Текст книги "1876"

Автор книги: Гор Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

– Эмма сказала, что она приедет в Ньюпорт в июне, если вы не станете возражать. Значит, я просто обязана заставить вас сказать «да». Я пущу в ход любое оружие.

Такой стремительной атаки я не ожидал.

– Ноя тогда буду в Вашингтоне, а потом, видимо, отправлюсь в Цинциннати на конвент…

– Вы же не потащите Эмму с собой в Цинциннати? Вы не можете быть столь жестоки. К тому же Вашингтон в июне все равно что Каир в августе.

– Нет, нет. – Вообще-то я рассчитывал, что в следующем месяце Эмму пригласит погостить у себя миссис Астор, пока я с головой окунусь в предвыборные дела. Но на сегодняшний день таинственный розарий помалкивает.

Дениз в таких делах умеет быть деликатной, она хорошо понимает, что меня беспокоит.

– На следующей неделе вы оба возвращаетесь в Нью-Йорк. Почему бы Эмме не остановиться у меня в «Брунсвике»? Вы поедете в Вашингтон, а она останется со мной, пока не определятся ваши дальнейшие планы.

– Если она захочет, то почему бы…

– Она захочет, конечно, захочет! – Дениз просияла от счастья, настояв на своем. Я поискал глазами Эмму, чтобы получить ее согласие. Однако в салоне ее не было.

Дениз увидела, что я озадачен, положила свою руку на мою.

– Эмма с Биллом. В кабинете. – Она показала мне на дверь, обтянутую красным бархатом. – Не волнуйтесь. Мы знаем, что делаем.

– Хотел бы язнать, что вы обе затеяли.

– Ничего страшного, уверяю вас. Не могу дождаться, когда мы вместе окажемся в Ньюпорте! Это будет рай на земле – для меня.

– И для него тоже?

Дениз улыбнулась.

– Должна сказать, мы… Билл и я… у нас все хорошо, как никогда. Не знаю почему. Впрочем, ни одна женщина не понимает своего мужа.

– Думаю, все обстоит как раз наоборот.

Дениз предложила мне заглянуть в кабинет.

– Как бы случайно, конечно. Посмотрите, как вершится заговор.

Несколько озадаченный, я подошел к красной двери, стараясь в тесноте не отдавить кому-нибудь ногу.

За красным занавесом оказался крошечный кабинет, этакий кубик, почти целиком заполненный столом красного дерева, за которым, точно президент корпорации, восседала Эмма; она смотрела на Сэнфорда серьезно, нахмурившись. Он сидел напротив Эммы, спиной ко мне.

– Вы уверены, что это сработает? – В голосе Сэнфорда слышалось сомнение.

– Абсолютно. – Голос Эммы звучал твердо. Затем она подняла глаза, увидела меня и улыбнулась. – Папа, мы создаем президентов. – Сэнфорд вскочил на ноги. Он казался возбужденным. – И кандидатов в президенты, добавила она.

– Ваша дочь хочет, чтобы я занялся политикой.

– Только потому, что сама не имею такой возможности! – Эмма встала. – Это так несправедливо – отстранение женщин. – Говорила она вполне серьезно; к моему удивлению, Эмма заразилась африканской лихорадкой, как Блейн и все прочие.

По дороге в нашу жалкую гостиницу Эмма посвятила меня в детали заговора, который они замыслили с Дениз.

– Сэнфорд знает, что он мне не нравится, а ты его презираешь.

– Это слишком сильно сказано. – Мы говорили долго, уличные пробки задержали нас на целый час. Ночью было светло, как днем, тысячи людей высыпали на улицы. Почти все были пьяны. Праздник.

– Так или иначе, Дениз хочет, чтобы я его очаровала.

– Думаю, ты давно это сделала.

– Ты имеешь в виду цветы? Те чары улетучились, когда мы с Дениз подружились и он почувствовал, что мы его избегаем.

– А сегодня?

– Дениз хочет подготовить его к летнему сезону. Чтобы oh проникся ко мне расположением.

– Я не часто говорю с тобой по-отцовски, Эмма, но ваша заговорщическая деятельность меня пугает.

– Пугает? – В тусклом свете газовых фонарей, освещающих рекламу «ИЛ.Бейкер, знаменитая машина для переработки сахарной кукурузы на выставке Столетия», я не видел ее лица. Эмма перешла на французский. – С какой стати? Конечно, мы с Дениз сумеем держать его в руках. Мне кажется, я была очень убедительна.

– Предложив ему заняться политикой?

– Более того. Я сказала, что он должен работать на Блейна. Я сказала ему, что, если потребуется, я помогу устранить из борьбы сенатора Конклинга.

– Историей с Кейт?

– Да. Она немало мне рассказала на улице Дюфо.

Я был шокирован и не скрыл этого.

– Пайа, – твердо сказала Эмма. – Тебе сенатор Конклинг не нравится. Кейт не моя подруга. А я ничего не могу поделать со своей страстью к Блейну. Так почему же не впутать в это Сэнфорда? Сработает ли это, спросил он. Я ответила, что абсолютно уверена. Вообще-то мне все это безразлично. Важно удалить его из Ньюпорта на июнь, пока я там буду.

– А ты коварна,· Эмма.

На ее лицо упал свет ярких огней летнего театра; она улыбнулась и сжала мне руку.

– Не волнуйся, папа. Твой губернатор Тилден должен побить моего месье Блейна.

– Молю бога, чтоб так было. Конечно, я не думаю, что твой заговор что-нибудь даст в политическом смысле. Не могу себе представить Сэнфорда в роли политического интригана. Но если ты устранишь его из Ньюпорта на то время, пока мы там будем, то прими мои благословения.

Эмма спросила, одобряю ли я ее намерение остановиться в «Брунсвике» у Дениз.

– Я никогда ничего не одобряю и не осуждаю, если это касается тебя. Ты взрослая женщина. Делай как хочешь.

– Это сэкономит наши расходы.

– А онбудет там?

– Нет, если уедет к Блейну. Мне кажется, он клюнул.

– Жаль, что тыне можешь заняться политикой.

Эмма засмеялась.

– Я, наверное, была бы такой же идиоткой, как наша императрица.

– А что же Джон?

Ответ последовал мгновенно:

– Он с такой же легкостью сможет навещать меня в «Брунсвике», как и в «Пятой авеню».

– Ив Ньюпорте?

– Дениз пригласит его. «Я буду твоей дуэньей», – сказала она мне. Это удивительная женщина, папа. Нам так повезло.

2

Мой очерк о выставке Столетия наконец закончен и набран. Сделать это было нелегко, потому что Брайант до сих пор остается таким же упрямым редактором, каким был в годы моей юности. Нескончаемые споры относительно отдельных слов, грамматики, юмора; это последнее качество он не слишком жалует, даже в тех случаях, когда распознает.

– Но, Скайлер, конечно же, Клеопатру нельзя назвать самым прекрасным экспонатом выставки. Все кругом говорят, что это безвкусица.

Я воспел поразительную восковую Клеопатру, выполненную в натуральную величину. Популярнейший экспонат изображает знаменитую особу, возлежащую в лодке; на одной восковой руке чучело попугая, который хлопает крыльями через равные промежутки времени. Нил изображен в виде змеи, головы розовых купидонов поворачиваются слева направо, а их возлюбленная моргает глазами, как это бывает на ранней стадии глаукомы, а вовсе не от страсти.

Брайант заставил меня выкинуть несколько звучных определений и всю иронию. С другой стороны, ему показался очень интересным мой рассказ о том, как толпа встретила появление Гранта, Бристоу и Блейна. Он слушал меня внимательно, очень прямо сидя за своим столом; голова пророка казалась объятой пламенем заката, что горел в окне точно за его спиной.

– Мы встречаемся завтра в вашей гостинице, – сказал он, почесывая ухо кончиком гусиного пера. – Несколько… достойнейших либеральных республиканцев. Мы хотим спасти репутацию нашей бедной страны.

– Это легко сделать, проголосовав за другую партию.

Брайант вздохнул и, немного помолчав, сказал:

– Я был в Олбани сразу же после вступления Тилдена в должность губернатора. Он очень любезно представил меня законодательному собранию. Вы знаете, он один из моих самых дорогих и старейших друзей.

– Однако вы не можете отдать ему свой голос.

Он сердито вскинул свою величественную голову пророка.

– Что значит «не могу»? Я просто не доверяю его партии. И хотел бы вдохнуть жизнь в партию республиканцев.

– При помощи Бристоу?

– Многие из нас предпочитают его другим кандидатам. Но Бристоу согласен баллотироваться только от республиканской партии. Он никогда не выдвинет свою кандидатуру в качестве независимого, как это сделал Грили. Бристоу из Кентукки, а в этом штате, говорит он, живут лояльные республиканцы.

– Честные республиканцы?

– Какой это ужас, Скайлер! Подумать только, мы требуем от президента лишь одного: чтобы он не крал денег.

– Как же мы дошли до жизни такой? – Мне и в самом деле было интересно, чем это объяснит Брайант.

– Война. – Он ответил быстро, как будто давно все продумал. – Кучу денег пришлось добывать и тратить, чтобы подавить бунт. А где тратится много денег, там неизбежно возникает коррупция. Да и железные дороги внесли свою лепту. Драчка за государственные субсидии, за отчуждение земель для прокладки дорог, за голоса конгрессменов. Только сильная личность способна противостоять искушению.

– Вы, например, отказали Твиду. – Не знаю, с чего это я заговорил с ним так бестактно, даже жестоко. Может быть, я до сих пор сердит на него за надругательство над моей Клеопатрой?

– Я не вступал в сделку с Твидом. – Он отвечал гладко, но туманно. Но Брайант недаром вот уже полвека пребывает на общественном поприще, его на испуг не возьмешь. – Кажется, один раз «Пост» получила какие-то деньги от муниципалитета. Но когда ваш друг Нордхофф обрушился в нашей газете на шайку Твида, я нисколько ему не мешал. Вы же читали его заявление от двадцать первого апреля.

– Да, он показывал мне перед тем, как опубликовать.

– Значит, вам известно, что он категорически отрицает, будто я уволил его из-за нападок на твидовскую шайку.

– Но почему же вы его уволили?

– Совсем по иным причинам. Он превосходный журналист, и я восхищаюсь вами обоими за все, что вы сделали для изобличения Блейна. Вообще-то… – И так далее.

Другой мой редактор больше мне по вкусу. В пять часов я встретился с Джейми в «Хофман-хаус», самом большом баре Нью-Йорка, излюбленном месте встреч элегантных политиканов и франтоватых магнатов.

На задней стене бара висит огромная, в коричневых тонах картина француза Бугеро: пышнотелые обнаженные дамы, едва скрытые кустарником. Сам бар посверкивает позолотой, гербами; ни один дюйм потолка или стен не обделен зеркалами или иными украшениями. Мне это очень нравится.

До прихода Джейми я наведался к длинному столу, на котором выставлены самые изысканные в этом городе закуски, входящие в меню бесплатного завтрака. Положив себе салата из омаров, ничуть не хуже того, что подают у Дельмонико, я в отличном настроении устроился за маленьким столиком и, попивая мятный джулеп, смотрел, как зал постепенно заполняется тучными бюргерами.

Я пребывал в состоянии, близком к эйфории (хотя я снова еле дышу), благодаря успешному посещению магазина королевских гаванских сигар сразу после встречи с Брайантом. Не знаю, может все дело в прекрасной весенней погоде, но я снова чувствую себя молодым репортером и не обращаю внимания на явную затрудненность дыхания; здравый смысл мне подсказывает, что однажды эта проблема исчезнет сама собой, как и прочие монотонные и, в общем-то, тщетные усилия.

Джейми был относительно трезв и необычайно доволен собою и мной. Пока он тряс мою руку, подобострастный официант поставил перед ним бокал «адской смеси». Видимо, с появлением Джейми в любом баре Нью-Йорка бокалы сами собой наполняются «адской смесью», оспаривая друг у друга привилегию опрокинуться в его молодую глотку.

– Вот уж не думал, Чарли, что вы окажетесь таким триумфатором!

– Вы мне льстите, – сказал я нерадостно.

– Отнюдь нет. Вы всегда писали чересчур серьезно. Как… историк. – Он произносит это слово с явной неприязнью. – А историкам вечно не хватает огонька. Вы не такой. Вы выкурили Блейна из норы, как опоссума. Теперь он у всех на виду.

– До некоторой степени.

Джейми хмуро посмотрел на бокал, который только что был полон до краев, а теперь самым загадочным образом оказался предательски пуст.

– В Вашингтоне вы оказались на месте. Скажите, скоро собираетесь туда возвращаться?

– Джейми, мы же договорились о шести очерках…

– Чарли, я удваиваю гонорар, хотя он и без того непомерно высок.

–, Мальчик, от твоих слов у меня голова идет кругом. – И я повернул голову, увидев, как в бар входят инспектор нью-йоркского порта и его дружки.

– Вы должны вернуться туда до конца месяца. А потом я хочу, чтобы вы освещали республиканский конвент в Цинциннати.

– Я слишком стар для Цинциннати. Пошлите Нордхоффа.

– Не могу. Я отправляю его на Юг. Он будет писать о хлопковых штатах и…

– Не уверен, стоит ли мне вступать с вами в беседу, – сказал инспектор Артур, высокий, улыбчивый человек, от которого исходит грубое обаяние; его карие глаза посверкивали отраженными огнями газовых ламп (бар в «Хофмане» вызывающе залит огнями целый день и большую часть ночи). Мы пожали друг другу руки. Его «стойкие» дружки бросали на нас неодобрительные взгляды.

– Чет, вы человек Конклинга, не так ли? – Джейми обожает политических деятелей. Но ведь он, как и Эмма, в душе африканец. – Так радуйтесь же, что Чарли загнал Блейна в деревянный ящик и отправил его домой в штат Мэн.

– Я бы не поручился, Джейми. – Артур просто весь светился, точно встретил закадычных друзей. Манеры у него блейновские, хотя ему недостает ироничности учителя, его озорной самоуничижительности. – В Цинциннати мы собираемся учинить изрядное выбивание пыли. Вы будете там, мистер Скайлер?

– Конечно, будет! – ответил за меня Джейми. – Чарли просто мечтает увидеть настоящуюАмерику! Запад. Холмы и равнины. Широченную… Миссури, я не вру?

– Понятия не имею. – Инспектор шутливо пожал плечами. – Для меня, все что лежит к западу от Джерси-сити, – сплошные индейцы.

– Все равно передайте Конклингу, что «Геральд» выдвигает его кандидатуру в президенты.

– Вот уж он порадуется!

– И еще скажите ему, что Тилден побьет его в ноябре.

– Вот уж он повеселится! До встречи в Цинциннати, мистер Скайлер.

Инспектор присоединился к своим друзьям.

– Он хороший человек, даром что «стойкий». Не думаю, что он уж так сильно ворует в таможне. Но вот что он умеет делать отлично, это собирать деньги для избирательных кампаний. Чарли, я говорю совершенно серьезно. Я хочу, чтобы вы написали об индейцах.

Я кивнул, потому что ослышался: мне показалось – об африканцах, но тут я понял, что Джейми не знает нашу с Эммой шутку и, значит, он сказал: «об индейцах».

– Да разве о них можно что-нибудь написать?

– Они там, Чарли. – Джейми показал куда-то в сторону Мэдисон-сквер. – Дикие и жестокие. Они ненавидят белого человека. Цивилизацию. После Цинциннати вы поедете поездом в Чикаго, а оттуда…

– Дорогой Джейми, тыпоедешь поездом. У меня нет ни малейшего желания видеть индейцев, как и твой Запад.

– Но в Цинциннати вы едете. Решено. – Кое-как ему удалось уговорить меня в конце месяца вернуться в Вашингтон, а затем, во вторую неделю июня, отправиться в Цинциннати на конвент республиканской партии.

– А потом я уезжаю в Ньюпорт. Довольно с меня журналистики.

– Но вы ведь, конечно, захотите посмотреть, как будут выдвигать кандидатуру вашего друга губернатора Тилдена в конце июня. И конечно, вы будете писать о выборах в ноябре. Вы абсолютно уверены, что не хотите для разнообразия поглазеть на индейцев?

– Я еще ни в чем не был так уверен.

Но Джейми уже меня не слушал; он смотрел поверх моей головы на стойку бара. Я обернулся и увидел, что импозантный инспектор Артур поглощен беседой с каким-то мрачным бородатым гномом. Он наклонялся к нему, точно пытаясь укоротить свой рост и тем самым возвысить своего собеседника.

– Это, – сказал Джейми, – Джей Гулд.

Скупив золото в шестьдесят девятом году, Джей вызвал панику семьдесят третьего, которая стольких из нас оставила без гроша. С удовлетворением я отметил, что этот злодей являет собою в физическом смысле самое жалкое зрелище.

– Могу рассказать, о чем они толкуют. – Джейми подал знак, чтобы ему принесли еще один ужасный коктейль. – Чет выбивает из него деньги для Конклинга.

– Гулд даст деньги?

– Конечно. Вы знали, что палата представителей расследует дело Блейна? – Джейми стремительно перескакивает с одной темы на другую. С ним надо быть настороже.

– Слышал. Демократы…

– Сегодня у них секретное заседание. Будет расследование, как и по делу Белнэпа.

– У них есть серьезные доказательства?

Джейми кивнул.

– Если бы Марк Твен не был так богат, я бы послал на Запад его.Об индейцах он написал бы отменно. Показал бы всю их дикарскую сущность. Жестокость. – Джейми уже был пьян. – Но он поселился в Хартфорде. Вы можете это себе представить? Марк Твен, джентльмен из Коннектикута. Это уже слишком. С другой стороны, его последняя книжка не очень-то раскупается. Черт побери, попробую его уломать. А вдруг?

В самом лучшем расположении духа я дошел до отеля «Пятая авеню» (практически это соседний дом). Наступил приятнейший вечер, яркие звезды одна за другой зажигались над Мэдисон-парк. В этот час вдоль Пятой авеню фланируют самые красивые и дорогие проститутки, одетые по последней моде (кстати, здесь их называют «крейсерами», а дальше, в нижней части города, «крючками» – из-за манеры девушек цеплять намеченного субъекта). Но я был немозмутимо спокоен после сегодняшних табачных развлечений. Я поднялся в свой номер, и он показался мне пустым, покинутым. Эмма поселилась с Дениз в сэнфордском номере «Брунсвика». Она считает, что Сэнфорд заглотнул наживку и сейчас в Вашингтоне заключает союз с Блейном. Будем надеяться. Я не слишком верю в ее способность манипулировать Сэнфордом. Но что бы он сейчас ни делал, его по крайней мере нет в Нью-Йорке, и Эмма с Дениз, как школьные подруги, обосновались в роскошном гостиничном номере, где Сэнфорды держат трех личных слуг.

Сегодня Эмма совершила путешествие в Эпгарию, а я обедал с Джоном Биглоу в его доме на площади Грамерси-парк. Стол был накрыт на двоих в его кабинете. Семья находится в их загородном доме на Гудзоне.

– Когда я здесь, для моих домашних не остается места. Да и для меня тоже. Сплошной поток посетителей. – Он выглядел усталым, напряженным. – Сегодня впервые я целый день в одиночестве.

– Если не считать меня.

Биглоу был очень радушен, он даже достал для меня бутылку кларета, когда служанка ирландка подала нам обед. Роскошные пурпурные ирисы в вазе вызвали у меня приступ насморка, но хозяин даже не обратил на это внимание. Любопытно, что в отдельные годы пыльца некоторых цветов вызывает у меня насморк, а в другие годы не действует.

С новообретенной жадностью я выслушал уже ставшие привычными похвалы моих статей о Блейне. Скорчив загадочную нордхоффскую гримасу, я сказал ему:

– Скоро последует продолжение. Через две недели я возвращаюсь в Вашингтон.

– Буду ждать с нетерпением! Вот если бы то же самое вы написали про Бристоу…

– Боитесь честного соперника?

– Вообще-то мы никого не боимся. Кандидатуру губернатора выдвинут, и он победит в ноябре значительным большинством. Но… – Биглоу, нахмурившись, уткнулся в тарелку.

Я поднес к лицу платок и негромко высморкался. Он этого даже не заметил.

– У нас затруднения в штате Нью-Йорк. – Мне в это трудно было поверить, но после объяснения Биглоу я понимаю, что там губернатора и в самом деле подстерегает опасность, потому что его нападки на Таммани-холл не прибавили ему популярности среди воинов; особенно негодует лидер Таммани-холла, некий Джон Келли, по ошибке прозванный Честным Джоном. Келли поклялся устроить скандал на конвенте.

– И если он не остановит губернатора в Сент-Луисе – а это ему не удастся, – то он сделает все, что в его силах, чтобы в ноябре город проголосовал за республиканцев.

– Что можно сделать?

Он ответил мне так подробно и длинно, что я уже скоро стал понимать, что сторонникам Тилдена останется лишь уповать на победу в других штатах, чтобы предательство Таммани не могло повредить губернатору.

– Вне Нью-Йорка мы сильны. К тому же нападки со стороны Таммани многих настроят в нашу пользу. И еще за нами Юг. За нас Калифорния. И у нас есть отличное Бюро газетной рекламы.

– Я готов написать предвыборную биографию.

– То, что вы делаете сейчас, гораздо важнее. Мы наняли некоего Кука, который вовсю собирает материал для биографии. – Биглоу спросил меня о настроении Брайанта.

– Этот удивительный человек совершенно непредсказуем.

Он также проявил любопытство относительно собрания двухсот либеральных республиканцев, которое идет сейчас в отеле «Пятая авеню». Среди них есть литераторы; все они сторонники реформ – Адамс, Лодж, Годвин. Они готовят декларацию, отвергающую «грантизм».

– Однако они еще не готовы перейти на нашу сторону, – печально сказал Биглоу.

– Даже когда… если выдвинут кандидатуру Тилдена?

Биглоу кивнул.

– Они верят в республиканскую партию.

– Как когда-то верили вы.

– Но когда эта партия уклонилась от своих изначальных целей, я вышел из нее. Надеюсь, они сделают то же самое.

– Может быть, они выдвинут своего кандидата, как на прошлых выборах?

Биглоу так не думает; он напомнил, что, когда либеральные республиканцы вышли из партии в 1872 году и выдвинули своим кандидатом в президенты Хорейса Грили (которого также выдвинули и демократы), Грант одержал решительную победу над силами добра. Американские избиратели терпеть не могут реформ, порядочности на правительственных постах и воинствующей честности. Остается надеяться, что в этом году они увидят в Тилдене нечто зловещее, продажное, американское!

Когда наш обед подошел к концу, прибыл Грин с доброй дюжиной сотрудников и специалистов по рекламе. Через некоторое время, за которое каждый из них успел похвалить мои статьи о Блейне («Отличная работа!» – сказал Грин и так сильно сжал мою руку, что я чуть не закричал от боли), я удалился.