерс», и их пилоты.

Волленштейн положил вальтер в карман и помог англичанину встать со стула. От пленника несло потом, грязью, фекалиями. Ощутил нос Волленштейна и легкий запашок желчи, или инфекции. Во всяком случае, Волленштейн подумал, что у источника этого запаха зеленый цвет. Каммлер наверняка оставит его в живых ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы заплечных дел мастера с Принц-Альбрехтштрассе постарались сделать так, чтобы от него самого исходил точно такой же букет запахов. Так что выбора у него нет. Или Англия и возможность продолжать работу, или эта вонь и смерть. Именно этот омерзительный запах помог ему принять решение.

Обхватив англичанина рукой за талию, он помог ему доковылять до двери, затем повел по коридору, налево, направо, через пустую кухню и к задней двери.

Вместе они вышли в темноту. Здесь, снаружи, грохот был таким оглушительным, что от него, казалось, сотрясалась грудная клетка. Десятки авиамоторов, если не сотни, наполняли рокотом небо, а ближе к Шеф-дю-Пон небо прорезали желтые и красные полосы. Трассирующие снаряды. Ими плевали в небо зенитки батареи люфтваффе, расположенной к югу от городка. Выискивая цель, светящиеся линии подрагивали в воздухе, словно конечности-паутинки под дуновением ветра.

Затем среди облаков возникла яркая дуга и на глазах у Волленштейна превратилась в самолет, – с широкими крыльями и двумя моторами, – хвост которого был объят пламенем. Еще несколько мгновений, и крылатая машина исчезла где-то в соседнем лесу. Волленштейн подождал, когда прогремит взрыв, но ничего не услышал, только рокот новых моторов.

В свете трассирующих снарядов и луны, которая в этот момент выглянула из-за облаков, Волленштейн увидел, как небо как будто высветилось цветами. Прямо у него на глазах те расправляли свои лепестки и медленно плыли вниз. Ветром их относило к востоку. Парашюты.

Кирн был прав, подумал Волленштейн. Он ошибся всего на один день.

– Вторжение, – произнес он вслух.

– К черту вторжение, – сказал англичанин. – Я хочу домой.

Взгляд Волленштейна был прикован к цветам в небе. Хорошо, но только после того, как он отдаст приказ своим самолетам лететь тем же курсом, чтобы те сбросили на Англию его собственные, невидимые парашюты. Пусть на этом гнусном островке заболеют тысячи, десятки тысяч, и тогда его там примут с распростертыми объятиями.

Глава 21
Вторник, 6 июня 1944 года

Во времена чумы мы узнаем то, что люди больше заслуживают восхищения, нежели презрения.

Альбер Камю

Все трое сидели, вжав головы в плечи, за живой изгородью к северу от Шеф-дю-Пон, глядя в узкий просвет в стене кустарника, как по узкой грунтовой дороге мимо них прогромыхали два грузовика и проехала одна легковушка.

– Подкрепление, – едва слышно сказала Аликс. Лунный свет отражался на крыше длинного, приземистого автомобиля, который исчез за поворотом, мигнув им на прощание задними фарами. Фрэнк пролез сквозь заросли и, соскользнув вниз с невысокой насыпи, встал у дороги. Аликс последовала его примеру, а вслед за ней и бош. Фрэнк вытащил из кармана сигарету – это Кирн отдал им свою сигаретную пачку. Сам он больше курить не мог, так как его постоянно мучил надрывный кашель.

Фрэнк чиркнул зажигалкой, и на какой-то миг пламя высветило его небритое лицо, которое под слоем грязи казалось еще темнее.

– И куда теперь? – спросил он.

– Не знаю, – честно признался Кирн. – Два грузовика. В них вполне может быть человек тридцать-сорок.

Вдалеке под разорванными облаками слышался гул бомбардировщиков. Он сопровождал их, пока они шли от Шеф-дю-Пон до того места, где якобы находился пресловутый dunkle Bauernhof, о котором им рассказал Кирн. Только теперь этот грохот с каждой минутой раздавался все ближе и громче.

– Как мы сможем дать отпор двум десяткам солдат? – спросила Аликс и кашлянула. Каждый шаг их пути отнимал у нее по капельке сил, и она не могла сказать, сколько еще шагов ей осталось сделать. Она посмотрела на боша и ощутила внутреннюю пустоту. Ей никогда не узнать, кто заразил ее, отца, Жюля, Алена. Надежда постепенно покидала ее, с каждым новым надсадным вдохом.

– Кто знает, вдруг эти грузовики пусты. Может, они здесь для того, чтобы увезти чуму из этих мест, – высказал предположение Фрэнк. Кончик его сигареты вспыхнул красным огоньком, и он кашлянул. Как жаль, что у них с собой нет фонарика, подумала Аликс. Тогда она могла бы увидеть лицо Фрэнка. Неужели он тоже болен? В этом случае больны они все трое. Крошечная армия, и все как один хворые.

– Это безумие, – сказал бош. Затем кашлянул и сплюнул.

Фрэнк промолчал, но Аликс услышала, как он сделал шаг, затем второй по грязной дороге, и до нее дошло: это он пошел вслед за немецкими грузовиками к темной ферме. Вздохнув как можно глубже, – насколько хватало сил, – она зашагала вслед за ним. Бош теперь оказался позади нее, неся единственный имеющийся у них револьвер. Он что-то невнятно пробормотал себе под нос и, судя по тому, как под его подошвами зачавкала грязь, тоже двинулся за ней следом.

Один шаг – это ради отца, сказала себе Аликс, следующий – ради Жюля, третий – ради Алена, четвертый – ради нее самой. Так можно считать до бесконечности: отец – Жюль – Ален – я, отец – Жюль – Ален – я, – пока она не дойдет до проклятой фермы.

Пройдя так сто, затем двести шагов, она наткнулась на Фрэнка.

– Послушай, – прошептал он.

Аликс прислушалась и услышала гул моторов. Самолеты. Поначалу гул раздавался вдалеке, к северо-западу от них, затем все ближе и ближе и в следующий момент раздался прямо у них над головами. Аликс тотчас подняла глаза, но увидела лишь облака.

Рокот тем временем нарастал, с каждым мгновением становясь все громче и громче. Он давил на барабанные перепонки, ударами молота отдавался в голове, сдавливал грудную клетку.

А затем началась стрельба. У них за спиной, со стороны Шеф-дю-Пон послышался треск, как будто кто-то щелкал кнутом, а к востоку нарастал другой звук – резкий, отрывистый, стальной: тра-та-та-та. Темноту над живой изгородью прорезали несколько светящихся точек, желтых и розовых. Обернувшись, Аликс увидела целый рой таких точек. Одна за другой они прорезали темноту, мелькая в просветах между облаками.

Из облаков у них над головами, ревя моторами, вынырнул огромный самолет – примерно такой же, как и на аэродроме в Англии. От неожиданности Аликс даже открыла рот.

Прекрасно, прекрасно, подумала она и, не в силах сдержать радость, захлопала в ладоши.

– Посмотри вон туда! – крикнул ей Фрэнк. Девушка обернулась. Из-за туч показалась луна, и Аликс увидела на черном фоне неба силуэты. Один, два, три, четыре, пять, шесть. Вскоре она уже сбилась со счета. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, они медленно спускались с небес.

– Парашютисты! – по-немецки воскликнул Кирн.

Перестрелка звучала теперь почти рядом, в нескольких сотнях метров чуть дальше по дороге, делаясь ожесточеннее с каждой минутой. Навстречу парашютистам, прочерчивая за собой яркий след, устремился новый рой цветных точек.

Гул самолетов и звуки перестрелки нарастали с каждым мгновением. Не в силах больше терпеть эту безумную какофонию, Аликс зажала ладонями уши. Вот она, высадка союзников, подумала она, глядя, как с небес на землю спускаются парашютисты. Освобождение. Казалось, грохот, что проникал сквозь ее ладони и пальцы, загородил собой весь остальной мир.

Впрочем, в следующий миг у нее свело живот, и она подумала, что это чума решила именно сейчас нанести ей смертельный удар. Но, на ее счастье, боль отступила. Аликс убрала ладони от ушей, и протянула руку, чтобы нащупать в темноте руку Фрэнка, и, найдя ее, крепко сжала.

– Прекратите стрелять! Прекратите стрелять! – орал Каммлер. Стоя в дверном проеме волленштейновской фермы, он с ужасом наблюдал, как с небес на землю спускаются парашютисты.

Солдаты нехотя выполнили приказ, и на забитом до отказа дворе снова стало темно. Впрочем, возбуждение по-прежнему владело ими. Пророкотав моторами над их головами, самолеты устремились дальше, пока не скрылись из виду, унося с собой гул, – на юг, на восток и даже на север. Впрочем, на смену одной волне десанта вскоре пришла другая. Где-то вдали раздавался треск перестрелки, затем где-то уже почти рядом тишину вспорола автоматная очередь, а вслед за ней – долгий, скрежещущий треск пулемета. Самый ожесточенный огонь велся где-то на северо-востоке.

Каммлер на миг закрыл глаза, а когда снова открыл, то не знал, что ему делать. «Я строитель, я зодчий концлагерей и крематориев, а не солдат», – подумал он. Он посмотрел на эсэсовцев, что стояли, сгрудившись вокруг грузовиков, затем на горизонт, где все еще плясали огоньки трассирующих снарядов, хотя стрелять было уже не в кого. Луна, которая еще пару мгновений назад была не видна, показалась из-за облаков и теперь заливала землю серебристым призрачным светом.

– Что вы об этом думаете? – спросил он у Адлера.

Тот посмотрел вверх, как будто ждал, что с неба посыплются новые парашютисты, и пожевал кончик сигары, хотя та уже давно погасла.

– Боюсь, вам следует адресовать ваш вопрос кому-то другому, – ответил он, глядя на небо.

– Оппель! – рявкнул Каммлер. На его крик к нему бросился какой-то солдат, и подбежав, вытянулся по стойке смирно. Его голова, в полевой пилотке, казалось, была непропорционально мала по сравнению с телом, а на подбородке пролег уродливый кривой шрам. Каммлер знал, что ему крупно повезло с этим парнем. Так это или нет, но Оппель утверждал, что сражался в России.

– Герр!..

– Это место следует защищать всеми силами, пока мы не загрузим грузовики.

Солдат посмотрел себе под ноги.

– Большинство солдат, они… они новички, – он было запнулся, но вскоре собрался с духом, поднял глаза на Каммлера и прочистил горло. – Поставьте патрули к северу, к югу и к востоку отсюда, там, где мы видели парашютистов. Их следует обнаружить и не дать им рассеяться по местности, чтобы они не проникли на ферму. А еще держите небольшой резерв в середине, который при необходимости можно перебросить в любом направлении.

– Тогда делай так, как считаешь нужным, – резко ответил Каммлер, – а мне оставь пару человек. Вот этого возьми себе. Он знает ферму. Пусть покажет тебе, где они хранят своих «могильщиков», – с этими словами Каммлер указал на толстозадого охранника, который всеми силами пытался не пустить их внутрь двора.

– Кого-кого? – не понял Оппель.

– Не кого, а что. Я имею в виду канистры. Пусть он покажет тебе, где они хранятся у них с Волленштейном. Если не ошибаюсь, это в небольшом черном здании, похожем на бункер, рядом с полем, – пояснил Каммлер. – Возьми грузовик и поставь в него канистры. В первую очередь нужно погрузить их, а потом уже все остальное.

Нет, он не допустит, чтобы с его «могильщиками» что-то случилось. Не хватало, чтобы они попали в руки к англичанам и американцам. Он перевезет их в Миттельверк и зарядит ими ракеты. А в сентябре…

– Поживее, делай, что тебе сказано! – поторопил он Оппеля.

Отдав салют, тот потащил толстозадого парня к ближайшему грузовику и принялся выкрикивать приказы. От кучки солдат отделились двое и подошли к Каммлеру, остальные забрались обратно в грузовики. Оппель сел в кабину одного из них. Мотор грузовика сначала тонко заскулил, затем затарахтел и по-настоящему ожил. Вспыхнули фары, высвечивая узкую дорогу, что вела мимо главного здания фермы. Вслед за первым ожил мотор второго грузовика, и тот кряхтя выкатился через ворота со двора на дорогу. Там он свернул налево, в сторону Шеф-дю-Пона.

– А что делать с ним? – крикнул эсэсовец от входной двери в лабораторию. Ему было поручено охранять Ниммиха.

Каммлер на миг задумался, затем покачал головой.

– Пока ничего. Пусть сидит внутри. Главное, не спускай с него глаз.

Адлер воспользовался моментом, чтобы закурить сигару.

– А где этот мерзавец Волленштейн? – поинтересовался он.

Каммлер дернулся, обернулся и сосчитал оставшихся во дворе. Он сам, Адлер и два эсэсовца.

– Его нет, – сказал он. – Нигде.

С этими словами он направился к двери фермы. Адлер, пыхтя сигарой, увязался за ним.

У двери их встретил эсэсовец, который затащил Ниммиха внутрь дома.

– Доктор сбежал, – испуганно доложил он.

– Тогда поди найди его, – рявкнул Адлер из-за плеча Каммлера. – Ты меня слышишь?

– Англичанин, его тоже нет, – пролепетал эсэсовец.

– Тогда найди обоих! – гаркнул Адлер, а Каммлер подумал: если так орать, то в один прекрасный день сердце у толстяка не выдержит.

– Приведи ко мне Ниммиха, – велел он эсэсовцу, а двоим другим, что стояли у него за спиной, приказал: – Идите за ними. Они не могли далеко уйти, особенно англичанин.

Эти двое тотчас шагнули внутрь и исчезли в лабиринте коридоров в поисках второго выхода, через который, по мнению Каммлера, сумели улизнуть с фермы Волленштейн и англичанин.

Тем временем перестрелка звучала уже значительно ближе.

Они шли вдоль темной дороги, шагая в затылок друг другу по самому ее краю, чтобы не идти по грязи. Первым шел Бринк, следом за ним Аликс. Замыкал колонну Кирн.

Самолеты улетели, и парашютисты, которых они сбросили на землю, производили ужасный шум. Справа – точнее, с северо-запада – стреляли. Еще более ожесточенная перестрелка слышалась впереди, постреливали также с юга и с запада. Что ж, им это даже на руку, потому что позволит как можно ближе подойти к ферме, которая находилась прямо возле дороги.

Бринк приподнял ногу, стряхивая налипшие комья грязи, и вновь опустил. Двигались они медленно, причем не только по причине раскисшей дороги. Ему было слышно, как Аликс за его спиной надрывно втягивает в себя воздух. Еще немного, и она рухнет без сил. Шагавший позади нее Кирн тоже задыхался. Больны. Оба.

Впрочем, ему самому передышка тоже не помешает. Бринк медленно набрал полную грудь воздуха; увы, даже несмотря на глубокий вздох, легкие так и не наполнились. Он перегнулся пополам и в следующий миг почувствовал, как ему на плечо легла рука Аликс.

Слава богу, она ничего не сказала, иначе бы он точно пропустил глухой удар, который донесся со стороны живой изгороди.

– Эй ты, неуклюжий болван, живо вставай! – прошептал чей-то голос с явственным американским акцентом.

И тут, как назло, Кирна начал бить кашель. Долгий, надсадный.

Американцы, не долго раздумывая, открыли огонь. Еще секунда – и живая изгородь занялась пламенем. Бринк рухнул в самую грязь, увлекая за собой Аликс. Пули свистели сквозь листву и ветки, причем сразу со всех сторон – и сзади, и сбоку, и у них над головой.

– Черт побери, кто дал приказ стрелять?! – прозвучал другой голос, причем довольно близко, и Бринк успел уловить акцент. Говоривший был родом из Техаса или из Оклахомы. Его собственный сосед по комнате, когда он второй год жил в Миннесоте, был сыном врача из Уорики, небольшого городка рядом с Ред-Ривер, и у него был похожий акцент.

– Флэш! – крикнул этот голос.

Бринк не понял. Что за Флэш?

– Флэш, черт побери!

И тут до него дошло. Это был знак, пароль. Увы, ответ на него был ему неизвестен.

Он привстал на одно колено.

– Откуда мне знать ваш чертов…

Он не договорил, потому что в следующий миг раздался лязг металла о металл, и, мысленно перебрав возможные действия, остановился на том, которое, как ему казалось, было менее всего чревато дурными последствиями. А именно – как можно громче крикнул:

– Пять ноль пять, рота Д!

Он вполне мог быть в ее составе: большинство парней, что играли в бейсбол за команду парашютного полка, были из числа ее бойцов.

В ответ в темноте прозвучало всего одно слово:

– Господи!

Затем раздались еще три выстрела, и сквозь кустарник, не разбирая, где свои, а где чужие, просвистели пули.

– Эй, живо прекратите! – крикнул обладатель техасского акцента. Или он все же из Оклахомы?

– Не стреляйте, я американец. Я играл за роту Д. В нашей команде еще были Митчовски и Айвз. Они тоже из роты Д. Айвз, он у нас был питчером…

– Не стреляйте, черт побери! – рявкнул техасец на своих товарищей. – Я к вам сейчас подойду, – добавил он, имея в виду Бринка. В следующее мгновение из кустов показалась мужская фигура. Впереди ее перерезала какая-то темная линия, не иначе как карабин. Выйдя на дорогу, американский солдат присел на корточки. За ним из кустов тотчас начали вылезать другие, один за другим, и наконец, спустя минуту, показался последний.

– Эддисон, пять ноль пять, рота Е. Кто ты такой, черт побери? – спросил техасец.

– Мое имя Бринк. Только не подходите к нам, – выпалил он на одном дыхании. – Держитесь на расстоянии. Футов пяти-шести достаточно.

С этими словами Бринк вытер с лица грязь и выложил Эддисону короткую версию их истории. Он опасался, что не сможет убедить парашютистов в правдивости своего рассказа и будет вынужден пустить в ход свое теперь никому не нужное звание, лишь бы вынудить Эддисона им помочь. Но стоило ему сказать, что существует нечто такое, что способно убить тысячи бойцов, которые высадятся на этом берегу ранним утром, как у Эддисона нашелся только один вопрос.

– Я слышал, что ты несколько раз ловил мяч у Диззи Дина. Это правда?

Бринк сел у дороги и прислушался. Он уже легко отфильтровывал треск перестрелки, которая теперь раздавалась со всех сторон, чтобы сосредоточиться на самом главном.

– Что это? – спросил Эддисон.

Из темноты донесся рокот мотора.

– Быстро уйдите с дороги! – приказал Эддисон и сам нырнул в неглубокую канаву, тянувшуюся между дорожным полотном и живой изгородью. Канава эта была не больше фута в глубину и около трех в ширину, но, с другой стороны, лунный свет был слишком слаб, чтобы высветить ее дно. Другие парашютисты последовали его примеру. За ними – Аликс и Кирн, и, наконец, после того как Эддисон что-то прошипел в его адрес, Бринк тоже залег в канаву рядом с техасцем.

На дороге раздался какой-то грохот, на этот раз севернее того места, где они находились. В том направлении, даже несмотря на луну, невозможно было что-либо разглядеть. Вдоль дороги тянулась высокая стена живой изгороди, за которой высились кучи земли высотой в человеческий рост и даже больше.

Вскоре из-за поворота, ярдах в шестидесяти от них, показался свет фар, а затем и сам грузовик, который с трудом катил по раскисшей от дождя дороге. Колеса то и дело увязали в грязи.

Эддисон оттянул затвор автомата. Этот короткий металлический лязг был неспособен заглушить бешеное биение сердца в груди Бринка.

Грузовик неуклюже подъехал ближе, и водитель переключил скорость. Десять ярдов, пять. Интересно, когда же Эддисон выстрелит? Впрочем, задать этот вопрос он так и не решился. В следующую секунду передние колеса грузовика уже поравнялись с ним, и ему ничего не стоило дотянуться до них, а если встать во весь рост, то и до капота. Неожиданно колесо грузовика развернулось в его сторону. Казалось, водитель нарочно свернул к канаве, чтобы разом раздавить их всех, как червей, но в последний момент вывернул руль. Колесо вернулось на дорогу, и грузовик загрохотал дальше. Бринк вжался спиной в живую изгородь. Похоже, Эддисон решил дать ему уйти.

Но нет, стоило грузовику проехать чуть дальше, как Эддисон вылез из канавы и, широко расставив ноги, встал посреди дороги. Вот тогда-то он и вскинул свой автомат. В следующий миг к нему присоединились еще двое. Последние два, хотя и остались в канаве, тоже приподнялись и вскинули оружие. Первым очередь вслед грузовику выпустил Эддисон, за ним – все остальные. Темноту ночи со свистом прорезали пули, и на дорогу дождем посыпались стреляные гильзы.

Брезентовый верх был весь в черных точках, оставленных пулями. Но в отличие от грузовика во дворе чичестерской больницы из-под продырявленной ткани раздался хор испуганных воплей.

В следующее мгновение от руки Эддисона отделилось нечто похожее на бейсбольный мяч и покатилось под грузовик. Еще миг, и граната взорвалась, сопровождаемая вспышкой ослепительного бело-желтого пламени. Грузовик замедлил движение. Еще одна вспышка, и задняя левая шина лопнула и загорелась.

Из кузова грузовика начали вылезать немцы и, в надежде найти спасение в придорожных зарослях на другой стороне дороге, бросились к кустам. Эддисон и его товарищи не теряли времени даром: методично поливали их свинцом, выкашивая одного за другим. Ни один так и не добежал до укрытия в кустах.

Грузовик накренился в придорожную канаву. Его переднее левое колесо увязло в грязи, а левое продолжало тлеть и сыпать искрами. Мотор пару раз кашлянул и заглох. Стало тихо, лишь где-то далеко слышался треск перестрелки.