Текст книги "Скитания"

Автор книги: Герхард Грюммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Проведенный опрос преследовал цель рассортировать пленных на черных, серых и белых, чтобы потом отделить их друг от друга. Убийцы же по-прежнему остались на свободе.

Глава 19
КОНЕЦ ГЕРМАНИИ?

«Тысячелетняя империя» лежала в развалинах. Советские войска уже дошли до центра Берлина. «Альпийская твердыня» оказалась мыльным пузырем, и теперь не армия генерала Венка, не чудо-оружие не могли ничего изменить в исходе войны. Гитлер и Геббельс покончили жизнь самоубийством. Доктор Петер сравнил их смерть в сгоревшей дотла имперской канцелярии с драматическим концом Нибелунгов в горящей крепости Этцель.

И тем не менее фанатики не сдавались. Во Фленсбурге Дениц образовал так называемый рабочий орган имперского правительства, деятельность которого была направлена на то, чтобы оттянуть конец войны и вбить клин в антигитлеровскую коалицию путем заключения сепаратного мира с Великобританией и США.

– Хайль Дениц! – приветствовал всех однажды утром подполковник довольно громким голосом.

Нашлись и другие, которые, подобно ему, возлагали на Деница свою последнюю надежду. Гербер к их числу не относился. И майор Кемпфе тоже, хотя и был коричневым до мозга костей. Самолюбие его было уязвлено тем, что Гитлер назначил своим преемником гросс-адмирала, обойдя Геринга.

23 мая и с этим было покончено. Клика Деница и все, кто осел во Фленсбурге, были арестованы. В общей сложности их насчитывалось триста человек – генералов и старших офицеров.

За решеткой оказалось большинство нацистских бонз. Их схватили во время бегства или уже в укромных уголках, где они пытались укрыться. Вот когда они показали свою сущность! «И из-за этих трусов мы были втянуты в войну!» – громко возмущался какой-то обер-ефрейтор.

Слухи о зонах оккупации подтвердились. Верховную власть теперь осуществлял Союзный контрольный совет. «Вот и конец Германии», подумал Гербер с горечью.

Все военные институты были официально распущены. Вермахта более не существовало. Изображение имперского орла, названного солдатами незадачливым стервятником, следовало спороть с тужурок. Воинские звания, отношения подчиненности, право отдачи приказов были отменены. «Железные» бродили с сумрачными лицами.

– Доброе утро, господин Кемпфе! – приветствовал Гербер бывшего майора.

Но тот запретил обращаться к нему на гражданский манер и пожаловался полковнику Блимпу. К величайшему изумлению Гербера, тот встал на сторону офицера. И Гербер был посажен под арест на двадцать суток. Для начала ему остригли наголо волосы, но не столь аккуратно, как это делал обер-мастер Штош. А затем отправили на грязные работы. Полковник заботился о том, чтобы у него всегда было достаточно рабочей силы именно для таких занятий. И отбывающие наказание таскали умерших, чистили мусорные ящики, подносили уголь – и так по двенадцати часов в день. Им приходилось драить до блеска самыми примитивными средствами старую оловянную посуду, давно запрещенную в Германии к употреблению из-за опасности для здоровья человека.

– Все должно сверкать как серебро! – напутствовал арестованных сержант.

Гербер люто возненавидел Кемпфе и поклялся ему отомстить. Но случай не подвернулся. Когда прошли эти двадцать дней, майор уже находился на пути в один из лагерей. Госпиталь для пленных в Уокефилде был ликвидирован. В будущем на территории Великобритании должны были функционировать только два госпиталя такого рода.

Среди пленных царили беспокойство и сумятица. До сих пор они воспринимали свое положение как состояние, которое должно быть соответствующим образом урегулировано по окончании войны путем переговоров между правительствами. Теперь же все стало неясным. Побежденная Германия не имела никакого правительства и никаких военных инстанций. Даже те, для кого все было абсолютно безразличным, поняли, что они совершенно бесправны.

***

Пациентов госпиталя в Уокефилде – как офицеров, так и солдат – сводили в команды в соответствии с их политической группой крови и отправляли в различные лагеря. Доктор Петер получил руководящую должность в «черном» лагере, к которому, собственно, и принадлежал вместе со своими единомышленниками.

У солдат, проведших долгое время в постели, форменная одежда не сохранилась. У Гербера был только спальный костюм и полосатый халат. В таком виде его в лагерь, естественно, отправить не могли. И его обмундировали. Для этого использовали списанное английское армейское обмундирование шоколадно-коричневого цвета. На спине тужурки был вырезан большой круг, на месте которого вшили яркий лоскут. Не лучше выглядели и брюки. Заплатанная разноцветными лоскутами одежда походила на карнавальный костюм.

Ехали они в специальном вагоне скорого поезда в юго-западном направлении. Герберу пришла в голову мысль рассмотреть себя более внимательно в зеркале, висевшем в коридоре. Часовой тут же довольно ощутимо ударил его прикладом по спине. «Если вздумаешь бежать, приятель, мы будем знать, куда целиться!»

На всех станциях и даже в железнодорожных вагонах висели красочные плакаты. Шла предвыборная кампания. Едва война в Европе окончилась, как лейбористская партия заявила о разрыве союза с консерваторами. Необходимо было избрать новый парламент, что для Великобритании являлось событием первостепенной важности.

«Помоги ему завершить свое дело – голосуй с учетом интересов нации!» – требовали консерваторы. На их плакатах красовалось расплывшееся лицо Черчилля. Часовые разговаривали между собой громко, не стесняясь присутствия пленных, высказывали свои предположения об исходе выборов. Один капрал предсказывал победу лейбористов. Другие его поддержали. «Это просто невозможно, – думал Гербер. – Премьер-министр, который руководил страной в течение шести лет столь тяжелой и закончившейся для Англии победой войны, не может быть смещен так сразу!»

Мелькали названия населенных пунктов, которые не только запомнить, но и выговорить-то было трудно. Слова состояли из пяти, а то и восьми слогов со скоплением согласных. Поезд шел по Уэльсу, где когда-то поселились кельты.

Вагон, находившийся под сильной охраной, несколько раз цепляли к различным поездам. Долгая езда наконец окончилась в маленьком городке с низкими закопченными зданиями. Серой была долина, по которой двигалась колонна пленных. Серыми были дома. Серый дым поднимался из бесчисленных печных труб. Серыми были дороги, листва деревьев, трава на лугах – безрадостный индустриальный ландшафт.

Пейзаж долины определялся добычей угля. Солдаты родом из Рурской области перебрасывались замечаниями. Столь маленьких шахт и крошечных домен у них на родине не было уже с конца прошлого столетия. Промышленность в Уэльсе была отсталой – по всей видимости, это являлось следствием ее сильной раздробленности. Национализация, которую требовала в своих предвыборных плакатах лейбористская партия, должна была стать поворотным пунктом к оздоровлению экономики.

***

Лагерь был таким же безотрадным, как и ландшафт. Расположенные точно по линейке длинными рядами, стояли там сотни примитивных бараков. На цоколе из кирпича были установлены коробки из гофрированного железа, в торцевой части которых были прорезаны дверь и два небольших окошечка. Эти жалкие железные ящики назывались по имени их изобретателя «хижинами Ниссена»[8]8
  Nisse – гнида (нем.).


[Закрыть]. Это название напоминало о гнидах, обычно в больших количествах обитавших в одежде пленных. Однако вшей здесь не было. В помещениях легко было поддерживать чистоту, проводить дезинфекцию и дезинсекцию.

В каждом таком бараке располагалось по двадцать восемь человек. Внутреннее убранство было крайне примитивным: двухэтажные деревянные нары с тонкими соломенными матрацами и грубыми шерстяными одеялами поверх них, четыре скамьи, два грубо отесанных стола и железная печка. Свое личное имущество обитатели барака должны были держать в небольших вещевых мешках.

Надежда Гербера на то, что он окажется вместе со своими знакомыми из Уокефилда, не оправдалась. Лагерь был заполнен почти полностью, и в бараках оставались лишь отдельные свободные места. Вновь прибывшие распределялись по всей громадной территории и с тех пор больше друг друга не видели.

Гербер чувствовал себя несчастным. Теперь он действительно был взят под стражу. Каждые сорок бараков, не считая управленческого, санитарного и кухонного, составляли блок. Он отделялся двойным забором из колючей проволоки не только от внешнего мира, но и от соседних блоков. Между внешним и внутренним забором патрулировали часовые со сторожевыми собаками. По углам лагеря были установлены вышки. Все ограждение, даже проходящее между блоками, в ночное время ярко освещалось прожекторами.

Гербер лежал, вытянувшись во всю длину на своем жестком ложе.

– Да, всех нас, по-видимому, направят на работы в шахты, – сказал кто-то.

– Там хорошо зарабатывают, – заверил всех бывший шахтер, родом из Саарской области.

– Но вряд ли нам за это будут что-нибудь платить, – возразил ему Рольф Ульберт, сосед Гербера.

Ульберт – старший среди них. Ему было не менее тридцати пяти. Коренастый, среднего роста, всегда уравновешенный, с размеренными движениями, он говорил всегда обдуманно и в бараке пользовался большим уважением, прежде всего за свое умение разбираться в людях.

Ульберт представился всем матросом. Матрос в тридцать пять лет? Гербер очень удивился. Он знал матросню, их жаргон и манеры слишком хорошо, чтобы признать этого «матроса» за настоящего. Но он не хотел задавать Ульберту лишних вопросов. Когда-нибудь его тайна и так раскроется.

Намного больше Гербера занимал вопрос: что же, собственно, были намерены делать с ними англичане? Одна только мысль, что ему придется работать в шахте, приводила его в ужас. Опираясь на костыль, он прошелся, прихрамывая, по территории блока, прилагая большие старания, чтобы произвести на всех благоприятное впечатление. Ульберт наблюдал за ним ухмыляясь.

Гербер мог бы и не растрачивать попусту свои силы. Все пленные все равно находились за колючей проволокой. У них было много свободного времени. Подъем, уборка и заправка коек, умывание, переклички и прием пищи – все это, вместе взятое, занимало немного времени. Те, кого назначали убирать барак или чистить картофель на кухню, могли считать себя счастливыми.

Время надо было каким-то образом убить. Для этого годились всевозможные военные истории, воспоминания о родных местах, о работе и довоенном времени. Было даже установлено опытным путем, что стены барака, сделанные из гофрированного железа, все же гнулись. Полученной в свое время профессией теперь мало кто был доволен. Строились грандиозные, прямо-таки фантастические планы. Но при всем при том хорошо прослеживалась определенная тенденция: все хотели заниматься торговлей, спекулировать. Работать не хотел никто.

Профессия? В часы долгих раздумий Гербер пришел к выводу, что он, собственно, так ничему и не научился. Гимназия да немного морское дело, но все это было уже наполовину забыто. При поступлении в лагерь он назвался «абитуриентом». Но это не было профессией. Поэтому в его карточке появилась запись: «Необученный рабочий».

Основной темой бесконечных разговоров опять были женщины. Здесь, где не было ни одной женщины, рассказывались все новые, в большинстве своем непристойные, подчас невероятные истории.

– Я собирал вирши о хозяйках кабачков и гостиниц, – заявил один берлинец.

Ему удалось собрать более трехсот таких стишков, которые он умудрился выучить наизусть. Просто удивительно, что в них вообще говорилось о женщинах…

Во главе каждого блока стоял фюрер, у которого были два помощника и переводчик. Ему подчинялись старшие по баракам, в большинстве своем старые служаки – фельдфебели. А над всеми ими стоял старший лагерный фюрер Майер, которого для упрощения все называли просто Обермайером. Он служил в чине штабс-фельдфебеля, что было сразу заметно по его манерам. Под руководством Майера исполнялись приказы и распоряжения английского коменданта лагеря.

Блок Гербера возглавлял бывший боксер по фамилии Мюллер, выступавший когда-то в показательных состязаниях. Отвисшие, как лопухи, уши и расплющенный нос свидетельствовали о его долгой спортивной карьере. Мюллер один раз даже стал чемпионом вермахта в тяжелом весе. Этой характеристики оказалось вполне достаточно, чтобы он занял довольно высокий пост в лагерном управлении.

Начальник блока жил со своими помощниками в отдельном бараке. Там стояла настоящая мебель, а на окошках висели гардины. Время от времени лагерному руководству выделяли обувь и текстильные изделия. Так подчеркивалось их превосходство над всей остальной массой пленных.

Такое положение вещей возмущало Гербера, поскольку он считал Майера и Мюллера людьми самого низкого пошиба. Ульберт пытался его урезонить:

– Для меня эти люди так же мало симпатично наше лагерное управление является скромным прообразом будущего самоуправления. Может быть, уже на следующий год старшие по баракам будут избираться, а годом позже – и лагерное руководство.

Гербер был шокирован: несколько лет пребывания в плену!

– Я этого не вынесу, – простонал он.

– В армии приходилось терпеть и не такое, – возразил Ульберт спокойно. – Здесь мы по крайней мере не сопьемся.

«Это, пожалуй, утешает», – подумал Гербер, успокаиваясь.

Как бы то ни было, при самых минимальных издержках на управление в лагере царил порядок. Лагерное руководство из немецких представителей доводило до сведения англичан все имеющиеся недостатки, которые те быстро устраняли.

Все же распоряжения руководства должны были выполняться неукоснительно. Тех, кто нарушал эти правила, заносили в специальную рапортичку, которую затем подавали английскому коменданту. На следующий день нарушителя вызывали к нему и отправляли под арест. Таким образом англичане укрепляли авторитет немецкого лагерного руководства.

– Управлять лагерем, насчитывающим двенадцать тысяч человек, по-другому, пожалуй, и нельзя, – высказал свое мнение Ульберт.

– Вполне возможно, – согласился Гербер. – Но если дело действительно дойдет до выборов, я ни в коем случае не буду голосовать за этого боксера Мюллера, выступавшего за деньги.

– Я тоже не буду, – заявил Ульберт.

***

На четвертый день пребывания в лагере Гербера вызвали в английскую канцелярию к лагерному офицеру. Там его ждал старый знакомый, обер-ефрейтор Зайдель, умная головушка из отряда сторожевых кораблей.

– Давай-ка присаживайся, старина! Да, прежде ты выглядел гораздо приличнее! – Его растянутое саксонское произношение помогло им сразу же установить между собой простую задушевную атмосферу.

Зайдель находился в лагере всего несколько недель, но уже успел заполучить тепленькое местечко. Он вел картотеку на всех пленных. Она была составлена строго по блокам. Если он натыкался на кого-либо из старых знакомых, он вызвал его якобы для «уточнения некоторых деталей». Это не бросалось в глаза, поскольку для указанной цели ежедневно действительно вызывали десятки людей. Гербер догадывался, что шустрый саксонец при этом выполнял и некоторые поручения своего английского начальника. Парни вроде Зайделя были здесь также нужны, как и в Сен-Мало.

Еще до капитуляции крепости Сен-Мало Зайдель выбрался в безопасное место на островах, где отряды кораблей, отрезанные от основных сил, отстаивались в гавани в течение еще нескольких месяцев. Гербер узнал от него кучу новостей: Брейтенбаху действительно удалось вылететь в Вильгельмсхафен. Однако самолет его был сбит, а экипаж и пассажиры погибли. В результате этого мероприятие сразу же было обезглавлено. Планом большого прорыва так больше никто и не занимался.

Чтобы заработать еще несколько орденов, корабли 24-го отряда тральщиков под командованием преемника Брейтенбаха в начале марта 1945 года предприняли дерзкую вылазку для нанесения удара по портовому городу Гранвиль.

– Я, конечно, в этом деле не принял участия, поскольку вся затея была бессмысленной. Во время этой попытки началась дикая перестрелка с американскими кораблями прикрытия. Среди убитых бил и лейтенант фон Хейде.

Запасов продовольствия на островах в проливе оставалось все меньше. Поэтому в жалкий рацион добавляли все, что только было съедобно, включая дождевых червей.

Через три дня после окончания войны гарнизон островов капитулировал. Англичане вначале будто бы обещали, что доставят в течение шести недель на родину всех, кто согласится капитулировать, и там отпустят по домам. Они и считались не военнопленными, а «интернированными» и должны были обладать большими правами, чем пленные. Однако очень скоро выяснилось, что ни о каком особом положении островитян и мечтать нечего.

***

Результаты выборов в Англии произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Консерваторы потерпели поражение, а лейбористы получили подавляющее большинство. Гербер с радостью прочитал газете, вывешенной на доске объявлений, что депутат Джорди вновь получил право представлять Ньюкасл в нижней палате парламента.

Гербер часто думал о Джорди. Режим в лагере был гораздо строже, чем в госпитале. И ему очень не хватало Джорди.

Уинстон Черчилль вынужден был уйти в отставку. Премьер-министром стал Эттли. К многочисленным членам его кабинета добавился министр по делам Германии с такими же правами, как министр по делам Индии и министр по делам колоний.

Глава правительства занялся прежде всего германским вопросом. Сразу же после образования кабинета министров мистер Эттли вылетел в Потсдам. Переговоры «большой тройки» были прерваны из-за смены правительства в Лондоне, и Сталин с Трумэном нетерпеливо ждали завершения конференции.

На доске объявлений был вывешен текст Потсдамских соглашений. Вначале около него столпилось много народа, затем интерес заметно упал. Ульберт и Гербер принадлежали к числу тех немногих, которые читали сложный по содержанию текст сточку за строчкой.

Германия перестала существовать как единое государство и отныне являлась территорией, разделенной на части и оккупированной чужими войсками. На востоке обширные территории отошли к Польше. Все немцы, проживавшие в Польше, Венгрии и Судетской области, должны были оттуда эвакуироваться.

Полное разоружение и демилитаризация. Это был удар для кадровых военных, которые все еще в глубине души надеялись на какое-то стотысячное войско, как это имело место после первой мировой войны. Гербер почувствовал злорадство, когда представил себе вытянутые физиономии майора Кемпфе и генштабиста. Этим господам придется подумать о новой профессии, что будет для них нелегким делом.

НСДАП была распущена так же, как и иные коричневые организации и службы, а все их имущество конфисковано. Военные преступники должны были понести наказание. С этой целью создан союзный военный трибунал.

Далее в тексте говорилось о репарациях, демонтаже крупных промышленных предприятий, ограничении производства стратегически важных видов продукции и контроле за ним, о запрете целых отраслей промышленности, созданных в свое время Гитлером из соображений автаркии. Уровень жизни в Германии должен быть не ниже среднего уровня жизни в других европейских странах.

«Бедная Германия! Положение ее еще хуже, чем по Версальскому диктату!» – эти слова можно было слышать в лагере повсеместно. Пленные ходили удрученные. И ничего не говорилось в соглашениях о судьбе военнопленных.

Гербера тоже охватила глубокая депрессия. Что же будет? Его родной город находился у новой польской границы. Может быть, его родителей уже нет в живых, а может быть, они эвакуировались куда-нибудь вместе с потоком беженцев.

Ульберт пытался его утешить:

– Нацисты привели нас к беде, и это придется пережить. Первые годы будут трудными, но главное-то ведь в том, что нам хотят предоставить возможность возродить Германию на демократической основе. Многие положения, имеющие ныне силу, будут отменены лет через пять – десять. Мы вновь поднимемся на ноги, поверь мне!

Гербер, хотя и не разделял оптимизма Ульберта, все же радовался тому, что нашел человека, на которого можно положиться.

На вопрос, что же сейчас происходит в Германии и что ждет их впереди, пленные отвечали по-разному. Двое пожилых пленных выступили с сообщениями. Точка зрения первого заключалась в том, что количество рабочих мест в немецкой промышленности из-за демонтажа и ограничения производства резко сократится. Таким образом, остается лишь одно – назад в деревню.

– Все обстоит очень просто, – заявил докладчик. – На участке земли в пятьдесят гектаров мы создадим двадцать маленьких хозяйств по полтора гектара каждое. В этом хозяйстве будет проживать одна семья. Главным ее принципом станет самоснабжение при незначительном объеме продукции для рынка. Остальная земля будет разделена на два хозяйства с наделами побольше – по десять гектаров. Эти хозяйства будут иметь лошадей и выполнять все полевые работы для остальных за определенную натуральную плату в счет урожая. Таким образом, потребуется только разделить все пахотные земли Германии на наделы по пятьдесят гектаров и поселить на них по двадцать две семьи. И для беженцев при этом места будет достаточно.

Второй оратор оказался специалистом по строительным вопросам. Он вещал:

– Строительство домов большой этажности – в четыре-пять этажей, как это имело место в недалеком прошлом, ныне невозможно. Откуда взять нашей нищей стране столько средств? Итак, назад к методам строительства наших предков. С помощью небольшого количества цемента и глины семьи, дома которых разрушены во время войны, а также беженцы могут сами построить себе жилища. Значит, небольшая сумма денег, примитивные средства, собственный труд – и жилище готово.

После подобных выступлений многие пленные составили себе определенное представление о будущем: до 2000 года коренного улучшения положения в стране ждать не приходится.

«Тогда я уже буду глубоким стариком», – подумал Гербер.

Ульберт покачал головой:

– Чтобы немцы превратились в народ малоземельных крестьян и обитателей пещер?! Что за глупость!

***

7 августа 1945 года. Во время построения по радио было зачитано важное сообщение: президент Трумэн приказал сбросить на японский город, название которого вряд ли кто из военнопленных даже слышал, атомную бомбу. Бомба, как сообщалось, произвела громадные разрушения, поскольку самолеты-разведчики даже через несколько часов после взрыва видели на том месте громадное облако дыма, простиравшееся до самой стратосферы.

Атомная бомба? А что это, собственно, такое? Рольф Ульберт вспомнил, что слышал о том, будто где-то в земле Вюртемберг велись работы по созданию нового секретного оружия. Основу процесса будто бы составляло деление атомного ядра. И при этом высвобождалось громадное количество энергии. Однако технические трудности, возникшие при решении этой проблемы, были очень большими. И вот теперь другие создали все-таки такую бомбу. Естественно, ими оказались США с их колоссальными научно-техническими возможностями.

Новая бомба стала предметом всеобщих разговоров. «Неужели это то самое секретное оружие Гитлера? – спрашивали многие. – Какое счастье, что война в Европе кончилась, в противном случае этот страшный удар обрушился бы на наших женщин и детей!» – ужасались они. Это мнение получило широкое распространение. Каждый представлял, что означает воздушная война, но никто не имел даже малейшего понятия о силе взрыва и лучевом воздействии этого ужасного оружия. А кроме того, Япония находилась далеко. И каждый был занят собственными проблемами.

Двумя днями позже еще одна атомная бомба была сброшена на Нагасаки. Подписанием японской капитуляции на американском линкоре «Миссури» была поставлена последняя точка во второй мировой войне.

***

Эйзенхауэр издал приказ об изменении отношения к немцам в худшую сторону. Победители должны были показать всем своим поведением, что в их глазах весь немецкий народ был причастен к преступлениям нацистов. Этот приказ действовал в американской оккупационной зоне. Несколькими днями позже подобное распоряжение издало и английское правительство. Оно распространялось и на лагеря военнопленных в Великобритании.

Переклички проводились теперь значительно дольше. Зачастую пленные стояли на ветру или под дождем до полутора часов. В самое различное время дня и ночи проводились дополнительные поверки. Все обитатели блока должны были при этом проделать так называемый прыжок барана и промаршировать в колонне по четыре между специально установленными столбами.

Приказ Эйзенхауэра сказался прежде всего на питании. Рационы значительно сократили. Голод все ощутимее проникал в лагерь. «Питание военнопленных составляют две тысячи калорий в день, – заявил по этому поводу один из медиков по радио. – Этого вполне достаточно, чтобы не помереть с голоду». И действительно, его хватало лишь в обрез. Гербер вскоре заметил это по поясу своих брюк.

Небольшие группы солдат охраны появлялись совершенно неожиданно на территории блока, оцепляли несколько бараков и учиняли досмотр вещевых мешков. Тем самым руководство лагеря демонстрировало пленным, на какой степени бесправия те находились, будучи соучастниками содеянных преступлений. Но и прожженные нацисты и противники нацизма в одинаковой степени недосчитывались изъятых пуловеров и других теплых шерстяных вещей. Поэтому очень многие сомневались в правильности такого метода перевоспитания.

Между Гербером же и Ульбертом установились доверительные отношения, которые из-за разницы в возрасте скорее походили на отношения отца и сына. Гербер долго колебался, стоит ли ему так откровенничать с Ульбертом. Он потерял всех своих друзей и теперь панически боялся, что и новые дружеские связи могут оборваться трагически. Ульберт видел, что происходит с парнем, и не мешал ему самостоятельно во всем разобраться.

По многим вопросам Рольф и Герхард имели одинаковое или близкое мнение: о партийных бонзах и нацистских чиновниках, об англичанах и американцах, о лагерных фюрерах Мюллере и Обермайере, о бараках и погоде в Уэльсе.

Герхард уже знал, что Ульберт по профессии инженер и обладает обширными познаниями в области паровозостроения. Родом он из небольшого городка неподалеку от Касселя. Городок этот не пострадал от бомбежек, и его семья, по всей видимости, была жива. Но одной темы они до сих пор старались избегать: военное прошлое Ульберта.

Однако после того как Герхард подробно, без утайки рассказал ему о всех своих перипетиях, Ульберт не мог больше молчать. И Гербер наконец узнал его историю.

Рольф Ульберт был долгие годы подводником. Учитывая технические знания Рольфа, его призвали на военную службу сразу же после начала войны. Он быстро поднимался по служебной лестнице. Через два года ему было присвоено звание лейтенанта резерва. Плавал он на одной из подводных лодок, довольно успешно действовавших в Атлантике, в качестве второго инженера-механика. Когда первый инженер-механик получил новое назначение с повышением, его место должен был занять Ульберт, для чего его послали на краткосрочные курсы. Поскольку лодка еще не была готова к выходу в море, его оставили на курсах командиров подводных лодок. Таким образом, у Ульберта были все предпосылки примерно через год стать командиром подводной лодки.

Но весной 1943 года началось «вымирание» подводного оружия. Со стапелей сходило большое количество новых подводных лодок, но в техническом отношении они были ненамного лучше довоенных. Ульберт ясно видел надвигающуюся катастрофу. Экипажи лодок Дениц просто посылал на смерть. Только те из них, которые были значительно модернизированы, могли еще выдерживать выпадающие на их долю испытания. «Разработка новых лодок идет полным ходом», – утверждало командование.

Рольф Ульберт, ставший к тому времени обер-лейтенантом, не скрывал своего отношения к происходящему. Командир его лодки разбирался во всем не хуже, но не имел необходимых технических знаний. Кроме того, оба прекрасно понимали, что их лодка, здорово пострадавшая от глубинных бомб, особенно-то долго не протянет. Ее, собственно говоря, нужно было списывать.

Ульберт с ведома командира написал рапорт «старому льву» с предложением отозвать лодки с Атлантики и сохранить их экипажи для новых кораблей с большей скоростью и значительным радиусом автономного плавания под водой. Он обращал внимание и на необходимость ускорения технической разработки средств борьбы против корветов и миноносцев…

Герхард слышал много различных историй о Денице и потому мог себе представить, какое действие произвел этот рапорт. Господа из главного штаба подводных сил настолько уверовали в свое сходство с богами, что не терпели ни малейшей критики. Ульберт был направлен в Ла-Паллис, где предстал перед военным трибуналом. Ему инкриминировались подрыв военной мощи государства, уклонение от военной службы, тлетворное влияние на настроение экипажей боевых кораблей. Отягчающим вину обстоятельством явилось то, что он действовал с ведома своего командира, а коллективные жалобы, как известно, приравниваются к бунту. Не помогло даже то, что рапорт-то он писал один.

Смертный приговор – таково было решение военного суда. Несколькими неделями позже пришло помилование, и приговор был заменен пожизненным заключением, которое он должен был отбывать по окончании войны. Разжалованный в матросы, Рольф Ульберт плавал последние месяцы своей службы на тральщике. Несмотря на частые налеты авиации союзников на корабль, он остался жив. В конце концов во Франции высадились войска союзников. Матрос Ульберт отправился в служебную командировку и попал в американский плен.

– Конечно, с моей стороны было наивно думать, что я своим рапортом окажу какое-то влияние на решения штаба подводных сил. Но выставлять меня как бунтовщика и даже осудить как преступника! Во мне все надломилось, я и сегодня от этого полностью не оправился, – сказал в заключение Ульберт.

***

Осень в Уэльсе была отвратительной. Целыми днями шел дождь. Сырость проникала не только сквозь одежду, но и в бараки. Вещевой мешок и белье, одеяла и кожаные изделия – все было влажным.

Среди немецкого врачебного персонала лагеря был некий патолог, который в свое время являлся доцентом какого-то университета. Доктор Шеллок был назначен в лагерь в качестве врача-гигиениста. В его обязанности входил контроль за санитарным состоянием кухни и посудомойки, а также складских помещений и туалетов.

Вследствие продолжительной сырой погоды в лагере распространились кишечные заболевания. Параши ставили уже около дверей бараков, поскольку многие были не в состоянии добежать до туалета.

Состояние ослабленных голодом и болезнью пленных было весьма плачевным. Многих охватила апатия, но были и другие случаи.