Текст книги "Второй фронт"
Автор книги: Герман Нагаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Глава пятнадцатая
1
Когда была объявлена эвакуация Ленинского завода, многие рабочие, несмотря на бомбежки и начинавшийся голод, решительно отказывались ехать на Урал. «Мы будем продолжать делать танки и оружие. Мы будем сражаться за свой город, за свой родной завод, пока хватит сил. А если придется умереть – умрем здесь, вместе с другими, защищая свой дом. На миру, говорят, и смерть красна!..»
Васин не ожидал такого оборота дела. Он позвал секретаря парткома Костина:
– Ты знаешь, что творится в цехах? Многие не хотят эвакуироваться.
– Да, знаю. Если б было можно – я бы тоже остался в Северограде.
– Да ведь там же они будут в безопасности, черт возьми! А здесь – либо погибнут под бомбами, либо подохнут с голоду.
– Ты, Александр Борисович, на заводе без году неделя, – вскипел Костин, – а они родились и выросли тут! Мальчишками пошли в цеха. Их отцы и деды работали на этом заводе. Это их родной дом. Так как же его оставить, бросить, отдать на поругание фашистам?
Васин задумался, прошелся по кабинету:
– Черт знает что получается. Можем сорвать задание ГКО… Собери митинг, – я объясню им задачу.
– Хорошо. Соберу. Но учти, что завод живет революционными традициями. Еще работают старики, которые отстаивали Советскую власть на фронтах гражданской войны. Им не просто покинуть Североград и оставить родной завод.
– Учту. Собирай! – крикнул Васин…
Увидев огромную толпу изнуренных голодом и работой, но несломленных духом, ожесточенных людей, Васин на мгновенье растерялся, не зная, с чего начать, чтоб слова дошли до сердца. И вдруг вспомнил то, что говорил Костин.
– Товарищи рабочие-ленинцы! Я понимаю вас. Завод – ваш дом, и оставлять его тяжело. Но ведь мы оставляем только полуразрушенные стены. А сердце завода – увозим с собой! Там, на Урале, мы возродим свой Ленинский завод и снова начнем делать танки. Он так и будет называться: «Ленинский завод на Урале». А когда разобьем фашистов, организованно вернемся в Североград. Вот все, что я хотел вам сказать. А теперь вы скажете мне: согласны ли выполнить, боевое задание ГКО – перебазировать Ленинский завод на Урал и делать там танки?
Васин умолк, ожидая шумного протеста и уже приготовив фразу, которая должна была их переубедить… Вдруг зал загудел:
– Со-глас-ны! Поедем! – раздались слабые, но решительные голоса. – Пусть только завод назовут «Ленинским»…
Перед тем, как Васину разрешено было из Нижнего Усула вернуться в Зеленогорск, его вызвали в Москву, лично к Сталину. В комнате за приемной ждал его Парышев.
– Нас вызывает товарищ Сталин для очень серьезного разговора, – сказал он, поздоровавшись. – Под Москвой идет жестокое сражение. Срочно нужны тяжелые танки, и как можно больше.
– Я понимаю, – сказал Васин. – Ленинцы сделают невозможное… Но рабочие просили меня добиться распоряжения именовать Зеленогорский тракторный – «Ленинским заводом на Урале». Они хотят и на Урале чувствовать себя и называться ленинцами. Это придаст им сил. Я прошу вас, Алексей Петрович, сказать об этом товарищу Сталину.
Парышев знал, что СГЧТЗ до войны назывался «Зеленогорский тракторным заводом имени Сталина»: «Просить Сталина снять свое имя с названия завода?» – подумал Парышев и вздрогнул от этой мысли.
– Пожалуй, вам самому, Александр Борисович, как директору, удобней об этом спросить, если окажется подходящий момент, – сказал он. – К вам товарищ Сталин весьма расположен.
Васин, крякнув, промолчал…
В это время в дверь заглянул Жданов:
– А, вы уже пришли? Здравствуйте!
Он обоим пожал руки и спросил:
– Ну, как на Урале? Налаживаете производство танков?
– Налаживаем, Андрей Александрович. В нижнем Усуле теперь – порядок, – быстро заговорил Васин, – на Ленинском организуем поток, но наш завод пока не имеет имени.
– Разве вы его не называете, как прежде, «Ленинским заводом»?
– Называем, но пока неофициально. Мы же на тракторном…
– Хорошо. Я поговорю с товарищем Сталиным, – сказал Жданов и прошел в кабинет. Скоро туда позвали Парышева и Васина.
Сталин, в военном кителе, сидел за своим столом, читая какую-то бумагу. Жданов сидел по другую сторону стола.
Услышав вошедших, Сталин приподнял голову и, не отвечая на приветствие, кивком указал на кожаные стулья:
– Садитесь, товарищи. Прошу кратко доложить, как с производством танков на Урале? – При этом его тяжелый взгляд остановился на Васине, на его молодом, энергичном лице.
Васин встал и заговорил четко, по-военному:
– В Нижнем Усуле, товарищ Сталин, удалось поднять народ. Работа ведется днем и ночью. Отменены выходные и все праздники.
– Начали делать танки? – прервал его Сталин.
– Да, начали делать «тридцатьчетверки», – не моргнув глазом, выпалил Васин.
– Сколько собираете в сутки?
– Пока еще не собрали ни одной машины, но скоро начнем собирать десятками. Производство ставится на поток, на конвейер.
– Вы подтверждаете это, товарищ Парышев? – спросил строго Сталин.
– Да. В Усуле организуется поточное производство.
– Летите туда немедленно и организуйте поток как можно быстрее. Будет нужна помощь – звоните мне в любое время суток.
– Слушаю, товарищ Сталин!
– А вы, Васин, летите к себе в Зеленогорск и заставьте коллектив работать по-боевому. Вам даются широкие полномочия. Запомните: каждый день фронт под Москвой должен получать тяжелые танки. Добейтесь этого любой ценой. Если не будет танков – вы сами пойдете воевать простым солдатом? Ясно?
– Ясно, товарищ Сталин. Танки будут! – воскликнул Васин.
– Хорошо, желаю вам успехов.
Парышев и Васин поднялись.
– Минутку! – остановил Жданов. – К вам есть просьба, Иосиф Виссарионович, от рабочих Ленинского завода.
– Какая просьба?
– Коллектив Ленинского завода просит сохранить и на Урале за ними имя товарища Ленина. Как быть?
– Называйте его, как и раньше, «Ленинский завод». Я думаю, что это заставит коллектив танкостроителей сохранять боевые и трудовые традиции ленинцев. Воодушевит его на новые подвиги.
– Безусловно! – подтвердил Жданов…
Васин вышел сияющий. «Очевидно, Сталин забыл, – думал он, – что тракторный носил его имя».
Парышев думал другое: «Верховный не мог забыть, что Зеленогорский тракторный назывался его именем. Но он поступил мудро, назвав танковый «Ленинским заводом»…
Парышев с Васиным расстались в Кремле. Парышев должен был еще заглянуть к Молотову, поэтому даже не успел сказать Васину, что он был в Зеленогорске и утвердил проект постройки фундамента под большой молот. Да ему и не хотелось говорить на ходу. Он знал, что увидит Васина скоро, так как наркомат переводился в Зеленогорск…
Васин, воодушевленный разговором со Сталиным, обещавшим ему «широкие полномочия», прилетев в Зеленогорск, сразу же прошел по цехам и, собрав начальников, принялся «подкручивать гайки»…
2
Семья Клейменовых жила интересами и жизнью танкового завода; и то, что происходило на заводе, нередко обсуждалось за ужином, когда все работающие и домочадцы собирались за большим столом. Как-то Максим, жадно впитывавший все заводские новости, спросил Гаврилу Никоновича:
– Верно ли, отец, что Васин погнал под конвоем на карьер, чуть ли не босого, начальника третьей литейки?
– Да, был такой случай, – помрачнев, сказал Гаврила Никонович. – И пригрозил, что если не обеспечит формовочной землей литейные – передаст в трибунал.
– А Зинка говорила, – продолжал Максим, – что у них в цехе Васин бегал с пистолетом в руках, грозил рабочим и будто бы двух начальников участков отправил на фронт в штрафную роту.
– Так и меня он же спровадил на фронт в Северограде, – сказал Егор.
– Это за что же? – спросил, перестав есть, отец.
– А что план не выполняла бригада. У нас в ту пору половину людей мобилизовали. Орать начал, ну я ему и ответил по-рабочему.
– Я так и подумала, Егор, что ты из-за своей горячности попал на фронт, – сказала Татьяна.
– Я еще мягко обошелся, – усмехнулся Егор. – Другой бы на моем месте не так отбрил.
– Свернет он себе шею на таком руководстве, – заметил Максим.
– И я так думаю, – поддакнул Егор. – Чай, при Советской власти живем.
– Не то говорите, ребята, – по-отцовски глянул на них Гаврила Никонович. – Теперь такое время, что иначе нельзя. Иначе – слушать не станут. Вон на фронте за невыполнение приказа – расстрел! А у нас – тот же фронт, только трудовой… Ведь с него тоже небось взыскивают. Говорят, сам Сталин звонит.
– Свернет он себе башку! – не унимался Максим. – Пожилого инженера, начальника цеха почти босиком погнал выполнять чужую работу. Если б на фронте попробовал так, его бы в первом бою пристрелили… Ну-ка скажи, отец, почему он наших специалистов на командных постах заменил североградскими? Даже не узнав, как они работают?..
– Тут, верно, перегнул малость, – вздохнул Гаврила Никонович. – Ну да Махов хороших начальников опять поставил на свое место.
– Кого-то поставил, а кто-то обижен без всякой причины… Вот поэтому мне на родной завод идти не хочется. Если б получше чувствовал – махнул бы, как другие, на Алтай.
– Это с двумя-то крошками? – вмешалась мать. – И чего только в голову не взбредет, когда сидит человек один-одинешенек… Да ты приглядись, что у вас делается.
– Верно мать говорит! – поддержал Гаврила Никонович. – Надо тебе сходить на завод. В вашем-то бюро как раз и надо было поставить главными североградцев. Чай, они танки проектируют.
– Сходи, Максим! Дело советуют родители, – присоединил свой голос Егор. – Там народ хороший. А Ухов опять про тебя спрашивал. Может, ты им сейчас позарез нужен.
– Ладно. Схожу, посмотрю, – согласился Максим и стал пить чай.
Татьяна, украдкой взглянув на него, подумала: «Гордый какой… Себя уважает. Этот не стал бы работать бригадиром…»
В раздумьях прошло несколько дней. А когда охваченные общим подъемом встать на защиту Родины пошли работать в цехи завода Зинаида и 13-летний Саша, Максим уже не мог усидеть дома и пошел вместе с ними.
На заводе Максим решил поначалу пройтись по цехам, благо у него уцелел старый пропуск. Хотелось хорошо рассмотреть создаваемый здесь тяжелый танк.
На заводском дворе он увидел справа огромный корпус, которого раньше не было. «Здесь, очевидно, и сосредоточено танковое производство, – подумал он. – И когда только успели возвести такую махину?» Корпус этот был значительно выше и шире прежних тракторных корпусов, тянулся нескончаемо далеко и мог бы вместить в себя до десятка прежних цехов.
«Обойти, осмотреть его у меня сил не хватит, – подумал он. – Пойду-ка я прямо на-сборку – это, очевидно, в конце…»
На сборке сразу испытывалось несколько танков. Гул двигателей, лязг гусениц, грохот и металлический стук работы висели в воздухе вместе с серыми клубами дыма и едкого газа. Было нечем дышать. У Максима закружилась голова, и он вышел во двор, где стоял после пробежки еще дышащий хором, окрашенный в белый цвет, широкий, угловатый, пугающий своим видом КВ.
Максиму вспомнилось, как он рассматривал в лагере под Сталинградом средний танк Т-34 («тридцатьчетверку»). Там могущество сочеталось с гармонией линий, с легкостью, которая, казалось бы, и несовместима с такими понятиями, как «броня», «гусеницы», «орудийная башня».
КВ походил на плохо отесанную, громоздкую глыбу, на которую был поставлен кованый железный сундук, из которого торчала пушка.
Художник-анималист сравнил бы «тридцатьчетверку» с сильным и грациозным зверем, вроде пантеры, а КВ – не иначе как с носорогом.
Внимательно осмотрев тяжелый танк, Максим удивился, что раньше, на фронте, он как-то не приглядывался к нему, не видел его приземистости и угловатости. «Ладно. Если придется мне работать над тяжелым танком, я постараюсь ему придать, как у «тридцатьчетверки», более обтекаемую и менее уязвимую форму…»
На втором этаже знакомого здания Максим только свернул в коридор, как его обнял вихрем налетевший инженер-конструктор Фирсанов.
– Максим! Здорово! Значит, подействовало наше письмо? Тебя отозвали с фронта?
– Здравствуй, Игорь Сергеич! – Глядя на чистенького, аккуратного Фирсанова удивленными глазами, воскликнул Максим. – Какое письмо? Что-то я не пойму.
– Да как же? Ведь тогда, в Сталинграде, мы с Силиным написали письмо директору завода – просили тебя отозвать из армии в нашу группу.
– Да меня в тот же вечер отправили на фронт.
– И воевал?
– А как же иначе? Был механиком-водителем. После ранения попал в эвакогоспиталь. В Москве перенес тяжелейшую операцию. Когда немного пришел в себя – отправили в Зеленогорский госпиталь.
– Был здесь? А мы и не знали…
– Даже домашние не знали, пока мудрили надо мной врачи…
– Что? Как же теперь?
– От военки освободили – возвращаюсь обратно в конструкторское. Но, говорят, у вас тут засилье североградцев?
– Народ замечательный! Пойдем, я тебя представлю главному.
– Погоди. А что Ухов делает?
– Начальник конструкторского бюро – второй человек… Ты его знаешь?
– Нет… скорее, он меня знает. Хотел что-то расспросить о танках в бою.
– Замечательно! Мужик мировой! Пойдем, я тебя познакомлю…
Они зашли в приемную. Незнакомая девушка-секретарь, увидев Фирсанова, сказала:
– А Леонид Васильевич в цехах.
– Вот товарищ к нему… По важному делу.
– Посидите, он должен скоро вернуться.
– Спасибо! – поблагодарил Максим и сел.
– Желаю успеха, Максим! А я побегу к технологам – срочное дело, – сказал Фирсанов.
– Ладно, беги! – кивнул Максим…
Максим не успел осмотреться, как вошел невысокий, лысый человек в штатском костюме и, приветливо улыбаясь, протянул руку:
– Здравствуйте, товарищ Клейменов. Фирсанов сказал, что вы здесь. Пойдемте ко мне, – кивнул он на дверь кабинета. – Я давно хотел вас видеть.
Максим вошел впереди хозяина в тесный кабинет, сел у стола, изучающе взглянул на Ухова, удивленный его простоватой внешностью и вниманием.
– А вы не похожи на брата, – с полуулыбкой сказал Ухов, поглядев на смуглое, чернобровое лицо гостя, с еще не отросшими волосами.
– Я в деда. Во мне что-то татарское…
Ухов вдруг изменился в лице и, извинившись, взял ручку и что-то записал на лежащем листе бумаги. Подумал. Еще сделал приписку и опять поднял серые добрые глаза на Клейменова:
– Извините, тут одна мысль… Записал, чтоб не забыть… А вы, говорят, воевали в танке?
– Да, в «тридцатьчетверке».
– Интересно. Конструктор в танке, в боевой обстановке. И как?
– Ничего, обыкновенно…
– Слышал, были ранены?
– Да, и тяжело… Еле выжил.
– Что, танк пробило?
– Да, снаряд угодил в борт… Наверное, шарахнули из новой противотанковой.
– У них появились новые пушки?
– Да, мы захватили одну.
– Правда? Какая она? – встревожился Ухов.
– С длинным стволом. Калибром примерно такая же, как наша танковая. А на щите нарисован силуэт нашего танка и написано: «Стрелять только по КВ».
– Что вы? Где же эта пушка?
– Не знаю… Хотели отправить в Москву. Нас удивила не сама пушка, а снаряд – он был из алюминия.
– Не может быть!
– Я сам видел… Тут какой-то секрет.
– Вон какое дело… – вздохнул Ухов. – Снаряды, видимо, со смертельной начинкой… Да, немцы определенно подготовили какой-то коварный сюрприз, а мы ничего не знаем. Пойдемте к главному – надо немедленно связаться с Москвой…
Когда Ухов с Клейменовым вошли в кабинет, Колбин сидел за большим столом в расстегнутом кителе.
– Жан Аркадьевич, я привел конструктора Клейменова, который воевал в танке.
– Да, да. Здравствуйте, товарищ Клейменов. Я очень рад! – Колбин, привстав, поздоровался с Клейменовым и снова сел, откинув со лба спутанные волосы.
– Мы пришли, чтобы поговорить, – начал Ухов. – Товарищ Клейменов знает много такого…
– Хорошо. Но не сегодня. Я готовлюсь к докладу… Послезавтра большое совещание – вот мы и попросим товарища Клейменова выступить, поделиться своими наблюдениями.
– Немцы выпустили новую пушку, которая пробивает КВ, – почти закричал Ухов.
– Что? Вы видели ее?
– Да, видел.
– Садитесь, рассказывайте, – указал Колбин на стул.
«Бюрократ», – подумал Максим и, присев, сердито взглянул на главного.
– Что? Какая она из себя? – нервно сжимая карандаш, спросил Колбин.
– Обыкновенная… только ствол длинный.
– Очевидно, большая начальная скорость, – сказал, словно бы про себя, Колбин и спросил: – А калибр? Какой калибр?
– Показалось, что такой же, как и у танковых пушек – семьдесят пять миллиметров.
– Тут важен не калибр, а снаряд, – вмешался Ухов. – У пушки необычный снаряд.
– Что за снаряд?
– Алюминиевый!
– Вздор! Алюминий не может пробивать броню.
– Может быть, какой-то сплав? – заметил Ухов.
– Алюминий! – упрямо настаивал Клейменов. – Я сам держал в руках этот снаряд. Он вдвое легче нашего.
– Странно… И вы видели, что он пробивает броню КВ?
– Не видел, а читал надпись на щите пушки: «Стрелять только по КВ».
– Вы знаете немецкий?
– Немного.
– Можете воспроизвести эту надпись?
– Пожалуйста, – Клейменов взял со стола лист бумаги, написал, подал Колбину.
Тот посмотрел, нахмурился.
– Похоже, что мы имеем дело с новым секретным оружием врага. Я сейчас же запрошу шифровкой Москву, а вы, товарищ Клейменов, приходите послезавтра на совещание…
3
Совещание в отделе главного конструктора открыл сам Колбин. В генеральском кителе при орденах, высокий и строгий, с черной шевелюрой и большими выразительными глазами, он внушал уважение и робость.
В зале заседаний собралось более трехсот специалистов, занимавшихся проектированием тяжелых танков. Тут были люди разных возрастов: совсем молодые конструкторы, военные и штатские инженеры среднего возраста и увенчанные сединами ученые. Это были специалисты разных профилей: и мотористы, и башенники, и электрики, и укомплектовщики. Все внимательно вслушивались в речь главного.
– Я собрал вас, товарищи, не для дискуссии, а для краткого, делового разговора, – начал Колбин громким, уверенным, по-военному четким голосом. – Почти полгода длится война, и нам – конструкторам – настало время подвести некоторые итоги применения боевой техники и подумать о том, что делать сейчас, сегодня и что надлежит делать завтра.
Считаю полезным лишний раз напомнить вам некоторые данные о немецких боевых машинах и их количестве… Немцы начали войну против Советского Союза, имея одиннадцать тысяч танков.
Красная Армия располагала к тому времени лишь тысячью восьмьюстами шестьюдесятью одним танком новой конструкции.
Как видите, на стороне врага было полное количественное преимущество, – Колбин откашлялся и добавил: – Я не беру в расчет наши устаревшие танки, от которых было мало проку…
Огромное преимущество в танках помогло немецко-фашистским войскам добиться ощутимых успехов – дойти почти до Москвы. Но я подчеркиваю, что преимущество немцев в танках было лишь количественное. Качественно немецкие танки уступали и уступают нашим машинам.
Главной ударной силой фашистских таранных войск были и являются танки Т-три и Т-четыре. Их можно отнести к разряду средних танков, так как их вес не превышает двадцати четырех тонн.
Танк Т-три имел тридцатимиллиметровую броню, тридцатисемимиллиметровую пушку, два пулемета и мог развивать скорость до тридцати двух километров в час.
В ходе войны немцы заменили в этом танке маломощную пушку на пятидесятимиллиметровую, а потом к ее заменили более мощной пушкой, калибром семьдесят пять миллиметров.
Танк Т-четыре имел лобовую броню тридцать миллиметров, а бортовую – пятнадцать – двадцать миллиметров и напоминал наши устаревшие танки БТ-семь. Однако танк Т-четыре был вооружен не сорокапятимиллиметровой, а семидесятипятимиллиметровой пушкой.
Оба эти немецких танка, – продолжал Колбин, воодушевляясь, – не могли идти в сравнение с нашими средними танками Т-тридцать четыре. «Тридцатьчетверкой», имеющей броню сорок пять миллиметров и отличную пушку, калибром в семьдесят шесть миллиметров, и развивающей большую скорость.
У немцев совсем не было тяжелых танков. Они рассчитывали в войне на молниеносный успех и, как вы видите, – просчитались…
Колбин выпил несколько глотков воды и продолжал:
– Когда немецкие танки встречались лоб в лоб с нашими грозными КВ, имеющими броню семьдесят пять миллиметров, эти встречи заканчивались для врага плачевно.
В зале заулыбались, послышался легкий смешок.
– Советская конструкторская мысль, – продолжал Колбин, – как показал опыт танковых боев, оказалась на высоте.
Однако немцы, встретившись с нашими грозными машинами, начали «перестраиваться на ходу». В танке Т-три они быстро заменили тридцатисемимиллиметровую пушку на пятидесятимиллиметровую пушку, а потом и на семидесятимиллиметровую. И хотя они пока еще отстают по вооружению танков от наших КВ и «тридцатьчетверок», от них можно ждать сюрпризов. Следовательно, и нам нужно упорно искать пути к усовершенствованию нашей машины и оснащению ее более мощным вооружением.
Сейчас группа наших специалистов упорно работает над созданием новой коробки скоростей. И, разумеется, над улучшением, над совершенствованием других узлов.
Колбин еще раз глотнул воды и снова повысил голос:
– В газетах пишут о подвигах наших танкистов, о боевых качествах наших машин, называя их лучшими в мире. Не будем обольщаться, товарищи. Еще многое предстоит сделать, чтоб добиться совершенства. На днях в наш коллектив вернулся конструктор Максим Гаврилович Клейменов. Он сам воевал в танке, участвовал в боевых схватках с подразделениями танковой армии Гудериана. Его суждения, как конструктора, очевидца, о наших и немецких танках вам, вероятно, будут интересны и полезны.
– Просим! Просим! – послышались голоса с мест.
– Слово инженеру-конструктору – фронтовику товарищу Клейменову, – объявил Колбин.
Максим поднялся на сцену, встал у стола. Руки его слегка вибрировали от волнения.
– Я рад снова вернуться в коллектив конструкторов. Рад вместе с вами работать над созданием грозных машин, – в зале захлопали. В это мгновение Максим вспомнил, о чем хотел сказать, и заговорил более спокойно: – Вы посылаете на фронт машины лишь после испытания на полигоне. Это хорошо. Но испытания танков на полигоне очень мало похожи на «крещение огнем» на поле боя, которое мне довелось испытать… На полигоне конструктор – зритель, а здесь – боец, каждый миг рискующий своей жизнью. Здесь он острей чувствует и видит все достоинства и недостатки машины.
Максим умолк, соображая, о каких недостатках сказать, и решил, что надо начать с немецких машин:
– Тут главный конструктор правильно сказал, что наши новые танки лучше немецких. Я воевал на «тридцатьчетверке». Это замечательная машина! Но так как их у нас было мало, а немцы бросали в бой целые колонны по тридцать – пятьдесят танков, мы действовали из засад. Спрячемся в кустарнике за строениями или стогами сена, подпустим колонну на прямой выстрел, по команде выскакиваем и бьем в упор. Сделаем шесть – восемь выстрелов и опять в укрытие. Потом выскакиваем в другом месте и опять бьем в упор!..
– А в КВ приходилось воевать? – спросил кто-то из зала.
– КВ – хорошие машины. Когда КВ шли в лобовую – немецкие танки разбегались, потому что от КВ снаряды отскакивали, а он разил наповал.
В зале заулыбались, дружно захлопали. Максим оглядел повеселевший зал и, сдвинув темные брови, продолжал:
– Но и в КВ, товарищи, есть некоторые недоделки. Это я вам говорю не в порядке упрека, а с тем, чтобы вы учли пожелания фронтовиков. – В зале притихли, насторожились. – У нас в батальоне было всего два КВ. Дрались они здорово и расколошматили много немецких танков, но потом их стали использовать как тягачи, чтоб вытаскивать с поля боя подбитые «тридцатьчетверки».
– Это почему? – спросил кто-то.
– Потому что у обоих снарядами заклинило башни… Они уже не могли стрелять. Это серьезный недостаток, и немцы еще в первые дни войны раскусили его.
– Откуда вы знаете? – спросил Колбин.
– На новом противотанковом орудии, которое мы захватили у немцев, была надпись: «Стрелять только по КВ», и на силуэте танка, нарисованного на защитном щите, стрелами указывались уязвимые места: борта, моторная часть и стык башни с корпусом.
– А останавливались у вас КВ из-за поломок в коробке скоростей? – спросил Ухов.
– Нет, этого не было. Мы же не делали больших переходов. На это не могу пожаловаться, – сказал Максим.
– А какие еще недостатки в КВ отмечают фронтовики? – спросил Колбин.
– Считают, что не мешало бы помощней пушку. А то она такая же, как на «тридцатьчетверке».
– Ленинский завод перед войной выпустил несколько десятков КВ со стопятидесятидвухмиллиметровой пушкой, – добавил Ухов. – Может, к этому и вернемся.
– Вот хорошо бы было! – воскликнул Максим.
– Еще есть вопросы? – спросил Колбин.
– Нет. Все ясно!
Колбин поднялся и полол руку Максиму:
– Спасибо вам, товарищ Клейменов. Ваши советы и пожелания будут учтены. Давайте работать вместе. Ко всем, товарищи, одна просьба: думайте! Думайте! Думайте! Ищите новые, смелые решения. Приходите с ними ко мне, к Ухову. Только общими усилиями мы сможем создать грозную машину, в которой бы не было уязвимых мест…
4
Белоголовый подросток Саша Подкопаев, или «Приемыш», как его называли в доме ИТР, работал на сверлильном станке во втором механическом цехе. Теперь, когда подросткам по распоряжению наркома организовали дополнительное питание, все они заметно окрепли и повеселели.
Сашка, все эти месяцы тяжело переживавший гибель матери, сестры и смерть отца, прижился у Клейменовых, стал разговорчивее и забывался на людях. Он окреп физически и обрел черты и повадки взрослого человека. Даже разговаривал неторопливым, еще не устоявшимся басом. Но иногда у него прорывались мальчишеские выходки. Как-то, идя с завода вместе с другими, он увидел перебегавшую дорогу кошку, схватил ледышку и швырнул… А когда он становился к станку, то снова чувствовал себя взрослым, работал сосредоточенно, сознавая всю ответственность за порученное дело.
Но сегодня, придя с обеда, Сашка долго не запускал станок, а, усевшись на край ящика, служившего ему подставкой, мастерил из тонкого железного прута и обрезка трубки какое-то сооружение. Согнув конец прута в виде маленького треугольника, он остался доволен, даже залюбовался своей конструкцией. Потом достал из кармана подобранную на полу сияющую латунную втулку, вставил в нее трубку и, разогнув треугольник, нанизал на прут трубку и втулку, снова загнул короткий конец. Получился маленький каток на длинном стержне.
«Вот это конструкция!» – восхищенно прошептал Сашка и, выскочив в длинный проход между станками, где горели костры, погнал, покатил «золотую втулку», радостно крича.
В конце цеха Егор, возвращавшийся с обеда, как раз о нем разговаривал с мастером Хлыновым.
– Ничего, парнишка старательный. И ведет себя хорошо, – похвалил мастер. – Многие и курят, и за водкой бегают, а этот прямо золото…
Вдруг мастер, услышав заливистый крик, обернулся.
– Ба! Глянь-ка, Егор! Уж не твой ли? Он и есть. Вот бесенок.
Прямо на них, увлекшись, Сашка мчался со своим катком.
– Сашка! Ты очумел, что ли? – сердито закричал мастер. – Сейчас же марш к станку! Видишь – все работают.
– А что, уж и поиграть нельзя, – остановился в смущении Сашка. – Ведь сегодня праздник.
– Какой это праздник? – подступая к нему, спросил мастер.
– Наши освободили Ростов.
– Чего, чего?.. Откуда ты знаешь?
– В столовой по радио говорили.
Мастер оторопело посмотрел на Егора.
– Ты не слыхал?
– Нет. Но раз Саша говорит – значит, верно.
– Я же сам слышал, – подтвердил Сашка.
– Важно! – подобрел мастер. – За такое известие – прощаю тебя, но сейчас же к станку. Вот прогоним немцев – тогда наиграешься.
– Иди, Сашок, иди! – сказал Егор. – Раз наши начинают колошматить немцев – в танках большая нужда. Нам надо им помогать. Беги!
– Иду! – крикнул Сашка и, повернув каток, побежал к своему станку.
Восьмого декабря прилетела с фронта группа танкистов за новыми танками. Военпред Чижов привел к Махову невысокого, плотного командира в солдатском белом полушубке, в тяжелых валенках.
– Вот, Сергей Тихонович, познакомьтесь, это – посланец с фронта.
– Командир танковой роты Семериков, – представился военный. – К вам просьба, товарищ главный инженер. Прошу дать нам еще по одному комплекту запасных шестерен в каждый танк.
– Это зачем? – спросил Махов. – Вы что, в Берлин собираетесь?
– Пока нет, товарищ главный инженер, но вам по секрету скажу: позавчера наши войска под Москвой перешли в решительное наступление. Немецкая оборона прорвана в нескольких местах. Войска устремились в прорывы. Чтоб развить наступление, нужны танки. И такие, которые бы не останавливались на полпути. Вот почему я прошу запасные комплекты шестерен для коробки скоростей.
– Ясно, товарищ командир. То, что вы сообщили, радует и вселяет надежду на успех. Дадим не только но два – по три комплекта на каждый танк. Но скоро пойдут танки с новой коробкой скоростей, на которых можно делать любые переходы. Скажите фронтовикам, что в ответ на их победы мы ускорим выпуск танков…
Проводив танкиста и военпреда, Махов заходил по кабинету в радостном волнении. «Неужели началось? Даже не верится… Ведь ни в газетах, ни по радио ничего не сообщают… Или я проморгал?..» Он подошел к столу, взял несколько газет с этажерки, перелистал. «О наступлении под Москвой ни слова…»
Никому не говоря о разговоре с танкистом, Махов не переставал думать об этом. Вечером внимательно прослушал последние известия, и опять – ни слова… «Странно. Уж не подшутил ли танкист, чтоб выпросить лишние комплекты шестерен? Нет, такими делами не шутят… Видимо, наши решили не сообщать до поры. Очевидно, стратегия…»
Десятого он проснулся раньше обычного: еще было темно. Взял наушники и услышал знакомый сочный голос диктора: «В последний час! Еще удар по войскам врага!»
«Ого. Вот оно! Значит, танкист не обманул…» – Махов сел на кровати и стал слушать:
«Вчера, 9 декабря, наши войска во главе с генералом армии Мерецковым наголову разбили войска генерала Шмидта и заняли город Тихвин».
«Как, Тихвин? – сам себя переспросил Махов. Ведь танкист сообщил о переходе в наступление под Москвой?» Зазвонил телефон. Махов взял трубку, узнал голос Васина.
– Не спишь? Слышал? Что скажешь?
– Здорово! Поздравляю! – крикнул Махов. – Выходит, началась битва на Северо-Западе.
– Ты что, только проснулся, Тихонович?
– А что?
– Перед этим передали, что наши развернули наступление на юге. Освобожден Елец.
– Неужели?
– Да! Да! Быстрей одевайся – пойдем в цеха. Будем выступать на митингах.
– Хорошо. Сейчас приду, – сказал Махов и, положив трубку, стал быстро одеваться: «Ростов, Тихвин, Елец? Странно. А может быть, это отвлекающие удары, чтоб не дать немцам снять оттуда войска?..»
Сообщения о победах Красной Армии вызвали всеобщее ликование. В цехах проходили бурные митинги. Рабочие, отработав свою смену, оставались на заводе, чтоб помочь своим товарищам.
Васина, Махова, Колбина, Ухова и других руководителей завода можно было видеть в цехах в любое время суток.
