Текст книги "1876"
Автор книги: Гор Видал
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
Он продолжал в том же духе. Твен очень серьезно воспринимает все, что пишут о нем в печати. Видимо, такова цена, которую приходится платить за популярность, а вообще-то в Соединенных Штатах нет ни одной газеты, к мнению которой умному человеку стоило бы прислушиваться.
Но Твен только разогрелся. Он снова вернулся к драматургии и заговорил о деньгах, которые можно заработать в театре.
– Я говорил Гарту, что помогу ему написать следующую пьесу. Мы хотим использовать его героя, язычника-китайца. Вот на что публика валом повалит, только покажи ей смешного китайца. А еще поговаривают, что хотят приспособить к сцене мою новую книгу.
– Тома Сойера? – К моему изумлению, Джон Эпгар ослеплен блистательной личностью за нашим столом; выясняется, что он отлично знает все детали жизни Твена.
– Да. Не скажу, что книга продается так, как я надеялся. С декабря продано чуть меньше двадцати пяти тысяч экземпляров… Это крохи по сравнению с тем, что принесли мне за первый год «Простаки за границей». Но если из книги сделать пьесу…
Твен начал второй «Олд фэшнд», а я, как обычно, заказал салат из омаров.
– Я сказал в театре, что вижу своих мальчиков, Тома и Гека, в исполнении двух хорошеньких девушек. Это всегда, знаете ли, имеет успех. – Том и Гек, видимо, герои его новой книги.
– Но будут ли девушки правдоподобны в этих ролях? – Да, Джон действительно прочитал книгу, которую я только видел издали. – Все-таки в вашей истории они настоящиемальчишки.
– Это в романе. А сцена – это нечто совсем иное. Золотая жила для тех, кого бог наделил даром, – не утверждаю, что я из их числа, но, впрочем, кому это точно известно?
До сих пор Твен – профессиональный писатель соответствовал моим самым мрачным ожиданиям. Но тут он перебрался на новую почву, что для меня явилось полным откровением:
– Скажу честно, я хотел бы все это послать к чертям и улизнуть с моей супругой в Европу. Как сделали вы, мистер Скайлер. Нет, только не в Париж. На этой земле нет ничего абсурднее французов. Но Англия – вот место, где вы можете в самом деле найти применение прошлому, которое у них есть… каким бы отвратительным оно ни было. А живя здесь, вы вынуждены растрачивать себя без остатка, пытаясь кое-как удержаться на плаву сейчас, сию минуту.
– Но ваша последняя книга, сэр, прекрасна. И ведь она о старых временах, не правда ли? О вашем детстве, – почтительно возразил Джон.
– Да, но это не то же самое, что история, которая есть у Европы. И ведь я уже говорил, что книга продается из рук вон плохо. Нет, теперь меня интересует настоящая историческая вещь.
Я допустил оплошность, спросив, читал ли он «Саламбо» Флобера.
– Аморальный писатель, наверное, – сурово ответил Твен.
– Но выдающийся стилист…
– Мистер Скайлер, если нужда заставит меня почитать выдающегося стилиста и испытать в связи с этим адовы муки, я обращусь к неисчерпаемым достоинствам нашего собственного автора – Чарлза Френсиса Адамса.
– Но с вашим великим сатирическим талантом, – продолжал я, – вам, думаю, нужно жить здесь, где чего-чего, а уж абсурда сколько душе угодно.
Ответ его последовал мгновенно:
– Мистер Скайлер, никто не в состоянии писать достойную сатиру, если сам не пребывает в хорошем настроении. Так вот, сэр, мое настроение ужасно. А это значит, что я не могу ничего высмеивать. – Серо-голубые глаза были холодны и прозрачны, как лед в третьем бокале «Олд фэшнд», который он крепко сжимал в руке, точно боясь, что его отнимут. – Я хочу взять палку, дубину, топор и разнести все это в клочья.
– Что разнести? – Вот уж не подозревал, что в сердце этого обожаемого публикой насмешника горит такая ненависть.
– Все подряд! Посмотрите на конгрессменов, о которых вы пишете. Все до единого жулики. Вы знаете их девиз? Сложение, деление и молчание. Все они мошенники… а почему? Из-за всеобщего избирательного права. Порочного и нечестивого всеобщего избирательного права!
Теперь слушайте меня внимательно, потому что я из себя выхожу, стоит мне лишь заговорить об этом. Как, спрашиваю я вас, можно жить в стране, где каждый идиот мужского пола двадцати одного года от роду имеет право голоса? И как, спрашиваю я вас, эти полоумные могут сделать равным то, что бог создал неравным? Уверяю вас, нет ничего отвратительнее.
– Так кто же должен голосовать?
– Богатый должен иметь голосов настолько больше бедняка, насколько больше он сумел нажить своим умом и прилежанием.
– Но я где-то прочитал, мистер Твен, то есть, извините, Клеменс, что вы, как и я, практически вылетели в трубу, когда лопнул банк Джея Кука. Как вы считаете, потеряв деньги, мы тут же лишаемся права голоса?
Твен вдруг расхохотался, всю его злость как рукой сняло.
– Что ж, коль скоро мы с вами – два безмозглых дурака, которых поймали со спущенными штанами, то я не думаю, что наши голоса следует принимать в расчет, по крайней мере в течение года.
Появление Брета Гарта в сопровождении нескольких спутников артистического вида прервало нашу милую беседу.
– Надеюсь, вам понравятся зверюшки, мистер Скайлер, – то были последние слова любимого автора и исполнителя этого зверинца.
Прелестный парадокс: хотя сам Твен – один из этих зверей (иначе они бы его не обожествляли, так как ничто истинно чуждое не может быть популярным), он вполне справедливо их ненавидит, а значит, ненавидит самого себя. Если бы у него хватило характера быть непопулярным, он мог бы стать более великим, чем Свифт, новым Вольтером, Рабле. (Может, я перебарщиваю, но Твен меня восхищает.) Как бы там ни было и кем бы он ни стал, сейчас это раненый Калибан, чудище, которое угораздило увидеть собственное отражение в собирательном зеркале – в миллионах своих обожателей-соплеменников. Искусно строя из себя глупца, Твен стал любимым и богатым; он, однако, возненавидел себя, но ему не хватает мужества разбить зеркало или изменить нарочито заурядное выражение лица, которое это зеркало точно отражает.
Хватит! Довольно о Марке Твене. Мне доставляет удовольствие испытывать к нему жалость.
3
Я превратился в пишущую машину. Джейми накрепко соединил меня с этим шумным и отвратительным механизмом; правда, сам я всего лишь пытаюсь перекричать моими звучными фразами ее стрекот, а управляющий машиной молодой человек воспроизводит мои слова нажатием клавиш.
Вообще-то это восхитительно – видеть, как ваши слова мгновенно превращаются в печатные строки. Но когда смотришь внимательно на страницу текста, тебя охватывает обычный кошмар, общий для всех авторов, каких я когда-либо знал: думаю, они были со мной откровенны. Новая книга поступает из типографии. Автор трясущимися руками открывает ее. Тут же разваливается переплет. Листы выпадают. И что самое страшное, слова напечатаны с ошибками, а строчки стоят не в том порядке. Хаос.
Поэтому я гоняю моего пишущего машиниста, заставляю перепечатывать страницы до тех пор, пока они не удовлетворяют меня полностью.
Я открыто высказываюсь за губернатора Тилдена, изо всех сил пытаюсь опровергнуть ярлыки, наклеенные на него газетой «Нью-Йорк тайме», исследую длинную, ничем не примечательную карьеру Резерфорда Б. Хейса.
Дениз через день аккуратно пишет мне из Ньюпорта; Эмма добавляет постскриптум (логичнее, если было бы наоборот). Беременность развивается нормально. Девочки считают, что сентябрь – самый идиллический месяц в Ньюпорте, потому что магнаты один за другим разъезжаются по домам; даже Макаллистер вернулся в Нью-Йорк с Таинственной Розой в петлице. Странно, что я не вижу ни его, ни Розу. Впрочем, я занят целые дни напролет: пишу, встречаюсь с политическими деятелями, с моим другом Биглоу.
По счастливому совпадению штаб-квартира республиканской партии помещается здесь же, в отеле «Пятая авеню», и я часто вижу в фойе или в Углу таинств председателя национального комитета партии непроницаемого Заха Чендлера. Мы раскланиваемся, но разговариваем редко.
Тилден почти все время в городе (он не ушел в отставку с поста губернатора, за что подвергся сильнейшим нападкам внутри своей партии). Время от времени он, как и Хейс, совершает поездки по стране. Вчера (21 сентября) Тилден удостоился шумной овации в Филадельфии, где на выставке Столетия проводился день штата Нью-Йорк.
Оба кандидата не вызьюают интереса у публики; виной тому, думается мне, газеты. К тому же бесконечные скандалы грантовской администрации подорвали доверие к политике вообще.
Несколько недель назад Белнэп предстал наконец перед судом в сенате, но был полностью оправдан чисто партийным голосованием, поскольку в сенате у республиканцев большинство; публика отнеслась к этому равнодушно. Газеты предпочитают (наверное, вполне разумно) сообщать о таких новшествах, как телефон, о таких леденящих душу ужасах, как последние часы генерала Кастера и его отважного воинства, истребленных индейцами.
Сегодня утром, пройдясь в последний раз по тексту моего очередного еженедельного репортажа, я отправился в «Эверетт-хаус»; в номерах, которые занимает национальный комитет демократической партии, полным-полно политических прихлебал. Телеграфные ленты приносят политические новости со всех концов страны. Суеты хватает, хотя, по словам скептика Биглоу, полезной работы делается не так уж много.
Новый председатель партии Абрам С. Хьюит – приятный человек, но как политический руководитель он совершенно неопытен и не умеет держать почтительную дистанцию между собой и теми соискателями должностей, что заполняют «Эверетт-хаус»; эту дистанцию отлично сохраняет сам Тилден.
Биглоу рассказал мне, как третьего дня Тилден допоздна засиделся с двумя влиятельными нью-йоркскими политиканами, требовавшими от него политических трофеев. Разомлев от превосходного рейнского вина из губернаторских запасов, один из них спросил: «А теперь скажите, губернатор, что мы получим, когда вы воцаритесь в Белом доме?»
«Вы же знаете, ребята, – сказал великий человек, улыбнувшись своей едва уловимой улыбкой и с трудом удерживая смежающиеся от усталости веки, – вам самим не нужны эти должности, потому что вам от них больше вреда, чем пользы. Вам нужно другое: возможность влиять на администрацию. Вот это кое-чего стоит».
Тилден мастерски владеет уклончивой демагогией, когда речь касается темной изнанки политической жизни, и удивительно прямолинеен, когда затрагиваются животрепещущие проблемы современности; этим он являет полную противоположность любому значительному политическому деятелю Америки.
Если верить Биглоу, он чувствует себя неплохо. Я не видел его со дня банкета, устроенного в ресторане Дельмонико, где богатые люди, поддерживающие реформы (уж не знаю, с какой стати), клялись ему в своей верности, пожирая жареных уток.
Когда я с несколько потерянным видом искал Биглоу в хаосе «Эверетт-хаус», я внезапно столкнулся с самим Хьюитом. «Биглоу на Либерти-стрит, – сказал он мне. – Там делается настоящаяработа».
Прежде чем я успел выразить председателю национального комитета свое сочувствие, его увели какие-то подозрительные типы вида клубных завсегдатаев. Как и лидер партии, Хьюит мучается несварением желудка. Я только что выяснил, что он зять эксцентричного миллионера Питера Купера, кандидата в президенты от партии «гринбекеров». Бумажные деньги вместо твердой валюты – эта битва ведется и между разными партиями, и внутри их.
Я с трудом прокладывал себе дорогу сквозь толпу будущих почтмейстеров, консулов и таможенных инспекторов. В воздухе пахнет победой. Здесь теперь собрались все – преданные и вероломные.
В доме 59 по Либерти-стрит открыто оснащенное собственным печатным станком «литературное бюро», а также «бюро ораторов». Официально их возглавляет сводный брат Тилдена полковник Пелтон, однако, как уверяет Биглоу, практическое руководство избирательной кампанией осуществляет сам Тилден. Хьюит жалуется, что он не имеет свободного доступа к губернатору.
Я нашел Биглоу в крохотной, размером с гостиничный туалет, комнатке без окон; он сидел за столом, доверху заваленным газетами. В следующей комнате двадцать мужчин и несколько женщин, сидя за длинными столами, отвечали на бесчисленные письма, что высились возле них стопками. Печатных машин с машинистами для решения этой трудоемкой задачи явно не хватает.
– Но губернатор все равно требует, чтобы ни одно письмо не осталось без ответа.
Биглоу прикрыл дверь своего кабинета. Меня почему-то ужасно раздражал неподрезанный фитиль керосиновой лампы.
Биглоу был в приподнятом настроении.
– Вы читали про овацию, которой он удостоился в Филадельфии? – «Он», произносимое с особой интонацией, всегда относится к Тилдену.
– Я написал об этом в моей последней статье.
Биглоу улыбнулся.
– Ваши статьи в «Геральд» перепечатываются во всех крошечных городских газетах страны.
– Без разрешения? – спросил я с деланным возмущением.
– Они приносят нам колоссальную пользу. Похоже, что у нас все в порядке. – Биглоу хлопнул в ладоши, затем провел рукой по волосам, торчавшим седыми хохолками, наподобие острых вершин в Доломитовых Альпах. – Единственное, что нас тревожит, – это деньги.
– Кто бы мог подумать! – поразился я. – Ведь губернатор…
– …богатый человек. Ergo [58]58
Поэтому (лат.).
[Закрыть]говорят другие, зачем давать ему деньги, которые у него и так есть?
– Почему бы ему не оплатить кампанию самому?
– Proprium [59]59
Личная собственность (лат.).
[Закрыть], вот почему. Он не желает, чтобы люди говорили, будто он купил выборы…
– И без того говорят. – «Харпере» превзошел себя, напечатав карикатуру, изображающую Тилдена, который сыплет деньги из бочки.
– Он и так вынужден оплачивать все эти расходы. – Перепачканной в чернилах рукой Биглоу махнул в сторону остальных комнат дома 59 по Либерти-стрит. – А ведь он надеялся победить не деньгами, а своей позицией по ключевым проблемам.
– Но люди не любят проблем. Они предпочитают скандалы…
– Скажем так: некоторые люди. Кстати, мы только что справились с проблемой тилденовских налогов.
Мне кажется, что Биглоу чересчур оптимистичен. Вот уже несколько недель республиканские газеты изощряются на эту тему. В прошлом месяце «Нью-Йорк тайме» предъявила Тилдену тринадцать обвинений, приписывая ему мошенничество при уплате налогов. Ценою огромных усилий губернатор сумел ответить столь искусно, что «Нейшн», которая до того писала об этом «ужасном пятне» на биографии кандидата, теперь его превозносит.
Брайант недоволен несправедливыми нападками на Тилдена и пообещал если не поддержать, то хотя бы защищать своего старого друга. А тем временем неугомонные редакторы «Нью-Йорк тайме» обещают обнародовать «новые подлости Тилдена»; что ж, газете не откажешь в изобретательности. Я уверен, что Тилден недоплатил налоги, но так поступают все богатые люди, в том числе Хейс.
День за днем политические ораторы колесят по стране.
– У нас намного лучше организация, – сказал Биглоу, – но у республиканцев лучше ораторы. Судите сами: Блейн (два месяца назад он перешел из членов палаты представителей в сенаторы от своего родного штата, что вынудило палату приостановить расследование его преступлений), Ингерсолл, Гарфилд, Марк Твен, генерал Шерман…
– А что же Конклинг?
– Помалкивает. Говорят, болен. Лежит в зашторенной комнате в своей Утике. – Биглоу, пожалуй, несколько чрезмерно радуется провалу славного воина.
– Эмма получила письмо от Кейт Спрейг. Она возвращается этой осенью.
– Когда они встретятся, я хотел бы… как говорят наши друзья-французы? – быть мухой на той стене.
Вошел полковник Пелтон. Я предложил ему мой стул, единственный в комнате кроме того, на котором сидел Биглоу, но он предпочел шагать из угла в угол.
– Нужно достать еще денег для Огайо и Индианы. Но у нас их нет. Бельмонт согласился, но другие… – Он покачал головой.
Они считают меня своим и говорят в моем присутствии о самых тайных делах. Индиана и Огайо имеют решающее значение; хотя выборы состоятся седьмого ноября, в этих двух штатах проводятся местные выборы десятого октября, и тот, кто победит в этих двух традиционно республиканских штатах, тот почти наверняка победит в масштабе страны.
Организация демократов в Огайо оказалась не слишком энергичной, и тем не менее…
– Еще несколько центов, – простонал Пелтон, – и мы смогли бы увести из-под носа Хейса его собственный штат.
– Несколько центов плюс организация. – Они перебирали важных политических деятелей, которых можно было бы туда послать. Биглер нездоров. Согласится ли Кернан? А что думает до мозга костей продажный, а потому чрезвычайно сладкоречивый сенатор Барнум из Коннектикута? Разве это не идеальный человек, способный убедить коварных индианцев?
Затем, как обычно, разговор коснулся проблем Юга.
– Мы победим во всех штатах к югу от линии Мейсона – Диксона, – с воодушевлением заявил Биглоу.
Пелтон тоже воодушевился, но он сильно нервничал. Восемь штатов бывшей Конфедерации получили самоуправление. В пяти из этих восьми белые имеют твердое большинство. Однако в трех самоуправляющихся штатах (мне кажется, что слово «самоуправляющихся» следует писать в кавычках) – Алабама, Джорджия и Миссисипи – большинство составляют негры.
– Грант всегда может оказать на них давление. Он может силой заставить негров проголосовать против нас.
– Негры столь же охотно поддержат нас, как и их, – уверенно возразил Биглоу. – Кроме того, белые все до единого проголосуют за нас против грантизма. О, мы, конечно, победим в этих штатах. Кстати, полковник, они хотят, чтобы губернатор приехал в Алабаму на ярмарку. Если вы сумеете это организовать…
Дым от сигары Пелтона окутал кабинет Биглоу, я еле дышал. Но не уходил, так как хотел узнать как можно больше. Все-таки моебудущее (Соединенные Штаты могут застрелиться!) зависит от победы Тилдена.
– Мы получили еще одно тревожное письмо из Луизианы.
– Оно касается знаменитой счетной комиссии?
Пелтон кивнул. Я постарался сделать умное лицо, но понятия не имел, о чем они говорят.
– Республиканцы полностью контролируют счетную комиссию, и, каким бы ни было демократическое большинство, они дадут сведения, что штат проголосовал за республиканцев; к тому же Верховный суд постановил: апелляции по поводу решения счетных комиссий приниматься не будут.
– Они не посмеют. Все-таки это не Мексика.
– Мой корреспондент пишет также, что в округе Батон-Руж республиканцы хотят заставить каждого негра проголосовать двадцать два раза, и никто не сумеет поймать их за руку.
– Но ведь существует общественное мнение…
– Но в Луизиане стоят федеральные войска… как и в Южной Каролине и во Флориде. Они прямо подчиняются верховному главнокомандующему. Президенту Гранту.
– Грант всегда становится жертвой плохих советов, но не думаю, что он решится разорвать конституцию.
Комната стала сизой от голубого дыма; у меня двоилось в глазах, я еле дышал. Голоса моих собеседников долетали как будто издалека. Наступил момент, за которым следует потеря сознания, как при наркозе закисью азота.
– Мне кажется, нужно послать наших людей в Луизиану и во Флориду. Чтобы не дать им украсть у нас выборы.
– Но кто поедет? И деньги…
Вечно все упирается в деньги. По подсчетам Джейми, Тилден на сегодня истратил на свою кампанию почти полмиллиона долларов. Республиканцы, наверное, истратили вдвое больше, недаром председатель партии Зах Чендлер и секретать Уильям Чендлер (они не родственники) прибегли ко всегда действенному методу, потребовав от всех республиканцев, занимающих государственные должности, пожертвовать деньги в пользу партии. Очевидно, пребывание у власти в течение целых шестнадцати лет кое-чего стоит.
Когда Пелтон ушел, я настоял на том, чтобы дверь оставалась открытой. Свежий воздух вернул меня к жизни. Биглоу сказал, что он не считает серьезной угрозу мошенничества на Юге.
– Если же все-таки они попытаются украсть выборы, их поймают in flagrante [60]60
На месте преступления (лат.).
[Закрыть]и даже «Нью-Йорк таймс» вынуждена будет признать, что в условиях демократии так действовать недопустимо.
Биглоу заговорил о другом.
– Я бы хотел, чтобы губернатор устроил себе отпуск, уехал в Белые горы.
– Он предпочитает оставаться на Грамерси-парк?
– И вникать во все детали кампании. Он работает до изнеможения. Он истратил больше времени на отчет об уплате налогов, чем на что-либо иное. Это был кошмар. Я никогда не видел его таким раздраженным. Однако, – добавил быстро Биглоу, – он в отличной форме, как умственно, так и физически.
Я нетвердо поднялся.
– Можете ли вы что-нибудь сообщить мне о губернаторе Хейсе?
Биглоу кивнул.
– Странная вещь. Когда мы готовили доклад об уплате налогов Тилденом, мы потребовали от правительства такой же отчет об уплате налогов губернатором Хейсом. Правительство отказалось его обнародовать. Это любопытно.
– Налоги меня не вдохновляют. Что я действительно хотел бы знать, это стрелял ли Хейс в свою мать.
– Думаю, нет. – Биглоу вдруг повеселел. – Но вы могли бы поинтересоваться вслух, то есть в печати, действительно ли эта невероятная история имела место.
