Текст книги "Полночная чума"

Автор книги: Грег Кайзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Ребенок поднял рев. Кирн помахал вальтером, делая женщине знак пройти дальше. Лезе последовал за ними. Мадам Пилон провела их по короткому коридору в кухню. За длинным старым столом в центре помещения сидел мальчишка лет десяти и медленно жевал кусок хлеба. Другой мальчонка, помладше, сидел на полу в углу рядом с дверью, обхватив руками голову, и то хлюпал носом, то ревел во весь голос. Когда они вошли в кухню, он поднял на Кирна покрасневшие от слез глаза. Никто из обитателей дома не производил впечатление больного. В кухне было чисто, пахло недавно испеченным хлебом.

– Я слышал, что ваша дочь тоже куда-то исчезла, – продолжил допрос Кирн.

– Я не видела их со среды, – ответила хозяйка дома. – Они вместе со всеми отправились в море и не вернулись.

– А где евреи, которых они нашли?

Казалось, он не просто задал ей вопрос, а наотмашь ударил рукояткой вальтера по лицу. Женщина побледнела и поспешила уцепиться за край стола.

– Значит, это не слухи. Они действительно нашли евреев, – ухмыльнулся Кирн. – Больных евреев, насколько мне известно.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

Мальчишка за столом продолжал жевать хлеб, глядя на Кирна какими-то пустыми, безжизненными глазами. Кирн бросил взгляд на второго – того, что сидел на полу. Мальчонка вздрогнул. Похоже, он был напуган не меньше, чем его мать. Но старший от него явно не ждал в будущем ничего хорошего.

– Только не надо мне лгать, – сказал Кирн.

Похоже, женщина успела побороть в себе страх.

– Я не знаю, где мой муж. Он ушел в море и не вернулся.

Кирну уже порядком поднадоел этот разговор. В конце концов, он не из гестапо. Он всего лишь полицейский, и терпение его на исходе. Шагнув в угол, он правой рукой схватил за ворот младшего мальчонку и рывком поставил на ноги. На всякий случай повернув его к себе спиной, чтобы, не дай бог, этот гаденыш не дышал ему в лицо, он приставил к виску ребенка дуло вальтера. Ребенок всхлипнул раз, другой, затем зашмыгал носом.

– Куда делся ваш муж вместе с евреями? – спросил Кирн, будучи в не силах посмотреть женщине в глаза. Тем не менее пистолет от виска мальчика он не убрал.

Лицо ее сделалось красным, лежащая на столе ладонь задрожала.

– Прошу вас, не трогайте его, – прошептала женщина.

Лезе что-то пробормотал, но Кирн сделал вид, что не услышал.

– Ваш муж. Его лодка. Больные евреи, – произнес он. Дуло вальтера по-прежнему упиралось мальчонке в висок. Мальчишка попытался вывернуться, но Кирн удержал его на месте.

– В Англии, – тихо произнесла мадам Пилон и разрыдалась. Где-то в середине рыданий она сумела пробормотать слова «Аликс», «среда», «Англия».

– Вы уверены? – уточнил Кирн.

Женщина кивнула и вновь прошептала: «Англия».

Значит, Англия.

Мальчонка, которого он держал одной рукой, сумел-таки повернуться к нему лицом. Кирн тотчас ощутил на себе его влажное, надрывное дыхание и поспешил отпустить. Мальчишка же бросился к матери и прижался к ее простому синему платью. Кирн вытер лицо рукавом шинели и вновь направил вальтер, на этот раз на женщину.

– Черт бы вас побрал! Тоже мне, любители евреев! – рявкнул он. – Из-за вас теперь по всему побережью гуляет чума!

С этими словами он наставил пистолет ей в лицо. Дуло замерло в считаных сантиметрах от ее носа. Глаза женщины сделались огромными от ужаса, однако просить пощады она не стала. Кирн вторично вытер лицо.

Сидевший за столом мальчишка негромко, но четко произнес «бош». Кирн тотчас обернулся к нему, и их взгляды встретились. Если война продлится еще несколько лет, из этого сопляка наверняка вырастет еще один маки.

Сначала Кирн подумал, а не потянуться ли ему через стол и не врезать ли как следует маленькому нахалу, чтобы в следующий раз знал, что говорит, но вместо этого выдержал паузу. В конце концов, не евреи виноваты, если этот мальчишка болен. Виноват Волленштейн. Бош. Все верно. Враг им всем Волленштейн. И он вновь посмотрел на мать и детей.

– Кто им помогал? – спросил он. – Не могли же они вдвоем своими силами погрузить всех евреев в лодку и переправить их в Англию.

– Я не знаю, клянусь вам, – произнесла мадам Пилон, пытаясь подавить икоту.

– Вам явно что-то известно.

– Нет. Клод мне никогда ничего не рассказывал. И не называл ничьих имен. Мне это тоже ни к чему знать…

Кирн заглянул в ее зеленые глаза и понял, что она лжет. В эти минуты ему страшно хотелось закурить, чтобы перебить неприятный привкус во рту, точно такой же, как и тогда, когда он заглянул в кузов «даймлера». И как бы ни было ему неприятно, но иногда полицейский вынужден прибегать к силе.

– Если вы мне не скажете, обещаю, я сделаю вам больно. Вам и вашим детям, – угрожающе произнес он.

Женщина еще крепче прижала к себе сына.

– Аликс, – произнес сидевший за столом мальчишка.

– Аликс, – машинально повторил Кирн. Мать тотчас прекратила икать.

– Вам нужна Аликс. Потому что она руководит здесь подпольем, – взгляд мальчишки по-прежнему оставался безжизненным. Может, в конце концов, из него не выйдет маки, подумал Кирн. Ведь он только что предал родную сестру. Возможно, у него иные планы.

Кирн опустил пистолет и кивком велел мальчишке продолжать.

– Не говори ему ничего, Жюль! – прикрикнула на него мать.

Мальчишка убрал со лба прядь волос.

– Но ведь отец мертв. Теперь он на дне моря вместе с Аликс.

– Жюль!

– Мама, заткнись, – огрызнулся в ответ мальчишка. Голос его звучал сталью. От этого голоса, от этого взгляда Кирну на какой-то миг сделалось не по себе. Нет, из этого сопляка когда-нибудь точно выйдет преступник. Тем не менее мать прислушалась к его словам и умолкла.

– Я знаю друзей отца и сестры, – продолжал мальчишка. – Они вместе играли в белот.

Кирн вопросительно посмотрел на Лезе.

– Карточная игра, – буркнул француз.

– Она ничего не знает, – добавил Жюль, покосившись на мать.

Интересно, подумал Кирн, отдает себе эта женщина отчет в том, в кого превратится ее сын, когда вырастет?

– Зато я знаю все. Аликс закопала радиопередатчик в саду. Если хотите, я могу показать вам это место.

Кирн отрицательно покачал головой.

– Я следил за ними, когда они играли в белот, и знаю, кто еще состоит в их ячейке.

Кирн направил пистолет на мальчишку. Этого гаденыша следует пристрелить, причем сейчас же, прежде чем у его матери случится разрыв сердца.

– Я отведу вас к ним, – сказал мальчишка, даже не мигнув глазом. – За тысячу франков.

– Жюль! Прекрати…

– За тысячу франков я вас к ним отведу.

– Жюль! Нет!

– Мама, откуда у нас на столе берется хлеб? – спросил мальчишка, глядя на мать полным ненависти взглядом. – Тысяча франков.

– Жюль, если скажешь еще хоть слово!..

– Отца больше нет, мам. Аликс тоже. Так что никто больше не ноет из-за этого дурака Анри, – как ни в чем не бывало гнул свое Жюль. – Они оба утонули – и она, и отец.

Кирн покачал головой и посмотрел на юного предателя.

– У меня нет тысячи франков, – сказал он и сунул вальтер в карман. Пистолет вряд ли поможет ему узнать то, что он хочет узнать, в отличие от денег. Ему стало жаль мадам Пилон.

– Восемьсот, – сказал мальчишка. – И я скажу вам, кто забрал ваших евреев.

В голове у Кирна промелькнула мысль. Если старый рыбак и его дочь уплыли в Англию, к этому времени они либо достигли противоположного берега, либо утонули. Потому что назад они не вернулись.

А раз нет евреев, значит, нет и проблемы. Он так и скажет эсэсовцам. То есть сначала он отчитается перед СС, а затем можно взяться и за поиски любителей карточных игр.

– Мой Клод… – негромко произнесла женщина, по-прежнему прижимая к себе младшего сына. – Аликс.

Кирн отвел в сторону Лезе и приказал ему не выпускать эту женщину и ее детей из дома. Затем, не сказав и слова его обитателям, вышел вон. С силой – так, что на ступеньки крыльца вновь посыпались хлопья краски, – захлопнув красную дверь, он закурил. Наконец-то!

Белый терьер поджидал его через три дома. Хозяйка собачонки отсутствовала. Завидев своего врага, пес тотчас же бросился к Кирну и, как и в первый раз, вскинув передние лапы, залился лаем, как будто знал, что происходило до этого за красной дверью дома Пилонов.

– Прочь! – рявкнул на собачонку Кирн, но терьер и не думал его слушать. Наоборот, подошел еще ближе. – Прочь! – повторил Кирн, на этот раз по-немецки, но пес его не понял. Он явно не знал немецкого. Тогда Кирн бросил в него недокуренную сигарету. Окурок попал псу в нос. Терьер взвыл и, поджав хвост, бросился к своему дому.

«Черт, даже собаки лягушатников, и те ненавидят нас», – подумал Кирн.

С воздуха Нормандия под крылом «шторьха» казалась картинкой, нарисованной на бескрайнем холсте. Каменный амбар с высокой крышей, ферма, окруженная каменной стеной, ряды живых изгородей вокруг лоскутков полей, на которых видны черно-белые точки – пасущиеся коровы. Легкий самолетик потряхивало в утреннем воздухе. Тем не менее Волленштейну удавалось поддерживать небольшую высоту, с которой можно было спокойно пересчитать коров.

Он бросил взгляд через плечо Зильмана на ветровое стекло. Пропеллер превратился в размытое пятно, сквозь которое сложно было рассмотреть, что там впереди. Затем их самолет снова тряхнуло.

– Выше! – крикнул он пилоту в спину.

Зильман покачал головой и что-то крикнул в ответ, после чего ткнул вверх пальцем. Волленштейн скривил шею, пытаясь рассмотреть, что там вверху, за стеклянным колпаком кабины, но там ничего не было, кроме неба и редких облаков. Погода была прекрасной. Интересно, и чего еще ждут союзники?

«Шторьх» накренился влево, описывая небольшую дугу, и взял курс на северо-запад вдоль реки Мердере. Обычно в ширину она не более нескольких метров, но сейчас разлилась на целый километр, если не больше. А все потому, что какие-то умники решили во время прилива открыть шлюзы, и океанская вода устремилась против течения, а когда начался отлив, то снова их закрыли. В результате речушка разлилась по близлежащим полям. Зато теперь, было ему сказано, сюда не рискнет сунуть нос ни один парашютист. Единственной сушей посреди этого искусственного моря теперь был лишь мост в Шеф-дю-Пон и дорога на сваях над болотами.

Проводить пробный полет днем было довольно рискованно, но выбора у Волленштейна не было. Крайний срок, данный ему Гиммлером, истекал через четыре дня. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь засек его «шторьх». В этом случае народ наверняка задастся вопросом, что, собственно, делает здесь этот голенастый самолетик. И ответ на этот вопрос неизбежно приведет к нему. Впрочем, залитые водой болота были самым безлюдным местом на всем Котантене.

– Сбрось скорость! – крикнул Волленштейн. Рука Зильмана легла на панель управления, и грохот мотора сделался тише. – Медленнее! – повторил свой приказ Волленштейн, высунувшись из-за спины пилота, чтобы взглянуть на приборную доску. Стрелка застыла на отметке «восемьдесят». Зильман закрыл дроссель, и стрелка переместилась на отметку «шестьдесят». Внизу на солнце поблескивала разлившаяся до необъятных размеров река.

– Открывай бак! – крикнул Волленштейн, и рука Зильмана снова потянулась к панели управления слева от него. Волленштейн повернулся на сиденье – он не стал пристегивать ремней безопасности, – чтобы посмотреть назад через стеклянный колпак кабины. Сначала он ничего не увидел, но через несколько секунд воздух позади самолета слегка окрасился красным.

Красная краска образовала тонкое облако, которое извивающимся шлейфом тянулось за «шторьхом». Отлично.

– Ниже!

Зильман кивнул, и «шторьх» опустил нос. Самолет подскакивал и дребезжал, но всякий раз, когда Волленштейн оглядывался назад, следом за крылатой машиной, расширяясь на конце до сотни метров, тянулся шлейф красноватого тумана, который затем медленно опускался на воду. Отлично.

Через плечо Зильмана Волленштейн увидел железнодорожную эстакаду. Прямой, словно стрела линией, она пролегла над залитой водой местностью. К северо-западу от нее крошечной точкой темнела какая-то деревня. Волленштейн сверился с картой. Ля-Фьер.

Он смешал краску с квасцами и глиной, затем перемолол ее в порошок, сходный, по его мнению, с порошком чумной культуры. Убедившись, что распылитель работает нормально, он придумал идею дисперсии. Напоследок обернувшись назад, чтобы окончательно убедиться, что все в порядке, Волленштейн заметил в красном шлейфе первое зияние, длиной около двадцати метров. Возможно, в баке закончился порошок.

– Бак пуст? – крикнул он Зильману. Пилот посмотрел на датчик и покачал головой.

– Полон еще на четверть! – последовал ответ.

Волленштейн обернулся еще раз. Красный шлейф то тянулся, то исчезал. «Шторьх» продолжал подскакивать в воздухе. Волленштейн откинулся на спинку сиденья. Тонко перемолотый порошок слежался и слипся, как тальк на руках, и перестал поступать в сопла. Тем не менее эта смесь продержалась рыхлой дольше всего – восемь минут. Он специально засек время. Что ж, очень даже неплохо.

Обернувшись, на всякий случай, назад, он вновь увидел в воздухе красную взвесь. Значит, сопла все-таки не забиты.

– Возвращаемся? – спросил у него Зильман.

– Да! – выкрикнул в ответ Волленштейн и вновь повернулся лицом вперед. – Закрывай вентили.

Зильман ничего не сказал, однако «шторьх» встрепенулся и поднял нос. Левое крыло ушло вверх, правое – вниз. Волленштейн устремил взгляд сквозь размытое пятно пропеллера, выискивая глазами пятачок твердой земли, где можно совершить посадку. Ага, вот и он. Узкая полоска, прорезанная через кривые стены живых изгородей.

– Ниже! – крикнул он. «Шторьх» сбросил высоту, и Волленштейн больно стукнулся головой о колпак. Впрочем, обращать внимание на боль было некогда. Пошарив под сиденьем, он вытащил оттуда осветительную бомбу и, убедившись, что та исправна, толкнул в небольшое окно рядом с собой. В кабину со свистом тотчас ворвался поток воздуха.

– Сбрось до шестидесяти! – крикнул он Зильману, и мотор с рокота перешел на скрежет.

Впереди уже виднелась взлетно-посадочная полоса. До нее оставалось не больше километра. Солнце играло по полю слепящими бликами – то там, то здесь, отражаясь в стеклянных пластинах, которые он установил в траве на деревянных подставках. Ему пока еще не были видны люди, которые наверняка сейчас находятся на летном поле. Но в том, что они там, он не сомневался.

Волленштейн выставил в окошко широкое дуло ракетницы, взвел затвор и нажал на спусковой крючок. Прочерчивая в небе зеленый след, осветительная ракета унеслась прочь от «шторьха» – сигнал для тех, кто был на земле, посмотреть в небо.

– Включай вентили! – крикнул пилоту Волленштейн и снова обернулся назад. За самолетом, на подлете к летному полю, вновь протянулся красный шлейф. Шасси пока что не касались земли, однако уже задевали верхушки дубов на южном краю взлетно-посадочной полосы. Волленштейн отвернулся к боковому окну – хотел проверить, правильно ли Пфафф расставил людей. Увы, как он ни тянул шею, так ничего и не увидел. – Отключай вентили, – крикнул он Зильману, – и иди на посадку! Слышишь?

Зильман резко развернул самолетик. Нос крылатой машины сначала дернулся вверх, затем вновь опустился. Желудок Волленштейна повторил его движения. Зильман потянул на себя рычаги и посадил «шторьх» на траву. Самолет подкатился к дубу и замер. Как только колеса прекратили вращение, Волленштейн поднял стеклянный колпак и спрыгнул на траву.

Одна из стеклянных пластин находилась от них всего в десятке метров. Он взял ее с подставки, на которой она лежала примерно в метре над травой, и наклонил так, чтобы солнце высветило частички красной краски. Ему показалось, что он заметил легкий красный налет, хотя и не был до конца уверен. Черт, угораздило же его забыть лупу! Тем не менее нетерпение взяло верх. Волленштейн плюнул на пластинку и кончиком пальца растер слюну. Розовая, никаких сомнений. Прекрасно. Превосходно.

Пфафф поспешил к нему, но, не дойдя пары метров, остановился. Волленштейн впервые обвел взглядом летное поле и сосчитал расставленных на нем солдат. Шестнадцать, как и было приказано.

– Штурмбаннфюрер! – обратился к нему Пфафф. Через плечо у него болтался автомат.

– Где ваш лоскут? Он при вас? – спросил Волленштейн. Пфафф кивнул и извлек из кармана квадратный кусок ткани, чистый и ослепительно белый в лучах солнца, потому что был вырезан из полотняной простыни самого Волленштейна.

– Прямо сейчас? – спросил Пфафф. Волленштейн кивнул. Унтерштурмфюрер поднес лоскут к носу и высморкался.

– Еще раз. Сильнее, – велел Волленштейн. Пфафф высморкался снова.

Волленштейн жестом велел показать ему результат.

– А теперь сплюньте, – приказал он, беря из рук Пфаффа лоскут. Унтерштурмфюрер извлек из кармана еще один кусок белой ткани, поднес его ко рту и сплюнул.

Волленштейн внимательно изучил первый лоскут. В центре его был комочек слизи, прозрачный, лишь с легкой желтизной. Он посмотрел на Пфаффа.

– Здесь ничего нет.

Пфафф переминался с ноги на ногу, рассматривая лоскут, в который только что сплюнул. Когда же он наконец поднял свои поросячьи глазки, то не осмелился посмотреть Волленштейну в глаза.

– В чем дело?

– Штурмбаннфюрер, простите. Наверно, я старался не дышать, – скороговоркой выпалил он. – Простите меня, я не нарочно. Оно само так получилось.

– Я же сказал вам, что это проверка, – рявкнул Волленштейн. Господи, что за трус.

– Я знаю, что вы сказали. Но не лучше было бы вместо нас использовать евреев?

Волленштейн покачал головой и подошел к ближайшему солдату, Рибе, который сидел в траве в двадцати метрах от центра взлетно-посадочной полосы. Нет, евреи здесь не подойдут, подумал Волленштейн. Евреи слишком больны и еле передвигают ноги. К тому же те, кому сделаны уколы, вряд ли стали бы глубоко дышать, особенно после того, как порошок просыпался им на головы из щелей в потолке. Тогда они так перепугались, что от страха колотили кулаками по стенам лаборатории до тех пор, пока не сбили руки в кровь.

– Сморкайся, – приказал Волленштейн, и солдат поднес к носу белый лоскут. Высморкавшись, он осторожно взял кусок ткани за уголок и передал его Волленштейну.

Пятно слизи на лоскуте было красным. Волленштейн присмотрелся внимательнее. Нет, конечно, не ярко-алым, как бывает при носовом кровотечении. Скорее розоватым, как уши у белых котов. Тем временем Рибе сплюнул во второй лоскут. Волленштейн изучил и его. Слюна была пусть и не красноватой, но уж точно бледно-розовой. Так что будь в баке под брюхом «шторьха» не краска, а порошок с бациллами чумы, этого количества было бы более чем достаточно, чтобы Рибе через три-пять дней почернел. Прекрасно. Просто прекрасно! Его распылитель работает!

На какой-то миг он подумал, а не пойти ли ему прямиком домой и позвонить в Берлин – в дом номер восемь на Принц-Альбрехтштрассе, длинное здание с серым фасадом, где несколько лет назад рейхсфюрер пригласил к себе в кабинет его и Гейдриха, и потребовать, чтобы его соединили с Гиммлером. Все готово, доложит он ему. В следующую безлунную ночь, скажет он Гиммлеру, «мессершмитты» и «юнкерсы» распылят отраву над Южной Англией.

Звонить в Берлин Волленштейн не стал. Вместо этого он, один за другим, обошел остальных солдат, заставил каждого высморкаться и продемонстрировать ему лоскут. Пятна на всех лоскутах были розовыми. Что ж, очень даже неплохо. И хотя насыщенность цвета была разной, – видимо, свою роль сыграл ветер, – даже такого малого количества было достаточно, чтобы превратить их всех в эфиопов.

Та же участь постигнет и чертовых америкашек и англичан, независимо от того, будут ли они ждать у моря погоды в своих лагерях по ту сторону Ла-Манша или попытаются высадиться здесь, в Нормандии.

Ощущая себя триумфатором, Волленштейн направился назад к «шторьху». Зильман отдыхал в тени самолета. Волленштейн приказал ему вернуться за штурвал, а сам устроился позади него, как и в первый раз.

Пока Зильман заводил мотор, Волленштейн разложил на коленях карту. Вытащив из кармана мундира толстый карандаш, провел линию от Шеф-дю-Пон до Квиневиля, а затем другую, на северо-восток вдоль всего побережья до самого Гавра. После чего сунул карту под нос Зильману.

– Полетишь этим курсом! – приказал он, перекрикивая рокот мотора. – Я хочу посмотреть побережье между этим местом и тем.

– Но ведь это по несколько часов в каждый конец!

Но даже препирательства Зильмана были бессильны охладить владевшее им ликование. Волленштейн рявкнул на пилота, чтобы тот взлетал. Зильман развернул самолет, открыл дроссель, и крылатая машина подпрыгнула в воздух. Через несколько минут под ними уже проплывал Клиневиль. Зильман направил самолет через прибрежную линию – внизу под брюхом «шторьха» замаячили поросшие травой дюны – и повел его вдоль берега курсом на юго-восток.

Теперь под ними тянулась песчаная береговая полоса, с рядами колючей проволоки и противотанковых заграждений – высокими шестами и сваренными из рельсов кубами. За первым рядом укреплений, если присмотреться, тянулись окопы и располагались пулеметные гнезда. «Шторьх» летел низко, не выше чем в ста метрах от земли, и Волленштейн даже сумел рассмотреть, как ему из окопов махали руками солдаты.

Самолетик подпрыгивал в теплом летнем воздухе. Волленштейн тем временем не отрывал глаз от береговой линии. Каждый отрезок, удобный для высадки, он обводил на карте красным кружком.

Может, и впрямь его Pasteurella pestis заставит англичан сидеть, не высовывая носа, в Англии? Если же они все-таки рискнут пересечь пролив и высадиться во Франции, он здесь встретит их во всеоружии, как только они начнут прыгать со своих катеров в воду.

Кирн вышел из каменного дома и кивнул застывшему у дверей часовому.

Капитан, который командовал ротой 2-го батальона 916-го полка 352-й пехотной дивизии, все еще отсутствовал на командном посту, который располагался в простом доме, фасадом выходящем на гавань. Однако его адъютант, молодой офицер, на вид даже младше часового, тотчас разрешил Кирну сделать по телефону все необходимые звонки, как только тот продемонстрировал ему жетон крипо.

Линия была полна шорохов и треска, что означало, что на пути сигнала был не один коммутатор. Голос на другом конце провода представился как унтерштурмфюрер Пфафф, после чего, дыша в трубку, сообщил, что доктора на месте нет. Но ему можно оставить сообщение. Кирн не стал этого делать. Ему не нужен переполох по поводу того, что случилось с евреями, и он сказал Пфаффу, что перезвонит позже. Попытку связаться с Волленштейном он повторил еще несколько раз, примерно через каждый час. Между второй и третьей попыткой состоялась небольшая трапеза – водянистое вино с черствым хлебом, зато с куском отменного французского сыра. Между третьим и четвертым звонком Кирн немного вздремнул у себя в номере, не снимая сапог и сжимая в левой руке верный вальтер.

Нет, конечно, ему ничто не мешало доехать до Волленштейна и лично сообщить ему результаты своих поисков, но тогда ему пришлось бы объяснять, откуда ему известно местонахождение лаборатории.

Кирн, полной грудью вдыхая солоноватый воздух, шагал вдоль причала, и в его ухе все еще звучал скрипучий голос Пфаффа. Рыбацкие лодки еще не вернулись – все, за исключением той, что оставалась стоять на приколе и накануне. Правда, сегодня она еще сильнее осела и накренилась к каменной стене причала. Рыбаки, что толпились здесь на рассвете, ушли в море вместе со своими лодками, и единственными представителями местного населения были лишь две француженки в креслах перед домом на углу. Несколько немецких солдат, сняв на полуденном солнцепеке каски, стояли, лениво прислонившись к низкой стене. Фельдфебель сначала с пеной у рта отчитал их за лень и никчемность, а затем велел возвращаться на берег на строительство заградительных сооружений.

Кирн посмотрел на часы. Неплохо бы нанести визит юному Пилону. Интересно, расскажет ему этот сопляк, где живут товарищи по подполью его отца и сестры, или нет? В принципе, ему ничего не стоит пообещать мальчишке сотню-другую франков.

Кирн зашел за угол. Впереди и чуть левее высилось второе по величине после казино здание городка, каменная церковь. Старый, тупорылый «рено» стоял там же, где он его и оставил, чуть дальше по улице, на ее правой стороне.

На открытом пятачке между церковью и рядом лавок было людно. В основном женщины, однако Кирн заметил несколько стариков и детей. Народ толпился у входа в полицейское управление. Лезе не был ему виден поверх их голов, но старикан точно где-то там. Где же еще ему быть? Вряд ли он следил за мадам Пилон и ее отпрысками, хотя именно так ему было велено.

Кирн остановился рядом с машиной и облокотился на радиатор. Тот моментально просел под его весом. До толпы у полицейского управления было недалеко, и Кирн различал отдельные голоса. Здоровую руку он сунул в карман. Пальцы тотчас нащупали рукоятку вальтера.

Кирн прислушался.

– Лезе, что сказал этот бош? – крикнула какая-то женщина.

– Ему нужны какие-то евреи, – раздался в ответ голос Лезе.

– Жюсо заболел?

– Какое там. Жюсо умер. Или ты еще не слышал?

– Гестапо!

Гул голосов заполнял собой улицу. Все говорили одновременно, пытаясь перекричать друг друга. Впрочем, вскоре края толпы начали постепенно редеть. Несколько мужчин зашагали мимо него в направлении гавани и причалов. Затем, крепко держа за руку маленькую девочку, мимо прошла какая-то женщина. Она почти тащила ребенка за собой. Низкорослый скрюченный старик с палкой в руке проковылял мимо Кирна с черепашьей скоростью – видимо, идти быстрее ему не позволяли больные ноги.

Кирна так и подмывало пробиться сквозь толпу и приставить вальтер к виску старого жандарма. Это мало что изменит, разве что поднимет самому ему настроение. Интересно, как вообще начался этот шум на крыльце, мелькнул в голове Кирна вопрос. Судя по всему, кто-то из жителей городка нашел мертвого Жюсо, где он оставил его лежать, укрыв одеялом, рядом с сараем. А евреи? Лезе наверняка слышал, как он нечаянно упомянул больных евреев в доме Пилонов. Что касается гестапо и всего остального, то лягушатники это явно домыслили сами.

Черт!

Кирн зашагал в сторону гавани, направляясь на командный пункт роты. Судя по всему, жители были готовы сняться с мест и бежать из городка. Кирн повернулся и бросился за помощью.

Аликс остановилась и прикрыла ладонью глаза. Полуденное солнце било прямо в лицо. С того места, где она стояла рядом с высокой искривившейся от времени яблоней, ей была отлично видна серая с зелеными потеками крыша церкви на центральной площади Порт-ан-Бессена. Она ходила этой дорогой бессчетное число раз, но никогда еще не была так рада сделать последние несколько шагов.

– Там твой дом? – спросил Фрэнк. Он потянул лямки рюкзака и тыльной стороной ладони вытер со лба пот.

– Да, там мой дом, – кивнула Аликс.

– Никаких домов, – буркнул Джунипер. В его рюкзаке лежал разобранный «стэн». Как и на Фрэнке, на нем был типичный костюм французского крестьянина – простая, поношенная одежда и стоптанные ботинки. – Нам нужно найти Жюсо, – сказал он, глядя на маячащий над деревьями шпиль церкви.

Еще в сарае Тардиффов Уикенс спросил, есть ли в городке врач, у которого наверняка найдутся нужные Эггерсу лекарства. И тогда Аликс рассказала ему про Жюсо, который жил по соседству с прибрежными скалами к западу от городка. После полудня они оставили Эггерса одного в сарае. Он так и не пришел в сознание. Джунипер не хотел бросать товарища, однако в конце концов согласился. Правда, на всякий случай, если Эггерс придет в себя, оставил рядом с ним еду и воду, а также тяжелый черный револьвер, после чего нежно пожал старику руку. «Ко мне он никогда так не прикасался», – подумала Аликс.

Пять километров до Порт-ан-Бессена они преодолели без приключений. Лишь один раз им навстречу попалась колонна марширующих бошей – из тех, что вечно дозором обходили прибрежные поля и леса, но они вовремя успели юркнуть в густой кустарник.

Услышав в небе гул мотора, Аликс подняла глаза. На западе, едва не задевая брюхом верхушки деревьев, со стороны Порт-ан-Бессена, летел крошечный самолетик. Сначала он взял курс к тому месту, где была дорога, по которой они шли, покидая городок, а потом полетел вдоль нее. Очевидно, дорога служила ему ориентиром. На нижней стороне узких зеленых крыльев были хорошо видны квадратные черные кресты. Рокоча мотором, самолет пролетел у них над головами, держа курс на юг. Аликс проводила его взглядом, а когда повернулась, то увидела, что Джунипер поспешил уйти с дороги и укрылся под развесистой яблоней.

– Знаешь, это может вызвать подозрения, – сказала она ему.

– Вы заметили? – спросил Фрэнк. Он остался стоять на дороге, глядя вслед самолету. Тот, задевая брюхом верхушки деревьев, летел над полями на юг.

– Что именно? – уточнил Уикенс, выходя из-под яблони.

– Бак у него под брюхом. Вы его разглядели?

Самолет описал над деревьями такую крутую дугу, что едва не коснулся одним крылом земли.

– По-моему, он ищет ровное место, где бы ему приземлиться, – высказал предположение Джунипер.

– Может, он ищет нас? – предположила Аликс.

Уикенс пожал плечами.

– Вряд ли, – ответил Фрэнк. – У него под брюхом бак и еще какая-то штуковина под крыльями.

Самолет нырнул за верхушки деревьев и больше не появился. Возможно, как сказал Джунипер, совершил где-то посадку.

Впрочем, какая разница, подумала Аликс и решительно зашагала дальше. Чем ближе к дому, тем тверже и шире делался ее шаг. Мужчины едва поспевали за ней. Стоило им пройти ивы, росшие вдоль края последнего поля, как сельская дорога стала все больше напоминать улицу. Неожиданно по обеим ее сторонам как из-под земли выросли дома. Граница между городком и сельской местностью была резкой, словно прочерченной остро заточенным карандашом. Затем улица столь же резко свернула влево, и еще через пару шагов перед ними уже маячило здание церкви в центре городской площади. Кстати, сама площадь была полна народа.

Наверно, потому, что сегодня воскресенье, решила Аликс. Люди, которые собрались на мессу, просто вышли наружу. Она поймала себя на том, что утратила счет дням. Она уже было зашагала дальше, однако Фрэнк поймал ее за руку и оттащил назад, к каменному фасаду второго дома за углом от площади.

– Люди просто выходят из церкви после воскресной мессы, – возразила она.

– Нет, – негромко, но решительно произнес Фрэнк. – Сегодня суббота.

Аликс еще раз бросила взгляд в сторону площади. Фрэнк прав. Из церкви и впрямь никто не выходил. В ней располагалось полицейское управление. Лезе, старый жандарм, который боялся даже собственной тени, стоял перед входом на ящике, так что его голова и плечи были видны поверх голов горожан.

– …и чума, – голос Лезе эхом отскакивал от каменных стен церкви и был прекрасно слышен даже за углом, где они спрятались.