Текст книги "Второй фронт"
Автор книги: Герман Нагаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Осторожно, чтоб не разбудить Вадика и Татьяну, Полина Андреевна вышла из комнаты и заглянула в кухню:
– Варвара Семеновна, не могу ли я вам чем помочь?
– Что вы, что вы, сватьюшка, у меня уж все готово. Как только ваши поднимутся – будем обедать.
– Тогда минуточку, я сейчас, – сказала Полина Андреевна и, выйдя в коридор, вернулась с корзинкой. – Вот тут у нас колбаса копченая осталась и консервы.
– Что вы, что вы, обойдемся.
– Нет, нет, пожалуйста, возьмите, а то Татьяна обидится.
– Ну разве уж так, немножко, – согласилась хозяйка и, взяв круг колбасы, стала нарезать тоненькими ломтиками…
После обеда, который приезжим показался «божественным», Черский, принарядившись, отправился отыскивать свой институт, а Татьяна с Вадиком пошли посмотреть город, захватив на всякий случай авоськи.
Жена Черского, узнав у Варвары Семеновны, что баня находится рядом, вместе с девочками ушла мыться.
Полина Андреевна стала помогать хозяйке убирать со стола и мыть посуду.
– Уж вы извините нас, Варвара Семеновна, что такой компанией нагрянули. Черские скоро уедут. А мы, если будем стеснять, тоже переберемся. Танин завод скоро приедет – ей комнату дадут.
– Что вы, что вы, Полина Андреевна, – замахала руками хозяйка, – и слушать не хочу такие речи. В тесноте – не в обиде! Как ни то, разместимся. И товарищи ваши пусть пока живут. У нас застолицы-то побольше бывают…
Раздался звонок. Варвара Семеновна, открыв дверь, удивленно попятилась, пропуская Татьяну и Вадика с полными авоськами белых грибов.
– Гляньте-ка, Полина Андреевна, сколько накупили!
– Так это же замечательно! – воскликнула сватья. – И засушим, и замаринуем на зиму.
– Мама мариновать грибы большая мастерица, – улыбнулась Татьяна.
– Ну, стало быть, слава богу! – сказала Варвара Семеновна. – Однако где же вы это купили? У нас белые бывают не часто.
– А тут, около вас, на рынке. Один дедушка продавал. Говорит, приехал издалека.
– Стало быть, повезло. Ну, давайте перебирать.
Грибы под восторженные восклицания Вадика: «Вот это так гриб! А это, наверное, боровик!» – стали раскладывать на большом столе, отбирая, которые для сушки, которые для засола.
Пока грибы разобрали, почистили, вернулись из бани раскрасневшиеся девочки и с чуть-чуть порозовевшим, но с таким же озлобленным лицом Черская. Варвара Семеновна собрала чай. У хозяйки нашлись ванильные сухари и свежее, только привезенное с дачи клубничное варенье. Полина Андреевна достала уцелевшую коробку ленинградского печенья. Стол получился «праздничным».
В самый разгар чаепития заявился Черский. Пот с него катился не столько от жары, сколько от волнения. Но этого не заметила жена.
– Ну, что, Сергей, нашел институт? – спросила она с раздражением, недовольная тем, что он опоздал к чаю. – Я спрашиваю: нашел институт?
– К сожалению, нет… – растерянно ответил Черский, отирая платком пот.
– Как это нет?
– Оказалось, что институт переадресовали в Томск. Зеленогорск переполнен…
– Как? И где же сейчас институт?
– Проехал прямо в Сибирь.
3
Зинаида работала в технической библиотеке. Варвара Семеновна позвонила ей после обеда и попросила приехать, помочь отвезти продукты на дачу.
Ничего не зная, Зинаида приехала и, поднимаясь по лестнице, столкнулась с Татьяной и Вадиком, которые пошли погулять.
Зинаида видела, что они вышли из их квартиры, и поэтому, пропуская мимо себя, внимательно посмотрела на Татьяну, особенно на ее крепдешиновое платье и хотя не новые, но модные резные туфли из белой кожи.
«Уж не подселили ли к нам эвакуированных?» – подумала она и, подождав, пока незнакомка с мальчиком вышли из подъезда, негромко позвонила. Ей открыла мать, поднеся палец к губам, поманила в кухню, плотно притворила дверь и шепотом рассказала все.
– Не она ли с мальчиком встретилась мне на лестнице? – спросила Зинаида.
– Она, она! Только сейчас вышли.
– Симпатичная… и одета по моде. Егорша, наверное, на седьмом небе.
– Да ты, видать, ничего не поняла, Зинуха. Егорша-то ишо на фронте, а ее прислал к нам. Я их поместила пока в твоей комнате.
– Ну, так что же… Не на улице же им жить.
– Это так, Зинушка. Ведь не чужие… Да как отцу-то скажешь? Женился без благословения и даже не оповестил… Ведь обидел отца-то…
– Да когда ему было оповещать? Сама говоришь, что в первый день войны расписались.
– Верно, верно, Зинушка, а все ж отцу-то обидно. Как я буду с ним говорить?
– А ты и не говори, я сама познакомлю.
– Неужто и тещу повезем?
– А чего? Раз рубить – так надо разом. Бах! – и делу конец!
– Больно ты шустра, Зинаида… А вот как шуганет их отец – тогда что?
– Я все на себя беру. Знакомь меня с ними, и сразу поедем!
– Ну, коли так, я сбегаю покличу. Они должны быть во дворе…
Татьяна, войдя в столовую, остановилась перед смуглой Зинаидой в некоторой растерянности и смущении.
– Что, не похожа на Егора? – с улыбкой спросила Зинаида.
– Вы, очевидно, двоюродная сестра?
– Самая родная! Я – клейменовская, черная, в отца, а Егор белый – в мать. Здравствуйте, дорогая невестушка. Рада с вами познакомиться.
– И я очень рада, Зина. Можно мне вас так называть?
– Что вы, конечно. Я очень рада.
Зинаида взглянула в синие ласковые глаза Татьяны и, протянув руки, бросилась к ней, как к старой подруге, заплакала.
– Зина, Зиночка! Что с вами?
– Ой не спрашивайте… У меня тоже муж на фронте. И, наверное, уже нет в живых. Был на самой границе, под Брестом.
– Сейчас никто ничего не знает, милая. Поэтому не надо убиваться раньше времени.
– Да, да, я понимаю…
– Зовите меня просто – Таня. Мы ведь не только родня, но и подруги по несчастью.
– Да, да, Таня. Спасибо. – Зинаида смахнула слезы и, увидев входившего в столовую Вадика, бросилась к нему. – Здравствуй, Вадик! О, как ты похож на маму. А я твоя тетя, тетя Зина.
– Здравствуйте, тетя Зина! – сказал Вадик без всякого смущения и протянул руку.
– Поедешь с нами на дачу? Там Федька! А у него лисенок и еж.
– Живые?
– Конечно, живые!
– Где же он взял?
– В лесу поймал. Он у нас бедовый.
– Ой, мама! – крикнул Вадик. – Я очень хочу на дачу. Поедем?
– Поедем, Ваденька. Поедем! Беги сейчас к бабушке – позови ее сюда.
Километрах в семи от Зеленогорска спряталось в лесу озеро Тихое, называемое в книгах «Голубая жемчужина». С севера его окаймляют дикие скалы, поросшие соснами, с юга – золотистые пески и лиственный лес с зарослями черемухи, малины, черной смородины.
От множества других уральских озер его отличают «тихий нрав» и почти морская, горьковато-соленая вода. В народе его еще называют «Соленым озером» или «Лесным морем». Последнее название сохранилось с незапамятных времен, когда озеро разливалось на десятки километров и действительно было похоже на море. С веками от него осталась только глубокая чаша, защищенная лесом.
В тридцатые годы, когда в Зеленогорске строили тракторный гигант, у озера были срублены дачи для иностранных специалистов. Потом вдоль пологого берега в лесу построили дачный поселок, где летом жили семьи рабочих и служащих тракторного завода…
Здесь проводила лето и семья Клейменовых.
Зинаида и мать решили гостей привезти пораньше. Хотелось, чтоб они отдохнули на свежем воздухе, покупались в озере, попили чайку в саду.
Татьяна, обрадованная радушным приемом Варвары Семеновны и Зинаиды, несколько успокоилась. Те сомнения, что мучили ее перед отъездом, рассеялись. Дорогой в автобусе она даже успела перемолвиться с матерью: «Ты боялась, мамочка, что нас родные Егора примут плохо, а видишь, какие они добрые, отзывчивые?»
Полина Андреевна, умудренная житейским опытом, взяла ее руку в свои.
– Мать у них добрая, а вот как примет отец – неизвестно. По-моему, побаивается его Варвара-то Семеновна. О чем-то долго шепталась на кухне с дочерью. В крайнем случае найдем убежище в другом месте. Скоро приедет наш завод. – Мать вздохнула: – Это я так, Танюша. Может, мне только показалось…
Приехав в дачный поселок, Зинаида и мать провели гостей на террасу, где сидела бабка за вязаньем и Ольга кормила малышей.
– К нам гости из Северограда! – весело объявила Зинаида. – Знакомьтесь! Это – Татьяна – жена Егора, а это ее мама Полина Андреевна и сынок Вадик.
– Очень приятно! – сказала Ольга, но ее серые большие глаза испуганно округлились. «Ну, теперь совсем мне будет плохо», – подумала она и, поднявшись, поздоровалась за руку со всеми.
– Это Ольга, – представила ее Зинаида, – наша невестка, жена старшего брата Максима.
– Очень рады! – сказала Татьяна, пожимая ей руку, и, взглянув на малышей, воскликнула: – Какие славные дети? Оба ваши?
– Мои! – ответила Ольга и опять села на свое место.
– А это наша бабушка – Ульяна Веденеевна, – указала Зинаида на бабку.
– Очень приятно познакомиться, – сказала Полина Андреевна, стоявшая ближе к бабке.
Бабка кивнула головой в черном платке и, не сказав ни слова, ушла.
Полина Андреевна со смущением и укором взглянула на Татьяну. «Я же тебе говорила», – прочла этот взгляд Татьяна.
Но Варвара Семеновна поспешила исправить неловкость:
– Не обращайте внимания на бабушку, она у нас с причудами. Пойдемте-ка я покажу вам вашу комнату.
Татьяна и Полина Андреевна ушли в комнаты. Видя, что Вадик остался один, Зинаида, подойдя к двери, крикнула:
– Федька! Федька, иди сюда!
А когда лохматый Федька в одних трусах и босиком влетел на террасу, указала ему на Вадика:
– Вот, Федь, познакомься Это Вадик. Он приехал из Северограда.
– Из самого Северограда? – удивленно спросил Федька, вытирая ладонь о трусы и с недоверием оглядывая голубоглазого, белокурого мальчика.
– Да, из самого! – с гордостью сказал Вадик.
– Ишь ты! – не то от радости, не то от детской зависти воскликнул Федька. – Ну, пойдем, я тебе лисенка покажу, – и, схватив Вадика за руку, потащил его во двор…
Гаврила Никонович приехал только в десятом часу. Как всегда помылся во дворе, переоделся в своей комнате и только тогда вышел на террасу, где сидели Татьяна с матерью, Ольга и были наготове Зинаида и Варвара Семеновна.
Только Гаврила Никонович вошел, к нему сразу же бросилась Зинаида.
– Папа! У нас радость – Егор объявился! Он жив-здоров и скоро должен приехать.
– Знаю, знаю, Зинуша, был дома, – добродушно взглянул отец и, погладив усы, сказал: – Ну-ка, знакомь меня с невесткой.
Все оторопело переглянулись. Татьяна же поднялась и неторопливо пошла навстречу свекру.
– Здравствуйте, Гаврила Никонович!
«Королева! Право слово, королева!» – подумал Гаврила Никонович, но почему-то нахмурился и опять, погладив усы, сказал:
– Ну, здравствуй, дочка! – и взял ее руку в свою огромную ладонь. – С приездом!
– Спасибо! – Татьяна хотела его поцеловать, но Гаврила Никонович, отвернувшись, шагнул к матери. – Стало быть, здравствуйте, сватьюшка! – сказал, пожимая руку. – Как доехали?
– Спасибо, хорошо, Гаврила Никонович.
– Вот и ладно. Будем жить вместе. У нас хоть разносолов не бывает, но чем богаты – поделимся. Рассаживайтесь, будем ужинать. Ты, дочка, – кивнул Татьяне, – садись поближе, хочу порасспросить про Егора.
Татьяна села рядом. Тотчас вбежали Федька с Вадиком.
– Что, нашел себе товарища? – спросил с усмешкой Гаврила Никонович.
– Да, пап, мы уже подружились.
– Ну, подойди к деду, сынок.
Вадик приблизился.
Гаврила Никонович потрепал еще не просохшие волосы, спросил:
– Купался?
– Да. У вас так хорошо.
– Вот и живи здесь, коли хорошо. Будешь с Федькой да с дедом на рыбалку ходить.
– Это я люблю.
– Молодец, коли так. Садись с нами ужинать…
Не увидев за столом деда с бабкой, Гаврила Никонович кивнул Зинаиде. Та быстро сбегала и, вернувшись, сказала:
– Они уже поужинали, легли спать…
– Ладно, – сказал отец. – Несите ужин.
Пока подавали еду Варвара Семеновна и Зинаида, Гаврила Никонович легонько тронул за плечо Татьяну:
– Ну, дочка, скажи, что слышно про Егора?
– Перед самым отъездом я получила от него письмо. Он на фронте с танковым полком. Послан временно с ремонтным отрядом, от завода. Должен вернуться в Североград.
– И все?
– Да, к сожалению, больше писем не получала.
– Немного же ты, однако, знаешь… А у меня в цеху сегодня были инженеры из Северограда. Они сказали, что ремонтный отряд вернулся в Москву. Там ремонтируют танки.
– И Егор в Москве?
– И Егор там. Но их будто бы уже отзывают в Североград.
– А потом? – взволнованно спросила Татьяна.
– Собираются сюда. Говорят, что начали эвакуацию. Должно, теперь уже скоро.
– Неужели? – радостно воскликнула Татьяна. – Ой, Гаврила Никонович, вы так меня обрадовали.
Она достала платок, смахнула нахлынувшие слезы.
«Должно, любит», – подумал отец, и на душе у него потеплело…
Дед Никон не пошел знакомиться с новой родней, но через Федьку, которого подзывал дважды, узнал все.
– Ну, что – выведал? – спросила бабка. – Видно, Егорша-то оженился на вдове с приплодом?
– Чай, сама видела, – сурово откликнулся дед.
– Как не видеть, видела… А только в толк не возьму – зачем ему это? Али девки на свете перевелись?
– Вот и я тоже… это самое… смекаю… Опять же, без согласья родительского… Эх, если бы моя воля – я бы с него шкуру спустил…
– Она-то, видать, баба тертая. Слышно, анжинером работала. Как бы его не заарканила да на шею не села вместе с тещей. Шуточное ли дело, по нонешним временам, когда вот-вот голодуха начнется, кормить три лишних рта? Ведь со своими-то двенадцать будет… Мало того, что Максимовых трое, ишо этот троих прислал… Боюсь, оседлает она его. Ох, оседлает…
– Егорша, небось, клейменовский. На этого хомут не наденешь. Но парень, видать, поторопился. За него бы любая девка пошла.
– Этак, этак. А что про Егорку-то бают?
– Вроде бы должен сюда приехать.
– Стало быть, жив?
– Это и радует, старуха. А коли приедет – пусть держит ответ перед Гаврилой. Нам в это дело мешаться не след…
На другой день было воскресенье, и Татьяна проснулась очень рано, прислушалась и сразу вскочила от испугавшей ее тишины.
Такая тишина, когда останавливалось движение и замирало все живое, – бывала только перед бомбежкой. Татьяна, накинув халатик, принялась трясти мать:
– Мама! Мама, скорей! Воздушная тревога! – и тут же бросилась к Вадику.
– Вадик, Вадюша, вставай! Надо идти в убежище.
Мать, спросонья не понимая в чем дело, стала торопливо одеваться. Вадик сладко потянулся, приподнялся и, закрыв глаза, опять развалился.
– Вадюша, милый, скорей. Вот-вот налетят немцы.
Вадик вдруг приподнялся и, протерев глаза, взглянул удивленно:
– Мамочка, что с тобой? Какое убежище? Мы же в Зеленогорске.
– Ах, да! – вмиг опомнилась Татьяна и, громко засмеявшись, бросилась на кровать, ощутив блаженство незыблемой тишины и покоя.
Усталость от бомбежки, недосыпание, нервное напряжение, тяжесть дороги и все другие несчастья и невзгоды вдруг словно отхлынули, растаяли. Дышалось легко, привольно. Она ощутила молодость, упругость во всех мышцах, даже румянец, выступивший на щеках. Она сладко потянулась, и первый раз за два месяца войны ей захотелось ласки. Вспомнился Егор. Его первые робкие и горячие прикосновения. Та незабываемая ночь, когда она, набросив халатик, первая пришла к нему… Татьяна сомкнула веки и сладко уснула…
Мать, услышав ее ровное, спокойное дыхание, тоже легла и тут же приглушенно захрапела…
Прошло около часу, и вдруг Татьяну снова разбудил резкий, задорный, заливистый звук. Этот звук не испугал ее, а лишь заставил прислушаться. Он напомнил что-то очень знакомое, далекое и милое ее слуху.
Она открыла глаза и минуты две-три лежала, ждала, не повторится ли этот звук снова.
И вдруг опять заливисто, зовуще, восторженно прозвучало:
– Ку-ка-ре-кууу!..
Татьяна улыбнулась, приподнялась. Было уже светло. Радостный петушиный крик утих, но тотчас послышалось звонкое многоголосие других петухов, откуда-то издалека, из-за леса.
Татьяна встала, распахнула окно. Прохладный, напоенный ароматом цветов и свежего сена воздух ворвался в комнату. Вздохнув полной грудью, Татьяна быстро оделась и с распущенными волосами вышла во двор.
Там на травке на старом одеяле играли двое малышей. Татьяна подошла, присела.
– Какие вы хорошенькие. Как вас зовут?
– Меня Павлик, а его – Митя! – сказал тот, что побольше.
– Славные! – сказала Татьяна и, побежав к себе, вернулась с маленькими шоколадками. – Вот, кушайте. Это сладко.
– Спасибо, – сказал старший и, засунув в рот шоколадку, стал сосать.
– Балуете вы их, – сказала Ольга, сидевшая за книгой у окна.
– Доброе утро, Оля! Вы так рано встаете?
Ольга удивленно взглянула на нее и захлопнула книгу:
– Что вы, уже скоро двенадцать. Наши давно позавтракали и разошлись кто куда.
– Двенадцать? Значит, мы эту первую «мирную» ночь спали как убитые.
– И как, отоспались?
– Не могу передать, как хорошо! Кажется, впервые в жизни я ощутила истинное блаженство тишины и покоя. Ведь у нас не прекращались налеты…
Ольга, тронутая добротой Татьяны к детям, как-то смягчилась.
– Я понимаю вас. Знаю, как вы настрадались, намучились… Мы вот в тылу, а и нас война измотала. Я как вспомню про Максима, так и зальюсь слезами… Ведь двое на руках, и мал мала меньше. Здесь живу, как у чужих…
– Да ведь они, кажется, славные люди.
– Характеры у них тяжелые. Все молчат. А что думают – не знаю.
– Мы получим комнату и уедем – стеснять не будем.
Это известие еще больше успокоило Ольгу.
– И уезжайте. Спокойнее будет. Ведь они, Клейменовы-то, из каторжников клейменых. И дед и бабка – волками смотрят. А тут еще Максим пропал…
– Слышала я… А есть ли от него известия?
– Только одно письмецо. И то на днях получила. Старикам пока не говорю… На курорте он был. Сама, своими руками его проводила. Пробирался к дому товарняком. Если хотите, я прочитаю вам письмо, оно здесь, в книге.
– Да, да, обязательно прочитайте.
Ольга стала листать книгу, и оттуда выпала фотография.
Татьяна подняла. Взглянула на узкое волевое лицо с орлиным взглядом из-под тонких бровей.
– Это он?
– Да, Максим.
– Совсем не похож на Егора. Но такой интересный…
– Он клейменовский. На деда похож. Но характером добрый, в мать. А вот и письмо.
Ольга развернула его и стала читать вслух:
– «Из Сочи я уехал на товарняке, в вагоне с хлопком. А в Москве была облава. Поймали и на сборный пункт, как дезертира. Теперь я в танковой части. В город не выпускают. Учат. По всему видно – скоро пошлют на фронт. Но ты, Олюша, не унывай. Не всех убивают. Я еще вернусь! Я непременно вернусь! Мне предстоит еще многое сделать. Береги детей. Целую и обнимаю. Твой Максим».
– Хорошее письмо. Мужественное. Я думаю, Оля, что он вернется. Когда начнут здесь делать танки – его обязательно отзовут. Такие люди будут очень нужны.
– Вы думаете, вызовут его? – Обязательно.
– Ой, как бы я рада была! – вздохнула Ольга, и ее неприязненное чувство к Татьяне вдруг исчезло. Напротив, она почувствовала, что в этой женщине, независимой от Клейменовых, она может найти друга. – Спасибо вам за утешение, за доброту. Я так рада, что вы приехали. Теперь будет с кем отвести душу…
4
Смородин, слывший человеком осторожным, медлительным и упрямым, долго раскачивающимся в новом начинании, вдруг взялся за дело с такой энергией и смелостью, что даже Копнов, знавший его много лет и получивший задание следить за работой технологов и конструкторов, был поражен.
Прошло не больше десяти дней, а по горячим цехам технология была почти полностью разработана. Докладывая об этом Махову, Копнов смущенно пожимал плечами.
– Знаете, Сергей Тихонович, я прямо не верю собственным глазам. Да, да. Смородин вдруг вцепился в дело руками и зубами. Сам ночует на заводе и всех технологов, расчетчиков, чертежников заставил работать по одиннадцать часов. У него вдруг, что никогда не бывало, возник какой-то необычный, невероятный подъем!
– Держали человека в «черном теле», вот он и работал через пень колоду. А как дали ему инициативу, свободу действий – его не узнать!
– Вот-вот! Такой тихоня был – воды не замутит, А тут при мне сцепился с Шубовым – любо глядеть!
– Как это сцепился? – заинтересовался Махов.
– Тот не хотел ему давать людей из отдела главного конструктора. Отказался подписать составленный Смородиным приказ. Мы, говорит, производим тракторы, и нам эти люди нужны. – «Неверно, – буквально закричал Смородин. – Они там баклуши бьют. Им нечего делать…» Шубова, конечно, заело. «Я знаю, кто что у меня делает, – вспылил он. – Не получите ни одного человека. Идите к своему Махову и требуйте людей у него».
– Любопытно. Что же Смородин? – нахмурясь, спросил Махов.
– Смородин покраснел от гнева да как хлопнет по столу: «Вы что, Шубов, под расстрел захотели попасть? Хотите сорвать задание ГКО? А? Сейчас же подписывайте приказ, иначе я немедленно пошлю телеграмму прямо Сталину».
– Это хватил! – усмехнулся Махов. – Подобного и я от него не ожидал… Как же поступил Шубов?
– Вначале обалдел, будто его неожиданно дубиной по голове хватили. Но скоро пришел в себя. Сам закричал, затопал ногами. Однако подписал приказ и швырнул Смородину.
– Выходит, добил, – усмехнулся Махов.
– С Шубовым только на басах и можно разговаривать.
– А я, знаешь, как-то сразу поверил, что Смородин потянет. Характер у него упрямый… А как он с североградцами и приднепровцами? Ладит?
– Со скрипом, Сергей Тихонович. Со скрипом… Приднепровцы, правда, не очень артачатся. Скорее, соглашаются с предложениями наших технологов, а североградцы спорят. Отстаивают свою точку зрения, свои методы. Сейчас уже начинается разработка технологии по механическим цехам. Боюсь, что тут возникнут серьезные споры.
– Пусть спорят! В спорах, говорят, рождается истина.
– А иногда и драка! – заметил Копнов.
– Этого не допускай! Если что – немедленно докладывай. Всякие попытки ссоры и грызни будем пресекать…
Махов хотел ехать в обком просить помощи в достройке цеха ширпотреба, но его остановила Ольга Ивановна:
– Сергей Тихонович, приехал заместитель наркома строительства Самсонов. Он сейчас у Шубова, – хочет зайти.
– Очень кстати! Скажите: я жду, – ответил Махов и, проводив взглядом секретаршу, подумал: «Вот перед ним и поставлю вопрос о достройке цеха ширпотреба».
Вошел Самсонов – тучный человек небольшого роста, с приятным полным лицом, которое оживляли подвижные кустистые брови и быстрые карие глаза. Вошел в распахнутой кожанке, держа в руке пыжиковую шапку.
Махов вышел из-за стола, приветствуя важного гостя.
– С вашим директором у меня разговора не получилось, – сказал Самсонов, здороваясь.
– А у нас, уверен, получится! – сказал Махов, пожимая пухлую руку. – Присаживайтесь! Вы, очевидно, приехали в связи с предстоящим строительством нового корпуса?
– Именно! Прибыл по заданию Государственного Комитета Обороны. Проект делают днем и ночью. Занят целый институт. Он будет готов днями.
– Рад слышать это, товарищ Самсонов. Очевидно, нужна помощь завода?
– Вот именно! Необходимо срочно расчистить и выровнять площадку под строительство. А Шубов говорит, что не может выделить людей, все-де работают на войну.
– Он, видимо, думает, что немецкие танки можно остановить тракторами, – усмехнулся Махов.
– Должно быть… – нахмурив кустистые брови, сказал Самсонов и достал пачку папирос. – Курите?
– Спасибо! – Махов взял папиросу, чиркнул зажигалкой, поднес Самсонову и стал закуривать сам.
Самсонов внимательно посмотрел на Махова, и его кустистые брови удивленно приподнялись.
– Вы не работали на Украине?
– Работал… – Махов всмотрелся в лицо Самсонова… – Я вас тоже узнал. Вы возводили у нас большой сталелитейный корпус?
– Да, да, именно!
– Рад! Рад снова пожать вам руку, Осип Назарович! – поднялся Махов и крепко пожал мягкую, теплую руку Самсонова. – Вы тогда за полгода отгрохали такую махину! Всех изумили! Ведь за полгода!..
– А теперь собираемся махнуть за два месяца корпус, который будет вчетверо больше сталелитейного. Но нужна ваша помощь.
– Тракторы, бульдозеры, людей дадим сколько потребуется. Сами ощущаем нужду, но вам дадим. Танковый корпус для нас – главное! Присылайте инженеров, завтра же начнем работу… А кто будет руководить?
– Поручено лично мне, – вздохнув, сказал Самсонов, не то с гордостью, не то с сожалением.
– А где будем строить? Надо облюбовать место.
– Площадку выбрала комиссия во главе с Парышевым. Я тоже был с ними… Она уже размечена.
– Тогда пойдемте и на месте определим, что и как делать.
– Люблю деловых людей! – вскинул кустистые брови Самсонов и, поднявшись первым, стал застегивать кожанку…
Осмотрев пустующее пространство в глубине огромного заводского двора, поросшее бурьяном и крапивой, загроможденное разным заводским хламом: старыми, заржавевшими, поломанными станками и верстаками, изогнутыми рельсами и балками, стружкой, залитыми известкой, брошенными балками и досками, – они опять вернулись в кабинет.
Самсонов разделся и четким почерком написал, сколько требуется тракторов, бульдозеров, грузовиков, разнорабочих. Махов, внимательно прочтя, сказал твердо:
– Все это будет обеспечено, но у меня к вам серьезная просьба; помогите достроить цех ширпотреба под сборочный цех для моторов.
– А, это тот, мимо которого мы проходили?
– Да, – подтвердил Махов.
– Поможем. Я поручу инженерам…
Махов тут же вызвал Копнова и передал ему заявку Самсонова:
– Составьте телеграмму Парышеву. Надо послать молнией.
– Слушаюсь! – Копнов тотчас вышел…
Тут же попрощался и Самсонов.
Вошла секретарша.
– Сергей Тихонович, извините. К вам настойчиво просятся Смородин и двое североградцев.
– Легки на помине! – усмехнулся Махов. – Пусть войдут.
Смородин, учтиво пропуская их вперед, вошел последним. Он старался казаться спокойным, но на его полном, ухоженном лице выступили красные пятна.
Увидев, что вошедшие сильно взволнованны, Махов сделал вид, что не заметил этого, и спокойно сказал:
– Присаживайтесь, товарищи.
Все трое присели, но никто не начинал разговора. Лосев вытирал платком стриженую потную голову и худющее лицо. Его коллега хмуро смотрел в пол и тихонько-в кулак покашливал.
– Ну, что у вас, товарищи? – примиряющим тоном спросил Махов.
– Да вот не сошлись во мнении с местными товарищами, – глухо сказал Лосев, пряча в карман платок и подавая Махову чертеж с каплями пота на нем. – У нас на Ленинском эту деталь вытачивает любой токарь за четыре часа. А товарищ Смородин поддерживает предложение местных технологов, считает, что технологию обработки детали нужно разукрупнить. Это предложение необоснованное, и мы протестуем.
Махов внимательно рассмотрел чертеж и протянул Копнову:
– Вот, товарищи, нейтральный инженер, который проходил практику на вашем заводе. Давайте спросим, что он скажет… Ответьте, Валентин Дмитриевич, сможет ли здешний токарь средней квалификации обточить эту деталь за четыре часа?
Копнов взглянул на чертеж, отрицательно покачал головой.
– Думаете, не уложится в четыре часа? – спросил Лосев.
– Думаю, что средний токарь у нас вообще не сможет обточить такую деталь. А если и обточит, то лишь после того, как запорет до десятка деталей. Да, да. А о времени вообще говорить не приходится…
Североградцы переглянулись, но не выразили удивления.
– Неужели у вас нема настоящих умельцев? – снова спросил Карпенко.
– Есть и настоящие, но не так много. – Зеленогорцы потупились.
– Послушайте, товарищ Лосев, – все так же спокойно заговорил Махов, – вы не скажете, сколько лет существует ваш завод?
– Кажется, около полутораста лет.
– Вот видите! У вас же потомственные умельцы. Целые династии первейших литейщиков, кузнецов, инструментальщиков, мастеров своего дела, которые переняли искусство и опыт от отцов и дедов. А здесь токарей собирали с бора по сосенке. Заводу-то всего восемь лет. Где же здешним токарям тягаться с вашими? Тут больше половины людей работает на штампах или на освоенных операциях. И, кроме этой операции, ничего не умеют делать.
– Танки же будут делать североградцы! – возразил Лосев. – Они вот-вот приедут.
– Я верю, что североградцы приедут, товарищи. Мы их ждем с нетерпением. Но их мы поставим на сборку, на самые ответственные узлы. А рядовую работу должны делать местные мастера. Даже может случиться и так, что придется ставить мальчишек-фабзайчат.
Лосев и Карпенко взглянули на Махова, как бы спрашивая: «Так как же быть?»
– Я думаю, – продолжал Махов так же спокойно и твердо, – вы теперь понимаете, товарищи, почему Смородин поддержал местных технологов?.. Надо производство сложных деталей разукрупнить. Мы должны обеспечить крупносерийный выпуск.
– Понятно, товарищ Махов, – поднялся Лосев. – Мы снимаем свои претензии.
– Спасибо, товарищи! Я рад, что вы отнеслись с пониманием. Только разукрупнив операции, мы добьемся потока!..
Смородин сидел и слушал, не вмешиваясь, но пятна на его лице постепенно таяли. Когда Махов поднялся, подчеркивая этим, что разговор окончен, его лицо опять дышало спокойствием и энергией.
– Идите, товарищи. Желаю вам успехов! – заключил Махов. – И старайтесь лучше притереться друг к другу.
